Текст книги "Рифтеры (Сборник)"
Автор книги: Питер Уоттс
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 82 страниц)
Это кошмар.
Повсюду свет, ослепляющий, болезненный. Он едва может двигаться. У всего вокруг такие жесткие края, и куда ни посмотри – острые углы. И звуки такие же, повсюду лязг и крики, любой шум как восклицание боли. Он едва понимает, где находится. И не знает, почему тут оказался.
Он тонет.
РАСССССССПЕЧЧЧЧЧЧАААААТТТТТТАААААЙЕЕЕЕЕМММММУУУУУРРРРРРРРОООООООТТТТТТ…
Трубки в груди всасывают пустоту. Остальные внутренности напрягаются, хотят раздуться, но им нечем себя наполнить. Он бьется в панике. Что‑то с треском ломается. Неожиданная боль идет от какой‑то отдаленной конечности, секунду спустя разливается по всему телу. Он пытается закричать, но изнутри нечего выталкивать.
ЕЕЕГООООРРРРОООТТТССССУУУКККААООООТТКККРРОООЙООООННЖЖЖЕЕЕЕЗЗЗААДДЫЫЫХХХХААЕЕЕЕТТТТСЯЯЯЯ…
Кто‑то срывает с него часть лица. Внутренности наполняются одним рывком: не холодная соленая вода, но помогает. Огонь в груди чуть утихает.
ББББООЛЛЛЛЬШШШШААЯЯЯЯЯБББЛЛЛЛЯЯОШШШШИБББККА…
Давление, болезненное и неравномерное. Вещи держат его, поднимают, бьют. Шум, похожий на лязг железа, оглушает. Он вспоминает звук…
…тяготение…
…который почему‑то подходит, но не понимает, что тот значит. А потом все начинает вращаться и становится знакомым и ужасным, кроме одного – мимолетного взгляда на лицо, которое почему‑то его успокаивает…
«Тень?»
…и вес проходит, давление исчезает, ледяная вода остужает внутренности, когда он спиралью уходит вместе с ней, наружу, где она жила многие годы назад…
Она показывает, как делать это. Пробирается в его комнату, когда прекращаются крики, заползает под одеяло и начинает гладить ему пенис.
– Папа говорит, это то, что ты делаешь, когда действительно кого‑то любишь, – шепчет она.
И тут он пугается, ведь они даже не нравятся друг другу, он просто хочет, чтобы она ушла и оставила их в покое.
– Убирайся. Я ненавижу тебя, – говорит он, но слишком боится, чтобы двинуться.
– Это нормально, ведь тогда ты не должен делать это для меня.
Она пытается рассмеяться, притвориться, что всего лишь шутит.
А потом, все еще лаская:
– Почему ты всегда так подло ко мне относишься?
– Я не подлый.
– Очень.
– Ты не должна быть тут.
– А мы не можем быть просто друзьями? – Прижимается к нему. – Я могу делать это, когда ты захочешь…
– Убирайся. Ты не можешь тут оставаться.
– Могу. Возможно. Если все сработает, как они говорят. Но мы должны понравиться друг другу, или меня отошлют обратно…
– Прекрасно.
Теперь она плачет, трется об него с такой силой, что кровать сотрясается.
– Пожалуйста неужели ты не можешь меня полюбить пожалуйста я все сделаю я даже…
Но он так никогда и не узнает, на что же она готова, потому что в этот момент дверь со стуком распахивается, а все, что происходит потом, Джерри не может вспомнить.
«Тень, мне так жаль…»
Но сейчас она снова с ним, в холоде и тьме, там, где безопасно. Почему‑то. Тусклое серое свечение «Биб» в отдалении. Она парит на этом фоне, словно вырезанный из черной картонки профиль.
– Тень… – это не его голос.
– Нет, – и не ее. – Лени.
– Лени…
Близнецы‑полумесяцы, тонкие, как ногти, отражаются от ее глаз. Даже в двухмерном пространстве она прекрасна.
Изжеванные слова с жужжанием вырываются из горла Кларк:
– Ты знаешь, кто я? Понимаешь меня?
Он кивает, а потом задумывается, видит ли она это.
– Да.
– Ты не… В последнее время ты вроде как ушел в себя, Фишер. Как будто забыл, каково это – быть человеком.
Он пытается рассмеяться, но подводит вокодер.
– Оно приходит и уходит, я так думаю. В общем, сейчас у меня… прояснение. Правильное слово?
– Тебе не надо было возвращаться, – автоматика выдирает даже намек на эмоции из ее слов. – Он сказал, что убьет тебя. Возможно, тебе лучше держаться от него подальше.
– Хорошо, – говорит он и думает, что так действительно лучше.
– Полагаю, я могу приносить тебе еду. Им на это наплевать.
– Все нормально. Я могу… рыбачить.
– Я вызову батискаф. Тебя заберут отсюда.
– Нет. Я мог бы добраться до суши, если бы захотел. Не так и далеко.
– Тогда я скажу, чтобы послали кого‑нибудь.
– Нет.
Пауза.
– Ты не можешь одолеть весь путь до материка.
– Я останусь здесь, внизу… какое‑то время…
Дно мягко рычит от судороги.
– Ты уверен? – спрашивает Лени.
– О да. – Рука болит, он не знает почему.
Кларк чуть сдвигается с места. На какое‑то время тусклые отражения исчезают из ее глаз.
– Прости меня, Джерри.
– Хорошо.
Ее силуэт изворачивается, обернувшись лицом в сторону «Биб».
– Мне надо идти.
Но она не уходит и не произносит ни слова. Молчит почти целую минуту.
А потом:
– Кто такая Тень?
Опять тишина.
– Друг. Когда я был маленьким.
– Она много для тебя значит. – Это не вопрос. – Хочешь, чтобы я послала ей сообщение?
– Она умерла, – говорит Фишер, удивляясь тому, что все время знал об этом.
– О.
– Я не хотел. Но у нее были свои мама и папа, понимаешь, и тогда зачем ей понадобились мои? Она вернулась туда, откуда пришла. Вот и все.
– Откуда пришла, – едва слышно жужжит Лени.
– Это не моя вина.
Говорить очень трудно. Раньше было гораздо легче.
Что‑то касается его. Лени. Ее ладонь на его руке, и он знает, что это невозможно, но чувствует тепло тела сквозь костюм.
– Джерри?
– Да.
– А почему она не хотела возвращаться в свою семью?
– Говорила, они делали ей плохо. Постоянно говорила об этом. Вот так она и проникла к нам. Пользовалась этим. Прием срабатывал всегда…
Не всегда, напоминает ему Тень.
– А потом она вернулась обратно, – бормочет Лени.
– Я не хотел.
Какой‑то звук доносится из вокодера Кларк, и он понятия не имеет, что тот значит.
– Брандер же прав, так. Насчет тебя и детей.
Каким‑то образом Фишер понимает, что она его не обвиняет. Просто проверяет.
– Это то, что ты… делаешь, – рассказывает он ей. – Когда действительно кого‑то любишь.
– О, Джерри. Ты больной на всю голову.
Цепь щелчков слабо раздается из машины в его груди.
– Они меня ищут, – говорит Кларк.
– Хорошо.
– Будь осторожен, ладно?
– Ты можешь остаться. Здесь.
В ответ – молчание.
– Может, я буду иногда тебя навещать, – наконец жужжит она.
Поднимается в воду и отворачивается.
– Прощай, – говорит Тень.
В первый раз она подает голос с тех пор, как залезла внутрь, но Фишер не думает, что Лени заметила разницу.
А потом Кларк исчезает. На какое‑то время.
Но она приходит сюда постоянно. Иногда совсем одна. Он знает, это не конец. А когда Лени станет плавать туда‑сюда с остальными, исполняя обязанности, которые раньше что‑то значили и для него, то Джерри будет рядом, но там, где его никто не увидит. Проверяя. Убеждаясь, что все в порядке.
«Как ее собственный ангел‑хранитель. А, Тень?»
Парочка рыб смутно мерцает в отдалении.
«Тень?..»
БАЛЕТ
Неделю спустя на батискафе прибывает замена Фишеру. В отсеке связи уже никто не наблюдает за процессом; машинам наплевать, есть ли у них зрители. Неожиданный лязг эхом разносится по станции, и Кларк стоит совершенно одна в кают‑компании, ожидая, когда откроется люк в потолке. Наверху шипит сжатая кислородно‑азотная смесь, выдувая морскую воду обратно в бездну.
Люк откидывается. Зеленое сияние изливается в комнату. Он спускается по лестнице, гидрокостюм запечатан, открыто только лицо. Глаза, уже спрятанные за линзами, кажутся невыразительными стеклянными шариками. Но почему‑то они не настолько мертвы, насколько должны бы. Что‑то пристально смотрит сквозь белые скорлупки, и оно почти светится. Слепые белки сканируют помещение, словно радар. Останавливаются на Лени.
– Ты – Лени Кларк?
Голос чересчур громкий, слишком нормальный. «Мы тут разговариваем шепотом», – только сейчас понимает она.
Они уже не одни. Лабин, Брандер, Карако появились на краю зрения, просочившись в комнату безразличными привидениями, и ждут, заняв позицию по краям помещения. Замена Фишера, кажется, даже не замечает их.
– Меня зовут Актон, – говорит он Кларк. – И я принес вам дары из мира небесного. Узрите!
Он протягивает сжатый кулак и открывает его ладонью вверх. Кларк видит пять металлических цилиндров, каждый не больше двух сантиметров в длину. Актон медленно, театрально поворачивается, показывая безделушки остальным рифтерам.
– По одному на каждого. Они вставляются в грудь, рядом с водозаборником.
Над головой стыковочный люк с хлопком закрывается. Позади нее посткоитальная дробь металла о металл возвещает о бегстве скафа на поверхность. Они ждут несколько секунд: рифтеры, новичок, пять новых устройств, которые еще больше растворят их человеческую сущность. Наконец Кларк протягивает руку, дотрагиваясь до одного, и ничего не выражающим голосом спрашивает:
– Что они делают?
Актон резко сжимает пальцы, оглядывает каюту со слепой проницательностью и отвечает:
– Ну, мисс Кларк, они скажут нам, когда мы умрем.
В отсеке связи он рассыпает цилиндрики по контрольной панели. Лени встает позади него, заполняя помещение. Карако и Брандер смотрят сквозь открытый люк.
Лабин исчез.
– Программе всего четыре месяца, – начинает Актон, – но они уже потеряли двух человек на «Пикаре», по одному на «Кусто» и «Линке», и Фишер получается пятый. О таких успехах миру явно не хочется громко сообщать, а?
Никто ничего не говорит. Кларк и Брандер стоят невозмутимые и спокойные, Карако переминается с ноги на ногу. Актон проводит пустым блестящим взглядом по всем троим.
– Боже, а тут веселая компания. Вы уверены, что у вас на станции только Фишер в ящик сыграл?
– Эти штуки должны спасти нам жизнь? – спрашивает Кларк.
– He‑а. Настолько сильно там о нас не заботятся. Они помогут нам найти трупы.
Он поворачивается к консоли, играет на ней опытными пальцами. Топографический дисплей вспышкой оживает на главном экране.
– Мммм. – Актон обводит светящиеся контуры пальцем. – Значит, «Биб» у нас по центру, а вот это непосредственно рифт… Господи, да тут немало географии. – Он указывает на группу жестко очерченных зеленых прямоугольников, расположившихся на полпути к краю экрана. – Это у нас генераторы?
Кларк кивает.
Актон берет один из маленьких цилиндров.
– Они сказали, что уже послали вам программное обеспечение для этих штук.
Молчание.
– Ну, думаю, мы и так все выясним, а?
Он тыкает пальцем одну, а потом нажимает на конец цилиндра.
Станция «Биб» начинает громко кричать.
Кларк резко дергается назад и со всего размаху больно врезается головой в трубу на потолке. Станция продолжает выть, бессловесно и отчаянно.
Актон касается консоли; крик замирает, словно гильотинированный.
Лени смотрит на остальных, оглушенная. Те, кажется, не особо удивились. Ну естественно. В первый раз ей становится интересно, что сейчас было бы видно в их обнаженных глазах.
– Прекрасно, – говорит Актон, – теперь мы знаем, что звуковая сигнализация работает. Но вы получаете и визуальный сигнал.
Он указывает на экран: точно посередине, внутри фосфоресцирующей иконки станции, пульсирует алая точка, как сердце под стеклом.
– Работа устройства зависит от миоэлектрического напряжения в груди, – объясняет он. – Оно включается автоматически, если останавливается сердце.
Позади себя Кларк чувствует, что Брандер, похоже, решил уйти и повернулся от люка.
– Возможно, мои представления об этикете несколько устарели… – реагирует Актон.
Его голос неожиданно становится очень тихим. Никто, казалось, этого не замечает.
– …но я всегда думал, что это крайне невежливо – уходить, когда кто‑то с тобой разговаривает.
В его словах нет никакой явной угрозы. Тон Актона кажется даже приятным. Это ничего не значит. Кларк тут же видит все признаки: взвешенные слова, омертвевший голос, неожиданное легкое напряжение всего тела, достигающее критической массы. Что‑то знакомое растет под белой поверхностью линз Актона.
– Брандер, – тихо говорит она, – почему бы тебе не остаться еще немного и не дослушать человека?
Звуки движения позади стихают.
Новичок перед ней слегка расслабляется.
Внутри нее что‑то находящееся глубже рифта шевелится во сне.
– У нас есть специальный паз для установки, – говорит Актон. – Это займет не больше пяти минут. Руководство Энергосети говорит, что трупные датчики теперь входят в стандартный комплект.
«А я тебя знаю, – думает она. – Точно не помню, но уверена, что уже видела тебя раньше…»
В желудке Кларк завязывается крохотный узелок. Актон улыбается ей, словно отправляя какое‑то тайное послание.
Актон собирается принять крещение. Кларк ожидает этого с нетерпением.
Они стоят вместе в воздушном шлюзе, гидрокостюмы тенями льнут к телу. Свежеустановленный выключатель чешется в груди Лени. Она помнит, как в первый раз рухнула в океан вот так, помнит человека, который держал ее за руку, пока она тонула.
Теперь того человека уже нет. Глубокое море сломало и выплюнуло ее. Кларк задается вопросом, не сделает ли оно то же самое с Актоном.
Она затапливает шлюз.
Сейчас эти ощущения кажутся почти чувственными; внутренности сжимаются, океан врывается в нее, холодный и неумолимый, как любовник. При температуре четыре градуса по Цельсию Тихий скользит по трубкам в груди, анестезируя те части, которые еще сохраняют чувствительность. Вода поднимается над головой; линзы показывают затопленные стены шлюза с кристальной четкостью.
С Актоном все не так. Он пытается скукожиться, но всего лишь падает на Кларк. Она чувствует его панику, наблюдает за конвульсиями, видит, как подгибаются колени новичка в пространстве слишком узком, чтобы упасть.
«Ему нужно больше места».
Она улыбается про себя и открывает внешний люк. Они падают.
Лени скользит вниз, наружу, по дуге уходя от давящей громады станции. Оставляя позади освещенный прожекторами круг, она исчезает в гостеприимной тьме, не включая фонарь. Чувствует присутствие дна в паре метров под собой. Она снова свободна.
Только спустя некоторое время Лени вспоминает об Актоне и поворачивается в ту сторону, откуда приплыла. Прожекторы «Биб» пятнают тьму грязным светом; станция, угловатая и раздувшаяся, тянется прочь от кабелей, удерживающих ее внизу. Свет изливается из нее слабым ракетным выхлопом. Лицом вниз в этом сиянии, словно пришпиленный, лежит на дне Актон.
Лени неохотно подплывает поближе:
– Актон?
Тот не двигается.
– Актон? – Она снова входит в свет, тенью разрезав лежащего новичка на две половины.
Наконец он смотрит на нее.
– Это ссссс…
Его как будто удивляет звук собственного изменившегося голоса.
Новичок прикладывает руку к горлу, жужжит:
– Я не… дышу…
Кларк не отвечает.
Актон снова смотрит вниз. Там что‑то лежит, на дне, в нескольких сантиметрах от его лица. Лени подплывает ближе; в иле дрожит крохотное креветкоподобное существо.
– Это что? – спрашивает Актон.
– Какое‑то животное с поверхности. Наверное, попало сюда на корпусе скафа.
– Но оно… танцует…
Она видит. Суставчатые ноги сгибаются и складываются, панцирь выгибается дугой, двигаясь под какой‑то внутренний безумный ритм. Его жизнь кажется такой непрочной, словно следующий спазм или два разобьют ее на множество кусков.
– Это припадок, – говорит она, чуть помолчав. – Здесь ему не место. От давления нервы работают излишне быстро или вроде того.
– А почему этого не происходит с нами?
«Может, и происходит».
– Имплантаты. Они накачивают нас нейроингибиторами каждый раз, когда мы выходим наружу.
– А, правильно, – тихо жужжит Актон.
Он аккуратно протягивает руку и берет существо в ладонь.
Сминает его.
Кларк бьет его сзади. Новичок отскакивает от дна, рука разжимается; куски панциря и водянистой плоти кружатся в воде. Он загребает ластами, выпрямляется и, ничего не говоря, смотрит на Лени. Его линзы в свете прожекторов сияют желтизной.
– Ты – урод, – очень тихо произносит Кларк.
– Ему же тут не место.
– Нам тоже.
– Оно страдало. Ты сама сказала.
– Я сказала, что нервы работают слишком быстро, Актон. А они передают не только боль, но и удовольствие. Откуда ты знаешь? Может, оно танцевало от того, что ему было охренительно хорошо?
Она отталкивается от дна и с яростью исчезает в бездне. Ей так хочется залезть в тело Актона и вырвать оттуда все, принести в жертву этот кровавый клубок потрохов и механизмов монстрам рифта. Она даже не может вспомнить, чтобы когда‑нибудь настолько злилась, и признается себе, что совершенно не знает, почему.
Бульканье и лязг снизу. Кларк смотрит сквозь люк кают‑компании как раз вовремя, чтобы увидеть распахивающийся воздушный шлюз. Оттуда выходит спиной вперед Брандер, поддерживая Актона.
У того разодран костюм на бедре.
Он нагибается, снимает ласты. Брандер уже разделся и поворачивается на звук: Кларк спускается по лестнице.
– Он встретился со своим первым монстром. С мешкоротом.
– Это да, я, сука, встретил своего первого монстра, – низким голосом произносит Актон. И Кларк видит, что сейчас будет, за секунду до того, как…
…Актон бросается на Брандера левый кулак как таран наносит один второй третий удар и его противник на земле окровавленный Актон уже заносит ногу для удара когда перед ним становится Кларк поднимает руки для защиты кричит – Стой остановись это не его вина – и каким‑то образом она не Актона умоляет а что‑то внутри него выходящее наружу и сделает все что только может только Господи пожалуйста вернись откуда пришло…
Оно смотрит сквозь молочные глаза Актона и рычит:
– Эта сука видела, как тварь плыла на меня! Он позволил ей порвать мне ногу!
Кларк качает головой.
– Может, и нет. Ты знаешь, как там темно. Я тут уже дольше всех остальных, и они постоянно подкрадываются ко мне, Актон. Зачем Брандеру причинять тебе вред?
Она слышит, как тот встает на ноги позади нее, и его голос доносится через плечо:
– А вот теперь Брандер очень хочет причинить ему вред…
Лени обрывает его.
– Послушай, я могу все уладить. – Ее слова предназначены Брандеру, глаза не отрываются от Актона. – Может, тебе стоит пойти в медотсек и проверить, все ли в порядке?
Новичок наклоняется вперед, натянутый, как струна. Тварь внутри ждет и наблюдает.
– Этот говнюк… – начинает Брандер.
– Пожалуйста, Майк, – она в первый раз называет его по имени.
Наступает тишина.
– Это с каких пор ты суешься в чужие дела? – спрашивает он из‑за спины.
Хороший вопрос. Но шарканье Брандера удаляется прочь, прежде чем она успевает подумать об ответе.
Что‑то в Актоне засыпает.
– Тебе тоже надо провериться, – говорит ему Кларк. – Позже.
– Не. Это было не настолько уж плохо. Меня удивило, насколько эта тварь оказалась хилой, после того как я оценил нехеровые размеры этой штуки.
– Она тебе костюм порвала. Если смогла это сделать, то была не настолько слабой, как ты считаешь. По крайней мере, проверься, у тебя может быть рана на ноге.
– Как скажешь. Хотя могу поспорить, Брандеру медик нужен больше, чем мне. – Он сверкает хищной улыбкой и проходит мимо Лени.
– Тебе также неплохо бы поразмыслить о том, как держать свой гнев в узде, – замечает она.
Актон останавливается.
– Ага. Я вроде как немного с ним погорячился.
– В следующий раз, когда ты попадешь в гейзер, он не будет с таким энтузиазмом помогать тебе.
– Ага, – повторяет он. – Я не знаю. Я всегда был слегка… ну ты понимаешь…
Она вспоминает слово, которое кто‑то использовал уже после того, как все произошло:
– Импульсивным?
– Точно. На самом деле я не такой плохой. Ко мне просто надо привыкнуть.
Кларк ничего не отвечает.
– В любом случае, я думаю, что должен извиниться перед твоим другом.
«Моим другом».
Она снова остается в одиночестве, пока пытается справиться с этой раздражающей мыслью.
Пять часов спустя Актон все еще в медотсеке. Кларк, проходя мимо открытого люка, заглядывает внутрь: новичок сидит на диагностическом столе, костюм стянут до пояса. Что‑то в этой картине неправильно. Она останавливается и заходит.
Актон вскрыл себя. Лени видит, как плоть отслаивается около водозаборника, там, где мясо превращается в пластик, около трубок, которые переносят кровь, и тех, где течет антифриз. В одной руке он держит инструмент, исчезающий в полости, вращающийся наконечник тихо жужжит.
Актон задевает нерв где‑то внутри и подскакивает, будто его дернуло током.
– Ты ранен? – спрашивает Кларк.
Он отрывается от процесса и смотрит на нее.
– А, привет.
Она указывает на рассеченную грудную клетку:
– Это мешкорот?..
Актон качает головой:
– Нет. Нет, он только поставил мне синяк на ноге. Я тут небольшой подгонкой занимаюсь.
– Подгонкой?
– Тонкой настройкой. – Он усмехается. – Обживаю оборудование.
Не срабатывает. Улыбка почему‑то кажется пустой. Мускулы совершенно привычно растягивают губы, но вся мимика сосредоточена в нижней части лица. Одетые в линзы глаза холодом напоминают свежевыпавший снег, незапятнанный топографией следов. Кларк не понимает, почему они не беспокоили ее никогда раньше, и только тут до нее доходит, что она впервые видит улыбку бодрствующего рифтера.
– Это явно необязательная процедура, – замечает Кларк.
– Почему нет? – Улыбка Актона постепенно иссякает.
– Тонкая настройка. Мы, по замыслу, должны самонастраиваться.
– Точно. Вот я себя и настраиваю.
– В смысле…
– Я знаю, что ты имеешь в виду. Я… подстраиваю работу под себя. – Его рука двигается внутри грудной клетки, словно сама по себе, что‑то подправляя. – Я считаю, что могу добиться лучших показателей, если выведу настройки чуть‑чуть за пределы спецификаций, одобренных начальством.
Кларк слышит краткий, жалкий скрежет металла о металл.
– И как же?
Актон вынимает руку, закрывает дыру плотью.
– Пока я еще точно не уверен.
Берет второй инструмент, запаивает шов на груди, потом, поводя плечами, залезает в костюм и запечатывает его. Теперь он снова целый, как и любой рифтер.
– Дам тебе знать, когда в следующий раз отправлюсь наружу, – говорит он, протискиваясь мимо и небрежно кладя руку ей на плечо.
Она почти не вздрагивает.
Актон останавливается. Он, кажется, смотрит прямо сквозь нее и медленно произносит:
– Ты нервничаешь.
– Да.
– Тебе не нравится, когда тебя касаются.
Его рука лежит на ее ключице, как оскорбление.
Лени вспоминает: у нее такие же доспехи, как и у него. Немного расслабляется.
– Это не на всех распространяется, – врет она. – Только на некоторых людей.
Актон как будто размышляет над тем, какую колкость сказать, решает, достойна ли ее фраза ответа в принципе. Потом убирает руку.
– Неприятная фобия для такого тесного места, – говорит он, отворачиваясь.
«Тесного? Да в моем распоряжении весь чертов океан!»
Но новичок уже поднимается по лестнице.
Извергается очередной гейзер. Обжигающая вода выстреливает из трубы в северной части Жерла, остывает и смешивается с ледяным соленым раствором; микробы бешено светятся пойманным вихрем. Вода полнится несформировавшимся паром, так и не появившимся из‑за веса в триста атмосфер.
Актон находится в десяти метрах от дна в потоке мерцающего голубого света.
Она подплывает к нему снизу.
– Наката сказала, что ты все еще тут, – жужжит Лени. – Сказала, ты ждал извержения этой штуки.
Он не удостаивает ее взгляда.
– Правильно.
– Тебе повезло, что гейзер проснулся. Ты мог проторчать тут много дней. – Кларк отворачивается, направляясь к генераторам.
– Полагаю, – произносит Актон, – он иссякнет через минуту или две.
Она резко выворачивается и замирает перед ним.
– Слушай, все эти извержения… – Она роется в памяти, ища подходящее слово, – …Беспорядочны.
– Угу.
– Их невозможно предсказать.
– Многощетинковые черви могут их предсказывать. Моллюски и короткохвосты могут. А почему я не могу?
– О чем ты говоришь?
– Они могут сказать, когда что‑то готово взорваться. Как‑нибудь оглянись вокруг, сама увидишь. Они реагируют, прежде чем это случится.
Она оглядывается вокруг. Моллюски ведут себя как моллюски. Черви занимаются своими делами. Короткохвостые ракообразные привычно суетятся на дне.
– Как они реагируют?
– Целесообразно, в конце концов. Эти источники кормят их, но могут и сварить. За несколько миллионов лет местные обитатели научились читать знаки, так?
Гейзер икает. Поток качается, свет меркнет по его краям.
Актон смотрит на запястье.
– Неплохо.
– Повезло, – говорит Кларк, вокодер прячет ее неуверенность.
Гейзер умудряется выжать еще несколько слабых выбросов и затихает окончательно.
Актон подплывает ближе.
– Знаешь, поначалу, когда они послали меня сюда, я думал, это место – настоящая дыра. Думал, подчинюсь, выполню работу и отправлюсь наверх. Но это не так. Ты же знаешь, о чем я, Лени?
«Я знаю».
Но она не отвечает.
– И я так думаю, – замечает он, словно услышав ответ. – Здесь… вроде как красиво, на свой лад. Даже чудовища, когда узнаешь их получше. Мы красивы.
Он кажется почти нежным.
Кларк тралит заводи памяти, отыскивая хоть какую‑то защиту.
– Ты не мог знать. Слишком много переменных. Это нельзя вычислить. Тут ничего нельзя вычислить наверняка.
Чужое, нечеловеческое существо смотрит на нее сверху вниз и пожимает плечами.
– Не вычислить? Пожалуй, да. Но познать…
«Нет времени на досужие разговоры, – говорит Кларк сама себе. – Мне надо работать».
– …это совсем другое дело, – заканчивает Актон.
Она никогда не сказала бы, что он – книжный червь. И вот Актон опять сидит, подключенный к библиотеке. Рассеянный свет просачивается из‑под фоновизора, сбегая по щекам.
Последние дни он проводит там немало времени. Почти столько же, сколько снаружи.
Кларк бросает взгляд на плазменный экран, проходя мимо. Тот не светится.
– Химия, – говорит Брандер с другого конца кают‑компании.
Она переводит взгляд на него.
Тот тыкает большим пальцем в сторону ничего не замечающего Актона.
– Вот что он там читает. Всякую странную хрень. Скучную настолько, что челюсть вывихнуть можно.
«Этим же и Баллард занималась, прежде чем…»
Кларк подбирает свободный фоновизор с соседнего терминала.
– У‑у, с огнем играешь, – замечает Майк. – Мистер Актон очень не любит, когда ему заглядывают через плечо.
«Тогда мистер Актон сидит в приватном режиме, и я все равно ничего не увижу».
Она надевает шлем и подключается. Никакого ограничения доступа нет, Лени легко подсоединяется к его линии. Лазеры устройства вытравливают текст и формулы на сетчатке. Серотонин. Ацетилхолин. Регулирование нейромодуляторов. Брандер прав: это очень скучно.
Кто‑то касается ее.
Она не сдергивает с себя фоновизор. Снимает его спокойно. И в этот раз даже не вздрагивает. Не хочет его радовать.
Актон повернулся в кресле лицом к ней, наушники с визорами висят на шее, рука лежит на ее колене.
– Рад, что у нас есть общие интересы, – тихо говорит он. – Хотя это даже не удивительно. Между нами есть определенная… химия…
– Это правда. – Она смотрит, не отводя глаз, прячась в безопасности линз. – К большому сожалению, у меня аллергия на уродов.
Актон улыбается:
– Разумеется, у нас бы ничего не получилось. Возраст не тот.
Он встает и вешает фоновизор на крючок.
– Я тебе чуть ли не в отцы гожусь.
Пересекает кают‑компанию и спускается вниз.
– Какой же мудак, – замечает Брандер.
– Он – настоящая сволочь, Фишер таким даже не смог бы стать. Я удивлена, что ты не нарываешься с ним на драку.
Майк пожимает плечами:
– Другая динамика. Актон – просто мудак. А Фишер – гребаный извращенец.
«И не будем упоминать о том, что Фишер никогда не давал сдачи».
Но Лени оставляет эту мысль при себе.
Концентрические круги сияют изумрудом. Станция «Биб» сидит прямо в центре мишени. Периодические капли слабого света усеивают экран: трещины и острые скалы, бесконечные илистые равнины, евклидовы контуры человеческого оборудования – все сведены к обычной акустической продолжительности.
Там есть что‑то еще, отчасти евклидово, отчасти дарвиновское. Кларк увеличивает изображение. Человеческая плоть слишком похожа на воду для отражения эха, но кости видны довольно отчетливо. Автоматика внутри различается еще яснее, кричит даже при очень слабом сигнале сонара. Лени фокусирует экран, указывая на прозрачный зеленый скелет с часами внутри.
– Это он? – спрашивает Карако.
Кларк качает головой:
– Может быть. Все остальные…
– Это не он.
Лени касается управления. Экран расширяется, максимально охватывая пространство.
– Ты уверена, что его нет в каюте?
– Он покинул станцию семь часов назад. И до сих пор не вернулся.
– Возможно, он прижимается ко дну. Или сидит за скалой.
– Возможно, – судя по голосу, Джуди не особо в это верит.
Кларк откидывается на спинку кресла, затылком касаясь переборки.
– Ну, работу он выполняет хорошо. А когда не на дежурстве, то может плыть куда угодно, я так думаю.
– Да, но это уже в третий раз. И он всегда опаздывает. Слоняется где ему вздумается…
– И что? – Лени неожиданно чувствует себя усталой, трет переносицу большим и указательным пальцами. – Мы тут не по сухопутным расписаниям живем, ты же знаешь. Он честно выполняет свою работу, поэтому не связывайся с ним, а то схлопочешь проблем.
– Фишер, например, постоянно получал за оп…
– Никому не было дела до того, что Фишер опаздывал. Всем нужен был… предлог.
Карако наклоняется вперед и признается:
– Он мне не нравится.
– Актон? А с чего он должен нравиться? Это же псих. Да мы все – психи, помнишь?
– Но он какой‑то другой. Я точно знаю.
– Лабин чуть не убил собственную жену на Галапагосах, прежде чем его перевели сюда. У Брандера множество попыток самоубийства.
Что‑то меняется в позе Джуди. Кларк не уверена, но ее собеседница вроде как уставилась в пол.
«Задела за живое, похоже».
Она продолжает более мягко:
– Ты же не беспокоишься по поводу всех нас, так ведь? Что такого особенного в Актоне?
– О, смотри.
На тактическом дисплее что‑то входит в пространство сонара.
Кларк дает увеличение на новый показатель, тот находится слишком далеко для хорошего разрешения, но жесткую металлическую метку посередине трудно не заметить.
– Актон, – говорит она.
– И… как далеко? – робко спрашивает Карако.
Лени проверяет:
– Около девятисот метров. Не так и плохо, если у него есть «кальмар».
– Нет. Он ими никогда не пользуется.
– Хм. По крайней мере, он вроде бы плывет напрямик. – Кларк смотрит на Карако. – Вы двое когда на смену выходите?
– Через десять минут.
– Тогда ничего страшного. Он опоздает всего минут на пятнадцать. Максимум на полчаса.
Карако не сводит глаз с дисплея:
– А что он там делает?
– Не знаю.
Иногда Кларк думает, причем уже далеко не в первый раз, а действительно ли Джуди тут место. Иногда она не понимает совсем очевидных вещей.
– Я вот тут подумала, может, ты сможешь поговорить с ним? – предлагает Карако.
– С Актоном? Зачем?
– Да ладно. Забудь.
– Хорошо.
Кларк встает с кресла, Джуди отходит от люка, пропуская ее.
– Э… Лени…
Та поворачивается.
– А как насчет тебя?
– Меня?
– Ты сказала, Лабин чуть не убил свою жену. Брандер пытался убить себя. А что сделала ты? В смысле… чтобы соответствовать?
Кларк не сводит с нее глаз.
– В смысле, если это не слишком…
– Ты не понимаешь, – голос Кларк абсолютно ровный. – Дело не в том, сколько ты всего натворил, чтобы попасть на рифт. Дело в том, сколько пережил, сколько перенес.
