Текст книги "Рифтеры (Сборник)"
Автор книги: Питер Уоттс
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 82 страниц)
– Нет. Разумеется, нет, – она даже удивляется этой мысли.
– Ну тогда…
– Пожалуйста. Порадуй меня. Что плохого случится?
Он не отвечает. Но у нее появляется неприятное подозрение, что Карл мог бы.
Ей стоит отдать ему должное. Каждое движение Актона говорит о нежелании, но он первым заплывает в шлюз. Когда же тот опустошается, с ним что‑то происходит: воздух врывается в Карла – и словно что‑то вытесняет. Лени не может понять, что конкретно, но недоумевает, почему не замечала этого раньше.
В качестве награды она сразу ведет его в каюту. Он трахает ее, прислонив к переборке, жестко, совершенно не скрываясь. Животные звуки эхом разносятся по корпусу. Когда он кончает, ей очень хочется знать, помешал ли шум остальным.
– Кто‑нибудь из вас, – спрашивает Актон, – хоть раз подумал, почему тут внизу все так хреново?
Это странное и невероятное событие, редкое, словно сближение планет. Все циркадные ритмы совпали на час или два, поэтому все вылезли пообедать в одно и то же время. Почти все; Лабина нигде не видно, хотя во время любых разговоров он все равно обычно молчит.
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Карако.
– А ты как думаешь? Оглянись вокруг, ради бога! – Карл взмахивает рукой, обводя жестом кают‑компанию. – Тут едва разогнуться в полный рост можно. Куда ни посмотри, везде гребаные трубы и кабели. Мы живем как в чулане для швабр.
Брандер хмурится с ртом, набитым регидратированным картофелем.
– У них было очень жесткое расписание, – предполагает Наката. – Надо было все запустить как можно быстрее. Может, им не хватило времени сделать все настолько приятно, насколько они могли.
Актон фыркает.
– Да ладно, Элис. Это сколько же времени понадобилось бы на программирование дизайна с потолками приличной высоты?
– Я чувствую, что сейчас нам поведают о некоем заговоре, – замечает Майк. – Ну давай, Карл. Почему же Энергосеть выстроила станцию так, что мы постоянно набиваем себе шишки на голове? Может, они хотят вызвать у нас уменьшение роста? Или чтобы мы меньше ели?
Кларк чувствует, как Актон напрягается, словно небольшая ударная волна выталкивается в окружающую атмосферу сокращающимися мускулами, чувствует пульсацию напряжения, рябью идущую по воздуху и разбивающуюся о кожу. Она успокаивающе кладет под столом руку ему на бедро. Конечно, здесь есть просчитанный риск. Если Карл решит, что им управляют, то пойдет вразнос еще больше.
На этот раз он чуть расслабляется:
– Я считаю, они стараются лишить нас равновесия. Думаю, они намеренно спроектировали «Биб» так, чтобы постоянно держать нас в стрессе.
– Зачем? – снова Карако, напряженная, но вежливая.
– Потому что это дает им преимущество. Чем больше мы на грани, тем меньше думаем о том, что могли бы сделать с ними, если бы действительно захотели.
– И что же?
– Джуди, воспользуйся головой. Мы можем вырубить сеть от островов Королевы Шарлотты до самого Портленда.
– Да они просто сменят источник энергии, – говорит Брандер. – Есть и другие глубоководные станции.
– Точно. И на них работают точно такие же люди, как мы. – Актон наотмашь бьет ладонью по столу. – Ну подумайте! Они не хотят, чтобы мы здесь находились. Они нас ненавидят, мы – психи, которые избивают своих жен и едят детей на завтрак. Если бы не тот факт, что любой другой здесь бы рехнулся…
Лени качает головой:
– Но они могли бы вообще обойтись без нас. Все автоматизировать.
– Аллилуйя. – Актон принимается саркастически аплодировать. – До женщины, наконец, дошло.
Брандер откидывается на спинку стула:
– Успокойся, Актон. Ты работал на Энергосеть раньше? Ты вообще хоть‑когда‑нибудь работал на бюрократическую структуру?
Взгляд Карла сосредотачивается на нем:
– И в чем соль?
Майк не отводит глаз, и на его лице читается намек на усмешку.
– Соль в том, Карл, что ты делаешь чересчур далекоидущие выводы. Ну вот сделали они слишком низкие потолки. Ну да, их дизайнер по интерьерам дерьма не стоит. И что тут нового? Энергосеть тебя не боится. – Он обводит станцию рукой. – Это не какая‑то там тонкая, просчитанная психологическая война. «Биб» всего лишь спроектировали некомпетентные идиоты. – Брандер встает и относит тарелку на камбуз. – Не нравятся низкие потолки, оставайся снаружи.
Актон смотрит на Лени, и лицо его лишено хоть какого‑то выражения.
– О, я бы хотел этого. Поверь мне.
Он сгорбился над библиотечным терминалом, фоновизор скрывает глаза и уши, плоский экран, как обычно, выключен, чтобы никто не проследил направление его поисков. Как будто что‑то в базе данных может быть личным. Как будто Энергосеть не станет дозировать каждый факт, который стоит скрыть.
Она уже научилась не беспокоить его, когда он вот так работает. Карл там охотится и бесится от любой помехи, словно файлы, которые он ищет, каким‑то образом убегут, если взглянуть в другую сторону. Она не трогает его. Не проводит нежно пальцем по руке, не пытается размять мышцы на плечах. Теперь нет. Есть ошибки, на которых Лени все‑таки учится.
На самом деле он странным образом беспомощен; отрезан от остальной станции, слеп и глух в присутствии людей, которые ему никоим образом не друзья. Брандер может подойти к нему сзади и вонзить нож в спину. Тем не менее все оставляют его в одиночестве. Как будто сенсорное изгнание, сознательно выбранная ранимость – это своего рода бесстыдный вызов, и никому не хватает духу его принять. И поэтому Актон сидит за клавиатурой – поначалу печатая, а сейчас уже пронзая ее пальцами – в своей собственной инфосфере, и его слепоглухое присутствие каким‑то образом доминирует над всей кают‑компанией, превышая все возможности его физических размеров.
– СУКА!
Он срывает фоновизоры с лица и обрушивает кулак на консоль. Не образуется даже трещинки. Прожигает взглядом помещение, белые глаза пылают и замирают на Накате, копающейся на камбузе. Лени мудро старается на него не смотреть.
– Сволочи, эта база данных такая древняя! Нас засовывают в глубокую черную задницу на месяцы и даже не дают связи с сетью!
Наката разводит руками и нервно говорит:
– Интернет заражен. Они нам отсылают вычищенные загрузки каждый месяц или около то…
– Я, сука, прекрасно это знаю, – голос Актона неожиданно зловеще спокоен.
Элис улавливает намек и благоразумно замолкает.
Он встает. Вся комната словно усыхает вокруг него.
– Мне нужно выбраться отсюда, – произносит он наконец. Делает шаг к лестнице, оглядывается на Кларк. – Идешь?
Та качает головой.
– Поступай как тебе угодно.
Может, Карако. В прошлом та вроде хотела поговорить.
Правда, Лени никогда не реагировала на ее попытки. Но все меняется. Нет больше двух Карлов Актонов. Они были; во всех ее любовниках жило по два человека. Всегда был носитель, некая привлекательная оболочка, чье лицо и имя ничего не значили, так как могли трансформироваться без всякого предупреждения. И, обеспечивая преемственность, за каждой парой мигающих глаз жила тварь, существо, которое никогда не менялось. Но, честно сказать, Лени не знала бы, что делать, если бы это все‑таки случилось.
Теперь же все оказалось по‑другому: существо вышло наружу. Пока оно не выказывает признаков насилия, но обладает рентгеновским зрением, и от этого все может стать гораздо хуже.
Лени всегда спала с тварью внутри. До недавнего времени она предполагала, что это от недостатка альтернатив.
Она вежливо стучит по люку каюты Карако:
– Джуди? Ты там?
По идее, должна быть: на «Биб» ее нет, на сонаре никаких следов.
Нет ответа.
«Дело может подождать.
Нет. Я и так уже слишком долго ждала.
А как бы я чувствовала себя, если бы?..
Она – не я».
Люк закрыт, но не задраен. Кларк приоткрывает его на пару сантиметров и заглядывает внутрь.
Каким‑то образом им это все же удается. Элис Наката и Джуди Карако переплелись друг с другом на крохотной койке. Их глаза беспокойно мечутся под сомкнутыми веками. Сонник стоит на страже рядом с ними, его щупальца тянутся к их телам.
Кларк позволяет люку с шипением захлопнуться.
«Ладно, все равно глупая была затея. И чего она такого знает?»
Хотя ей действительно интересно, сколько они уже вместе. Она даже ничего не заметила.
– Твой парень не явился, – передает Лабин. – Мы должны были добавить охладителя на «семерку».
Кларк вызывает топографический дисплей.
– Как давно?
– В четыре ноль‑ноль.
– Ясно.
Актон опаздывает уже на полчаса. Это необычно, сейчас он из кожи вон лезет, чтобы соблюдать пунктуальность, неохотно уступив Кларк ради групповых отношений.
– На сонаре его не вижу. Если только он не лежит где‑нибудь на дне. Повиси на связи.
Она выглядывает из рубки:
– Эй. Кто‑нибудь Карла видел?
– Он ушел не так давно, – отзывается Брандер из дежурки. – Кажется, у него работа на «семерке».
Кларк снова включает канал Лабина:
– Его здесь нет. Брандер говорит, он ушел недавно. Продолжаю искать.
– Ладно. По крайней мере, его трупный датчик не сработал.
Кларк не может понять, считает ли Лабин это хорошей или плохой новостью.
На краю зрения какое‑то движение. Она отрывается от экрана, в проходе стоит Наката.
– Нашла его?
Кларк отрицательно качает головой.
– Он был в медотсеке перед уходом. Вскрыл себя. Сказал, что чего‑то там подкручивает, улучшает…
«О господи».
– Сказал, что снаружи показатели растут, но подробно не объяснил. Сказал, покажет мне позже. Может, что‑то пошло не так.
Экран внешней камеры, вид снизу. Изображение мерцает, потом проясняется: на дисплее зубчатый круг света лежит на плоской илистой равнине, рассеченный острыми тенями причальных кабелей. На его границе распростерлась лицом вниз черная человеческая фигура, обхватив голову руками.
Лени врубает ближнюю акустику:
– Карл, Карл, ты меня слышишь?
Он реагирует. Голова поворачивается, смотрит на прожекторы; линзы отражают невыразительное белое сияние в камеру. Его трясет.
– Вокодер, – говорит Наката.
Из колонок несется звук, тихий, повторяющийся, механический.
– Похоже, заело…
Кларк уже в дежурке. Она понимает, что говорит механизм Актона. Понимает, потому что это самое слово снова и снова раздается в ее голове.
«Нет. Нет. Нет. Нет. Нет».
Никакой видимой двигательной недостаточности. Он сам смог вернуться; даже замер, когда Кларк пытается ему помочь. Сдирает с себя оборудование и без слов следует за ней в медотсек.
Наката дипломатично закрывает за ними люк.
Теперь он сидит на диагностическом столе с непроницаемым выражением лица. Кларк прекрасно знает процедуру: снять костюм, вытащить линзы. Проверить автономную реакцию зрачка, рефлексы. Уколоть, взять необходимые образцы: газы крови, ацетилхолин[26]26
Ацетилхолин (лат. Acetylcholinum) – нейромедиатор. Образующийся в организме (эндогенный) ацетилхолин играет важную роль в процессах жизнедеятельности: он принимает участие в передаче нервного возбуждения в ЦНС, вегетативные узлы, окончания парасимпатических и двигательных нервов. Ацетилхолин связан с функциями памяти. Снижение ацетилхолина при болезни Альцгеймера приводит к ослаблению памяти у пациентов. Ацетилхолин играет важную роль в засыпании и пробуждении.
[Закрыть], гамма‑аминомасляная кислота[27]27
γ‑аминомасляная кислота (ГАМК, GABA) – аминокислота, важнейший тормозный нейромедиатор центральной нервной системы человека и млекопитающих. Аминомасляная кислота является биогенным веществом. Содержится в ЦНС и принимает участие в нейромедиаторных и метаболических процессах в мозге.
[Закрыть], молочная кислота.
Она садится рядом с ним. Не хочет вынимать его линзы. Не хочет видеть, что скрывается под ними.
– Твои ингибиторы, – наконец выговаривает Лени. – Насколько ты сократил подачу?
– На двадцать процентов.
– Прекрасно. – Она пытается легонько его коснуться. – По крайней мере теперь ты знаешь предел. Просто восстанови подачу до нормы.
Он почти незаметно качает головой.
– Почему нет?
– Слишком поздно. Я перешел через какой‑то порог. Мне кажется… это уже необратимо.
– Понятно. – Она робко накрывает его руку своей ладонью. Карл не реагирует. – Что ты чувствуешь?
– Я слеп. Глух.
– Но это же не так.
– Ты спросила, что я чувствую, – говорит он по‑прежнему без всякого выражения.
– Вот. – Она снимает магнитно‑резонансный шлем с крючка.
Актон позволяет закрепить его на черепе.
– Если что‑то не в порядке, это должно…
– Что‑то не в порядке, Лен.
– Так.
Шлем передает данные на диагностический экран. Кларк обладает теми же медицинскими знаниями, что и все рифтеры, знаниями, вбитыми в мозг машинами, взломавшими ее сны. Но все равно голые данные ничего ей не говорят. Проходит почти минута, прежде чем система выводит заключительный анализ.
– Уровень синаптического кальция очень сильно понижен. – Она осторожно не показывает своего облегчения. – Ну это имеет смысл, я так полагаю. Нейроны слишком много работают и поэтому выдыхаются.
Он, ничего не говоря, смотрит на экран.
– Карл, это нормально, – Лени склоняется к его уху, держа руку на плече. – Это исправится само собой. Просто выставь нормальный уровень ингибиторов. Потребление пойдет вниз, запас восстановится. И никакого вреда.
Актон опять качает головой:
– Не сработает.
– Карл, посмотри на данные. С тобой все будет в порядке.
– Пожалуйста, не касайся меня, – говорит он, не двигаясь с места.
Кларк замечает кулак прежде, чем тот бьет ее в глаз. Она отшатывается назад к переборке, чувствуя спиной какую‑то выступающую заклепку или вентиль. Мир тонет во взрывах прозрения.
«Он сорвался, – отрешенно думает она. – Я победила». Колени подгибаются, Лени соскальзывает по стене, с глухим стуком оседает на палубу. Не издает ни звука и считает это предметом какой‑то странной гордости.
«Интересно, что я сделала? Почему он сошел с катушек?»
Она не может вспомнить. Кулак Актона, кажется, выбил последние несколько минут из головы.
«Только это неважно. Просто старый, привычный танец».
Но в этот раз кто‑то решил встать на ее сторону. Слышатся крики, звуки потасовки, тошнотворно‑неприятный стук плоти о кость, а той – о металл, и в кои‑то веки ничего из этого не принадлежит ей.
– Ах ты, членосос! Да я тебе сейчас яйца оторву!
Голос Брандера. За нее вступился Брандер. Он всегда был галантным. Кларк улыбается, чувствуя во рту привкус соли.
«Естественно, он так и не простил Актону ту стычку из‑за мешкорота».
Зрение постепенно проясняется, по крайней мере, один глаз начинает видеть. Она видит перед собой ногу, другую сбоку. Лени поднимает голову: ноги встречаются в промежности Карако. Актон и Брандер тоже находятся в ее каюте; поразительно, как они вообще все сюда поместились.
Карл с окровавленным ртом в тяжелом положении. Брандер держит его за горло, но Актон сжимает его запястье и прямо на глазах Кларк второй рукой наносит удар ему в челюсть.
– Остановитесь, – бормочет она.
Карако дважды быстро бьет Карла в висок, голова того резко уходит влево, он рычит, но руку Брандера не отпускает.
– Я сказала, остановитесь!
На этот раз ее слышат. Борьба затихает, останавливается; кулаки все еще подняты, захваты не разжаты, но все в каюте смотрят на Лени.
Даже Актон. Кларк ищет взглядом его глаза, пытается увидеть, что там, за ними. Ничего нет, только сам Карл.
«А ведь тварь там была. Я уверена. Рассчитывала, что из‑за нее он влезет в проигрышную схватку, а она свалит…»
Кларк, опираясь на переборку, медленно встает на ноги. Карако отходит в сторону, помогает ей.
– Я польщена таким вниманием, друзья, – говорит Лени, – и я хочу поблагодарить вас за то, что вы прекратили драку, но думаю, теперь мы сами во всем разберемся.
Джуди кладет ей руку на плечо, защищает.
– Тебе не нужно разбираться с этим дерьмом. – Она не сводит с Актона глаз, источающих злобу даже сквозь линзы. – Никому из нас не нужно.
Уголок рта Карла изгибается в еле заметной окровавленной усмешке.
Кларк переносит прикосновение напарницы, даже не поморщившись.
– Я знаю. И спасибо, что вступились. Но сейчас, пожалуйста, оставьте нас одних.
Брандер не ослабляет хватку на горле Карла.
– Не думаю, что это такая уж хорошая мысль…
– Убери от него свои гребаные руки и оставь нас одних!!!
Они отступают. Кларк зло смотрит им вслед, задраивает люк, чтобы никто не вошел, и поворачивается к Актону, ворча:
– Чертовы любопытные соседи!
Его тело оседает от столь неожиданной уединенности, вся злость и бравада испаряются под взглядом Лени.
– Не хочешь сказать мне, с чего ты повел себя как последний урод?
Карл падает на койку, смотрит в палубу, избегая ее взгляда.
– Ты не понимаешь, когда тебя пытаются развести?
Кларк садится рядом с ним.
– Да. Когда получаешь удар в лицо – это верный признак.
– Я пытаюсь помочь тебе. Я пытаюсь помочь всем вам. – Он поворачивается, обнимает Кларк, тело его дрожит, щека прижата к щеке, лицо устремлено в переборку за ее плечом. – Боже, Лени, мне так жаль. Ты – последний человек во всем этом поганом мире, кому бы я хотел причинить вред…
Она гладит его, ничего не говоря. Знает, Карл не врет. Они никогда не врут. Она до сих пор не может собраться с силами и обвинить хоть кого‑то из них.
«Он думает, что сейчас совсем одинок. Думает, что это только его поступок».
Проносится невероятная мысль: «Может, так и есть…»
– Я больше не могу так, – говорит Карл. – Оставаться внутри.
– Будет лучше. Поначалу всегда трудно.
– Боже, Лен. Да ты понятия не имеешь. Ты все еще принимаешь меня за какого‑то наркомана.
– Карл…
– Ты думаешь, я не знаю, что такое зависимость? Не могу увидеть разницу?
Она не отвечает.
Он выдавливает из себя еле слышный грустный смешок.
– Я теряю это, Лен. Ты вынуждаешь меня утратить то, что я обрел. Ну почему ты так хочешь, чтобы я был таким, как сейчас?
– Потому что это ты и есть, Карл. А снаружи не ты. Снаружи – искажение.
– Снаружи я – не урод. Снаружи я не заставляю всех вокруг ненавидеть себя.
– Нет. – Она обнимает его. – Если контроль над гневом означает наблюдать, как ты превращаешься в нечто иное, видеть тебя под кайфом все время, то я лучше попытаю счастья с оригиналом.
Актон смотрит на нее:
– Я ненавижу это. Боже, Лен. Ты еще не устала от людей, которые постоянно выбивают из тебя всю дурь?
– А вот это было очень грубо, – тихо замечает она.
– А я так не думаю. Я помню кое‑что из того, что увидел снаружи. Как будто тебе нужно… В смысле, боже, Лени, сколько в вас всех ненависти…
Она никогда не слышала, чтобы он говорил нечто подобное. Даже снаружи.
– В тебе она тоже есть, знаешь ли.
– Да уж. Я думал, она делает меня иным. Придает мне… жесткости, крутости, понимаешь?
– Так и есть.
Он качает головой:
– О нет. Только не по сравнению с тобой.
– Не стоит себя недооценивать. Я уж точно не стану бросать вызов всей станции.
– Так и есть, Лен. Я вечно все спускаю на ветер. Трачу вот на такие глупости вроде этой. Но ты… Ты все копишь.
Выражение его лица меняется, только она не совсем понимает, из‑за чего. Может, от заботы. Или волнения.
– Иногда ты пугаешь меня больше Лабина. Ты никогда не взрываешься, никого не трогаешь, черт побери, это настоящее событие, если ты хотя бы голос повышаешь, но оно все внутри, растет. И мне кажется, там, внутри, не бездонное пространство. – Он даже умудряется рассмеяться. – Ненависть – прекрасный источник энергии. Если кто‑нибудь когда‑нибудь… тебя запустит, активирует, ты станешь неудержимой. А сейчас ты просто… токсична. Я думаю, ты даже не подозреваешь, сколько ненависти носишь в себе.
Жалость?
Что‑то внутри нее неожиданно холодеет.
– Не надо тут играть в психотерапевта, Карл. Если у тебя нервы работают на повышенных скоростях, это еще не значит, что ты приобрел второе зрение. Настолько хорошо ты меня не знаешь.
«Нет, не знаешь. Иначе ты бы не был со мной».
– Здесь нет. – Актон улыбается, но что‑то странное и больное продолжает показываться из глубины. – Снаружи я, по крайней мере, могу видеть вещи. А здесь я слеп.
– Ты живешь в стране слепых, – отрывисто бросает Лени. – Это не недостаток.
– Серьезно? Ты бы осталась тут на условии, чтобы тебе вырезали глаза? Осталась бы в месте, где твой мозг начал бы гнить кусок за куском, где бы ты из человека превратилась в сраную обезьяну?
Кларк задумывается:
– Если бы с самого начала я была обезьяной, то вполне возможно.
Актон рассматривает ее, и что‑то еще, внутри, тоже следит за ней, сонно, одним глазом.
– По крайней мере, я не получаю эндорфины, изображая жертву, – медленно произносит он. – Тебе следует несколько осторожнее выбирать тех, на кого можно смотреть свысока.
– А тебе, – отвечает Кларк, – надо приберечь благочестивые лекции для тех моментов, когда ты действительно будешь знать, о чем говоришь.
Он встает с койки и пристально изучает ее, кулаки его разжаты.
Кларк не двигается. Чувствует, как все тело напрягается изнутри. Намеренно поднимает голову, пока не упирается взглядом прямо в скрытые белым щитом глаза Актона.
И тварь тут, проснулась. Карл исчез, его нет. Все снова в порядке.
– Даже не пытайся, – произносит Лени. – Я дала тебе порезвиться, помянула старые добрые времена, но если ты снова распустишь руки, то я тебя убью.
В душе она удивляется силе собственного голоса: тот похож на сталь.
Они смотрят друг на друга, и, кажется, проходит целая вечность.
Тело Актона поворачивается на месте и открывает люк. Кларк наблюдает за тем, как оно выходит из каюты; в коридоре дежурит Карако и пропускает его без единого слова. Лени сидит абсолютно неподвижно, потом до нее доносится звук запускающегося шлюза.
«Он не раскрыл меня, поверил в мой блеф».
Только в этот раз она не уверена, что это всего лишь блеф.
Он не видит ее.
Прошло уже несколько дней после ссоры. Даже их расписания теперь разнятся. Сегодня, когда она пыталась заснуть, то слышала, как Актон пришел из бездны и взобрался в кают‑компанию, словно какое‑то морское чудовище. Он появляется время от времени, когда остальные или снаружи, или сидят по каютам. Тогда он запирается в библиотеке, носится в фоновизорах по бесконечным виртуальным улицам, и в каждом его движении видно отчаяние. Как будто ему каждый раз приходится задерживать дыхание, заходя внутрь; однажды Лени видела, как он сорвал шлем с головы и буквально выбежал наружу, словно его грудь сейчас разорвется. Когда она подобрала оставленное оборудование, результаты поиска все еще мерцали в наглазниках. Химия.
А в другой раз он обернулся по пути в шлюз и увидел ее, стоящую в коридоре. И улыбнулся. Даже сказал что‑то. Она расслышала «…прости…», но это было не все. Карл не остался.
А сейчас его руки неподвижно лежат на клавиатуре, плечи трясутся. Он не издает ни звука. Лени закрывает глаза, думает, стоит ли подойти к нему. А когда открывает их, в помещении уже никого нет.
Она может точно сказать, куда он направится. Его иконка отцепляется от «Биб» и ползет по экрану, а в той стороне есть только одно.
Когда Лени добирается туда, Карл ползает по спине кита, выкапывая в ней дыру ножом. Линзы Кларк едва справляются, на таком далеком расстоянии от Жерла им не хватает света; Актон режет и пилит в свете головного фонаря, его тень корчится на горизонте мертвой плоти.
Он уже пробурил кратер где‑то с полметра диаметром и глубиной. Прорвался сквозь слой ворвани и теперь рассекает коричневые мускулы под ним. Прошли месяцы с тех пор, как это существо упало сюда, и Кларк удивляется, насколько хорошо оно сохранилось.
«Бездна любит экстремумы, – размышляет она. – Это не скороварка. Это холодильник».
Актон прекращает копать. Просто плавает вокруг, уставившись на дело рук своих.
– Какая глупая идея, – наконец жужжит он. – Я иногда не понимаю, что на меня находит.
Карл поворачивается к ней лицом, от линз отражается желтый свет.
– Прости меня, Лени. Знаю, это место ты почему‑то считаешь особенным. Я не хочу его… осквернять.
Она качает головой:
– Ничего. Это неважно.
Вокодер Актона журчит, на воздухе это оказалось бы печальным смехом.
– Я иногда слишком себя переоцениваю, Лен. Когда я внутри и мне плохо, все рассыпается на глазах, я не знаю, что делать, и кажется, будто стоит выйти наружу – и чешуя спадет с глаз. Такая почти религиозная вера. Все ответы. Прямо тут.
– Это нормально, – произносит Кларк, ведь так лучше, чем просто молчать.
– Только иногда ответ ничего особенного тебе не дает, понимаешь? Иногда ответ – это нечто вроде «Забудь об этом. Ты в полной жопе». – Актон смотрит на мертвого кита. – Ты не можешь выключить свет?
Темнота поглощает их, словно одеяло. Кларк тянется сквозь нее и притягивает Карла к себе:
– Что ты хочешь сделать?
Снова механический смех.
– Кое‑что, о чем прочитал. Я думал…
Он трется своей щекой о ее.
– Понятия не имею, что я думал. Когда оказываешься внутри, то превращаешься в гребаную жертву лоботомии, и появляются разные глупые идеи. А когда выбираешься наружу, проходит какое‑то время, прежде чем просыпаешься и осознаешь, каким же тупым кретином был. Я хотел изучить надпочечную железу. Думал, это поможет мне противостоять истощению ионов в синаптических соединениях.
– Ты знаешь, как это сделать.
– Ну, в общем, все равно дерьмово получилось. Я там не могу нормально думать.
Она даже не пытается спорить.
– Извини, – жужжит Актон через какое‑то время.
Кларк гладит его по спине, словно два куска пластика трутся друг о друга.
– Думаю, я могу тебе все объяснить, – добавляет он. – Если тебе, конечно, интересно.
– Естественно. – Но она понимает, что это ничего не изменит.
– Ты знаешь, что в мозге существует определенный участок, контролирующий движение?
– Да.
– И если, предположим, ты стала пианистом, то часть, управляющая руками, буквально расширяется, занимает большее пространство этого участка из‑за повышенной потребности в управлении пальцами. Но вместе с этим что‑то теряется. Прилегающие участки переполняются. В результате ты не можешь так же хорошо двигать пальцами ног или изгибать язык, как было до усиленных занятий музыкой.
Актон замолкает. Кларк чувствует его руки, слегка обнимающие ее.
– И я считаю, что нечто подобное случилось со мной, – наконец произносит Карл.
– Каким образом?
– Я думаю, нечто в моем мозгу выросло, натренировалось, распространилось и заполнило остальные части. Но оно функционирует только в окружающей среде с высоким давлением, понимаешь, именно оно заставляет нервы работать быстрее. Поэтому когда я возвращаются внутрь, то новая часть отключается, а старые вроде как теряются.
Кларк качает головой.
– Мы уже говорили об этом, Карл. В твоих синапсах просто не хватает кальция.
– Это не все. Это вообще больше не проблема. Я поднял уровень ингибиторов. Не полностью, но достаточно. Но у меня все еще есть эта новая часть, а старые я найти не могу. – Она чувствует его подбородок на своей голове. – Мне кажется, я уже не совсем человек, Лен. Если принять во внимание, каким я был, может, это не так уж и плохо.
– А что она делает? Конкретно эта новая часть?
Отвечает он не сразу:
– Это вроде как еще один орган чувств, только он рассеянный. Своего рода интуиция, только очень резкая, четкая.
– Рассеянная, но четкая.
– Ну да. Это проблема – объяснить, что такое запах, человеку без носа.
– Может, это не то, что ты думаешь. Я имею в виду, нечто изменилось, но это не значит, что ты можешь вот просто так… заглянуть в человека. Может, у тебя всего лишь какое‑то расстройство настроения. Или галлюцинация. Ты не можешь знать наверняка.
– Я знаю, Лен.
– Тогда ты прав. – Гнев струйкой сочится изнутри. – Ты больше не человек. Ты меньше, чем человек.
– Лени…
– Люди должны доверять друг другу, Карл. Нет ничего особенного в том, чтобы верить тому, кого знаешь. И я хочу, чтобы ты мне верил.
– Но не знал.
Она пытается услышать грусть в этом синтезированном голосе. На «Биб» та, может, и пробилась бы на поверхность, но на станции он бы никогда этого не сказал.
– Карл…
– Я не могу вернуться.
– Ты здесь – это не ты. – Она отталкивается прочь, разворачивается и уже едва различает его силуэт.
– Ты хочешь, чтобы я снова стал, – она слышит сомнение в его словах, даже через вокодер, но знает, это не от вопроса, – омерзительным и полным ненависти уродом.
– Не будь дураком. У меня в жизни было немало уродов, поверь мне. Но, Карл, это какой‑то слишком дешевый трюк. Ты вышел из волшебного ящика и – опа! – превратился в мистера Хорошего Парня. Зашел – и снова обернулся Ситэкским Душителем.[28]28
В реальности такого маньяка не существовало. Персонаж придуман Уоттсом.
[Закрыть] В реальности так не бывает.
– Откуда ты знаешь?
Кларк держится на расстоянии, она знает. Реально лишь то, что приносит боль. Реально то, что происходит медленно, мучительно, когда каждый шаг вырезан криками, угрозами и ударами.
Его перемена станет реальна только в том случае, если Карла изменит сама Лени.
Естественно, она не говорит ему об этом, но, разворачиваясь и оставляя его на дне, боится, что говорить и не надо. Он сам все знает.
Она просыпается сразу, напряженная и встревоженная. Повсюду тьма – свет выключен, Лени даже закрыла датчики на стене – но это близкая, знакомая мгла ее собственной каюты. Что‑то стучит в корпус, постоянно и настойчиво.
Снаружи.
Коридор достаточно освещен для глаз рифтера. Наката и Карако неподвижно стоят в кают‑компании, Брандер сидит в библиотеке; экраны не горят, все фоновизоры висят на своих местах.
Звук пробивается и сюда, не такой сильный, как прежде, но хорошо различимый.
– Где Лабин? – тихо спрашивает Кларк. Элис кивает в сторону переборки: «Где‑то снаружи».
Лени спускается по лестнице в шлюз.
– Мы думали, ты ушел, – говорит она. – Как Фишер.
Они парят между станцией и дном. Кларк протягивает к нему руку, Карл отшатывается.
– Сколько времени прошло? – Слова выходят слабыми, металлическими вздохами.
– Шесть дней. Может, семь. Я не откладывала… не хотела вызывать тебе замену…
Он не реагирует.
– Мы иногда видели тебя на сонаре, – добавляет она. – Недолго. А потом ты исчез.
Тишина.
– Ты заблудился? – спрашивает она, помедлив.
– Да.
– Но теперь ты вернулся.
– Нет.
– Карл…
– Лени, мне нужно, чтобы ты мне кое‑что пообещала.
– Что?
– Обещай мне. Сделай то же, что и я. Другие тоже. Они тебя послушают.
– Ты же знаешь, я не могу…
– Пять процентов, Лени. Можно десять. Если держать выработку ингибиторов на таком низком уровне, то все будет нормально. Обещаешь?
– Зачем, Карл?
– Потому что я не всегда ошибался. Потому что раньше или позже им придется от вас избавиться, и тогда вам понадобится любое преимущество.
– Идем внутрь. Мы можем поговорить об этом внутри, все там.
– Тут странные дела творятся, Лен. За пределами действия сонара они… Я не знаю, что они там делают. И они нам ничего не говорят.
– Пойдем внутрь, Карл.
Он трясет головой и, кажется, уже отвык от этого жеста.
– …не могу…
– Тогда не думай, что я…
– Я оставил файл в библиотеке. Там все объяснил. Насколько мог в том состоянии, когда был на станции. Обещай мне, Лен.
– Нет. Ты пообещай. Пошли внутрь. Обещай, что мы во всем разберемся вместе.
– Оно слишком многое во мне убило. – Он вздыхает. – Я слишком далеко зашел. Что‑то сгорело, и даже здесь я не чувствую себя целым. Но с вами все будет нормально. Пять или десять процентов, не больше.
– Ты мне нужен, – очень тихо жужжит она.
– Нет. Тебе нужен Карл Актон.
– А это еще что значит?
– Тебе нужно то, что он с тобой делал.
Вся теплота покидает ее, остается только медленное, леденящее кипение.
– Это что, Карл? Большое озарение, которое ты получил, пока ходил одержимый духами в грязи? Думаешь, ты меня знаешь лучше, чем я сама?
– Ты знаешь…
– Только это не так. Ты ни хрена обо мне не знаешь и никогда не знал. И у тебя смелости не хватит все выяснить, поэтому ты бежишь во тьму и возвращаешься, изрекая всякую претенциозную чушь.
