Текст книги "Рифтеры (Сборник)"

Автор книги: Питер Уоттс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 75 (всего у книги 82 страниц)

ПАРАНОИК

Аарон вывел на Бет, Бет на Хабиба, Хабиб на Ксандера, и все они привели к тому, что двадцать тысяч гектаров пустошей в Новой Англии предали огню. И это еще не все: судя по разговорам на закрытой частоте, дальше к югу, вопреки желанию Дежардена не высовываться, околачивались по меньшей мере трое оперативников.

Восемь дней. И Сеппуку полностью оправдывал шумиху вокруг себя. Распространялся он намного быстрее Бетагемота.

Ксандер вывел на Фонга, а тот решил обороняться. Лабин загнал его в устье старого штормового слива, точившего склизкую воду в реку Мерримак. Диаметром устье было добрых два метра – дыра в бетонном обрыве высотой в три раза больше. Из него языком высовывался желоб, ведущий к реке, треугольный, с приподнятыми краями. Добраться к отверстию слива можно было только по нему, скользкому от буро‑зеленого илистого налета.

А еще в устье оказались зубы: решетка из металлических прутьев, вделанная в метре от входа. Она не дала Фонгу скрыться под землей и вынудила разыграть единственный козырь: старинный пистолет, стрелявший пулями неопределенного калибра. Лабину было чем ответить: ему выдали обездвиживающий микроволновый «Шуберт», способный нагреть тело до 60° по Цельсию, и скорострельный «Хеклер и Кох», сейчас заряженный ослабленными конотоксинами. К сожалению, с нынешней позиции Лабина преграда из земли и бетона экранировала микроволновый луч, а чтобы выстрелить из «Хеклер и Кох», пришлось бы выйти на открытый и скользкий скат желоба.

Казалось бы, неважно – в обычных обстоятельствах превосходство все равно несомненное, даже с поправкой на то, что за последние пять лет меткость у Лабина была уже не та. Даже с поправкой на то, что Фонг скрывался в тени, а Кену, стоило ему выглянуть из‑за угла, солнце било прямо в глаза. Прицеливаться так, конечно, трудновато, но все же – Лабин был профессионалом.

По‑настоящему сравняли шансы телохранители Фонга. Их обнаружились целые тысячи, и все они разом атаковали Кена.

Он почти не заметил их приближения: тучу мошкары, зависшей над уцелевшим на берегу клочком зелени. По прежнему опыту Лабин счел их совершенно безвредными. Походя отмахнулся, глядя только на бетонный барьер, разрезавший берег... а в следующий миг они атаковали: рой насекомых, похожих на москитов, но злобных как пираньи.

Они кусались, они отвлекали, они мешали сосредоточиться и не давали подкрадываться. Фонг, украдкой хлебавший воду из стока, увидел его и успел пальнуть, прежде чем нырнул обратно в укрытие. Он бы так и ушел, если бы Лабин, прорвавшись сквозь кордон насекомых к сливу, не загнал жертву в тоннель.

– Я хочу забрать тебя в больницу! – крикнул он. – Ты заразился...

– Пошел на хер, – выкрикнул в ответ Фонг.

Эскадрилья тяжелых пикировщиков нацелилась на открытую кисть Лабина, почти не нарушая строя: эти уроды преследовали его! Он с силой хлопнул себя по руке – и достал только самого себя. Пришлось развернуть и натянуть изолирующие перчатки, перекидывая «Шуберт» из руки в руку, а потом потянуться через плечо за капюшоном.

Только кармашек на спине оказался пустым. Капюшон, скорее всего, висел на каком‑нибудь суку в оставшейся позади чаще.

А человек перед ним целых двое суток контактировал с Сеппуку. Лабин позволил себе негромко выругаться.

– Я не хочу тебе зла, – снова заорал он. Что было чистой правдой – пока. Желание убить хоть что‑нибудь еще не пробилось сквозь самоконтроль. Налетели новые насекомые: он прихлопнул несколько на предплечье и потянулся к берегу – зачерпнуть воды и смыть, – но остановил себя. Трудно сказать наверняка, но, похоже, у раздавленных мошек было слишком много ног.

Смахнув их с руки, он вернулся к первоочередной задаче и самую малость повысил голос:

– Пойдешь со мной и не вздумай спорить!

«У насекомых... да, по шесть ног». Он отмахнулся от нового захода: на загривке уже горели точки укусов.

– Вопрос только в том, пойдешь ты сейчас или потом.

– Потом, урод! Я знаю, на чьей ты стороне!

– Тогда обсудим, доставить тебя в больницу или в крематорий? – пробурчал Лабин. Рой нацелился в лицо. Он жестоко хлопнул себя по лбу. На ладони остались три расплющенных трупика. У каждого – по восемь ног.

У кого там по восемь ног? У пауков? Пауки летают?

И охотятся стаями?

Он вытер ладонь о подвернувшийся под руку клочок зелени, устилавшей набережную. Стебли отдернулись от прикосновения. Он инстинктивно убрал руку. Какого?..

Модификанты, без вопросов. Или случайный гибрид. По листве шли волны перистальтики.

«Сосредоточься. Не отвлекайся».

Новый заход пикирующих бомбардировщиков. Их стало поменьше – может, большую часть роя он уже уничтожил. Лабину казалось, что он уже задавил сотню роев.

Скребущий звук за барьером.

Он выглянул из‑за желоба. Фонг карабкался по сухой полоске бетона на дальней стороне слива. Стену за его спиной украшало впечатляющее граффити: стилизованное женское лицо с пустыми белыми глазами и резким зигзагом вензеля: MP.

Фонг заметил его и выпустил три пули наобум. Лабин не потрудился даже пригнуться: его микроволновик уже был настроен на широкий луч, слишком рассеянный, чтобы убить, но достаточно мощный, чтобы разогреть последний обед Фонга вместе с кишками. Беглец скорчился от рвоты, содержимое желудка плюхнулось в мелкую воду, бегущую по слою слизи. Оскользнувшись, беглец покатился вниз по желобу. Лабин поставил ногу на кстати подвернувшийся сухой участок и потянулся, чтобы перехватить падающего. Эскадрилья пауков выбрала именно этот миг для последнего штурма. Лицо и шею облепили кусачие твари. Лабин пошатнулся, ловя равновесие, и Фонг пролетел мимо, задев ногой лодыжку охотника. Лабин грохнулся, как груда очень злобных кирпичей.

Оба выскочили из желоба.

Падать было не далеко, но приземляться жестко. От Мерримак осталась лишь тень прежней реки: они рухнули не в воду, а на мозаику галечных отмелей и засохшего ила, чуть смоченную струйкой из стока. Лабина самую малость утешило, что он шлепнулся на Фонга.

От удара того опять вырвало. Кен откатился в сторону и встал, стирая рвоту с лица. Засохший ил трескался и разъезжался под ногами. Лицо, шея и руки безумно чесались, но атаку членистоногих камикадзе Лабин, кажется, отбил. Из правой руки сочилась кровь, считающаяся сверхпрочной мембрана лопнула от локтя до запястья. Острый осколок камня длиной с большой палец впился в мякоть ладони. Кен выдернул его, и руку словно пронзил разряд тока. Из раны хлынула кровь. Промокнув ее, он увидел в глубине разреза узелки жировой ткани, теснившиеся булавочными головками из слоновой кости.

Микроволновик валялся в нескольких метрах от Лабина, и он, морщась от боли, подобрал его.

Фонг так и лежал навзничь, весь в синяках, с левой ногой, вывернутой под неестественным углом. Кожа у него краснела на глазах, на лице вздувались пузырьки от лучевого ожога. Фонг был явно не в форме.

– А неплохо, – заметил Лабин, рассматривая упавшего.

Фонг поднял на него стеклянный взгляд и выдавил что‑то вроде: «Что...»

«Ты не стоил таких трудов, – думал Лабин. – Из‑за таких, как ты, потеть не стоит. Ты – пустое место. Как ты смеешь быть таким везунчиком! Как ты смеешь меня злить!»

Он пнул Фонга под ребра. Одно сломалась, порадовав треском.

Беглец завопил.

– Ш‑ш‑ш, – успокоил его Лабин и, наступив каблуком на раскрытую ладонь, повозил взад‑вперед. Фонг завизжал. Лабин поразмыслил над его левой ногой – еще целой, – но решил не ломать. В асимметрии есть своеобразная эстетика. Поэтому он наступил на сломанную и хорошенько нажал.

Фонг взвыл и потерял сознание. Это ничего не меняло: Лабин возбудился уже от первого перелома.

«Давай», – подгонял он себя.

Неспешно обошел изломанное тело и остановился у головы. Ради опыта занес каблук.

«Ну давай же, это пустяки. Никому нет дела».

Однако у Лабина были правила. Конечно, с Трипом Вины им не сравниться, но в том, собственно, и смысл. В том, чтобы решать самому. Исполнять собственные алгоритмы. Доказать, что он не обязан сдаваться, доказать, что он сильнее собственных желаний.

«Кому доказать? Кому до этого дело?»

Но он уже знал ответ.

«Парень не виноват. Виноват ты».

Лабин вздохнул, опустил ногу и стал ждать.

– Человек по имени Ксандер дал тебе пробирку, – спокойно объяснял он получасом позже, присев на корточки рядом с Фонгом.

Тот смотрел круглыми глазами и мотал головой. Как видно, возвращение к реальности его не обрадовало.

– Пожалуйста... не надо...

– Он сказал, что в ней противоядие, способное, если его рассеять по округе, убить Бетагемот. Я раньше тоже так думал. Я знаю, ты хотел добра, – Лабин нагнулся к лежащему. – Понимаешь меня, Фонг?

Беглец сглотнул и кивнул.

Лабин встал.

– Нас обоих дезинформировали. Полученная тобой пробирка изменит все только к худшему. Если бы ты не старался меня убить, мы бы сэкономили много... – Лабин вдруг задумался: – Кстати, любопытно, а почему ты так хотел меня убить?

Фонг явно разрывался от нерешительности.

– Мне действительно интересно, – продолжал Кен без малейшей угрозы в голосе.

– Ты... говорили, кто‑то мешает лечению, – выпалил Фонг.

– Кто?

– Кто‑то. По радио говорили. – Одинокий, беспомощный, переломанный, он все равно, как мог, выгораживал своих. «Неплохо», – невольно признал Лабин.

– Мы не мешаем, – сказал он вслух, – и ты, если в последнее время связывался в Ксандером, Аароном и их друзьями, должен сам это знать. Они очень больны.

– Нет...

Если это был протест, у Фонга не хватило сил на решительность.

– Я должен узнать, куда ты дел пробирку, – сказал Лабин.

– Я... съел, – выдал зараженный.

– Съел... то есть выпил содержимое?

– Да.

– Ты его не распространил, а выпил все сам?

– Да.

– Можно спросить, зачем?

– Говорят, это лекарство от Бетагемота. Я... у меня уже первая стадия. Говорят, умру к зиме, а в анклавы не попасть...

Лабин не осмелился коснуться этого человека – от изолирующего костюма остались лохмотья. Только осмотрел обнаженную, покрасневшую кожу, вздувающиеся на ней волдыри. Если на ней и были явные признаки Бетагемота или Сеппуку, то теперь все скрыли ожоги. Вспомнить бы, видел ли он симптомы до первого выстрела.

– Когда ты выпил? – спросил он наконец.

– Два дня назад. Я хорошо себя чувствовал, пока ты... вы... – Фонг слабо дернулся и поморщился от боли.

Два дня. Сеппуку действует быстро, но все симптомы, с которыми сталкивался Лабин, проявлялись у зараженных позже. Возможно, появятся через несколько часов. Самое большее, через день или два.

– ...со мной, – бормотал Фонг.

Лабин взглянул на него:

– Что?

– Что будет со мной?

– За тобой прилетит подъемник. К концу дня окажешься в больнице.

– Извините, – сказал Фонг и закашлялся. – Мне сказали, что я умру к зиме, – слабым голосом повторил он.

– Умрешь, – заверил его Лабин.

МАТРЕШКА

Кларк никого не вызвала.

Она контактировала с Рикеттеом теснее всех, если не считать того, кто его избил, и оказалась чиста. И готова была поручиться, что люди из Фрипорта тоже незаражены.

А вот парни с пальцами на кнопках могли с ней не согласиться.

Лени знала все доводы. И, что ошибаться лучше в безопасную сторону, тоже. Просто они ее не убеждали, так как принимавшие решение сидели в далеких неприступных башнях, суммируя колонки голых цифр и байесовских вероятностей. Возможно, эксперты не ошибаются, и править миром могут только создания без совести – трезвые, дальновидные, рациональные, те, кого не трогали эмоции, которые в простых смертных пробуждала гора трупов. Люди – не цифры, но, вероятно, правильнее всего обращаться с ними как с цифрами.

Вероятно. Но Кларк не поставит судьбу Фрипорта на такую вероятность.

Судя по сводкам, действенного лечения не предвиделось. Никто ничем не мог помочь Рикетгсу, разве что засадить его в карантин. Может, со временем положение изменится. Может, оно изменится даже раньше, чем Сеппуку его убьет, хотя такая возможность выглядела ничтожно малой. А пока с делом вполне справлялся Лабин – пусть он и не в лучшей форме, но для горстки зараженных дикарей, которые даже не знают, что за ними идет погоня, хватит и этого. Если Биомоцартам нужны живые образцы, Лабин их обеспечит.

И ни к чему скармливать системе этого тощего мальчишку. За последние годы Кларк уяснила, как действует протокол исследований: даже если лекарство найдено, никто не станет тратить его на лечение лабораторных крыс.

Разве что Така Уэллетт. Ей бы Кларк доверилась не раздумывая. Но неизвестно, где она и как с ней связаться. А полагаться на то, что система доставит парня в ее несравненные объятия, Кларк точно не могла. Что до Рикеттса, он, как ни странно, выглядел вполне довольным своим положением. Даже счастливым. Может, он забыл, как было раньше, а может, ему и тогда не слишком хорошо жилось. До встречи с Кларк он видел только неприветливую умирающую землю, на которой ему предстояло провести всю свою недолгую жизнь. Пожалуй, вершиной его надежд было умереть спокойно и в одиночестве под крышей какой‑нибудь развалины – до того, как его разорвут на куски ради одежды или мусора в карманах.

И когда его спасли из этого мира, когда он очнулся в сверкающей субмарине – такое не снилось ему даже в самых волшебных снах. Жизнь Рикеттса была настолько мрачной, что пожизненное изгнание на дно океана казалось ему шагом вверх.

«Я могла бы просто дать ему умереть здесь, – думала Кларк, – и он умер бы счастливым, как никогда в жизни».

Конечно, она оставалась начеку. Дурой Лени не была. По миру ходил Сеппуку, а Рикеттс ехал с ним от самого Вермонта. Не стоило забывать и о том громиле на украденном мотоцикле. Она брала анализы на новую инфекцию у проходивших сквозь Мири, независимо от жалоб или их отсутствия. Читала шифрованные сводки, предназначенные только для своих. Смотрела открытые передачи, предназначенные для дикарей, трансляции из высокотехнологичных убежищ в Бостоне и Огасте: погода, расписание мобильных лазаретов, приемные часы в фортах Бетагемота – и невесть зачем советы по программированию. Она удивлялась, что обитатели замков позволяли себе вещать вот так, словно рассылка публичных бюллетеней могла оправдать их, бросивших все в заботе о собственном спасении.

Лени разъезжала по проселкам, проверяя ветхие дома в поисках больных, ослабевших настолько, что не в силах были разыскать ее сами. И опрашивала пациентов: не знают ли они людей, свалившихся с сильной лихорадкой, болью в суставах, внезапной слабостью.

Никого.

Она вспоминала друга, Ахилла Дежардена. И гадала, жив ли он или умер, после того как Спартак перепаял ему мозги. Все цепи, которые делали его тем, кем он был, изменились. Его личность изменилась. Вполне возможно, она трансформировалась настолько, что прежнего Ахилла больше не существовало. Может, в его голове поселилось совершено новое существо, пользующееся его воспоминаниями.

Но в одном он наверняка остался прежним. Он по‑прежнему держал палец на кнопке, имел право убивать многих, чтобы спасти множество. Может, когда‑нибудь – скоро – ему придется сделать это здесь. Кларк понимала, что может ошибаться, и крайние меры все‑таки окажутся необходимыми.

Но не сейчас. Если Сеппуку и добрался до Фрипорта, то в городе‑призраке он залег на дно, ничем себя не выдавая. Как и Лени. Пока Рикеттс оставался ее маленьким секретом.

Пока он не умер. Но вряд ли долго протянет.

Кларк шагнула из шлюза «Вакиты», по гидрокостюму бежали капли воды. Рикеттс был настолько мокрым, что хоть выжимай.

Кожа парня покраснела, как от солнечного ожога. Он давно сорвал с себя все лохмотья и лежал голый на матрасе, не успевавшем впитывать пот.

Но биометрия на табло пока не показывала тревожных сигналов. Уже что‑то.

Уши у него были заткнуты наушниками, но парень услышал ее шаги и обернулся. Слепое лицо в шлеме, казалось, смотрело сквозь нее.

– Привет!

Его улыбка выглядела абсурдным парадоксом.

– Привет, – ответила Лени, направляясь к циркулятору у дальней стены, – есть хочешь?

Она просто заполняла паузу: капельница не только накачивала парня лекарствами, но и кормила.

Рикеттс покачал головой:

– Извини, занят.

Наверно, в виртуальной реальности сидел. Планшет лежал у него на коленях разряженный, но имелись и другие интерфейсы.

– Как здорово! – пробормотал он.

Кларк уставилась на него.

«Как ты можешь так говорить? Почему ведешь себя словно все в порядке? Разве ты не знаешь, что умираешь?»

Пожалуй, он и не знал. «Вакита» не могла его вылечить, но от страданий избавляла: поддерживала баланс жидкостей, глушила в организме систему тревоги, успокаивала горящие в лихорадке или от тошноты нервы. Причем медкойка боролась не только с Бетагемотом. Жизнь Рикеттса состояла из неудобств, хронических инфекций, паразитарных заражений и незалеченных ран. Теперь исчезли и они. Уже много лет мальчик не чувствовал себя так хорошо и, скорее всего, считал, что поправляется, а слабость скоро пройдет.

Он и не мог думать иначе, пока Кларк не скажет ему правду.

Она включила циркулятор и забралась выше, в кабину. Под темным стеклом штурманской панели мигали системные индикаторы. Что‑то в них было не так...

– Здесь так чисто, – сказал Рикеттс.

Он не сидел в виртуальной реальности и не играл в игры.

«Он взломал систему навигации».

Она выпрямилась так резко, что ударилась головой о верхний иллюминатор.

– Ты что здесь делаешь? Это не...

– Никакой жизни, вообще, – не унимался парень. – Тут даже ни одного червя не видно. И все такое... такое... – Он не нашел слов.

Лени спустилась к нему. Рикеттс лежал, уставившись на девственно‑чистое окружение «Вакиты», завороженный чудесным миром.

– Цельное, – нашелся он, наконец.

Лени протянула руку. Мембрана чуть заметно пружинила под пальцами, обтягивала руку паутиной, прогибалась, обнимая локоть. Кларк тронула мальчика за плечо. Тот повернул к ней голову – или она сама перекатилась, повинуясь силе тяжести.

– Как ты это сделал? – спросила Кларк.

– Сделал?.. А, саккадная клавиатура. Ну ты же знаешь. Движения глаз. – Он слабо улыбнулся. – Так легче, чем с планшетом.

– Нет, я имею в виду, как ты пробрался в «Вакиту»?

– А что, нельзя было? – Он сдвинул наушники на покрытый бусинами пота лоб и нахмурился. Кажется, ему трудно было смотреть на нее. – Ты разрешила пользоваться интерфейсом.

– Для игр!

– О, – смутился Рикеттс. – Я, честно, понимаешь, я не...

– Ничего, – успокоила она.

– Я просто посмотрел. Ничего не переписывал. Там нет паролей, понимаешь... – Подумав, он добавил: – Вообще никакой защиты.

Кларк покачала головой. «Кен меня убьет, если узнает, что я впустила сюда мальчишку. И уж точно надает пинков за то, что не установила пароли».

Что‑то ворочалось в голове – что‑то, о чем Рикеттс сейчас сказал. «Ты разрешила пользоваться интерфейсом. Я просто посмотрел. Ничего не переписывал...»

– Постой‑ка, – спохватилась она. – Ты что, мог бы переписать навигационный код, если бы захотел?

Рикеттс покусал губы:

– Точно не знаю. Я даже не понимаю, зачем он. То есть я мог бы его подкрутить, но только наобум.

– Но кодировать ты умеешь?

– Ну да, вроде как...

– В этой глуши. Лазая по развалинам. Ты научился кодировать.

– Не больше других. – Мальчик явно недоумевал. – Ты что, думаешь, жители анклавов, уходя, забрали все запястники и все прочее? Думаешь, у нас электричества нет, или что?

Ну конечно, источники энергии должны были остаться. Блоки Балларда, частные ветряки, фотоэлектрическая краска, приводившая в движение идиотские щиты, рекламировавшие одежду и нейтрализаторы в самый разгар апокалипсиса. Но, значит...

– Ты умеешь кодировать, – недоверчиво пробормотала она, тут же вспомнив о советах по программированию, которые шли по открытым каналам.

– Если не умеешь малость подправить код то там, то тут, то запястниками пользоваться не будешь – будешь время смотреть да официальные рассылки получать. Как я, по‑твоему, вас‑то нашел? Думаешь, GPS сама собой наладилась, когда туда пробрались вирусы и шредцеры?

Он часто, неглубоко дышал, словно запыхавшись от такой длинной речи. Но и гордился собой, насколько могла судить Кларк. Маленький дикарь на последнем издыхании поражает экзотическую зрелую женщину!

Да, она волей‑неволей поразилась.

Рикеттс умеет программировать! Она показала ему ко‑ эновскую плату. Он, свернувшись в клетке, дрожащими от напряжения руками настроил шлемофон. И насупился, удивляясь своей слабости.

– Ну, подключай.

Кларк покачала головой:

– По беспроводной нельзя – может вылезти.

Он понимающе кивнул:

– «Лени»?

– По‑моему это называется «шреддеры».

Он кивнул.

– Шредцеры, «лени», «мадонны» – все одно и то же.

– Она постоянно роняет систему...

– Ну да, именно это они и делают.

– Но обрушить эту оперативку невозможно, она только для чтения. Она сама слетела.

Парень с трудом пожал плечами.

– Но зачем ей это делать? – продолжила Лени. – Я видела, что в естественных условиях она крутилась куда дольше пяти секунд. Как думаешь, ты можешь...

– Конечно, – сказал он, – давай проверю. Но и тебе придется кое‑что для меня сделать.

– Что же?

– Сними с глаз эти дурацкие штуковины.

Она инстинктивно шагнула назад.

– Зачем?

– Хочу увидеть. Твои глаза.

«Чего ты боишься? – спросила себя Лени. – Думаешь, он увидит в них правду?

Но она, конечно, была сильной. Уж всяко сильнее его. Заставила себя разоружиться, и все равно – глядя ей прямо в нагие глаза, он не увидел в них ничего плохого.

– Оставила бы так. С ними ты почти красивая.

– Ничего подобного.

Она ослабила мембрану и протолкнула под нее плату. Рикеттс не сумел ее удержать, уронил на матрас. Пленка уже восстановилась, не оставив даже шва. Пока Кларк переводила на максимум поверхностное натяжение, cмущенный своей неуклюжестью Рикеттс старательно разглядывал устройство. Потом он медленно, осторожно надел шлем. Справился и завалился на спину, тяжело отдуваясь. Коэновская плата засветилась.

– Черт, – вдруг прошипел Рикеттс. – Вот же дрянь поганая! – И, помолчав: – А, вот в чем твоя проблема.

– В чем?

– В пространстве для маневра. Она вроде как атакует рандомные адреса, но ты поместила ее в очень тесную клетку, вот она и зациклилась на собственном коде. Если добавить памяти, продержится дольше. – Помолчав, он спросил: – А вообще, зачем ты ее держишь?

– Я просто хотела кое‑что у нее спросить, – ощетинилась Кларк.

– Шутишь, что ли?

Кларк покачала головой, хотя парень ее не видел:

– Я...

– До тебя что, не доходит, что она ничего не соображает?

Она не сразу поняла его.

– То есть?

– Она и близко не дотягивает по размеру, – пояснил Рикеттс. – На тесте Тьюринга и двух минут не продержится.

– Но она отвечала. Пока не зависла.

– Нет, не отвечала.

– Рикеттс, я ее слышала!

Он фыркнул и судорожно закашлялся.

– Ясное дело, у нее есть диалоговое древо. Вроде рефлексов на ключевые слова, но не...

Кларк залилась краской.

«Господи, какая же я дура!»

– То есть, наверно, бывают умные шреддеры, – добавил мальчишка, – но только не эта.

Лени провела ладонью по волосам.

– Может, есть другие способы ее... допросить? Сменить интерфейс? Или, не знаю, декомпилировать код?

– Она эволюционировала. Ты когда‑нибудь просчитывала эволюционный код?

– Нет.

– Это такая каша! Большая часть уже просто не действует, просто мусорные гены, оставшиеся от... – Он замолчал, а потом очень тихо спросил: – А почему ты ее просто не сотрешь? Они не разумные. В них нет ничего особенного. Просто куски дерьма, которые мечут в нас какие‑то уроды, добивают все, что у нас осталось. Они даже друг друга атакуют при случае. Если бы не файерволлы, экзорцисты и прочая хрень, они бы уже все доломали.

Кларк не ответила.

Рикеттс, чуть ли не со вздохом, спросил:

– Ты странная, знаешь?

Она ответила слабой улыбкой.

– Буду рассказывать – никто мне не поверит. Жаль, что ты не сможешь пойти со мной. Просто чтобы наши не подумали, будто я все выдумал.

– Ваши?

– Дома. Когда я вернусь.

– Ну, – сказала она, – там видно будет.

Жалкая, щербатая улыбка расцвела под наушниками.

– Рикеттс, – позвала она, выждав.

Нет ответа. Он лежал, бессильный и терпеливый, и еще дышал. Телеметрия продолжала выписывать светящиеся кривые: сердце, легкие, неокортекс. Все показатели за пределами нормы: Сеппуку загнал метаболизм парня в стратосферу.

«Он спит. Он умирает. Оставь его».

Она залезла в кабину и упала в штурманское кресло. Все вокруг озаряло смутное зеленоватое свечение, растворяющееся в серости. Она не стала выключать свет в кабине: «Вакита» была подводной пещерой в умирающем свете, ее дальние уголки уже тонули в тени. Сейчас Кларк почти радовалась слепоте своих нагих глаз.

В последнее время тьма всегда казалась лучшим выбором.