Текст книги "Рифтеры (Сборник)"

Автор книги: Питер Уоттс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 70 (всего у книги 82 страниц)

УКРОЩЕНИЕ

Оставляйте трупы только здесь Несанкционированная утилизация карается по закону Закон Северной Америки/УЛН о биологической опасности 4023‑А‑25 – п. 5

Загон без крыши, с трех сторон огороженный стенами, находился к югу от шоссе 184 сразу за Эллсуортом. Знак нанесли спреем на дальней стене – умная краска каждые несколько секунд меняла язык надписи. Кларк и Уэллетт стояли у входа, смотря внутрь.

Неровный пол покрывала растрескавшаяся чешуйками корка старой извести, похожая на дно высохшего озера в пустыне. Было видно, что ее сюда не подвозили уже давно. На субстрате лежали четыре тела. Одно лежало аккуратно, ему сложили руки на груди: черное и раздутое, оно кишело личинками, над ним парил ореол из мух. Три других уже высохли и развалились, походя на кучи листьев, разбросанных сильным ветром. У них не хватало конечностей и одной головы.

Уэллетт ткнула пальцем в сторону надписи:

– Да, раньше им было не все равно. Людей бросали за решетку, когда они хоронили любимых в саду за домом. За угрозу общественному здоровью. – Она хмыкнула, вспоминая. – Остановить Бетагемот они не могли. Сопутствующие эпидемии тоже. Зато могли упрятать в тюрьму какую‑нибудь несчастную старуху, которая не хотела смотреть, как сжигают тело ее мужа.

Кларк слабо улыбнулась:

– Людям нравится чувствовать себя... какое там слово‑то...

– ...инициативными, – предложила Уэллетт.

– Именно так.

Така кивнула:

– Надо отдать им должное, тогда это действительно было проблемой. Тогда тут столько трупов лежало, штабелями, тебе по плечи было бы. Одно время холера убивала больше людей, чем Бетагемот.

Кларк разглядывала крематорий:

– А почему его так далеко поставили?

Уэллетт пожала плечами:

– Тогда они повсюду были.

Лени вошла внутрь загона. Уэллетт остановила ее, положив руку на плечо:

– Ты лучше держись около старых тел. От свежих можно подхватить что угодно.

Кларк дернула плечом, сбросив ладонь доктора:

– А ты сама как?

– Я вакцинирована с ног до головы. Тут ко мне не многое может прицепиться.

Она подошла к трупу с наветренной стороны, хотя легкий бриз смрад почти не разгонял. Кларк держалась подальше, с трудом подавив рвотный позыв, и принялась собирать части тел. Она провела баллоном со стерипленкой две черты, как будто распятие нарисовала, и нажала на закрепитель. Сморщившийся одноногий труп, лежавший у ее ног, заблестел, когда затвердел жидкий пластик.

– А эти еще в хорошей форме, – заметила Уэллетт, распыляя аэрозоль по мертвому телу. – Раньше‑то надо было дважды в неделю проверять, если хотела найти берцовую кость, соединенную с коленной чашечкой. У падальщиков был праздник.

Спрея Така не жалела, чему Кларк не удивилась. Доктор, может, и обладала иммунитетом от болезней, гнездившихся в этом трупе, но разносить их тоже не хотела.

– А что изменилось? – спросила Кларк.

– Падальщиков больше нет.

Кларк ногой перекатила мумифицированные останки и залила аэрозолем другую сторону покойника. Через несколько секунд покрытие затвердело. Она подхватила на руки тело в саване. Лени казалось, что она держит охапку дров. Стерипленка со слабым скрипом терлась о гидрокостюм.

– Просто загрузи его в Мири, – сказала Уэллетт, продолжая орудовать спреем. – Я уже поменяла настройки.

Лазарет высунул язык с правого борта. Мятая серебряная фольга покрывала его горло. Кларк положила останки на поддон, тот втянулся внутрь как только почувствовал груз. Мири сглотнула и закрыла рот.

– Мне надо еще что‑нибудь сделать? – спросила Кларк.

– Да нет. Она знает разницу между живым человеком и трупом.

Из машины донесся низкий, еле слышный гул, но быстро прекратился.

Уэллетт вытащила человекоподобный кокон из загона. Раздутое тело полностью скрылось под слоями фибропластика, как будто Така превратилась в какого‑то огромного паука и спеленала добычу. Поверхность савана усеивали тела прилипших насекомых. Умирая, они извивались, пытаясь высвободиться из пут.

Кларк подошла помочь доктору и взяла кокон за один конец. Когда они распределили вес, внутри что‑то хлюпнуло. Мири разинула рот – уже пустой – и дохнула Лени в лицо горячей, пыльной отрыжкой. Наружу выполз язык, словно лазарет превратился в громадного ненасытного птенца.

– А кожа дышит в этой штуке? – спросила Уэллетт, когда Мири проглотила вторую порцию.

– Ты про гидрокостюм?

– Я про обыкновенную кожу. Она под кополимером вообще дышит?

– Да он за пять лет изрядно поизносился. Как видишь, до сих пор жива.

– Но тебе в нем все равно плохо. Он же создан для жизни на глубоководье; сомневаюсь, что на суше он полезен для здоровья, если носить его постоянно.

– А почему нет? – пожала плечами Кларк. – Ткань дышит, обеспечивает терморегуляцию. Мне комфортно, полный гомеостаз.

– Так это в воде, Лори. А у воздуха другие свойства. Скорее всего, у тебя дефицит витамина К.

– Со мной все хорошо, – безразличным тоном ответила Кларк.

Лазарет довольно заурчал.

– Как скажешь... – Уэллетт решила не продолжать тему.

Мири снова разинула рот.

Они прокладывали маршрут по заброшенным дорожным знакам и бортовым картам. Уэллетт упорно отказывалась выходить в сеть. Кларк пришлось задать вопрос по поводу остановок на пути. Белфаст? Кэмден? Фрипорт? Еще до конца света они были лишь непримечательными точками на карте: почему бы не поехать в Бангор, всего‑ то несколько километров к северу? Туда, где жили люди.

– Теперь уже нет, – сказала Така, перекрикивая неистовые оркестровые качели, которые, по ее словам, сочинил какой‑то русский маньяк по фамилии Прокофьев.

– Почему?

– «Города – это кладбища человечества». – Она явно кого‑то процитировала. – Существовал какой‑то порог, сейчас точную цифру не вспомню. Некое магическое число количества людей на гектар. И любой городской центр его серьезно превышал. В общем, если Бетагемот попадал на территорию с высокой плотностью населения – не говоря уже о болезнях, которые следовали за ним по пятам, – он распространялся как лесной пожар. Стоило одному чихнуть – заболевала сотня. Микробы любят толпу

– Но в малых городах все было нормально?

– Ну как видишь, не нормально. Там Бетагемот распространялся медленно, да что я говорю – он распространяется до сих пор. В городках народу было мало, а зимой и того меньше. Землю между ними скупили богачи. – Уэллетт жестом указала на жухлую листву за ветровым стеклом. – Здесь были сплошные частные владения. Состоятельные старые мужчины и женщины, которые не тусовались, имели хорошее медицинское обслуживание. Разумеется, теперь их больше нет.

«Наверное, на „Атлантиду" отправились, – подумала Кларк. – Некоторые, по крайней мере».

– В общем, когда «огненная ведьма» появилась, у крупных городов было только два выхода, – продолжала Уэллетт. – Либо отгородиться от мира баррикадами и генераторами статического поля, либо помереть. Некоторые не смогли себе позволить генераторы, поэтому остались без вариантов. Я не была в Бангоре с пятьдесят третьего. Насколько я знаю, там даже тела не убрали.

В Бакспорте они встретили первых живых пациентов.

Мири свернула с главной улицы примерно в два часа ночи и остановилась около циркулятора Кальвина от Красного Креста, на панели которого мигал предупреждающий желтый сигнал. Уэллетт осмотрела его, пользуясь светом от старого, оставшегося еще с прежних времен, рекламного щита, работающего на солнечной энергии, тот неутомимо рассказывал всем вокруг о преимуществах умной одежды и диетических проглоттидов.

– Необходимо пополнить запасы, – Така забралась в Мири и вызвала меню.

– А я думала, они получают все необходимое из воздуха, – сказала Кларк. Иначе для чего еще был нужен фотосинтез. Лени, помнится, сильно удивилась, узнав, сколько сложных молекулярных соединений были нечем иным, как комбинациями азота, углерода и кислорода.

– Микроэлементы заканчиваются. – Уэллетт схватила из раздатчика картридж из целлюлозы, заполненный красной и ярко‑коричневой пастой. – В этом, например, почти нет железа и калия.

Рекламный щит все еще настойчиво предлагал уже несуществующие товары и одежду и на следующее утро, когда Кларк с трудом втиснулась в туалетную кабинку Мири. Когда она вышла оттуда, к ветровому стеклу прилипли два силуэта.

Она осторожно переступила через Уэллетт и устроилась между двумя ковшеобразными сиденьями. Двое мальчишек‑индусов – одному около шести, другой почти подросток – уставились на нее. Склонившись вперед, она посмотрела в ответ. Две пары черных глаз расширились от удивления; младший тоненько вскрикнул. В следующую секунду обоих мальчишек как ветром сдуло.

– Это из‑за твоих глаз, – сказала Така.

Кларк обернулась. Доктор сидела, обнимая спинку водительского сиденья, и моргала от утреннего света.

– И костюма, – добавила она. – Серьезно, Лори, ты в этом прикиде похожа на дешевого зомби. – Протянув руку за спину, она постучала по двери стенного шкафа: – Можешь что‑нибудь взять у меня.

К своему выдуманному имени Лени уже привыкала. Но непрошеный совет Уэллетт – это совсем другое дело.

Когда они вылезли из машины, около той уже выстроилась очередь из шести человек. Така, улыбаясь, пошла к заднему борту и подняла тент. Кларк, еще не совсем проснувшись, последовала за ней; рты Мири раскрылись, когда она проходила мимо. Серебристая обшивка исчезла, в цилиндрических стенах теперь виднелась сеть сенсорных датчиков.

Иконки и сигнальные индикаторы замерцали на панели управления в заднем отсеке Мири. Уэллетт машинально пробежала по ним пальцами, следя за собирающимися пациентами.

– Все стоят. Кровотечений не видно. Симптомов Бетагемота тоже. Начало хорошее.

Где‑то за полквартала от рекламного щита, из‑за угла давно закрытого ресторана показались те самые мальчишки, которых напугала Кларк, они тащили за собой женщину средних лет. Та шла сама и не слушалась подгонявших ее детей, словно те были нетерпеливыми собаками, так и рвущимися с поводка. Еще дальше, аккуратно огибая горы мусора и пробивающиеся сквозь асфальт густые пучки травы, к машине хромал мужчина, опираясь на трость.

– А ведь мы недавно приехали, – пробормотала Кларк.

– Да. Обычно я врубаю музыку на полную катушку, для того чтобы оповестить народ. Но часто в этом нет необходимости.

Кларк окинула взглядом улицу. Уже больше десяти пациентов.

– Новости расходятся быстро.

– И вот так, – ответила Уэллетт, – мы победим.

Уэллетт регулярно останавливалась в Бакспорте. Местные жители знали ее или, по крайней мере, слышали о ней. А она знала их и оказывала помощь; вездесущая музыка Таки тихо доносилась из кабины. Больные и раненые комками непрожеванной пищи проходили через гудящие глубины Мири: иногда хватало нескольких секунд, и на другом конце Уэллетт уже поджидала пациента с дермой, инъекцией или антивирусным препаратом, который надо было всасывать через нос, словно древний алкалоид[102]102
  Алкалоид – азотосодсржащие органические соединения пре¬имущественно растительного происхождения; многие из них являются сильнейшими ядами, многие применяются в медицине в качестве лекарственных препаратов (кофеин, морфин, хинин И др.).
  


[Закрыть]. Часто люди задерживались внутри, пока им связывали кости, сращивали порванные связки или сфокусированными микроволновыми излучениями прижигали злокачественные новообразования. В некоторых случаях проблема была настолько очевидной, что Уэллетт ставила диагноз одним взглядом, а для лечения хватало укола или совета.

Лени помогала, когда могла, но это случалось редко; Мири имела богатый инвентарь, а рыбьи укусы среди местных встречались нечасто, поэтому Уэллетт опыт Кларк был практически без надобности. Зато Така с лету обучила ее некоторым основным приемам и отправила на предварительную сортировку больных, выстроившихся в очередь. Но даже тут Лени не всегда улыбалась удача. Правила были достаточно простыми, но молодежь часто шарахалась от Кларк: странная черная кожа, которая словно шла рябью, когда на нее не смотрели; какие‑то механизмы в теле; стеклянные, пустые глаза, которые то ли смотрели на тебя, то ли нет, а принадлежали как будто и не человеку, а роботу, занявшему его место.

Кларк стала работать только со взрослыми и начала давать им жизненно важные советы, пока больные дожидались своей очереди. В конечном итоге дело заключалось не только в медицинской помощи. У них появились инструкции.

У них появился и план.

Дождитесь ракет, говорила она им. Смотрите на звездопады; следите, куда упадут осколки, и найдите их. Вот что вы ищете, так оно выглядит. Собирайте любые образцы – почву в стеклянные банки с крышкой; махайте тряпками, пока не рассеются аэрозольные облака на месте падения. Чайной ложки достаточно. Заполненная наполовину консервная банка – уже богатство. Берите все, что можете.

Не медлите: могут нагрянуть подъемники. Хватайте все и бегите. Прочь от эпицентра, прячьтесь от огнеметов любыми способами. Расскажите другим, расскажите всем и о цели, и о методе. Но не пользуйтесь ни радио, ни сетью. Ни оптоволоконной, ни беспроводной. Иначе эфир поставит вас раком; доверяйте только словам, произнесенным человеком при вас.

Нас можно найти во Фрипорте, Ратфорде или в городах, расположенных между ними. Приходите к нам, приносите все, что у вас будет.

Надежда есть.

От Огасты по коже Лени поползли мурашки.

Они подъехали с востока, аккурат в полночь, по шоссе 202. Така свернула с главной дороги на проселок, недолго спускавшийся по пологому склону долины, где протекала река Кеннебек, и припарковалась на каменной гряде, откуда открывался вид на топографию внизу.

На этом берегу реки люди бросили все; дальний выглядел почти так же. Почти все, что было на другом берегу, выглядело так же. Только посреди темных пустых руин, оставшихся от прежних добрых времен, горело яркое ядро. Его нимб отражался от облачной гряды, висящей над головой, отчего пейзаж внизу казался крупнозернистой высококонтрастной фотографией черно‑белого цвета.

Кларк почувствовала, как руки и затылок покрываются «гусиной кожей». Даже гидрокостюм как будто начал дрожать, ощущение было настолько неуловимым, что парило где‑то на границе воображения.

– Чувствуешь? – спросила Уэллетт.

Кларк кивнула.

– Электростатический генератор. Мы находимся на самом краю поля.

– Значит, в центре еще хуже?

– Внутри нет, разумеется. Поле направлено вовне. Но, чем ближе к периметру, тем больше волосы становятся дыбом. А когда ты внутри, то уже его не чувствуешь. Ну не до такой степени. Есть и другие побочные эффекты.

– Какие?

– Опухоли, – Уэллетт пожала плечами. – Всяко лучше, чем Бетагемот.

Здания и пучки света выступали из темноты, сливаясь воедино, в их очертаниях можно было разглядеть грубые контуры голого мозаичного купола. Новая Огаста, наверное, использовала каждый кубический сантиметр безопасной зоны.

– Мы пойдем туда? – спросила Кларк.

Уэллетт отрицательно покачала головой:

– Мы им не нужны.

– А мы можем войти туда?

Огаста хоть и потеряла прежнюю ценность, но доступ к базам данных и безопасной сети там был. Похоже, Лабину все‑таки лучше было остаться с ними.

– Типа в увольнительную сходим? Сделаем остановку, заглянем в вирт, примем джакузи? – Врач тихо и беззлобно засмеялась. – Нет, так не получится. Вот, если там случится какая‑то авария, нас, может, впустят. А так сейчас каждый сам за себя. Мири приписана к Бостону.

– Значит, ты можешь попасть в Бостон.

Так даже лучше.

– Ночью тут даже красиво, – заметила Уэллетт. – Несмотря на канцерогенные побочные эффекты. Прямо как северное сияние.

Кларк молча наблюдала за ней.

– Тебе не кажется?

Лени решила пока не настаивать на Бостоне:

– Мне все равно, что день, что ночь. Цвета так и так маловато.

– А, да. Глаза. – Уэллетт покосилась на нее. – А ты от такого яркого освещения не устала? Постоянно же.

– Да нет.

– Тебе надо снимать их время от времени для разнообразия. Иногда, когда слишком много видишь, многое пропускаешь.

Кларк улыбнулась:

– Ты как печенье с предсказанием открыла.

Уэллетт повела плечами:

– Да и с больными легче будет общаться. Пациенты станут больше доверять.

– Я не так уж много могу сделать для твоих пациентов.

– Да дело не...

– А если от меня все‑таки есть польза, – продолжила Кларк подчеркнуто бесстрастным голосом, – тогда они смогут принять мою помощь, не указывая, что мне носить.

– Хорошо, – протянула Така. – Прости.

Они посидели молча еще какое‑то время. Наконец, Уэллетт завела Мири и включила музыку – адреналиновая разноголосица саксофона и электронных ударных как‑то не особо укладывалась в ее предпочтения.

– Мы тут не останемся? – спросила Кларк.

– Я от мурашек не могу заснуть. И для Мири тут место неподходящее. Я просто хотела тебе показать виды.

Они поехали дальше по дороге. Вскоре «гусиная кожа» прошла.

Уэллетт вела машину. Музыка сменилась речевой интерлюдией под музыкальный аккомпанемент – какая‑то история о зайце, который потерял свои очки, чтобы это ни значило[103]103
  Имеется в виду песня «The story of the hare who lost his spectacles» с альбома «А Passion Play» (1973) группы «Джетро Талл» (прим. ред.).
  


[Закрыть].

– А это что такое? – спросила Кларк.

– Музыка двадцатого века. Могу выключить, если тебе...

– Да нет. Все нормально.

Однако Уэллетт все равно выключила. Дальше Мири поехала в тишине.

– Мы можем остановиться когда угодно, – произнесла Кларк через несколько минут.

– Еще немного. Места вокруг городов опасные.

– Я думала, мы уже выехали из‑под действия поля.

– Дело не в раке. А в людях. – Уэллетт включила автопилот и откинулась на спинку сиденья. – Тут многие шатаются около анклавов и начинают очень сильно завидовать.

– А что, Мири с ними не справится?

– Порежет на тысячи мелких кусочков, спалит или удушит. Мне просто не хочется конфронтаций.

Кларк покачала головой:

– Поверить не могу, что нас не впустили бы в Огасту.

– Я же говорила. Анклавы сами по себе.

– Тогда тебя зачем посылать? Если все такие эгоисты до мозга костей, то какой смысл помогать пустошам?

Уэллетт негромко хмыкнула:

– Где ты была последние пять лет? – Потом махнула рукой: – А, глупый вопрос. Мы тут не из‑за альтруизма, Лори. Куча лазаретов, лизунцы...

– Лизунцы?

– Пищевые станции. Все это комплекс мер, чтобы держать дикарей подальше от баррикад. Мы им кинем пару подачек, может, у них и пропадет желание притащить Бетагемот к нам домой.

Вполне разумно, с неохотой признала Кларк. И все же...

– Нет. Они не станут посылать самых лучших и самых умных просто сдерживать толпу.

– Вот именно.

– Да, но ты...

– А что я? Я что, по‑твоему, самая лучшая и самая умная? – Уэллетт хлопнула себя по лбу. – Что, во имя всего живого, навело тебя на эту мысль?

– Я видела, как ты работаешь.

– Ты видела, как я получаю команды от машины и выполняю их, особо не лажая. Пара дней тренировки, и ты, по большей части, справишься не хуже.

– Така, я не об этом. Я видела, как работают врачи. Ты – совсем другое дело. Твое... –В голову сразу пришло выражение, о котором Така уже говорила: «общение с пациентами». – Тебе не все равно, – закончила она фразу.

– Ох, – Така уставилась куда‑то вперед. – Не путай сострадание с компетентностью. Это опасно.

Кларк внимательно посмотрела на нее:

– Опасно. Какое‑то странное слово для такой темы.

– В моей профессии компетентность людей не убивает, – ответила Уэллетт. – А вот сострадание может.

– Ты кого‑то убила?

– Трудно сказать. Вот в чем сущность некомпетентности. В отличие от умышленного вреда ее не так легко определить.

– И сколько? – спросила Кларк.

Уэллетт перевела взгляд на нее:

– Ты счет ведешь?

– Нет. Прости, – Лени отвернулась.

«Но если бы вела, – подумала она, – то легко заткнула бы тебя за пояс». Она понимала, что такое сравнение несправедливо. Когда чья‑то смерть слишком много для тебя значит, она может оказаться куда большим бременем, чем тысяча трупов. Если тебе не все равно.

Если у тебя есть сострадание.

Наконец, они съехали на отдаленную поляну дальше по склону. Уэллетт разложила койку и легла спать, что‑то неразборчиво бормоча. Кларк неподвижно сидела в кресле, сквозь ветровое стекло наблюдая за серой ясностью ночи: за серой травой на лугу, за темно‑серыми рядами хилых елей, за покрытыми струпьями, потертыми камнями. За небом, затянутым облаками, словно покрытым бумажной салфеткой.

Сзади послышался слабый храп.

Пошарив за сиденьем, Лени вытащила свой рюкзак. Сосуд для линз лежал на самом дне – жертва хронического пренебрежения. Она долго держала его в руке, прежде чем открыть.

Каждая линза полностью закрывала роговицу и даже больше. Они сидели плотно и, когда Кларк начала их снимать, словно потянули за собой глазные яблоки, а потом оторвались с легким хлопком.

Впечатление было такое, словно она не просто сняла линзы, а вытащила себе глаза – как будто ослепла. Или вновь оказалась на дне океана, там, где не было никакого света.

Не сказать что это было так уж неприятно.

Поначалу все погрузилось во тьму; пока фотоколлаген пахал за двоих, радужка обленилась, но через некоторое время вспомнила, что надо бы расшириться. Пустоту впереди осветил темно‑серый мазок: это слабый ночной свет проникал сквозь ветровое стекло.

Лени на ощупь выбралась из лазарета и прислонилась к его боку. Закрыла дверь так мягко, как могла. Ночной воздух охладил руки и лицо.

Краем глаза она заметила какое‑то размытое пятно, которое исчезало, стоило на нем сосредоточиться. Скоро Кларк уже смогла отличить небо от вершин деревьев. Мутная клубящаяся серость над зубчатой тенью, казавшаяся чуть ярче на востоке.

Лени отошла на пару метров от машины и оглянулась назад. Невероятно плавные края Мири чуть ли не сверкали на фоне этого фрактального ландшафта. На западе, сквозь разрыв в облаках, Кларк увидела звезды.

Лени шла дальше.

Из‑за отсутствия света она раз шесть спотыкалась о корни и ямы. Но цветовая гамма практически не отличалась от той, что Кларк видела в линзах: серое на сером и черном. Только контрастность и яркость поубавились.

Когда небо начало светлеть на востоке, она увидела, что взбирается по оголенному, усыпанному гравием склону холма с торчащими повсюду пнями – старой лесосеке, которая так и не оправилась от потерь. Ее вырубили задолго до того, как Бетагемот вышел на сцену.

«Все умирает», – сказала тогда Кларк.

А Уэллетт ответила: «Все и так умирало...»

Кларк посмотрела вниз на пройденный путь. Мири стояла, как игрушка, на краю старой лесовозной дороги. Коричневые деревья выстроились по ее дальней стороне и вокруг холма, на котором она стояла. На росчисти, где поднималась Лени, их спилили подчистую.

Внезапно у нее появилась тень. Протянулась вниз по склону силуэтом убитого великана. Кларк обернулась: сияющее красное солнце перевалило через кромку холма. Ребристые облака наверху цветом напоминали радиоактивного лосося. Глядя на них, Лени вспомнила оставленный волнами гофрированный рельеф на песчаном дне, но настолько ярких красок она никогда не видела.

«Может, не так уж и плохо терять зрение каждую ночь, – решила она, – если оно вот так возвращается к тебе каждое утро».

Мгновение, конечно же, прошло. У солнца было всего несколько градусов – узкая полоска чистого неба между лежащей внизу землей и облаками, плывущими сверху. За несколько минут оно поднялось в тяжелую слоистую хмарь, померкнув до бледного пятнышка в безликой серости.

«Алике», – подумала Кларк.

Скоро проснется Уэллетт, готовясь к еще одному бесцельному дню, проведенному в служении общему благу. Делая добрые дела, которые не имели ни малейшего значения.

«А может, дело не в общем благе, – подумала Кларк. – А в общей нужде».

Она начала спускаться с холма. Когда Кларк добралась до дороги, Уэллетт уже встала. Она мигала, щурясь от утреннего света, и замигала еще больше, когда увидела глаза рифтерши.

– Ты говорила, что можешь меня научить, – сказала Кларк.