Текст книги "Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг"

Автор книги: Петр Стегний

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 45 страниц)

были уничтожены. В полках введен определенный комплект офицеров, которые всегда

должны были находиться на месте службы. Отпуска разрешались только зимой, по два

офицера из батальона и не более как на один месяц. Производство в чины, в котором было

особенно много непорядков, было приказано делать по вакансии и не иначе, как по

представлении о том государю. Ни один дворянин, как бы богат и знатен он ни был, не мог

поступить в военную службу иначе, чем нижним чином и производился в прапорщики

только после трехлетней беспорочной службы.

В списках высшего командования, кроме фельдмаршала и Румянцева (впрочем,

последний всего лишь на месяц пережил свою государыню), появились новые

фельдмаршалы. При паролях, отданных на вахтпарадах 8 и 9 ноября, были пожалованы

маршальским званием граф Николай Иванович Салтыков и князь Николай Васильевич

Репнин. Через три дня граф Иван Григорьевич Чернышев был возведен в неслыханное до

сих пор звание «фельдмаршала по флоту». Не прошло и месяца, как появился еще один

фельдмаршал – граф Иван Петрович Салтыков, командир украинской и литовской

кавалерийской дивизии, личность во всех отношениях ничтожная и бессловесная, однако

заслужившая каким-то образом благоволение императора.

Умножение числа фельдмаршалов задело самолюбие Суворова.

«Я произведен не при пароле, – язвительно говорил он. – Я знаю практику,

Каменский – тактику, а Салтыков не знает ни практики, ни тактики».

Крайне неодобрительно отзывался Суворов и о новом обмундировании, называя

его неудобоносимым.

«Букли не пушка, коса не тесак, а я не немец, а природный русак. Нет вшивее

пруссаков, штиблеты – гной ногам, казенные казармы, которые ночью запираются, —

тюрьма, шаг солдатский сократился до трех четвертей аршина, следовательно, если

раньше войска проходила за сутки прежним шагом сорок верст, то нынешним – только

тридцать».

Через два месяца подобные дерзости стоили Суворову отставки, однако клеймо

слепого подражания гению Фридриха II прилипло к Павлу надолго.

Между тем, это неверно или, по крайней мере, не вполне верно, хотя стремление

подражать Фридриху, превратившему третьеразрядное немецкое курфюршество в одну из

ведущих держав, было в Европе второй половины XVIII столетия чем-то вроде морового

поветрия. Даже Мария-Терезия, всю жизнь воевавшая с прусским королем, как она

утверждала «из принципа», отдавала должное государственным талантам Фридриха. Для

ее сына и соправителя Иосифа II, впрочем, как и для фюрстов бесчисленных княжеств

Германской империи, король-философ был кумиром.

Не избежала влияния Фридриха и Екатерина. «Наказ», как и общеземское право

Фридриха, родились из философских увлечений. Идея общественного договора,

представление о монархе как о слуге нации, почерпнутые ею у Монтескье и Руссо, на

практике были осуществлены философом из Сан-Суси, к политике которого она

внимательно присматривалась еще будучи великой княгиней. Трудно не видеть связь

между легисламанией Екатерины и судебной реформой в Пруссии 1748 года, считавшейся

образцовой особенно по сравнению с имперским судом. То же влияние ясно

прослеживается в стремлении русской императрицы снять остроту крестьянского вопроса

без отмены крепостного права, путем регламентации отношений между крестьянами и

помещиками, идеях веротерпимости, поощрении народного просвещения (обязательное

начальное обучение было введено в Пруссии в 1769 году).

Конечно, о подражании Екатериной Фридриху в обычном смысле слова говорить не

приходится. Они были личностями одного масштаба, «практическими гениями».

Расчетливый прагматизм во внешней политике, естественная, не наигранная забота

о подданных, стремление вникать во все мелочи своего «маленького хозяйства» и даже

манера обращаться со слугами – все это было привито Екатерине той же хорошо

организованной немецкой средой, в которой выросли и были воспитаны и она, и прусский

король.

Павел же, то ли в силу особенностей своего политического мышления, то ли

движимый духом противоречия, воспринимал лишь внешние, преимущественно военные

стороны прусской науки властвовать. В этом отношении он твердо следовал по стопам

Петра III, с той только разницей, что, взойдя на российский престол, тщательно избегал

высказываний и действий, в которых могло бы быть усмотрено пруссофильство,

погубившее Петра Федоровича. Вообще после союза Фридриха-Вильгельма с

революционной Францией он заметно поостыл в своих чувствах к племяннику Фридриха

Великого, так раздражавших при жизни Екатерину.

Словом, если и говорить о стремлении Павла подражать в первые дни своего

царствования прусским образцам, то приходится признать, что подражание это было как

бы опосредствованным – через Петра III294. Вводя мундир прусского образца, разгоняя

гвардию («янычаров», как говаривал Петр Федорович), опираясь на гатчинцев

(голштинцев Петра III), награждая обиженных во время предыдущего царствования и

даже организуя гонения на круглые шляпы, Павел (осознанно или не осознанно – это уже

другой разговор) стремился выстроить в глазах общества образ сына императора Петра III,

при котором офицеры ходили в короткополых прусских мундирах с испанской тростью-

эспантоном в руке и записной табличкой в кармане. Пострадавшие от усердия Архарова

вряд ли могли знать, что покойный Петр III приказал своему адъютанту побить палашом

швейцарца Пиктета, не снявшего шляпу при встрече с ним в Летнем саду. Люди постарше,

однако, слыша о нововведениях Павла, вспоминали о том, что и отец его заботился о

благополучии всех сословий, особенно крестьян, уничтожил Тайную канцелярию, заводил

мануфактуры в интересах купечества и третьего сословия, думал разослать по русским

городам немецких ремесленников.

И почести, отдаваемые Павлом праху Петра III, не казались им такими уж

странными и святотатственными.

6

14 ноября в Петербург были доставлены привезенные из первопрестольной

императорские регалии.

«Вывоз регалий из древней столицы, – рассказывает Болотов, – происходил с

великой и пышной церемонией. Для отвоза и положения оных сделан был особливый

длинный и драгоценной материею обитый ящик и повезли его, покрытый драгоценной

парчой, при охранении скачущих по обеим сторонам и впереди, и сзади многих

кавалергардов во всем их пышном убранстве. Вся Москва любовалась сим зрелищем, а о

начальнике московском, престарелом Измайлове носилась молва, что он до бесконечности

испуган был неожиданным приездом всех кавалергардов, подумав, что они были

присланы за ним из Петербурга, и насилу отдохнул, узнав, зачем они были присланы».

До 15 ноября тело Екатерины оставалось в опочивальне. Дежурство при нем, сменяясь

каждые сутки, несли фрейлины и кавалеры из свиты Марии Федоровны. Дежурившие

294 Более детально эта мысль развита в статье историка О.А. Иванова «Павел – Петров сын?», лучшем на

сегодняшний день исследовании вопроса о том, кто был отцом Павла I – О.А. Иванов, В.С. Лопатин, К.А.

Писаренко «Загадки русской истории. XVIII век», М., 2000, стр.153-249.

придворные первых девяти классов, сообщает Валуев, были облачены в «обыкновенный

глубокий траур» – утвержденное Павлом разделение на кварталы и классы вступало в силу с

25 ноября. При теле покойной императрицы отправлялась ежедневно «духовная церемония по

обряду Восточной церкви».

15 ноября тело Екатерины, облаченное в русское платье из серебряной парчи с золотой

бахромой и кружевами и длинным шлейфом, в присутствии всей императорской фамилии и

персон первых четырех классов было перенесено восемью камергерами и четырьмя камер-

юнкерами из опочивальни в Тронную залу.

Там тело покойной императрицы было положено под чтение молитв и духовное пение на

парадную кровать, поставленную на возвышение, предназначавшееся для трона. Кровать

полуприкрывал балдахин с бархатным пологом малинового цвета с золотыми кистями,

вензелями и императорским гербом. В виде почетного караула в головах кровати стояли

капитан и капитан-поручик лейб-гвардии, имевшие на эспантонах, шляпах, рукоятках шпаг и

рукавах камзолов повязки из черного флера. В нескольких шагах от обеих сторон кровати,

стояли в траурной форме шесть кавалергардов с карабинами на плече и четыре пажа.

У тела было назначено круглосуточное дежурство, днем и ночью перед иконой

Федоровской Божьей матери, принесенной из спальни Екатерины, читалось Евангелие. С

девяти утра и до одного часа дня и с четырех до восьми часов вечера во дворец

допускались лица всех сословий, кроме крестьян.

Варвара Головина, присутствовавшая при этой печальной церемонии, оставила нам

ее описание: «Войдя в Тронную залу, я села у стены, напротив трона. В трех шагах от

меня находился камин, о который оперся камер-лакей Екатерины II; его горе и отчаяние

заставили меня расплакаться. Слезы облегчили меня.

Рядом с Тронной находилась Кавалергардская зала. В ней все было обтянуто черным:

потолок, стены, пол. Один лишь огонь в камине освещал эту комнату скорби. Кавалергарды, в их

красных колетах и серебряных касках, поместились группами, опираясь на свои карабины, или

отдыхали на стульях. Тяжелое молчание царило повсюду, его нарушали лишь рыдания и вздохи.

Некоторое время я стояла у дверей. Подобное зрелище гармонировало с моим душевным

настроением. Дисгармония ужасна во время скорби: она лишь растравляет ее. Горечь утоляется

лишь при виде горя, подобного переживаемому.

Я вернулась в свое кресло. Через минуту обе половины двери раскрылись и появились

придворные в глубочайшем трауре и прошли через зал в спальню, где лежало тело

императрицы. Я была извлечена из уныния, в которое повергло меня зрелище смерти,

приближавшимся похоронным пением. В дверях показалось духовенство, певчие,

императорская семья, сопровождавшая тело. Его несли на великолепных носилках,

прикрытых императорской мантией, концы которой поддерживали первые чины двора.

Едва увидала я свою царицу, как сильная дрожь овладела мной, выступили на глазах слезы,

рыдания мои перешли в невольные крики. Императорская фамилия встала впереди, и в эту

минуту, несмотря на ее торжественность, Аракчеев, приближенное лицо, взятое

императором из ничтожества и сделавшееся выразителем его мелочной строгости,

сильно толкнул меня, приказывая замолчать. Горе мое было слишком велико, чтобы какое-

либо постороннее чувство могло отвлечь меня, и этот поступок, по меньшей мере

невежливый, не произвел на меня никакого впечатления. Господь в своем милосердии

ниспослал мне минуту кротости, глаза мои встретились с глазами великой княгини

Елизаветы, в их выражении нашла я утешение своей души. Ее высочество тихо подошла ко

мне, за спиной протянула мне руку и пожала мою. Началась служба. Молитва укрепила во

мне твердость духа, смягчив сердце. По окончании ее вся императорская фамилия

подходила поочередно к усопшей, делала земной поклон и целовала ее руку. Затем все

удалились. Священник встал против трона для чтения Евангелия. Шесть кавалергардов

были поставлены вокруг».

В тот же день, 15 ноября, старый гроб с останками Петра III был помещен в

специально изготовленный новый гроб, обитый золотым глазетом с императорскими

гербами и серебряным ярусом. В восьмом часу вечера в ворота Александро-Невской лавры

въехала процессия из тридцати экипажей, обитых траурным сукном. Лошади были

покрыты черными попонами. Впереди процессии шествовали факельщики.

У входа в монастырь процессию встречал митрополит Новгородский и

Петербургский Гавриил. Павел в сопровождении Марии Федоровны и великих князей

вошел в Благовещенскую церковь. Гроб стоял на возвышении. В головах его в почетном

карауле застыли два капитана гвардии, в ногах – четыре камер-пажа. Кавалергардов

внутри церкви и гвардейских офицеров вне ее было ровно столько же, сколько при теле

Екатерины.

По приказу Павла крышка гроба под пение иеромонахов и священников была снята.

Внутри в почерневшем старом гробу лежал скелет в полуистлевшей шляпе, перчатках и

грубых прусских ботфортах.

Несколько бесконечно долгих минут Павел стоял с непокрытой головой у останков

отца. Затем он наклонился и благоговейно приложился к потемневшему латунному кольцу,

висевшему на фаланге среднего пальца.

Древний храм был погружен во мрак. Лишь на ликах святых, строго смотревших с

резного потолочного иконостаса, слабо освещаемого зажженными свечами, играли

отблески света. Тишину нарушало печальное пение молитв. На лице Павла, стоявшего у

гроба с непокрытой плешивой головой, было выражение сосредоточенности и

благоговения.

После того как вслед за императором к останкам покойного императора

приложились Мария Федоровна, великие князья и княгини, митрополит Гавриил с тремя

архиереями отправил панихиду. Затем гроб был снова закрыт, и императорская фамилия

покинула монастырь.

7

Ход дальнейших событий, происходивших в Зимнем дворце и лавре поздней

осенью 1796 года, позволяют восстановить документы Священного Синода,

сохранившиеся в Российском государственном историческом архиве в Петербурге.

Обратимся к ним, попытаемся вслушаться в безмолвствовавший два столетия сухой язык

печальной хроники. Может быть, эти пожелтевшие от времени листы донесут до нас из

далекого XVIII века скрытый смысл разворачивавшегося в Петербурге мистического

действа.

Итак: «24, понедельник, в день Св. великомученицы Екатерины преосвященный

митрополит Гавриил Новгородский служил литургию в придворной большой церкви, а за

оной панихиду по императору Петру III и императрице Екатерине II. Преобеднюю, в 11

часов, преосвященный митрополит, отец духовник Исидор и протодьякон Павел с

Евангелием позваны были в комнату Их величеств, где Ея величество императрица Мария

Федоровна изволила делать присягу на гроссмейстерство празднуемого в этот день Св.

Екатерины. По окончании оной Его величество император изволил итти в церковь своим

штатом и дожидался пришествия императрицы, не начиная обедни. Потом Ея величество

императрица изволили притти в церковь как уже гроссмейстер того ордена в

предшествии кавалеров, а именно на переди шли гофмейстерина Анна Никитишна

Нарышкина и штатс-дама Шарлотта Карловна Ливен. За ними Их императорские

высочества великая княжна Екатерина Павловна, за ней великая княжна Мария Павловна с

Еленой Павловной в ряд, а за ними великая княжна Александра Павловна с великою

княжною Анной Феодоровною, а пред Ея величеством великая княгиня Елисавета

Алексеевна одна, яко наследникова супруга, а за оною гроссмейстер Ея императорское

величество, за которою следовали дамы и фрейлины всего двора. По окончании обедни

равным же образом изволили шествовать из церкви, то есть государь со своим штатом

прежде, а государыня своею церемониею возвратясь в свои комнаты, но траур в тот день

сложен не был»295.

295 РГИА, ф.473, оп.1, д.202, л.75-75об.

На следующий день, 25 ноября, Павел отправился в Александро-Невскую лавру

короновать прах своего отца.

«Путешествие было следующее, – повествует печальная хроника. – На перед

несколько карет цугами с придворными кавалерами, а потом в двух открытых колясках

цугами, в первой два гофмаршала граф Кизенгаузен и граф Виельгорский с их жезлами, а за

ними в открытой же коляске цугом обер-маршал граф Николай Петрович Шереметев с его

жезлом, за которым ескадрон лейб-гусаров, а за ними богатыя кареты цугами, в которой

вице-канцлер князь Александр Борисович Куракин держал на глазетовой подушке

императорскую корону. За оной каретой конвой конной гвардии, за ним карета Его

императорского величества, заложенная в восемь лошадей с принадлежащими к сему входу

чиновниками. Государь изволил сидеть в карете с Их высочествами великими князьями

наследником Александром Павловичем и Константином Павловичем. По приезде в Невский

монастырь император сам принял от вице-канцлера корону и возложил на гроб своего

родителя. Потом отправлена по церковному обряду лития преосвященным митрополитом

Гавриилом с собором; по окончании сего государь изволил обратиться тем же порядком в

Зимний дворец и в оном в Большой церкви в этот день служили литургию, а по оной

панихиду»296.

В тот же день, 25 ноября, Мария Федоровна в торжественной церемонии возложила

корону на голову Екатерины. Во втором часу дня она «изволила шествовать к

преставившейся императрицы телу также церемониально в предшествии маршалов с их

жезлами. Вице-канцлер князь Куракин нес на подушке императорскую корону, которую

приняв Ея величество собственными руками изволила возложить оную на главу

преставившейся, при помощи камер-юнкеров и камердинеров, которые приподнимали

усопшую, помогая императрице в ея действиях; сие происходило в присутствии Их

императорских высочеств великих княгинь и великих княжон, штатс-дам и фрейлин».

В шестом часу вечера в парадных залах Зимнего дворца собрались придворные

чины, высшее духовенство и иностранные министры, приглашенные специальными

повестками. Все были в глубоком трауре. По прибытии императорского семейства

митрополитом Гавриилом была отправлена малая лития. Затем восемь камергеров и

четыре камер-юнкера, двигаясь медленно и торжественно, подняли с кровати тело и

положили во гроб. «И по исправлении сего поднято было тело с гробом теми же

камергерами и при пении Святы Боже в предшествовании всех церковной церемонии

понесено в Тронную комнату, а перед гробом несена крышка камер-юнкерами и

камердинерами, в шестом классе находящимися Иваном Тюльпиным и Захаром Зотовым.

296 Там же, лл.75об.-76об.

По принесении тела в Большую галерею, где устроено было великолепное

печальное место, называемое Castrum doloris на возвышенном семью ступенями

огражденном колоннами композического ордена, наподобие ротонды, в средине которого

сделан павильон от самого потолка спущен наподобие круглого шатра из черного

бархата с серебряною бахромою и с кистями, а снизу подложен атласом белым

наподобие горностаевого меха с хвостами. Подножие гроба обито черным бархатом и

между колонн наподобие занавесок из того же бархата с серебряною бахромой и

кистями промежду каждой колонны поставлены табуретки, обитые малиновым

бархатом с золотым гасом, на коих положены подушки золотого глазету с газом и

кистями серебряными, а на тех подушках положены императорские регалии, как то 1)

корона Константина Мономаха 2) корона царства Казанского 3) корона царства

Астраханского 4) корона царства Сибирского 5) царства Херсонеса Таврического 6)

царский скипетр, украшенный разными каменьями, 7) держава такового же украшения

8) ордена – Св. Андрея Первозванного 9) Св. Александра Невского 10) Св. великомученика

Георгия 11) Св. равноапостольного князя Владимира 12) шведский Серафима 13) прусский

Черного орла 14) польский Белого орла 15) голштинской – Святые Анны 16) датский

орден Св. Екатерины; весь сей катафалк освещен в различных видах подсвечниками при

множестве разных толстых свеч, окошки все закрыты черными сукнами, на которых

изображены гербы всех наместничеств Российской империи, колонны в галерее

обтянуты черным сукном и перевиты белою кисеею, а верх оных по фризу, увитому

черным флером, изображены песочные часы с крыльями, изображающими время

смерти».

На следующий день с утра в Большую галерею для последнего целования руки

покойной императрицы был допущен народ «всякого состояния, кроме крестьян, дурно

одетых»297.

29 ноября императорские регалии были перевезены из Зимнего дворца в Невский

монастырь.

«Унылее этой церемонии ничего в жизни я не видел, – свидетельствовал очевидец.

– Процессия началась в семь часов вечера, при двадцати градусах стужи, при темноте

густого тумана. Более тридцати карет, обитых черным сукном, цугами в шесть

лошадей, тихо тянулись одна за другой. Лошади с головы до земли все были в черном же

сукне; у каждой шел придворный лакей с факелом в руке в черной епанче с длинным

воротником и в шляпе с широкими полями, обложенными крепом; в таком же наряде, с

факелами же в руках, лакеи шли с обеих сторон у каждой кареты; кучера сидели в

297 РГИА, ф.473, оп.1, д.202, л.77-79.

шляпах, как под наметами. В каждой карете кавалеры в глубоком трауре держали

регалии. Мрак ночи, могильная чернота на людях, на животных и на колесницах, глубокая

тишь в многолюдной толпе, зловещий свет от гробовых факелов, бледные оттого лица —

все вместе составляло печальнейшее позорище».

8

Участие в траурных церемониях Павел перемежал с набиравшей силу ломкой

екатерининских порядков. Особый размах приобрела она в сфере внутреннего управления.

Не проходило дня, чтобы не появлялся какой-нибудь новый указ или распоряжение,

которыми изменялся прежний строй государства.

Печальное состояние, в которое пришла государственная и общественная жизнь в

последние годы царствования Екатерины, казались Павлу живым доказательством

непригодности всей ее системы правления. Однако ясного плана реформ у него не было. На

престол Павел вступил со скромным багажом составленных еще в 70-е годы в беседах с

братьями Паниными отдельных идей, основанных порой на суждениях достаточно разумных,

хотя и в высшей степени умозрительных и оттого трудно приложимых или вовсе не

приложимых к российской действительности. Идеи эти состояли в том, чтобы не вмешиваться в

чужие дела, сосредоточившись на вопросах внутреннего порядка и благосостояния, оставить

лишние претензии и стараться приобрести разумной дипломатией хотя немногих, но верных

союзников. «Государство наше теперь в таком положении, что необходимо надобен ему

постоянный и долговременный покой. Прошедшая война, польские беспокойства да к тому же

и оренбургские замешательства, коих начало свое имели от неспокойства бывших яицких, а

ныне уральских казаков, довольная суть причина помышления о тишине; ибо все сие изнуряет

государство людьми, а через то и уменьшает и хлебопашество, изнуряя землю», – писал

Павел в 1779 году в письме П.И. Панину.

Руководствуясь этими несомненно верными установками, Павел, вступив на

престол, немедленно прекратил начатую Екатериной войну с Персией и отозвал

находившиеся на Кавказе войска. Несмотря на глубокую ненависть к французской

революции он на первых порах не дал вовлечь себя в союз с западными державами —

противниками Наполеона, к которому намерена была приступить Екатерина в последние

месяцы своего царствования. Уже 10 ноября был отменен объявленный покойной

императрицей необычный рекрутский набор – по десять человек с тысячи. Канцлеру

Остерману было приказано объявить, что русские войска, предназначавшиеся к

действиям против Франции, не будут посланы, так как «обстоятельства не позволяют

нам отказать любезным подданным в пренужном и желаемом ими отдохновении после

столь долго продолжавшихся изнурений» .

Особенно заботливо отнесся Павел к крестьянскому сословию. За освобождением

крестьян от рекрутчины последовал сенатский указ от 27 ноября, которым «людям,

ищущим вольности», предоставлялось право апелляции на решение присутственных

мест. Еще через несколько дней была объявлена новая льгота крестьянам – отмена

хлебной повинности, введенной в 1794 году. Крестьянам, привыкшим к денежному налогу

на армию, она была очень тягостна, так как приходилось возить хлеб для засыпки в

магазины на весьма далекое расстояние.

Однако меры эти, несомненно, облегчившие участь российского крестьянства,

имели в конечном счете последствия непредсказуемые. Не приученные к вниманию

правительства крестьяне возымели повсеместно надежду на дальнейшее улучшение

условий их жизни и труда. Как пожар по степи, начали распространяться слухи о

грядущем освобождении крестьян. В результате в начале 1797 года в одиннадцати

губерниях вспыхнули крестьянские волнения, которые пришлось подавлять военной

силой.

Одним из главных условий задуманной им коренной перестройки государственных

дел, Павел считал гласность. Объявив в одном из первых своих указов, что он намерен

«открыть все пути и способы, чтобы глас слабого, угнетенного был услышан», он дал

разрешение всем подданным без различия чинов или состояния являться во дворец для

подачи просьб и жалоб (при Екатерине подача прошений в собственные руки

императрицы была запрещена под страхом строгого наказания). В окне одной из комнат

Зимнего дворца был поставлен выкрашенный в желтый цвет железный ящик, с

прорезанным отверстием, куда просители могли опускать свои просьбы. Ключ от него был

вручен великому князю Александру. Несколько секретарей ежедневно сортировали

просьбы и, сделав из них краткие экстракты, докладывали государю, который тотчас же

возлагал на них свои резолюции.

Чиновники, жившие вековым «кормлением» и мздоимцы всякого рода затрепетали.

«В продолжение существования ящика, – писал А.М. Тургенев, – невероятно какое

существовало правосудие, во всех сословиях правдолюбие и правомерность. Откупщик не

смел вливать в вино воду, купец – в муку, соляной пристав в соль подсыпать песок, вес и

мера были верные».

Наказание за вскрывавшиеся злоупотребления были скорыми и решительными.

Генералы Сибирский и Турчанинов были лишены дворянства и сосланы в Сибирь в

каторжные работы за взятки и незаконные сделки с поставщиками комиссариата.

Генералы и полковники не осмеливались удержать горсть муки у солдата из его

месячного пайка или отнять меру овса у казенной лошади, перестали грабить жителей, у

которых были постояльцами. Народ был обрадован и ободрен.

Однако очень скоро количество мелочных и вздорных доносов, находимых в ящике,

начало значительно превосходить число жалоб и просьб. Появились даже гнусные

карикатуры и пасквили на царствующего императора. Павел вспылил и приказал убрать

желтый ящик, распорядившись впредь подавать жалобы обыкновенным порядком.

Резолюции по ним, однако, объявлялись для всеобщего сведения в «Санкт-Петербургских

ведомостях».

В Сенате и других присутственных местах был наведен железный порядок. Для

исполнения высочайших повелений, требующих скорого распоряжения, сенаторам велено

было являться в заседания даже в неприсутственные дни. Штат Сената был увеличен для

скорейшего рассмотрения остававшихся нерешенными на начало декабря 1796 года

одиннадцати с половиной тысяч дел.

Комиссия по изданию Нового уложения, бездействовавшая при Сенате с начала

первой русско-турецкой войны, была преобразована в комиссию для составления законов.

Задачи ее, в отличие от екатерининской, были ограничены лишь приведением в порядок

имевшегося уже законодательства.

12 декабря Сенату был отдан указ о коренной перекройке территориального

управления России. Число губерний, учрежденных Екатериной, было сокращено.

Остальные, особенно в Белоруссии, на Украине и в Крыму были укреплены или, напротив,

уменьшены за счет соседних. Екатеринославская губерния, напоминавшая о матери и

ненавистном Потемкине, превратилась в Новороссийскую. В Прибалтике, Выборге и

губерниях, присоединенных в результате раздела Польши, были восстановлены старинные

суды и привилегии.

Стоит ли говорить, в какой хаос и неразбериху была повергнута страна в

результате этих мер. Корежа и уничтожая сделанное Екатериной, Павел лишь смутно

чувствовал, что он хотел создать взамен. Лишь после его трагической смерти 11 марта

1801 года историки выяснили, что смысл павловских реформ состоял в ограничении

сословных привилегий, ослаблении значения дворянства и облегчении состояния

крестьянского сословия.

Программа, казалось бы, вполне антиекатерининская – мать Павла недаром

называли дворянской императрицей. Если, однако, пристальней присмотреться, скажем, к

тому, что было сделано в эпоху Павла для решения крестьянского вопроса, то не трудно

убедиться, что новый император начал с того на чем остановилась его мать после роспуска

Большой комиссии. Разумеется, порывистость, импульсивность Павла, его стремление

вычленить себя из той системы, которую он намеревался создать, не могли способствовать

более или менее последовательному проведению этой программы в жизнь. Павловские

реформы имели разрушительный эффект – они как бы расчистили площадку, на которой

в последующие царствования была возведена самодержавно-бюрократическая пирамида,

исключавшая, как показала Великая реформа 1861 года, живое саморегулирование

общества, без которого реформы в принципе невозможны.

Но мы, кажется, отвлеклись от трагических событий ноября 1796 года. В то

время, да и позже, Павел, воюя с опостылевшими ему «екатерининскими юбками», вряд

ли и сам понимал, что в силу извращенной логики истории он становится

продолжателем дела своей матери.

9

30 ноября на улицах столицы всенародно возвещалось о предстоявшем

перенесении тела императора Петра III из Александро-Невской лавры в Зимний дворец.

Обер-церемониймейстер Валуев, на глазах становившийся одним из главных созидателей

и охранителей нового порядка, с невиданной в екатерининские времена тщательностью

расписал все детали этой процедуры.

«В десять часов по полуночи, – говорилось в составленной им памятке для

герольдов, – соберутся на Царицынском лугу верхами те, которые назначены быть

герольдами и которым быть в полном мундире, в сапогах и шпорах, имея через плечо

большой флеровый шарф с белыми креповыми кокардами и флер на тех местах, где оный

предписано иметь по их чинам в силу высочайше конфирмованного Учреждения о

глубоком трауре; – два сенатских секретаря в черных кафтанах и верхами и при них

конвой Конной гвардии верхами же, два литаврщика и четыре трубача. Герольдам и

секретарям даны будут лошади с приличною траурною сбруею из придворной конюшни, а

прочих будут лошади Конной гвардии. Собравшись таким образом на Царицынском лугу,

ехать им перед дворец Его императорского величества, где перед окнами по прибытии на

литаврах при игрании на трубах одному из сенатских секретарей прочесть объявление,

то же самое потом учинить перед окнами Государя-цесаревича и Всех их императорских

высочеств и потом разделясь на две части, имея при каждой части герольда и

секретаря, ехать одному герольду по всей Адмиралтейской стороне, а другому на

Васильевский остров, на Петербургскую и на Выборгскую стороны и читать по

объявлению на площадях, на знатных улицах и перекрестках и по учинении повсюду

объявлений съехаться оным на Царицынский луг, отпустить команды по квартирам, а

самим с рапортом явиться в Печальную комиссию».

Текст объявления, который читали герольды, звучал следующим образом:

«По Высочайшему повелению Его императорского величества назначено быть

перенесению тела благоверного государя императора Петра Феодоровича из Свято-

Троицого Александро-Невского монастыря в Зимний дворец на катафалк, сооруженный в

Траурной зале сего декабря 2 числа в одиннадцать часов по полуночи, и будет возвещено