Текст книги "Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг"

Автор книги: Петр Стегний

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 45 страниц)

– Встаньте же на колени, непременно встаньте на колени, – прошептал ей на ухо

Александр.

Великая княгиня начала было опускаться на одно колено, но была поднята Павлом,

который взял ее за плечи и троекратно облобызал. Лицо его имело выражение

растроганное.

Остерман, Безбородко, Самойлов и другие подворные, присутствовавшие при

кончине, принесли присягу по всей форме.

Тем временем Мария Федоровна приняла на себя заботу о покойной государыне. По

ее распоряжению тело было перенесено на кровать, поставленную посреди спальни.

Предварительно его обмыли в той же комнате за ширмой, облачили в шелковый шлафрок.

Священники начали чтение Евангелия.

Почетная миссия возвестить начало нового царствования выпала на долю

Салтыкова. Выйдя из опочивальни, он торжественно объявил:

– Императрица Екатерина скончалась. Государь Павел Петрович изволил взойти

на престол.

Собравшиеся в приемных залах придворные принялись поздравлять Самойлова и

друг друга с новым императором. Многие плакали, но еще более было лиц, освещенных

смутной надеждой и даже радостным ожиданием. «Казалось, все были в положении

путешественника, сбившегося с дороги, но всякий надеялся попасть на нее скоро. Любя

перемену, думали найти в ней выгоду. Всякий, закрыв глаза и уши, пускался без души

разыгрывать лотерею безумного счастья», – исповедывался Ростопчин.

В четверть двенадцатого обер-церемониймейстер доложил, что в придворной

церкви все готово к присяге. В храме, освещенном сотнями свечей, Павла с семьей

встретило стройное пение. «Днесь благодать Святаго Духа нас собра», – со строгим

вдохновением выводили с хоров придворные певчие.

Манифест о кончине Екатерины и вступлении Павла на царствование огласил

генерал-прокурор Самойлов. Наследником был объявлен Александр Павлович.

К присяге первой приступила Мария Федоровна. Поцеловав крест и Евангелие, она

прошла на императорское место, нежно облобызав супруга в уста и очи. За ней

последовали Александр и Константин, великие княжны, вереница высших

государственных чинов.

Протодьякону, густым басом возгласившему ектенью, в которой Павел в первый раз

именовался императором, была пожалована тысяча рублей.

В ту же ночь в Петербурге присягнули все расквартированные в столице

гвардейские и армейские полки.

С присягой из-за спешки и ночного времени вышло, однако, много бестолковщины.

Полковым командирам было приказано не выводить гвардию из казарм, послав во дворец

лишь роту гренадер за знаменами. Измайловцы тем не менее направились было на

Дворцовую площадь. Остановивший их великий князь Константин недоумевал, кто мог

отдать столь странное распоряжение и нет ли здесь какой каверзы.

Священник Измайловского полка, принимавший присягу, был заметно нетрезв.

– Отчего отец Прохор пьян, от радости или от печали? – поинтересовался

великий князь у своего адъютанта Комаровского.

– И от того, и от другого, Ваше высочество, – отвечал находчивый Комаровский.

Константин задумался.

Чиновники гражданских ведомств присягали в Сенате, служащим которого

предусмотрительный Самойлов приказал не отлучаться домой две ночи кряду.

В губернии были посланы нарочные с известием о восшествии на престол нового

государя и с повелением о присяге ему. Капитан Митусов, «гатчинский», ездивший с

таким повелением в Москву, вернулся генерал-майором с подарками от московского

начальства на тридцать тысяч рублей.

По окончании присяги Павел проследовал к телу Екатерины, где митрополитом

Гавриилом была отслужена панихида. Отдав поклон покойной, государь удалился.

Была уже полночь, когда император Павел отдал свой первый приказ.

Вот он:

1) Пароль «Полтава»;

2) Его императорское высочество император Павел Петрович принимает на себя

шефа и полковника всех гвардии полков;

3) Его императорское высочество великий князь Александр Павлович в

Семеновский полк полковником;

4) Его императорское высочество великий князь Константин Павлович в

Измайловский полк полковником;

5) Его императорское величество великий князь Николай Павлович в конную

гвардию полковником;

6) Полковник Аракчеев комендантом в городе;

7) Адъютантами при Его величестве императоре Павле Петровиче

назначаются: генерал-майор Плещеев, генерал-майор Шувалов, бригадир Ростопчин,

полковник Кушелев, майор Котлубицкий и камер-паж Нелидов, который жалуется в

майоры;

8) Полковник Аракчеев в Преображенский полк штабом;

9) Подполковнику Кологривову быть в эскадроне гусар, как в лейб, так и в его полку и

казачьем, что и будет составлять полк, прочее ж по уставу;

10) Господам генералам служащим другого мундира не носить, кроме того

корпуса, которому принадлежат; вообще, чтоб офицеры не носили ни в каком случае

иного одеяния, как мундиры.

Среди первых распоряжений нового императора, сделанных в эту ночь, был и

приказ об освобождении Николая Ивановича Новикова, содержавшегося с 1791 года в

Шлиссельбургской крепости. Впоследствии говорили, что эту мысль Павлу внушил С.И.

Плещеев, масон, сочувствовавший пострадавшим по делу о московских мартинистах.

Впрочем, уже в первые часы царствования Павла в полной мере проявилась и другая

сторона его натуры – болезненная подозрительность. Вспомнив, что назначенный к нему

Екатериной духовник отец Савва спросил его как-то на исповеди (скорее всего, безо всякого

дурного умысла), не имеет ли он чего-либо на душе против государыни-матери, Павел

приказал отвезти Савву под строгим присмотром в Александро-Невский монастырь и

предать консисторскому суду. Суд, однако, оправдал Савву, и перед ним пришлось

извиняться.

Шел уже третий час ночи, когда к императору был вызван Ростопчин. В кабинете

находился и петербургский полицмейстер Николай Петрович Архаров. Взяв за руку

Ростопчина, Павел сказал ему ласково:

– Я знаю, ты устал. Мне совестно просить тебя, но потрудись, пожалуйста,

съездить с Архаровым к графу Орлову и привести его к присяге. Его не было сегодня во

дворце, но я не хочу, чтобы он забывал 28 июня.

7

Вторые сутки напролет Ростопчин был на ногах, находясь неотлучно при Павле.

Лишь пару раз удалось ему заглянуть через Эрмитаж в комнаты Анны Степановны

Протасовой, где под присмотром докторов лежала его жена. Глубоко преданная Екатерине,

она находилась в полубессознательном от горя состоянии.

Дорого дал бы Ростопчин, чтобы избавиться от поручения привести к присяге

Орлова. Для гвардии, где он начинал службу, чесменский герой был живой легендой. К

тому же теща его, Протасова, попала в камер-фрейлины по ходатайству старшего из

братьев Орловых, Григория, приходившегося ей дальним родственником. Стоит ли

говорить, что мысли Ростопчина были заняты тем, как бы поделикатнее выполнить это

поручение.

Архаров, напротив, во все время пути до Васильевского острова, где находился дом

Орлова, говорил мерзости насчет balafré276. Ростопчин, не терпевший привычки называть

друг друга за глаза прозвищами, вспылил:

– Мы имеем приказ привести графа Орлова к присяге, а прочее – дело Бога и

государя, – оборвал он Архарова с нарочитой резкостью.

Архаров начинал службу под началом Алексея Орлова, участвовал в чесменском

бою. Местом столичного обер-полицмейстера он был обязан особенному благоволению

императрицы, обратившей на него внимание после казни Пугачева, которой он руководил

лично. Архаров служил в Москве, затем в Твери, где оставил после себя дурную славу.

Огромный рост, бесцеремонные манеры внушали ужас как обывателям, так и

подчиненным. Тем не менее незадолго до кончины Екатерина призвала его в Петербург,

имея, надо думать, на это свои причины. Жители столицы в знак признания особых

качеств обер-полицмейстера называли вверенных его попечению полицейских

архаровцами. Особенно замечательным был голос Архарова – тяжелый и зычный, как

посвист Соловья-разбойника, от звука которого, как известно, гнулись деревья. Говоря с

Екатериной, он по ее просьбе, переходил на шепот.

Удивленно покосившись на Ростопчина, Архаров переменил тему для разговора,

пустившись сиплым шепотом в воспоминания о притеснениях, которым подвергался при

Екатерине. Ростопчин страдал.

Наконец карета остановилась. Архаров, проворно соскочив с подножки, принялся

повелительно колотить в запертые ворота. Явившемуся на стук заспанному малому он с

трудом растолковал, что хочет видеть камердинера графа. Архаров от нетерпения или по

каким-то своим полицейским причинам Архаров последовал за камердинером, ворчавшим

по дороге, что Его сиятельство нездоровы и не велели никого принимать.

– Придуривается, – просипел Архаров на ухо Ростопчину. – Вчера еще был

276 Меченый, человек со шрамом на лице (фр.).

здоровехонек, все утро по дворцу шастал. А как услышал о приезде государя императора из

Гатчины, так сразу, видишь ты, поехал домой и слег в постель.

В спальню Орлова вошли втроем.

Камердинер, с трудом растолкав графа, спавшего богатырским сном, сказал:

– Ваше сиятельство, Николай Петрович Архаров приехали.

– Что надо? – донесся из-под перины хриплый со сна бас.

– Не могу знать, они желают говорить с вами лично.

Орлов, выпростав голову, посмотрел шальным взором на вошедших. Затем молча

сел, велел подать себе туфли и, накинув на плечи медвежью доху, в которой любил ходить

дома, спросил у ожидавшего с грозным видом Архарова:

– Ну-с, милостивый государь, почто ко мне в такую пору пожаловали?

Архаров, подступив к нему, объяснил, что он и Ростопчин присланы по повелению

государя императора привести его к присяге.

– А что, императрицы разве уже нет? – спросил Орлов после долгой паузы. И,

услышав, что она скончалась в одиннадцатом часу, повернулся к стоявшему в углу

иконостасу, осенив себя крестным знамением, сказал:

– Господи, помяни ее в царствии твоем, вечная ей память!

Затем, вздыхая и утирая слезы, он принялся сетовать, как мог государь усомниться

в его верности.

– Служа матери его и Отечеству, служил и наследнику престола, – говорил он. —

И ему как императору буду присягать с тем же чувством, как присягал наследнику

Екатерины.

Эти слова заключил он намерением немедленно идти в домашнюю церковь.

Архаров обрадовался было, но Ростопчин остановил его твердым движением руки.

– Не беспокойтесь, граф, я привез текст присяги. Достаточно будет личной

подписи под ней Вашего сиятельства.

– Нет, милостивый государь, – возразил Орлов, поднимаясь. – Я буду присягать

государю пред образом Божиим.

Подойдя с зажженной свечой в руке к старой, потемневшей от времени иконе

Николая Чудотворца, он по печатному тексту, переданному ему Ростопчиным, громко и

отчетливо произнес слова присяги. Орлов стоял перед Ростопчиным и Архаровым

простоволосый, в медвежьей дохе, пламя свечи освещало огромный багровый рубец,

напоминавший о бурной молодости чесменского героя. Закончив чтение, Орлов сел за стол

и четко расписался под текстом присяги. Исполненный глубокого уважения к этому

легендарному человеку, в котором он «не приметил ни малейшего движения трусости или

подлости», Ростопчин поклонился и вышел вон.

Притихший Архаров последовал за ним.

Д е й с т в о ч е т в е р т о е

Допустим, он помешан. Надлежит

Найти причину этого эффекта,

Или дефекта, ибо сам эффект

Благодаря причине дефективен.

В.Шекспир. Гамлет

1

Только войдя в спальню, Павел почувствовал, как он устал. Поясницу ломило, ноги

налились тяжестью, в висках пульсировала боль.

Камердинер принял мундир, стянул ботфорты. Медленно, одну за другой

расстегнув пуговицы камзола, Павел сделал жест рукой. Камердинер исчез.

Зябко поеживаясь, император подошел к камину. Багровые отблески пламени

играли на темной бронзе часов, стоявших на каминной полке. Часы, подарок Людовика

XVI, представляли собой двух ангелов, державших на вытянутых руках полусферу.

Правый ангел указывал перстом на циферблат, стрелки которого показывали четверть

третьего. Левый устремлял руку к постаменту с надписью: «Sic transit gloria mundis»277.

Взгляд Павла, скользнувший по надписи, вдруг приобрел осмысленность.

– Sic gloria mundis advenit278, – прозвучал ангельский голос у него в голове, и

воспаленные веки императора дрогнули. Повернувшись к образу Спасителя, строго

смотревшего с небольшого иконостаса, под которым тлела негасимая лампадка, Павел

медленно перекрестился. Будто сами собой сложились слова молитвы:

– Свершился промысел Твой, дай силы исполнить долг, укрепи душу, раскрой

сердце горестям подданных, – как по наитию шептал Павел. В глазах его сгущалась

тоска.

Наконец, он очнулся, поднялся с колен. Несмотря на поздний час и владевшую им

усталость, спать не хотелось. Шагнул к бюро, на котором стоял не потушенный еще на

ночь канделябр с пятью свечами. Рядом – письменный прибор: чернильница с

277 Так проходит слава мирская ( лат.).

278 Так приходит слава мирская ( лат.).

серебряной крышкой, мраморный стаканчик, наполненный искусно заточенными

гусиными перьями. Только подойдя вплотную, Павел заметил, что на просторном кожаном

пюпитре лежит большой пакет, перевязанный лентой. На лицевой стороне его хорошо

знакомым Павлу размашистым почерком было написано: «A mon fils Paul, après ma

morte»279.

Лицо императора одеревенело. Упав в полукресло, стоявшее подле бюро, он

надорвал пакет. В нем оказалась стопка исписанных листов, к первому из которых был

пришпилен клочок пожелтевшей от времени бумаги.

Поставив канделябр так, чтобы свет его падал на вынутые из конверта листы,

Павел потянулся было к записке, но будто остановленный кем-то, отодвинул ее в сторону и

пробежал глазами начало рукописи. Буквы прыгали перед его глазами.

«La fortune n’est pas aussi aveugle qu’on se l’imagine;– медленно разбирал он – elle

est souvent le résultat d’une longus suite de mesures justes et précises, non aperçues par le

vulgaire, qui ont précédé l’évènement; elle est encore dans les personnes plus particulièrement

un résultat des qualités, du caractère et de la conduite personnelle»280.

Прочитав первый пассаж, Павел нахмурился, недовольно пожевал губами и

пробормотал про себя:

– Вечно эти фантазии.

Взгляд его упал на конец страницы, где значилось:

«Et voici deux exemples frappans. Catharine II. Pierre III»281.

Лицо Павла исказилось болезненной гримасой. Громко сопя, он придвинул к себе

рукопись и погрузился в чтение.

Странная история разворачивалась на исписанных крупным разборчивым почерком

шершавых страницах282. История тринадцатилетней девушки, почти девочки, занесенной

279 Моему сыну Павлу после моей смерти (фр.).

280 Счастье не так слепо, как обыкновенно думают. Часто оно ничто иное, как следствие верных и твердых

мер, не замеченных толпою, но тем не менее подготовивших известные события. Еще чаще оно бывает

результатом личных качеств, характера и поведения (фр.).

281 И вот тому два разительных примера: Петр III – Екатерина II (фр.).

282 По-французски Екатерина писала значительно более разборчивым, хорошо поставленным почерком, чем

по-русски. Известно, что черновики своих писем Вольтеру она поручала редактировать А.П. Шувалову,

хотя в этом не было особой необходимости – французским языком, и литературным, и разговорным,

Екатерина владела как родным. Ее французские автографы разительно отличаются в лучшую сторону от

сохранившихся собственноручных текстов не только Петра III, но и, скажем, Людовика XV.

Что касается русского языка, то широко распространенное с легкой руки В.О.Ключевского мнение о

безграмотности Екатерины (четыре грамматические ошибки в слове из трех букв – «исчо»), мягко говоря,

не вполне корректно. Поздние тексты резолюций и писем Екатерины, написанные по-русски, в отличие от

ее автографов 60-х – первой половины 70-х годов, которыми пользовался В.О. Ключевский, не только

ветрами судьбы в начале 1744 года из маленького померанского городка Штеттин в

столицу северной империи. Взбалмошная мать, отец – полуразорившийся немецкий

князек, фанатик-лютеранин и вассал Фридриха II, императрица Елизавета Петровна, ее

вельможи и приближенные – полуазиаты-полуевропейцы. Императрица каждый день

меняет платья и правит огромной империей, как помещица, не знающая толком, что делать

с доставшимися ей по наследству владениями. Вокруг нее – сонм наушников,

чесательниц пяток, интриганов, заезжих авантюристов, управляют всем два-три фаворита,

и судьбы многомиллионного государства порой зависят от того, насколько ладят между

собой ее приближенные. К счастью, фавориты императрицы – Разумовский и Шувалов

– дружны между собой, а среди вельмож есть люди дальновидные и деловитые.

Нелегко понять логику этого странного мира, еще труднее к ней приспособиться,

однако штеттинская принцесса наделена огромным честолюбием и стальной волей. С

поразительным здравомыслием она составляет тройной план – понравиться императрице,

своему мужу и русскому народу и выполняет его, не оставляя ничего на волю случая.

Опасно заболев, она отказывается от помощи лютеранского священника, которого

приводит к ней мать. Не пропускает ни одной службы в церкви, прилежна и трудолюбива,

услужлива и внимательна. Терпеливо выслушивает и досужие сплетни, и добрые советы.

Всегда и во всем эта девочка оказывается выше обстоятельств.

Чтение все более захватывало Павла. На щеках его выступили пятна румянца, лоб

увлажнился. Со страниц манускрипта ему открывалась история, вернее предыстория его

собственной жизни. Откровенность, с которой она была рассказана, невольно подкупала.

Временами Павлу казалось, что он явственно слышит голос матери, ведущий с ним тот

разговор, которого он так долго ждал.

Как завороженный, вчитывался император в строки открывавшейся перед ним

исповеди. Он знал, что мать его отца, Анна Петровна, дочь Петра Великого и сестра

императрицы Елизаветы, скончалась от чахотки через два месяца после его рождения в

городе Киле, столице Голштинии. Однако то, что «сокрушила ее тамошняя жизнь и

несчастное супружество» было для него откровением.

«Отец Петра III, голштинский герцог Карл-Фридрих – племянник шведского

короля Карла XII, был государь слабый, бедный, дурен собой, небольшого роста и слабого

сложения, – читал он. –Он умер в 1739 году, и опеку над его сыном, которому тогда было

вполне соответствуют стандартам литературного русского языка своего времени, но богаты идиомами,

нередко почерпнутыми из фольклора, приведенными к месту пословицами, бытовыми словечками,

показывающими, что к концу жизни императрица владела русским языком вполне свободно, если не

считать акцента, от которого она так и не смогла избавиться в устной речи.

около одиннадцати лет, принял его двоюродный брат герцог Голштинский и епископ

Любекский Адольф-Фридрих, вступивший потом вследствие Абосского мира и по

ходатайству императрицы Елизаветы на шведский престол… Принца воспитывали как

наследника шведского престола. Двор его, слишком многочисленный для Голштинии,

разделялся на несколько партий, ненавидевших друг друга. Каждая партия старалась

овладеть душою принца, воспитать его по-своему и, разумеется, внушить ему отвращение

к своим противникам… С десятилетнего возраста Петр обнаружил склонность к пьянству.

Его часто заставляли являться на придворные выходы и следили за ним неусыпно».

Впервые своего будущего супруга Екатерина увидела в 1739 году по случаю

кончины отца его, герцога Карла-Фридриха. Ей было тогда десять лет. Карлу-Ульриху —

на год больше. По характеру он был «прям и вспыльчив, нраву довольно живого,

телосложения слабого и болезненного». Он еще не вышел из детского возраста, но

придворные хотели, чтобы принц держал себя как совершеннолетний. Натянутость и

неискренность – следствия дурного воспитания и несчастных обстоятельств – сделались

чертами его характера.

Во второй раз София-Фредерика увидела своего двоюродного брата (уже ставшего

русским великим князем и нареченного Петром Федоровичем) в Москве, где зимой 1744

года находилась Елизавета. Брак ее с российским великим князем был устроен Фридрихом

II и французским послом в Петербурге маркизом де ля Шетарди – Франция тогда

находилась с Пруссией в союзнических отношениях.

Петр отнесся к своей будущей невесте приветливо: «Помню, как между прочим он

сказал мне, что ему всего более нравится во мне то, что я его двоюродная сестра283, и

что по родству он может говорить со мной откровенно; вслед за тем он открылся мне в

любви к одной из фрейлин императрицы, удаленной от двора по случаю несчастья ее

матери, госпожи Лопухиной, которая была сослана в Сибирь; он мне объяснил, что

желал бы жениться на ней, но что готов жениться на мне, так как этого желает его

тетка. Я краснела, слушая эти излияния родственного чувства и благодарила его за

предварительную доверенность; но в глубине души я не могла надивиться его

бесстыдству и совершенному непониманию многих вещей».

Елизавете понравилась рассудительность четырнадцатилетней Ангальт-Цербстской

принцессы, она полагала, что, вступив в брак, великий князь повзрослеет и начнет

оправдывать надежды, которые на него возлагались.

283 Екатерина была троюродной сестрой Петра III.

Свадьба Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны – так была наречена София-

Фредерика после перехода в православие – была отпразднована 21 августа 1744 года. «По

мере того, как приближался этот день, меланхолия все более и более овладевала мною.

Сердце не предвещало мне счастья; одно честолюбие меня поддерживало. В глубине души

моей было, не знаю, что-то такое, ни на минуту не оставлявшее во мне сомнений, что рано

или поздно я добьюсь того, что сделаюсь самодержавною русскою императрицей…»

Эти слова Павел перечитал несколько раз. «Рано или поздно я добьюсь того, что

сделаюсь самодержавною русскою императрицей…»

– «Самодержавною русскою императрицей…» – повторил он тихо, не замечая,

что говорит вслух.

2

Далее Павел уже не мог читать спокойно. Фыркая и сопя, он нетерпеливо

перелистывал страницы рукописи. Вся история жизни Екатерины и Петра Федоровича

после свадьбы была представлена как череда непрерывных интриг. Окружение

великокняжеской четы кишело шпионами, наушниками и провокаторами,

подсылавшимися императрицей и Шуваловым. Лишь ум, осмотрительность и умение

ладить с людьми его молодой жены не раз спасали великого князя от гнева императрицы,

для которого сам он давал предостаточно поводов.

Дни свои великий князь проводил в праздности и дурацких забавах, муштруя

лакеев, отданных ему в услужение. Он наряжал их в военные мундиры прусского образца,

возводил в офицерские звания, жаловал и наказывал, как ему вздумается. У себя в

комнатах он устроил театр марионеток – деревянных солдатиков в военной форме, с

которыми разыгрывал целые сражения. Учился будто из-под палки, страну, которой

должен был управлять, открыто презирал. Страстно любя охоту, свою спальню превратил

в псарню. Однако, впадая временами в беспричинный и необузданный гнев, бил

безжалостно любимых собак. Впрочем, еще более чем собачий визг и лай донимал

Екатерину звук скрипки, до игры на которой Петр Федорович был большой охотник.

Павел озадаченно поднял голову над рукописью, пытаясь совместить это признание

с пристрастием к музыке, которую Екатерина всячески афишировала.

– Верх лицемерия, – прошептал он.

Эпизод с подглядыванием за интимным обедом Елизаветы с ее фаворитом графом

Алексеем Разумовским, развеселил Павла. Неосторожное любопытство Петра

Федоровича, просверлившего дыры в двери и созвавшего целое общество, чтобы

подглядывать, не показалось ему неуместным. Одобрительно хмыкнул, узнав, как вел себя

великий князь после того, как его дерзкая выходка стала известна императрице. Не

испугавшись напоминания о том, как Петр I поступил со своим неблагодарным сыном,

великий князь начал сердиться и возражать. Дело, разумеется, закончилось грандиозным

скандалом.

Дойдя до места, где камер-фрау Крузе советовала молодым повиниться перед

императрицей, Павел поднял голову от рукописи и задумался.

Если верить рукописи, вся вина за случившееся целиком лежала на великом князе.

Екатерина отказалась подглядывать за императрицей, когда Петр Федорович ей это

предложил. Что это, благоразумие или коварство? Конечно, коварство.

– Эта женщина всегда считала себя умнее остальных, – Павел не заметил, что

говорит о матери в третьем лице.

Дальнейшее чтение, казалось, подтверждало эти подозрения. Что бы ни

приключалось с великим князем – напьется ли допьяна в присутствии Елизаветы, заведет

ли амуришко на стороне, сначала с фрейлинами, затем с принцессой курляндской, потом с

Елизаветой Воронцовой, ставшей его постоянной метрессой, – Екатерина все сносит

терпеливо. Может, только всплакнет невзначай или остановит умоляющий взгляд на

императрице, когда великий князь совсем распояшется. Мужа своего неразумного, когда

нужно, утешит, когда нужно – побранит. Великий князь называл ее Madame la Resourse284.

А в помощи великий князь нуждался частенько. «Раз после обеда он достал себе

предлинный кучерский кнут и начал над ним свои упражнения. Он хлестал им направо и

налево, а лакеи, чтобы спастись от удара, должны были перебегать из одного угла в

другой. Не знаю, по неловкости или по неосторожности, но только он хлестнул в щеку

самого себя и так сильно, что с левой стороны лица образовался большой рубец, очень

красный. Это очень встревожило его, он боялся, что ему нельзя будет показаться на

Святую, что императрица по случаю окровавленной щеки опять не позволит ему

причащаться и как скоро узнает об упражнении с кнутом, то ему опять будут выговоры

и какие-нибудь неприятности».

Что делать? Конечно же – обратиться к жене. Екатерина сразу находит способ, чтобы

избежать неприятностей. Она замазывает пораненную щеку великого князя помадой из

свинцовых белил, позаимствованной у лейб-хирурга. Все сходит как нельзя лучше. Великий

князь не знает, как благодарить Madame la Resourse.

3

284 Госпожа Помощь (фр.).

Имя Сергея Салтыкова появилось в середине манускрипта, когда Екатерина

описывала события 1751 года.

«При дворе нашем было два камергера Салтыкова, сыновья генерал-адъютанта

Василия Федоровича Салтыкова, жена которого, Мария Алексеевна, урожденная княжна

Голицына, мать этих двух молодых людей, пользовалась особенной милостью

императрицы за необыкновенную верность, преданность и отличные услуги, оказанные

ею во время восшествия на престол Ее величества».

Младший из братьев Салтыковых, Сергей, женатый на фрейлине императрицы Матрене

Павловне Балк, начал с осени 1751 года чаще обычного приезжать ко двору. «Он был прекрасен,

как день, и без сомнения никто не мог с ним равняться и при большом дворе, тем менее при

нашем. Он был довольно умен и владел искусством обольщения и тою хитрою ловкостью,

которая приобретается жизнью в свете, особенно при дворе; ему было 26 лет, со всех сторон

– и по рождению, и во многих других отношениях он был лицо замечательное. Недостатки свои

он умел скрывать; главнейшие заключались в наклонности к интригам и в том, что он не

держался никаких положительных правил».

При первом же упоминании имени Салтыкова выражение лица Павла изменилось.

Видно было, что все, связанное с этим человеком интересует его чрезвычайно.

С растущим удивлением великий князь вчитывался в историю о том, как Салтыков

вместе со своим приятелем Львом Нарышкиным втерся в доверие к камергеру Чоглакову,

определенному Елизаветой гофмаршалом при великокняжеском дворе. Чтобы отвлечь

внимание Чоглакова от выполнения своих прямых обязанностей, которые состояли в

присмотре за молодым двором, Салтыков воспользовался весьма своеобразным средством,

возбудив в Чоглакове, человеке тучном, лишенном ума и воображения страсть к

стихотворству. «Чоглаков стал беспрестанно сочинять песни, разумеется, лишенные

человеческого смысла. Как только нужно было отделаться от него, тотчас к нему

обращались с просьбой написать новую песенку: он с большой готовностью соглашался,

усаживался в какой-нибудь угол, большей частью к печке, и принимался за сочинение,

продолжавшееся целый вечер». Тем временем молодежь делала, что ей вздумается.

И вот однажды, в один из таких вечеров, «Салтыков дал мне понять, какова была

причина его частых появлений при дворе. Сначала я ему не отвечала. Когда он другой раз

заговорил о том же предмете, я спросила, к чему это приведет. В ответ на это

пленительными и страстными чертами начал он изображать мне счастье, которого

добивается. Я сказала ему: «Но у Вас есть жена, на которой вы всего два года как

женились по страсти. Про вас обоих говорят, что вы до безумия любите друг друга. Что

она скажет об этом?» Тогда он начал говорить, что не все то золото, что блестит, что он

дорого заплатил за минуты ослепления».

Так прошла весна и начало лета. «Я видела его почти ежедневно и не меняла моего

обращения; я была с ним, как и со всеми, видаясь с ним не иначе, как в присутствии двора или

вообще при посторонних. Однажды, чтобы отвязаться от него, я придумала сказать, что он

действует неловко; почем Вы знаете, – прибавила я, – может быть, мое сердце уже занято. Но это

нисколько не подействовало; напротив, его преследование сделалось еще более неутомимым. О

любезном супруге тут не было и помину, потому что всякий знал, как он приятен даже и тем лицам,

в кого бывал влюблен; а влюблялся он беспрестанно и волочился, можно сказать, за всеми

женщинами. Исключение составляла и не пользовалась его вниманием только одна женщина – его

супруга».

4

Странная рукопись все более завораживала Павла. Скорее интуицией, чем разумом,

он начинал сознавать, что приближается к тому главному, ради чего она была написана.

Однако, чем более чтение захватывало его, тем острее становилось ощущение, что перед

ним – не дневник его матери, а захватывающий роман.

Кульминация его была выдержана в законах жанра. Во время заячьей охоты на островах,

на даче у Чоглакова Салтыков уединился, наконец, с великой княгиней и раскрыл ей свое

сердце. «Я не говорила ни слова; пользуясь моим молчанием, он стал убеждать меня в том,

что страстно любит меня, и просил, чтоб я позволила ему быть уверенным, что я по крайней

мере не вполне равнодушна к нему. Я отвечала, что не могу мешать ему наслаждаться

воображением, сколько ему угодно. Наконец, он стал делать сравнения с другими придворными

и заставил меня согласиться, что он лучше их; отсюда он заключал, что я к нему

неравнодушна. Я смеялась этому, но в сущности он действительно довольно нравился мне.

Прошло около полутора часов, и я стала говорить ему, чтобы он ехал от меня, потому что

такой продолжительный разговор может возбудить подозрения. Он отвечал, что не уедет до

тех пор, пока я не скажу, что неравнодушна к нему.

– Да-да, – сказала я, но только убирайтесь.

– Хорошо, я буду это помнить, – отвечал он и погнал лошадь, а я закричала ему вслед: