Текст книги " Красный вереск"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 38 страниц)

Горцы спешили часами, их выносливые лошадки шли ровной рысцой, пронося своих хозяев горными тропами, лесистыми долинами, дорогами, проложенными чужими племенами, мимо водопадов, узкими карнизами над пропастями, через торфяники, похожие на торфяники Вересковой… Люди встречались редко – отсюда уже все ушли воевать на закат. Но возле стен чужих городов отряд щедро снабжали продуктами, позволяя сберечь припасы, подготовленные для долгого хранения. И так же смотрели вслед, как смотрели вслед родичи со стен Рысьего Логова – такие же женщины, старики, дети, девушки, говорившие на том же языке, только в головных повязках других цветов, с вышивками другого вида…

Настал час, когда Гоймир остановил своих и, соскочив наземь, вынул изо рта лошадки мундштук. Молча. Это был знак того, что – приехали. Всё. Остальные тоже начали спешиваться… вот тут-то откуда-то слева появился второй отряд.

– Орлы! – выкрикнул кто-то.

Да! И головные повязки – алые с чёрным силуэтом птицы – говорили о том, что нежданно-негаданно с Рысями повстречались их кровники. А Олег без удивления узнал во главе колонны в вооружённом старым «калашниковым» парне своего соперника-поединщика, внука князя Орлов. Значит, старый князь остался дома? Но не успел Олег это подумать, как увидел и могучую фигуру. Старый Яр Туроверыч, кажется, тоже передал главенство над лишившимся мужчин, как и Рыси, племенем, своему внуку. Но и сам дома не усидел…

В напряжённом молчании оба отряда делали свои дела, поглядывая друг на друга. Искоса, настороженно. И Рыси замерли, повернувшись все в одну сторону, когда молодой князь Орлов, шлёпнув своего конька ладонью по крупу, направился прямиком к Олегу. Тот положил руку на рукоять меча и ждал – спокойно, неподвижно, только сузил глаза.

– Меня зови Вийдан, – неожиданно сказал Орёл, подходя вплотную и показывая обе руки ладонями вверх. Потом добавил: – Станем вместе. Не стать добра, коль промеж собой котора. Я сказал… – потом повернулся к Гоймиру: – И тебе, князь, так говорю. Не по-первой – одно потому, что с ним обиду имел, – он склонил голову в сторону Олега.

– Станем вместе, – кивнул Гоймир. – Добрые слова, благо тебе за, них, Орёл.

…Чета Гоймира остановилась на привал в скалах, неподалёку от чистого ручейка, выбившего себе ложе в граните. Олег оглядывался с тоскливым недоумением. Близость океана Ан-Марья делала эти места сырыми. Серый мир окружал их, непохожий ни на долины юго-восточнее, тёплые и солнечные, ни на Вересковую – прохладную, но тоже пропитанную солнечным светом и ветром. Небо – низкое и мокрое, как разбухшая от влаги губка. Однообразные россыпи камней. Вереск. Какие-то колючие кусты, таких вроде бы нет на Земле. Редкие деревца. Вдали унылой пеленой сеялся из туч, проткнутых горными вершинами, дождь.

– И тут нам воевать придётся, – невольно вздохнул он, принимая от кого-то свою кружку с горячим травяным взваром.

– Выше поднимай – жить, – откликнулся Ревок, тот мальчишка, что купил плейер на ярмарке. Он и сейчас сидел с плейером, прицепленным к громоздкой деревянной кобуре древнего «маузера».

– И помирать тож, – сверкнул улыбкой Твёрд, – коли оченно возжелается.

Морок и Богдан, самые младшие в чете, затеяли возню среди камней, как два шаловливых щенка. Гоймир, расстеливший на этих камнях самодельную карту – старую, как мир, – не глядя, вытянул их ножнами.

– Йерикка, – позвал он. Рыжий горец, жевавший кусок леваша с ягодами, поднялся и подошёл. – Вот, видишь ли гриву? Тут версты две, сядем на неё?

– Может, начнём с того, что осмотримся? – без особого энтузиазма предложил Йерикка.

– За гребнем – Длинная долина, – палец Гоймира чертил по карте. – Они ей-пра там уже. Ведомцев вышлют, вот мы их и вытропим – и с почином.

– Дар убеждения отличает истинного вождя от прочих смертных, – с еле заметной иронией заявил Йерикка.

– То «да» или «нет»? – уточнил Гоймир.

– «Да», – поднял руки Йерикка.

Вдвоём, они вернулись к отдыхающей после первого пешего перехода чете. На Гоймира уставились восемнадцать пар глаз.

– Довольно пучиться, – отмахнулся он. – Передых был? Был. Так что вас, на те камни рыбьим клеем присадили? Поднимаемся!

Кто-то засмеялся.

Кто-то издал губами неприличный звук.

Кто-то лязгнул затвором.

Потом все дружно начали подниматься, затягивая ремни чуней и забрасывая за спины крошны.

…Тропа вела вдоль ручья, за которым росли берёзки. Ветер уныло и однообразно подвывал среди камней, как злое маленькое животное. Пустынно и спокойно было вокруг. Чета лезла по тропе на перевал через горы – как раз туда, где шёл дождь…

Олег чувствовал, что ему тяжело. Воздух был сырым и одновременно редким, всё время хотелось прокашляться непонятно почему. «Неужели так высоко поднялись, что кислорода не хватает?! – удивлённо и с тревогой думал он. – Как же я воевать буду, если тут везде так?!»

Однако, жалеть себя дальше у него не получилось. Впереди застрекотала сорока, условный сигнал передового дозора – и, раньше чем Гоймир взмахнул рукой, тропа опустела. Раскинутые плащи надёжно скрывали залёгших горцев. Олег ещё успел удивиться, что встреча с врагами произошла так быстро и вполне обыкновенно – но оказалось, что чутьё не подвело Гоймира.

По склону зацокали, покатились камешки. Олег повёл глазами – и едва не сказал вслух, но подумал – точно: «Вдруг откуда ни возьмись появился, в рот…» – и дальше неприличная рифма.

Двое в серо-зелёном, придерживая на груди длинные автоматические винтовки с дырчатыми кожухами на стволах, спускались по камням, как здесь говорят, в тридцати саженях от засады. Для Олега, чей мозг никак не мог смириться с неметрической, системой, это было метров семьдесят. Он различал выражение лиц – сосредоточенное, внимательное, напряжённое. Не было сомнения, что разведка горных стрелков высматривает врага. Выше, на самом гребне перевала, среди камней что-то поблёскивало – оттуда прикрывали своих. При подняв губу, Олег издал мышиный писк и указал обернувшемуся Йерикке глазами на этот блеск. Тот успокаивающе моргнул.

Один из разведчиков, повернувшись лицом прямо к засаде, указал вниз – второй, легко прыгая с камня на камень, двинулся туда. Видно было, как он шагов тридцать прошёл вдоль ручейка и поднял руку. Первый повторил его жест.

И тут же вниз к ручью, отскакивая от склонов брошенными камешками, покатилось звонкое эхо уже не осторожничающих шагов. Очевидно, стрелки только и ждали сигнала о том, что опасный склон чист. Их было не меньше четырёх десятков, и они несли на себе детали то ли миномётов, то ли ракетных установок, то ли ещё какого-то серьёзного оружия, двигаясь если и не очень быстро, то уверенно, точным размашистым шагом.

Единственное, что Олег ощутил при виде их – резкое, какое-то недоумённое нежелание их убивать. С какой стати, за что?! Лица этих людей – не нападавших на него, Олега, как раньше, когда приходилось защищаться, находящихся слишком близко, чтобы воспринимать их, как мишени, ничуть не напоминали лица хангаров. Обычные. Славянские, человеческие… Да это и были славяне, такие же, как слева и оправа… Где данваны, где выжлоки-хангары?! Почему под стволом у него – русского мальчишки, славянина! – тоже славяне, что за несчастная судьба такая?!

Очевидно, больше никого такие сомнения не терзали. Непонятно чей страшный вопль пронёсся над склоном:

– Рысь! Лупи!!!

И загрохотал «дегтярь», а потом стрелять начали до всей линии засады, изо всего, что было.

Часть горных стрелков бросилась назад, на гребень, часть к берёзкам, за ручей. Но большинство упали – и лишь немногие для того, чтобы отстреливаться.

Секунду-другую Олег пытался честно начать стрелять с автоматом, поставленным на предохранитель. Потом – опустил его вниз, ссадив об острую кромку флажка палец, выпустил несколько пуль гоняться за облаками – и начал бить прицельно, короткими очередями по два-три патрона. На склоне от внезапного шквального огня деться было некуда. Вверх, на гребень, добежали не больше полудесятка – их безликие фигуры чёрными силуэтами обрисовались на фоне неба в шаге от спасения – и это был приговор. Олег застрелил двоих в спины, остальных сняла длинная пулемётная очередь, непонятно чья. Дольше прожили те, кто не бежал, а отстреливался из-за камней. Но в отряде было пять подствольников – и гранаты «костров» довольно быстро достали всех, одного за другим. Дым выстрелов и разрывов почти мгновенно рассеялся в сыром ветре, и снова стало тихо. Раненые – если они и были – не стонали, на что-то надеясь.

Первое – с ходу – столкновение с противником закончилось полной победой горцев.

– Никого не ожгло? – спросил Гоймир, поднимаясь на колено. Его ППШ смотрел стволом в сторону лежащих бесформенными кучками врагов. Похоже было – что никого. Четверо горцев быстро поднялись на гребень и залегли там, обезопасив отряд от внезапного нападения. – Раненых – прирезать скоро!

Большинство горцев перебросили мечи ещё в начале перехода в заплечные крепления, чтобы не мешали. И сейчас с азартными лицами рысили по склону, словно волки, разыскивая и докалывая раненых, врагов.

Олег стоял, наблюдая за происходящим довольно равнодушно, но и не изъявляя, конечно, желания в нём участвовать. Он давно понял, что здешние обычаи не очень похожи на рыцарские, а кодекс чести несколько иной, чем у Айвенго и Горца. К нему подошёл, неся пулемёт на плече, Йерикка:

– С почином… Что стоишь? По-прежнему в такие игры не играешь?

– Не играю, – подтвердил Олег. – Надеюсь, ты не решишь, что я трус? Хотя только что я запутался в устройстве собственного автомата.

– Бывает… А насчёт трусости – я уже убедился в обратном, – рыжий горец посмотрел на небо, втянул воздух так, что что ноздри раздулись и отвердели – Через полчаса, будет дождь… Гоймир! – повысил он голос: – Небо протекать начинает!

– Вижу! – Гоймир помахал рукой снизу: – Кончаем, нам заново шагать! – прокричал он остальным.

– Вельботы, Гоймир! – закричали с гребня. – Два, версты за четыре, змейкой идут!

– Уходим! – Гоймир вскинул руки. – Споро, споро, споро!

На бегу выстраиваясь цепочкой, горцы начали втягиваться на поросший сосняком склон, прыгая через ручей и пробираясь между берёзок. Гоймир пропустил мимо себя последних, окинул взглядам небо – и побежал следом.

* * *

Полуразрушенная хижина, сложенная из серого камня, словно вросла в склон. Двери не было, ставни с окон давно сорвал то ли ветер, то ли людская рука.

Когда мальчишки добрались до этого приюта, дождь хлестал уже вовсю – совсем не летний, а какой-то осатанелый, ледяной. К счастью, в хижине кем-то были запасены хворост и сухие, звонкие берёзовые дрова. Вскоре все окна и дверь оказались завешены плащами, и вокруг большого костра, горящего в круге из закопченых камней, толклись, фыркая и отжимая волосы и одежду, все – места хватило. Но Гоймир быстро навёл порядок. Троих выгнал на дождь в часовые, пообещав смену через два часа. Остальные наконец-то успокоились, развесили наиболее мокрую одежду на шестах под крышей и разлеглись на плащах возле огня. Гоймир опять-таки в приказном порядке заставил всех вычистить оружие, после чего несколько человек занялись наконец-то ужином. Остальные частично заснули, частично принялись негромко разговаривать. Ревок погромче включил было плейер, где оказались записаны какие-то вполне внятные песни, но Йерикка потребовал, чтобы он вырубил прибор.

От одежды валил пар. В хижине было душно и сыро, хотя и тепло. Разговоры по мере того, как ребята расслаблялись, утихали, превращались в бормотание.

Олег чувствовал бы себя совсем хорошо, как в обычном походе после трудного дня, когда много прошагали, забрались под крышу и вокруг друзья. Но мешала ссора с Гоймиром. Тот на бывшего друга не смотрел и не заговаривал с ним. Олег пытался тоже его не замечать, но получалось плоховато. Чёрт возьми, на Земле тоже случались между мальчишками конфликты и даже драки из-за девчонок! Но, как правило, потерпевший поражение на любовном фронте соперник не уходил в глухую оборону во всех остальных делах. Олег начал сомневаться, что попроситься в отряд к Гоймиру было хорошей идеей – оказывается, тяжело жить рядом с человеком, который тебя терпеть не может и не скрывает этого!

Чтобы отвлечься от надоедливых мыслей, Олег повернулся к Йерикке – тот сидел со скрещёнными ногами и смотрел в огонь спокойными глазами.

– Ты про эту хижину знал?

– Она есть на карте, – кажется, Йерикка тоже был рад отвлечься от каких-то своих мыслей. – Но я про неё слышал. С ней связана одна история… – Олег улёгся поудобнее, давая понять, что ему интересно: – Во время восстания её построил твой земляк. И умер в ней. От болезни… или от одиночества.

– Одиночество – тоже болезнь, – тихо сказал Олег. Йерикка посмотрел немного удивлённо и кивнул:

– Наверное… Вон, смотри.

Он достал из костра головню и протянул руку в сторону, к стене, освещая её кусок. И Олег увидел чёткие буквы кириллицы, обозначенные въевшейся в камень копотью: «Не всё ли равно, за что воевать?!» Секунду головня освещала надпись дрожащим светом, потом – полетела в огонь.

– Это оставил он, – пояснил Йерикка. – Я часто думаю, что было с ним? Он сделал что-то страшное, бежал сюда, подальше от войны – и тут воспоминание и разочарование убили его… А ещё я думал, сколько правды было в его словах? Перед смертью люди обычно говорят правду… или то, что им кажется правдой. Мне всегда нравилась история. Не история вообще… а нравилось думать об отдельных людях, об их судьбах, привязанностях, желаниях… Иногда я пытаюсь представить себе всех людей, которые жили на протяжении тысячелетий. И добрых, и злых, и равнодушных… В разные времена – разные обычаи, даже правды разные. Представь себе, что сейчас посторонний человек узнал бы о нашей войне – чью сторону он бы принял?

– Как чью? – удивился Олег. – Я же…

– Твой дед воевал за нас, – напомнил Йерикка. – Ты уже не был посторонним, когда попал сюда… А кто-то другой мог бы увидеть нас тупыми дикарями, воюющими за дикарские обычаи и законы. Тупыми, жестокими, неразумными… И принял бы сторону данванов. Или – ещё хуже! – решил бы, что между нами вообще нет разницы, а значит – всё равно за кого воевать…

– Да ну тебя… – вырвалось у Олега. – Зачем ты мне это говоришь? Как это – нет разницы?!

– А вот так, – Йерикка слегка потянулся и засмеялся. – Представь себе – попадает сюда совершенно неподготовленный, посторонний человек. И видит, как мы сегодня истребили стрелков на тропе, как добивали раненых… А потом – как данваны жгут восставшую лесную веску… Ну и где разница? В чём? Чем мы лучше? И лучше ли мы? Или всё дело в том, как нас приучили видеть? А родись ты и я в данванских семьях – мы бы считали горцев жестокими погромщиками и разорителями, как в сериале «Птицы войны» – есть на юге такой, про отважных данванских пилотов и благородных «братьев меньших» – горожан с юга, которые добровольно вступили в горные стрелки. Вот там горцы – ты бы видел! Вот и получается, что данваны правы – нет на свете ни добра, ни зла, а есть только взгляд на вещи. Сторона, на которой стоишь.

Олег сердито сопел. Потом вдруг спросил:

– Если я сейчас встану и уйду – меня будут удерживать?

– Нет, – с искренним удивлением ответил Олегу Йерикка.

– А почему я не ухожу?

– Не знаю, – улыбнулся рыжий горец. – По глупости?

– Хрен с ним… Ты почему не уходишь?

– Я? – недоумённо спросил Йерикка. – А совесть? – ответил он без рисовки.

– А если бы тем, кто против нас, предложили разойтись по домам – они бы что сделали? Только в жизни, а не в кино? Им бы тоже совесть не позволила?

– Шутишь?!

– Ну вот и весь спор, – махнул рукой Олег. – Мы воюем за совесть. На своей земле. А их или гонят насильно – или они идут грабить чужую. Ну и как может между нами не быть разницы? А всё остальное – мне Бранка хорошо объяснила в своё время. Это, туману напускают, чтоб люди добро и зло разучились различать. И ты, между прочим, об этом говорил.

– Говорил, – согласился Йерикка. – Да ты не обращай внимания, это я размышляю вслух… Прав ты, конечно.

– Да это не я, это вы правы! – возразил Олег. – В моих местах как раз мнение бытует, что в любой войне виноваты обе стороны и справедливых войн не бывает.

– Как же вы там живёте?! – то ли в шутку, то ли всерьёз ужаснулся Йерикка. Олег развёл руками:

– Да так… Время дурное.

– Времена не выбирают, в них живут и умирают, – грустно оказал Йерикка. Олег кивнул:

– Это я слышал. Верно… Но мы можем выбирать, как нам жить и умирать. Вот я и выбрал, а от того, как мы живём и умираем, меняются сами времена… О блин, я начал философствовать! Что осталось – научиться играть на гуслях и отрубать головы мёртвых врагов? Этот мир пагубно воздействует на мозги, точно. Я рациональный мальчик из рационального времени, где ценности измеряются в баксах… надо это почаще повторять, а то совсем гикнешься… Мне поесть сегодня дадут, или тут все считают, что на ночь вредно наедаться?

– Вольг, Святомир, Данок, – скомандовал Гоймир, – на подмену. Ужин оставим вам… А ну-ка – есть и ложиться, одно по утру за зевотой не различим ничего!

Выходить под дождь не очень хотелось, и Олег подосадовал на Гоймира. Впрочем, как месть такой шаг – поставить его часовым перед едой – был бы слишком мелким, и Олег поднялся, как и все названные, оделся, перебрасываясь шуточками с остальными – и вышел под дождь.

Странно, но белая ночь всё равно оставалась достаточно светлой, хотя у дождевые тучи буквально лежали на перевалах да и ниже. Распрощавшись с «товарищами по несчастью» Олег отправился к своему посту – менять Тверда, который, конечно, совсем вымок и замёрз.

Мальчишка шагал, почти не прячась – камни, дождь, сырость, всё это создавало трудности не только для визуального наблюдения, но и для техники, которой, судя по всему, обладали данваны. Высохнуть толком одежда, не успела, мокнуть оказалось не так уж страшно. Правда, настроение после непонятного разговора с Йериккой так и не исправилось, а тут ещё лезли мысли о Бранке… и потом пришла ещё одна, пугающая мысль – Олегу по казалось, что воспоминания о здешних прошлых, событиях вытесняют из памяти воспоминания о доме, о родителях. Август начался, что они там? На миг вспыхнула острая досада на себя – и чего он ввязался в это дело?! Страшно подумать, а если его правда…

Думая обо всём этом, Олег не переставал, тем не менее, смотреть по сторонам. Почудилось движение – оказалось, большой песец драпал от человека, мелькал, оборачиваясь, среди камней… Ну, по крайней мере, тут есть не только враги, мокрые облака, мшистые камни и вереск…

Впереди показалась острая глыба, возле которой должен был лежать Твёрд. Заметить его Олегу не удалось, как ни старался – отлично. Представляя, как тот обрадуется смене, Олег пискнул по-мышиному. Ответа не было – он повторил сигнал.

Ноль реакции. Что он, уснул, что ли?! Олег обошёл камень – никого. И только обходя глыбу второй раз, мальчишка понял, что Твёрд уснул очень крепко.

Край плаща и нога в чуне торчали из-под вереска чуть в стороне от камня. Сперва Олег не понял, как это могло быть, а потом, холодея, разворошил кустики – кто-то искусно прикрыл ими лежащего на спине Тверда, вот только поторопился…

Горло часового было перерезано от уха до уха – в один мах, точно и ровно, как бритвой. Крови не было – её смывал дождь, и разрез чернел, как широкий приоткрытый безгубый рот. Оружия убитого никто не трогал.

Олег не ощутил страха. Он лишь отпрянул и присел за камнем, оглядываясь и прислушиваясь. Промытая дождём рана на горле Тверда по-прежнему стояла у него перед глазами, но это был не страх, нет.

Твёрд умер недавно. На дожде он ещё не успел остыть. Тот, кто его убил, был не просто вражеским солдатом – такой не смог бы подобраться к горцу, чуткому, как зверь. И убийца был не далеко. Вернее всего, он даже видел его, Олега.

А кто идёт за снимающим часовых?!

…Вереск спас Олега – и, наверное, всю чету. Ещё не восприняв толком шороха, Олег пригнулся и перекатился через плечо, а удар, который должен был снести ему голову, пришёлся в камень, высекая бледные искры.

Олег вскочил быстрым движением, продолжавшим кувырок.

Напавший на него стоял в трёх шагах, не дальше – ростом чуть повыше Олега, одетый в какой-то пятнистый балахон невообразимого цвета, у которого непонятно где начинались и кончались штаны, куртка, капюшон, маска; в прорезях её поблёскивали серые глаза. На широком ремне висели какие-то штуки, но в правой руке – клинок над плечом – убийца держал то ли меч, то ли тесак: короче меча Олега, но шире, с лезвием в виде лаврового листа.

Вот и всё, что успел рассмотреть Олег. Чутьё заставило его отпрянуть в сторону, одновременно выхватывая меч и камас.

Вовремя. Сверкающий, отточенный до бритвенной остроты диск с отверстием посередине – непонятно, откуда он и взялся в левой руке нападающего! – с тонким злобным посвистом сорвался с его пальца и отлетел от камня. «Вот чем он убил Тверда!» – мелькнула мысль, а потом стало уже не до мыслей.

В каждом движении, в каждом повороте тела нападавшего сквозила странная, безжалостная пластика. Он тёк, словно был сделан из воды, непонятным образом удерживающей человеческую форму и не утратившей своих свойств. Воплощённая смерть надвигалась на Олега – существо, не осознававшее своей гибельности, потому что гибельность эта стала неотъемлемой частью натуры. Широкий клинок казался продолжением руки… и одновременно, как это ни дико звучит, нападающий сам был частью клинка. Олег не мог вонять, кто главный в этом союзе. Движения оружия и неотрывный взгляд серых глаз гипнотизировали и подавляли волю. Олегу стоило больших усилий сбросить липкую паутину оцепенения – и атаковать первым.

Противник скользнул назад и вбок. Из его левого кулака вырос широкий прямой клинок – короче первого. Разворачиваясь в почти балетном повороте, он отвесно и рассчитано ударил оружием в правой – и выбросил вперёд ногу, впечатывая её в голень Олега. Если бы не камас – Олег был бы зарублен сразу. А так – падая, он успел отразить удар клинка и, откатившись, вскочил, заставив себя превозмочь боль.

Удар сыпался за ударом. Казалось, что бой для этого молчаливого существа – не цель, а способ существования. Олегу удавалось защищаться, он поминал добрым словом Йерикку, но понимал, что устанет раньше. В какой-то момент просто запоздает поднять меч – и не отобьёт удар.

Они сражались лицо в лицо, топча и приминая вереск, скользя на камнях. Судьёй был дождь. Олег слышал профессионально-экономичное дыхание врага и это, как ни странно, нервного успокаивало: враг был живым, из плоти и крови.

Широкий клинок вскользь полоснул по левому плечу – толстый плащ распался, как переспевший арбуз под ножом. Заточка у оружия была превосходная!

«Отскочить и выстрелить, – подумал Олег. – А если его приятели совсем близко? Если он меня убьёт – нашим конец, я и так успел чудом, он наверное услышал мои шаги издалека и затаился… Что же делать?!»

И тут он понял – что. Единственно возможное «что».

На этот раз он сам прыгнул под удар – то, за что в земном фехтовании предупреждают «обоюдная атака!» Камасом в левой взял вторую защиту против широкого клинка врага, с силой отведя его в сторону и заблокировав, а сам одновременно чуть развернул корпус назад и поймал удар короткого ножа в левой врага, зажав его руку под мышкой.

Меч Олега был направлен от бедра, концом вверх. Скруглённым здешним концом, хотя и непригодным для уколов, но отточенным до бритвенной остроты. Бросившись вперёд нападающий сам наделся на клинок – до медного огнива. В руку отдало до плеча, её повело назад… Олег удержал её у бока.

Близко-близко Олег увидел спокойные глаза – ни боли, ни вообще какого-то выражения. И поспешно отскочил, замахиваясь изогнутым клинком камаса.

Но никакой нужды в этом не было.

Нападающий стоял так, как оставил его Слёг – левая рука вытянута вперёд, правая отведена в сторону, ноги расставлены. Но всё было кончено. Вогнанный до упора меч торчал слева между рёбер, комбинезон промокал от крови. Потом вздрогнула и пятном потемнела маска, а через секунду с нижнего её края медленно закапали струйки. Стоящий то ли булькнул, то ли кашлянул, то ли вздохнул… и начал падать, не выпуская своего оружия – на бок, показывая вышедшее сзади окровавленное лезвие. Оно и помешало убитому опрокинуться на спину – он застыл в неудобной, полувисячей какой-то позе, из-за чего казался живым, силящимся встать.

Запалённо дыша, Олег опустил камас в ножны и несколько секунд стоял, жадно втягивая сырой воздух. Дождь хлестал по лицу. Надо было забрать меч, и Олег, внутренне сжимаясь, шагнул вперёд.

Он нагнулся, но не успел даже дотронуться до рукояти. Ему послышалось, что убитый что-то сказал.

Волосы встали дыбом на голове у отпрянувшего Олега. Он в ужасе смотрел, как правая рука лежащего заскребла сырой вереск, потом – поднялась, пошарила, стянула капюшон вместе с маской, пропитавшейся кровью. Олег увидел узкое, загорелое лицо парнишки немного постарше самого себя. Серые глаза смотрели прямо в лицо Олегу. Окровавленные губы шевельнулись:

– Так много людей… на самом деле вы – последние… – услышал Олег. – Спаси… бо… Вот… и… всё… – он оскалился и вытянулся. Голова свесилась до земли на плечо. Жёлтые, яркие волосы – таких Олег никогда, не видел – резко потемнели, по ним стекал дождь. Кровь изо рта, остановилась.

Олег несколько раз облизнул губы, не сводя глаз с мёртвого лица. Потом решительно нагнулся и, взявшись, за рукоять меча, потянул. Клинок освободился неожиданно легко, а мертвец окончательно упал на спину – мягко, неслышно. Кровь на его лице начал быстро размывать дождь. Две прозрачные лужицы почти сразу скопились во впадинах глаз.

Олег отвернулся.

* * *

– Это хобайн, – Йерикка поднялся с колена и внимательно осмотрелся. – Засада впереди ждёт его сигнала… Тебе повезло. Вольг. Очень повезло.

– Я это уже понял, – угрюмо ответил Олег. И посмотрел в ту сторону, где ребята молча стояли над телом убитого Тверда, для которого первый день войны оказался последним. Вспомнилось, как он говорил, улыбаясь – совсем не давно: «Помирать… коли оченно возжелается…» – Вот и всё, – вырвалось у Олега.

– Что? – Йерикка снял головную повязку, выкрутил её, опять натянул, прижав ею свои рыжие волосы, чтоб не лезли в глаза. Посмотрел вверх и задумчиво сказал: – Кто-то забыл надеть штаны…

– Хобайн – это их славянин-воспитанник? – вспомнил Олег.

– Можно и так сказать, – согласился Йерикка. – На стороне противника их сейчас против нас полный фоорд. Порядка пяти тысяч.

– И всё… ну, такого возраста? – мотнул головой Олег. Йерикка удивился:

– Нет, почему? Взрослые, конечно… Таких они используют на спец-операциях. В том числе – для снятия часовых… Гоймир!

Воевода-князь подошёл, положив руки на висящий поперёк груди ППШ.

– Засада впереди, – предупредил Йерикка. Гоймир поморщился:

– Сам дошёл… Тверда схороним и через горы по тропам полезем, перевалом не пойдём. Пусть одно той порой нас вытропят.

– Где хоронить будем? – спросил Олег. – Тут же нет места…

Он не ожидал ответа от Гоймира, но тот ответил – правда, глядя в сторону:

– Под камень положим, где он смерть принял. Доброе место…

…Ветер не утихал. Тут, на высоте, он вылизал камни и лёд до зеркального блеска, отполировал их и сносил снег, не давая ему задерживаться, лечь, швыряя снизу в лица. идущим людям – словно мало было того, который летел сверху с тем же ветром! Зато между камней и на тропе слой снега доходил до колен, и Олег, выдёргивая ноги из этого белого болота, ощущал, как всё больше и больше охватывают его беспомощная злость, и отчаянье. «Пропали! Не выбраться!» – билось в висках. Он смахивал рукавом капли талой воды с лица – капли мешались со слезами. Олег плакал не от страха или жалости к себе – угнетало до слёз чувство беспомощности. «А где-то внизу… тепло… солнце,» – вяло подумал он и почувствовал, что его поднимают. Он не понял, кто поставил его на ноги – капюшон плаща мешал разглядеть лицо горца.

Где-то вдали, за их спинами, вдруг послышался мощный, нарастающий гул, пугающий своей неотвратимостью. Потом докатился мягкий, но могучий удар – в спину ощутимо толкнуло, как при взрыве, волной спрессованного до твёрдости воздуха.

Они втянулись под прикрытие валунов – гранитные исполины высились стеной на пару саженей. Тут было потише, снег шёл через верх, и казалось – обманчиво – что находишься в каком-то шатре с белыми стенами. Все прислонились к камням, выдыхая облачка пара из-под капюшонов, раздался приглушённый кашель, звякало оружие, но никто не разговаривал – лишь сипело из многих глоток сорванное дыхание.

Гоймир хрипло сказал, полузакрыв глаза чёрными от недосыпа и усталости веками:

– В пору поспели… Лава сошла… – он улыбнулся, на губах из трещин выступила кровь. – Если кто и поспешал по следу – свело их… – он вытер кровь крагой, моргнул, сплюнул.

– Нас тоже сведёт, – тускло ответил кто-то. – Им добро – их хоть в тепло утащило. А мы тут одно… окочуримся.

– Заткнись, – сказал Йерикка. Проваливаясь в снег, прошёл до конца каменной гряды, выглянул в снежную мглу.

– Не потишало? – спросил Гоймир. Йерикка покачал головой, возвращаясь, ударил по руке Богдана, потянувшегося к кожаной фляжке анласской работы. Тот уронил руку, сел в снег и заплакав, вытирая лицо локтем. Йерикка пнул его ногой в бок, потом ударил ножнами по спине:

– Встань, сопляк! Быстро!

Богдан поднялся, привалился к камням, достал негнущимися пальцами «вальтер»:

– Кончу тебя…

– А, – отмахнулся Йерикка. Подбросил пулемёт на плече и пошёл к Гоймиру. Богдан выстрелил ему в спину, промахнулся. Йерикка даже не повернул головы.

Олег, оттолкнувшись плечами, пошёл следом, проходя мимо Богдана, ударил его в подбородок. Тот неловко сел в снег опять, выронил пистолет, стукнулся затылком о камень.

Олег подошёл к совещавшимся Гоймиру и Йерикке. Позади шмыгал носом, копошился в снегу, разыскивая пистолет, Богдан, сплёвывали и шумно дышали остальные.

– Что там? – коротко спросил Олег. Йерикка ответил:

– Если в ближайшие полчаса не найдём себе убежище на ночь – подохнем. Или сядем и не встанем уже, или на тропе занесёт… Гоймирко, ребята садятся. Прошлую ночь почти не спали, потом считай двадцать вёрст по горам… Гоймир, не отвечая, смотрел в круговерть снега. Тихо ответил:

– На рисунках пещер нет. Только скалы одно…

– Попросимся переночевать к волотам в камень, – сказал Йерикка, – лишь бы не под камень.

– Идти надо, – решился Гоймир. – Й-ой, поднимаемся, встаём! Всё!

Йерикка пошёл в конец колонны. Олег не переставал удивляться его выносливости. Рыжий горец был совершенно неутомим – а сейчас ещё и беспощаден. Тех, кто успел усесться и не хотел вставать, расслабившись и уже погрузившись в оцепенение, легко переходящее в смерть, он бил наотмашь мечом в ножнах, выплёвывая ругательства – порой совершенно бессмысленные, но остервенелые. В ответ ему тоже неслась ругань, но беспомощная. Подняв всех, Йерикка пристроился последним и пообещал: