Текст книги " Красный вереск"
Автор книги: Олег Верещагин
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 38 страниц)
– Кто упадёт – прикончу тут же! – не поверить ему было трудно…
… Наверное, о таких переходах потом сочиняют былины. Или складывают? Тут ничего не надо сочинять – всё правда… Может, и про них сложат – сейчас Олега это мало интересовало. Снова лупил в лицо беспощадный снег. Олег, стиснув зубы, пёр на одной гордости, как плуг – тут было по бёдра – полуволоча Богдана. Тот еле передвигал ногами, бормоча:
– Помрём… все помрём… боги, боги…
Грозить ему смертью или стыдить было бесполезно, Олег пыхтел и тащил его, хотя не вполне понимал, почему сам движется. А преследователи сейчас лежат под снегом… им не надо идти… снег тёплый, толстый… там нет ветра и холода… там тихо и тепло…
…– Вольг, оправо возьми!
Ах,да! Олег зашёл шагов на пять от тропы. Казалось, идущую цепочку размывает ветер – то один, то другой вываливался из неё, забирал в сторону, проваливался в снег или падал на сколизи камней и льде. Гоймир по временам оборачивался и хрипло вскрикивал:
– Одно… ни единый… не помрёт! Я… запрещаю… то!
И все удивились и не поверили, когда он вдруг выбросил руку вперёд и выкрикнул:
– Пещера!
…Это было сильно сказано. На пещеру увиденное воеводой не тянуло – просто расщелина в скале, узкая и невысокая. Но ветер туда не задувал, и это оставалось главным.
Радоваться ни у кого сил не оставалось, выяснилось, что в расщелине «паркетом» (это Олег так определил) могут поместиться десять человек. Но это уже никого не интересовало и не смущало. Мальчишки поспешно побросали часть плащей на пол и легли – пятеро ногами к выходу, пятеро – головами между их голов, ногами – вглубь расщелины. Остальные девятеро улеглись на товарищей сверху – и вся эта куча закрылась оставшимися плащами,
Трудновато в это поверить, но никто не шевельнулся, чтобы расположиться поудобнее. Меньше всего их сейчас волновало, что кто-то кому-то давит локтем на горло, что в живот упёрлась рукоять пистолета, а чья-то чуня упёрлась тебе между ног. Сил пошевелиться не оставалось, и обтекающая талой водой одежда не казалась неудобством.
Олег лежал между Йериккой и Рваном, голова его оказалась зажата головами Богдана и Холода. Сверху навалился Морок. Было душно, сыро, пахло мокрой тканью, потом, сырым металлом, коже и талой водой. Снаружи вовсю уже свистел, и ревел буран, по ногам немного тянуло. Дышать оказалось трудновато, вокруг тоже тяжело дышали остальные. И всё-таки Олег чувствовал, как его с каждой секундой всё больше и больше охватывает счастье – оттого, что он просто жив!
Он уже засыпал, покачивался на мягчайшей перине предсонной дрёмы, когда ему в щёку толкнулся горячий шёпот Богдана:
– Во-ольг…
– Умм… – отозвался он. И пошевелился, насколько это было возможно, чтобы показать – не спит.
– Прости… Вольг?
– Ага. За что? – сонно спросил Олег, стараясь удерживать себя на грани сна и бодрствования, чтобы и говорить, и иметь возможность заснуть в любую секунду.
– Так ты ж… ты меня одно спас… – услышал Олег шёпот младшего мальчишки – смущённый и растерянный какой-то.
– Когда? – вяло отозвался Олег. Он не соображал, о чём говорит Богдан, а задумываться было невыносимо лень.
– Ну… на тропе. Повис я на тебе, как мешок… – было слышно, что молодому горцу стыдно. И Олег, вдруг проснувшись рывком, вспомнил прошлогодний поход и младшего мальчишку, свалившегося в болото. Олег вытащил его. Мальчишка был так напуган, что даже не плакал, когда Олег, сам перепуганный, тащил его на берег – и только прижимался к Олегу, глядя испуганными глазами на колышущуюся поверхность болотины. А может быть, он просто не понял, что мог погибнуть… и лишь потом его начала бить крупная дрожь, хотя он уже отогрелся и даже обсох возле с бешеной скоростью разведённого Олегом костра…
Землянин вдруг испытал короткий, но острый прилив нежности, забыв, что Богдан не так чтоб уж намного младше. Он повернул голову и тихо сказал:
– Ладно тебе. Давай спи.
Закинув руку за голову, он нашёл ладонь Богдана и чуть сжал её – на секунду ладонь окаменела, но потом расслабилась, и Богдан, вздохнув коротко, уткнулся носом в плечо Олега. Уже сонно сказал:
– Угу… благо… – и почти сразу задышал спокойно. Олег осторожно высвободил свою ладонь. Пробормотал:
– Защитник слабых, оскорблённых и униженных…
Стало смешно. Он провалился в сон раньше, чем перестал улыбаться…
…Они спали и не видели, что буран улёгся, и теперь падал тихий, густой и сухой снег, кружившийся в синем воздухе. Он залетал и в расщелину, постепенно покрывая белым лёгким слоем плащи горцев, закостеневшие от дыхания. Стены расщелины подёрнулись тоненькой плёночкой льда – дыхание двух десятков спящих, пробиваясь сквозь ткань, превращалось в конденсат, оседавший на камне и замерзавший.
И в конце концов в тихом белом, царстве не осталось уже ничего, кроме красных скал, что нарушало бы общую картину мрачного и величественного покоя – покоя смерти. Казалось, горы затихли и погрузились в сон, загнав людей в убежище и вновь доказав свою силу. Немигающее Око Ночи в полном блеске сияло над снегами. Красным отсвечивало висящее у горизонта Солнце.
Смотрела с небес в расщелину звезда. Не взгляд – холодная и внимательная, как Смерть.
* * *
Олег проснулся от того, что по разогревшемуся телу потянуло холодом, Он завозился, не понимая, где находится – было темно, душно, давила какая-то тяжесть, кругом хрипло дышали люди – и вдруг послышался весёлый возглас Гостимира:
– Й-ой, поднимайтесь! Родину снегом заносит!
Спихнув с себя живой груз, Олег треснулся головой в твёрдую крышу. Пока он размышлял, куда делись пледы, по нему резво проползли, больно пихаясь, двое или трое, а по глазам резанул белый, беспощадный свет…
…Мальчишки один за другим выползли, наружу – лица у всех были красные, распаренные, глаза розовые, как у кроликов. Следом валил пар, первый вдох на свежем воздухе врезался в лёгкие, как нож. Олегу при виде товарищей вспомнился Михаил Евдокимов: «После бани морда красная…» Плащи спеклись, их завалил толстый слой снега. Рядом с Гостимиром снаружи уже выплясывал Хмур, выкрикивая:
– Да выникайте скорей, одно куры сонные! Окоём каково – красотища!
Он был, пожалуй, прав. Снег перестал. По склонам: гор сияли алмазные россыпи – полыхал под солнцем выпавший за ночь. В мире было безлюдно и тихо. Олег услышал негромкий шёпот:
– Нарисовать бы то… – посмотрел вбок и увидел восхищённые и зачарованные глаза Одрина. Художник смотрел на окружающий покой, не дыша.
Это было, конечно, очень трогательно и романтично. Но вот только Олег почувствовал, как его начинает потряхивать. Волглую одежду – вообще не зимнюю! – прохватил, холод, он поспешно потянул свой плащ, и из-под него вывалился Йерикка. Посмотрев снизу вверх на Олега, он прохрипел:
– Ты выглядишь, как я себя чувствую.
– Отдай плащ, – сердито сказал Олег. Оный плащ превратился в некое подобие кровельной жести. Йерикка, не вставая с корточек, начал умываться снегом.
– А мы часов шесть спали, – заметил он. Талый снег скользил у него по липу и ладоням. Олег кивнул. Он, если честно, уже начал ощущать, что и в самом деле прошло часов шесть… и крупной рысью направился за ближайшие скалы, где буквально уткнулся в спину Резана, стоявшего со счастливым и умиротворённым лицом передом к камням.
– Далеко ли? – осведомился Резан. – Забито, прыгай подальше.
– Чтоб вас, – буркнул Олег, метнувшись вбок.
Девятнадцать мальчишек продрыхли совершенно неподвижно, да ещё и вповалку, в самом деле не меньше шести часов, поэтому все испытывали настоятельную потребность «отлить», и снег вокруг места лагеря вскоре украсился пятнами – во-первых, неэстетичными, во-вторых, демаскирующими.
Холод ощущался с каждой секундой всё сильнее, и горцы собрались у расщелины, жуя копчёную рыбу из неприкосновенного запаса, щедротами их собратьев на востоке оставшегося нетронутым.
– Одно, мы тут не стать чтоб долго, – Гоймир кутался в отмякший плащ, – а уж в говне об колено.
– Тверда жалко, – вздохнул Морок, поправляя ремни со снаряжением. – Как дальше станем?
Гоймир, вытирая губы крагой, огляделся вокруг прищуренными от снегового блеска глазами:
– Тааа… Вон тот одинец – за Длинной долиной – Слёзная гора. Об лево – Белое взгорье… – он нахмурился, припоминая. – Коли идём промеж них, так будем…
– …у озера Светозарного, – дополнил Йерикка, – а за ним – Дружинные Шлемы и Птичья река… По-моему, так и следует идти – и по возможности никогда сюда не возвращаться.
– Коли идём – то одно быстро, – вмешался Гостимир, часто облизывая губы. – Гляньте – буран на Слёзной. А её не зря так прозвали.
– Не зря, – кивнул Гоймир. В его взгляде появилась озабоченность.
Олег вгляделся в видневшийся километров за сорок на западе седоголовый пик. Мрачные тучи облегли его вершину и медленно, но верно, скользили вниз по склонам. Да, там бушевал буран покруче ночного здесь…
– На Птичьей можно станом стать. – решительно кивнул Гоймир. – Пошли. И попросим богов, чтоб дали нам не видеть наперёд этих мест.
– В обгонку с бураном – то забава что надо, – сказал Данок. Резан пихнул брата в снег, и, пока тот барахтался, посоветовал:
– Одно помысль, что все гонятся следом – тебя и фрегат данванский не настигнет!
Уже привычно выстроившись в цепочку, горцы двинулись через снег…
* * *
Небольшая веска Пригорки стояла в этих местах уже лет сто – с тех пор, как на опустевшие после большой усобицы земли горцев пришли с юга лесовики. Одиннадцать добротных пятистенков предпочли бы оставаться нейтральными и в этой войне, как остались нейтральными в дни Большого Взмятения. Какое-то время это удавалось и сейчас… но подобная самостоятельность никогда, не держится долго.
Сначала в веску ворвался отряд горных стрелков, вытрясший начисто всё съестное. Стрелки перепороли всех мужиков, парней и мальчишек от двенадцати лет без верхнего предела шомполами, повесили на воротах войта и убрались. Очень спешили. А вот пришедший следом хангарский отряд никуда не спешил – он встал в Пригорках постоем и взялся за дело основательно. Два десятка кривоногих плосколицых чужаков жрали за две сотни, словно у каждого было по дюжине ртов, курили какое-то зелье из коротких трубок, а потом долбили из огнестрельного оружия по донам и сараям, но самое главное – не давали проходу ни девушкам и женщинам, ни мальчишкам. Деревенского священника, попытавшегося воздействовать на разорителей словом божьим, хангары утопили в выгребной яме, а его семью спалили вместе с небольшой церквушкой.
Жители вески терпели безобразия с подобающей христианской кротостью. Ровно неделю. А в светлое Христово воскресение сыпанули в молоко утреннего надоя чемерицы – и не успевших прогадиться по-настоящему хангаров без единого выстрела подняли на тройчатки. На чём и успокоились – а зря, потому что присланный опять-таки хангарский отряд под командой офицера из славян немедленно приступил к наведению порядка. Пытавшихся сопротивляться перестреляли, почти всех остальных позагоняли в самый большой дом, заколотив ставни на окнах и двери – а сами взялись методично обыскивать Пригорки, поджигая одно обшаренное строение за другим…
…Андрей метнулся от плетня к овину. Хангар лязгал, топал следом, а за сараем дико кричала сестра и хохотали насильники.
– Ма-альчик… – позвал хангар. И почмокал языком, – Иди сюда, – он говорил почти без акцента. – Я не обижу…
«Господи, помоги!» – затравленно подумал Андрей и, сжавшись в комок, рванулся из-за овина – мимо опешившего хангара. Ухнув, тот схватил… воздух. Обвешанный доспехами и снаряжением, хангар был природным всадником и неплохим бойцом, но никаким бегуном – и ни за что не догнал бы босого и одетого в одну рубаху мальчишку. Но, вспрыгнув на забор, отделявший огороды от речушки, мальчишка поскользнулся на жердине, упал в траву – и не успел даже вскочить.
Сопя и ругаясь по-своему, хангар пытался скрутить мальчишку. Андрей отбивался молча и отчаянно, лишь иногда вскрикивая от омерзения и ярости. Воспользовавшись тем, что хангар шире расставил для упора ноги, мальчишка изо всех сил впечатал колено под болтающийся кольчужный фартук…
– Вввууй… – выдохнул бандит, выкатывая глаза и складываясь пополам. Правой рукой он потянул из ножен саблю. Андрей прыгнул к забору, рванул слегу, отчаянно крикнул:
– Убью! Не трожь, гад! – и раскачал дерево в руках.
Хангар попятился. Оставил саблю – клинок скользнул обратно в ножны. И, свирепо улыбаясь, перехватил в руки винтовку. Мальчишка прижался спиной к шатким слегам забора, сорвано дыша и глядя на чёрную точку ствола, качавшуюся на уровне груди.
Улыбка хангара стала ещё шире. Потом он хрипло булькнул и, выпустив оружие, поднёс руки к короткому ножу, возникшему под челюстью, в том месте, где была распущена шнуровка кольчужного воротника. Снова булькнул. И плавно завалился на спину, взрывая землю грядок сапогами.
Забор вздрогнул. Андрей уронил слегу, посмотрел вправо-влево, ещё не понимая, что произошло.
Четверо ребят постарше его – 13–15 вёсен – и одетые как горцы, стояли у забора с оружием в руках. Один – рыжий, как анлас, с пулемётом, пришлёпнутым сверху сизым блином магазина – спросил Андрея, говоря не как горец, а как горожанин:
– Что в веске? Данваны?
– Ка… ратели, – с трудом выдохнул мальчишка. И сел в грядку, обхватив голову руками…
– Сколько? – Йерикка тряхнул мальчишку за плечо. Яромир трижды прокричал совой – горцы, лежавшие под речным берегом, поднимались на ноги и перебирались через плетень. – Сколько карателей?! Ну же, говори!
– Десятка три… наших в доме заперли… – Андрей опомнился, поднял голову. До него дошло, что окружающие его люди явно не враги. – Остальные дома жгут… спасите, Христа ради прошу…
– Ясно, – чуть брезгливо ответил Гоймир. – Ну – пошли.
Горцы заскользили через огороды, словно бесплотные мороки-скажи, на ходу изготавливая к бою оружие.
Каратели, естественно, часовых не выставили – обороняться было не от кого. Это их и погубило. Горцы появились между подожжённых домов, среди рассеявшихся по веске ретивых поджигателей совершенно неожиданно и действовали молниеносно. Большинство хангаров были перебиты, трое плюс офицер – схвачены живыми.
Пока несколько мальчишек открывали двери дома, где были заперты уцелевшие жители, остальные собрались возле колодца, на сруб которого взгромоздился Гоймир с лицом прокурора Коржакова, разоблачающего деяния мафии. Пленных притащили, сюда же, но от хангаров толком ничего нельзя было добиться кроме завываний и бесконечных просьб пощадить, да ещё имени командира – Иван Вратников.
– Ты б видел, что делали они, – сказал, подходя, Одрин. Лицо художника было каменно-бледным. Олег тоже походил по веске и клял себя сейчас за дурость, пытаясь отогнать пропитанное средневековым ужасом видение тщательно и неспешно расчленённой и освежёванной девушки с животом, вспоротым и забитым тлеющими углями – она оказалась ещё жива, пришлось её добивать. Поэтому совершенно спокойно Олег услышал, как Гоймир приказал:
– Смертью казнить.
Хангары совершенно покорно встали на колени – молча, ничего не пытаясь предпринять – и наклонили головы под мечи…
…Вратников не выглядел напуганным – скорей, разозлённым. Ему разбили лицо и превратили в лохмотья мундир, и сейчас он почти кричал в лицо Гоймира:
– Я с вами говорить не буду! Вы бандиты, малолетние преступники, вас ждёт скорое и справедливое наказание!
– А вам имя каково?! – выкрикнул Богдан. Горцы загудели; выкрики и плач по всей веске усиливали впечатление.
– Находники!
– Убойцы!
– Выродки!
– Да свести его и делу конец!
– Мы служим законному правительству, – прокричал в ответ Вратников, – которое пытается установить на планете мир и спокойствие! А такие, как вы – это просто помеха! Мы находимся тут по просьбе…
В ответ, заглушая его слова, раздавался уже настоящий рёв молодых глоток:
– То земля наша!
– Наша!
– Мы вас одно кончим, раз сами не уберётесь!
– Под меч его!
– Тихо! – рявкнул Гоймир, вскинув руку. – Судом его судить будем. Как я князь – так я скажу. Прощенья ему нет. Прав не велит прощать убойц – он и есть убойца. Прав не велит прощать перескоков – он и есть перескок, выжлок данванский, хуже хангара. Прав не велит прощать нечестных находников – он и есть находник из находников. Законом Права – смерть ему?
– Вы просто глупые щенки, играющие в старинных воинов! – закричал офицер, подавшись вперёд. – Очень скоро от вас и головешек не останется! И…
– …и одно ты наперёд умер, – с этими словами Гоймир обрушил чекан на лоб Вратникова…
…Горцы решили заночевать в веске – благо, местные не знали, куда усадить и чем угостить своих спасителей. После горного перехода и предшествующих ему событий тепло и домашний уют уцелевших домов Пригорков казались раем. Горцы разместились в двух пятистенках, и молодёжь, совершавшая сюда паломничества, кажется была не против завтра уйти вместе с ними.
Это, конечно, было здорово – видеть раскрытые рты своих ровесников, перемигиваться с красивыми девчонками, небрежно выставлять напоказ оружие… Но Олег никогда не был позёром, ему это быстро надоело. Скинув чуни, он улёгся на широкую лавку в тихом уголке и заснул, несмотря на продолжавшийся междусобойчик…
…Он проснулся ночью. Ребята в основном спали, местные разошлись. Йерикка сидел на скамье возле приоткрытого окна, на столе стоял его пулемёт. С другой стороны стола устроился Святомир – подперев голову рукой, он читал какую-то книжку. Гостимир, сидя со скрещёнными ногами на другой лавке, перебирал струны своих походных гуслей и напевал печально:
– Наши горы болью корчились —
Шарил грудь свинец, шею сук искал…
Выкормыши бед тенью призрачной
Праздник правили в долгих сумерках…
Наших братьев ветер выплюнул,
Отрыгнул огонь прелым порохом,
– Выструнили горцев псами выть в плену… – он накрыл струны ладонью, спросил: – Йерикка, спеть-то чего?
– А… – рыжий горец шевельнул ладонью, фривольно опёрся локтем на пулемётный приклад.
– Понял, – охотно согласился Гостимир, ущипнул струну и тихонько запел, улыбаясь:
– От заката до рассвета, мы сражалися —
Так у лавки ножки дубовы сломилися,
А под лавкой той полы порасселися,
Порасселися, провалилися —
С нею в нижнюю мы горницу свалилися,
Там и гости заполночны посмутилися…
– Годится?
Святомир отпихнул книжку и потянулся:
– Й-ой! Чего мне желается, кто угадает?
– Домой, – предположил Йерикка.
– Не-а… Вызнать, чем наши дела скончаются.
– А я и так знаю, – заявил Йерикка. – Ложился бы ты спать лучше!
Гостимир снова играл на гуслях что-то печальное, и Йерикка вздохнул:
– А этот и в Кощеевом царстве гусли сыщет. Если не можешь не бренчать – сыграй и спой что-нибудь…
– …ещё похабнее прежнего, – заключил Святомир.
– А добро, пожалуй, – Гостимир устроил гусли удобнее:
– А как шёл я мимо бани ввечеру —
Думал я – от повиданного помру…
– Хватит-хватит, – поспешно сказал Йерикка. – Дальше все слышали.
– Стережёшься за свой строгий нрав? – ухмыльнулся Святомир. – Добро, мы то и впрямь насквозь знаем.
Олег зевнул и сел.
– Не спишь? – спросил Йерикка.
– Да мне приснилось, что коту рядом половые органы откручивают, какой уж тут сон, – пожаловался Олег. – Эрик, что завтра делать будем?
– Спроси у Гоймира, – предложил Йерикка.
– Спрошу, – пообещал Олег, – вот ремни на чунях поглажу – и спрошу. Ещё бы, как опрашивать пойду, по пути не заблудиться. Проводишь?
– Остроумных дополна, – резюмировал Йерикка, – просто умных нету.
– Й-ой, дождь, – сообщил Святомир посмотрев в окно. Все остальные перебрались к нему и прилипли к окну носами. Дождь лил из низких серых туч, вспузыривая лужи на пустынной ночной улице.
– А вот прознать бы, как это, – задумчиво сказал Гостимир, – бежали они за нами, как хорт за косым. А потом одно отлипли разом? Неуж лавы испугались?
– Притомились, – предположил Святомир.
– Хохмач-самоучка, – под нос буркнул Йерикка.
– Мыслишь – не притомились?
– Да хватит вам, – Йерикка снова уселся спиной к окну. – Завтра и наговоримся, и устанем, и на дождь наглядимся так, что уши опухнут.
– Может, без дураков поговорим, – спросил Олег.
– Я, пожалуй, выйду, – вздохнул Святомир.
– А я, пожалуй, останусь, – высказался Гостимир. Йерикка поднял брови:
– Ты льстишь себе.
– Всё, понял, – поднял руки Олег. – Пойду досыпать, а вы мне сбацайте колыбельную. Что-нибудь из Сюткина… Не знаете такого? Дикари…
– Я, наверное, тоже пойду лягу, – потянулся Святомир.
Засыпая, Олег видел сидящего с гуслями на высоко поднятых коленях Гостимира и слышал его задумчивый голос:
…Может быть, Олегу это приснилось, а может, быть, он на самом деле проснулся ещё раз. Дверь была открыта, из неё тянуло сырой прохладой, и дождь шуршал по мокрому крыльцу. Серый полусумрак белой ночи, пронизанной его струями, лежал за дверью – без конца и края.
Йерикка стоял, опираясь спиной и ногой на косяк, скрестив руки на груди. Он разговаривал – тихо, но отчётливо – с каким-то человеком: из комнаты Олег видел только его спину, обтянутую пятнистой курткой… а вот голос был знакомый. Очень.
– Значит, они в самом деле отстали, – говорил Йерикка. – Что ж, ты принёс хорошее известие.
– Я был очень рад, когда меня направили сада, – тоже тихо ответил незнакомец.
– Верю, Чуж… или всё-таки Славко? – судя по голосу, Йерикка улыбнулся. Олег вспомнил – Чужой! Странноватый знакомец Йерикки!
– Брось, – между тем ответил Чужой, – мы вместе росли. Зачем смеёшься?
– Это я помни, – кивнул Йерикка. Чужой осторожно сказал:
– А может, ты всё-таки пойдёшь?.. Сновид был бы рад.
– Не сомневаюсь, – подтвердил Йерикка. – Только не хочу я… Хорошо, что увиделись. Ты теперь неподалёку будешь?
– Не я один, – обнадёжил Чужой. – Вот и утро скоро, мне уходить пора… Сейчас моё время – дождь.
– Славко, – тихо-тихо, Олег едва услышал, сказал Йерикка. – Ты пойми, я и вправду не могу. Вы, конечно, большому делу служите, а я – только племени. Но это моё племя.
– Ничего, – откликнулся Чужой. – Но жаль. Таких, как ты, даже среди наших немного. Особенно в это дождливое время, серое время… Береги себя.
– Береги и ты себя, – Йерикка встал прямо, оттолкнулся от косяка. Чужой сделал шаг с крыльца – под дождь. Струи воды вокруг него словно бы уплотнились, обрисовывая его силуэт серым контуром… пеленой… Потом этот силуэт начал ломаться, терять форму – только тень скользнула по улице.
Олег приподнялся на локте, собираясь окликнуть Йерикку, но вдруг обнаружилось, что тот трясёт его за плечо.
Дождь шёл, и дверь оказалась открыта, как во сне, но вокруг почти никто, не спал, ребята ходили по дому, что-то жевали всухомятку, перекликались, одевались, готовили оружие…
– Вставай, выходим, – Йерикка выпустил плечо Олега.
– Сейчас, – мальчишка сел на лавке. – А где Славко?
– Славко? – удивился Йерикка. – Какой? Мирослав, Твердислав?
– Чужой, – уточнил Олег. Йерикка засмеялся:
– Тебе приснилось что-то! Давай скорей, вся веска в горы уходит, а мы – по Птичьей к Светозарному.
– Так значит – ночью никого не было? – Олег заглянул в глаза Йерикке. Тот приоткрыл было рот, на секунду отвёл взгляд. Потом твёрдо посмотрел на друга и негромко сказал:
– Ты мне всё рассказываешь?
– Ясно, – коротко ответил Олег. И добавил: – Прости.
– Как ты говоришь – шевели поршнями, – Йерикка толкнул землянина в плечо кулаком.
– А что за название у реки – Птичья? – Олег сел на лавке. – Там что, много птиц?
– Особенно уток и гусей, – подтвердил Йерикка и повысил голос, обращаясь уже к остальным: – Скорей, скорей, побей вас Перун!
– Так думается – ему на той речке стол накрыли, – серьёзно сказал Гостимир, подмигнув остальным. А Краслав, вышедший на крыльцо первым, вдруг завопил:
– Й-ой, глянь, глянь!!!
Все разом, высыпали наружу, поднимая головы в низкое, дождливое небо.
Улица мигом опустела – люди разбежались по домам, и было отчего. Со знакомым гудением над нею ходил вельбот данванов. Грифон Данвэ с брюха, казалось, рассматривает Пригорки, пытаясь понять, куда делся карательный отряд, не вышедший на связь – и почему веска всё ещё цела?
Мимо Олега, державшегося за резной столбик, подпиравший навес над крыльцом, пробежал Йерикка. Выскочил на середину улицы, поднял на руках «дегтярь», упёр его прикладом в бедро. Широкая воронка ствола внимательно уставилась в небо. Олег видел его прищуренный глаз – Йерикка следил за вельботом, который, на миг зависнув над околицей, снова заскользил в улицу – быстрее, быстрее… Непрекращающееся гудение перекрыл пронзительный вой – и прибитая дождём пыль на улице взметнулась мокрым вихрем. Этот вихрь приближался к Йерикке.
«Дегтярь» в руках рыжего горца изрыгнул, прыгая, длинную очередь. Вельбот вильнул, подскочил, описал какую-то странную дугу – Йерикка, продолжая стрелять, поворачивался следом, потом замер, смеясь, с мокрым от промозглой взвеси, пропитавшей воздух, лицом; из ствола пулемёта шёл сизый дымок. Вельбот долбанулся в берёзки на склоне Слёзной и взорвался ослепительной магниевой вспышкой.
– Хвала!!! – заголосили, высыпая из домов, горцы. – Хвала! Рысь! Йерикка, посмеиваясь, менял диск, потом показал Олегу патрон с чёрной, окольцованной красным, головкой – бронебойно-зажигательный – и, стукнув прикладом о носок чуни, заявил:
– Вот так и впредь. Ясно?
– Как свет свят! – с хохотом завопили вокруг: – Хвала витязю!
* * *
Желание шутить и смеяться пропало у всех на первой версте. Дорогу к Светозарному над речным берегом развезло; все успели нападаться и извозиться, Морок грохнулся в воду, а Холод, ныряя за ним, вывихнул себе левое запястье. Короче говоря, к озеру подходила мокрая, грязная и унылая компания. Но, когда впереди показалась серая гладь, Олег – неожиданно для всех, а в первую очередь для себя – довольно бодро запел:
– Конь да путник – али вам не туго?
Как бы впрямь в пути не околеть?
Бездорожье одолеть не штука —
А вот как дорогу одолеть?!.
И у чёрта, и у бога
На одном, видать, счету
Ты, российская дорога —
Семь загибов на версту!
Нет ухаба – значит, будет яма,
Рытвина, прогиб или кювет!
Ох, дорога, – ты скажи нам прямо:
По тебе ли ездят на тот свет?!
Внимательно слушавшие горцы слегка приободрились и не очень громко, но дружно подхватили со смехом припев, а Олег допел последний куплет:
Ещё раз прозвучал припев. Пока распевали, все невольно ускорили шаги и сейчас находились у впадения Птичьей в озеро. Птиц тут оказалось в самом деле видимо-невидимо, но вместо того, чтобы охотиться, пришлось прятаться в камышах по грудь в воде – над берегом пролетела, четвёрка вельботов с направленными вниз стволами. И наконец, уже совсем мокрые, опять злые и усталые, ребята, подошли к развалинам древней крепости.
От когда-то мощной твердыни племени, владевшего долиной, остались лишь развалины, почти заросшие папоротником и каким-то местным кустарником. Над зеленью острым клыком высились развалины главной башни.
– Кожаны там, все уделали, – сообщил Ревок. – Туда лучше и нос не казать.
– Придётся, – возразил Гоймир. – Окоём надо глянуть.
– Я – сторона, – хмыкнул Ревок. – Одно – не просыхаем. Так ещё в добре-от по колено ходить.
– Я пойду, – вызвался Олег. Ему было интересно. Гоймир посмотрел мимо него. Ответил. Йерикка:
– Сначала надо место найти, где засесть. Тут подвалы…
…Подвалы в самом деле впечатляли. Крепость обрушилась не от времени, а в одночасье, когда соседи во время усобицы взяли её стены штурмом – и подвалы засыпало. Время и люди расчистили некоторые входы. Из-за их обилия горцев было бы трудновато запереть под землёй, даже отыщи враг место их стоянки.
Единственное, что хорошо – внизу не было дождя. А так тут оказалось почти так же сыро, как наверху, холодно, да ещё и темно. Свет факелов и двух фонариков выхватывал из темноты на стенах суровые лица – барельефы изображали забытых вождей и безымянных ныне героев племени, имени которого Рыси не помнили, как не знали и из-за чего началась и с кем велась усобица, его погубившая…
Люди тут не раз ночевали – в одном из залов с низким потолком возле очага в стене были сложены дрова. Они отсырели и только после того, как ими занялся Йерикка – у него получилось, но дерево всё равно горело со щелчками, шипением и брызгами, высыхая по мере сгорания. В подвале сразу же стало уютнее.
– Да, то не в пещере…
– Ну и не у лесовиков на перине-то…
– Кто на перине, а кто в овине…
– А то гнали тебя туда?..
– Да не гнал его никто – с девчонкой он перемигнулся…
– Й-ой, она хоть то себе была?..
– Помните ли – о прошлую зиму в Снегиревке одна-то рыжую двойню в подоле принесла?..
– Ты на что намекаешь?!.
– Так… одно за девять-то месяцев об тот срок единый в наших местах рыжий вроде и в Снегирёвку-то являлся…
– В рыло?..
– Воевода, будет темноту напускать, теперь как станем?..
– Увидится – развиднится…
Гоймир ничего не приказывал, но Олег встал и подхватил автомат:
– Пойду.
– Погоди, с тобой я, – Богдан вскочил на ноги. – Одиночкой ты там переломаешься…
…Летучие мыши-кожаны, должно быть, держались того мнения, что погода нелётная. Они беззастенчиво дрыхли на балках – словно кто-то увешал каменные брусья сотнями серых свёрточков. Но ни одна даже не пискнула, когда, мальчишки пробирались полуразрушенными лестницами на самый верх.
– Уоп! – Богдан перескочил провал. – Сюда шагай, тут виднее.
Олег предпочёл перейти карнизом.
Когда-то это была широкая бойница, сейчас превратившаяся в выемку на обрезе стены – тут можно было встать спина к спине. Наблюдатели подняли взятые у товарищей бинокли. Просветлённая оптика, разредила пелену дождя. Дружинные Шлемы шли на севере ровной цепочкой, больше похожей на похоронные курганы.
– Стрелков вижу, – сказал Богдан. Олег осторожно повернулся.
Ряды серо-зелёных куполовидных палаток виднелись за рекой, верстах в шести. Живого ничего не было заметно, но подальше в грязи буксовали два мощных грузовика, а возле них суетились фигурки.
– Добро то, что дорог нет, – убеждённо заявил Богдан. – Вот были бы – нам кисло стало бы. А так – пусть грязь-то поразгребают, трупоеды пустоперые!
– Смотри-смотри! – Олег толкнул его локтем, едва не скинув вниз. – Там в Дружинных Шлемах!
В той стороне, куда он указал, опадало облако мощного взрыва. Сюда не донеслось ни звука.
– То что? – удивился Богдан. А Олег вдруг догадался, что это и весело ответил:
– Похоже, кто-то из наших тропу взорвал… Давай ещё вокруг посмотрим?
Они посмотрели. Но среди лесов и участков лугов ничего больше не двигалось.
– Там что? – Олег, опустив бинокль, указал на запад.
– Там-то? – Богдан тоже повесил бинокль на грудь. – Берег, от тех мест они движутся, данваны-то… Вон то – гора Тёмная, во-он, видишь? – Олег различил очень-очень далеко на севере, километров за сто пятьдесят, а то и больше, похожие на тень очертания серого пика. – С неё течёт Воронья река, через горы, с которых мы спустились, по ней сплавом можно аж в нашу Вересковую веслом не шевеля добраться… Во-он за теми горами – озеро горное, Светлоозеро именем, а из него прямым путём под горами бежит река Ольховая – через всю Оленью долину сквозом. Из той-то долины хорошие тропы есть за горы – не сядь нам на плечи хобайны, там бы прошли… Красивое место – Оленья, большое. Его Лоси под собой держат… А вон до тех мест, – Богдан протянул руку на юго-запад, – горы Моховые, по-за ними – Тенистое озеро. Голодные места, пустынные, а озеро само – мёртвое, Кощеем любимое…
