Текст книги " Красный вереск"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 38 страниц)

Олег не любил копаться в себе – как и большинство подростков, он очень редко старался понять причины своих поступков, действий и мыслей. Но, как опять-таки большинство подростков, он доверял своим ощущениям. С возрастом это качество почти все теряют, интуицию заменяет логика. А у этого безотказного оружия есть одна тупая сторона – тот факт, что в мире много нелогичных вещей. Интуиция же подростка почти безошибочна, она сродни чутью гончей. И сейчас Олег беспокоился. Нет, совсем не сильно – беспокойство было похоже на осадок в бокале с вином. Он не портит вкуса, запаха, цвета, букета. Он просто есть. Лежит на дне тоненькие коричневым слоем, почти невидимым и совсем неощутимым.

Но он есть.

Олег вспомнил картину Одрина – одну из тех, которые он видел и которые так ярко напоминали ему некоторые работы Вадима. Летний луг, мальчишки, играющие в войну… А под землёй, в черноте, белыми штрихами нарисованы схватившиеся врукопашную воин и чудовищное существо. Олег не помнил названия картины, но хорошо помнил серьёзно-азартные лица детей, думающих, что именно у них идёт настоящая война…

Олег вздохнул и подумал снова, что Мир всё больше подминает его под себя. На Земле он и представить не мог, что можно убивать людей и не вспоминать о тех, кого убил. Они не приходили во сне, Олег не вспоминал их лиц и не жалел их. Наверное, так воспринимали убитых врагов воины древности – как вереницу безликих теней, не способных смутить покоя, потому что ты уверен в правоте своего дела. Это очень и очень важно. Все психические расстройства, которыми страдает человек, побывавший на войне, вызваны вовсе не её «ужасами», о которых так любят талдычить журналисты и врачи – это просто следствие плохой мотивации тех, кто воюет, не понимая целей войны.

«А ты, выходит, знаешь? – иронически спросил сам себя Олег. – Ну и за что ты воюешь?»

Слов для ответа не нашлось. Олег был умным и развитым парнем, но едва ли мог облечь в чёткие формулы понимание того, что здешняя жизнь стоит защиты. Он посмотрел на ребят вокруг и неожиданно подумал – не ворвись в здешнюю жизнь данваны, не сломай её, не изгадь – и, глядишь, лет через сто тут было бы единственное в своём роде человеческое общество, построенное свободными людьми для свободных людей. Общество, где не нужны тома законов, потому что есть главный Закон, и он в самих людях. Где не нужны полиция, замки на дверях, благотворительные организации, чиновничьи аппараты… Где не бывает больных и одиноких. Общество без кровожадных маньяков-«вождей», лучше всех знающих, что нужно «их народу» – и без слащавых и лживых «народных избранников», этот народ презирающих и разлагающих… Общество без «измов», без голода, без ужасающих нелепостью и размахом войн за никому не нужные цели…

Такое могло быть здесь. Мир, где человеку было бы хорошо на самом деле – может быть, впервые за всю его историю. Разве это не заслуживает защиты?

Мысли были взрослые и печальные – как запах травы на вечернем лугу, прогретом солнцем. И Олег невольно подумал – а не об это ли мечтал и его дед?..

 
…– Что вы, что вы – это важно.
Чтобы вырос он отважным,
Чтобы мог найти дорогу,
Рассчитать разбег…
 

– Гостимир умолк и весело заявил: – Й-ой, обед!

Жена Хлопова, появившись на пороге веранды, приветливо улыбалась:

– За стол, за стол!

На эти слова реакция последовала, как на призыв к атаке. Горцы оперативно стянулись в зал, где большой стол был сдвинут ещё с несколькими своими собратьями. Во круг стояли раз разнокалиберные стулья, а на столе – «обед». Иначе как в кавычках это слово и произнести было нельзя. Больше подходило – «пир». Мальчишки начали рассаживаться.

Лесовики не поскупились. Стояла огромная кастрюля со щами, смахивавшая размерами на старинный щит сковорода с яичницей, жареная картошка с мясом и грибами, копчёное сало, лук, чеснок, какие-то салаты, огурцы, свежий хлеб, и ещё, ещё, ещё… Всего этого хватило бы на племенное ополчение после недельной голодовки. Ну и конечно – тут же расположилась волка в гранёных штофах с выдавленными на стекле здравицами в честь пьющих.

– Водки не пить, чеснок не жрать, – быстро прояснил генеральную линию поведения Гоймир, хватая ложку, тем не менее, первым. – А то вони станет на весь лес.

– То зря, – возразил Резан, но спор не перешёл в затяжную фазу – всё оказалось очень вкусным, и примерно минут двадцать, не меньше, над столов стояли лязг и стук, как в рукопашном бою, не тише, только без боевых кличей – рты у всех были заняты.

Олег налегал на дарёную картошку, живо напомнившую дом – мама так же её жарила на неочищенном подсолнечном масле, безо всяких «Олейн», считая, что именно такое масло придаёт картошке особый вкус. Постепенно горцы всё-таки начали отваливаться от стола с осоловевшими глазами. Кое-кто ещё вяло жевал горячие блины с маслом и мёдом, остальные вразнобой благодарили хозяев. Резан уже успел наведаться к телевизору и посмотреть его, а вернувшись, сообщил, что данванские войска, не встречая сопротивления, продвинулись далеко вглубь горской территории, и местное население встречает их с радостью, как долгожданных слуг порядка и закона. Это заявление за столом встретили изумлённым молчанием, кое у кого даже блины во рту позастревали. Наконец Олег, более привычный к вывертам СМИ, объявил:

– Славная германская армия принесла долгожданную свободу томившимся под большевистским гнётом народам Советской России. Ура, сограждане.

– Шутник, – Резан едва ли что-то понял, но потянулся, чтобы щёлкнуть Олега в нос. Тот показал камас:

– Зарежу. Руки прочь.

– Одно наш гость грозит горцу горским камасом же, – сокрушённо заметил Резан. – То и есть наша терпеливость да незлобливость славянская. Мы-то его…

– …на помойке подобрали, почистили – а он нам фигвамы рисует, – договорил Олег и фыркнул.

Горцы стали выбираться на веранду. Гоймир задержался.

– Вот то, – он прикоснулся к притолке и посмотрел на хозяина, – я и понимаю, ты много для нас сделал. Стать, ещё одним поможешь?

– Найти проводника на Тёмное? – тут же спросил Хлопов.

– И добро бы… Да ещё кого ни есть выслать – вытропить наших соседей. А я передам что воеводам. Поможешь ли?

– Почему не помочь, – легко согласился Хлопов. – Завтра с утра – годится?

– Благо тебе, – сдерживая радость, кивнул Гоймир…

…Перешагнув порог веранды, князь-воевода столкнулся с Йериккой. Тот стоял у косяка и что-то посвистывал. По веранде разносились хихиканье, шорох, слышались негромкие возгласы и обещания, в основном связанные с членовредительством – чета делила жизненное пространство.

– Нашёл? – с ходу спросил Йерикка. Гоймир поморщился:

– Й-ой, догада… Нашёл, добрым путём всё.

– Вот когда мы, – Йерикка ногой раскатал свой плащ и, сев на него, начал растирать подъём босых ног, – Когда мы, – повторил он, – вернёмся домой, и дом будет цел, а данваны уйдут на какое-то время, тогда я скажу: «Добрым путём всё.» Да и то – преждевременно.

Гоймир сел рядом на свой плащ. Вздохнул:

– Если так, то мыслю – твёрдым сказать: «Добрым путём всё» можно одно на одре, среди друзей и родни…

– Где уж тут «добрым путём», это чистый ужас – такая смерть, – искренне сказал Йерикка.

По другую сторону поднялась голова Олега. Он свирепо сказал:

– Если не заткнётесь, то ночью я положу вам на морды по носку!

Гоймир тут же улёгся на бок – лицом от Олега – и закрыл голову плащом. Олег с шутовской поспешностью шлёпнулся на «постель» и, треснувшись затылком в стену, зашипел.

– Шарик спустил, – отчётливо сказал в наступившей тишине Йеерикка.

– Кто в шарик спустил? – откликнулся Воибор. Веранда взорвалась хохотом, а когда он утих, все услышали похрапыванье. Это спал Олег.

* * *

Проводником оказался мальчишке лет 11–12 – рослый и молчаливый. Горцы встали рано, но мальчик уже сидел на скамейке у ворот и грыз яблоко. Он был одет в куртку, подпоясанную ремнём, бесформенные штаны, заправленные в хорошие, пошитые по ноге сапоги; между колен вверх стволом стояла одностволка 410-го калибра, в которой Олег узнал изделие Тульского завода. На поясе висел нож.

Лил всё тот же серый дождь – он всю ночь шуршал по крыше, убаюкивая ребят, и они хорошо выспались. Мальчишка поднялся навстречу и безошибочно протянул руку Гоимиру:

– Владимир.

Имя у него было старое, не крещёное, и вёл он себя солидно и обстоятельно.

– Гоймир, – горец серьёзно пожал протянутую руку. Мальчишка посмотрел на небо:

– Ну чего, пошли, что ли?

– Идти далеко? – поинтересовался Йерикка.

– До закатного края – дня три, если напрямик, без затей, – обстоятельно стал разъяснять мальчишка, – а если тропами, да чтоб не знал никто – все четыре.

Йерикка свистнул и поправил на – волосах повязку. Гоймир спросил:

– А разом до реки, да и плотом?

– А всё равно трое. Только там не незаметно не проплывёшь, и думать нечего.

– Одно сможешь так вести, чтоб не вытропили нас? – допытывался Гоймир. – У нас вон оборужение есть тяжёлое…

– Проведу, – коротко ответил мальчишка, всем своим видом показывая, что ему надоели бессмысленные расспросы. – Так идём?

* * *

Тропинка была хорошо знакома Мишке. Он почти бежал по ней – налегке, только с двустволкой на одном плече и небольшим рюкзаком – на другой. Эти места, он знал отлично, а Гоймир хорошо объяснил, как и где найти чету Квитко.

«А всё-таки мать неправа, – думал юноша, размеренно двигая ногами. – Надо воевать с ними. Мы живём на этой земле, а они приходят и хотят, чтобы мы жили, как надо им. Наши прадеды ушли от такого сюда. А нам куда уходить? Да и сколько можно уходить?»

Он вспомнил горцев, ушедших дальше, на закат – и снова восхитился этими ребятами, которые были младше его…

…Мишка не ожидал никого встретить на этой тропе. И не мог даже предположить, что она окажется перекрыта, что на неё могут наткнуться хотя бы случайно. Поэтому и заморгал глазами удивлённо, когда шесть горных стрелков появились сразу со всех сторон и шесть стволов уставились на него.

– Кто такой? – спросил старший.

«Хлопов,» – хотел сказать Мишка, но не открыл рта. Ему стало страшно, да ещё и прибавилась злость, что попался так глупо.

– Ты что, оглох? – ствол винтовки шевельнулся.

– Кудыкин. – выдавил Мишка, – Степан.

– Откуда? – продолжал допрос стрелок.

– Из Каменного Увала, – назвал Мишка большое село на полночь. – Охочусь тут.

Стрелки совершенно отчётливо расслабились, и Мишка ощутил облегчение.

– Документы есть? – спокойно уже спросил их стёрший. Мишка пожал плечами:

– Да вы чего? Кто же на охоту бумажки берёт? Не верите – ну, проверьте как там… – это предложение он выдал, обмирая от ужаса, но стрелок повернулся к своим и махнул рукой, уже не глядя на Мишку:

– Вали отсюда. Крюк тебе придётся сделать. Иди на запад, потом сворачивай домом, как подальше отойдёшь.

– Эй, чего такое? – удивился Мишка, уже собираясь идти, куда сказано. Стрелок без раздумий пояснил:

– Да зажали тут, место не далеко, горцев, человек двадцать. Обложили, ждём сигнала, они и не чуют ничего… Давай, шагай, нам некогда.

– А-а, – уже без интереса отозвался Мишка. – Ну ладно, пойду я.

– Ни пуха, – пожелал стрелок.

– К чёрту, вам тоже, – уже машинально ответил Мишка, шагнув в кусты…

…Он спустился на сотню шагов по отлогому склону и вслушался. Стояла тишь. Но сейчас она взорвётся выстрелами, взрывами, криками… Мишка перевёл дух и вытер пот с лица. Дико осмотрелся вокруг. Он не сомневался, что речь идёт о тех, к кому он добирался – о чете Квитко. А горцы даже ничего не знают! Что же делать, что делать-то – Господи, помоги, подскажи…

«А какой подсказки ты ждёшь? – сурово спросил он сам себя. – Что тебе должны подсказать? Как нужно поступить?»

Он дёрнул плечом, сбрасывая в ладонь ружьё. И двинулся обратно. Вверх, но параллельно тропе, вслушиваясь и вглядываясь. Он запретил себе думать о чём бы то ни было – абсолютно обо всём, чтоб не поддаться страху.

Первый кордон он обошёл. По расчётам, сумел прошагать половину расстояния до горцев, когда услышал резкий окрик с хангарским акцентом:

– Эй, стой!

Он выстрелил на звук – сразу из обеих стволов, как учил отец. И закричал на бегу:

– Братцы, братцы-ы! Окружают ва-ас! – переламывая ружьё.

Удар в голову был таким, что всё разом закружилось – небо, камни, трава, кроны деревьев, бегущие к чему перевалистые фигуры хангаров… Потом камни полетели навстречу, но Мишка не успел упасть них, подумав: «Ох и расквашу я морду!» – они вдруг растворились, стали гудящей чернотой без дна… а потом – ничем…

…Неподалёку загрохотал крупнокалиберный «утёс», перекрывая частый лай автоматов и винтовок. Отряд Квитко рванулся из кольца, как взбесившийся зверь из непрочного ошейника…

* * *

Тяжёлый грузовик остановился в центральной улице Стрелкова. Мегафонный жёсткий голос собрал на площадь всех жителей. Он звал без угроз – но угроза была в самом тоне, в манере выговаривать слова…

Дождь не прекращался. Десяток солдат – не стрелков, а хобайнов, громоздко-устрашающих в полном снаряжении – цепью выстроился вокруг грузовика. Хобайны глядели поверх голов людей, положив руки на висящие поперёк груди многоствольные, разлапистые автоматы.

Высокий офицер-данван поднялся на кабину, заложив руки в жёлтых перчатках за спину. Ещё двое хобайнов с чем-то возились в кузове; потом подняли и установили у откинутого заднего борта сбитый из досок щит.

По толпе прокатился полувздох-полустон. Она качнулась в стороны, словно круги побежали от брошенного в воду булыжника. На щите вбитыми в ступни и ладони гвоздями был распят труп Мишки Хлопова. Вода смыла кровь, шляпки гвоздей казались чёрными точками на белом фоне кожи. Епте один гвоздь был вбит в лоб, чтобы держалась голова. Сбоку от чего, над бровью, чернел довольно большой пролом, из него дождь ещё вымывал розовые струйки…

– Молчи, – сказал Хлопов жене. И она задавила крик, лишь глаза стали безумными, Колька, старший, обнял её, не отрывая взгляда от спокойного, безмятежного лица брата, которое ничуть не уродовала дыра и вбитый в лоб гвоздь…

Офицер заговорил. Он держал шлем в руках за спиной – то ли барахлила система перевода, то ли данван хотел казаться «ближе к народу». Но язык он знал плохо, говорил с сильнейшим акцентом, тянул гласные и наоборот – вылаивал короткие слова, будто команды перед строем. Очевидно, он и сам понимал, что не очень хорошо объясняется, потому что то и дело морщился – вполне по-человечески – и потирал лоб перчаткой.

Смысл сказанного был, тем не менее, ясен. Юноша назвался Степаном Кудыкиным из Каменного Увала. Он сорвал операцию по захвату горской банды. В Каменном Увале Степана Кудыкина нет. Тело возят по весям с целью опознания. Если кто-то знает мёртвого – пусть скажет. Офицер-данван напоминал о долге перед армией, принёсшей в эти дикие места закон и порядок. Он говорил о том, что горские банды могут явиться куда угодно и «причинить чрезмерно слишком страшный вред мирным весникам».

Люди молчали. Каждый из них знал, что горцы провели тут прошлую ночь. Никто не слышал от них плохого слова. Никто из горцев, бывавших в веси до начала этой войны, не причинял никому из лесовиков вреда. Горцы были вспыльчивы, горды, но честны и отходчивы. Беду принесли не они. Беду принесли приехавшие на грузовике.

Люди так же молча начали расходиться в улицы. И данван, знавший, конечно, что в каждом доме тут есть ружья, подождал ещё, отдал команду и сел в кабину, откуда торчал ствол пулемёта. Солдаты опустили доску, попрыгали в кузов, подняли борт – и грузовик поедал прочь через дождь. Хобайны покачивались в его кузове и молчали. Говорить им было не о чем. Родины и старых привязанностей ни у кого из них давно не осталось. Друг друга они знали так хорошо, как только могут знать солдаты-профессионалы, долго служащие вместе. А говорить о войне, находясь на войне, было глупо. По этому они молчали. И лишь когда грузовик уже взбирался, ревя мотором, на гряду холмов у леса, молодой солдат, глядя за борт, сказал:

– Дождь.

Ему никто не ответил…

…Хлопов вошёл в комнату сыновей, когда Колька шнуровал рюкзак – хороший, отец привёз братьям такие с юга. Парень обернулся, глаза у него были красные и бешеные.

– Не держи, батя! – хрипло сказал он. – Всё равно уйду!

– Я и не держу, – Хлопов перевёл дух. – Мать уснула… Ты ступай, сынок. Ты найди этого Квитко. Как хочешь, где хочешь. Скажи ему… ну, то Мишка должен был сказать.

– В потом? – Колька не спускал с отца настороженных глаз. Хлопов посмотрел мимо сына:

– Иди, к кому захочешь. Лучше б к нашим, если есть отряды такие.

Колька встал на колени:

– Благослови, батя.

* * *

Володька оказался превосходным проводником. Во-первых, он был поразительно вынослив. Конечно, трудно было ожидать иного от мальчишки, выросшего в здешних местах. Но он шагал вровень со старшими горцами. Кроме того, он шёл первым, выбирая какие-то одному ему ведомые тропки. За три дня пути чета раз двадцать, не меньше, проскакивала буквально под носом (или – у ног, или – над головами, или – за спиной) у многочисленных патрулей врага. Всё это время было холодно, шёл дождь, ночи превращались в пытку, вставали все не выспавшиеся, с запавшими глазами, злые, как уводни, но мальчишка не жаловался – шагал впереди, бросая короткие фразы по делу. В разговорах по вечерам он практически не участвовал, хотя слушал всегда – лёжа на боку и подперев щёку ладонью.

В эти дни трудновато было удержаться от того, чтобы устроить хороший бумсик. Было где! Чем дальше на закат, тем больше попадалось складов, резервуаров с горючим, только что проложенных дорог и трубопроводов, весьма беспечно гуляющих солдат и офицеров, колонн и отдельных машин… Но подобный бумсик был бы непростительным со всех точек зрения…

…Утро четвёртого дня было похоже на остальные. Спали в высоченном и густющем папоротнике – обнаружить в нём горцев можно было, только наступив на кого-то. Зато с папоротника лило – не рассеянными тоненькими струйками, а солидными ручейками и почему-то всегда в самые уязвимые и неудобные места. И – естественно! – происходило это как раз в тот момент, когда начинаешь засыпать как следует. Кое-кому удавалось наплевать на эти проблемы и уснуть-таки. Но снились холод, водопады и осенние купания.

Олег проснулся от очередной струйки, попавшей ему точно в нос. Он закашлялся, подавил капель ещё во сне и, судорожно вздохнув, всхлипнув, открыл глаза.

В щелях между растопыренным пальцами-листьями проглядывало серое небо, суровое и хмурое, как глаза честного офицера милиции в старом фильме. С этого неба сеялся дождь – Олег различал даже отдельные капли, тихо планирующие вниз. При мысли о том, что «пора вставать», стало тошно. Даже двигаться не хотелось – мокрая одежда пригрелась, и двигаться – значило вновь прикоснуться к чему-то мокрому и холодному. Олег лежал в полусонном состоянии, довольно приятном, надо сказать, пока не услышал неподалёку голос Гоймира:

– Подниматься пора.

В ответ тихо засмеялся и что-то сказал по-французски Йерикка. Гоймир досадливо отозвался:

– Й-ой, не понимаю, знаешь одно!

– Ерунда, – бросил Йерикка, и Олег услышал, как шуршит папоротник – Йерикка без особой нежности расталкивал спящих. Но он был ещё довольно далеко, и Олег не спешил шевелиться, наслаждаясь мгновениями относительного покоя. Когда же Йерикка подошёл и довольно нахально занёс ногу – Олег ловко откатился, со смехом вскочил, фыркнул, отряхиваясь от воды.

– Сам виноват, – злорадно объявил Йерикка. – Помоги остальных поднять.

– И не подумаю. Если будут бить, то пусть тебя одного.

– Опять меня подставили, – вздохнул Йерикка. – Что за друзья… Ладно?!

– Слушай, – потихоньку сказал Олег, посматривая в сторону Гоймира, который уже о чём-то говорил с Володькой, поднявшимся, судя по всему, уже давно, – а что ты ему сказал?

– Подслушал?.. Так, ты только ему не говори, а то разозлится… Faute de mieux, faire bonne mine a mauvais jeu par occasion partie de plaisir.

– Большое спасибо, я всё понял, – серьёзно поблагодарил Олег. Йерикка удивился:

– Ты же говорил, что знаешь французский?

– Я его учил, – дипломатично ответил Олег. Йерикка кивнул:

– Я ему сказал, что он безуспешно старается вести себя так, словно у него хорошее самочувствие, а мы все вышли на прогулку… Ну, не будь гадом, помоги разбудить остальных!

Но будить никого не было нужно. Горцы либо уже проснулись и лежали, как Олег, либо поднимались сейчас, разбуженные разговорами. Тем более, что где-то вдали вдруг серией бухнули взрывы, а потом послышалась стрельба из скорострелок. Гоймир уже торопил: «Пошли, пошли!» – это «пошли» стало рефреном последних дней, чем-то вроде обязательной молитвы для мусульман. «Пошли!»– и они шагали куда-то через дождь, начиная постепенно ненавидеть и его, и самих себя. С утра это ещё было так себе, к вечеру – превращалось в пытку…

– Мне-то часом девчонка моя снилась…

– Й-ой, блажь – вот мне помнилось, что куты с ног снял! Самый лучший об мою короткую жизнь сон…

– Ей длиннее и не быть стать, одно часом мне подпилок не вернёшь.

– Он у Йерикки, пули надпиливает…

– Добавь, что шутишь.

– Так и есть то, я думал сказать – ногти стачивает…

– Й-ой, кому желается бо-ольшой шмат сала?

– Мне, давай.

– Так я не сказал, будто он у меня разом тут, я простым спросим – кто желает?

– За то убивать требуется.

– Кто сгадает, по что я больше прочего данванов ненавижу?

– М?

– Так часом всю дичину распугали!

– Й-ой, нет, я – так за то, что хотел у соседей в руене побывать, у Вепрей…

– Так Вепри данванам должны Дажьбога молить. За уберёг от тебя…

– Хоть до вечера умолкните! – вклинился Гоймир.

– Одно «хоть», – реплика Гостимира была последней в утренней болтовне. Вытянувшись привычными двумя цепочками, чета зашагала дальше, к озеру.

* * *

Шагали уже часа четыре, останавливались за это время дважды. Первый раз – пропускали патруль, второй – прежде чем пересечь дорогу, по которой пёрла колонна грузовиков. Немного грела мысль, что завтра чета прибудет на место, Володька обещал это твёрдо.

Гоймир остановил Йерикку и Олега. Он по-прежнему смотрел на землянина волком, но Гоймир был хорошим воеводой и не мог не признать (по крайней мере – про себя!), что Олег полезен во всех отношениях и успел зарекомендовать себя, как хороший боец и начальник. Они пропустили остальных, и Гоймир высказал мучившие его опасения:

– Думается мне – дошли, нет, кого Хлопов посылал до наших?

– Наверняка он послал таких, кто места хорошо знает, – успокоил Йерикка. – Голову себе не забивай.

Гоймир хотел что-то сказать, но спереди послышался свист. В ту же секунду все бежали на звук сигнала.

Чета столпилась у края заросшего малиной оврага. Внизу, на дне, саженях в трёх, лежал ничком, разбросав руки и ноги, человек – кажется, подросток, одетый в чудную смесь лесовикового и городского. Поломанные и погнутые кусты малины чётко отличали путь, каким он туда слетел.

– Спуститься надо, достать, – возбуждённо бросил Холод, снимая с пояса верёвку. – Держите меня.

– А разом помер? – спросил Одрин. Холод пожал плечами:

– Так что?

– Давай-ка, – Гоймир принял верёвку, пропустил её по спине и под мышками.

Холод оказался внизу в два прыжка – для горца такой спуск был сущим пустяком. Остальные напряжённо смотрели, как он присел, перевернул лежавшего и крикнул, подняв голову:

– А живой!

Сверху уже сбросили верёвку, завязанную тройным беседочным, и Холод начал просовывать пострадавшего в петли, предупредив, что у мальчишки, похоже, вывихнуто бедро. Сам Холод поднялся вверх безо всякой помощи.

Спасённый оказался светло-русым мальчишкой в возрасте Морока – лет 13, очень бледный.

– Знаешь ли? – спросил Гоймир. Володька помотал головой:

– Не. Он, наверное, издалека.

Бедро у мальчишки в самом деле оказалось вывихнутым, а ещё он ударился, падая, головой. Яромир ощупал место вывиха сквозь штаны, кивнул Краславу и Ревку, чтоб держали за плечи – и ловко рванул.

С пронзительным криком мальчишка дёрнулся, приходя в себя от боли, горцы удержали его, и через секунду он уже со смесью удивления и страха оглядывался, скользя взглядом по мокрым лицам обступивших его ребят. А потом вдруг прошептал – так искренне, отчётливо и непосредственно, что в все заулыбались в ответ:

– Наши…

…Антон – так звали мальчишку – оказался из расположенной недалеко от побережья, в дне ходьбы, веси Сосенкин Яр. По совпадению, именно там должны были дожидаться Гоймира с его ребятами Квитко из Снежных Ястребов и Дрозах из Лис вместе со своими четами – если всё пойдёт, как надо. Антона о них спросили в первую очередь, и он сказал, что никого не было, но он-то ушёл из веси почти двое суток назад – искал потерявшуюся корову с телком. Ружья не взял, наткнулся на кабанов, бросился бежать…

– От кабанов? – спросил Володька – он стоял рядом, опираясь на свою «тулку» уверенно и ловко. – И в лес без ружья попёрся? Ну ты пене-ек…

– Да я ж не местный, – виновато пояснил Антон, – Я из Холмска, а тут… ну, по случаю.

– Из Холмска? – подобрался Йерикка, а Олег вспомнил, что вроде бы так назывался родной город рыжего горца. – Так ты не лесовик?

– Ну, – кивнул Антон.

– А где ты жил в Холмске? – поинтересовался Йерикка. Антон хлопнул глазами:

– А ты что, оттуда?! – Йерикка кивнул. – В Старом Квартале, на улице Невзгляда.

– А-а, – кивнул Йерикка, – рядом с церковью?

– Недалеко, – согласился Антон. – Спасибо вам, ребята.

Гоймир и Йерикка переглянулись. Йерикка пожал плечами, как бы говоря: «Делай, как знаешь.» Гоймир кашлянул и обернулся к Антону:

– Ходить-то можешь?

– Наверное, – не слишком уверенно сказал тот. И добавил уже решительно, подвигав ногой: – Смогу.

– Тогда так. Иди в Сосенкин Яр. Наши всяко уже там. Обскажешь им, с кем и где перевиделся. Сможешь?

– Конечно, – твёрдо ответил Антон. – Говорите, что передать, я запомню.

* * *

Они ещё какое-то время оставались у того оврага уже после того, как Антон сорвался в весь. Безо всякой цели, просто чтобы немного отдохнуть. Гоймир понимал это, но не торопил, и лишь через полчаса, не меньше, поднялся первым. Прежде чем он открыл рот – чета выдохнула одним голосом:

– Пошли!..

…Они шли почти до «темноты», как Олег всё ещё определял про себя вечера. Когда остановились и стали искать подходящее место для ночёвки, Володька засобирался:

– Ну, я вас довёл, – сказал он довольно. – Тут уж рядом и берег закатный и побережье. Успеха вам!

– И тебе благо, – за всех ответил Морок, близко сошедшийся с мальчишкой-лесовиком за эти дни. – Пусть будут с тобой в дороге наши мысли и сам Перун Сварожич!

– Христос с вами, – Володька пожал всем руки и зашагал к кустам, уже ставшим призрачными в свете белой ночи.

– Поздравку там всем! – крикнули ему вслед. Он махнул рукой, не оглядываясь – и пропал в кустах без единого звука.

– Хорош парень, – сказал Гоймир, – я так взял бы его в чету.

– А он к нам и придёт, – ответил Йерикка, – ну не в нашу чету, так в другую, но к нам. Это точно.

– Верно, пожалуй, – согласился Гоймир. – Часом Антон бы не подвёл – и вовсе добро. Так по-завтра с нашими перевидимся.

– Давайте устраиваться спать, – предложил Олег. И спросил Йерикку: – А ты этого Антона не знаешь?

– Откуда, – отозвался рыжий горец. – Он из Старого Квартала, я там и бывал-то редко. Но улицу Невзгляда с храмом я знаю… – Йерикка над чем-то задумался и вдруг сказал – Хотя про храм сказал не он, а я.

* * *

Дождь прекратился и выглянуло солнышко. К великому счастью горцев – весьма мокрой компании, устроившейся в небольшом, густо заросшем лещиной логу. Они грызли орехи, пытаясь спастись от дождя под плащами. Если учесть, что по дну ложка бежал дождевой ручей – сидеть там было вовсе не удобно.

– У меня скоро на ушах поганцы вырастут, – бухтел Мирослав, вытирая от воды свой ЭмПи.

– Дождь-то стал, – раздражённо заметил Краслав, – а коли станешь так же частым уши мыть, как до сегодня – поганцы и без него вырастут.

– У меня от этой погоды голова пухнет, – пробормотал Олег. Йерикка, сидевший рядом, ответил тихонько:

– А у кого-то – безо всякой погоды – живот.

– Что? – быстро и подозрительно спросил Олег.

– Ничего, – Йерикка стянул с плеч плащ и посмотрел в небо. – Отличная погода.

– Это шутка? – не понял Олег.

– Почему, правда. Смотри, солнышко вылезло! – Йерикка потянулся.

– Хитрый ты парень, Эрик, – заметил Олег, вставая на ноги. – Ну что, лезем наверх?

– Наверх и выше, – весело поддержал Йерикка, вставая на ноги. – Эй, обмороженные – за мной!

– И отморозки – следом, – пробормотал Олег.

Все повылезали из ложка. Сперва – осторожно оглядываясь, потом уже совершенно спокойно. Вода почти сразу ушла в песчаную почву, было уже тепло и почти безветренно. Выбравшись на открытое место, мальчишки начали раскладывать на солнце плащи, рубашки, штаны, а на оставшемся пространстве расположились сами, подставив солнцу плечи, спину и лица. Все помалкивали, наслаждаясь теплом.

– Как дальше станем? – лениво спросил Мирослав. – На Тёмное?

– По перву надо одно выяснить – как там наши-то? – возразил Гоймир. – А ты часом купаться нацелился?

– То Тёмное – там купаться? – Мирослав засмеялся. – Глянем.

– Так что выяснять, – подал голос Твердислав, – в Сосенкином Яру они.

– А сходи, – предложил Гоймир. Твердислав откинулся на спину и сделал вид, что умер. – Так-то. Ещё желается кому?

– Да я схожу, – предложил Одрин.

– Сиди, – поднялся на ноги Олег. – Я сбегаю, согреюсь.

Гоймир долгим неприязненным взглядом смерил Олега:

– Чаешь – гривну на шею пожалую?

– Да не чаю, – пожал плечами Олег. – Тебе не всё равно, кто к ним пойдёт? Может, они уже навстречу движутся, если Антон добрался.

– Самому сходить, нет… – Гоймир заколебался, но Олег тряхнул головой:

– Не заблужусь. Что им сказать?

– Да всё обскажи, что у нас с Дружинных Шлемов и было. И про их дела расспроси…

– Хорошо.

Олег пошёл к своему снаряжению. Йерикка поймал его за ковбойку.

– Почему идёшь? – понизил он голос.

– Я же говорю – прогуляюсь, – ответил Олег.

– М? – поднял бровь Йерикка. – Ладно.

– Не пойму, – прищурился Олег, – что ты меня контролируешь?

– Хочу тебя вернуть Бранке в целости, а не фрагментарно.

– Хитрый ты парень, Эрик, – повторил Олег, бросив взгляд на солнце. – Хорошо иметь такого друга. И плохо – врага.

– У меня их нет, – улыбнулся Йерикка, вытягивая ноги.

– Совсем нет? – опустил глаза Олег и смерил Йерикку взглядом. – Врагов?

Йерикка продолжал улыбаться чуточку отстранённой улыбкой. И ответил:

– Живых, – а потом задумчиво сказал: – С тобой пойти, что ли?

– Ага. И отвезти меня в колясочке – пусть агусенька подышит свежим воздухом, – ядовито согласился Олег. – Нет уж. Прогуляюсь. Пока! – и он, повернувшись, весело махнул рукой, зашагал прочь, на ходу поправляя снаряжение.

* * *

Олег шёл через сосняк без дороги, держась по солнцу указанного направления и преследуя одну цель – выйти к веси как можно скорее. Его окружала северная красота – прямоствольные сосны, густая поросль папоротника под ногами, а на редких открытых местах грело солнце и из верескового ковра поднимались гранитные глыбы серого и алого цвета. То и дело попадались ручейки. Высокое бледное небо было безоблачным.