Текст книги " Красный вереск"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц)

– Ну, это как раз просто, – Йерикка, обхватив колени руками и привалившись к сухому древесному стволу, бездумно рассматривал огонь. – Ты на тура ведь ещё не охотился?

– Бог миловал, – ответил Олег.

– А я охотился. Он всадника с конём через себя бросает. Рога – как мои руки в размахе, а я охотился, и было мне тринадцать лет. Но со мной были собаки… Тур вылетел на меня саженей за десять, и была бы то моя последняя охота, только он и половины расстояния не прошёл. Собачки осадили, он завертелся, рогами бил… В одиночку он бы любого из моих псов затоптал. А так – даже задеть никого не мог. Но и они его свалить не могли. Ничья, понимаешь? Тут я и вогнал рогатину ему под лопатку…

– Тур – это данваны, – определил Олег. – Собаки – мы. А где охотник с рогатиной?

Вместо ответа Йерикка поднялся и бесшумно пошёл в сторону скал. Его провожали, недоумёнными взглядами.

…Гоймир сидел на камне над озером, невидимый со стороны костра. Он шевельнул плечом, давая понять, что слышит Йерикку, но не обернулся, даже когда тот начал беззаботно:

– Я вот подумал…

– Не надо говорить, – глухо сказал Гоймир. – Не надо…

* * *

Противотанковые мины походили на зелёные консервные банки очень большого размера – в таких бывает селёдка.

– Когда я ставлю мины, – Олег ловко надрезал камасом квадрат земли и аккуратно отвернул его, как крышку люка, – я себя чувствую Санта-Клаусом,

– То тот, что в трубу печную с гранатомётом прыгает да «хо-хо-хо!» криком кричит? – с интересом спросил Краслав, державший в руках ПТМ, готовую к установке. – То я книжку с картинками видел.

– В трубу-то он прыгает, – возразил Ревок, – да, сдаётся мне, без гранатомёта…

– Так на что в трубу? – присев, Краслав уложил мину в приготовленную Олегом ямку. – Верно говорю, то и есть данванский воин из военной книжки.

– Нет, он, по-моему, подарки детям носит, – неуверенно оспорил Ревок. Олег, всё это время наблюдавший за ними круглыми глазами, тяжело вздохнул и приказал:

– Закапывайте…

…Когда мины были заложены и аккуратно засыпаны землёй с куртки, а потом – прикрыты дёрном, Олег безбоязненно похлопал ловушки сверху ладонью и, махнув рукой, двинулся назад, к лагерю, а горцы неспешно зашагали через лес в противоположную сторону, просто прогуливаясь. Они шли и негромко разговаривали о девчонках, ждущих в Рысьем Логове, пересказывали, друг другу письма, недавно полученные – за исключением, конечно, самых сокровенных мест, предназначенных только для двоих.

И успели только почувствовать, как что-то тяжёлое обрушилось им на головы сверху…

…Уже сутки вся чета перечитывала письма снова и снова. Не было слышно ни шума, ни споров, ни даже разговора на повышенных тонах. Все разнеженно улыбались миру, обращались друг к другу исключительно изысканно, а Гоймир плюнул на всё и большую часть суток проспал.

Йерркка, Богдан и недавно вернувшийся Олег только что выкупались и сохли на пляжике. Олег думал, закрыв глаза ладонью. Богдан, лёжа на животе, смотрел на него влюблёнными глазами. Йерикка лениво развивал свою концепцию ведения войны с данванами – вопреки обыкновению, его никто не слушал.

Гостимир, сидевший неподалёку с гуслями, напевал лирическо-приключенческое, и Олег сквозь дрёму удивлялся, до чего странно звучат знакомые по отцовским записям строки, которым аккомпанируют на этом инструменте…

 
– Был развесёлый, розовый восход
И плыл корабль навстречу передрягам,
И юнга вышел в первый свой поход
Под флибустьерским черепастым флагом.
 
 
Наклонившись к воде, парусами шурша,
Бриг трёхмачтовый лёг в развороте.
А у юнги от счастья качалась душа —
Как пеньковые ванты на гроте… [13]13
  Стихи В. Высоцкого.


[Закрыть]
 

– Гостимир оборвал пение и спросил: – Вольг, а то что – «флибустьерский»?

– Это морских разбойников так называли, – лениво пробубнил Олег, – ну, типа морских анласов, про которых вы говорили…

– А бриг – это корабль? – уточнил слушавший песню Реван. – Такой, что коч да снек?

– Больше, – припомнил Олег когда-то любимого Крапивина с его воспеванием парусного флота. – Здоровенный, двухмачтовый… А грот – вторая от носа мачта… а ванты – это верёвки на мачтах… – голос Олеге угас, и Гостимир запел снова:

 
– И душу нежную под грубой робой пряча,
Суровый шкипер дал ему совет:
«Будь джентельменом, если есть удача,
А без удачи – джентельменов нет.»
 

Олег лениво подумал, что сейчас его спросят, а что такое «джентельмен», но вопроса не последовало…

 
– И плавал бриг туда, куда хотел,
Встречался – с кем судьба его сводила,
Ломая кости вёслам каравелл,
Когда до абордажа доходило…
 
 
Был однажды богатой добычи делёж,
И пираты бесились и выли.
Юнга вдруг побледнел и схватился за нож,
Потому что его обделили.
 
 
Стояла девушка, не прячась и не плача,
И юнга вспомнил шкиперский завет:
Мы – джентельмены, если есть удача,
А нет удачи – джентельменов нет.
 
 
И видел он, что капитан молчал,
Не пробуя сдержать кровавой свары,
И ран глубоких он не замечал,
И наносил ответные удары.
 
 
Только ей показалось, что с юнгой беда,
А другого она не хотела,
– Перекинулась за борт.
И скрыла вода, золотистое, смуглое тело.
 
 
И прямо в грудь себе, пиратов озадачив,
Он разрядил тяжёлый пистолет.
Он был последний джентельмен удачи, —
Конец удачам – джентельменов нет…
 

– Что-то мы слишком расслабились! – явно с усилием встрепенулся Йерикка. Олег со стоном откинул руки в стороны, с наслаждением потянулся и, приоткрыв один глаз, сказал:

– Спокойно, рыжий. Знаешь анекдот?

– Меня всегда бесит этот вопрос, – фыркнул Йерикка. – Ну что на это можно ответить?! Рассказывай.

– На птичнике меняют петуха, – возвестил Олег. – Старого – в отставку…

– В варево, – уточнил Богдан.

– В отставку, – Олег строго взглянул на него. – А новый вылез на трибуну…

– Петух? – изумлённо спросил Йерикка.

– Это анекдот, – уже с лёгким раздражением пояснил Олег. – Я могу и дальше спать.

– Да нет, давай уж, раз начал. Петух вылез на трибуну… – напомнил Йерикка.

– …и обещает полное сексуальное удовлетворение всем курам птичника. Ну, там кудахтанье, хлопанье крыльями… А после этого митинга старый отозвал новичка в сторону и говорит ему тихо: «Ты, Петь, не надрывайся. Их тут до хрена, сдохнешь ведь…» Молодой ему: «А иди ты!» Проходит неделя. Сначала все куры обслужены, потом утки, гусыни, индюшки… Старый петух забеспокоился: «Перетрудится, дурачок, ведь точно сдохнет!» – ну и пошёл его вразумлять, молодого. Подходит к птичнику, видит – на дороге в пыли лежит молодой, крылья разбросал, клюв раскрыт, глаза закачены… Старый к нему бросился: «Я ж тебе говорил, Петя, эх, как же ты…» А молодой на него покосился краем глаз а, кончиком крыла шевельнул и говорит еле слышно: «Уйди, старый дурак. Ты же мне всех ворон распугаешь.»

Богдан весело рассмеялся. Йерикка тоже захохотал – резко, взрывчато, потом спросил:

– Ага, значит, мы здесь вроде того молодого петуха… А если вместо ворон спустится коршун?

– Ну, мы-то не петухи, – подытожил Олег и вновь закрыл глаза ладонью: – Ладно, каникулы продолжаются…

Богдан – он как раз сел – поднялся на ноги. Приложил ладони к бровям, чуточку привстал на цыпочки:

– Лодка озером гребёт, – сообщил он. – Вольг, бинокль возьму?

– Бери, – Олег сел. Он тоже видел лодку. Йерикка свистнул, вокруг зашевелились прочие отдыхающие.

– Мальчишка, гребёт! – раздался звонкий голос Богдана. – Скоро так!

Гребец в самом деле наддавал. Рвал одним веслом, стоя, и разогнал свою посудину так, что выбросился на песок. Это и вправду был мальчишка из прибрежной веси. Он тяжело дышал, рубашка промокла от пота.

– Двоих ваших… – глотая слова, обратился он к замершим горцам. – Там… в лесу… недалеко….

– Коршун, – отчётливо сказал в тишине Йерикка.

* * *

Если бы это помогло, Краслав разбил бы себе голову о борт грузовика, в котором их везли к побережью. Но и он, и Ревок лежали на грязном дне неподвижно и молча, лицами вниз. Скрутили их профессионально, рваться было бесполезно, грозить или ругаться – смешно.

В кузове было двое хобайнов. Они сидели у заднего борта, поглядывая на дорогу, то пустынную, то внезапно заполнявшуюся техникой. Ни с пленными, ни друг с другом они не говорили, отчего возникало жуткое ощущение, что конвоиры и не живые вовсе.

Плен – самое страшное, что может случиться с человеком на войне. Плен – это отрицание человеческой личности в ещё большей степени, чем смерть, потому что смерть меньше унижает человека; недаром сказали предки: «Одно лучше смерть на поле, чем жить позором в неволе!» Плен страшен даже у благородного противника, который «за столы-то велит сажать, а сажать-то не слугой, не из милости – а сажать-то велит, как брата родного!»

А если ты в руках у настоящего врага?

Вольг с Богданом попадали в плен. И ребята из других чёт – тоже. Кого-то выручили, как тех же Вольга и Богдана. Но большинство были убиты и замучены.

Плен чаще всего – не свидетельство трусости. Но от этого не легче. А при мысли о том, что ждёт впереди, становилось так тошнотно, что хотелось вцепиться зубами в гладкий пол и грызть его.

Ехали долго. Вечно мучиться нельзя, и мальчишки уснули, а разбудили их лишь когда развязали ноги и приказали встать. Грузовик был неподвижен.

Их вытолкнули на подъездную дорогу, спускавшуюся в прибрежную котловину с практически отвесными стенами – насыпь, по которой вела вниз дорога, была единственным пологим местом.

– Гляди, – Ревок толкнул Краслава локтем в бок. Но тот уже сам увидел сбоку от дороги виселицу, на которой за левую ногу был подвешен голый человек. Как раз когда мальчишек подняли на ноги, по телу висящего волной прошли судороги, и он вытолкнул струю смешанной с ошмётками внутренностей крови в большое болото кровавой грязи под виселицей, поблёскивавшее жирно и маслянисто.

Край котловины обтягивала поблёскивающая нить проволоки, натянутой на высоте человеческого роста – от неё до самой земли стояла мерцающая лиловая стена. Внизу, на дне, друг против друга выстроились шесть бараков – два поменьше, один совсем маленький, три больших. На четырёх вышках по краям котловины – тоже внизу – виднелись прожектора и счетверённые установки.

Грузовик ждали четверо хангаров – в лёгких кожаных доспехах и с винтовками наперевес. Они заученно приветствовали хобайнов, один из которых сказал:

– Кум йар зегн ан Ольвитц йорд Ратта, – и кивнул в сторону бараков. Старший из хангаров, указав стволом туда же, отозвался:

– Энер ава земис, герета. Вир зоу вирдинг.

– Кам зиннен найва най дарга байн! – тон хобайна стал резким, угрожающим. – Тардинг виспер ту бинни айни форвостен! Диз айна стод!

Хангар несколько раз поклонился, скрипя оружейной кожей. Мальчишки переглянулись. Они достаточно хорошо знали язык данванов, чтобы понять – их ведут к какому-то анОльвитцу, который находится в бараках, и конвоировать будут хангары, но хобайн предупредил, что вечером завтра приедут его начальники, и с пленными – добычей хобайнов! – ничего не должно случиться. Уже хорошо. Время – это всегда, спасение… А надежду нельзя терять до последнего мига.

Их провели совсем рядом с виселицей. Ревок отвернулся, а Краслав, всмотревшись в чёрное лицо висящего, шепнул:

– То не наш, – и получил удар прикладом в спину. Горец обернулся, ожёг взглядом того, кто ударил. Хангар завизжал по-своему, замахнулся прикладом, но старший удержал его, сказал, несколько слов, и все кочевники покатались от хохота. Краслав презрительно сплюнул: – Нечисть…

Старший хангар, повернувшись к остальным, ударил пальцами правой руки о ладонь левой, вызвав ещё один взрыв хохота. Ревок, вертевший в это время связанными руками, признал, процедив:

– Умеючи вязали…

…Предки нынешних славян Мира называли данванов «безликими». Название употреблялось и сейчас, хотя давно уже всё знали – у пришельцев с неба есть лица, и вполне обычные. АнОльвитц йорд Ратта ничем не отличался от своих соплеменников – рослый, бледнолицый, с большими зелёными глазами на узком лице с прямым носом, рыжий и слегка веснушчатый. Но это только с первого взгляда. Чем ближе подходили мальчишки с конвоем, тем острее чувствовали: этот человек – сумасшедший. От ясного понимания этого хотелось закричать – так воет собака, когда в доме покойник.

Старший из хангаров заговорил с данваном на своём языке. На анОльвитце не было шлема, но выяснилось – он и понимает и говорит не только по-хангарски, но и по-славянски. Выслушав своего раба, он кивнул, почему-то сожалеюще смерил мальчишек взглядом и заговорил с Ревком:

– Теперь ты понял, что заниматься бандитизмом глупо? Обязательно поймаем. И посадим сюда.

Ревок пожал плечами:

– Так старший брат у меня есть.

– А мы и его посадим и поймаем, – ответил анОльвитц, заложив руки за спину.

– Так и младший брат у меня есть, – спокойно ответил Ревок. АнОльвитц дёрнул углом узкого рта:

– Поймаем и посадим и его.

– Да там-то и я, будет час, сбегу, – улыбнулся Ревок. И чуть не упал – ладонь данвана хлестнула его по лицу, разбив губы. Но удержался на ногах, не закричал и ответил спокойно, только чуть косноязычно: – А теэ-от и беать стаэт неуда.

– В барак, – махнул рукой анОльвитц, повернулся и зашагал прочь…

…В бараке не было пола – просто железный домик, поставленный на почву. Но, когда Краслав попытался копнуть, ямка сразу заполнилась водой.

– Срам Кощеев, – подвёл он итог и уселся в угол, сложив руки на коленях. Ревок какое-то время кружил по камере, исследуя её, потом уселся рядом:

– Как станем?

– А посидим тут, дверь выпнем да и уйдём уходом, – серьёзно ответил Краслав. – По-меж делом – глянь, глазок там.

Действительно, в двери был широкий, с экран телевизора, глазок, позволявший видеть, всё внутри. Как раз когда мальчишки на этот глазок посмотрели, в нём возникла мрачная рожа охранника, обозрела камеру и исчезла. Горцы переглянулись, и Ревок, поняв, что им обоим одновременно вспомнились рассказы Вольга, поднялся:

– А то похохочем…

…Через какое-то время охранник доложил анОльвитцу, что славянские щенки каждый раз, когда он, выполняя долг, заглядывает в камеру, просто умирают со смеху, даже по полу катаются. Так в лагере себя ещё никто не вёл, и анОльвитц поспешил в барак.

Реакция на его появление в глазке выразилась в визге, икоте и судорожных телодвижениях. АнОльвитц в сопровождении двух хангаров ворвался внутрь. Он с удовольствием разорвал бы маленьких негодяев в клочья, но завтра должны были явиться за ними. Кроме того, СЕГОДНЯ вечером намечался небольшой праздник с несколькими командирами ночевавшей неподалёку колонны – и портить себе настроение не хотелось. АнОльвитц убрался – напоследок заглянув в глазок и вызвав ещё один приступ смеха…

…Да, рассказы Вольга не пропали даром. Изнутри глазок был жирно обведён грязным квадратом. Ниже той же грязью было тщательно выписано совместно припомненными буквами латиницы: коротко и убойно:

SAMSUNG

* * *

Вечерело, когда на подъездной дороге появились шестнадцать молодых парней в форме горных стрелков. Они шагали по обеим сторонам дороги, провожая похабными замечаниями любое проносившееся транспортное средство, появлявшееся навстречу или догонявшее их. Грязная форма, драная и попалённая, раздрызганные ботинки, угрюмо-бесшабашные лица, сбродное оружие – всё говорило о том, что ребятки долго уже бултыхались в дерьме, чудом из него выбрались и сейчас стремятся отдохнуть…

…Когда Йерикка предложил это, Гоймир задумался и возразил:

– Молоды.

– У горных стрелков молодых полно, – ответил Йерикка. – Прорвёмся.

Тогда Гоймир согласился и послал в одну из весок за трофейным барахлом.

Вроде бы и в самом деле сошло. Хангары у входа подтянулись и заозирались. В негласной «табели о рангах» данвансних войск они стояли на последнем месте.

Ребята остановились шагах в пятнадцати и тут же устало поплюхались на обочины, нарочно отворачивая лица. Кто-то завалился на спину, кто-то начал переобуваться, кто-то глотал воду из фляжки… Йерикка, Олег и Гоймир пошли на пропускной пункт.

В таком напряге Олег давненько не был. И удивлялся, как спокойны его спутники – в полной уверенности, что сейчас именно по нему определят подлог, что он не выдержит…

– Тут есть данваны? – Йерикка обратился к старшему хангару. – Срочно и любые.

– Гаспадин анОльвитц йорд Ратта, – ткнул хангар в бараки, – но у них там ивыстыреча…

– Не важно, – поморщился Йерикка и пошёл мимо так, словно хангарами тут и не пахло.

Вот тут началось слегка наперекосяк. Очевидно, те получили строжайшее указание никого не пускать, потому что хангар почти умоляюще сказал, заступая дорогу:

– Бамаги… бамаги, документы покажите…

«Абзац», – подумал. Олег, невольно оглядываясь на дорогу, по которой как раз пёрла колонна грузовиков с солдатами.

И вот тогда-то Олег и оценил Йерикку в полной мере. Рыжий горец повёл себя с потрясающим хладнокровием и пониманием обстановки – им можно было только любоваться. Сперва он застыл, словно не понимая, кто ему заступил дорогу и что это, собственно, значит?! Потом он сбычился и набрал воздуху в лёгкие – этого было достаточно, чтобы хангар посторонился, но, раздражённый недосыпанием, усталостью и человеческой тупостью командир горных стрелков выхватил из кармана блокнот и заорал, пересыпая рёв матерной бранью:

– Ты, ублюдок, б…я, видишь этот блокнот?! Я, б…я, сейчас тебя заставлю его в зубы взять и к этому вашему анОльвитцу раком, раком, на х…, ползти! Мы, б…я, за этим блокнотом… А ну-ка!..

Йерикка зашагал дальше. Гоймир и Олег, всё это время стоявшие с устало-непроницаемыми лицами, двинулись следом.

– Что там? – спросил Гоймир, когда они отошли шагов сорок, имея в виду блокнот.

– Мои записи, – спокойно ответил Йерикка. – А ведь чуть не влипли… До чего поганое место!

Олег был о ним согласен на все сто. Пахло сыростью и – слабо, но ощутимо – гнилой кровью и нечистотами. Котловина напоминала декорацию к фильму о концлагере, но для декорации она была слишком реальной.

– Так, начинаем, – Йерикка достал из-под куртки свой «парабеллум» с кустарным глушителем. Такой же был на «нагане» Олега, а Гоймир позаимствовал второй «парабеллум» у Святомира. – Вольг, вышки… Куда? – это относилось к хангару, появившемуся из-за штабного барака. «Тв!» – выплюнул «парабеллум», и хангар грохнулся наземь. – А мы внутрь.

Он и Гоймир взбежали на крыльцо – изнутри, когда Йерикка распахнул дверь, донеслись сдержанный, но весёлый шум, позвякиванье… а потом всё разом стихло.

Дальнейшее, происходившее внутри, Олега не интересовало. До вышек с того места, где он стоял, было шагов по восемьдесят – предел для нагана. Олег всмотрелся – все четверо на вышках смотрели на подъездную дорогу, где торчали остальные горцы. Ну и хорошо.

Мальчик положил массивный надульник «глушака» на сгиб руки, поёрзал. Он знал, что надо действовать быстро, но эта неспешность помогала ему успокоиться.

«Тв! Тв!» Двое на вышках, находившихся дальше от дороги, вскинулись, поражённые в головы, и сползли внутрь своих коробов. Олег повернулся, подул в ствол, снова устроил его на предплечье.

«Тв!» Но четвёртый обернулся примерно в эту секунду – и, увидев, как падает предпоследний, сел. Наверное, даже не осознанно, а от страха – это его спасло.

Олег оценил всё моментально. К скорострелке эта мразь не подберётся. Но может начать стрелять из автомата и всполошить охрану в бараках. Или даже тех, кто проезжает по дороге…

Додумал он всё это, уже привалившись спиной к одной из холодных стальных опор вышки. Мальчишка смотрел вверх, держа «наган» обеими руками у щеки.

Хангар наверху не двигался. Но сейчас он очухается – и…

…– Файле! – резко крикнул Олег, вспомнив одно из двух десятков выученных при помощи Йерикки данванских слов военного обихода. Грохнуло наверху упавшее на доски тело – хангар выполнил приказ автоматически, даже не поняв, кто приказал падать.

«Тв! Тв! Тв! Тв!» Олег выпустил сквозь пол все четыре оставшихся пули. Раздался какой-то странный звук, стук… а потом через две из четырёх дырок закапала кровь.

– Упс, – Олег вздохнул и огляделся. Горцы, перерезавшие охрану, уже мчались в лагерь по спуску. – Парни! – он поспешил им навстречу. – Давайте к охране. Всех, кто там есть – перерезать, и чтоб без стрельбы. Потом выпускайте пленных, но тоже тихо!

Поднявшись на крыльцо штаба, он потянул на себя дверь. Та открылась с явным трудом, да и не удивительно. Изнутри к ней был пришпилен под левую лопатку брошенным камасом данванский офицер.

– Неплохо, – «заценил» Олег, оглядывая разгром. Йерикка сидел за столом и кушал какой-то салатик из не забрызганной мозгами миски. Валялись ещё три данванских трупа. – Я там распорядился… Не понял?!

– От то и я! – воинственно подтвердил Гоймир. Он стоял, опираясь на стол, рядом с третьим живым в этой комнате. Больше того – живым этим был горец, в котором Олег узнал Морозко из четы Святобора. – Ты мне отвечай стать кровь Перунова, каким ветром ты тут?! Да что молчишь, одно рыба?!

– Я в плену, – еле слышно ответил, мальчишка.

– Й-ой, Род и навьи наши! – застонал Гоймир. – Часом уж и не в плену ты! Ну да хоть разумное слово слышу…

– Гоймир, – так же тихо сказал Морозко, – по-завтра об вечер тут будут со штаба фронта…

– Какого фронта? – поднял голову Йерикка. Олег, присев, подцепил кусок красной рыбы, кинул в рот.

– Нашего…

– О, против нас уже открыт фронт?! – оживился Йерикка. – Поздравляю, нас признал враг.

– А то – когда будут тут? – заинтересовался Гоймир. – Й-ой, Морозко, да ты голову-то вздень! Так сильно били, что ль? Ну и ушло всё, сгинуло, на воле ты…

Морозко то ли всхлипнул, то ли усмехнулся, но головы так и не поднял, лишь сказал:

– По-завтра об вечер, говорил уж…

– Би-или, – протянул Йерикка. – Сволочи…

По ступенькам простучали шаги и, упираясь ладонями в косяки, внутрь всунулся Яромир – весёлый, как на величанье:

– Тут вот оно… – начал он. – Й-ой, то себе! А что спразнуем?!

– Ты что-то хотел сказать, – напомнил Йерикка.

– Да…Тут вот оно. По-первых, нашли мы Краслава да Ревка, часом отмыкать не стали…

– ?! – изумился Гоймир.

– Так что ржут, как кони! – обиженно ответил Яромир, отпихивая локтем АК103. – Холод там в глазок глянул, а они-то легли посмехом!

– Пойду посмотри, – Йерикка встал. Яромир махнул рукой:

– Годи, годи, вот ещё дело-то, вот оно…

– Третьим разом твердишь – забыть боишься?! – рявкнул Гоймир. – То ли кто из выжлоков бегу задал?!

– Скажешь! – возмутился Яромир. – Тут в закуте двое наших. Тёрн из четы Вийдана – ну, помнишь того Орла, что о прошлое лето плечо Мирославу порубил? И Ростислав из четы… Й-ой, Морозко?! А, Гостислав из четы Святобора. Глянутся так, то меня на жалость взяло – попусту мы выжлоков быстро свели. А прочие пленные – из здешних лесовиков.

– Я взгляну, – встал Олег, подхватив ещё ломать холодного мяса.

– Кличь сюда прочих, – сказал ему вслед Гоймир…

…– Й-ой, новым-новая передача! – завопил Ревок, тыча в глазок. – Смотри, Краславко! Вот то прозванием: «Лицо в стене»!

Йерикка открыл камеру и, войдя, безошибочно развернулся лицом к двери, которую толкнул ногой. Хмыкнул:

– И долго вы этих бедняг так мучили?

– А сутки считай, – Ревок вскочил и, раскинув руки, шагнул к Йерикке. – Ждали-жда…

Йерикка посадил его наземь коротким, точным ударом «под ложечку». Краслав вскочил, крикнул изумлённо:

– Ты что?!

– Как попались в плен, дурачьё?! – резко выкрикнул Йерикка, беря его за плечи, и подтягивая ближе. – Думаешь, я следы не умею читать?! Болтали, шли друг рядом с другом – гор-р-рцы! Вон! – он пнул проскочившего мимо Краслава. – Хохмачи недоделанные! – подняв Ревка, Йерикка выволок его наружу, как куклу, послал вслед за Краславом, рявкнул: – Ищите оружие?

Он сам не знал, с чего так разошёлся. Нет, он был зол на самом деле, но вовсе не так сильно! Прислонившись затылком и лопатками к стене, Йерикка сквозь зубы цедил холодный вечерний воздух с явным привкусом дождя. Да, дождя. Висевшее над горизонтом солнце скрыли тучи, они ползли всё дальше, дальше по небу, наползая на Око Ночи… и где-то на северо-западе уже штриховал мир холодный ливень.

– Всё, – сказал Йерикка. Не о дожде. Он сам не знал, о чём – но настроение из пакостного вдруг стало тревожным…

…Он увидел Олега. Тот шёл, словно слепой, ведя рукой по стенке барака. Потом поднял голову – Йерикке бросились в лицо его глаза – недоумённые глаза, человека, ничего не понимающего в жизни.

– Эрик? – опросил Олег, словно не веря тому, что видит.

– Как там наши? Живы? – спросил рыжий горец. Олег секунд десять смотрел на него, потом заторможено ответил:

– Живы… Знаешь… там, в этих баранах… трупы гниют… и черви в них… а живые – тут же… и гнилая кровь… – Олег поднял ладони к лицу. – Так пахнет…

– Это война, – не подумав, ответил Йерикка. Олег вскрикнул:

– Война?! Этих людей забивали насмерть! Даже не казнили, как вы пленных, а забивали какими-то палками! Резали, как скот, выпускали кровь и оставляли лежать там, в этой крови! Как это может быть?! – недоумевающе и тонко вскрикнул он.

Йерикка обнял друга и прижал к себе.

– Тихо, тихо… – зашептал он. – Это правда, это не война, они не воины, они убийцы… но из боя нельзя уходить, потому что воины – МЫ. Мы уже не можем всё это бросить, как бы страшно не было…

– Да мне не страшно, – Олег не отрывал лицо от плеча Йерикки, и слова звучали глухо, – мне ничуть не страшно… Я не по-ни-ма-ю, как такое можно делать?! Они люди – или нет?!

Олега трясло. И Йерикка… успокоился. Тоскуешь и боишься, когда думаешь о себе… А когда беспокоишься за другого – беспокойство и страх за себя уходят. Другое дело, что не все могут ощущать это беспокойство за других….

– Ладно, – грубовато сказал Йерикка, – пойдём.

Олег поднял лицо. Не плакал он. Но на его щеке вдруг появилась капля. Поползла вниз, на подбородок.

– Дождь, – сказал Олег. И сморгнул: – Смотри, дождь начался.

* * *

Почти все горцы собрались у штабного барака. Ревок и Краслав отмахивались от шуток и тычков, хохотали счастливо, очевидно так и не поняв до конца, что спаслись от смерти. Всё произошло, как и должно было произойти. Как в былине. Наши успели вовремя. Как надо!

Тёрн и Гостислав выглядели не столь радужно. Нет, они тоже радовались и даже улыбались, и хлопали в ответ по плечам ребят, и целовались с ними. Но вид у них был… Ясно, что они оголодали и предельно измотаны пленом, да ещё и отчётливо видно – избиты неоднократно и жестоко. Оба мальчика были бледны, глаза, провалились, волосы висели грязными космами.

Морозко почему-то сидел на земле, широко расставив ноги и свесив голову. Он совершенно не реагировал на вопросы, разговоры, толчки… Пока на это как-то не обращали внимания, настроение у всех оказалось приподнятое, и разошедшийся дождь не очень мешал, не казался противным и нудным.

Гоймир с остальными, пока Йерикка и Олег ходили по лагерю, заминировал штаб и вышки. Так сказать, подарок намечающимся гостям. Как говорил Олег, в таких случаях чувствуешь себя Санта-Клаусом…

– Лады, прыгаем отсюда! – Гоймир тоже смеялся. Он толкнул в плечо сидевшего на земле Морозко. – Да вставай же! Всё, уходим! – он повернулся к остальным. – Одрин, где лесовики!

– Уходят, оружие разобрали со склада, – ответил художник.

– Добро… «Пленных», – он усмехнулся, – под стражей ведём. Хорош веселья, уходим отсюда!

– Морозко, вставай ты, – Резан тронул сидящего мальчишку за плечо, – будет тебе, вольно дырку просиживать!

Тот даже не пошевелился. Почти все уже пошли к дороге, но Тёрн, Гостислав, Олег, Гоймир и Йерикка всё ещё стояли возле Морозко.

– Верно, что отбили, – озабоченно определил Гоймир. – Тёрн, помоги ему.

Ни Тёрн, ни Гостислав даже не пошевелились…

– Тёрн! Гостислав! – рявкнул Гоймир, видя, что Морозко, как и прежде сидит на земле, совершенно безучастно глядя перед собой, а ребята не спешат ему помочь. – Вы иль вовсе сдурели в плену-то?! Помогите ему, уходим!

Красивое лицо Тёрна перекосилось, он сплюнул и пробормотал:

– Я к тому говну и за все богатства Оземовы не коснусь…

– Что-о-о?! – взревел Гоймир. – Да ты не ополоумел ли, Орёл?!. – но Гостислав тихо сказал:

– А не кричи, князь-воевода. Веры можешь не давать, да только правда Тернова. Так сталось, что Морозко-то – перемёт, перескок. Вот оно то.

* * *

На пляже перед озером остались только освобождённые пленные, Гоймир, Йерикка и Олег. Послушать, конечно, хотелось всем, но Гостислав, которому Тёрн предложил рассказывать, замялся и, умоляюще глядя на Гоймира, попросил:

– Ты скажи им, князь-воевода, уйдут пусть. И обиды не держат. Нет мочи… нет мочи при всех-то говорить про то.

Его голос звучал так, что все, не дожидаясь слов Гоймира, один за другим потянулись куда-то в стороны – молча и почему-то не глядя друг на друга. Йерикка не двинулся с места – посвистывая, он шлифовал затвор своего «дегтяря» промасленной тряпочкой – и никто ему ничего не сказал. Олег наоборот – было пошёл, но тут вдруг подал голос Морозко, сидевший на плоском камне с подтянутыми к подбородку коленями. Он был без плата, но не жаловался ни не холод, ни на сильный ветер с озера, словно ему уже было всё равно:

– Пусть землянин останется, – очень тихо попросил он, глядя на свои ноги.

Олег остановился – удивился и даже испугался. Глядел во все глаза на Морозко, а тот, поднял голову, взглянул в ответ, и в его глазах увидел Олег такое, что сел обратно.

– Заступников ищешь? – зло спросил Гоймир. Он стоял, расставив ноги и уперев в песок между них меч в ножнах. – Ступай со всеми, Вольг.

– А вот хрен тебе, – мгновенно отреагировал Олег, – мы сейчас не в бою, и положил я на твои приказы с прибором.

Гоймир резко повернулся к нему, но тут Йерикка перестал свистеть и сказал спокойно, продолжая полировать затвор:

– Вообще-то Прав велел, чтобы человека считали невиновным, пока не докажут его вину. То общий закон.

– А мы в поле, а не в городе! – огрызнулся Гоймир. – Мы воинским судом судимся!

– Ну и что? – пожал плечами Йерикка. – Судья есть, видоки есть, обвиняемый есть, должен быть хоть один защитник…

– Тебе и быть, – решил Гоймир. Йерикка улыбнулся:

– Я? Ну нет. Я тут просто на камешке сижу. А защитником пусть будет Олег.

Он назвал Олега его настоящим именем, а не тем, которое дали в племени. Словно напоминал, что тот – землянин. Кому? Гоймиру? Или самому Олегу?

Гоймир то ли зашипел, то ли ругнулся сквозь зубы, но повернулся к Тёрну и Гостиславу, сидевшим плечо в плечо на песке, на одном плаще – орлёнок и рысёнок, дети племён, разделённых кровной враждой в дни мира…

– Как станете?

Гостислав кивнул. Тёрн сказал:

– Вольг? А пускай его… Ты починай, Гостиславко, не тяни…Мутно и так.

– Часом… – Гостислав запустил пальцы в густые волосы, подёргал их, потом выпрямился и заговорил: странным, механически-безжизненным голосом, Олег сперва удивился. Но потом сообразил: парню так просто легче было говорить – отстранившись от себя самого. Уж слишком омерзительно было всё, им сказанное…