Текст книги " Красный вереск"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)

– Извини…

* * *

Они отмахали версты три, не меньше. Задувал ветер, хорошо – в спину. Йерикка шагал так, словно знал – куда, и Олег не выдержал:

– Куда мы прём? Что ты вообще делать-то хочешь, какой у тебя план?!

– По порядку, – Йерикка замедлил шаг и пошёл плечо в плечо с Олегом. – Куда мы идём – я не знаю, но сейчас узнаю… Держи пулемёт, встань вон под те деревья и не болтай. Жди.

Озадаченный Олег подчинился и не только встал, но даже сел, положив свой автомат на колени, а «дегтярь» Йерикки поставив рядом.

Йерикка остался стоять между трёх дубов, росших на одинаковом расстоянии друг от друга. Плащ скрывал его фигуру, слабо освещённую двойным призрачным светом – и солнце, и набиравшее полную силу Око Ночи скрывали тучи, и звёзды еле светили, только бегучий Невзгляд мелькал в белёсой рванине, затянувшей небо.

Кажется, он стоял так долго. Пел свою унылую песенку шуршащий на прогалинах дождь. Олег начал дремать – хорошо, что не уснул вообще, потому что от звука, который издал Йерикка, вполне можно было отдать во сне концы.

– Й-ах-xxxxх!!! – ухнул Йерикка и так ударил в землю правой ногой, что Олегу, подскочившему на месте, почудилось – под ногой откликнулось, словно стоял Йерикка на барабане. Удар повторился. Гулко топая, то нагибаясь к самой земле так, что казалось – он ползёт по ней, то выпрямляясь, словно клинок меча, Йерикка необыкновенно быстро закружился меж трёх дубов, и его плащ летел вокруг, не позволяя Олегу – как тот ни напрягал зрение! – различить друга. Волосы встали дыбом не только на голове – по всей коже Олега. Ему показалось… да нет, не показалось, правда! – что Йерикка меняется, да, меняется, и кружит между деревьями уже что-то другое… Тихо и слаженно запели ветви в кронах деревьев, качаясь и переплетаясь, словно захваченные танцем у их корней… Открыв рот от удивления и страха, Олег услышал голос Йерикки – он то ли пел, то ли завывал ритмично:

 
– Йохх, ты, сила нездешняя,
Сила древняя, кромешная!
Да нелюдь болотная,
Да нелюдь лесная,
Да нелюдь водяная!
Да все, сколько есть вас в лесу,
Да все, сколько есть вас здесь!
 
 
Вы, мавки, русалки да лешие,
Водяные, болотники, водяницы.
Вы подите-тко скоро по лесу,
Вы подите-тко скоро по округе,
Вы прознайте про то, что спытать хочу,
Вы ответьте на спрос, что спросить хочу,
Вы придите ко мне, как узнаете,
Как ответ для меня спытаете!
 
 
А и крепкое слово моё,
А и крепкое заклятье моё,
А кто доброй волей помочь не хошь,
Тот мне в деле моем и не надобен!
Слушайте, нелюди!
Делайте, нелюди!
 

Страшно, перекатисто ухнуло эхо в ближнем логу, пошло, покатилось куда-то в лесные глубины по овражкам и яругам, заметалось от дерева к дереву… Йерикка замер на одном месте – вновь неподвижно, как каменный. А лес не утих. Наоборот – всё грозней и слаженней шумели, качаясь, деревья – уже не верхушками шумели, а всей массой раскачивались, гнулись, едва не до земли, сбрасывая с треском сухие сучья, заставляя бешено и непонимающе метаться сорвавшихся в неурочный час с гнёзд птиц. Заполошный их грай пугал, будто птицы с высоты видели что-то приближающееся и страшное – ещё незаметное для людей, замерших на дне бушующего лесного океана. А в шуме общем начал формироваться шум отдельный…

Словно кто-то шёл по лесу, как по траве, раздвигая руками столетние сосны на уровне своей груди – так идёт человек заливным лугом.

Лесные силы откликнулись на зов Йерикки.

Олег так и не понял, что это было, откуда пришло и куда ушло. Просто фигуру Йерикки на какое-то время закрыла чёрная непроглядная тень, не имевшая формы и возвышавшаяся над самыми высокими соснами. Потом тень отхлынула – никуда конкретно, растаяла, то ли в воздухе растворилась, то ли всосалась в землю – и Олег увидел Йерикку, стоящего на прежнем месте. Своим обычным голосом рыжий горец окликнул друга:

– Ты чего там прилип? Иди сюда.

– Не-е… – протянул Олег и не узнал собственного голоса. – Ну тебя нафиг, не пойду, – и честно признался: – Я тебя боюсь до поноса.

– Хватит валять дурака, – беззлобно заметил Йерикка. – Идём в Панково.

– Ку-уда?! – Олег поднялся. – Головешки считать?!

– Слушай, – повернулся к нему Йерикка. – Помнишь, я говорил, что отбить Гоймира мы не сможем? И сейчас повторю. А вот сделать так, чтобы его нам отдали – мы сможем. По крайней мере, я на это надеюсь… Если я правильно оценил Чубатова.

– Ты же его никогда не видел, – напомнил Олег удивлённо.

– Не обязательно видеть человека, чтобы определить, каков он. Так вот, Чубатов такой же ненормальный, как и мы. Для него сейчас нас одолеть – дело чести. Но в то же время я готов руку отдать, что мы ему интересны.

– Не понял, – признался Олег. – Мы – интересны?! Да он нас на гамбургеры пустить готов!

– Именно, именно, – глаза Йерикки блестели, как глаза сумасшедшего. – Думаешь, он не убил Гоймира потому, что хочет поиздеваться? Нет, и поэтому тоже, конечно. Но Гоймир ему интересен. И мы. Кроме того, ему тошно на этой войне, он наверняка хороший офицер. Я хочу с ним встретиться и поговорить. А в Панково мы идём, потому что там стоит отряд хангаров.

– Ничего не понял, кроме того, что ты спятил, – убеждённо сказал Олег, – Ну пошли.

– Ты меня перестал бояться? – поинтересовался Йерикка, протягивая руку за пулемётом.

– Такой план мог родить только ты, – пожал плечами Олег.

Йерикка засмеялся:

– Думай, он не убьёт нас сразу, а там что-нибудь придумаем. Знаешь, я терпеть не могу пресных блюд.

– Ты же не любишь воевать? – подколол Олег.

– Не люблю, – подтвердил Йерикка. – Но вот острые ощущения, грешен, не разучился любить даже после всего, что было. Помнишь, я тебе читал этого, как его… Макар… Макаровича, что ли?

– Макаревича? – переспросил Олег. – Помню, а что?

– А то, что я у него и такие строчки помню:

 
– В бурю лишь крепче руки,
И парус поможет, и киль…
Гораздо трудней не свихнуться со скуки
И выдержать полный штиль!
 

Слегка удивлённо Олег смотрел на своего друга.

– Похоже, у тебя второе дыхание открылось, – заметил он. – Теперь ты веришь, что мы сможем победить?

– Многие люди оказались лучше, чем я о них думал, – загадочно отозвался Йерикка. Олег засмеялся и хлопнул его по плечу:

– Идём… – и, помявшись, попросил: – А ты не почитаешь ещё стихи? Просто любые?

Йерикка посмотрел понимающе. Кивнул. Подумал несколько секунд…

 
– Знаешь ли ты, что Земля —
Это тоже звезда? Представь —
Где-то далеко-далеко
Кто-то глядит в небосвод,
Где средь флотилий звёзд
Тихо Земля плывёт.
 
 
И говорит: «Взгляни!
Как ярко сегодня светит Земля?
Переливается вся,
Словно из хрусталя!
 
 
Как там, наверно, светлы
Реки, холмы и леса!
Как там сверкает роса!
Как там мерцают стволы!
 
 
Как там на узкие листья ракит
Вечер сиянье льёт,
Как там осока блестит
Ночью по краю болот!
 
 
Как там искрится в лугах
Утром жемчужный туман!
Как полыхает в лучах
Днём голубой океан!
 
 
Какое, должно быть, чудо —
Родиться там, на Земле,
Плывущей в просторах неба,
Сияющей ярко во мгле!»
 
 
Веришь ли ты, что рождён
На звезде?
И что это не сон?
 

– Это написал ты, – убеждённо сказал Олег. Но Йерикка грустно улыбнулся:

– Не у одного меня был друг, который родился на Земле, Вольг.

* * *

Йерикка не промахнулся. Да, Панково было выжжено умело и беспощадно. И всё-таки среди развалин и пожарищ виднелись два или три целых дома. Возле одного у коновязи стояли кони – хангарские кони.

– Видишь? – шёпот Йерикки защекотал Олегу ухо. – Меня не обманули. И эти выжлоки, конечно, самогон пьянствуют и бесчинства нарушают, – Олег хихикнул, покосился не Йерикку и мигнул – глаза у того были весёлые и сумасшедшие. – Тут я и отыщу гонца к Чубатову. Ну, Вольг, подумай ещё раз.

– О чём? – удивился Олег. Йерикка хлопнул его по плечу.

Похоже, хангары и впрямь гуляли. Снаружи никого не было, а в доме шумели, смеялись и выли песни. Олег пересчитал коней – восемь. «По четверо на каждого», – подумал мальчишка, ощущая не волнение – а азарт.

Они дошли уже практически до дома, когда дверь покосившейся будки на огороде (тут не было тёплых туалетов, как в горских домах) распахнулась и из неё, грозно гремя металлом и затягивая ремень штанов, появился хангар. Постоял и зашагал к дому – точнее, его понесло в наклонном состоянии. Осталось неизвестным, был ли это один из собутыльников или всё-таки часовой, потому что Йерикка совершенно спокойно выждал, когда тот, начисто не желая замечать ребят (или приняв их за свой пьяный бред?), приблизился – а потом нанёс хангару удар кулаком в подбородок.

Голова наёмника дёрнулась, как шарик на верёвочке, послышался отчётливый мокрый треск – и хангар грохнулся наземь. Йерикка переломил ему позвоночник, как сухую веточку.

– Пошли, – позвал рыжий горец, гостеприимным пинком распахивая двери в горницу. Олег шагнул следом, и сразу – чуть в сторону, держа взведённый наган в левой руке.

Внутри пахло блевотиной, самогоном, хангарами и травкой. Йерикка не стал орать или вообще как-то привлекать внимание. В большой комнате стояло несколько столов – очевидно, стащенных сюда со всей веси. За ними, потребляя огненную воду под закусь, сидели семеро козлов, и Йерикка преспокойно опустился за крайний стол, указав Олегу место рядом с собой. Тот сел, но верхом на лавку, поставив на доски столешницы кулак с револьвером. Стол тоже был заблеван, и Олег вдруг ощутил гнев – в любом славянском доме даже стукнуть по столу, с которого ешь, кулаком, считалось оскорблением не только дому, но и богам, и всей Верье!

До хангаров стало доходить, что их компания увеличилась разом на двух незнакомых парней возмутительно славянской наружности. Все уставились на гостей, а двое – потрезвей или наоборот – потянулись за автоматическими винтовками.

– Не надо, – негромко сказал Олег, легонько качнув стволом револьвера и от души надеясь, что его не поймут. Но хангары оставили свои поползновения. Стало очень тихо, и Йерикка, удобно разместившись, заговорил небрежно:

– Можете не волноваться, мы пришли вас не убивать. Мне нужно, чтобы вы убирались вон из веси и сообщили Чубатову, что Йерикка Мечиславич из племени Рыси, братан Гоймира Лисковича, хочет с ним говорить и ждёт его в Панково. Ждать будет ровно сутки и надеется на честность офицера при встрече, – Йерикка поднялся на ноги и, холодно улыбаясь, осмотрел хангаров, застывших за столами: – Вот на этом и остановимся, – ровные голосом сказал он. Повернулся и бесшумно зашагал к дверям. Олег тоже поднялся, держа наган в руке и глядя на врагов внимательно и жёстко. Револьвер и почти приглашающий взгляд мальчишки действовали на всех достаточно отрезвляюще – ясно было, что у него не заржавеет влепить пулю в лоб любому, кто потянется за оружием.

Но кто-то что-то всё-таки пробормотал угрюмо. Пробормотал по-хангарски, Олег не понял и даже внимания не обратил… а вот Йерикка, уже шагавший через порог, обернулся. С улыбкой:

– Зачем же откладывать? – спросил он. – Я здесь и я готов сейчас выслушать всё, что вы собирались мне сказать потом. Ну?!

С последним словом он точно и быстро опустил руку на рукоять меча, плавным движением вытянув лезвие на вершок – не полированное, но с заточенными до нестерпимого лунного блеска кромками.

– Кто хочет мне что-нибудь сказать, грязь?! – чеканил Йерикка, похожий на волка, оскалившегося у входа в своё логово: – Кто может мне что-то сказать – с клинком против клинка – ну?!

Это «ну?!» походило на пощёчину. Но никто не спешил вставать. Хангаров было семеро… и, бросься они разом… но кому-то надо было бросаться первым. Йерикка засмеялся презрительным, холодным смехом – так бы смеялась статуя Ярилы, оживи она:

– У вас нет мужчин! Когда мои предки ходили походами в вашу землю, они не брали с собой воинов – с ними шли дети, которых нужно было научить владеть мечом, и старики, захотевшие поразмять кости! За спинами своих господ вы можете лаять громко, но лицом к лицу о воином – вы трусы и убойный скот!

Раздалось визгливое рычание, и из-за стола подскочил плотный, кривоногий усач. Усы его перевивала золотая нить, в руке сверкнула сабля – слабо изогнутая, длинная, с утяжелённым концом, чьё лезвие было тщательно отбито, но хранило следы многих ударов, принятых на него. Он что-то лаял в лицо Йеркке.

– Хорошо! – меч рыжего горца вылетел из ножен и наклонился от паха остриём в сторону хангара. – Но мне мало тебя одного! Так кто ещё хочет царапнуть меня – ну?!

Драться вдвоём – это, конечно, дело другое, поэтому второй желающий нашёлся сразу – рослый парнишка постарше славян. Рослый для хагнара, конечно, но уже кривоногий. Олег, не говоря ни слова, встал у косяка, держа револьвер наготове – так, чтобы видеть остальных во время драки.

– Обожаю убивать вас, – сообщил Йерикка, качая влево-вправо мечом. – Обожаю сносить ваши глупые, пустые головы, бархынкем хиррыг аггыз хангар, ха!

Он словно бы не замечал, что хангары расходятся – старший остался на месте, держа сабли перед грудью, а младший двигался вбок, держа саблю над плечом. А тот бросился именно усач, из самого что ни на есть неудобного положения… Впрочем, Олег не устал ничего понять – гулко вскрикнула сталь, выбитая сабля вонзилась в стену, молодой хангар ухнул и согнулся пополам от пинка в живот, Йерикка, подпрыгнув, добавил ему в плечо ногой, и тот задом свалил один из столов.

Олег весело захохотал. Йерикка тоже улыбался, стоя с мечом у ноги – в расслабленной, вялой позе.

Усатый вырвал из стены саблю. Ноздри его раздувались, глаза горели – он бросился на Йерикку, не дожидаясь приятеля.

Мальчишка изящным движением отбил саблю в сторону, одновременно поворачиваясь, и влепил хангару пинка. Тот выбежал в дверь – Олег еле успел посторониться, прокомментировав:

– Одиннадцатиметровый… Сидеть! – он поднял револьвер. – Ждите своей очереди.

Йерикка обижал молодого, как маленького ребёнка. Отбил саблю вниз, потом – вверх. выбивая её так, что она вошла в балку, а следом пнул хангара в живот, когда тот не нашёл ничего лучшего, как прыгнуть за оружием.

– Можешь ещё, – великодушно разрешил рыжий горец, – а то у меня давно лапы для ударов ногами не было… Й-ой! Вы вновь с нами?!

Это относилось ко второму – или первому, как считать – наёмнику, который ворвался в дверь, что-то завизжал и метнул в Йерикку табурет. Йерикка пригнулся, в притворном ужасе завопив:

– Мчится на нас Дубыня, выдирает деревья с корнями! Не бей меня! – молнией прянув вверх-вправо, он влепил хангару, ринувшемуся… мимо него, яблоком зажатой в кулаке рукояти в подбородок. Мелькнули ноги, раздался грохот упавшего тела. Такое Олег раньше видел только в голливудских фильмах,

– Считать? – подал он голос.

– Да они слабенькие, – отмахнулся Йерикка, снова вышибая этим движением саблю у молодого хангара. – Й-ой, извини, не заметил тебя… Ну, подбирай… так… иди, иди сюда… опс! Такова уж твоя Доля, – заключил он, когда сабля воткнулась в пол, а хангар схватился за вывернутую кисть.

Олег смеялся, а в душе был полон ожидания. Йерикка их убьёт. Не пожалеет, конечно. Играет, играет, как кот с мышками. Так расчётливо, что мышкам кажется: вот-вот – и спасены…

– Это даже не интересно, – заключил Йерикка. Он больше не улыбался, держа клинок лезвием на ладони – на уровне лица. Усатый тяжело возился на полу. Молодой дышал со всхлипами, бросая на славянина ненавидяще-испуганные взгляды. – Пора кончать… – рыжий горец дождался, пока оба возьмутся за оружие. – Это была Доля… – оба хангара бросились на него с отчаянными, безумными лицами. – А это уже – Рок, закончил он жёстко, глядя в глаза усатому, застывшему буквально вплотную к горцу. Хангар тихо захрипел и подался назад; Йерикка повернул клинок в его солнечном сплетении и спихнул с оружия ногой.

Олег пошарил взглядом и вдруг сообразил, что второй хангар лежит на полу без головы. Как и когда Йерикка успел ударить – Олег не заметил.

– Кто дальше? – Йерикка посмотрел на остальных хангаров, сидевших за столиками, словно статуи.

– И охота вам в такую жару такой фигнёй заниматься? – спросил Олег. – Пошли, Эрик, они теперь нескоро встанут…

– Да нет, теперь-то я хочу договорить, – ответил Йерикка. – По-моему, и они не всё сказали, но я готов выслушать… Ну, можете нападать втроём!

Хангары не двигались.

– Я предпочитаю убивать врагов, но резать скот я тоже умею, поэтому сражайтесь! – крикнул Йерикка. – Ну, трусы?! Иначе – клянусь Дажъбогом! – зарублю вас сидячих и безоружных!

Никто не двинулся с места. Йерикка, презрительно улыбаясь, вытер меч о край плаща и бросил оружие в ножны.

– Ладно, – сказал он, кривя губы, – живите, овцы. И передайте Чубатову, что я его жду. Здесь. Завтра. И пусть он вернёт Гоймира, иначе я начну искать и дорогой навалю горы трупов, причём не пожалею никого. Всё. Идите… овцы.

Хангары начали подниматься с непонятными лицами. Олег успел только понять это напряжение каким-то чутьём… и увернулся от брошенного кружки!

– Не стреляй! – крикнул Йерикка. – Овцы бросились на волков! – он перевернул стол, и сабля одного из хангаров с хрустом завязла, в столешнице. – А ну – стой, мужики! – Йерикка швырнул в двоих, бросившихся следом, скамью, перескочил через них… – А у нас так! – удар ногой в челюсть отправил ещё одного под иконы. – Когда друг гуляет… – Йерикка, перехватил ладонями лезвие сабли, завалил хангара, – …ему не мешай! Держи этого, Вольг, наружу!

В Олега полетел оглушённый хангар. Схватив его за ворот и ткнув револьвер в ухо, Олег крикнул:

– Их четверо! Справишься?!

– Наружу! – заорал Йерикка…

…Олег выволок по ступенькам икающего пленного, звезданул его в висок рукоятью нагана и повернулся – бежать обратно, но изо всех окон дома неожиданно, с лёгким хлопком выбив рамы, плеснуло пламя. – Эрик! – крикнул Олег, но не успел даже испугаться. Дверь настежь распахнулась, внутри пламени образовалась чёрная фигура, и Йерикка спустился по ступенькам. Он улыбался и был цел и невредим.

– Самогона до фига разлили, – сказал он. Олег задумчиво оглядел друга с головы до ног и сообщил:

– А я теперь знаю, на чём держатся все восточные единоборства. На том, что там нет тебя – и маленькие вертлявые люди наивно думают, что умеют драться…

…Ничего съедобного в сожжённой веси не осталось. У хангаров были, конечно, запасы, но они погибли в пламени самогонного пожара. Впрочем, чувство голода стало если и не родным, то вполне терпимым, и ребята устроились в одном из домов.

– Думаешь, придёт? – спросил Олег. Йерикка, сидевший за столом, нервно зевнул, передёрнул плечами и сказал:

– Или пришлёт вельбот. Так и так мы услышим.

– Не пойму всё-таки, как ты хочешь его уговорить отдать Гоймира.

– Не знаю, – честно ответил Йерикка. – Смотри! Снег…

…За окном в самом деле медленными, плавными, большими хлопьями падал на раскисшую землю чистый, белый снег. Он таял, едва соприкоснувшись с грязью, и земля оставалась чёрной и вздыбленной… но в воздухе тихо кружились тысячи невесомых белых снежинок, и при виде их весь мокрый чёрно-серо-зелёный мир войны казался чище и спокойнее…

 
…– Снег лапами мокрыми по щёкам нашлёпывал.
Мчался по ветру, стоял у фонарей.
Серый и жёлтый, насквозь промокший,
Он в сумерках земли достичь хотел бы поскорей.
 
 
Всю ночь ветер северный бросал снег по городу —
Где-то вдоль улицы, а где-то поперёк.
Сугробов охапками засыпав окраины,
И лишь к рассвету позднему устал, изнемог.
 
 
День настал белый и тихий, безветренный.
Топорщатся голые деревья и кусты.
На каждой травиночке, на веточке тоненькой
Нагрузли подмёрзшие снежные пласты.
 
 
Вокруг всё наполнилось пушистыми хрустами.
С морозными скрипами качались провода.
В хрустящей снежной тишине, в скрипучем безмолвии
Порой так и кажется, что это – навсегда.
 
 
Снежинками, хлопьями и мелкою крупкою
Весь день небо щедрое нас осыпало вновь.
Глаза не налюбуются их нежностью хрупкой.
 

Будто бы возникшей из сказочных снов… – Йерикка промолчал и задумчиво добавил: – Так наступила зима… Мама очень любила читать это стихотворение, когда падал первый снег. Никто бы не подумал, что отец купил её в агентстве… она столько знала и умела… Хай, матта прияс, ку твас арбас йесхатти ту ана васантас?! Йени хима хвалати, вартати ко вартанам – ку спэта васантас?! Ку твас арэма, ку твас аоста? На… на…

– Что это? – спросил Олег, вслушивавшийся в напевные слова. Йерикка закрыл глаза ладонью и глухо ответил:

– Я спрашиваю: мама, где твой мальчик будет искать тебя? Снег вокруг, снег пляшет в воздухе, далеко ушла весна, и ты вместе с ней, твои руки, твоё лицо – их нет, нет… Вот так в общих чертах.

Больше Олег не опрашивал. Он сидел и чувствовал, как мокнут глаза, и почему-то совсем не было стыдно, хотя Йерикка отнял руку от лица – его глаза тоже были мокрыми. «Мама, я вернусь, – отчаянно подумал Олег, – вернусь, я вернусь, ты только дождись меня?»

…Мальчики сидели у окна и молча смотрели, как падает снег. Они ждали вельбот… или человека.

Они ждали конца – и то, каким он будет, зависело от такой непрочной вещи, как человеческая честь.

* * *

В пятнадцати верстах к северу, в палаточном городке. Чубатов тоже смотрел на этот снег, шедший над его лагерем.

Ему было скверно. Час назад в гости к нему явился офицер-психолог бригады, принёс с собой две бутылки самогонки – и остался «посидеть». Чубатов выпил не больше стакана – за компанию. Но психолога это не смутило. Остальное он выжрал сам – и не упал, не уснул, скотина (хотя Чубатов очень надеялся, что этот крысеныш, выпускник особо патронированной данванами школы, свалится под стол и задрыхнет). Но тот упрямо сидел, нёс какую-то несусветную хрень, звонил во все лапти и по временам начинал мерзко икать. Чубатов видел, что психологу страшно. Прошлого психолога фоорда горных стрелков N19, чьё место занял крысёныш, шлёпнули два дня назад прямо возле палатки, надрезным охотничьим жаканом в затылок. Пуля прилетела со склона холма недалеко от лагеря – посланные туда стрелки обнаружили после долгих поисков обстоятельно оборудованную и идеально замаскированную лёжку. Психолог «отличился» при сожжении Каменного Увала, и Чубатов готов был поклясться – пуля прилетела «оттуда».

Но Авдотьев был хотя бы смелым человеком – не откажешь. И отличным стрелком. Нынешний же… Чубатов поморщился. Дело не в молодости. Обоим адъютантам Чубатова было по 18, но один из них вынес контуженного офицера на себе из того страшного ущелья, а второй, трижды раненый пулями горцев, всё-таки поднял месяц назад людей в атаку, заставив партизан отступать в лес… Психолог был трус. Он даже тщательно маскировал офицерские наплечники тщательно разложенным по плечам капюшоном. Можешь не стараться, яростно подумал Чубатов, стоя у затянутого плёнкой-светофильтром окошка, такое говнище, как ты, ни одна пуля не возьмёт. Убивают как раз тех, кто чего-либо стоит. На тебя враг не потратится… но, кажется, потрачусь я, если ты не заткнёшься!!!

– …крах их дикарского мира! И я счастлив, что участвую в этих эпохальных боях, которые решают судьбу последнего не приобщённого к великой цивилизация уголка нашего славянского мира!

«Ты участвуешь, – подумал Чубатов уже с насмешкой, – как же! В эпохальных боях, – офицеру стало гадко. – В эпохальных! Двести тысяч против двадцати с небольшим – горских охотников и лесовиков-землеробов! Эпохальные бои! Скажи кому понимающему – уссутся со смеху! Эпохальные…»

– …недостаточное влияние моральной подготовки. Идея! Солдаты должны воевать за идею! Только идею можно противопоставить врагу, живущему по законам каменного века. После нашей победы мы уничтожим эту заразу, не останавливаясь перед жестокостью, перед кровью…

Чубатов повернулся. Слушать разглагольствования о крови из уст этого гугнивца было смешно и противно. В палатке он воюет лихо. А к себе идти боится, потому что даже сейчас, пьяный, думает о снайпере, который сейчас лежит за камнем или сидит на дереве и ждёт. Просто первого попавшегося на глаза.

А психолог что-то всё нёс и нёс о великом будущем, о совместном процветании всех народов континента под справедливым, мудрым к разумным правлением данванов, о том, как вражеские полчища (от ещё, где же он их увидал – «полчища»?!) скоро поймут бесперспективность борьбы… и было всё это так же бесполезно и тошно, как прокисшая овсяная каша. Поэтому Чубатов прервал его на полуслове:

– А войну эту мы проиграем.

Психолог подавился оставшейся половинкой слова, выпучил глаза, будто перед ним возникла алкогольная галлюцинация. А Чубатов повторил даже с каким-то удовольствием:

– Проиграем.

– Ты… ты… чего? – глаза крысёныша забегали, Чубатов следил за ним со злорадством. – Ты чего… ты меня… проверяешь, что ли?!

– Да ты не зыркай по сторонам, данванов тут нет… Я тебе говорю, что думаю, ты так и прими… – Чубатов хотел добавить «и передай», но удержался.

– Да как же мы можем её проиграть? – психолог медленно приходил в себя.

– Ты лучше мне скажи, как мы её можем выиграть? – прямо спросил Чубатов. – За счёт чего мы её выиграем? 3а счёт техники? Так я тебе как офицер скажу – в этих местах не техникой воюют, а бойцами. А наши бойцы одного хотят – живыми домой добраться. Одними хобайнами воевать будем? И не трещи мне, что у них там, у горцев, беззаконие и дикость. Это у нас – дикость узаконенная. Они там у себя, если подонка видят, то вешают его, а не подводят под его действия психологическую базу для изучения. Если насильник объявляется – они ему хозяйство оборвут, и дело с концом, – скаламбурил Чубатов, – а не условное заключение дают. Если вор отыщется, они ему из племени дорожку покажут – и всё. А вместо законов у них, дураков, совесть. Поэтому и нет ни негодяев, ни насильников, ни воров. Дикая земля, понимаешь? Ты ж как сидел в своём Защеканске, так дальше школы нос и не высовывал, а я где только не был – и я тебе так скажу: если и осталось ещё на Мире места, где люди по-людски живут – так это вот в этих племенах. Ну, может ещё у анласов, да у лесовиков кое-где, куда мы ещё ручки шаловливые не протянули. И будь моя воля – я бы своих сына с женой из вашего цивилизованного рая в эту дикость переправил. Примут без проверки, потому что им Верья велит местью слабому гнушаться.

– Но эти горы – наша земля! – выкрикнул психолог.

– На хрена она тебе?! – рявкнул Чубатов, и крысеныша вжало в спинку кресла. – Ты ж на ней только срал и спал! Ты ж за всю жизнь ни финты не создал – ни ребёнка, ни хлеба, ни машины, ни идеи хоть какой – паршивенькой, но своей! А они – они на этой земле живут. Как люди живут, а не как звери о двух ногах, в каких мы превратились. Вот и бегать нам до снега за этими четами их, а потом будем сидеть на побережье, пока нас в воду не спихнут, или пока данванам не приспичит – они все эти горы с землёй сравняют, и вся недолга! И так и сяк мы тазиком накроемся. Им там, на своём Невзгляде, гордость под горло встала – непременно они хотят, чтоб горцы им поклонились в ножки и ключи от своих городов принесли, вот и гонят нас на убой. Только это им не хангары – это славяне, настоящие славяне, а не название! Так что во… – Чубатов сделал похабный жест, – …во им ключ, и пусть себе вставляют его в… А ты пошёл отсюда, сука! Вон! – Чубатов двинулся на крысеныша, но тот с неожиданной прытью вскочил и вылетел за полог.

Чубатов ещё раз остервенело выругался и пинками вышвырнул следом пустые бутылки. Хотел присесть, но услышал голос адъютанта:

– К вам хангар из Панкова!..

…Выкатившись «на улицу» психолог окинул взглядом окрестности. Со стороны взгляд мог показаться орлино-оценивающим, но двое мальчишек лет по 15, одетых в форму разведчиков-хобайнов, засмеялись, и один из них звонко и презрительно сказал:

– Слизняк.

– Это ты мне?! – грозно вскинулся психолог и услышал спокойный ответ:

– Тебе.

Второй – рыжий, как анласы – выпалил:

– Из-за таких, как ты, наши парни гибнут! Жопу свою подтереть сами не можете – а туда, с горцами воевать! Давай отсюда?

Психолог отвернулся, словно ничего не случилось, и зашагал к своей палатке. На ходу он убыстрялся и отчётливо гнул спину, пока не превратился в скоростной крючок.

– Нажалуется, – с отвращением сказал рыжий.

– Плюнь, – посоветовал друг. – Заботы-то… пошли, сейчас вельбот будет.

…Высоко на склоне поросшего соснами холма, в замаскированной папоротником расщелине камня, лежал совершенно неподвижно одетый в бесформенное многоцветье маскхалата мальчишка. Чуть сощурившись, он наблюдал за лагерем стрелков так внимательно, словно мог различать без бинокля всё, происходящее в версте от него.

Собственно, так оно и было.

Его не очень интересовали частности вроде партизанской войны горских славян и местных лесовиков. Это был лишь кусочек мозаики, которую надо собрать.

ЕГО война началась ещё до Взмятения. И не закончится, даже если погибнут все горцы.

* * *

Йерикка проснулся практически в тот момент, когда Олег увидел хангаров.

Вчетвером они выехали на околицу… на то, что было околицей Панкова. И остановились.

– Проснись… – начал Олег, но обнаружил, что Йерикка уже стоит у окна рядом. – Прокол?

– Непохоже… – Йерикка даже не взял пулемёт.

Один из хангаров спешился, бросил длинные, украшенные перьями и бляшками поводья соседу и, переваливаясь, зашагал по грязи мимо пепелищ. Пройдя шагов сто, он остановился и не очень уверенно прокричал:

– Сюбатыв! Мы от Сюбатыв!

– Эрик, не ходи, – предостерегающе сказал Олег, но рыжий горец повёл плечом с истинно княжеским достоинством и вышел. Олег мысленно плюнул и, подхватив снайперку, прицелился в троих на околице. Если начнут стрелять – он их снимет за пару секунд. Но вот о четвёртом Йерикке придётся заботиться самому: – Да что ж он его закрыл?!

Йерикка в самом деле совершенно спокойно, закрыв при этом директрису, как выражаются военные. Вот подошёл к хангару вплотную… О чём-то говорят. Точно. Йерикка, кажется, кивнул. Идёт обратно, а хангар – к своим! Олег, весь в поту, держал цель на риске прицела. И не опускал винтовку, пока хангары не скрылись из вида.

Йерикка вошёл радостный.

– Как ты там говоришь? Йоу! Договорились о встрече. Завтра, – он плюхнулся на скамью, – ну а где – я найду, я это место знаю. Тут рядом.

– Ты найдёшь? – Олег поставил винтовку рядом. – Что это значит? Ты меня не берёшь?

Йерикка смутился:

– Понимаешь, мы договорились встретиться один на один, и…

– И ты поверил его слову!? – Олег покрутил пальцем у виска. – Можешь разорваться пополам, но я иду с тобой.

– Вольг….

– Я иду с тобой.

…Снег перестал, но было холодно. Непонятно, почему всё ещё тёк ручей, почему лёд не сковал его. Кутаясь в плащи, мальчишки ждали, сидя на холодных камнях, и Олег думал, что жилет Бранки его греет. Правда – греет…

– Уходил бы ты, – тихо сказал Йерикка. Он сидел, поставив меч между ног и утвердив подбородок на ладонях, скрещённых поверх яблока. Олег прислонился спиной к камню, сунул руки под мышки и помотал головой:

– А если он не один придёт?