Текст книги " Красный вереск"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 38 страниц)

– Д-да-а, – заикался Морок, – он-но то и е-есть…

Это были, конечно, нервы. Но, как ни странно, после этого отряд взбодрился. Стыд за бездействие допекал, и мысль о близком бое подействовала, как допинг. Олег, испытывавший те же чувства, что и остальные, понял, что окончательно проникся славянской идеей – проще говоря, спятил. Но сама мысль, что они, может быть, уже списанные и своими и чужими со всех счетов, вернутся в бой, действовала поразительно, убивая тоску и усталость. В бой! В бой, вот чего хотели все горцы.

В БОЙ!!!

 
… Мы хотим жить мирно.
Мы умеем жить мирно.
Мы любим жить мирно.
Мы никому не мешаем жить мирно.
 

Но если мешают нам – мы караем. Мы не убиваем, мы караем. И это наше великое право! Это право всех честных людей, защищающих свою землю от врага.

Мы караем, и тогда бесполезно просить о пощаде. И ты можешь кричать что ты сдаёшься, что ты не виноват, что тебя заставили… Это не суд, и не будет ни адвокатов, ни оправдательного приговора, ни даже смягчающих обстоятельств. Люди выбирают сами. И отвечают за свой выбор. И защищают его, как защищаем его мы. Мы умеем не – только жить мирно, но и драться.

И мы тоже умрём, если не сможем защитить то, что ним дорого. Но лучше умереть, чем жить, потеряв свой мир, честь и достоинство. И всё-таки – до нашей смерти! – мы закопаем в нашу землю незваных гостей.

На удобрения.

Мы не хотим воевать.

Мы очень не хотим воевать.

Но нам очень жаль тех, кто заставил нас всё-таки начать это делать. А потом – потом мы построим город. Город с картины Одрина.

Интерлюдия: «Мастера»

 
Вам травы не бить,
Не гулять по лугам…
Не быть,
не быть,
не быть городам!
 
 
Узорчатым башням
В тумане не плыть…
Ни солнцу,
ни пашням,
ни соснам —
– не быть!
 
 
Ни белым, ни синим – не быть,
не бывать!
И выйдет насильник – губить,
убивать!
 
 
И женщины будут в оврагах рожать…
И кони без всадников – мчаться и ржать…
Сквозь белый фундамент трава прорастёт…
И мрак, словно мамонт, на землю сойдёт!
 
 
Растерзанным бабам на площади выть…
Ни белым!
Ни синим!
Ни прочим —
не быть!
 
 
Ни в снах!
Ни воочию!
Нигде!
Ни-ког-да!…
…Врёте…
Врёте.
Врёте, сволочи!
БУДУТ ГОРОДА! [27]27
  Отрывок из поэмы.


[Закрыть]
 

* * *

В лесах с едой стало намного легче – тут можно было охотиться в привычной славянам обстановке на привычных животных, тут всё ещё полно показалось съедобных растений, было теплее и снег ещё не ложился, хотя большинство деревьев оделись во все оттенки меди и золота. На коротком совете было решено уходить через Лесную долину к Дружинным Шлемам, где они когда-то уничтожили вражеский лагерь. А потом – на север, через Горы Потоков в Оленью долину, «потому как, – высказался Одрин, – там мы разом не были.» Остальные сочли это вполне достаточной причиной, чтобы двигаться именно туда.

Лесная долина была тем же царством сожжённых весей и набитых вражескими войсками дорог, что и остальные к западу от неё. Война прокатилась тут, вытесняя горских партизан и лесовиков на восток.

На восьмой день после ухода от Тенистого чета вышла к Слёзной Горе.

* * *

Йерикка вытер ствол пулемёта и повёл им вправо-влево. Олег расправил веточки, которыми замаскировал автомат.

– Хху-у… хху-у… хху-у… – прокричала над скалами полярная остроушка.

– Идут, – сообщил Морок. Так, словно и без него было не понятно. Олег удобней положил снайперку.

Почти тут же в полуверсте, у начала тропы, появились четверо верховых хангаров. Они беспокойно завертелись на одном месте, держа винтовки прикладам в бедро.

– Дозор, – пояснил Морок.

– Что ты всё объясняешь сегодня? – процедил Олег. – А то мы не видим…

Донёсся звук трубы. Хангары отъехали ближе к скале, не переставая рассматривать тропу.

– Недоверчивые попались, – Йерикка не двигался. – Что если, засекли?

– Один лекции читает с комментариями, второй мнительностью заболел, – тихо заметил Олег. Ожидал в ответ бурной реакции, но Йерикка поморщился:

– Может, и заболел… Мнительность – это болезнь похуже любой иной… О, попёрли!

На тропинку начали выходить спешенные хангары в кожаных, а не металлических латах. Сначала – с дюжину, они шли по обочинам, зорко поглядывая в стороны и вперёд. Потом появились десятка три – они шли колонной во главе с данваном-офицером. Дальше двигались лошади, навьюченные каким-то тяжёлым оружием. Я в конце – ещё два десятка хангаров.

– Удачей сели тут, – сообщил Морок, – с почином…

– Дам по шее, – реагировал Олег.

– Потом, – попросил Морок, – добро?

– Добро, – согласился Олег. – Если будем живы. Напомнишь?

– Как свет свят, – пообещал Морок, возя щекой по прикладу «архара». Глаза его азартно сверкали. Олег спросил:

– Ты что, так ждёшь этой драки?

– А то! – удивился Морок. – Иль ты – нет?

Вопрос поставил Олега в тупик. Ждёт ли он драки? Или ему НЕ ХОЧЕТСЯ драться? Или ему просто ВСЁ РАВНО?

Мальчишка так и не решил для себя этот вопрос. И ничего не ответил, потому что стало некогда.

– Рысь! – заорал Гоймир, и секунду его ППШ работал один, грохоча в скалах на разные голоса, как обвал.

До противника оставалось сажен сто. На всём протяжении этих ста сажен вдоль дороги лежали в скалах горцы. Тропинка представляла собой классический огневой мешок…

Сняв одного из хангаров, Олег угодил гранатой из подствольника в лошадь – та упала на передние колени с развороченной грудью и иссечённой мордой, потом со страшным криком завалилась на бок. Короткую очередь – в грудь хангару, попытавшемуся залечь неподалёку – залёг, но навсегда…

Хангары отхлынули с тропинки, пытаясь отстреливаться, но это было бессмысленно. Гоймир вцепился во врага, как клещ в собаку, а ровная местность по другую сторону тропы не давала шансов спастись.

Последние несколько хангаров просто побежали по тропе к её началу. Данок и Гостимир выскочили следом и застрелили их в спины.

– Вот такие пузыри, – Йерикка встал, опуская пулемёт дымящиеся стволом в землю. – До чего приятно снова почувствовать себя человеком…

…Коротким броском добравшись до гор, чета Гоймира полезла в них. Пошёл дождь, с гор дул ветер, раскачивая и пригибая к земле кустики на осыпях.

Обернувшись в какой-то момент, Богдан увидел далеко-далеко на востоке, на склонах гор, серии ярких золотистых вспышек. Он толкнул карабкавшегося впереди Олега:

– А вон.

С удовольствием повернувшись к дождю спиной и слегка отвалившись на ветер, Олег всмотрелся.

– Сигналы, – пробормотал он. Несколько секунд молчал, потом позвал: – Гоймир!

Князь подбежал, прыгая с камня на камень с ловкостью козы:

– Что?

– Гляди, это не нам? – Олег указал в сторону вспышек.

Гоймир резко просиял и, свистнув, замахал рукой. Горцы, карабкавшиеся по склону, начали оборачиваться – и замирали, глядя на световые сигналы, неведомо как передаваемые и пробившиеся через пелену дождя. Подтверждение того, что они не одни.

Странно, но всем показалось, что они начинают путь домой. Долгий – но путь домой…

…– Ложись! – выкрикнул Гоймир, но это не было нужно. Свист вельботов все услышали ещё до команды и попадали, закрываясь плащами, под камни и кустики.

Жуткое это чувство – лежать, слушать омерзительный звук и знать, что вся твоя защита – плащ. Против ливневых установок и ракет.

Олег выглядывал между краем плаща и видел, как над самой землёй, но чуть в стороне, промчались три пары боевых вельботов. При виде этого зрелища мальчишка неожиданно ощутил… гордость. Наверное, их здорово боятся, раз бросили против них шесть машин!

Вельботы выстроились в небе ровной линией – и зависли в версте выше по склону и в двадцати саженях над землёй. Синхронным, красивым и жутковатым движением они наклонились на нос… и окутались серым дымом, из которого выскакивали на белых спиральных хвостах огненные черноголовые стрелы. «С-сва-ау-у… с-сва-ау-у…» – донеслось до ребят, и склон впереди взметнулся рыже-буро-чёрной стеной, а потом рухнул. Послышался грохот разрывов. Вельботы прошлись несколько раз над развороченной землёй, поливая её серебристыми струями, вновь перестроились попарно и исчезли, отвесно уйдя в небо.

Олег сел. Неподалёку из-под плаща выглянул зелёный с просинью, часто сглатывающий Богдан.

– Мда, – Олег задумчиво посмотрел туда, где горела и дымилась земля. – Не задержись мы посмотреть на сигналы…

– Й-ой, хватит! – Богдан передёрнулся.

– Да то так, выверт хвостом с отчаянья, – презрительно сказал Резан. – Мы-то наново ушли!

– Ни фига себе – жест, – Олег всё ещё не мог отвести глаз от вспаханного склона наверху. – Мне бы такие жесты уметь делать… Махнул рукой – полскалы отхватил!

– Пошли, пошли! – уже кричал Гоймир. Олег, поднимаясь на ноги, вздохнул:

– Дождусь ли я, когда он скажет что-нибудь другое? Например…

– …пошли? – засмеялся Резан.

* * *

Убитый мальчишка лежал, вцепившись обеими руками в мшистые камни и подогнув голову. Наконец-то настигший его ливень металлических стрелок снёс начисто правую ногу с бедром и боком, из лохматой окровавленной дыры вывалились внутренности.

Неспешно подойдя, данван потрогал тело носком бронированного сапога и, подняв левую руку, махнул залёгшим в камнях хобайнам, которые поднялись и уже без опаски двинулись к тем прибрежным камням, из-за которых последние полчаса, гремели, не давая им подняться, выстрелы карабина.

– Анс алее, – пробормотал данван, пошевеливая мёртвое тело ногой, и монотонный голос встроенного переводчика тут же перевёл: – Только один.

Данван склонил голову, возвышаясь над убитым, словно металлическая башня. Он был недоволен собой и хобайнами. Можно сколько угодно оправдываться, что погибший не был простым врагом, которого можно застать врасплох – разноса не миновать всё равно. Было приказано взять живым – приказ не выполнен. Это в сто раз хуже улизнувшего из этих мест славянского отряда-четы. Редкая добыча – и ушла.

– Переверните, – приказал данван подошедшим хобайнам. Двое взялись за безвольные плечи, перекатили тело, от которого отрывались кровавые куски, на спину.

Лицо Тура было безмятежным и спокойным, как у человека, до конца выполнившего свой долг – последний на этой земле. Данван успел заметить, что в больших светлых глазах мальчишки висят, ярко лучась, отражения звёзд – невесть откуда взявшиеся, небо-то в облаках!

Короткий мощный взрыв разметал по сторонам, исковеркал и вмазал в камни и данвана, и ещё троих хобайнов, стоявших ближе остальных, швырнул наземь других, что замерли дальше и не успели лечь, увидев выкатившуюся из-под изуродованного трупа ребристую «лимонку»…

Интерлюдия: «Наша Правда»

 
Знаю я: нас однажды не станет.
Мы уйдём. Мы уже не вернёмся.
Этой горькой землёй захлебнёмся.
Этой утренней, этой печальной,
Неизвестной ещё непочатой.
 
 
А она лишь на миг всколыхнётся.
И, как море, над нами сомкнётся.
Нас однажды не будет. Не станет.
Снова выпадет снег. И растает.
 
 
Дождь прольётся. И речка набухнет.
Мы уйдём насовсем. Нас не будет.
Превратимся в туман. В горстку праха…
Но останется жить наша Правда! [28]28
  Стихи Р. Рождественского. (Отрывок из поэмы.)


[Закрыть]
 

* * *

…Впервые солнце исчезло полностью, и Олег на какое-то время окаменел, изумлённый и потрясённый – нет, это слабо сказано! – увиденным над собой. Сияние звёзд сделалось ярким и резким, они висели над головой – без конца и края, бездонным куполом! – сливаясь в полузнакомые и вовсе незнакомые узоры, словно составленные из нанизанных на невидимые нити разноцветных холодных пушинок. Местами не было отдельных звёзд – просто многоцветные сияющие пятна. Проявился, как на фотографии – и завис над горизонтом искривлённый и расширившийся Млечный Путь. А на противоположной стороне небосвода, неожиданно возник и заиграл всеми красками Большой Сполох – огни переливались с сухим хрустом, похожим на скрип снега под ногами в морозную ночь.

Олег попятился и упал бы, не поддержи его Йерикка.

– Осторожнее, – без насмешки сказал рыжий горец, отпуская плечи Олега и расстилая на камнях свой плащ. – Впечатляет?

– Что?.. – Олег с трудом опустил глаза, моргнул и досадливо ответил: – Ну и слово ты выцепил… Какое, оказывается, бедное небо у нас, на Земле!

– Садись, – Йерикка указал рядом с собой. Они уселись, накрывшись плащом Олега, и тот снова уставился в небо, не проявляя ни малейшего стремления к разговору. Йерикка тоже молчал – долго, а потом, когда вновь начало всходить солнце, и звёзды поблекли, стали дневными, тихо заговорил:

– Всё это они у нас тоже отняли… – Олег повернулся к нему, и Йерикка кивнул: – Да, да… И это тоже. Там, на юге, море огней. Все города каждую ночь сияют, реки пламени, надписи в небе, движущиеся рисунки над головой, по сторонам бегут строчки. Даже глубокой ночью там не бывает темно. Вот только звёзд там нет, – в лице Йерикки что-то неуловимо дрогнуло, и он повторил: – Звёзд там нет. Их просто не видно. Даже самых ярких. Многие уже и не помнят, что они есть – зачем?

– У нас в городах тоже не видно звёзд, – вспомнил Олег. – Не везде, но во многих местах… Тебе тоже нравится туда смотреть?

– Конечно, – улыбнулся Йерикка. – Мечта о звёздах – она в каждом из наших людей. Звёзды зовут человека с того часа, когда он появился на Мире. А данванов это пугает…

– Эрик, – Олег поправил плащ, – а ты точно знаешь, что данваны – это тоже потомки ариев? Ты был на том, соседнем, континенте?

– Не был, – покачал головой Йерикка, – и точно этого я не знаю… Но мне так кажется.

– Когда кажется – креститься нужно, – разочарованно ответил Олег. И тут же вновь спросил: – Ведь твой отец у них был в доверии, неужели они ни разу не проболтались никто?

– Они всячески поддерживают версию, что Невзвляд – это их родина, – сказал Йерикка и, помедлив, словно оценивая, стоит ли продолжать разговор, добавил – Но это фигня… Ты заметил, что у нас даже в реках бывают приливы?

– Нет, – удивлённо откликнулся Олег. – А…

– Бывают. И вообще, у нас они очень мощные и хаотичные. Потому что Око Ночи низко, да и звёзды влияют… Один человек рассчитал, что Невзгляд НЕ ВЛИЯЕТ на приливы. Если это и планета – то маленькая, а маленькая планете не может быть родиной цивилизации. Зато вполне может быть базой. И ещё этот человек составил таблицы уходов волн переселенцев с Мира. Целые народы ариев пропадали бесследно четырнадцать раз. Те, кто стал славянами, ушли около четырёх тысяч лет назад. Самая ранняя волна была восемь тысяч лет назад, самая поздняя – полторы тысячи… Назад вернулись славяне. Если и был кто-то ещё, то мы о них не знаем… Но данваны укладываются в схему. Скорее всего, они потомки самой ранней волны переселенцев. Их язык довольно сильно похож на язык анласов, а те с Мира не уходили…

– Эрик, – медленно начал Олег, – человек, который всё это высчитал… это был твой отец?

– Откуда ты… – вырвалось у Йерикки. Он изумлённо смотрел на Олега, потом почесал нос и протянул: – Да-а… – непонятно и ничего не объяснив больше. А Олег и сам не смог бы ответить, почему вдруг прыгнули ему на язык эти слова, оказавшиеся верными. Йерикка же снова посмотрел в небо и вздохнул: – Если бы ты знал, как я мечтаю побывать у других звёзд… А могу только смотреть на них отсюда… но я хотя бы смотреть могу! Для нашей планеты это уже счастье… – и он грустно улыбнулся одной стороной рта. Потом негромко заговорил:

 
– А й как шёл Сварожище боже
А и шёл он лесом тёмным,
А и шёл Сварожище лесом снежным,
А и шёл без пути, без дороженьки.
 
 
И была окоём ночь глухая,
И была во весь мир ночь студёная,
И мороз трещал, и весь лес стонал —
От мороза того дубы перчились.
 
 
А и видит Сварог – на поляне, посредь,
Стоит девка рослая белая.
И лицом бела, и косом бела,
И бела одёжа баз вышивки.
 
 
Говорит Сварог девке-снежнице,
Говорит Сварог гостье нежданой:
«Ты откуда такая повыискалась?
Ты откуда пришла, и каким путём,
И кто тропку торил тебе по лесу?»
 
 
Отведёт ему девка белая,
Отвечает вежливо, с улыбкою:
«Я пришла из снегов, следа нет за мной,
Я его на снегу не оставила.
И никто мне, Сварог, не торил тропы,
Не нужна тропа мне, Моране-Зимнице…»
 

– Йерикка добавил: – А потом говорится, как Сварог полюбил Морану и, чтоб не плутала любая лада по тёмным лесам, достал горшок со своей Огнивой, начал окунать туда посох и зажигать на небе его остриём звезды – больше и больше… Но они получались красивыми и холодными, как сама Морана…

– Морана же вроде богиня Смерти, – вспомнил Олег. Йерикка пожал плечами:

– Ну и что? Смерть – это часть Верьи, в ней нет ничего неестественного. Морана – не злая богиня. Зло – это Кощей. Смерть противоестественная, пожар, разорение, разбой, болезни – это всё от него… Говорят, Кощея принесли с Земли на закорках его рабы, когда Сварожичи разрешили славянам вернуться в Мир и взять с собой только то, что каждый сможет унести за плечами – так молодые боги думали не пустить сюда Кощея. А он всех обманул, пролез…

– У нас нет этих легенд, – вспомнил Олег. Йерикка печально усмехнулся:

– Есть, просто вы их не помните… Нас тоже заставляют забыть. Взамен впихивают в головы чужие слова, чужие места – Йегова, Иерусалим, Моисей, Библия… И до чего живуча эта рабская вера, как быстро корни в людях пускает – чем хуже вокруг, тем быстрее!

– А… – начал Олег, но его прервало задорное повизгиванье двух кувиклов в руках Данока и Одрина. Они наигрывали, покачиваясь из стороны в сторону, а Морок и Богдан как раз сходились для танца. Замерли друг против друга на миг… и вдруг словно взорвались каскадом прыжков, перепляса – то вприсядку, то друг через друга, то вертясь волчками по камням с раскинутыми руками. Богдан, подпрыгивая и прихлопывая себя по голенищам кутов, звонким мальчишеским дискантом начал дурашливо выкрикивать:

 
– А вот в нашем-то дому,
А вот в нашем-то дому
Девяносто лет кому,
Девяносто лет кому?!
 

Морок, вприсядку колеся возле друга, поддержал:

 
– Девяносто лет кому?!
А вон тому старику,
А вон тому старику!
 

Мальчишки, пружинами выпрямившись и раскрасневшись, слаженно вопили, подскакивая вверх, садясь в воздухе на шпагат и ухитряясь не терять дыхания:

 
– А вон тому старику!
А он ляжет на боку!
А он думает лежит,
Как до сотни лет прожить!
 

– и ещё что-то, уже совершенно похабное, как под бок к старику легла молодая девка, И дед её укатал до полусмерти, да и раздумал жить до ста – мол, слишком мало, поживу до полтораста… А Олег, глядя на них, прихлопывая в ладоши, смеясь и чувствуя, как напрягаются ноги – вскочить и сплясать тоже – какой-то частью мозга отстранённо подумал: одеть их в тишотки, джинсы, куртейки с какими-нибудь кислотного цвета надписями, обуть в кроссовки… напялить бейсболки козырьками назад, спереди выпустить по моде чубчики, за плечо – рюкзачки, и пожалуйста: два восьми-, а то и семиклассника, не отличишь от ровесников на Земле…

Нет, не так. Мало у кого из мальчишек этого возраста там, дома, такие глаза – в которых, даже светлым днём отражаются звёзды. Мало у кого такая гордая даже в дни усталости и недосыпа осанка и такая прямая и чёткая речь, звучащая, как распев былины. И даже похожие по смыслу на «Сектор Газа» слова песни звучат у них не как грязный поток брани…

Кто знает, сколько потеряла Земля, когда ушли последние такие люди, и заменил их «евростандарт» – всё в меру. В меру честные, в меру смышлёные, в меру верные, в меру любящие… в меру люди. И что останется от Мира, если победят данваны?!

Мальчишки перестали выплясывать, отдувались весело. Йерикка вздохнул:

– Теперь надо ещё покричать хором… Ладно, где наша не пропадала!

– И где же? – повернулся к нему Олег.

– Что? – не понял Йерикка.

– Где не пропадала?

– Да ну тебя…

Олег дружески треснул Йерикку между лопаток – тот как раз вставал и сделал вид, что падает. Засмеялся, спросил:

– Пошли, что ли?

– Опять это страшное слово?! – простонал Олег. – Может, не пойдём?

Он спросил это, конечно, в шутку. Но Йерикка, неожиданно сделав стойку, медленно ответил:

– Может, и не пойдём… – и окликнул Гоймира: – Князь, что-то не то!

* * *

Ловушки никакой не было. Была обидная случайность, проистекавшая всё из того же шума, поднятого развеселившимися мальчишками. Отряд горных стрелков, услышав вопли и рожки, свернул с пути и сейчас подваливал снизу под прикрытием установленных среди камней скорострелок. Уходить горцам можно было лишь дальше – вверх по открытому склону.

– До боя! – скомандовал Гоймир. И добавил: – Допелись, кр-ровь Перунова…

– А и не по первому разу, – успокаивающе буркнул Холод, взводя ТКБ – тот смачно лязгнул, – отобьёмся, князь…

– Если они вельботы или даже фрегат не вызовут, – тихонько сказал Йерикка, стоя на колене за камнем.

– А могут? – спросил Богдан, вкладывая тромблон в ствол ГП25. Йерикка кивнул и сказал, как о чём-то приятном:

– Должны… Вольг…

– Я уже, – Олег лежал, раскинув ноги в упор, на плоском валуне. – А потом, – процедил он, – всем подарки давали… пиз…ли называются… больно – но всем досталось… Один негритёнок пошёл купаться в море…

– Десять, – сказал Йерикка, переставляя прицел «дегтярева».

– Чего? – спросил Олег.

– Десять их было. Негритят.

– Было…

«Крах!» Йерикка увидел, как шагавший примерно в трёхстах саженях, впереди остальных, стрелок покатился вниз по камням.

– Офицер, – доложил Олег, – сейчас ещё радиста…

– Голову убери, отстрелят, – посоветовал Йерикка дружелюбно. – Как без неё стрелять будешь? Лучше скорострелки посшибай.

– Далеко, не достану…

Ответный огонь заставлял горцев прятаться. Олег лежал совершенно открыто, бравируя перед лицом опасности и находя в этом острое наслаждение. Но когда по нему, подбираясь всё ближе, полоснул ливневый пулемёт, мальчишка скатился с камня, хохоча и забрасывая за плечо винтовку:

– Ну уж хватит, – выдохнул он, – двое офицеров и два радиста – неплохо!

– Всё, всё, они пошли! – крикнул Йерикка, припав к пулемёту. – Почему Холод молчит?!

Олег оглянулся. Холод стоял на коленях, за гранатомётом, задравшим рыло с разлапистой треноги. Кольчуга, и рубашка на груди были широко распущены, лицо застыло, в оскаленных зубах – веточка вереска. Морок лежал рядом, закинув ногу на ногу и скрестив руки – глаза задумчиво устремлены в небо, голова – на коробке тромблонов.

– Братишка, – подождав, пока стрелки подойдут на три сотни сажен, сквозь зубы процедил Холод, перегнав веточку из одного угла рта в другой.

– Что, братишка? – лениво откликнулся Морок.

– А идут сюда, братишка.

– По что идут, братишка?

– Не ведаю. Может так… – и Холод с каменным лицом изрёк невероятную похабень о намерениях стрелков.

– То я не дам, братишка.

– А я-то дам… – и Холод нажал спуск. – А дам! Да вот так дам! И так-то разом дам! А мало – то часом и так дам! На, на, на, на, на-а-а-а!!!

ТКБ ревел, засасывая ленту и отъезжая по земле. Холод что-то кричал, навалившись на него животом. Морок, перевернувшись на бок, подавал, и ТКБ лупил длинными очередями, цепочки взрывов вставали ломаными линиями, и падали между этих линий стрелки… Прочая стрельба – даже рёв «утёса», из которого стрелял. Гостимир, не пробивалась сквозь оглушительный гром – и вдруг всё разом прекратилось. Стволы курились сизым дымком. Холод сплюнул, и подвёл итог:

– То и раз. Спи подале, братишка.

Йерикка подобрался к Гоймиру. Тот рассматривал карту, прижав её коленом.

– Сейчас тут будут вельботы.

– А то, – досадливо отозвался Гоймир. – Пещеры тут должны стать, ухоронки с давна ещё… Й-ой, вот!.. Всё, часом уходим живой ногой, живой ногой! – замахал рукой Гоймир, запихивая карту в подсумок. – Пошли!

Йерикка вздохнул и поправил головную повязку:

– Гоймирко, у всех уже в зубах навязло это «пошли».

– А? Да шёл бы…

– Нет, правда.

– Так что мне… Добро! Двигаем!..

…Вход, отмеченный на карте, оказался на месте. Сразу за ним уводил вниз с резким уклоном широкий, но не очень высокий коридор, все остановились возле самой дыры, держа наготове оружие, а Йерикка, пройдя дальше, наткнулся на строчки, врезанные в камень стены – здесь хозяева этих мест, племя Каменных Котов, сообщили данные о пещере.

– Сквозная! – обрадовано крикнул Йерикка. – Пошли!

– Ну?! – торжествующе и воинственно поинтересовался Гоймир. Йерикка засмеялся:

– Двигаем!

* * *

Олег боялся, что потеряет под землёй представление о времени. Но почти сразу выяснились две странные вещи. Во-первых, он неплохо видел в вечной, кромешной тьме. Во-вторых, откуда-то пришло отчётливо осознание того, КУДА и СКОЛЬКО они идут. Сперва спускались минут пятнадцать, потом – с час – шли прямо на север, минут двадцать поднимались и снова шли прямо – минут пять, пока впереди не забрезжил свет. Белый, дневной. Все сразу остановились.

– Мы где-то недалеко от выхода к Светлому Озеру, – сказал Йерикка. – Под нами сейчас Птичья, она впадает в Светлое.

– Ушли, – вздохнул Данок и, сделав ещё несколько шагов, поднял лицо к свету, падавшему из отверстия в каменном своде. – Одно дождь…

– Уйди оттуда, – сказал Йерикка хмуро.

– Про что, надоела темь!

– Уйди, я сказал! – шёпотом прикрикнул Йерикка.

– Хун родйан?! – резко каркнули сверху. – Хаусйен, комма!

– Й-ой! – Данок навскидку выстрелил, вверх из «архара» и отскочил в коридор. Наверху зашумели, послышались шаги, стук, крики.

– Дажьбог пресветлый! – Гоймир припечатал Данока к стене. – Да что ж ты, безголовь!.. Они ж тут всякую дыру, что отхожее место, обсели!..

– Данваны, – оскалился Резан. – Ладом, сами данваны, не выслуги…

Сверху начали стрелять, но как-то неактивно. Гоймир предусмотрительно отвёл всех подальше – и вниз выпалили ракетой. Стены дрогнули, со свода посыпались камни, заклубилась мелкая пыль.

– Славяне! – закричали сверху тем самым бездушным, металлическим голосом, от которого у любого из горцев шла дрожь по спине, который однозначно ассоциировался с данванами. – Вы там, мы это знаем! Вход перекрыт! Бросайте оружие и ждите на месте! Мы гарантируем вам жизнь и безопасность в плену!

– А то, – пробормотал Одрин. Сверху кричали:

– Считаем да ста! Потом пускаем вниз газ и удушим вас! Боя не будет! Поймите – боя не будет! Вы просто передохнете там! Поступите разумно! Раз!..

И один голос громко считал, а второй кричал и кричал правильные, разумные, скучные слова… Горцы, посматривая на ставшее смертельно опасным отверстие, из которого сеялся мелкий дождик, молчали, ждали слов князя. На Данока жалко было смотреть, он выглядел, как побитым щенок.

Ни слова о сдаче не прозвучало.

– Йерикка, – спросил Гоймир, когда сверху про кричали «сорок семь!», – тут можно выйти к Птичьей-то?

– Да, – коротко ответил рыжий горец.

– Так веди. Живой ногой.

Йерикка молча повернулся и побежал. Топот шагов последнего горца утих где-то в каменных извилинах коридоров, когда сверху упали и мягко, почти бесшумно разорвались два резервуара с газом. Бледно-серые, похожие на туман облака заклубились в свете солнца, поднимаясь всё выше, потом сверху по сброшенным верёвкам ловко соскользнули, держась одной рукой и зажав в другой оружие, фигуры хобайнов. Они разбежались по прилегающим к пещерке коридорам, только несколько человек остались стоять непосредственно под проломом.

Один за другим командиры поисковых групп докладывали, что партизан поблизости нет. Когда последний закончил доклад, офицер-данван заметил:

– Хорошо сделано. Они молодцы. Куда они могли уйти?

– На этом уровне только один коридор, – ответил офицер-хобайн. – А под нами, – он топнул сапогом с ремнями, – течёт река, её называют Птичья. Горы Потоков недаром так называются, они изрыты ходами… Горцы ушли вниз, к Птичьей…

Данван кивнул и движением закованной в гибкую броню руки подозвал радиста. В пещере зазвучал ровный голос:

– Бросать газовые фугасы во все щели. Штурмовым группам с плазменниками – вниз. Их не больше двух десятков. Уничтожить всех.

…Бум. И – более отдалённо – бум.

– То что? – напряжённо спросил Мирослав.

– Фугасы, – ответил Йерикка. – Они бросают вниз газовые фугасы. Газ течёт вниз, он тяжелее воздуха… Он может отрезать нам путь к реке.

– Как станем-то? – спросил ещё кто-то.

– Раком, – ответил Олег. Он чувствовал себя на пределе.

– Одно идти надо, – сказал Гоймир. – По…

– Б-б-боги! – раздалось в темноте хоровое.

– Двигаем! – рявкнул Гоймир.

Йерикка приотстал, прислушиваясь. Олег, зашагавший было следом за остальными, вернулся к нему:

– Ты что?

– Да так, – Йерикка улыбнулся, и Олег увидел эту улыбку, несмотря на царившую вокруг кромешную тьму и то, что отсвет двух фальшвейеров исчез за поворотом. – Во время восстания взяли хангары в плен нашего связного. Били, огнём жгли, пытали, а он молчит, как каменный. Наконец – повели на расстрел, согнали людей… Ему из толпы кричат: «Сынок, да расскажи ты им всё!» А он отвечает: «Эх, да если б я что знал, разве не сказал бы?!».

* * *

Кратчайший путь к Птичьей оказался отрезан. Сунувшийся в указанный Йериккой наклонный коридорчик Мирослав отшатнулся, кашляя и заливаясь слезами.

– Назад! – прохрипел он, размазывая их по лицу и обвисая на руках друзей. Все шарахнулись, ощутив лёгкую, но чувствительную резь в глазах. Йерикка прошипел:

– Ус-спели, сволочи! Пошли, скорее!

Они успели тоже – успели отбежать на полсотни саженей, когда сзади заполыхало пламя – коридор «чистили» плазмой. Йерикка, спеша, повёл друзей другим путём. Оставалась надежда на его непонятное Олегу чутьё… или понятное? Олег нутром чувствовал – странное и пугающее ощущение! – что река бежит у них под ногами, что впереди ждёт опасность… А хобайны шли буквально по пятам, заливая газом мельчайшие трещины.

Время для беглецов растягивалось. Данок сперва держался, потом начал на каждом шагу просить прощенья, остальные однообразно советовали ему заткнуться. Резан угрюмо молчал, не глядя на младшего брата, а когда тот попытался отстать с явным намерением свести счёты с жизнью – схватил его за шкирку и заставил идти впереди себя.

Второй путь оказался тоже перекрыт газом. В третьем коридоре горцы лоб в лоб столкнулись с хобайнами и после нескольких секунд беспорядочной пальбы сумели отойти без потерь. Тяжело дыша, они остановились в каком-то коридорчике. Большинство сползли по стенам на пол.

– Край, – со всхлипом выдохнул Святомир. – Да я часом задыхаться не хочу. Драться пойдём.

– Тихо! – Йерикка, стоявший у стены, оттолкнулся от неё лопатками и сделал шаг на середину коридора. – Есть ещё один путь. Пошли. Терпеть не могу ползать на брюхе, да видно, придётся!..

…Если бы Олег знал, что это за путь, он бы застрелился. Крысиный лаз, через который предлагал лезть Йерикка, спускался вниз под углом в 30 градусов, и Олег испытал давящий ужас, когда обнаружил, что его плечи, едва-едва проходят в эту дыру. Но у Йерикки, у Резана, у многих ребят плечи были шире, а кое-кто из них уже пролез в отверстие, толкая перед собой крошна и оружие.

Пришлось бросить ТКБ и «утёс», патроны и тромблоны к ним, «гром» и все выстрелы к нему – отряд лишился тяжёлого оружия. Бросая, мальчишки хмуро сопели, какое-то время стояли рядом, потом резко отворачивались и лезли в дыру, не оглядываясь. И дело было не только в том, что огневая мощь отряда резко падала, и не в том, что оружие досталось нелегко и было ценным. Просто немного это напоминало… ну, как бросить беспомощного друга, иначе не скажешь.