Текст книги " Красный вереск"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 38 страниц)

Олег, уже давно очумело хлопавший глазами, спросил вслух:

– Что это, Эрик?!

– Да ничего, – со странным удовольствием отозвался рыжий горец. – Это просто значит, что тебя не существует, например. А что ты так удивился? Не знаешь, что такое психологическая война? Не читал на своей Земле ничего похожего? Жило-было грязное быдло, потом пришли умные и добрые дяди и это быдло из грязи вытянули, но оно в силу своего хамства, отплатило чёрной неблагодарностью… Ничего нового… Если вот такую книжечку ввести в качестве учебника в школах – уже через двадцать лет от славян на юге и духу не останется! – Йерикка помолчал и продолжал: – Когда наши предки жили на Земле и не назывались ещё именами разных племён, часть из них – те, чьими прямыми потомками стало племя Рыси – жила на большом острове в море… Былины не говорят, как назывался остров, как называлось море, когда точно это было, что заставило наших предков уйти с острова искать новую землю… Но сохранился Плач Уходящих. На древнем языке он складный, а на нашем – так, не очень… Я сам, – Йерикка вдруг смутился, – в общем, я сам сделал перевод. Там сказано об опасности потерять понять… Вот, послушай…

 
Горести прошлые не сочтёшь,
Однако горести нынешние горше.
На новом месте вы почувствуете их.
Все вместе.
 
 
Что вам послал ещё Бог?
Место в Мире Божьем.
Распри прошлые не считайте.
Место, что вам послал Бог,
Обступите тесными рядами.
Защищайте его днём и ночью.
Не место – волю.
 
 
Будем опять жить,
Будет поклонение богу,
Будет всё в прошлом —
Забудем, кто есть мы!
 
 
Где вы побудете,
Чада будут,
Нивы будут,
Хорошая жизнь —
Забудем, кто есть мы!
 
 
Чада есть – узы есть —
Забудем, кто есть!
Что считать, Боже.
Рысиюния чарует очи.
Никуда от неё не денешься,
Не излечишься от неё.
 
 
Не однажды будет, услышим мы:
«Вы чьи будете, рысичи,
В кудрях шлемы.
Что для вас почести,
Разговоры о вас?»
 
 
Не есть ещё —
Будем Её мы… [39]39
  Дешифровки Фестского диска, приведённая здесь, выполнена в 80-х г.г. XX века геологом Геннадием Гриневичем. Специалистами она, конечно же, признана неверной (как и все попытки обосновать научно многотысячелетнюю древность славянства!), но я-то пишу НЕ ИСТОРИЧЕСКИЙ роман! (от автора)


[Закрыть]
 

– Йерикка вздохнул и словно точку поставил: – Эти слова написаны четыре тысячи лет назад. Предки данванов, может быть, ещё не ушли с Мира. Предки хангаров ещё не построили свои вонючие города. Эти слова – были. Мы – были. Вот – моя вера. А это, – Йерикка тряхнул книжкой, – даже не яд. Рвотное. Тошнит.

– Остров и море… – повторил Олег. – Эрик, а остров назывался не Крит?

– Не знаю, – сожалеюще ответил Йерикка. – В былинах не сказано, я же объяснил…

Они долго молчали, глядя на вечно чистую от облаков и совсем близкую вершину Перуновой Кузни. Потом Йерикка поднялся и сказал, отбросив книжку:

– Пошли.

Олег не удивился – он поднялся тоже и зашагал за Йериккой по расщелине, защищавшей их от ветра, вылизывавшего кругом лёд цвета бутылочного стекла. Йерикка, не поворачиваясь, бросил через плечо:

– Рассвет мы встретим на вершине, Вольг.

* * *

Олег зачерпнул колкий, сухой снег и, подержав в ладони, вытер им лицо. Идти становилось всё труднее – не потому, что приходилось лезть по скалам, под ногами лежала тропа… но шагать на крутизну не хватало дыхания. Ветер кидал в лицо снежную крошку и тянул назад за плащ. Видно было, как развеваются выбившиеся из-под повязки волосы идущего впереди Йерикки.

Они вышли из-под прикрытия гряды – и Олег невольно встал, сбычив голову и задохнувшись. Ветер тёк с вершины Кузни – ледяной, ровный и жёсткий, как тысячи стальных прутьев… Отвернуть голову было нельзя – надо видеть, куда ногу ставишь, хряпнешься – костей не соберёшь… и лицо почти сразу начало неметь. Олег судорожно закрыл его нижнюю часть плащом и с изумлением посмотрел в спину Йерикки, который даже не сгибался – шёл себе и шёл, плотно ставя ноги.

– Куда мы идём?! – только теперь, спросил Олег. Он выкрикнул эти слова, и ветер разорвал их в клочья и унёс в долину. Йерикка не остановился, не повернулся, не пошевелил спиной. – Эрик! – в голосе Олега прозвучало раздражение, он споткнулся, с трудом удержался на ногах – махнув рукой, восстановил равновесие. – Эрик! – закричал он ещё раз.

Рыжий горец обернулся. Его лицо было лицом с барельефов заброшенной крепости – волосы плыли в струях ветра, как в воде,

– Что? – он стоял шагов за сорок, но ветер принёс его слова такими, словно Олег находился рядом с ним. – Что тебе нужно?

– Мне?! – не удивился даже – поразился Олег. – Это ТЫ меня куда-то ведёшь!

– Ну так идём, – Йерикка начал поворачиваться, и Олег поспешил за ним, оправдываясь:

– Просто очень холодно.

Йерикка немедленно развернулся вновь со словами:

– Ну так вернёмся.

– Нет, – с трудом ответил Олег, – пойдём, ничего…

– Холод, – спокойно сказал Йерикка, и ветер вновь бросил его слова в лицо Олегу, – просто изнанка тепла. Нет холода. вообще нет.

Дальше они шли и шли в молчании. Олег мучился от ветра и холода… и размышлял над словами Йерикки. На первый взгляд они казались бессмыслицей… или хуже того – чушью вроде той, которую с умным видом изрекают положительные герои американо-самурайских боевиков. Но чем больше Олег повторял эти слова про себя, тем больше казалось ему – Йерикка сказал что-то очень и очень важное. Возможно, даже самое важное в жизни.

Холод – просто изнанка тепла.

Нет холода.

Вообще нет.

Да что же это такое, вот привязались!

Он думал над этим до самой вершины…

…Здесь не было ни снега, ни льда – плоская гранитная площадка цвета запёкшейся крови, диаметром шагов двадцать, вознесённая на высоту четырёх вёрст! Ветер дул настолько ровный и сильный, что странным образом не ощущался. Со всех сторон у самых ног лежали ущелья, пропасти, а дальше в снеговом заряде виднелась Оленья Долина. Вставало беспощадно холодное солнце, его лучи гнали по скалам плотные быстрые тени, дробились и вспыхивали в стеклянных щитах ледников, как сотни прямых окровавленных мечей.

– Эта гора называется Перунова Кузня, – сказал. Йерикка. Он стоял, навалившись на ветер и упёршись мечом – обнажённым и сверкающим, словно солнечный луч – в камень, Плащ, волосы – всё неслось вместе с ветром, и Олегу почудилось, что вершина Кузни тоже летит в прозрачном, безжалостно-равнодушном небе. Летит и вращается, вращается… Не выдержав, Олег зажмурился, но слова Йерикки обожгли ударом хлыста: – Открой глаза!

– Кружатся голова, – с трудом ответил мальчишка. – Высоко!

– Холода не бывает. Высоты – тоже, – послышался голос Йерикки. Он отстегнул плащ, сбросил повязку – ветер унёс их, словно диковинных птиц, а волосы Йерикки, взлетев струями расплавленной бронзы, вспыхнули на солнце. Меч, становясь из солнечно-золотого синим, как вечернее небо, качнулся в его руке. Йерикка взмахнул им и вонзил, в камень на пол-ладони – брызнула крошка. Спокойными, неспешными движениями рыжий горец снял куртку и рубаху, бросил их под ноги. Ветер, как показалось Олегу, засвистел злее, полосуя обнажённое до пояса тело, с которого ещё не сошёл летний загар… но Йерикке было плевать на холод и ветер. Он взялся за рукоять меча… и Олег не успел даже дёрнуться – Йерикка перетёк к нему, а скруглённый, но заточенный, словно бритва, кончик клинка качнулся перед его лицом.

– Ничего и никогда не бывает, – шевельнулись губы Йерикки. – Есть Утро, Воин, Меч и Дорога. Воин несёт Меч Дорогой, а с ним приходит Утро. Тут, где Перун наковывал на свой тупик стальное остриё, чтобы изгнать Змея, на вершине Кузни, воздух чист ото лжи, и я говорю правду. Сними одежду.

Не отодвигаясь от меча, Олег негнущимися пальцами сбросил плащ, вылез из жилета и куртки.

Холодно.

Очень холодно.

Это всё, о чём он мог думать. Я же замерзаю, я замерзаю тут нафиг, а этот тип вроде бы даже смеётся – уже не зло, а сонно подумал Олег. Но Йерикка не смеялся. Он стоял – ноги на ширине плеч, меч у лица Олега – и редкое, глубокое дыхание облачками пара срывалось с его губ, таяло в воздухе. Олег с трудом обхватил себя руками за плечи и ощутил, что кожа у него ледяная и твёрдая от холода.

– Там, – меч Йерикки взметнулся, – мир, из которого приходит к нам Огнива, жизненная сила. Представь её себе – представь так же, как меч в своей руке! – Олег с удивлением понял, что он и правда держит в руке меч – и когда успел подобрать?! – Представь себе её – пламя, пылающее в твоей душе! – голос Йерикки странно, звонким громом гонга, отдавался вокруг: в небе, солнце, камнях, ущельях, ветре, воздухе… – Пламя такое холодное, что можно обжечься! Ощути это пламя!!!

Олег был, как ледяная статуя… или кусок гранита, просто холодный выступ на вершине Перуновой Кузни. Он так и останется здесь – каменный мальчишка, погибший непонятно почему…

…Но белый огонь и правда горел где-то перед глазами. От него не шло тепла… но он странным образом грел. Это было глупо, но это было так – белое пламя поднималось из центра медленно вращающегося коловрата… и Олег понял, что смотрит на свою собственную грудь, на татуировку. Это пламя оставалось единственно живым в нём, умирающем или уже умершем от холода.

– Что это? – спросил Олег, и голос показался ему самому глухим и несвязным, будто и впрямь заговорил камень. Ответа не было. Олег поднял голову – и сумасшедшее небо Мира – с солнцем, узкой кривой полосой Ока Ночи, Невзглядом и всеми дневными звёздами – рухнуло на него…

…Олег открыл глаза.

Йерикка стоял напротив в прежней позе. И ничего не изменилось.

Кроме одного – Олегу больше не было холодно.

Сперва он подумал, что окоченел до последней степени. Но пальцы шевелились, шевелились губе, а ни ветра ни холода не ощущалось. Олег посмотрел вокруг. Кажется, у него кружилась голова? Странно…

Он поднял вверх, в небо, руку с мечом. Йерикка синхронно повторил его жест, и Олег услышал голос друга:

 
– Щит Дажьбожий,
Солнце славянства,
Прими моё дело.
Прими мою службу.
 
 
Отринь от неправды.
Отринь от измены,
Отринь от страха,
Отринь от соблазна!
 
 
Пусть так случится,
Как сказано, станет,
Об этом прошу я,
Дажьбог Сварожич!
 

В следующий миг Олег вскинул меч и первый раз в жизни ПРЕДУПРЕДИЛ удар Йерикки – с такой силой, что тот рухнул на колено, а выбитый меч зазвенел по камню.

Смеясь, рыжий горец подобрал орудие и, покачивая головой, долго смотрел на растерянно моргавшего Олега, пока тот не спросил:

– Что со мной?!

– Посмотри вокруг, – сказал. Йерикка.

Олег огляделся. И понял, что это – его мир. Навсегда. Понял, что жизнь сложится, как ему нужно. Что он добьётся чего хочет и одолеет любую беду. Мир был прекрасен, он был полон тайн, он звал, манил, обещал. Наверное никогда ещё так Олегу не хотелось жить, никогда не радовался он жизни и не воспринимал её так ярко и полно. И никогда не думал так спокойно о том, что её – эту жизнь – можно отдать за всё вокруг. И – о том, что придётся много драться, и не только здесь драться… но ощущал, что и на этом пути его ждёт успех.

Он смотрел на мир глазами волхва.

– Эрик, – тихо сказал Олег, – если ты видишь то же, что я, и чувствуешь то же – я тебе завидую. У тебя это было много лет, а я прозрел только сейчас…

– Пошли, – весело подумал Йерикка, – мне ещё одежду надо найти!

Интерлюдия: «К Вершине»

 
Ну вот, исчезла дрожь в руках,
Теперь – наверх!
Ну вот, сорвался в пропасть страх
Навек, навек.
Для остановки нет причин —
Иду, скользя…
И в мире нет таких вершин,
Что взять нельзя.
 
 
Среди нехоженых путей
Один путь – мой,
Среди не взятых рубежей
Один – за мной!
А имена тех, кто здесь лёг,
Снега таят…
Среди нехоженых дорог
Одна – моя!
 
 
Здесь голубым сияньем льдов
Весь склон облит,
И тайну чьих-нибудь следов
Гранит хранит…
И я гляжу в свою мечту
Поверх голов
И свято верю в чистоту
Снегов и слов!
 
 
И пусть пройдёт немалый срок —
Мне не забыть,
Что здесь сомнения я смог
В себе убить.
В тот день шептала мне вода:
Удач – всегда!..
А день… какой был день тогда?
Ах да – среда! [40]40
  Стихи В. Высоцкого.


[Закрыть]
 

* * *

Корчма у перевала стояла всегда, сколько помнили себя жители этих мест. И сейчас в ней хватало посетителей – чета Гоймира обнаружила у коновязи не меньше полусотни засёдланных лошадей, которым лишь вынули изо ртов мундштуки – чтоб те могли поесть и попить. Расположившись на склоне холма, среди заснеженных деревьев, горцы наблюдали за корчмой, пытаясь понять, кто там обосновался. Вообще-то оборона проходила западнее, но мало ли…

– Хангары? – озабоченно шепнул Олег. Йерикка, не отрывавшийся от бинокля, уверенно возразил:

– Нет. Клейма разные, сёдла разные, потники разные… Похоже, это лесовики.

На всякий случай страхуя друг друга, горцы начали перебираться к корчме, из которой слышался шум, пение и выкрики. Входить сразу никто не стал. Война научила не доверять даже очевидным вещам. Распластавшись по стенам, взяв на прицел двери, ребята осторожно заглядывали в окна…

Им открылась удивительная и отрадная одновременно картина. За столами в большом зале, не снимая оружия, ели и пили самогон не меньше полусотни разно одетых и вооружённых людей, среди которых оказалось и несколько знакомых лиц – жителей соседних с Рысьим Логовом лесных весей, которые остались прикрывать Сохатый Перевал. Среди общей массы выделялся молодой священник в рясе, из-под которой виднелись сапоги со шпорами, а поверх неё висели наперсный крест, маузер в деревянной кобуре и ППС. Подперев голову рукой, он, пожалуй, внимательней всех слушал высокого парнишку в кожаной куртке, с наганом на поясе – с круглой… гитарой (Олег так и не узнал, как называется этот инструмент) наперевес он ходил между столов и, подмигивая людям так задорно, что они непременно улыбались в ответ, распевал дурашливо:

 
– Где я только не был,
Чего я не отведал —
Берёзовую кашу.
Крапиву-лебеду…
Только вот на небе я
Ни разу не обедал…
 

– он поник головой, удручённо вздохнул, а потом вскинулся и, подмигнув священнику, елейно закончил:

 
– Господи, прости меня —
Я с этим обожду!
 

Лесовики захохотали, глуша ещё певшего мальчишку. Священник ловким движением прихватил светлую прядь и, пригнув парня к себе, щёлкнул в лоб:

– Хорошо поёшь, стервец!

– Благословил, батюшка, – улыбаясь, певец потёр краснеющий лоб. Хохот усилился.

– Наши, – кивнул Йерикка. – Вот и Колька Белев… Пошли, только спокойно, без эффектов, а то ещё стрельба начнётся…

…Горцы вошли внутрь одновременно с тем, как со второго этажа в сопровождении хозяина появился хорошо им знакомый человек.

– Степаньшин! – закричал Гоймир. – От то! Откуда ты?!

Оборвав разговор на полуслове, Степаньшин несколько секунд недоумённо смотрел на худощавого парня с обветренным лицом и длинными волосами, потом грянул:

– Гоймир?! Во! Чтоб вас всех, да про вас же говорили, не то газом вас задушили, ещё что…

– И ты на веру взял?!

Возникла неконкретная суматоха. Горцы начали дружно рассаживаться за столы, переговариваясь с лесовиками и оказавшимися тут же несколькими мужчинами и мальчишками из других племён. Кто-то, увидев ребят Орлика, спросил, где он сам.

– Убили позавчера, – мрачнея, ответил Борислав, шваркнув на стол лёгкий шлем.

– Ясно-о… – протянул кто-то.

– А Гостимир-то где, Гостимир?! – весело крикнул Колька, настраивавший свой инструмент. Они с Гостимиром были соперниками – ну, и друзьями тоже. Что-то я его не вижу?!

– Гостимир? – Гоймир взглянул на Олега. Тот налил себе пива и спокойно сказал:

– Убит. Почти две недели назад, на побережье.

Колька разом помрачнел и отвернулся к стене. А Степаньшин широким жестом указал на священника:

– Не представил… Отец Елпидифор. Человек в душе мирской.

– Ну уж… – покачал головой священник и дружелюбно обратился ко вновь прибывшим: – Я так разумею, вы нехристи?

– Да вроде как, – не стал спорить Гоймир, а Йерикка с усмешкой добавил:

– Лучше уж быть нехристем, чем носить такое имя, как Ел-пи-ди-фор. На трезвую голову и не выговоришь.

– Ну так выпей, и как по маслу покатится, – священник плеснул в кружку самогона, Йерикка поднял руки:

– Сдаюсь.

– Если ты так и дальше будешь проповедовать, батюшка, – сказал Степаньшин, – то, глядишь, они к концу боёв в христианскую веру добром перейдут.

– Ты сам-то как тут стал? – Гоймир придвинул к себе кружку с самогоном для компании, но пить не стал. Степаньшин вздохнул:

– Как заворотили мы от Сохатого врага, так я своих бросил…

– Бросил?! – Йерикка поперхнулся куском зразы.

– А как же, – спокойно подтвердил Степаньшин, наливая самогон в позеленевшую медную стопку с надписью глаголицей:

КТО ИЗ МЕНЯ ПЬЁТ, НА ТОМ БОГ ПОЧИЕТ

– И рванул по весям – ещё людей собирать. Вот – собрал и иду с ними до места.

– Фух, – шумно выдохнул Йерикка и вернулся к зразе. А Степаньшин продолжал:

– Святой отец ещё человек двадцать из своей… м-м… паствы собрал, только они уже на позициях, – и хватил водку залпом. Гоймир осмотрел свою чету и решил вслух:

– Ну и мы переночуем – и поедем туда. Чего ждать?

* * *

Странно – на перевале никто не удивился появлению подкрепления. Наверное, все до такой степени погрузились в сутолоку боя, что новые лица казались похожими на лица тех, с кем рядом сражались уже долго.

Линии расположенных в скалах укреплений прикрывали двухверстовую полосу – единственный в горах участок, ещё не запертый зимними снегопадами. Большая часть ополчения – до семи тысяч горцев и примерно две тысячи лесовиков – занимала оборону именно тут. Численное превосходство противника сводилось почти на нет узостью прохода, ветры и снегопады мешал вылетам вельботов, но тем яростней были наземные атаки врага, стремившегося перебраться через хребет и закрепиться восточнее, среди более низких гор, чтобы, когда улягутся снегопады, продолжать наступление.

Оставив своих в одной из траншей, Гоймир в сопровождении Йерикки и Олега поспешил по линии обороны. Занятые стрельбой люди мало обращали на них внимание. Удалось найти воевод двух племенных чёт, а потом буквально споткнуться о Горда. Тот лежал на плаще, постланном на патронные ящики, часто облизывая губы и закрыв глаза. На белом лбу выступил пот, живот поверх разрезанной одежды замотан кровавыми бинтами – но это был хороший признак, если рана в живот кровоточит, и Гоймир, с облегчением вздохнув, присел рядом. Коснулся руки Горда, свисавшей на раскисший пол траншеи, поднял её:

– Как же то ты? – в голосе князя прозвучал ласковый упрёк. Горд открыл глаза и слабо улыбнулся:

– Добрая встреча…

– В потылье тебе надо, – Гоймир наклонился ниже, – чего тут лежать? Всё одно – победу не вылежишь…

– Нет! – щёки Горда вспыхнули. – В потылье – нет! – он приподнялся на локте, сквозь бинты проступила свежая кровь. – Взад – ни шагу единого! Одно мёртвые уходят! Ни шагу единого!.. Ни шагу… ххррр… – он закашлялся, захрипел и начал валиться, выталкивая с усилием: – Шагу… не уступать… зубами держаться… – Йерикка подхватил его, уложил и присел рядом, положив ладонь на рану.

– О чём он то? – требовательно спросил Гоймир у горца, из Волков, набивавшего патронами ленту к ПК, на треноге поставленному в выемке бруствера. Тот повёл устало плечом и указал куда-то. Объяснил воевода-Волк, сидевший тут же на цинке, поставленном на попа:

– А вон то, – рука в краге вытянулась, указывая на высотку в полуверсте от позиций, у самого входа на перевал. – Горд этот держал её со своими. С той высоты его и принесли – сбили наших три часа назад-то…

Йерикка поднялся на ноги, указал воеводе на Горда, впавшего в забытьё:

– Будь другом, проследи, чтоб отправили его к раненым. Там есть человек такой – Ганс Дидрихс…

– Седой? – перебил Волк. – Будь спокоен, брат, к нему вашего доставлю… Да ведь не хочет он уходить-то…

– Я – князь-воевода, – подал голос Гоймир, – моё слово – закон.

– Исполню, князь, – Волк вскинул руку.

– Нехорошая высотка, – уже не обращая внимания на Горда, заметил Йерикка. Олег пожал плечами – он видел суетящихся людей даже без бинокля, но не мог определить, чем высота не понравилась другу. – Да вы что, – Йерикка посмотрел вокруг, – ослепли?! Они сейчас втащат туда орудия и прямой наводкой не только позиции в ущелье раздолбают, но и на склонах всё! Почему отдали – Кощей с ним! Почему назад не взяли?!

– Не рви глотку, – добродушно посоветовал бородатый лесовик, раненый в голову. – А то не пробовали. Да у нас каждый боец на счету…

Олег, философски отвернувшись от спора, снял из-за спины винтовку и, отложив автомат, устроил ствол на бруствере. Открыл прицел и привычно приложился.

Офицер-данван(!) что-то командовал, взмахивая рукой. Вот это добыча! Его то и дело заслоняли пробегающие стрелки… Подскочил радист, подал гарнитуру, замер, офицер точным движением всадил, кабель в разъём на шлеме… Крах! Радист раскинул руки, рухнул на спину с раздробленным позвоночником. Офицер повернулся – крах! – и завалился на бок. На восьмистах метрах от бронебойного патрона не спасёт даже данванский шлем. Пусть решают начальники, что делать, а он пока постреляет. Кстати, интересно – нет у данванов снайперов. Наверное, из-за обилия техники… Крах! Подбежавший офицер-стрелок зарылся носом в землю. Крах! Всплеснул руками, свалился ещё один – кажется, санитар… Хорошо, что тут нет никаких конвенций, а есть только древний закон: бей захватчика, грабителя чем и как попало, пока не уберётся или не бросит оружия!.. Вот, уже чисто на открытых местах…

– Давайте… – процедил Олег. – Люблю на это смотреть…

За его спиной страсти по высотке меж тем утихли, словно огонь, залитый ведром воды – появился новый персонаж. По траншее шагал старый Крук – с СКС в руке, седые волосы покрывал клёпаный шлем. Гоймир, оборвав себя на полуслове, вытаращил глаза:

– Дед?!

– Княже, – поклонился старик, опираясь на карабин.

– Как ты тут?! – недоумённо спросил Гоймир. Остальные тоже обалдело смотрели на старика.

– А и не один я тут, – неспешно ответил старый князь. – Бойры племён со мной – за тысячу пришло. Чем на печи Белую Девку ждать – лучше уж Огнём Сварожьим под конец жизни вспыхнуть! И лесовики с нами, и горожане есть, и землян сколь-то – ещё с три сотни станет. На помощь пришли… Здоров будь, внучек! – и старик, подавшись вперёд, неловко, одной рукой, обнял вдруг… заплакавшего Гоймира, который прижался к кольчужной груди деда, гладя его плечи под плащом – костлявые, но широкие и крепкие:

– Дедо… дедо…

– Вижу, нелад у вас, – поверх спины Гоймира посмотрел на стоящих вокруг воинов Крук. – Пойдём часом высотку в обрат брать – то и первое дело нам, кости размять!..

…Полверсты под огнём врага – эта мысль могла бы испугать и самых отважных. Но для защитников Горной Страны страха не существовало уже давно. В траншею набивались всё новые и новые люди – и Олег с невольной дрожью узнал воинов с повязками Каменных Котов. Пришли от своего выжженного города… Снова из памяти выплыл сухой хруст пепла на пожарище – нестерпимый, как крик ребёнка. Нет. Там никто не успел закричать.

Два орудия начали из-за спин славян обстрел высотки. Кто-то неподалёку распоряжался – то ли на городском диалекте, то ли просто по-русски – со сноровкой профессионального офицера:

– Идём тремя цепями. В цепи интервал – восемь шагов, между цепями – полсотни. Ни в коем случае не останавливаться, кто встанет – погибнет. Кто ляжет – погибнет тоже, только вперёд!.. Первая цепь…

Олег зевнул, аккуратно поставил винтовку на ящики, взял автомат. Зевнул снова, засмеялся:

– Нервы.

– Сейчас успокоимся, – Йерикка поелозил плечом под ремнём «дегтярева». Олег приказал Богдану:

– Рядом держись… Эрик, ты про ТО сообщил кому? А то ведь…

– Кому нужно – уже знают, – отрезал Йерикка. – Смотри, батюшка наш тут. Отец Елпидифор негромко молился. Большинство лесовиков повторяли слова молитвы с просветлёнными лицами, спокойные. Кто-то крикнул:

– Племенами сбивайтесь, племенами, так сподручнее!

Вокруг Гоймира начали скапливаться Рыси – и мальчишки и бойры. Елпидифор возвысил голос, провозглашая «на одоление супостатов», а на бруствер поднялся старик в головной повязке Вепрей и, молча отдав приветствие Солнцу, зашагал вперёд, выставив перед собой АКМ. Левее выскочил молодой парень в камуфлированном бушлате, потянулся и, свистнув, крикнул:

– Па-ашли, славян! – а потом, чуть пригнувшись, пошёл следом за Вепрем.

«И они тут, – неожиданно тепло подумал Олег, ощущая, как уходит нервная дрожи, оставляя спокойствие и собранность. – Мы все тут! Много нас!» А в следующий миг он уже стоял на бруствере и, подняв автомат над собой звонко крикнул:

– Рысь! Вперёд! – и подмигнул Гоймиру: – Прости, князь, вперёд тебя вылез?

– Все там будем, – ответил Гоймир, выскакивая следом: – Рысь! Рысь! Рысь! До боя!!!

Держаться прямо оказалось совсем легко, а голова стала какой-то пустой… Слева шагал Йерикка, справа – Богдан, впереди, в первой шеренге, обогнав Олега, оказался какой-то парень из Коней, кто сзади – Олег не знал, он не оглядывался. Оглядываться было страшно. Не смотреть вперёд почему-то, а именно оглядываться. В строю завыли волынки, загудели согласно, их перекрывал резкий визг кувиклов, а потом Олег увидел племенные стяги. И один из них – в руках обогнавшего его Гоймира. Он нёс стяг в вытянутых руках.

Первая настоящая атака! Не нападение из засады, не оборона, а атака на врага!

Он ещё раз взглянул на плещущееся в холодном ветру знамя, и вдруг ощутил, как в нём растёт странное – яростное, ликующее и невероятно сладкое – чувство, вытесняющее всё остальное, все мысли, все мечты и все желания. Он состоял, сейчас только из этого чувства – чувства Атаки. Олег пере стал различать людей вокруг. Они бежали, и он бежал, и он знал, что это люди, больше того – его друзья. Но сейчас они казались ему чем-то единым, слитным и несокрушимым, как неостановимый таран, оно ванный, сталью, на ударе в ворота вражеского города…

Они атакуют! Они атакуют врага! Не прячутся, не стреляют из засады, а по-настоящему наступают!

Но что же защитники высоты? Вот с их стороны стукнул пулемёт… а потом…

Что это?!

Они заметались. Кто-то бросился назад со склона. Кто-то просто носился из стороны в сторону. Вскочил офицер, махая винтовкой, что-то кричал своим солдатам – и, скорчившись, скатился куда-то в сторону, мимо него побежали…

«Да они же бегут! – понял Олег внезапно, с удивлением, переходящим в восторг. – Они бегут, они боятся нас!» – и мальчишка заорал во всю силу лёгких:

– Они боятся нас! Они боятся нас!

Не воевавшему – не понять, как это прекрасно, какое ощущение переполняет человека, когда он видит сильного и наглого врага – бегущим от него…

– Боятся нас! – звонко закричал Богдан. – Гляньте, бегут! Йа-а-а-а-а!!!

– Ры-ы-ысь! – закричал Гоймир, и шеренги откликнулись разноголосым, но дружным боевым кличем…

Нет, не все бежали, конечно. Кто-то ещё стрелял с высоты, и парень, бежавший впереди Олега, вдруг остановился с каким-то нелепым подскоком, повернул к землянину на глазах белеющее лицо и рухнул под ноги Олегу с развороченной грудью. Олег перескочил через него, пробежав в первый ряд и не думая, что стреляют теперь прямо в него.

И понял, что добежали, только когда увидел у самых своих ног стоящего на коленях стрелка. Протягивая руки, тот выкрикнул:

– Ради бога!.. – и больше ничего не успел крикнуть, потому что Олег с маху ударил его прикладом автомата в висок и перепрыгнул через ткнувшееся во взрытую, бесснежную землю тело.

Олег догнал Гоймира и побежал рядом. Сбоку появился Богдан – беззвучно перекосив рот, он от бедра поливал траншею, в которой визжали и дёргались какие-то брызжущие алым комья – и Олег расслышал чёрную брань, которую выплёвывал мальчишка. Навстречу со штыками наперевес как-то неуверенно приближались стрелки, и лицо Гоймира было вдохновенным, как на памятнике героям Великой Отечественной…

Свишш! Удар меча срезал один из штыков, стрелок подался назад с испуганным лицом, и Олег, пнув его в пах, разрубил от правого плеча до позвоночника. Впереди суетилась большая куча, мелькали штыки, мечи и чеканы, видно было, как упал один из горцев… следом вывалялся из драки стрелок с раскинутыми руками, в его спине торчала секира – обычный лесовиковский топор.

– Туда! – выдохнул Гоймир. Олег кивнул, споткнулся, едва не упав… и увидел поднявшегося откуда-то из земли (так показалось) данванского офицера – без шлема, с оторванной правой рукой. Бледное лицо данвана искажала такая ненависть, что было жутко глядеть, левой рукой он поднимал ракетный пистолет.

– Стод… – выдохнул данван, – рагр…

Олег рванулся, занося меч и опаздывая… Пистолет в руке офицера дёрнулся – и пуля попала в правое плечо Богдана, прыгнувшего наперерез. Даже не вскрикнув, мальчишка начал оседать к ногам окаменевшего на миг Олега… но уже через мгновение меч землянина раскроил голову данвана. Не глядя на убитого, Олег бросился к другу.

– Богдан! – крикнул он, падая на колени и вонзая меч в землю рядом. Автомат больно ударил по спине. Развороченное плечо Богдана дымилось, сразу в нескольких местах лилась кровь. Олег поднял Богдана под спину и, прижав к себе, заглядывал в лицо: – Богдан, ты что?! А ну не смей!

– Вольг… вперёд… стяг береги… – глаза Богдана неудержимо закатывались под лоб, и Олег крикнул:

– Не умирай!

Опустив мальчишку наземь, он, помедлив, положил ладони на рану. Олег не знал, так ли он делает, он не знал, можно ли вообще остановить кровь из такой дыры. Ему просто ОЧЕНЬ хотелось, чтобы Богдан жил, и он держал руки, думая только об этом и шепча:

– Погоди… сейчас… сейчас…

– Вольг… больно… – застонал Богдан, и Олег, подняв руки, увидел, что жуткая дыра стала ещё более жуткой – почернела, пошла какими-то комьями… но больше не кровоточила! Всхлипнув, Олег отчаянно огляделся. Мимо двое лесовиков тащили третьего, закинув его руки на плечи, и Олег крикнул отчаянно и зло:

– Сюда! Ко мне! Тут раненый! Ко мне, застрелю!

Один из лесовиков потащил «своего» дальше, а другой – здоровенный медведеподобный бородач лет за сорок – повернул на крик.

– Не вопи, – прогудел он спокойно. – Давай его сюда. Ничего, жив будет малец. Донесу, тяжесть-то!

Он легко поднял Богдана со всем оружием на руки. Тот не выпускал из холодных пальцев руку Олега, повторяя:

– Больно… Вольг, больно мне так-то… больно…

– Увидимся! Увидимся ещё! – как заведённый, твердил Олег, идя следом. Он прошёл так шагов двадцать: – Увидимся дома, после победы увидимся!

Дружный радостный рёв заставил его обернуться. На высотке больше не было врагов – только свой. Несколько человек размахивали стягами, и Олег нашёл взглядом свой – боевое знамя племени Рыси.

* * *

Неожиданная контратака славян, вернувшая под их контроль подступы к перевалу, разозлила командование врага. Это мешало атаковать с полной эффективностью, и анОрмонд йорд Виардта отдал приказ любой ценой вновь вернуть высоту…

…Мирослав потерял брата в сутолоке. Вместе с отцом Елпидифором и ещё каким-то лесовиком он спустился по закатному уклону высоты, где стояли несколько брошенных врагом орудий и лежали ящики с гранатами и бронебойными снарядами.

– Снаряды, – сказал священник, вытирая лицо от снега рукавом надетой поверх полушубка рясы. Тронул маховик одного из орудий, задумчиво произнёс – А чего добру пропадать, возьмёмся?.. Господи, благослови…