Текст книги " Циклопы. Тетралогия "

Автор книги: Оксана Обухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 87 страниц)

   Едва сумел оправиться и продышаться. Напомнил сам себе, что выступает в связке с брадобреем.

   – А ты чего, Капустин, мне раньше не сказал, что у похитителей первоначально был другой сценарий? – голос звучал глухо, как будто Боря разговаривал из бочки.

   – А смысл? – проскулил, точнее прочирикал сзади воробей-придурок. – Зачем? когда Жюли все сделает-поможет. Мне надо было только намекнуть ей на нештатность ситуации...

   Завьялов резко остановил автомобиль. Вслух досчитал до десяти – стилист испуганно напрягся, поскольку был неглуп, – и только после этого, всем корпусом развернулся к телу-Кеше:

   – Послушай сюда, Капустин. В реалиях нашего времени ты...

   – Да какие реалии, Борис Михайлович! – перебивая, взвизгнул брадобрей. – Моя жена смогла бы создать у Зои соответствующий настрой на флирт! Эмоциональная сфера подвластна путешественнику, мы за эмоциями и прибываем, мы конкретно к ним подключены!!

   – Послушай сюда, – не поддался увещеванию Завьялов. – Если ты, Кеша, продолжишь играть в секретного агента, мы оба – в жопе. Понял?

   – Угу, – скукожил чужие телеса стилист. – Позволите добавить? обьясниться, так сказать.

   – Валяй.

   – Борис Михайлович, – горделиво выпрямляясь, заговорил Капустин, – чтобы вы не говорили – я не могу быть с вами откровенен до конца. Я ограничен рамками навязанных нам обстоятельств, могу приоткрывать вам будущее лишь по мере существенной необходимости.

   – За поражение в правах переживаешь? – нахмурился Завьялов.

   – В том числе, – выгнул грудь Иннокентий. – В том, что должно было произойти в "Золотой ладье", я не видел повода для полной откровенности. Жюли...

   – Проехали, – перебил Завьялов и повернулся к рулю. Угрюмо поглядел в разряженную огоньками темноту. Несколько раз стиснул и разжал кулаки...

   "Стилист, как ни крути – банкует. Вся информация у этого ушлепка..."

   – Кеш, ты говорил, что когда я и Карпова должны были вернуться с Кипра, у ментов уже была вся информация по похитителям?

   – Угу, была.

   – Получается..., ты знаешь – кто заказал похищение Карповой?

   – Это знает Жюли. – В голосе идущем сзади, Завьялову послышалась насмешка. – Я не был страстным поклонником вашей истории, Борис Михайлович. – Это прозвучало уже жестко.

   Но впрочем, стойкости и резкости хватило не надолго. Через секунду с заднего сиденья уже звучали истерические всхлипывания:

   – Моя Жюли, моя Жюли... Борис Михайлович вы вправду не заметили...

   "Лепешки из собаки в юбочке".

   Завьялов плохо представлял, как Кеша собирается беседовать с с о б а к о й. Но кто этих засланцев знает. Помимо словарей-энциклопедий в них могли забить знакомство с азбукой Морзе. Авось, Жюли сумеет отбить лапками чечетку-морзянку, а Кеша правильно поймет и расшифрует.

   Зою Павловну Карпову похитили чуть больше сорока минут назад, а у "Ладьи" уже не протолкнуться от скопища машин полицейского и телевизионного назначения. Наиболее шустрые репортеры уже наладили освещение – вещают о происшествии. Мелкие полицейские чины шныряют по толпе и собирают информацию (хотя было заметно, что свидетели всем скопом рвутся засветиться отнюдь не в протоколах, а очень даже перед камерами).

   Завьялов сумел припарковать Порше метров за двести от въезда на территорию развлекательного комплекса. Пошел к компании чинов, стоящих на крыльце со значительными генеральскими минами – Зоя Карпова это вам не Маня Тютькина из захудалой деревеньки, тут можно и лицом поторговать; собрался доложить генералитету приметы микроавтобуса похитителей, назвать примерные цифры, забрызганного грязью автомобильного номера.

   Кеша плелся сзади. Пригибаясь, под ноги толпы глядел, и звал жену:"Жюли, Жюли, я здесь!"

   Едва Завьялов миновал плотные задние ряды зевак, в голове взорвался приказом страшенный рык:"СТОЯТЬ!!!"

   Завянь опешил. Даже оглянулся разыскивая Кешу...Это что – он так разродился?!

   Навряд ли. Стилист, во-первых не умеет так рычать, а во-вторых не наблюдается в обозримой близости...

   Тогда, откуда приказание?

   Внутреннее "Я" проснулось?

   "Стоять и слушать", – вновь, уже более спокойно прозвучало в голове.

   Сплющенный и замерший в толпе Завьялов ощутил, как его до пяток и мурашек пронзила жуткая догадка. Пронзила, нанизала, как жука на булавку, и пригвоздила к тротуару.

   "Циклоп...?" – Борис отправил внутрь себя дрожащий вопрос.

   Молчание. Возникший в мозгу голос исчез так же необыкновенно, как и появился. Если бы Завьялов был уверен, что будет толк – он начал бы ощупывать доставшуюся ему голову..., крутиться на месте, как играющий с хвостом щенок! И даже заорал бы, завопил от ужаса!!

   Но плотная толпа сковала тело. Язык от шока помертвел. Подчиненный помимо воли Борис стоял и слушал. Неподалеку, с внимательно нахмуренным полицейским в штатском (при блокноте и нацеленном в него пере), общалась худенькая официантка в накинутой на плечи куртке.

   Официантку Боря хоть и не знал, но видел в "ложе". Она совсем недавно поступила на работу в клуб, пока не разобралась, кто там есть "ху". Нервно вибрируя тонкой дымящейся сигареткой, девушка трещала:

   – А я сразу заметила, что он к ней привязался! Гусарить начал, выпивку заказывать! – подавальщица не говорила, а практически вопила, в надежде привлечь внимание репортерской братии. – Борис, его здесь все зовут "Завянь" попробовал отобрать у Карповой собаку... Вообразите такое нахальство! – обращение к толпе. Толпа зевак заинтересованно и дружно закивала. – Если бы не охранник Зои, Завянь собаку отобрал бы! Точно, точно!

   "Оп-паньки. А мы тут кажется – п р и п л ы л и..." От огорчения, Борис забыл, что находится в чужом теле. Затеял приседать и, типа, нос чесать, прикрывая физию руками...

   – Он даже Зое угрожал!

   – Как именно? – протокольно поинтересовался мент.

   – Ну-у-у.., – юркнули в сторону плутоватые официантские глазки. – Я в точности не слышала... Но! – палец ушел вверх учительской указкой. – Я точно слышала, как Зоя ему ответила "не вздумай предъявлять, общаться будем через адвокатов"! Вот. – И быстро соскользнула с шаткой темы: – Еще один момент. С Завянь какой-то новый старикан пришел. Типичный – папик. Тоже, – для достоверности повествования подавальщица напитков выпучила блеклые глазищи: – к девочкам клеился!

   – К каким девочкам? – не балуя слушателей разнообразием интонаций, сухо выговорил полицейский.

   – Да ко всем! – упирая руки в боки (поза подразумевала "ко мне клеился старый козлина в первую же очередь"), гордо заявила официантка.

   "Во шпарит лимита! – искренне изумился Боря. – Во привирает!" Он эту официантку даже не заметил, не то чтобы приклеился!

   – К той фифе в парике подсаживался, на ушко ворковал...

   "Это она платиновую Галю поминает".

   – К девчонкам, к Зоиным приятельницам тоже подъезжал!

   "Пора смываться, – понял Боря, – становится опасно". Что зафиксировали камеры слежения с парковки, Завьялов видел сам: его тело (с гнуснейшим воробьем внутри) забило внутрь салона микроавтобуса похитителей и Зою Карпову, чуть позже, свесив ноги вниз – п о е х а л о...

   Часика через два следаки навестят Лелю, поинтересуются, что это за папик такой странный из Конотопа нарисовался...

   Леля, разумеется, ответит: дядя Миша – фикция. В Конотопе в жизни не была, с папиком никак не пересекалась.

   Короче – непоняток наберется выше крыши.

   Подумав так, Завьялов вдруг опомнился и понял, что он шныряет по толпе неузнанным, а где-то там шатается его личное, весьма раскрученное тело! оно вот-вот нарвется и уедет ночевать в другое место в зарешеченной машине!!

   "Твою ма-а-ать, Иннокентий!!! Ты где, придурок, мой организм выгуливаешь?!"

   Чувствуя, как взмокла от ужаса спина, Борис, пятясь, выбрался из оцепления зевак. Тихо, на цыпочках, поскакал к левой парковке комплекса, где предполагал увидеть заползающего под машины Иннокентия – "Жюли, Жюли, кис-кис!".

   К парковке подойти не получилось. Работали эксперты, стоянку оцепил кордон из полицейских, цветные ленты опоясали. Завьялов, заворачиваясь в пиджак, собирая лицо в жуткую, искажающую черты гримасу, прошел вдоль ряда полицейских автомобилей... Везде в окошечки заглядывал, пытался Кешу разыскать...

   Стилист пропал. Родная русая макушка не возвышалась над бурным морем ротозеев, никто не нырял на глубину, не ползал под ногами, не пробирался на парковку за спинами полицейского кордона – "Жюли, Жюли, кис-кис"...

   Борису показалось, что он заполучил какой-то жесточайший приступ: стенокардии, гипертонии, астмы, сумасшествия, предшествие инфаркта накатило... Старческое тело переживало дикий стресс! страдало каждым членом, отказывалось подчиняться, требовало курева!

   Пошатываясь, словно пьяный, Завьялов окончательно покинул людское столпотворение. Побрел к Порше, мечтая толи удавиться, толи Кешу разыскать..., а позже медленно порвать на ленточки...

   Душиться не понадобилось. Возле спорткара, прижимаясь задницей к капоту, стоял Иннокентий Капустин (в виде Бори) и целовал взасос собаку. Тощие лапки Жози-Жюли болтались под юбочкой, хвост лупил бока, собаченция на поцелуй отвечала в полном соответствии с породой, лизала муженька в глаза, и в нос, и в щеки.

   Завьялов просунул руку под пиджак, помассировал левую половину грудины. Продышался. Поковылял к супругам.

   – Ну чо, болезные – нашлись?

   Кешастый вздрогнул. Как только Борю опознал, выставил перед собой четвероногую Жюли:

   – Борис Михайлович, моя – жена! – ушастую и лысую супругу Иннокентий демонстрировал с такой гордостью, словно держал на вытянутых руках недоношенного первенца в юбочке. – Я ж говорил... Моя Жюли – большая умница! Она сама меня нашла. Сама прибежала.

   Болтающаяся в Кешиных ладонях собака и Завьялов глядели друг на друга. Завьялов мрачно, Жюли вполне приязненно – из приоткрытой словно в улыбке пасти болталась атласная розовая тряпочка язычка. Кешино лицо блестело ни сколько от радости, сколько от облизывания.

   Кошмар. Фантасмагория. Смешение рассудка. Компания из старикана, всхлипывающего от переизбытка чувств стилиста и радостной собаки усаживалась в Порше.

   – Отсюда – валим, – быстро информировал Борис. – Меня..., то есть тебя и конотопского дядю Мишу, обвиняют в похищении Карповой. Свидетели голосят в унисон о нашей причастности. – Завьялов, сноровисто выворачивая руль, уводил спорткар от комплекса. – Съемка с камер наблюдения эту версию категорически поддерживает.

   В зеркальце заднего вида Завянь наблюдал за трансформацией родимого лица. Только что радостная физиономия вытягивалась, неуклонно превращалась в покойницкую маску человека, скончавшегося от испуга. Нижняя челюсть уже плавно опустилась к кадыку.

   Собака слушала внимательно. Напряженные ушки торчали чуткими локаторами, Жюли, по всей видимости, сосредоточенно ворочала собачьими мозгами.

   Фантастически сюрреалистическое восприятие момента.

   О том, что когда-то придется разговаривать с собакой (да с какой, к чертям, собакой?! – собачонкой!), Борис не смог бы вообразить даже в предельно похмельном кошмаре. Что сможет выжать из собачонкиных извилин разумница Жюли – представить невозможно! Под этой вот ушастой черепушкой мозг размером с горошину! ну максимум с перепелиное яйцо!

   – Домой мне..., нам возвращаться нельзя, – старательно не поддаваясь панике, вещал Завянь, – туда вот-вот нагрянут с обыском или уже сидят перед подъездом... Приедем, наверняка нарвемся на ментов. – Собачье отражение в зеркале согласно кивнуло. Завьялов хмыкнул, произнес: – Жюли. Иннокентий говорил, что вы до тонкостей знакомы с историей похищения Зои Карповой? – Ушки вновь мотнулись сверху вниз. – Вы знаете, кто Зою заказал? Попробую предположить. Это был кто-то из конкурентов папы Карпова?

   ...Минут десять старикан за рулем и собака общались, в первом случае вербально, во втором – жестами и мимикой через зеркало. Толку было мало. Собачка перенервничала, начала поскуливать, вроде бы, намекая, что ей необходимо перебраться с мужниных рук к Борису...

   Завянь завел Порше в укромный дворик. Как только выключил движок, Жози-Жюли резво перепрыгнула на сиденье рядом с водительским и начала царапать когтями, бить лапками по карману пиджака.

   – Тебе что-то достать? – предположил Завьялов. Когда собака согласно колыхнула ушками, выгреб из кармана ключи от дома и мобильник.

   Секунду наблюдал, как коготки Жюли-Жози колотят по айфону.

   – Ты хочешь набрать текст на телефоне! – догадливо воскликнул, активировал мобильник.

   Жюли вздохнула так красноречиво, что оба мужика почувствовали себя полными тупицами.

   Несколько минут, старательно потряхивая языком, Жюли пыталась точно попадать конкретным когтем на конкретное место дисплея. Поскуливала, нервничала, один раз укусила Кешу за палец, когда тот попытался женушке помочь.

   В итоге, напромахивалась – выдохлась. Так поглядела на Завьялова, что он, быстро почесав в затылке, предложил:

   – Пожалуй..., нам компьютер нужен. С тугой клавиатурой.

   Жюли пружинисто подпрыгнула и звонко тявкнула!

   В раскрытые окна Порше залетал упругий теплый ветер бабьего лета, этим вечером навестившего столицу. Вот уже минут пятнадцать Борис Завьялов ворочал дряхлым стариковским мозгом и все никак не мог решить, в какую сторону ему поехать, куда вести машину при выезде из дворика?

   Знакомых – море, миллион друзей. Езжай к любому, – не предаст, не выдаст. Поскольку ни один из верных друганов-приятелей в жизни не поверит, что Завянь – участник похищения. Бориса без вопросов обеспечат крышей и поддержкой. Телами заслонят от полицейских, Борис и сам поступил бы точно также, будь он на месте друганов.

   Но он на месте – "дяди Миши". А в его теле засел Иннокентий-воробей.

   Как предъявить его..., себя друзьям?! Капустин засыпается в самом начале разговора, как только рот раскроет! Он не сумеет даже поздороваться, как надо, как обычно! Все перепутает, все переврет!

   И вот когда "Завянь" начнет мести пургу..., чудаковато выражаться: "секу" и "чуваки"... У любого корефана зародится подозрения в Борином неадеквате. Сомнения появятся – а не сбрендил ли совсем Завянь, не подписался ли и в самом деле на стрёмную тему?..

   – Борис Михайлович, – раздался с заднего сиденья тихий голос Кеши, – нам понятны ваши сомнения...

   – Понятны? – хмыкнул Боря.

   – Разумеется, – собака и Кеша дружно закивали. – Вы переживаете, что я не смогу вас в точности изобразить перед хорошими приятелями. Думаете, что нас сразу же раскусят...

   – Пополам тебя раскусят, Кеша, – согласился Завьялов.

   – Но мы не можем никому рассказать о том, что с вами произошло!

   – Вот то-то и оно, – вздохнул Борис. – Мы даже не сможем поехать в Интернет кафе! Как только там увидят печатающую собаку...! уписаются на фиг! – Завянь махнул рукой, раздул щеки: – Что делать, что делать? – забарабанил пальцами по рулю. – Куда нам ехать, к кому податься?

   "Ко мне езжайте", – раздался в голове уже знакомый внутренний голос.

   Бориса словно палкой по башке ударили!

   Оторвав ладони от руля, он как будто начал задирать их "хенде хох"... Шея втягивалась в плечи.

   Рассказывать Иннокентию и Жюли о проклюнувшемся еще возле "Ладьи" внутреннем голосе, Завьялов не решился.

   Во-первых – русский человек всегда рассчитывает на авось. "Авось минует, пронесет". А во-вторых..., по совести сказать, Завьялов испугался. Жутко.

   Старческие нервы начинали вибрировать при малейшем воспоминании о Кешиных рассказах про циклопов. Пожилое тело не хотело лишиться глаза или уха, легкого либо почки. Борис до сумасшествия боялся разозлить циклопа и притворялся покорным тугодумом! Поскольку высчитал – уж лучше делить одно тело с террористом, чем лечить его в больнице! Циклоп ведь тоже не дурак, авось – договоримся к общему благополучию! (Минуя Кешу и Жюли.)

   Но циклоп решил в к л ю ч и т ь с я и участвовать.

   Жюли-собачка как-то уловила, что с Завянь не все в порядке. Негромко зарычала. Тявкнула. Как будто говоря, что происходит? Положила лапки на спинку переднего сиденья и попыталась заглянуть в глаза Борису...

   "Уйми собаку, Завьялов, – прозвучало в голове. – Я – не циклоп. Я – Лев Константинович Потапов".

   – Борис Михайлович! – забеспокоился уже и Кеша. – Что с вами?!

   – Во мне сидит какой-то лев..., – невнятно произнес Завянь. – Константинович Потапов.

   "Это ты во мне сидишь, чувырла!!"

   – Кто?!

   – НОСИТЕЛЬ мой очнулся... Вроде бы.

   "Едем ко мне на дачу, – доводя Завьялова до саморазрушительного коллапса, невозмутимо, из самого Бориного нутра предлагал Лев Константинович. – Там мы заляжем, отсидимся. Попьем чайку – все порешаем".

   Неловко, мертво шевеля губами, Борис докладывал стилисту и собаке о чем толкует Лев... Боялся, что еще чуть-чуть – сойдет с ума!

   Всего лишь девять часов назад, он – Борис Завьялов! ехал в больницу за Колей, собираясь с ним напиться!

   Сейчас. Сидит за рулем в теле старика Константиновича и разговаривает с собакой и пришельцем.

   Кошмар, комар, кошмар!!

   Шесть часов назад Борис Завьялов стоял перед зеркалом в своей прихожей, разглядывал сморщенное тело и думал, что хуже быть уже не может!

   Три часа назад Борис Завьялов едва не подох в чужом теле от позора, услышав, как кий чуть не порвал сукно, как шлепнулся об пол костяной шар!

   Стоял на грани сумасшествия, на карачках перед собственным телом, и разговаривал при всех с собакой!

   Заполучил гнуснейшее обвинение в похищении гламурной Зои!

   Что будет дальше?

   Лев уже пришел.

   "Эй, молодой. Ты чо – заснул?"

   Добавить надо, как только Лев в к л ю ч и л с я, Завьялов испытал все то, что раньше обращалось к Кеше. Лев позволял себе намеки на превосходство, с Борисом разговаривал, как старшина стройбата с новобранцем. Звал "молодым", разочек "губошлепом" припечатал.

   Алаверды, как говориться. Круг замкнулся.

   Все больше и больше хотелось намылить веревочку, повеситься на люстре. При неимении надежного светильника, на первой же березе удавиться.

   Край настал! Ощущение двойственности и ущербности доводило до умопомрачения!! Хотелось голову о руль разбить и оглушить противный голос старика!

   – Лев Константинович, – скрипя прокуренными связками, проскрежетал Завьялов, – еще раз обзовешь меня хоть как-нибудь...

   "Что будет? – хмыкнул старикан. – Себе по тыкве настучишь?"

   Борис завы-ы-ы-ыл!

   От безысходности, от жути, от чудовищного ощущения – я здесь застрял навеки! но лучше тыкву разобью, чем примирюсь!

   Жюли испуганно затявкала, Иннокентий завопил погромче старческого тела.

   "Кончай концерт, ребята!! – добавляя в какофонию волнения, внутренне забился, забеспокоился носитель Константиныч. – Заканчивай истерику!!"

   Завьялов прекратил выступление столь же резко, как и начал. Не обращая внимания на внутренние призывы, обратился к Кеше:

   – Кешастый, ты говорил, что путешественник не может управлять полноценным носителем. Это так?

   – Да.

   – Тогда почему Я разговариваю за носителя? Почему чувствую, что Я отдаю приказание губам шевелиться? А он лишь присутствует внутри, не может управлять речевыми центрами без моего содействия.

   – Эффект омолодителя включился, – пожал плечами Кеша. – Вы, Борис Михайлович, молодой и энергичный интеллект, способный подавлять носителя, как более жизнеспособная, активная личность. Обычная практика интеллектуального омоложения – носитель в положении подчиненной личности. Это – правило, иначе нет эффекта.

   "Это кто здесь неактивен, а?!?! Это кто здесь подчинен?!?!"

   – Замолкни, Лева, – посоветовал Борис. – Кеш, я могу в о о б щ е его выключить? На время.

   – Полностью – не сможете. Полноценный, против воли запертый носитель сведет вас с ума, Борис Михайлович. Он будет в ярости, он будет пробиваться, вы оба потеряете контроль над телом, поскольку управлять рефлексами может лишь – один интеллект. Два равнозначных интеллекта тело разбалансируют.

   – Я это чувствую, – пробормотал Борис. – Он меня уже почти разбалансировал, мозг напрочь вынес.

   – Вам надо договориться с Львом Константиновичем, Борис Михайлович.

   "Да я вас всех порву, малолетки сраные!!!"

   – Он обещает нас порвать, – вздохнув, сообщил Завьялов. Призрак белой березы с веревкой на суку, маячил уже совсем в конкретной близости. Если не удастся выбраться из этого тела, предпочтительно реально кони бросить, чем делить одни мозги с курящим "Беломор" охамевшим дедом.

   А кстати...!

   Единолично завершив на дебаты, не приведшие к консенсусу, Борис повернул ключ зажигания, вывел Порше в тихий переулок и остановился перед первым же круглосуточным магазинчиком.

   Через три минуты пожилое тело благодушно дымило беломориной.

   * * *

   Порше, с великой долей вероятности, уже объявленный в розыск, пришлось оставить на пустынной стоянке перед каким-то административным зданием.

   В том же здании, воспользовавшись ночным банкоматом, Завьялов снял с кредитной карты деньги. Забил наличностью карманы. Попутно дедушку спросил:"Константиныч, на твоей фазенде жрачки много? Или супермаркет навестим?"

   "Холодильник, погреб под завязку, Боря, – самодовольно сообщил носитель Лев. – Сегодня пропитаемся, назавтра, коли подметем до крошки – сходим в магазин. Там близко".

   "Тогда – порядок".

   Как только Константиныч успокоил нервы дозой никотина, общаться стал вполне культурно. И даже извинился за наезд. "Не прокатило по-нахалке молодняк подмять – прошу пардона".

   Компания отошла от здания, где прикорнул Порше, квартал; Борис остановил таксомотор. Кеша с Жюли устроились на заднем сиденье, заворковали. З а т я в к а л и. Завянь сидел рядом с водителем и внутренне общался.

   "Лев Константинович, а как ты в больнице оказался? Без документов, типа – бомж..."

   "Да тут, знаешь ли, Бориска..., такая гнусная история приключилась..."

   Рассказ, звучавший внутри самого тебя не только слушался, но и в и д е л с я. Всецело ощущая себя интеллектуальным путешественником, точь-в-точь – засланец будущего! – Борис как будто лично присутствовал и участвовал в событиях. Воспоминания носителя отражались в нем, как в объемном, инфернальном зеркале, погружали в эмоции-переживания до самой глубины. До дрожи, запахов и ощущения ветра на коже.

   Борис как будто увидел себя на даче... Знакомой каждой травинкой, пробившейся сквозь каменные плитки дорожек.

   Завянь стоял за смородиновыми, крыжовниковыми кустиками между грядок. Отличная погода с авансом на тепло. Вдоль забора зазолотились березки, низенькие елочки листвой усыпали. Красота! Живот и спину прикрывает любимая вязаная душегрейка в оленях, лысину греет старая шапочка с помпоном. Вчера застиранные треники нигде не жмут...

   В заскорузлых руках, не признающих всяческих дамских перчаток, уверенно, умело запорхала острая лопата. Недавняя морковная гряда готовится под зимний отдых...

   "Клубни георгинов надо бы выкопать, перенести в подвал до холодов..."

   Завянь идет по дорожке вокруг большого, знатно пожившего дома в два этажа с мансардой. Пробирается под окнами к пожухлой, тронутой недавним ночным заморозком клумбе. Окно кабинета, откуда так приятно видеть пышное летнее цветение георгинов – раскрыто. Дед утром в кабинете накурил – топор повис, две створки настежь распахнул, переоделся в рабоче-огородную одежонку, пошел проветриться на свежем воздухе, лопатой помахать.

   Из кабинета доносятся голоса.

   Непривычно низкорослый Завянь стоит под подоконником, напрягает слух...

   Внук с женой приехал! Ромка с Нонкой.

   Странно, что гудения автомобильного мотора не было слышно. На электричке, что ли, прикатили?

   Наверное. Доехали на электричке, прошли на участок – дедушка в дальнем углу, в огороде ковырялся – не увидели ребята.

   Дед уже собрался подтянуться к подоконнику, крикнуть: "Здорово, шельмецы! Чего ж не позвонили, я б чайку сварганил..." Услышал:

   – Ром, в верхнем ящике смотри, – командовала Нонна. – Он с ними каждое утро работает, далеко не убирает.

   – Да я искал уже! – рассерженно шепчет внук. – Погляди на полках. Две синих папки!

   Слыша, как в комнате шуршат бумаги, позвякивают падающие карандаши, Завьялов-Лёва обмер.

   В нескольких метрах от него твориться гадость! Обыск. Роман и Нонна обшаривают стол и полки шкафа, разыскивают мемуары.

   Несколько лет назад, когда опомнился после смерти жены Любушки, Лев Константинович засел за мемуары. Каждое утро спускался из спальни на втором этаже в кабинет, разбирал старые тетрадки дневников, делал выписки и правки, собирал листочки по двум синим папкам – "нужное", "необязательное". Делал это – для себя. К издателям не торопился. Пошутил, правда, на последнем слете ветеранов, что собирается прославиться...

   – Ром, да нет негде! – хриплый голос Нонны, прошелся по нервам тупой пилой.

   – Ищи, Нонка, ищи! – сипел внучок. – За рукопись вместе с дневниками заплатят больше!

   – Да пошла она к черту, эта рукопись! Запалим халабуду со всем барахлом! Знаешь, сколько Ничкин за участок прелагал?!

   В груди у Бори-Левы помертвело. Сосед нувориш Захар Ничкин уже дорожку к дыре в заборе протоптал, уговаривая Константиныча участок уступить...

   – Нонна!

   – Я двадцать восемь лет Нонна! Вот зажигалка.

   – А если дед наверху спит?! – испуганно прошептал Роман.

   – И черт с ним! Хватит старому маразмату небо коптить! Сваливай бумаги на пол...

   Константиныч медленно повернулся, скребя плечом о стену, пошел к крыльцу...

   "Дождался благодарности от внука, – сверлила сердце мысль, – дождался... Спалить меня решили... Вместе с фотографиями Любушки..., вместе с памятью".

   Пошатываясь, взошел на крыльцо, попробовал утихомирить громыхавшее о ребра сердце...

   Старинный шелковый ковер кабинета засыпали бумаги, вытряхнутые из ящиков стола. Два молодых вандала громили ПАМЯТЬ, Нонна поджигала свернутую в рулон бумажку...

   – Что делаешь, шалава?

   Тихий голос Константиныча прозвучал как выстрел.

   Нонна дернулась, суматошно затрясла, чуть занявшейся бумажкой... Внук испуганно отскочил, создавая между собой и дедом преграду из стола...

   – Спалить меня решили?

   – Дедушка ты все неправильно понял!!

   Идиот. Всегда был идиотом и бесхребетной сволочью, лентяем и слюнтяем. С самого малолетства в и с т о р и и влипал.

   Да только дед надеялся, что поумнеет, повзрослеет – выправится. Не сам, так умная жена направит.

   Напрасно. Напрасно возлагал на Нонну. Ей деньги глаза застят. Соседи по городской квартире намекали – наркоманка Нонка. Как только Константиныч всесезонно на дачу перебрался, квартиру превратила в сущий притон.

   Сухая, тощая, с провалившимися под густые брови глазами внучатая невестка смотрела на деда загнанной в угол пантерой. Облизывала губы и молчала – поумней внучка была.

   – Пошли отсюда вон, – стискивая кулаки, прошептал Лев Константинович. – Сегодня же поеду к нотариусу, переоформлю дачу на Ирину.

   – А ей не жирно будет? – сипло усмехнулась Нонна. – Хату – ей, дачу – тоже ей...

   – Заткнись, дешевка! Вон отсюда! Вон! – старик затопал ногами.

   Внучатая невестка мрачно и многозначительно поглядела на мужа и с места не сошла. Если бы Роман не стоял возле железного оружейного ящика, Лев Константинович достал бы оттуда наградной ТТ и выгнал обнаглевших мерзавцев под пистолетным дулом!

   Но Роман не двигался. По изжелта бледному, одутловатому лицу внука стекали крупные капли пота, посеревшие губы поджались в неприятную упрямую щель...

   – Ах ты кры-ы-ыса..., – пораженный страшной догадкой, прошептал Лев Константиныч. – Чего удумал...

   Крысиная порода атакует стаей. По приказу вожака. Когда почует кровь – уже не остановишь.

   Нонна чуть двинулась... Лев скосил глаза – мягкий сапожок невестки прижал к ковру его валяющийся паспорт.

   – Стоять, шалава!! Дернешься – порву кадык руками!!

   Невестка замерла. Про деда знала много.

   Не поворачиваясь к двум родственникам спиной, бдительно приглядывая за малейшим жестом, мимикой, Лев Константинович допятился до крыльца, и только там перевел дух.

   Сомнений не было – его едва не грохнул родной внук. Задержись Константиныч в комнате еще хоть на минуту, Нонка бы совсем опомнилась – дала команду "фас!".

   Походкой пьяного кавалериста Лев Константинович прошаркал до калитки, выскочил на узенькую, засаженную березками и елками улочку. Упал спиной на дверное полотно.

   "Завещание переоформлю без паспорта, – глядя перед собой, упираясь взглядом в глухой соседский забор, равнодушно-отстраненно думал. – Нотариус – сосед знакомый, приведу еще Сережу в качестве свидетеля... Подпишем. Сейчас на электричку, авось контролеры пожалеют дедушку..., не высадят..."

   Едва переставляя ноги, Лев Константинович брел по тропинке. "Как хорошо, что Любушка-голубушка не дожила! Не испила позора!" До станции недалеко, умыться можно в туалете... Запасные ключи от квартиры у соседки Тони есть... Переодеться и к Сереже. Потом – к нотариусу... Ирине-внучке и доченьке Татьяне ничего рассказывать пока не стоит... зачем срывать из-за границы? Пусть работают спокойно...

   "Ох! Душно-то как что-то..."

   За белыми березовыми стволами уже угадывалась промоина железной ветки, Лев Константинович пошатнулся. Ноги заплелись, сами по себе сошли с тропинки...

   Пенек. Как хорошо... Немножко посижу...

   Сознание уже мутилось... Перед ослепшими глазами появилось белое одутловатое лицо... Куда-то потащили, куда-то сбросили, ветками слегка присыпали...

   Хо-о-о-олодно..., внучо-о-ок...

   Завьялов испытал все то, что день назад – еще в четверг, пережил его носитель. Бориса даже начало потряхивать от озноба в теплом салоне такси. Казалось тело и душа насквозь промерзли, пока Лев Константинович лежал в глубокой яме, засыпанный сухими, обманными ветками... Ведь если следовать памяти Льва Константиновича, он сутки пролежал в лесу.

   "Гаденыш твой Ромка, Константиныч, – нашелся что сказать Завянь. – Повезло еще, что на тебя наткнулись..."

   "Грибники, наверное", – спокойно буркнул недоубитый, недомороженный внуком дед.

   Таксомотор сворачивал к обочине. Разумный старикан заранее предупредил: не стоит ехать к даче на первом же такси, машину надо поменять, дабы запутать сыскарей.

   Кеша, бережно держа четвероногую жену, выполз из автомобиля на обочину. Замороженный чужими воспоминаниями Завьялов, сумрачно спросил носителя: "Константиныч, а мы не на пепелище едем? Может – зря?"

   "Не, Борька. Рома – жадный. За целый дом возьмешь дороже, цела моя дачка, Боря. Цела".

   Довольно быстро на ночной дороге показался радушный частник. Лев Константинович продиктовал Завьялову адрес...