Текст книги "Леди удачи. Все пути…"

Автор книги: Марина Белоцерковская

Соавторы: Оксана Балазанова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)

Глава 60

 
Я встретил Вас,
И всё…
 

(эпитафия)

Тихон Матвеич со смешанным чувством жалости и раздражения следил за Тюхой. Что за парень! Вроде руки-ноги на месте, и ростом Бог не обидел, а поди ж ты – топора в руках не удержит. И впрямь Тюха Верстовая, прости Господи! Унтер не выдержал:

– Доволе жердину-то калечить! – он забрал инструмент из рук новобранца. – И откель ты на мою головушку взялся? Поди-ка на кухню к Домне Васильевне. Может, она тебя к делу приспособит.

– Благодарю вас, – солдат печально поправил очки с треснувшим стеклом и, прихрамывая, побрел в дом.

На кухне было жарко. Дородная хозяйка большим половником размешивала варево в горшке, успевая отвешивать подзатыльники кухонной девчонке. Солдат кашлянул.

– Домна Васильевна, меня к вам прислали.

Женщина порывисто обернулась, едва не опрокинув горшок. Многослойные юбки всколыхнулись на бедрах, как морская вода во время шторма.

– Ваня! Вот славно, что пришел! А я ужо хотела посылать к Тихону Матвеичу за подмогой – сундуки передвинуть. Я и то сама один подвинула.

– Разве можно женщине тяжести поднимать? – Иван осуждающе качнул головой.

От подобной галантности в мощной груди хозяйки что-то ёкнуло. Прихлопнув источник звука обеими руками, она выдохнула сдавленным контральто, исходящим из недр ее существа, как рокот близкого землетрясения:

– Только ты, Иван Алексеевич, разумеешь, каково мне, – темные, как вишни, глаза заволокло слезой. – За мужем чахла, аки тростиночка от битья его смертного, а ноне без мужика и вовсе кончаюсь. Всё сама да сама…

«Тростиночка» всплеснула руками. Вокруг нее взметнулся вихрь. Девчонка застыла, раскрыв рот и прижимая к груди колотушку. Иван смущенно кашлянул и глянул на непрошенную зрительницу. Домна Васильевна на миг прервала свои причитания и, не без изящества развернувшись, хлопнула ту по затылку.

– Неча без дела стоять, чувырла! Брысь за дровами!

Девчонка испарилась. Хозяйка же обратила к Ване влажный взор.

– Иван Алексеич, не уезжал бы ты? Нешто твое дело – со шведами воевать? За тобой же глаз нужон. Нога-то небось болит, а? – она нежно погладила Ванино плечо, чем смутила его окончательно.

– Домна Васильевна, вы же знаете как я к вам отношусь, – Ваня растерянно поправил очки, – но я не могу распоряжаться собой. Еще день – и нас отправят дальше на север. Неужели я не хотел бы остаться? Я уже и сам жалею, что согласился на эту авантюру… – он в отчаянии уставился в окно.

Домна Васильевна не знала таких сложных терминов, как «авантюра», но из всего ученого вздора ее Ванюши она уловила слово «жалею» и жарко зашептала, задрав кверху симпатичный подбородок с ямочкой:

– Я откуплю!.. Уговорю!.. Оставайся!..

Иван завороженно уставился в ямочку и потерянно сказал:

– Но как же?.. И потом, меня ждут… меня ищут… Мне в Петербург надо.

– Кто тебя ждет?! – оскорбленно отшатнулась вдовушка. – Ты ж баял, нет у тебя никого?!

– Понимаете, Домна Васильевна, – прижал руки к груди Ваня, – мне необходимо их найти! Вы не подумайте чего, Бога ради, эти девушки…

– Девушки?!! – из глаз семипудовой Джульетты хлынули слезы с такой силой, что Иван оторопело застыл, забыв закрыть рот. – Девушки?!! И нога, значит не помеха?! – ее контральто понизилось до баса и приобрело опасное сходство с грохотом приближающегося шторма. – А сам слова-то какие сказывал: кабы не долг, да кабы своей волей!.. И добрая я, баял, и славная!.. А как остаться, так, значит, девушки!!!

Горе Домны Васильевны было столь разрушительным, что из всех домашних самоотверженности остаться возле этого вулкана страстей хватило лишь у Ивана.

Когда шторм отгремел, полузатопленный бурным потоком слез Ваня облегченно перевел дух и огляделся. Кухня напоминала корабль после кораблекрушения. В объятиях Ивана лежала вдовушка и, глядя на него сияющими мокрыми глазами, спрашивала:

– Так не поедешь? Истинно не поедешь, Ванюша?

Ваня обреченно вздохнул:

– Конечно, милая, – и поцеловал деревенскую Кармен в покрасневший носик.

* * *

Ребята загалдели и повскакивали с молодой травки.

– И впрямь тащит что-то, глянь, ребя! – Фимка загородился от солнца ладошкой. – Не соврал, кажись.

К ним вприскочку бежал мальчишка лет семи, обеими руками прижимая к груди какой-то сверток.

– Во, глядите, – он гордо развернул тряпицу, которой был прикрыт загадочный предмет. – А вы не верили.

Ребятня сгрудилась вокруг.

– И то книга! – удивленно протянул кто-то. – А маленька кака!

– У отца Прокопия поболе-то во на скоко будет! – разочарованно оттопырил губу Фимка, разводя руки на аршин. – И буквиц тута нету. Все листы ровно как мурашами усажены… Всё ты, Прошка, зазря хвалился. Мура́ это! – вынес он приговор. – Небось еще и от тетки попадет за унос-то?

– Не, не попадет, – тоненько протянул Прошка, огорченно глядя на свою неоправдавшую надежд диковину. – Недосуг им было. Дядька длинный книжицу как на лавку закинул, так боле и не вспомянывал. А тетенька Домна Васильевна опять ревела, ровно корова. Опосля я потихоньку на место суну.

– Ну, пущай его, – равнодушно сказал Фимка и, уже забывая инцидент, повернулся к ватаге. – Айда, ребята, в бабки на выгоне играть! Сёмке тятька таку бабку с ярмарки привез! Сёмка, покажь!

И загалдевшая в восторге стайка ребят снялась с места и со всех ног помчалась, вздымая босыми пятками тучки пыли.

Книга сиротливо осталась лежать в траве возле ограды.

* * *

Волверстон, закутанный по уши в плащ, сидел на стволе приготовленной на дрова сосны и, меланхолично покачивая ногой, мычал заунывную матросскую песенку. Песенка была тоскливой, как и глаза Нэда, и суровый северный пейзаж. Впрочем, так ли уж уныло было все, что окружало сей монумент? Отнюдь. Совсем рядом, в лагере, весело потрескивали костры, слышались оживленные голоса и взрывы хохота. Нэд не слышал этого. Мысли его бродили далеко – в Англии, во Франции, в Вест-Индии, а перед затуманенным взором маячила кое-чья веселая улыбка и лукавые зеленые глаза. Волверстон совсем размечтался, поэтому когда в его ладонь ткнулось нечто холодное и мокрое, Нэд подскочил так, словно под ним началось извержение вулкана.

– Черт! – заорал он и захлопал по голенищу сапога в поисках своего матросского ножа, но руку его мягко перехватили чьи-то громадные зубы, и Нэд услышал ласковое, но внушительное:

– Гр-рх!

– Крошка! – ахнул Волверстон. – Откуда тебя принесло, бродяга?

– Со «Святой Анны», конечно! – прозвучал веселый голос, и перед изумленным Нэдом, как чертик из табакерки, возник Жак Ренар.

Несколько секунд Волверстон, открыв рот, ошеломленно смотрел на хохочущего француза, потом помотал головой:

– А ты откуда?

– Оттуда же!

– Понятно, что не из Африки! – буркнул уже пришедший в себя Нэд. – Ты скажи, как ты тут очутился?

– Э-э, брат! – вздохнул Ренар, умостившись рядом с Волверстоном на бревне. – Тут история долгая и печальная. Я тебе больше скажу: помимо политических мотивов тут замешан вот этот бандит, – палец Жака указал на лежащего у ног хозяина пса.

Тот со скорбным видом поднял глаза, виновато шлепнул хвостом и, тяжело вздохнув, уронил лобастую голову на лапы, демонстрируя раскаяние и покорность судьбе.

Жак улыбнулся и продолжал:

– Так вот. Стоим мы в Ревеле, в порту. Тихо стоим, как мыши. Никого не трогаем, в кабаках не гуляем, посуду и портовых шлюх не колотим. В общем – тоска зеленая. Тут в Ревеле забеспокоились. Поползли слухи, будто шведов на Неве проучили, и море Балтийское теперь вроде как и не совсем их вотчина. По порту шведские патрули рыщут, а у нас, что на «Анне», что на «Короне», что на других кораблях товар лежит непродажный, потому как для России предназначен. Капитан Гордон дает строгий наказ – затеряться среди других судов, с кораблей ни ногой, чтобы тишь да гладь… И тут этот сукин сын… – на этом месте Крошка опять вздохнул, тяжко и с подвывом. – Да-да, именно сукин сын, – стоял на своем Жак, – решил расширить свои охотничьи угодья. Крыс ему на корабле, видите ли, мало! Сначала он разгромил почти весь запас окороков (и это при, считай, осадном положении!), а потом устроил облаву на чаек. Ну и гвалт же они все учинили! На весь порт! Тут местные власти делают стойку: а что это за корабли, да что у них в трюмах? И начинают задавать лишние вопросы. Благо, сэр Гордон – не дурак, подсунул им бумаги, фальшивые, конечно. Но номер вроде бы прошел. Пока. В общем, капитан счел за благо сообщить царю, мол, пора корабли в Россию вести, пока жареным не запахло. Я и вызвался пакет доставить. И Фиделя с собой прихватил от греха подальше, а то его кэп едва не пристрелил. Как я сюда добирался – своя эпопея, но это неважно, главное, добрался. А теперь, прежде, чем предстать пред светлые очи государя российского, жду от тебя столь же захватывающей истории.

– Какие там истории! – махнул рукой Нэд. – Всё больше в этих болотах топчемся. Бладу-то все нипочем: ему, что на море воевать, что на суше – была бы возможность ум приложить. А мне это все уже вот где! – Волверстон энергично провел ладонью по горлу. – Если бы не эта заварушка, совсем бы сдох с тоски.

– Какая заварушка? – поднял брови Жак.

– Да тут недели две назад славная «баталия» вышла, – оживился Нэд. – Представляешь, сидим мы в этой крепости. Ни-ен-шанц, называется. Еле выучил. Так вот, сидим мы здесь, и вдруг дозор докладывает: на рейде два шведских корабля. Да прямо в реку лезут. Потом-то мы выяснили, что они отстали от эскадры Нумероса, которая крейсировала в Финском заливе. Этим чудакам никто не сообщил, что островок с крепостью уже наш, и они поперли прямиком в Неву… Я уж не знаю, который из Питеров подал идею: наш или русский, но операция вышла красивая. Берем мы тридцать лодок. Я с Алексом…

– С кем?

– Ну, с этим… как его… Мэншикофф, кажется… Тот, который с русским царем в Лондон ездил. Лохматый такой, с ехидной мордой… Так вот, мы с Алексом спускаемся вниз по течению и перекрываем шведам выход в море, а оба Питера со своими людьми идут им навстречу сверху. Пока те сообразили, что к чему, мы уже были на расстоянии ружейного выстрела. А ребята здесь стрелять умеют, ты уж мне поверь! Ну вот, а пока шведы пытались развернуться, мы их гранатами забросали. А там дело и до абордажа дошло! – Волверстон вскочил, глаза его разгорелись: – Эх, и горячая вышла потасовка! Жаль, Мари не было! – Нэд вздохнул и опять поник. – На Тортугу бы сейчас… Да так, чтобы опять все вместе…

Глава 61

Души прекрасные порывы!

Отелло

– Эвон, Авдотьевка-то! – мужик указал кнутовищем на маленькие домики среди цветущих деревьев справа от дороги. – Там они завсегда на постой и становятся.

Ксави порывисто приподнялась в стременах:

– Вот эта? Слава Богу! Джоан! – она обернулась к подруге. – Я вперед, а? Надоело тащиться, как буренка под наркозом!

Джоанна хмыкнула:

– Не хочешь тащиться, как буренка, тащись, как удав от пачки дуста! А если серьезно, то погоди, – она тронула поводья и, поравнявшись с проводником, уточнила: – Так говоришь, спросить Матвея Самохина или Домну-Енералиху?

– Ага! – мужик закивал головой. – Токмо Самохин нонче, должно, из престольной не воротился. А Домнины хоромы во-он те – со светелкою на горище [113]113
  чердак (устар.).


[Закрыть].

– Понятно. Ну спасибо, дядя, – Джоанна дала шенкеля коню. Тот освобожденно рванулся к деревне. Ксави радостно шлепнула свой личный транспорт ладонью по крупу и помчалась следом. Подол ее малинового платья победно развевался на ветру.

* * *

– Ну что ж, – окинула внимательным взором добротный дом Джоанна, – похоже, это здесь.

– Ну, конечно, здесь. Пошли хватать Сеича за уши! – Ксави в нетерпении перебирала ногами, как застоявшаяся лошадка. – Тебе ж ясно сказали, что новобранцы ночевали тут. И если этот длинный – не Сеич, то я – африканская землеройка!

Джоанна решительно постучала в ворота.

– Э! Не так! – Мари отодвинула ее в сторону и так забарабанила по створке, что на околице деревни встрепенулся дремавший у землянки старичок.

Где-то в глубине двора хлопнула дверь и послышался торопливый топот маленьких ног. Ворота приоткрылись, и в щель просунулась испуганная чумазая физиономия. Физиономия, раскрыв рот, глядела на наших героинь, как на явление Христа народу.

– Закрой рот, ворону проглотишь, – посоветовала Ксави и деловито осведомилась: – Владелица этой виллы – Домна Перфилова?

– А? – речь Мари повергла маленькую привратницу в столбняк.

– Я спрашиваю: это гнездышко принадлежит Перфиловой?

– Че-го? – глаза девчонки совсем остекленели.

Ксави глянула на ее рот, к этому моменту уже способный вместить небольшой самолет, и с опаской помахала пальцами перед остановившимся взором юной туземки.

– Жить будет, – констатировала она и соболезнующе добавила: – Домна-Енералиха тут живет, болезная ты наша?

– Ага, туточки, – во взгляде девчонки забрезжили проблески интеллекта.

– Ну, так иди, доложи, – приосанилась Мари. – Гости к ней пожаловали.

– Кому доложить? – аборигенка, казалось, задалась целью вывести приезжих из себя.

– Слушай ты, мешком стукнутая! – возмущение Ксави не поддавалось описанию. – Или ты сей же час проводишь нас к хозяйке, или я за себя не отвечаю!

– Так нетути ее! – жалобно попятилась девчонка.

Видя, что из глаз Мари вот-вот полетят искры, Джоанна решила вмешаться:

– Кто из старших дома? – предельно просто задала она вопрос окончательно запуганному Ксави созданию.

– А Иван Ляксеич туточки! – облегченно выдохнула та.

– Вот и славно! – ободряюще улыбнулась Джоанна. – И ты нас к нему проводишь, правда?

– Ага, – завороженно глядела маленькая крестьянка на красивую даму в невиданном наряде. Но с места, тем не менее, не двигалась.

– Короче, – Ксави надоело это галантерейное обращение. – Веди нас к хозяевам, Сусанин местного значения, шевели конечностями, – и она легонько толкнула створку ворот.

Девчонка попятилась и бросилась со всех ног к дому с воплем:

– Иван Ляксеич! Иван Ляксеич!

– Что случилось, Анфиса? – послышался мужской голос. На крыльце, чуть пригибаясь под низкой притолокой, возникла длинная фигура Сеича.

Серые глаза за покосившимися очками заморгали, и Ванюша, по-бабьи всплеснув руками, воскликнул:

– Девочки! Это вы?!

– Нет, тень отца Гамлета! – Ксави, как всегда, не оставляла времени на сантименты. – Ну, хорош! Ну, седцеед великорусский! По здорову ли будешь, батюшка Иван свет-Алексеевич, под крылышком знойной Домны Васильевны?

Ваня багрово покраснел и забормотал:

– Да нет, девушки… Вы не подумайте, она женщина хорошая, отзывчивая…

– Да уж конечно-конечно, – ехидно хмыкнула Ксави. – Куда уж из этакого рая в наш серый двадцатый век рваться.

Сеич едва не уронил очки:

– Что вы!.. Да нет… как же… Я думал, я хотел… Просто, понимаете, у меня нога, а тут солдаты… В общем, она просто посочувствовала, как всякий интеллигентный человек… – упавшим голосом закончил он.

Девушки с интересом следили за лексическими судорогами бедного Сеича. Наконец, Джоанна решила прекратить его конвульсии и приступила к делу:

– В общем, все ясно. Может ты нас все-таки в дом пригласишь? Как старых знакомых?

– Конечно, конечно! – Сеич, пятясь, спиной открыл дверь, приглашающе разводя руками и цепляя ими за притолоку.

* * *

Очутившись в горнице, девушки с любопытством огляделись. Ксави одобрительно похлопала огромный сундук с коваными углами, самодовольно царивший в большой светлой комнате:

– Неплохо, неплохо, – и прошлась, инспектирующе заглядывая во все углы. – Ну что ж, норка уютная. Но только, – тут она резко повернулась к Сеичу, – забрать тебя все-таки придется!

– Да я с радостью… – начал было Иван.

Тут доски в сенях загремели, дверь, распахнувшись, врезалась в стену с грохотом орудийного выстрела, и на пороге грозным видением тридцатипушечного фрегата возникла пышнотелая матрона. Под прицелом яростных черных глаз Сеич подавился окончанием фразы и сник.

– Куды ж это забрать?!! – глубине и мощи ее голоса позавидовала бы любая пароходная сирена.

Ошеломленные напором этой страсти, вызывавшей в памяти одновременно леди Макбет, боярыню Морозову и русскую народную песню «Эх, дубинушка, ухнем!», девушки попятились к стене. А возмутительница спокойствия с неведомо откуда взявшимся ухватом в руках уже грудью прикрывала Ивана Алексеевича от нежданных врагов. Грудь внушала уважение. Ухват – тоже.

– Увезть хотите?! Не дам! – черные глаза метали молнии.

Девушки переглянулись. Ксави в немом удивлении мотнула головой и подошла к Сеичу, растерянно торчавшему за спиной Домны Васильевны. Не обращая внимания на грозное оружие вдовы, она пожала Ивану руку, коротко сказала:

– Уважаю. Шикарная женщина! – и деловито добавила: – Ну, мы пока во дворе подождем. Пошли, Джо.

Сидя во дворе на лавочке, они смотрели, как чумазая Анфиса кормит кур, и невольно прислушивались к дуэту, смутно доносившемуся из-за плотно прикрытой двери. Партию вела низкая контрабасная струна. Время от времени ее прерывали мягкие приглушенные увещевания гобоя.

Наконец, дверь отворилась, и на пороге появился смущенный Иван. За его спиной безуспешно пыталась собрать дрожащие губы вдовушка. На ее потерявших румянец гладких щеках блестели мокрые дорожки. Черные глаза, хлопая слипшимися ресницами, с беспомощной настороженностью глядели на наших подруг. Пухлыми белыми пальцами молодица намертво вцепилась в рукав рубахи своего ненаглядного.

– Вот, – кашлянул Ваня. – В общем… Как это сказать… Ну, в общем, она согласна… То есть… Я хотел сказать, что еду с вами…

Тут хозяйка громоподобно всхлипнула, и по ее лицу градом покатились слезы. Сеич расстроенно всплеснул руками:

– Ну, Домна, ты же обещала! Ах, черт, да что же это! – беспомощно вскричал он и отвернулся к стенке.

– Обеща-алась! – прорыдала та в рукав Ивана. – А токмо я не каменная-а-а! Нешто повинна я, што темная-а-а, да неученая-а-а?! Им-то што – вишь какие нарядные-е-е, куды мне-е-е!!!

– Но, Домнушка! – высоким фальцетом воскликнул Сеич. – Ну при чем тут это?! Я же объяснил!..

Но прошел еще не один час, пока у несчастной Енералихи иссяк запас слез, и вся эта странная компания смогла, наконец, усесться за «стол переговоров», не рискуя быть погребенными этой лавиной чувств. Разом похудевшая вдова сидела на краешке скамьи и с безнадежной мольбой глядела на Ивана. А тот, болезненно дергая бровью, старательно избегал ее взгляда. Ксави с Джоанной хмурились – таких осложнений они не предвидели. Мари время от времени начинала что-то сердито шептать, но разобрать можно было лишь:

– «Спокойно, Ипполит, спокойно»!

Сеич поднял на девушек умоляющие глаза:

– А может?.. Ну, как-нибудь, а?..

Джоанна, негодующе сдвинув брови, перешла на английский:

– Иван Алексеевич, ты меня поражаешь! Тебе что, процитировать Устав Хроноразведчика? Ты же не хуже нас знаешь, что вносить изменения в Прошлое категорически запрещено! И как ты собираешься объяснить ее исчезновение здесь?

Иван поник:

– Да нет, я так… Я понимаю…

– А раз понимаешь, то давай все-таки сдвинемся с мертвой точки. Бери своего Ключевского и пошли готовиться к перебросу.

– Да-да, конечно, – засуетился Сеич. – Сейчас. Где ж это он?.. Я тогда положил книгу на лавку, а потом… Потом, когда я болел, Домна ее куда-то переложила… Домнушка, – обратился он к женщине, – куда ты книжку дела, а?

Домна безучастно махнула рукой:

– Туда, кажись, в клеть.

– Я сам посмотрю, – Сеич встал и вышел из горницы. Но через пару минут вернулся. – Там нету. Домна Васильевна, она точно там была?

– Не ведаю я… – женщина окончательно погрузилась в горе.

– Но где ж она? – Сеич растерялся.

– А вы Проньку поспрошайте! – неожиданно пискнул из сеней ехидный девчоночий голосок.

– Анфиса?! – Иван распахнул дверь. В глубь сеней кто-то юркнул. – Ты здесь откуда? Опять подслушивала?!

– И ничуточки! Я тута бадью завсегда ставлю! – заверещала та. – А книжицу давеча Пронька стащил, сама видела! Третьего дни стащил!

– Это племянник Домны Васильевны, – пояснил Иван девушкам и вновь обратился к девчонке: – Слушай, Фиса, приведи-ка Прохора сюда. Да не пугай его зря. Скажи, мы просто спросим его и отпустим. Поняла?

– Ага! – полурасплетенная Анфискина косица мотнулась в такт ее энергичному кивку. Девчонка протарахтела по ступенькам босыми грязными пятками и через секунду вылетела со двора.

Вскоре вопли:

– Пусти, дурында! Ай, не рви волосья, анафема рыжая!!! – дали понять, что задание Сеича Анфиса выполнила и перевыполнила.

Глава 62

Из всех неприятностей произойдет именно та, ущерб от которой больше.

Третье следствие закона Мэрфи

Раннее майское утро звенело жаворонками. Разбуженное их пением огромное красное солнце лениво выкатилось из-за горизонта. Его лучи жидким тягучим золотом растеклись по скатам Егорьевского монастыря и засияли в крестах.

Толстый сонный привратник приоткрыл было один глаз, но не обнаружив ничего из ряда вон выходящего, констатировал это трубным храпом. Внезапно он подскочил, словно подброшенный катапультой, от громкого стука в ворота.

– Кого лукавый носит? – недовольно буркнул страж, широко перекрестившись (как-никак рогатого помянул!), и с некоторой опаской глянул в зарешеченное оконце. В поле зрения привратника выдвинулось худое до изможденности лицо с длинным носом и тусклыми светлыми глазами.

– Чего надо? – невежливо рявкнул монах.

Лицо исчезло. Вместо него в окошке появилось нечто, аккуратно завернутое в белую тряпицу. Худые цепкие пальцы сорвали ее, и сонные равнодушные глаза монаха блеснули:

– Где взял, паря?

– Где взял, там боле нет. А коль не по душе, так могу и унесть. Вона в Донской обители книжница и почище-то будет.

– Ты это брось! – обиделся привратник. – Что ты разумеешь, дурья башка? В нашей «вивлиофике» [114]114
  библиотеке (устар.).


[Закрыть]самого государя Ивана Грозного инкунабулы имеются, а ты мне своей Донской обителью в нос тычешь. Что за сию книжицу хочешь?

– Шапку серебра! – подумав немного, ответствовал гость.

– Нечистый тя бери! – сплюнул монах. – Шапку серебра! Ишь чо захотел! А хоромы царски впридачу не возжелаши? Рублик вот дам, да ишо… – он окинул брезгливым взглядом убогую одежду странника, – шапчонку волчью. А не хошь, дак ступай с Богом.

Гость задумчиво поскреб давно не мытый затылок. Поди знай, не прогадал ли? Но решив, что шапка и серебряный рубль выгоднее бумаги с черными букашками, крякнул:

– Сойдет!

* * *

Кругленький добродушный брат Елизарий аж затрясся от восторга, когда настоятель отец Михаил неожиданно вызвал его и вручил Книгу. Для брата Елизария все книги, попадавшие в монастырь, были с большой буквы. Книги были смыслом его жизни, страстью, болезнью. Еще тридцать лет назад скромное обиталище тогда совсем молодого монаха оказалось так набито редкостными фолиантами, что прежний настоятель отец Метропий только тяжко вздохнул да и отдал под книги несколько пустовавших нижних келий. С тех пор брат Елизарий стал ведать книжными подвалами, да столь рьяно, что слух о библиотеке Егорьевской обители разошелся по всей Москве и даже дальше. Окрестные торговые люди, крестьяне и богомольцы, не жалея трудов, стремились достать какой-нибудь редкий фолиант, зная, что в монастыре за ценой не постоят и скупиться не станут.

Стоит ли говорить, что почувствовал брат Елизарий, взяв в руки не виданную прежде книгу? Небольшая, толстенькая, доски переплетные обтянуты чьей-то кожей неведомой. Хоть и грязна донельзя, а и сквозь потеки золотое тиснение просвечивает. А украдкой заглянув внутрь, брат Елизарий и вовсе оторопел: книга редкостная – печатная, буквиц совсем нет, и буквы-то незнакомые на первый взгляд. Ах, почитать бы ее в тиши кельи! Так нельзя. Отец настоятель бубнит что-то. Когда еще угомонится, отпустит.

Отец Михаил уже давно заметил нездешнее выражение в глазах инока, но будучи человеком педантичным и дотошным, не удержался от наставления: пошто-де свет по ночам жжет, свечи-то свои, не казенные. Впрочем, вскоре отец Михаил заметил, что слова его мудрые уходят, как вода в песок. Не слышит их брат Елизарий. Тоскливо с ноги на ногу переминается да книгу свою драгоценную нежно к груди прижимает и, словно младенца, осторожно пальчиками кургузенькими поглаживает. Настоятель только рукой махнул и отпустил одержимого восвояси.

* * *

Дневное светило уже сменилось ночным, а брат Елизарий все еще не отходил от стола. Щуря близорукие глаза и сжав ладонями голову, он безуспешно пытался разобраться в непонятных строчках. Написано вроде по-русски, а вроде и нет. Ни фиты тебе, ни ижицы. Буквы не прежние, достойные славянские, и даже не государевы новомодные, что в Ведомостях московских [115]115
  «Московские ведомости» или «Ведомости о военных и иных делах, достойных знания и памяти, случившихся в Московском государстве и иных окрестных странах» – первая русская газета. Стала издаваться с 1703 г.


[Закрыть]прописаны, а прямо черт-те что! (Боже помилуй, лукавого помянул невзначай! Кабы не вышло чего!) Из всех слов только имена и собираются. Да и то вполовину знакомые Елизарию. И написаны чудн о́, не признать. Нет! Видать, надо идти к отцу Амвросию. Он великий знаток разных азбук. Авось подсобит.

* * *

– Буквы и впрямь признать трудно, однако можно, – произнес усталый глуховатый голос. – Да ты вглядись, брат! Вот «буки», вот «глагол», вот «мыслете». Нарисованы чудн о́, однако прочесть можно. Вот, к примеру: «…Пятьдесят лет делал свое тихое дело преподобный Сергий в Радонежской пустыне…»; «…Как все люди, слишком рано начавшие борьбу за существование, царь Иван быстро рос и преждевременно вырос…»; «…На четвертом году жизни Петр лишился отца…»; «…В 1717 году Петр ездил в Париж, чтобы ускорить окончание Северной войны и направить брак своей 8-летней дочери Елизаветы с 7-летним французским королем Людовиком XV…» Что?!! – обладатель глуховатого голоса запнулся и озадаченно всмотрелся в страницу. Брови его взметнулись:

– Постой-ка, брат Елизарий! Что за ересь тебе подсунули?! Книга сия лжива и прелестна [116]116
  Прелестна (устар.) – несущая смуту (от «прельщать», «смущать»).


[Закрыть]! Не место ей в книжном подвале! – худая фигура отца Амвросия выпрямилась во весь немалый рост, глубоко сидящие черные глаза сверкнули гневом.

Бедный библиотекарь, зеленея от испуга, попытался было забрать книгу обратно, но не тут-то было – суховатая ладонь мягко, но решительно легла на фолиант. Отец Амвросий в раздумье глядел на книгу. Желтоватую кожу лба прорезала вертикальная складка.

– А засим… Книга сия останется у меня. Погляжу на досуге, – тон отца Амвросия был тверд и непререкаем. – А ты, брат, ступай да о книге не торопись никому сказывать. Острог-то у государя не пустует… Уразумел? А нет – так мы и без острога с ослушниками справляемся… – темные глаза смотрели пронзительно.

Брат Елизарий быстро закивал и поспешно удалился, оставив драгоценную инкунабулу отцу Амвросию.

* * *

Золотисто-розовый луч восходящего солнца проник сквозь узкое окошко, пробежал по более чем скромной обстановке кельи и задержался на листах лежащей на столе книги. Инок утомленно поднял голову. В глазах его, обведенных темными кругами – признаком бессонной ночи, полыхал истово-восторженный огонь. Заметив святотатственное прикосновение солнечного зайчика к бесценным страницам, монах ревниво захлопнул книгу и почти неосознанным движением прижал ее к груди.

– Вот и настал мой час! – в лихорадочном возбуждении шептал отец Амвросий. – Господь Бог и архангелы его смилостивились надо мной, сирым. Уж теперь… Теперь я своего достигну… Вестник божий дал мне знание, дабы избавилась Русь многострадальная от Антихриста! На престол воссядет истинный государь российский. Государь по праву!