Текст книги ""Зарубежная фантастика 2024-3". Цикл Люди льда". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Маргит Сандему

сообщить о нарушении

Текущая страница: 248 (всего у книги 292 страниц)

Она подробно рассказала ему, как найти дом Арва Грипа.

Несколько сбитый с толку неожиданной встречей с такой яркой личностью, как Эбба, Хейке продолжал свой путь дальше. Он уговаривал коня потрудиться еще немного, обещая ему отдых, еду и тепло.

Конь у него был красивым, в нем текла кровь Липпицанеров, хотя породистым он не был. Он давно уже разделял все трудности со своим хозяином и заслужил достойную награду.

Хейке и сам был таким усталым, таким усталым! Но желание довести до конца начатое дело превращало его усталость в дрожь нетерпения. Его глаза лихорадочно горели, в горле пересохло. Зато теперь он был у цели. Во всяком случае, на первом этапе своих странствий.

Впервые после смерти Сёльве Хейке предстояло встретиться с одним из своих родственников!

Описание Эббы было точным, и он без труда нашел жилище Арва, находящееся в самом центре нового здания. Резиденция Поссе представляла собой великолепную постройку.

Там было полно народу, но, занятые строительством или подготовкой к Рождеству, люди совершенно не обращали внимания на чужака, ведущего на поводу свою лошадь.

Возле двери в жилище Арва он увидел молоденькую девушку, пытавшуюся прикрепить к высокому шесту рождественский сноп. Привязав к столбу лошадь, Хейке подошел к ней.

– Давай я помогу, – сказал он и, стоя за ее спиной, поднял сноп повыше.

Она удивленно повернулась к нему и, увидев рядом с собой его лицо, невольно вскрикнула:

– Ах, я думала, извините… я не думала…

Хейке улыбнулся ей.

– Ничего, я уже привык. Ты Гунилла, не так ли?

– Да.

– Твоя мать передает тебе привет. Она сказала, что платье готово. И еще она просила передать, что люди начинают сплетничать об этом.

Гунилла, до этого как зачарованная смотревшая на него, выпалила:

– Вовсе они не сплетничают, просто она хочет надавить на меня, чтобы заставить меня сделать что-то. Но я вовсе не собираюсь этого делать!

Выслушав эти загадочные слова, Хейке решил, что теперь самое время спросить об Арве.

– Я сейчас позову его, – охотно и приветливо ответила она.

Хейке смотрел вслед этой необычайно привлекательной молодой девушке. Мать ее была красавицей, но у этой девушки в дополнение к красоте была еще и врожденная культура. Она казалась такой чудесной и прекрасной, словно конфетка с шоколадной начинкой, и ко всему прочему – ее глаза, два небесно-голубых пятнышка.

Некоторые люди, какими бы чистюлями они ни были, всегда выглядят неряшливо и неопрятно. Другие же могут ходить в лохмотьях, возиться в земле и быть покрытыми сажей – и все же выглядеть чистыми. Маленькая Гунилла относилась к последним. Она сразу понравилась Хейке. Немалую роль здесь сыграло и то, что она не отшатнулась от него. Моментальный испуг, да, но на этом все и закончилось. Она приняла его за нормального, дружелюбного человека – благослови ее Бог за это!

Она снова вышла, а с нею вместе – человек лет сорока с лишним. Человек с грустными, приветливыми глазами.

Арв Грип. У Хейке застучало сердце. Оба замерли, затаив дыханье, и девушка с удивлением смотрела на них.

Глубоко вздохнув, Арв медленно произнес:

– Кто же это?.. Ты должен быть из рода Людей Льда !

Спасибо, Господи! Его узнали! Без колебаний и криков страха. На глаза Хейке навернулись слезы.

И голос его дрожал, когда он произнес:

– Я Хейке Линд из рода Людей Льда, сын Сёльве.

– Сын Сёльве? О котором мы столько лет ничего не слышали? Но входи же! Входи! Гунилла, не распорядишься ли ты насчет еды? – лихорадочно произнес он. – Ты долго скакал верхом, Хейке?

– Да, со вчерашнего утра. Мой конь очень устал, замерз и проголодался.

– Гунилла, сначала сбегай в конюшню и попроси, чтобы там наилучшим образом устроили этого коня. Пусть разотрут его соломой, дадут есть и пить только теплое и поставят его в сухое стойло! Красивая лошадь! И такая необычная! Откуда она?

– Из Словении, – сухо ответил Хейке.

Арв долго смотрел на него, словно желая понять, что все это значит. Новые загадки Людей Льда становились все более запутанными.

– Пойдем, Хейке, я сгораю от любопытства!

Хейке прошел за ним в сверкающую чистотой комнату с простой, но красивой мебелью.

– Я стал таким избалованным после того, как в доме появилась Гунилла, – радостно произнес Арв. – Посмотрел бы ты, как здесь было раньше!

Он пододвинул ему стул, наверняка доставшийся ему от хозяев Бергквары. Хейке не решался на него сесть.

– Я весь в пыли и грязи.

– Чепуха! Давай мне твою куртку! Вот так, а теперь садись!

«Только бы мне не заснуть, – думал Хейке. – Этот стул такой удобный. Лучше уж я не буду прислоняться к спинке!»

Некоторое время они сидели друг против друга и изучали друг друга.

– Должно быть, ты устал, – сказал Арв., – Вид у тебя такой, что ты вот-вот заснешь, и это в лучшем случае.

– Да, я совершенно вымотался за последние сутки.

– И все-таки ты двигался вперед?

– Да. Мне хотелось встретиться с одним из моих родственников.

Арв взял его за руки.

– И ты это сделал, мой мальчик, ты здесь желанный гость!

Хейке был вовсе не мальчиком, но разница в возрасте между ними была почти в двадцать пять лет.

– Ты позволишь мне говорить с тобой напрямик? – спросил Арв.

– Да, конечно! Я готов к этому.

Арв с пониманием кивнул.

– Мы не думали, что в нашем роду будут рождаться еще «меченые».

– Но они рождаются, – спокойно ответил Хейке.

– Теперь я понимаю, что мы просто выдавали желаемое за действительное. Странно, что в моем поколении не было ни одного! Так что получился скачок.

– Нет, был один.

– И кто же?

– Сёльве, – ответил Хейке.

Арв пристально посмотрел на него.

– Что ты говоришь? Сёльве был примерным мальчиком.

Хейке ничего не ответил.

– Где он теперь?

– Он мертв. Он умер много лет назад. Мне было тогда всего пять лет.

– Расскажи мне об этом, – тихо произнес Арв.

Вошла Гунилла и тут же сообщила, что еду готовят.

– А она толковая девушка, – сказал Хейке.

– Еще бы! Она прекрасно справляется с домашним хозяйством. Стоит только приучить себя работать, и это становится потребностью! К тому же здесь она чувствует себя спокойно, и это радует меня больше всего…

– Да, временами я замечаю в ее глазах страх и неуверенность.

Арв грустно улыбнулся.

– В некотором смысле, я вызволил ее из дома, и я не раскаиваюсь в этом. Мне никогда еще не было так хорошо, – улыбнулся он. – Но теперь я хочу послушать о Сёльве! И о тебе, мой абсолютно неизвестный родственник!

Глубоко вздохнув и взвешивая каждое свое слово, он сказал:

– Если моя тетя Интела жива, я хочу навестить ее, когда буду уезжать отсюда. Но ей я ничего не хочу рассказывать о Сёльве. И я не уверен, следует ли мне рассказывать об этом вам.

– Доверься мне! Я знаю, Хейке, что «меченых» следует опасаться, они могут быть смертельно опасными. И в то же время, глядя в твои глаза, я понимаю, что ты такой же, как Тенгель Добрый. В Гростенсхольме есть его портрет. Я не хочу сказать, что ты – точная копия его, это не так, твое лицо более заостренное, более… – Арв хотел сказать «гротескное», но решил, что это слово могло обидеть его. Поэтому он закончил предложение по-другому: – Но выражение глаз у вас с ним одно и то же. Взгляд Тенгеля, разумеется, изобличает более опытного человека, в твоем же взгляде больше печали. Но и у тебя, и у него – то же самое понимание чужих страданий, то же самое… тепло. Именно это не ожидаешь встретить у «меченого».

– Спасибо, – кротко улыбнулся Хейке. – Но ведь у нас есть определенные способности к пониманию других.

– Не все «меченые» это делают. У них преобладает эгоизм и злоба. А теперь расскажи мне о Сёльве!

Хейке на миг отвернулся, словно не зная, с чего начать.

– Однажды он сказал мне, что глаза его не всегда были желтыми…

– Как? Разве у Сёльве были желтые глаза?

– Если бы! Он говорил, что они меняли цвет в соответствии с изменением его характера. Вместе с желтизной усиливалась его…

Хейке замолчал.

– Его злобность? – спросил Арв, глубоко потрясенный.

– Да.

– Господи, – прошептал Арв. – Господи! И как же… он умер?

– Его повесили.

Арв долгое время молчал. Потом сказал:

– Ты можешь вспомнить, что произошло?

Лицо Хейке болезненно передернулось.

– Вспомнить? Словно я когда-то забывал об этом!

И он рассказал, очень сдержанно и неохотно, о своих детских годах, проведенных в тесной клетке. О том, как он в конце концов был освобожден. О смерти Сёльве.

Арв был потрясен. Он знал Сёльве, и даже если в нем была какая-то жесткость, никто не мог даже подумать, что такое может произойти с сыном Даниэля. Впоследствии Арв заметил, что Хейке никогда не называл Сёльве своим отцом – просто Сёльве.

– А потом? Что было с тобой потом?

И когда, наконец, принесли еду и горячее питье, им пришлось сделать передышку, чтобы Хейке – впервые за много дней – смог по-настоящему пообедать. Потом юноша рассказал о счастливых годах, проведенных у Милана и Елены. Но об эпизоде в Штрегешти упомянул лишь вскользь.

И когда он закончил свой рассказ, Арв еще некоторое время сидел молча. Он никак не мог понять, как после всего этого Хейке мог сохранять душевное равновесие.

– Насколько я понял, ты не хочешь называть Сёльве отцом, – коротко заметил Арв.

Но Хейке ответил только:

– Я многим ему обязан.

– В самом деле? – с горечью произнес Арв. – Чем же, к примеру?

– Он научил меня, как не следует поступать с другими.

Да, простая философия. Уважение Арва к Хейке росло с каждой минутой. Откуда в этой душе столько сил, чтобы выжить? В таких условиях, когда абсолютно все было против него с самого рождения!

Если он только выжил. Ведь кто знает, какие бездны скрываются в душе Хейке! Арв общался с ним всего лишь час и уже всем сердцем привязался к нему, не испытывая страха. Разве не следовало ему быть осмотрительным?

Нет, Арв не хотел и не мог воспринимать Хейке иначе. Хейке был из Людей Льда. Одного только этого было уже достаточно, чтобы относиться к нему дружелюбно. Судя по его внешности, он был одним из наиболее сильно «меченых», но в то же время он был невероятно одинок. Он отнесся к Арву с безграничным доверием и заслуживал такого же доверия.

Гунилла, убиравшая теперь со стола, тоже сразу приняла Хейке. Арв ценил ее точку зрения, она была его маленькой, мудрой подругой, к сожалению, уже узнавшей слишком много о психологии добра и зла. Она могла читать в человеческой душе.

– Ты можешь быть здесь столько, сколько захочешь, Хейке, – сказал Арв и добавил со вздохом: – И вместе с тем, тебе нужно как можно скорее попасть к Интеле, так что перед нами дилемма. Дело в том, что все эти годы Интела была в отчаянии по поводу исчезновения своего брата. И узнать что-нибудь о нем – даже если это будет известие о смерти – было бы для нее облегчением. А тут еще приехал его неизвестный сын!

– Да, но какой сын!

– У Ингелы есть все причины для того, чтобы радоваться приезду племянника! И сердце у нее на том месте, где ему полагается быть. Тебе нечего опасаться ее суда.

– Я сейчас же поеду к ней.

– Ну, ну, побудь немного здесь, – засмеялся Арв. – Знаешь, я ведь не слишком часто встречаюсь с Людьми Льда.

Хейке колебался. У него было горячее желание рассказать о тех двух детях, но он решил уже, что нужно повременить немного, чтобы не заставлять Арва начинать новые, тщетные поиски, приносящие лишь разочарование. Сначала ему нужно было кое-что выяснить для себя.

Он так устал, что с трудом держался на ногах. Вместе с тем, он ощущал невероятный покой, его клонило в сон. В такой безопасности он чувствовал себя лишь в детстве, когда искал утешение у Елены, если кто-нибудь говорил что-то плохое о его внешности.

Но теперь он был у одного из своих близких. Наконец-то!

Вот почему он позволил себе так расслабиться.

– Ингела замужем, об этом говорил мне Сёльве. У нее есть дети?

– Да. Теперь она вдова, но по-прежнему служит у вдовы Брана Оксенштерна, в Скенесе.

– У вдовы Брана Оксенштерн? Но тогда ее наверняка уже нет в живых! Его упоминали в связи с моим прадедом Даном.

– Ах, Хейке, – с улыбкой произнес Арв, – Бран Оксенштерн родился, когда твоему пра-пра-прадеду Микаэлу было шестьдесят четыре года! Бран дожил до глубокой старости, он женился, когда ему было уже за пятьдесят, его жена была на двадцать семь лет моложе его. Ты знаешь, мы, Люди Льда, привыкли рожать детей в ранней юности, поэтому в течение одного столетия у нас сменяется несколько поколений. А Бран Оксенштерн прожил почти сто лет. Но вернемся к твоему вопросу: у Ингелы есть сын твоего возраста. Его зовут Ула, в честь его отца, которого звали Улавом. Ингела переделала это имя на норвежский манер.

– Было бы интересно встретиться с ним. А как теперь дела в Норвегии?

Лицо Арва стало грустным.

– Плохо! Очень, очень плохо!

Хейке испугало, что его родовое имение Гростенсхольм может уплыть из его рук. Хотя в данный момент, когда Арв озабоченно произнес это, Хейке куда больше обеспокоило другое: у него появилось смутное предчувствие того, что с его родственниками может произойти что-нибудь нехорошее.

Проведя рукой по глазам, чтобы не заснуть, он спросил сонным голосом:

– Кто там теперь живет?

– Думаю, мы поговорим об этом потом, – заботливо произнес Арв. – Я вижу, что ты вот-вот упадешь со стула.

– Да, я в самом деле падаю, – смущенно улыбнулся Хейке. – Я буду очень благодарен, если смогу остаться здесь на несколько дней. У меня иссякли силы сопротивления, я не могу больше встречаться с чужими людьми, видеть их примитивную реакцию, их страх… Так что, если я… – Он заметил, что повторяется. – …если я смогу остаться на несколько дней…

– Я бы очень этого хотел.

– Господин Хейке может занять мою комнату, – на едином дыхании произнесла Гунилла, – дома я привыкла спать на скамье в кухне.

После кротких, неясных протестов со стороны Хейке так было и решено сделать. Он улегся в настоящую постель – со стеганым одеялом, простыней и наволочками… И стоило ему положить голову на подушку, как он тут же заснул.

Хейке проснулся, услышав голоса за стеной. Какой был час, сказать было трудно, но это был уже новый день.

Это Гунилла разговаривала с каким-то сердитым молодым человеком.

– Гунилла, ты не можешь так поступать со мной! Я ждал и копил деньги все эти годы!

– Тише, Эрланд, у нас в доме гость, он спит в моей комнате.

– В твоей комнате? Ты…

Она тут же оборвала его.

– Это не тот человек, в которого можно влюбиться. Но у него прекрасная душа, он одинок и несчастен, и он сразу мне понравился.

– Тебе нравятся другие, но только не я! – с отчаянием произнес Эрланд.

– Это неправда, – тихо ответила она. – Ты хорошо знаешь, какие чувства я испытываю к тебе.

– Откуда мне это знать?

– Если ты не понял этого, значит, ты вообще ничего не понимаешь!

– Ты не позволяешь даже прикоснуться к тебе!

– Да. Именно так!

– Но тогда…

Они отошли в сторону, голоса их затихли.

Хейке понял. Понял больше, чем этот неизвестный ему Эрланд. Понял, что у Гуниллы есть свои проблемы. Но какие именно и почему, этого он пока не знал.

«Не такой человек, в которого можно влюбиться».

Для Хейке это не было новостью, но все же ему стало не по себе.

«Но у него прекрасная душа, он одинок и несчастен, и он сразу понравился мне».

Спасибо за эти слова, Гунилла! Но одинок и несчастен? Так ли это на самом деле? Хейке не слишком часто задумывался над этим. Был ли он таким?

И стоило ему подумать о том, что пора вставать, как он тут же снова заснул.

7

В сумерках он окончательно проснулся.

Из кухни доносились какие-то звуки, очевидно, Гунилла занималась приготовлением ужина. По крайней мере, он надеялся, что это так.

«Вид у меня устрашающий, – подумал он. – Я не могу выйти к ней немытым и оборванным!»

Он проспал целые сутки!

Но тут он заметил в углу умывальник – и направился прямо к нему. Он хорошенько вымылся, вымыл голову, почистил одежду. «Но все равно одежда грязная», – с горечью подумал он.

После этого он вышел на кухню и смущенно поздоровался с молодой, обходительной девушкой. Хейке не привык обращаться с девушками: он остро чувствовал свою непривлекательность, стоило только кому-то из них взглянуть на него.

Но Гунилла вела себя с ним очень спокойно. Улыбнувшись, она пожелала ему доброго утра и тут же поправилась – доброго вечера, – и оба они рассмеялись.

– Писарь наверху, у хозяина, – сказала она. – Так что я приготовлю для вас ужин. Но, боюсь, каша будет готова только через час. Вы, наверное, голодны?

Подумав, Хейке решил, что и вправду голоден.

– Глотка молока мне хватит, чтобы потерпеть час, – сказал он. – Я собирался сходить к священнику. Это далеко отсюда?

– Да, довольно далеко, – ответила она.

«Тогда я поеду верхом», – решил про себя он, пока пил молоко, которое она налила ему – цельное, жирное молоко.

– Но разве вы не можете дождаться утра? – спросила она.

– Обычно я выхожу из дома в сумерки, – сухо ответил он, и она правильно поняла его.

– Еда будет готова к вашему возвращению, – сказала она.

Хейке помедлил у дверей. Он о многом хотел спросить эту необычную девушку, но ему не следовало торопиться. Он вышел во двор и направился в конюшню.

Ему хотелось просмотреть церковные книги с записями…

Оставалось два дня до Рождества. Небо было затянуто снежными тучами. Возле ворот поместья Бергквара горели факелы.

Вскочив на коня, Хейке направился по длинной аллее в сторону церкви.

Внезапно он остановил коня. У него появилось какое-то предчувствие. Молчаливая жалоба в серо-голубом воздухе.

Кровь Людей Льда снова заговорила в нем.

Но это были не вибрации, не ощущение смерти, а только предупреждение: будь начеку!

Это был какой-то шорох в безветренной тишине. И он весь погрузился в атмосферу зимнего вечера.

Будь начеку!

Да, но чего ему опасаться?

Это ему предстояло выяснить.

Священник из бергундского прихода оказался доброй душой, он посочувствовал этому вызывающему жалость юноше с дьявольской внешностью и печальными глазами. Конечно, он посмотрит сейчас церковные записи.

И тут Хейке пришлось признаться пастору, что его никогда не учили читать, так что ему требуется посторонняя помощь.

– Это мы устроим! – ответил пастор. – Что ты хочешь узнать?

И Хейке изложил ему свою просьбу:

– Дело в том, что я ищу одного моего пропавшего родственника. Юношу примерно моего возраста. Вполне возможно, что он находится в округе Бергквара, что на берегу Балтийского моря. Но нельзя исключать и возможность того, что речь идет о поместье Бергквара. И я хочу попытаться найти его здесь.

– Юноша твоего возраста? А не мог бы поточнее назвать его возраст?

– Попытаюсь. Но сначала я попрошу вас быть столь любезным сохранить в тайне мой визит. До поры до времени.

– Конечно, – не без удивления ответил священник.

Хейке принялся рассуждать дальше:

– Итак, мой родственник, исчезнувший много лет назад, мог быть моим одногодкой. Точнее я сказать о его возрасте не могу. Его первоначальное имя было Кристер, но это теперь не имеет никакого значения, потому что те, кто увез его в ту или эту Бергквару, не знали, как его зовут, и могли окрестить его по-другому. Когда он исчез, ему было три или четыре года. Это дело связано не с преступлением, а скорее с состраданием.

Священник как раз нашел в это время церковную книгу.

– В то время я не жил здесь, – сказал он. – Иначе я сразу же сказал бы, кто крестился здесь в три или в четыре года.

– Если вообще такие были!

– Да. Так что мне придется ориентироваться на твой возраст.

– Я исхожу из того, что этот мальчик Кристер должен был родиться в 1774 году – в том же самом году, что и я.

– Так-так. Тогда ему должно быть… девятнадцать, почти двадцать лет. Посмотрим, есть ли у нас такие возраста…

Он начал листать толстую церковную книгу. Ему понадобилось довольно много времени, чтобы найти 1774 год, не имея под рукой более точных ориентиров. Хейке стоял рядом и ждал, пока пастор записывал одно имя за другим с помощью элегантного гусиного пера.

Имен набралось не слишком много.

Повернув свои выпуклые глаза к Хейке, священник сказал:

– Эти мальчики родились и были крещены в округе, так что их мы, естественно, не принимаем во внимание. Исключив их, мы посмотрим, что остается. Ты говоришь, что он попал сюда в трех-четырехлетнем возрасте?

– Да.

– Значит, будем смотреть 1777 и 1778 годы, выбирая вновь окрещенных. Но это я могу сразу тебе сказать, потому что среди выписанных мной имен рожденных и крещенных не хватает двух, семьи которых я хорошо знаю.

– Они должны проживать в имении Бергквара.

– Это относится к большинству жителей Бергунды… Знаешь, что тебе нужно сделать?

– Что?

– Сходить к акушерке. Эта старая женщина знает о местных жителях все.

– Я так и сделаю. Но скажи мне те две фамилии, которые отсутствуют!

– Хорошо, один из них – Андерс Эрикссон. Здесь отмечено, что он прибыл сюда в 1777 году с двумя маленькими детьми: оба были мальчики. Одного звали Эрик Андерссон, другого Мате Андерссон. Спроси о них у акушерки! Спроси, рождены они в браке или нет!

– Спрошу, – сказал Хейке, стараясь запомнить имена. – А что касается другой семьи?

– Это семья Свена Карлссона, тоже из Бергквары. Они приехали сюда из Сконе в 1778 году и в тот же год окрестили новорожденную дочь и старшего сына!

– Звучит многообещающе. Как звали этого мальчика?

– Нильс. Нильс Свенссон.

– Значит, у меня есть целых три имени для начала.

Священник встал и принялся листать по очереди все три церковные книги.

– Удивительно! – пробормотал он.

– Что такое?

– Одного имени здесь вообще нет.

– Кого же?

– Пятого сына Бака. Я искал эту запись, потому что возраст его как раз тот самый. Это Эрланд Бака, известная личность. Все его братья здесь записаны, а о нем ничего не говорится – ни о рождении, ни о крещении.

Эрланд? Где Хейке недавно слышал это имя?

Ну конечно же! Молодой человек, споривший с Гуниллой под стенами его спальни!

Имя Эрланд было необычным. Конечно, это тот самый юноша.

Поблагодарив священника, Хейке ушел. Но теперь уже было поздно, чтобы навещать акушерку, которая, к тому же, жила в другой стороне, и он не нашел бы ее дом в темноте. Поэтому он поехал в жилище Арва, в имение Бергквару.

Арв еще не вернулся от хозяина, Арвида Поссе, Но Гунилла уже ждала его к ужину.

Зайдя на кухню, Хейке снова почувствовал, как весь наполняется спокойствием.

– Вам придется поужинать одному, – сказала она. – Инспектор Грип все еще разговаривает с хозяином. Ленсман тоже частенько заглядывает сюда, и граф собственноручно готовит пунш, после чего, как обычно говорит господин Грип, время идет быстрее. Может быть, накрыть на стол в гостиной?

– Нет, не стоит, я поем в кухне. Ты не составишь мне компанию, Гунилла?

Смутившись, она вытерла ладони о фартук.

– Нет, мне не положено…

Хейке улыбнулся ей своей теплой улыбкой.

– Хоть я и родственник писаря, но вырос я в более простой обстановке. В этом у нас с тобой много общего.

Она неуверенно улыбнулась.

– Да, тогда, возможно…

Помедлив, она села за кухонный стол напротив него. Она зажгла лампу, которая сильно коптила, – и он тут же привел ее в порядок.

Весь дом благоухал рождественскими запахами. Эти запахи были чужими для него, привыкшего к более пряным и сладким словенским запахам. Он ощущал запах свежеиспеченного хлеба, аппетитный запах свеженабитой колбасы, растительного масла и смальца, только что отлитых восковых свечей и многого другого, чего он раньше не знал. Гунилле пришлось основательно потрудиться перед Рождеством.

Ему вдруг стало грустно.

– Что с вами? – спросила Гунилла. – Почему вы грустите?

– Нет, ничего. Просто я вспомнил о моей семье, которую я покинул и больше никогда не увижу. Конечно, они не были моими родственниками, но меня считали там за родного.

Она кивнула.

– Я слышала, как вы рассказывали о своем детстве.

– Говори мне «ты», Гунилла, мы ведь с тобой почти одногодки!

Она смущенно опустила глаза.

Чувствуя, что между ними есть какая-то взаимосвязь и желая узнать о девушке побольше, Хейке решился задать ей вопрос:

– А ты сама откуда родом?

В глазах ее тут же появился страх. «Дома ее ущемляли в чем-то», – подумал он.

Спокойно, без всякого выражения, она ответила:

– Я родом из Кнапахульта. Это такая маленькая ферма в лесу.

Хейке решил быть откровенным, желая помочь этой удивительной девушке.

– Гунилла, ты должна простить меня, но я слышал, как ты сегодня разговаривала с молодым человеком по имени Эрланд.

Она тотчас же покраснела.

– Ах, вы слышали… ты слышал нас? Но это было вовсе ни к чему…

– Да, я знаю, но я услышал это невольно. Разумеется, я не имею к этому никакого отношения, Гунилла, но мне кажется, я понял больше, чем твой молодой, сердитый друг. У тебя есть проблемы, не так ли?

Она тут же отвернулась. Он смотрел на ее профиль, красиво очерченный на фоне гладко отполированной деревянной стены. Прижав к губам ладонь, она прикусила большой палец.

После небольшой паузы он мягко произнес:

– Тебе не хочется, чтобы он обладал тобой?

Она молчала.

– Ты считаешь, что физическая любовь отвратительна?

Она стыдливо кивнула. По щеке ее скатилась слеза.

– Извини, – быстро сказал он. – Я сижу здесь и задерживаю тебя, ведь это твоя спальня!

Но когда она повернулась к нему, на лице ее уже не было страха.

– Нет, я… – Напряженность ее уже прошла. – Я хочу поговорить, мне нужно это.

Она задумалась, а он тихо сказал:

– Тебе трудно дома, не так ли?

Она ничего не ответила, словно и не слышала этого вопроса.

– Мне хорошо здесь, – пробормотала она. – Здесь просто благодать.

Она сказала это с такой значительностью, словно именно это так много значило для нее.

Хейке ждал.

– Я не хочу возвращаться домой.

Еще одна реплика, повисшая в воздухе, без всякого адреса.

Он снова начал:

– Этот Эрланд… Мне показалось, что он очень нравится тебе.

– Нет! – выдавила она из себя.

– Если исключить эту телесную любовь, то он очень нравится тебе.

– Нет!

И Хейке понял. Она боялась своей собственной реакции.

– Гунилла… Мы с тобой можем говорить совершенно откровенно, потому что я никогда, никогда не буду иметь на тебя виды. Тебе не следует опасаться того, что я буду навязывать тебе какие-то иные отношения. Могу я изложить свою точку зрения на любовь?

Она наконец-то очнулась от своих страшных видений и заметила, как эгоистично ведет себя.

– Да, спасибо, если ты хочешь оказать мне такое доверие.

И то, что произошло, было весьма странным. Замкнутая, стеснительная Гунилла не смогла быть откровенной со священником. И даже ее беседы с приветливым Арвом Грипом были искренними лишь наполовину. Не говоря уже о ее мертворожденной общности с Эрландом Бака.

То ли дело теперь! С Хейке, который был для нее, по сути дела, чужим, она чувствовала себя намного раскованнее, чувствовала большую потребность говорить с ним откровенно о всех своих трудностях. Это было для нее совершенно ново.

Они и не подозревали о том, что Хейке – совершенно бессознательно – использовал свои способности к внушению. Он изгнал из нее страх и отчуждение с помощью колдовства, магии, гипноза, ведьмовства – неважно, как это называлось. И он сам не отдавал себе в этом отчета! Он просто хотел этого, ясно и недвусмысленно, хотел узнать, что мучает девушку из отдаленной фермы.

– Конечно, не мне говорить о любви, знающему ее только на уровне снов и мечтаний. Но я рассматриваю любовь как нечто несравненно великое, как огромный комплекс чувств и различного рода отношений между двумя людьми…

Гунилла задрожала. Не глядя на него, она произнесла:

– Это грех ! Возможно, ты прав, говоря, что у любви много сторон, этого я не знаю, но это… Это – грех! Это – мерзость!

Немного помолчав, Хейке спросил:

– Кто вбил в твою голову, что это грех? Священник? Он показался мне добрым, понимающим человеком.

– Нет, не священник, он в самом деле добр, хотя и не все понимает. Мой отец тоже был чем-то вроде священника. Не настоящим, а как бы просто проповедником.

«Ага, проповедник-самоучка, – подумал Хейке. – Эти люди такие зануды! Ничтожества, желающие получить власть. Маленький человечек, отбрасывающий большую тень!»

Кто же совсем недавно говорил ему о проповеднике? Ну конечно же, ее мать!

– Но ведь твой отец живет в браке! Он вступает в любовную связь с твоей матерью. Иначе ты не появилась бы на свет. Как же, в таком случае, он говорит о «грехе» остальных?

– Да, я знаю… – еле слышно произнесла Гунилла, глядя на сжатый кулак Хейке, лежащий на столе. Красивым этот кулак нельзя было назвать: костистый и волосатый, он напоминал скорее волчью лапу. – Но отец разочарован во мне. Он без конца говорит о том, что у них был мальчик. Но они потеряли его, и у них осталась только я. За это отец не может простить ни меня, ни мать.

– Что за метод отмщения? – возмутился Хейке. – Твоей матери тоже приходится нелегко?

Она опустила голову.

– Да. Отец страшно избивает ее. И называет ее грязной шлюхой. Мне кажется все это просто ужасным. Но хуже всего то, что он прав.

«Нет ничего удивительного в том, что у девушки такие проблемы», – подумал он. Потом он взял ее за руку и повернул к свету, так что стал виден старый шрам.

Гунилла подняла глаза, взгляды их встретились. Его – до этого дружелюбные – глаза загорелись желтым огнем, гнев его был так велик, что он готов был весь воспламениться.

– Теперь все позади, – торопливо сказала она. – Здесь я в безопасности.

– Да. Оставайся здесь, – глухо произнес Хейке. – Не возвращайся больше к этому мучителю! Он не имеет права называться отцом.

Пожав ее руку, он продолжал:

– По дороге в Бергквару я встретил твою мать. И я могу понять ее горечь.

В глазах его больше не было устрашающего отблеска ярости. Это немного успокоило Гуниллу.

– У мамы есть все причины, чтобы горевать. Но я перебила тебя. Ты говорил о любви.

Хейке улыбнулся:

– Да, так на чем же я остановился? Да, я хотел сказать, что не разделяю мнения, согласно которому мужчина должен сразу ложиться в постель со своей избранницей. Я думаю, что эротическое влечение может присутствовать с самого начала, но его может и не быть. Но отдаваться друг другу – это уже конечная стадия, наступающая после длительного периода взаимного узнавания. В чувственной любви необходимо присутствие красоты.

Вопреки своему уединенному образу жизни, Гунилла была достаточно мудрой, чтобы понять, что Хейке не привык говорить о таких вещах. Он выражался весьма запутанно и туманно. Но ей было понятно, о чем он говорил.

– Ты считаешь… сначала дружба, а потом любовь?

– Именно так, если называть любовью эротику. Это вовсе не одно и то же.

– Значит, человека можно любить и без эротики? – с воодушевлением спросила она.

– Думаю, что можно. Но рано или поздно человеку захочется близости с другим.

Гунилла вдруг заметила интимную атмосферу на кухне. Теплый свет лампы, полумрак в углах кухни, рождественские запахи – все это давало чудесный настрой.

– То, что ты говоришь… – жалобно произнесла она. – Это как раз противоположно тому, что делали мои родители…