Текст книги ""Зарубежная фантастика 2024-3". Цикл Люди льда". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Маргит Сандему

сообщить о нарушении

Текущая страница: 110 (всего у книги 292 страниц)

– Давай оставим папу в покое, Доминик. Папа многое понимал неправильно. Когда он выздоровеет, нам с ним будет, о чем поговорить. Мне многому нужно у него поучиться.

Улыбнувшись Микаелу, она вышла вместе с мальчиком.

Микаел лежал и долго думал об этой улыбке. В ней было заключено так много: мольба, прощение, понимание, обещание и – он был уверен в этом – робкая любовь.

Они пробыли в Норвегии все лето. Микаелу потребовалось время, чтобы прийти в себя. Его физические и душевные силы были настолько истощены, что фактически начинать приходилось с нуля.

Но туман, пустое пространство, страх больше не преследовали его,

Доминик блаженствовал. Он играл на Липовой аллее, в Гростенсхольме и в Элистранде с пятью своими братьями и сестрами: Лене, которая была на год старше его, пятилетними Никласом и Ирмелин, четырехлетней Виллему и маленьким Тристаном. Находясь под постоянным присмотром дома, всегда одинокий, Доминик теперь был счастлив.

Анетте устроили еще одну взбучку – и на этот раз это сделал Александр. Речь шла о писательском даровании Микаела.

– Скальд? Поэт? – со страхом и отвращением произнесла она. – И это – занятие для Микаела? Такие люди живут по милости других, это же просто шуты и скоморохи! Нет, такого стыда я не переживу!

Александр был в ярости.

– А кто же, по-твоему, вносит в нашу повседневность красоту? Кто создает все те прекрасные вещи, которых так много в твоем доме? Кто описывает жизнь и мир в словах и красках? Кто радует и волнует тебя до слез, когда у тебя появляется потребность заглянуть за серый, унылый горизонт повседневности? Художники или, если тебе угодно, шуты. Что отличает обстановку замка от обстановки лачуги? Изысканные произведения ручной работы, драпировки, деревянные конструкции, украшения из металла. Если бы на земле не было творческих людей, не было бы никакой разницы между замком и сараем. Все было бы одинаково серым и печальным. Пойдем со мной!

Он взял ее за руку и повел в прихожую.

– Взгляни на эти портреты! Их написала прабабушка Микаела, Силье. Я сам увез отсюда одну картину, написанную ею, и теперь она украшает одну из стен в Габриэльсхусе и вызывает всеобщее восхищение, в том числе восхищение короля и королевы. Моя теща Лив тоже очень способная художница, но она бросила рисовать с тех пор, как один тип с такими же негативными взглядами, что и у тебя, убил в ней радость творчества. В роду Оксенштерна, который ты так высоко ценишь, были, насколько мне известно, скрытые скальды. Они не осмеливались заявить о себе. Ты, что, совсем не читаешь книг?

– Конечно, читаю! Я получила очень хорошее воспитание!

– Значит, читать книги это хорошо? А писать – плохо? Вот здесь лежат записи Микаела, сделанные им до того, как он решил покончить с собой именно по той причине, что не мог найти своего места в жизни. Прочитай их – и после этого называй его шутом! Кстати, профессия шута не относится к числу презираемых.

Анетта задрожала. Она питала большое уважение к происхождению Александра, и получить от него такой нагоняй…

Покорно, со слезали обиды на глазах, она села и начала читать.

В тот же вечер она пошла в Элистранд к Александру, взяв с собой записи.

– Микаел нашел свое место в жизни, – смущенно произнесла она. – Я буду поддерживать его во всем.

Александр радостно обнял ее.

– Я так и думал, Анетта! Это не легко для тебя, отбросить все, чему тебя учили в детстве. Ты позволишь мне поговорить с ним завтра об этих записях?

Она горячо кивнула, не в силах ответить, уставясь на его роскошный халат.

И Александр сказал Микаелу, чтобы тот продолжал писать. О Людях Льда и обо всем, что было у него на сердце. Микаел страшно обрадовался, и в течение всего периода выздоровления собирал детальные сведения о своей родне. Он писал и писал, переделывал и переписывал начисто, так что к концу дня у него просто отваливались руки. Когда же он собрал все, что мог, он начал писать семейную сагу, целиком полагаясь на свою фантазию. Он читал вслух избранные отрывки, ужасно гордясь этим, сверкая глазами. И все хвалили его – ведь писал он в самом деле прекрасно. Маттиас не протестовал против неумеренного потребления бумаги: он втихомолку заказал еще дорогостоящего материала.

Семья переживала в это время материальные трудности, как и само государство. Запасы прошлых лет изрядно истощились, тем более, что приходилось помогать мелким фермерам и арендаторам в Гростенсхольме.

Маттиас спокойно относился к тому, что его врачебная практика не давала ему абсолютно никаких доходов.

Всех выручал Александр Паладин. Никто напрямую не обращался к нему, но он сам видел, как обстоят дела, да и Габриэлла намекала на это отцу в особенно трудных ситуациях. Поэтому он выделил им солидную сумму из своего огромного состояния. После этого все с облегчением вздохнули, а Лив бросилась на шею своему зятю.

Микаел понемногу возвращался к жизни. Если позволяла погода, Анетта шла с ним гулять по живописным окрестностям. Они начали с небольшой прогулки по Липовой аллее, потом стали уходить подальше. Между ними не произошло еще решающего разговора, проясняющего их отношения. Вместо этого Анетта старалась показать ему свою заботливость и внимание. Собственно говоря, им осталось преодолеть самый последний барьер.

Сесилии было совершенно ясно, что их тревожит.

– Напои ее допьяна, Микаел, – как всегда, прямолинейно, сказала она однажды, – иначе ты никогда не наведешь порядок в ее чувствах.

Он был шокирован. А она продолжала убеждать его в этом.

– Анетте нужно расслабиться, чтобы преодолеть торможение. А это тебе никогда не удастся сделать с твоей чрезмерной деликатностью.

– Ты что, хочешь, чтобы я ее изнасиловал?

– Нет, это было бы хуже всего. Напои ее так, чтобы она ничего не соображала. Больше нечего тебе посоветовать. И я уверена, что все пойдет, как по маслу.

Вскоре датская семья уехала, а вслед за ними стало подумывать об отъезде и шведское семейство. В один из последних дней, проведенных на Липовой аллее, Анетта сказала:

– Микаел… Доминик привык играть с детьми. А когда он вернется домой, то снова будет один… Не хочешь ли ты прогуляться немного и поболтать?

На лице ее была написана озабоченность, он хорошо это видел. «О, нет, Анетта, – подумал он, – у меня другие планы».

– С удовольствием. Не попросить ли нам лодку у Калеба? Мы могли бы покататься по озеру.

Это предложение Анетта восприняла с растерянностью. Она не рассчитывала на водную прогулку, но почему бы не попробовать? В лодке она будет в относительной безопасности…

Нет, что это за мысли? Неужели она никогда не освободится от своих комплексов?

Похоже, что нет.

Им, конечно же, сразу дали лодку, и они поплыли по небольшому озеру, расположенному неподалеку от церкви.

Каким галантным был Микаел! Он прихватил с собой вино и печенье, и всю дорогу, пока они плыли по озеру, был таким предупредительным. Анетта почувствовала сладкое опьянение.

День был теплым, но пасмурным. Над озером висела дымка, постепенно сгустившаяся в туман. И внезапно Микаел и Анетта оказались в сером облаке, за пределами которого ничего не было видно. Все вокруг было серым, все контуры были размыты, голоса их звучали приглушенно, нигде не отдаваясь эхом. Вода и туман сливались в единую безбрежную стихию.

Все это создавало удивительное настроение. Анетта прилегла на корме, подобрав слегка свою роскошную юбку, чтобы не замочить ее в воде, что была на дне лодки.

– Мы одни в целом мире, – сказал Микаел.

Она смотрела на его сильные руки, держащие весла. Голос его был таким басовитым, сам он был таким рослым и мужественным… И прежний страх снова охватил ее.

– Да, – прошептала она и покраснела.

– Анетта, – нежно произнес он, – мы с тобой так сблизились здесь, на Липовой аллее…

С чисто французской непосредственностью она выпалила:

– Да, но это было, пока ты…

Она испуганно замолчала.

– Пока я был слабым и беспомощным? Ты это хотела сказать?

Еще больше покраснев, она опустила голову.

– Ты здесь в безопасности, – будучи несколько задетым, произнес он.

– Я не это имела в виду, Микаел.

Но он с невозмутимым видом переключился на нейтральную тему.

– Посмотри, сколько красок в этом тумане!

– Красок? – ничего не понимая, произнесла она. – Но я вижу здесь только молочно-белый цвет, немного серого…

– Но разве ты не видишь пастельные тона? Там, где сквозь туман пробивается солнце, появляется розовый цвет. На фоне же неба туман кажется светло-бирюзовым.

Анетта смотрела по сторонам, для нее все было серым. «Нужно быть художником, чтобы видеть это», – подумала она.

У нее появилось ощущение легкости, ей вдруг стало все равно, что она говорит и что делает. Так на нее подействовало вино. Ей не следовало пить его.

И снова она посмотрела на его руки, о чем-то задумалась. Посмотрела на его сильные плечи, на его бедра с напрягшимися под тканью мышцами…

«Я была в объятиях этого мужчины, – растерянно подумала она, – и он был в моих… Я родила от него ребенка. Неужели это и в самом деле так?»

Его прекрасные, преисполненные любви глаза на мужественно очерченном лице, его неизменная приветливость в противовес ее холодности…

Ни о чем больше не думая, Анетта упала на колени, бросилась к нему, спрятала лицо у него на груди.

– Дай мне побыть с тобой, любимый, – плакала она, – научи меня своему благородству, своему пониманию и любви! Я продрогла насквозь, Микаел!

Неуклюже отложив весла, он посадил ее к себе на колени. Их не беспокоило, что юбка ее была мокрой. Анетта свернулась клубком, закрыв лицо руками, прижалась к нему, дрожа всем телом.

– Дорогой друг, – ласково произнес он, – я же люблю тебя!

– И я люблю тебя, Микаел! Мне было так трудно сказать тебе об этом.

– Но теперь ты сказала.

– Да. Это чудесно. Мне нужно попросить у тебя прощения.

– Мне тоже.

Она убрала с лица руки.

– Ты меня прощаешь?

– Ты же хорошо знаешь об этом. Разве я сам не погряз в своей меланхолии и напрасных мечтаниях? Это тоже одна из форм эгоизма, хотя и не осознанная.

– Мне вовсе не хотелось держать тебя на расстоянии, как я это делала. Но внутри меня что-то оказывало сопротивление.

– Я знаю, Анетта.

Он взял ее за подбородок. Взгляд ее был подавленный, щеки пылали. Их окружал мир тишины: они были одни в своей маленькой лодке. Вне поля их зрения ничего не существовало.

Тихо и осторожно, почти невесомо, он поцеловал ее в губы. И он по чувствовал, как задрожали в ответ ее губы. Микаел обнял ее, чувствуя, что ее руки сплелись на его шее.

Анетта ответила на его поцелуй! Без всякого принуждения, с явным удовольствием!

Он мысленно поблагодарил Сесилию и вино. Он сильнее прижал ее к себе, не осмеливаясь, однако, заходить слишком далеко. Не спугнуть бы ее сейчас, когда она сама готова отдаться!

Вдруг они почувствовали, что лодка обо что-то ударилась. Анетта тут же прижалась к нему, испуганно, словно лесной зверек.

– Мы причалили к берегу, – прошептал Микаел.

– А там могут быть люди!

– Ну и что же? Разве мы не муж и жена?

– Да, но… Не следует… Прости! Я никогда ничему не научусь!

– Подожди-ка, я посмотрю, где мы.

Он ступил на маленький, покрытый травой островок. Впереди виднелись заросли можжевельника. Микаел скрылся в тумане, но вскоре вернулся.

– Никакой опасности, – усмехнулся он, – мы причалили к острову посреди озера. Мы теперь далеко-далеко от людей.

– Ой!.. – вырвалось у нее.

– Здесь никто нас не услышит. Даже если ты будешь кричать, что тебя насилуют!

Она испуганно уставилась на него.

– Ты думаешь…

– Конечно, нет. Я же сказал, что ты в безопасности.

– Просто мне вдруг показалось, что это прозвучало скучно… – изумляясь собственным мыслям, сказала Анетта, – я думаю, что…

– Не надо никаких объяснений! Дважды я лежал в твоих объятиях, Анетта, и оба раза я замечал, какое это мучение для тебя – и я чувствовал себя самым одиноким человеком на свете. Мне было тогда так стыдно, и я не хочу переживать это снова. Так что ты можешь оставаться в полной неприкосновенности.

– Но, Микаел, я так хочу этого! Просто я не могу показать свои чувства!

Он помог ей переправиться на островок.

– Нечто подобное ты высказала однажды в разговоре с Сесилией.

– Ты слышал? – с ужасом спросила она.

– Да. Но я не мог пошевелиться. Ты тогда призналась в том, что вынуждена подавлять в себе страсть?

Он расстелил на траве свою накидку и пригласил ее сесть. Изрядно поколебавшись, она села. Микаел сел рядом а ней.

– Но ведь я не могла говорить об этом с тобой! – торопливо произнесла она.

– С кем же ты могла об этом говорить? С Анри?

– О, не называй больше его имени! Он просто милый соотечественник, он даже не брат для меня, а, скорее, сестра!

– Это успокаивает меня. Но… Значит, ты считаешь, что можно попробовать?

– С тобой? Конечно! Моя мать никогда не желала…

– Твоя мать была чувственной извращенкой, испорченной женщиной. Она разрушила не только свою жизнь и жизнь своего мужа, но также нашу с тобой жизнь. Забудь все, чему она тебя учила. Все!

– Сесилия тоже так говорит. Но это не так легко.

– Да, я знаю. Но ты ведь говорила, что любишь меня. Попытайся дать мне то, в чем я нуждаюсь.

– А в чем ты нуждаешься?

– Я хочу знать, видеть, чувствовать, что тебе нравится держать меня в своих объятиях. Требовать, чтобы ты наслаждалась этим, было бы преждевременно, но попробуй не выглядеть такой страдалицей, словно тебя положили на скамью пыток!

– Я так совсем не думаю! Но смогу ли я?.. Имею ли я, действительно, право показывать свои чувства?

– Ничто бы не сделало меня более счастливым. Мы были бы с тобой заодно…

Она с трудом глотнула слюну.

– Я попытаюсь. В следующий раз. Сейчас ты слишком слаб для…

– Что ты понимаешь в этом? Ты трусишь, Анетта?

– Да… – стыдливо прошептала она.

– Хорошо, если ты не хочешь, мы вернемся.

– Нет, дело не в этом, – торопливо сказал она, видя, что он собирается вставать. Он притянул ее и себе. С плутовскими намерениями он налил ей еще вина. Она выпила с кокетливой миной на лице, положила бокал обратно в корзинку.

– Милая Анетта, об этом ты хотела поговорить со мной сегодня, не так ли?

– Да. В некотором роде. Но я не рассчитывала, что разговор окажется таким конкретным, таким осязаемым.

– Ты уверена в том, что не имела в виду именно это?

– Нет, – всхлипнула она, – я уже больше ни в чем не уверена. Я считала, что мы должны поговорить о чувстве, но не о чувственной любви.

– Разумеется, это очень важно. Но разве мы уже не познали такую любовь? Ты прекрасно знаешь, Анетта, в чем состоят наши проблемы.

– Да, конечно. Это так трудно, Микаел, лишиться своих жизненных принципов.

– Ты хочешь продолжать делать на них ставку?

– Нет, ни за что! Но на что же мне теперь опереться?

– На меня, – с оттенком грубоватой силы произнес он.

Он снова поцеловал ее, решительно повалил на землю и принялся отчаянно соблазнять – свою собственную жену!

Когда же ей удалось на миг высвободить свое лицо, она прошептала:

– Ты уверен, что у тебя это получится?

Микаел засмеялся.

– Если дело касается тебя, у меня еще и не то получится!

Анетта обещала себе не сопротивляться. Она лежала, совершенно тихо, принимая его ласки. Она чувствовала лишь приятное оцепенение от вина – и еще что-то. Теперь ей было безразлично все, кроме близости Микаела. Никто их не видел, никто не мог сюда прийти – и Микаел любил ее. Он хотел, чтобы она отдалась ему свободно, с нежностью. Она же лениво подняла руки и уронила их на спину Микаела. «Ни о чем не думай, Анетта, – мысленно говорила она самой себе, – забудь обо всем! Забудь весь мир!»

– Блоксбергские скачки… – вдруг произнесла она. Он поднял голову.

– Что?..

– Нет, это просто моя мать… – с улыбкой произнесла Анетта.

Микаел понял. Он снова поцеловал ее – горячо, чувственно. Анетта засмеялась счастливым, переливчатым смехом.

– А что, если туман сейчас рассеется?

– Будет скандал, – улыбнулся он.

Жизнь казалась Анетте такой чудесной, такой чудесной! В удивительном, счастливом опьянении она чувствовала, как он раздевает ее. И вот он овладел ею. «Глупое выражение», – подумала она, но именно это пришло ей в голову в данный момент. Она была женщиной Микаела! Этого высокого, мужественного Микаела с серьезной улыбкой. Он хотел обладать ею – и никем другим.

Мысли струились в ее голове приятным потоком.

– О, Микаел, Микаел, – шептала она, прижавшись лицом к его шее. И она заметила, что ее слова еще сильнее распаляют его. Она почувствовала, что полна им – и это было удивительное, фантастическое чувство. Со слабым вздохом она еще теснее прижалась к нему.

«Спасибо, Сесилия, за напоминание о вине, – думал Микаел, – без него никогда ничего бы не получилось».

Но в будущем он не собирался больше употреблять вино, потому что Анетта теперь узнала, как он ценит ее доверие. Она узнала, что его любовь чиста и искренна и что он вовсе не грязный самец, совративший ее.

Поддавшись внезапному порыву, он воскликнул:

– Анетта! Я мог бы быть сейчас мертвым! И никогда не испытал бы… этого. Не узнал бы твоей нежной доверчивости…

Она сжала его плечи в знак того, что все поняла.

Но тут перед глазами у него поплыл красный туман – и он не мог уже больше ни о чем думать.

Доминик шагал по дороге к Гростенсхольму вместе с тремя своими товарищами.

– Дядя Александр сказал, что следующим летом мы встречаемся в Дании, в Габриэльсхусе, – произнес на ходу Никлас.

– Это будет здорово, – улыбнулся Доминик. – Скорее бы пришло это время!

– Мне тоже не терпится, – сказала Виллему. – Вон идут эти гнусные подонки из Свартскугена! Они всегда говорят всякие мерзости: о том, что поймают нас, разрушат Гростенсхольм и Липовую аллею.

– Они только болтают, – сказала Ирмелин.

Двое подростков весьма хулиганского вида преградили им дорогу. И, будучи старше всех четверых, они воспользовались этим.

– Сопляки! – сказала девчонка. – Вы что, отбились от своей мамаши? Как бы ей не пришлось по вас плакать!

Виллему, которая ничего не боялась, особенно, если рядом с ней были двое больших и сильных мальчиков, посмотрела девчонке прямо в лицо.

– Почему бы тебе не отправиться домой, в свой свинарник, где тебе самое место?

– Виллему, ты что? – испуганно произнес Доминик. – Ты не должна так разговаривать с этой девочкой! Она же не виновата в том, что бедная!

– А кто виноват в этом? – молниеносно отреагировала девчонка. – Вы же сами! Ваши чертовы засранцы из Гростенсхольма!

Мальчишка подошел к ним угрожающе близко.

– Среди вас затесался швед? Путаетесь, значит, с врагами? Я расскажу об этом отцу!

– Война уже закончена, – сухо заметил Никлас.

– Заткнись, желтоглазый черт! Все знают, что твоя мать путалась с дьяволом!

Ирмелин потихоньку подошла к мальчишке и, глядя на него своими мягкими глазами, грустно сказала:

– Тебе нравится ранить других?

Оба подростка растерянно уставились на нее. А Ирмелин продолжала:

– Почему бы вам не прийти к нам в Гростенсхольм и не поиграть с нами? Вас угостят сиропом и печеньем…

Мальчишка растерянно моргал, не зная, как ответить на это. Сестра же оказалась находчивее.

– Вы думаете, нам охота играть с сопляками? Пошли вы все к черту!

Схватив за руку брата, она перебежала с ним через дорогу.

– Подождите, – крикнула она через плечо, – подождите, отец знает, как с вами со всеми справиться!

– Уфф… – с дрожью произнес Доминик.

– Не обращай внимания, – успокоил его Никлас, – они только трепятся…

Виллему стояла и смотрела им вслед сверкающими глазами.

– Когда-нибудь, – произнесла она сквозь зубы, – когда-нибудь мы подрастем и повзрослеем, мы, трое желтоглазых. И тогда уж мы покажем вам, свартскугенцы! Мы вам покажем!

Генеалогическая таблица рода Людей Льда

Маргит Сандему
Вьюга

Давным-давно, много сотен лет тому назад Тенгель Злой отправился в безлюдные места, чтобы продать душу Сатане.

С него начался род Людей Льда.

Тенгелю было обещано, что ему будет сопутствовать удача, но за это один из его потомков в каждом поколении обязан служить дьяволу и творить зло. Признаком таких людей будут желтые кошачьи глаза. И все они будут иметь колдовскую силу.

И однажды родится тот, кто будет наделен сверхъестественной силой. Такой в мире никогда не было.

Проклятие будет висеть над родом до тех пор, пока не найдут места, где Тенгель Злой зарыл горшок, в котором варил колдовское зелье, вызвавшее Князя Тьмы.

Так говорит легенда.

Правда это или нет – никто не знает.

Но в 1500-х годах в роду Людей Льда родился человек, отмеченный проклятием, который пытался творить добро вместо зла, за что получил прозвище Тенгель Добрый.

В саге рассказывается о его семье, главным образом о женщинах его рода.