Текст книги ""Зарубежная фантастика 2024-3". Цикл Люди льда". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"

Автор книги: Маргит Сандему

сообщить о нарушении

Текущая страница: 134 (всего у книги 292 страниц)

– Послушаться ее? Женщину?

Бранд наклонил голову и посмотрел исподлобья, по-бычьи, на Воллера.

– Ты боишься не Сатану, поскольку ты сам находишься скорее под его покровительством, чем под покровительством Господа! Ты воплощение самого зла! Ты просто ненавидишь Людей Льда – и это становится для тебя делом принципа! Забудь о своем жалком самолюбии и не приноси ему в жертву жизнь ребенка и душевный покой матери! У твоего внука есть возможность спасения – а ты ею не пользуешься! Какой же ты после этого дед!

– Вы все равно не сможете спасти ребенка, так что нечего и болтать об этом! – презрительно бросил Воллер.

– Этого ты не знаешь. Если ты боишься сверхчеловеческих способностей Никласа, то прими, по крайней мере, помощь Маттиаса! Он совершенно обычный человек.

– Я не боюсь…

Воллерский помещик заметил, что противоречит самому себе и раздраженно отвернулся.

– Ну, хорошо, идемте! Вы, двое, врач и колдун! Даю вам один час. Если вы не вылечите за это время мальчика, усадьбы будут моими. А если я не получу их, тогда конец ведьме и ее рыцарю!

Они ничего не ответили. Виллему снова увели, а Доминика они так и не видели. Все, кто остался во дворе, уселись на землю и на ступени.

Ночь была холодной, но они этого не замечали: холод страха, наполняющий их сердца, было куда труднее вынести.

– Один час? – произнесла Габриэлла, повернувшись к Калебу. – Что они, по его мнению, могут сделать за один час? Он намеренно поставил такое жесткое условие!

– Да. Я не понимаю его. Нотариус может прибыть с минуты на минуту – и что тогда он скажет в свое оправдание?

– Возможно, он думает, что мы подпишем документы о покупке усадеб до того, как приедет нотариус. Ты слышала, что он сказал Маттиасу в доме, перед тем, как закрыть дверь?

– Нет, а что?

– Что он указал в документах, что усадьбы продаются за две телячьи шкуры. «И догадайся сам, какие телячьи шкуры мы имеем в виду!» – злорадно сказал он Маттиасу. Что можно ожидать от такого человека?

Калеб тяжело вздохнул.

– Но она жива, и то хорошо, – сказала Габриэлла.

– Да, слава Богу! И мы должны вызволить ее отсюда.

– Ты готов отдать за нее Элистранд?

– Да, готов. Ты ведь тоже?

– Конечно! Но не говори об этом вслух, а то Воллер услышит!

Маттиас и Никлас вошли в комнату, где ждала их дочь хозяина, уже одетая. Вблизи она казалась еще более невзрачной. Но в ее любви к ребенку нельзя было ошибиться. Руки ее двигались нервозно, глаза, уставившиеся на обоих мужчин, расширились от призрачной надежды.

– Пойди прочь, баба, – сказал ее отец. – А вот и ребенок. Посмотрим, на что способны вы со своим искусством!

Маттиас захватил с собой сундучок с медикаментами. Поставив его на стол, он склонился над ребенком.

Мальчик спал или был без сознания, дыхание его было слабым и быстрым, как у птенца.

– Сколько времени он уже находится в таком состоянии? – тихо спросил Маттиас.

– С самого рождения, – грубо отрезал Воллер. – Он всегда был хилым. Но после того, как свартскугенцы убили его отца, я все надежды возлагаю на него.

– Это Ваша дочь? – спросил Маттиас. Помещик неопределенно фыркнул.

– Вы уверены, что это свартскугенцы убили его отца?

– Знаю? Это ясно и так! Мой зять был один, когда это случилось.

– Каждый волен думать по-своему, – ответил Маттиас своим мягким, дружелюбным голосом. – Можно раздеть ребенка? – спросил он у матери.

Она тут же бросилась раздевать мальчика. Он проснулся и начал хныкать усталым, жалобным голосом.

Маттиас вздохнул:

– Один час – слишком малый срок. За это время мы только, в лучшем случае, поставим диагноз. Возможно, определим, как нужно лечить его, но вылечить его за это время…

– Таковы мои условия.

– В таком случае, нужно сразу обратить к Никласу.

– Только без фокусов-покусов!

Маленького, тщедушного мальчика положили на стол, подстелив сукно. Маттиас принялся тщательно ощупывать его – и ребенок пищал, как новорожденный.

– Что он ест?

– Самое лучшее, что у нас имеется! – похвастался хозяин. – Здесь у нас нет недостатка в еде!

Маттиас взглянул на мать.

– Ему дают молоко, хлеб и все, что у нас есть. Но у него рвота. Единственное, что он может есть, так это кашу…

– И так было все время?

– Нет, сначала все было нормально, потом стало все хуже и хуже.

Она заплакала, а отец рявкнул, чтобы она замолчала.

– В выделениях есть кровь?

– Да, на пеленках…

Маттиас задумался. Ему трудно было поставить диагноз.

– Ты заметила, какую еду он в особенности не выносит?

– Всю еду.

– Некоторые дети не переносят коровьего молока…

Она задумалась, в глазах ее было отчаяние.

– Нет, он не переносит вообще всякую пищу…

– На пеленках бывает слизь?

– Да.

– Тогда все ясно! У него острый катар желудка!

– Я так и знал, – вставил воллерский помещик.

– Почему же Вы сразу не сказали об этом? – вмешался Никлас, до этого молчавший. – Мы зря теряем время на расспросы!

– Заткнись, бесстыдный, сопливый щенок!

Никласу стало ясно, что помещик даже понятия не имел о катаре желудка.

Маттиас попытался успокоить их:

– Я пропишу ему диету, куда входят лекарственные растения…

– Ведьмовские снадобья? – оборвал его помещик.

– Ни в коем случае! Вот это, – сказал он, доставая маленькую коробочку. – Этот порошок достался нам от сведущих в колдовстве Людей Льда. Я отдаю его Вашей дочери, потому что она лучше понимает состояние своего ребенка. Каждое утро она должна давать ему одну маленькую щепотку.

– Не бери это! – приказал помещик дочери, которая уже взяла коробочку. Отпрянув от него, она крепко зажала в руке драгоценное снадобье.

– Я бы так не поступал на Вашем месте, – мягко сказал Маттиас Воллеру. – Датский король Кристиан IV очень хотел, чтобы ему прописали этот порошок, когда его лечил от расстройства желудка мой родственник Тарье Линд из рода Людей Льда. Но ему так и не досталось это снадобье. Мой прадед Тенгель лечил с помощью этого порошка одного священника, и тот не протестовал, хотя и знал, что это колдовское средство.

– Гм… – только и произнес помещик.

– А сейчас ребенок должен принять дозу этого снадобья. Оно сделано исключительно из хорошо известных трав, так что Вам нечего опасаться. Не найдется ли немного кипяченой воды?

Дочь подошла к двери и крикнула слуге, потом вернулась.

– Некоторое время воздерживайтесь от коровьего молока, – сказал ей Маттиас. – Используйте только чистую кипяченую воду для приготовления каши, я напишу, как ее готовить. Но, господин Воллер, Вам не кажется, что такой тяжелый катар невозможно вылечить за один час? Не слишком ли это короткий срок?

– Такова моя воля.

Маттиас вздохнул. Он достал из сундучка жаропонижающее средство и высыпал порошок в бокал с водой.

– Тогда нам ничего другого не остается, как попросить помощи у Никласа, – сказал он.

– Шарлатанское искусство! – пробормотал помещик. – Но пусть попробует! Я вижу, вы хотите, чтобы у постели ребенка стоял сам дьявол!

– Искусство врачевания – это загадка, любезный, – терпеливо пояснил Маттиас. – И не наше дело решать, откуда оно пришло – с неба или откуда-то еще. Я знаю только то, что мой прадед Тенгель очень многим принес облегчение и благоденствие своими целительными руками, и Никлас равняется на него, используя свой дар. Он мог бы иметь власть над людьми, мог бы стать святым, к которому совершают паломничество – но он не хочет этого. Он скромный молодой человек, не считающий себя избранником Божьим, а тем более – избранником Князя Тьмы.

– Но теперь ты все-таки делаешь это, – ворчливо сказал Воллер Никласу. – Почему же?

– Потому что я хочу спасти моих родственников и друзей детства. Мы трое всегда были близки друг другу, потому что у всех нас есть специфические способности.

– Еще бы! – пробормотал помещик. – Я сам видел это у нее… с меня хватит! И у него тоже? Что же он умеет?

– Он может читать мысли, – не без опаски произнес Никлас.

Воллерский помещик с изумлением уставился на него.

– Значит, он…

– Что же?

Помещик говорил это скорее самому себе:

– Узнал, что мы хотим сжечь их…

– Доминик вполне мог это узнать.

По телу тучного помещика пробежал озноб.

А Никлас продолжал:

– И я делаю это потому, что этот маленький мальчик должен быть спасен – ради его матери, у которой наверняка нет иных радостей в этом доме, и ради самого мальчика.

В глазах помещика он увидел вопрос: «А не ради меня?» – но его лицо тут же приняло свое обычное, деспотическое выражение.

– Ну, давай же, нечего тут болтать!

Взглянув на свои руки, Никлас – на глазах у трепещущей матери – положило их на тщедушное тельце, провел ими по бледной коже, потрепал ребенка по щеке и улыбнулся, заметив его испуганный взгляд. У воллерского помещика пока не возникало мысли о том, что все это имеет отношение к ведьмам и демонам.

В комнате было тихо, даже помещик молчал, было слышно лишь, как Маттиас перемешивает порошок. Тишину нарушил приход служанки, которая принесла кипяченую воду. Наконец смесь была готова.

– Будет лучше, если ты дашь это ему сама, – сказал он матери.

Она тут же это сделала: ребенок проглотил это равнодушно и вяло, почти не раскрывая рта. Все это время Никлас не отнимал рук от его тела.

Когда мальчик проглотил все, мать выпрямилась и сказала:

– А теперь остается только ждать, когда он выплюнет все это обратно.

– Обычно это бывает сразу? – поинтересовался Маттиас.

– Сейчас сами увидите.

Они стали ждать, но ничего не было.

– И, конечно, у него тут же начнется понос, – добавила она.

Они опять стали ждать.

– Он может сидеть?

– Только с поддержкой, он же такой слабый.

– Приподнимите его. Так будет лучше для него после еды.

– Да, но тогда начнется рвота!

– Давайте попробуем.

Она подняла за плечи маленькое тельце – нежно, по-матерински. Мальчик зевнул.

– Но… – удивленно произнесла она. – Обычно он…

– Будет лучше, если я снова займусь им, – сказал Никлас и взял ребенка на руки. – Я еще не закончил. Как его зовут?

– Эрлинг, – застенчиво произнесла она.

– Эй, Эрлинг! – улыбнулся Никлас мальчику, держа его на руках. Мать просияла от радости и гордости оттого, что кто-то разговаривает с ее всеми забытым ребенком.

Руки Никласа мягко и осторожно обхватывали маленькое тельце. И вот – хотя голова его неустойчиво качалась из стороны в сторону – мальчик посмотрел на свою мать, найдя ее лицо среди новых и незнакомых лиц, и неуверенно улыбнулся.

– Он улыбается! – воскликнула мать. – Он улыбается, отец! Он не улыбался уже так долго!

– Ему больше не больно, – пояснил Маттиас. – Лекарство и руки Никласа сделали свое дело.

Воллерский помещик встал.

– Можете забрать домой тех двоих, – проворчал он и вышел из комнаты.

Передав ребенка матери, Никлас поспешил за ним, в то время как Маттиас давал ей необходимые предписания. В прихожей Никлас увидел, как воллерский помещик рванул дверь и крикнул Бранду:

– Можете заходить, вас никто не тронет!

И, надув губы, он отступил назад и скрылся в своих комнатах. Что еще ему оставалось делать?

И тут начался хаос. Прибывшего нотариуса вместе с его кнехтами впустила охрана, толком не знавшая, что ей нужно делать, и Никласу пришлось объяснить, в чем дело, в то время, как большинство Людей Льда бросились освобождать пленников. Сказав, что хозяин Воллера не отделается от ответственности, и искупит свои грехи, нотариус направился во внутреннюю часть дома. Габриэлла позвала Виллему – и та вышла из комнаты со связанными за спиной руками, сопровождаемая двумя охранниками.

– Где Доминик? – первым делом спросила она.

– Здесь, – ответил один из охранников и открыл другую дверь. Доминик сидел там, скрючившись, у стены, со связанными руками и разбитым в кровь лицом.

Упав перед ним на колени, Виллему прошептала:

– Ах, Доминик!..

Но руки ее были связаны.

Он посмотрел на нее – его глаза улыбались, несмотря на боль.

– Виллему… – сказал он, и в его голосе звучала вся любовь мира.

Калеб, Габриэлла, Бранд и Никлас, вошедшие в комнату, чтобы развязать пленников, остолбенели, уставившись друг на друга: их лица выражали ужас.

Быстро нагнувшись, Габриэлла развязала веревку на руках дочери и помогла ей встать.

– Пойдем, Виллему, – сказала она. Остальные занялись Домиником, поставили его на ноги.

– Вытри мне нос, мама, – попросила Виллему, – я не могу пошевелить руками.

До Габриэллы дошло не сразу. Ах, дитя, дорогое дитя!

– Я так хочу есть, мама, – жаловалась Виллему. – Я такая грязная, я насквозь продрогла, я простужена… Я хочу домой!

14

«В амбаре так холодно, я продрогла насквозь.

Ветер дует мне в лицо. Разве я не в амбаре?

Я сижу верхом на лошади! Кто-то крепко держит меня.

Доминик.

Я чувствую себя в безопасности. Я с головой укутана в плащ. Кажется, он из домотканного сукна…

Стук лошадиных копыт… Я слышу стук множества лошадиных копыт. Сзади. Нас преследуют, Доминик! Нам нужно уйти от погони! Скачи же быстрее!

Страх, вечный страх. Когда в моей жизни не было страха?

Так трудно дышать, так тяжело. Грудь просто разрывается, ноет, внутри все болит».

– У тебя жуткий кашель, Виллему. «Голос отца. Это отец держит меня».

– Доминик?..

– Он с нами. Он скачет вместе с Никласом.

– Он же совсем раздет в такой холод…

– Ему дали плащ.

«Повернуть немного голову… Да, они здесь. Много, много всадников. Целая колонна в суровом молчании скачет за нами в холодном предрассветном тумане.

Теперь я вспомнила, хотя это пока еще смутное воспоминание. Нас вывели из амбара, и у меня начался приступ кашля на пронзительном ночном ветру. Я думала, что мои надорванные легкие не вынесут этого».

– Ты совсем повисла у меня на руках. Теперь ты проснулась?

– Да, отец. Я чувствую такую слабость в груди.

Она вспомнила ярость в глазах тучного помещика.

– Они избили Доминика, отец.

– Теперь ему лучше. Но Маттиас говорит, что раны на запястьях у него загноились. Так что нужно спешить домой.

– Я и в самом деле птица, приносящая несчастья. Сколько людей пострадало из-за моей глупости!

– Ты прекрасная девушка, Виллему. Скактавл тоже так считает.

– Скактавл?

– Он находится теперь в Гростенсхольме, тяжело раненый. Это он сказал, где ты находишься.

– Скактавл спасен? Слава Богу!

«Все они старались ради меня! У меня просто голова идет кругом, я теряю дар речи… Отец крепче обнял меня, мы скачем еще быстрее…»

– Нас уже не так много?

– Они разъезжаются по домам, один за другим, ведь опасность миновала. Сейчас мы можем только сказать им «спасибо», но позже отблагодарим их.

– Да. Значит, мы уже в нашем округе?

– Да.

– Как чудесно возвращаться домой!

«Отец не ответил. Вид у него был озабоченный. Господи, как я устала!»

– Я мечтаю вымыться! В теплой воде! Но я не знаю, смогу ли я это сделать в моем теперешнем состоянии..

– Приедем домой, посмотрим.

«А вот и аллея. Все остановились». Послышался голос Доминика:

– Увидимся завтра, Виллему! «Я не вижу его, здесь так темно! Небо сереет, у горизонта, но еще ночь…»

– Да, спасибо за все, Доминик!

– Тебе спасибо!

А это говорит дядя Маттиас:

– Калеб, сначала я осмотрю Доминика, а потом сразу же приеду в Элистранд.

– Хорошо.

«Они поскакали по аллее. Деревья теперь голые, но они красивы и без листьев. Похожи на черные руки, воздетые к небесам… А вот и мама на своем коне…»

– Привет, мама!

– Привет, дружок! Наконец-то ты вымоешься, поешь и отдохнешь!

– В чистой постели? С белоснежным бельем?

– В своей собственной постели!

Об этом можно было только мечтать.

– Виллему? Виллему, ты спишь?

«Это кричит отец. Но я не в состоянии ответить ему».

– Нам нужно торопиться, Габриэлла!

«Тревога в голосе отца. Не могу произнести ни слова.

Как я сюда попала?

Кухня в Элистранде. Тепло, топится печка. Я укутана в одеяло».

– Сначала мне нужно вымыться…

– Ты уже вымылась, разве ты не помнишь?

Это сказала мать. Ее глаза так сияют.

– Да, волосы еще мокрые.

– Мы основательно вымыли тебя.

– Мама, не можете ли вы подстричь меня поровнее?

– В этом нет необходимости. К чему эта суета в шесть часов утра, да еще после такой бурной ночи!

– Но ведь сегодня придет Доминик!

– Он не придет. Маттиас уложил его в постель и приказал Никласу следить за тем, чтобы он не вставал. Маттиас был здесь и осмотрел тебя. Он сказал, что у тебя воспаление легких, и он просто удивляется, как ты вообще могла так долго держаться на ногах – ведь ты давно уже болеешь. Он считает, что у тебя непостижимая сила воли.

«Ой, как кружится голова… все плывет перед глазами…»

– Калеб! Она опять потеряла сознание! Ее нужно уложить в постель!

– Да, хорошо, что она хоть немного поела каши…

– Мне удалось скормить ей несколько ложек, хотя она этого даже не заметила.

«Кто-то несет меня. Я ничего не вижу.

Доминик, почему тебя нет рядом, я хочу быть с тобой…

Лица.

Люди приходят и уходят. Кто-то постоянно сидит возле моей кровати. Они меняются, но все время кто-то сидит.

Прекрасные, испуганные глаза матери. Не бойся, мама, у меня все хорошо, хотя я и не в состоянии говорить.

Крепкие руки отца.

Время от времени приходит дядя Маттиас. Никлас со своими горячими руками. Я раньше не знала, что они у него такие горячие – от них исходит тепло и сила.

Однажды я даже подумала, что это Доминик, хотя и не была уверена в этом: это мог быть сон. Но я видела его. Он стоял неподвижно и смотрел на меня, в глазах его была печаль. Я хотела прикоснуться к нему, но не смогла.

Они часто меняют постельное белье – служанки так добры ко мне. Все они такие милые. Как мне сказать им об этом?

Кажется, сюда заходил священник. Он что-то читал и читал.

Свет. Радость. Вкусная еда. Все собрались возле меня. В комнате так красиво, на стенах ковры.

Комната снова имеет обычный вид.

Лица появляются и исчезают. Я видела их раньше. Вся родня побывала здесь. Они гладят меня по щеке. Потом уходят. Но я никогда не остаюсь одна.

Я кричу. Ах, помогите!»

– Виллему, успокойся, это просто кошмарный сон!

«С трудом возвращаюсь к действительности».

– Ах, отец, я думала, что я в амбаре. Это было так унизительно, так унизительно, отец, я никогда не смогу рассказать, что мы там пережили. Они схватили Скактавла и Доминика… Они подожгли дом, отец, пламя гудело, я кричала…

– Мы слышали. Но прочь все кошмары, теперь тебе лучше, не так ли?

«Опять эти страхи. Забыть, забыть, забыть их!»

– Да, мне теперь гораздо легче дышать. Никакой боли. Но я так устала!

– Мы это понимаем. Маттиас говорит, что ты на пути к выздоровлению. Доминик снова на ногах. Скактавлу уже лучше.

– Я могу их видеть?

– Скактавла – нет, он прикован к постели.

– А Доминика?

– Он был здесь несколько раз. Вчера приходил.

«Как чудесно узнать об этом! Я чувствую, как мой рот растягивается до ушей в улыбке. Темные мысли кружатся надо мной».

– А воллерский помещик? А судья?

– Судья отстранен от должности, осужден и казнен.

«Дрожь пробегает по моему телу».

– Значит, я сею вокруг себя смерть?

– В этом не твоя вина. Его приговорили к смерти за издевательство над Скактавлом и за массу других преступлений. У нас теперь новый судья, справедливый и здравомыслящий, он тебе наверняка понравится. Что же касается Воллера, то с ним еще вопрос не решен. Речь идет о кровной вражде: частично между Воллером и Свартскугеном, частично – между свартскугенцами и нами, а также между Воллером и нами.

– Но у нас никогда не было никакой вражды со Свартскугеном!

– Ты знаешь, как они ненавидели нас. Конечно, теперь с этим покончено. Вражда между Воллером и Свартскугеном куда более серьезная, чем все думали. За эти годы свартскугенцы убили восемь воллерцев, а те, в свою очередь, убили десять свартскугенцев. Конечно, на это ушло пятнадцать лет, но все-таки!

– Господи, ведь это же безумие!

– Так оно и есть. И последней каплей было то, что вы с Эльдаром убили Монса Воллера, наследника помещика. Так что с этого момента кровная месть коснулась и нас.

«Чувство раскаяния. Руки, закрывают лицо».

– Я так противна самой себе, отец. Мне так неприятно все это!

– Ты поступила так, как сумела, никто тебя не винит. Ты не должна убиваться из-за этого. А теперь отдохни, я скоро вернусь.

– Отец, значит, все воллерцы и свартскугенцы признаны виновными?

– В этом как раз и пытается разобраться нотариус. Все это кажется ему очень запутанным. Воллерский помещик – жуткий человек, но он один не должен нести наказание. С другой стороны, свартскугенцы столько вытерпели от него…

– Все ясно…

– А теперь спи. Тебе нужно много спать, чтобы набраться сил.

– Да, отец, попроси маму, чтобы она принесла мне зеркало. И гребень!

– Вот теперь я вижу, что ты начинаешь выздоравливать!

К ней пришел Никлас, еще совсем недавно отворачивающийся от нее с раздражением и горечью, занятый самим собой.

Оба тяжело переносили это – она не могла смотреть ему в глаза, а он ничего не замечал вокруг себя.

Сев на край постели, он взял ее за руку, виновато и смущенно улыбнулся.

– Прости меня, Виллему! Последнее время я был сам не свой.

– Ты ни в чем не виноват, – с сочувствием ответила она.

– В тот раз я понял по твоим глазам, что сделал тебе больно. Твое лицо всегда было для меня открытой книгой. И мне было тяжело оттого, что я бросил тебе в лицо грубые, обидные слова. Я косо смотрел на тебя, потому что ты изнывала от своей несчастной любви, не обращая внимания на чувства других. Но теперь я понял, что сам поступал так же. Человек в таком состоянии погружается в себя, становится бесчувственным по отношению к окружающим.

– В самом деле! – согласилась Виллему, готовая простить ему все. – Но я сама вела себя глупо в тот раз. Как я могла скорбеть о таком…

Она оборвала себя: слово, которое она собиралась произнести, было не особенно приличным.

Среди ее родственников Никлас был самым придирчивым к выражениям. Виллему же употребляла подчас всякие соленые словечки, но хорошо знала, когда их можно сказать, а когда – нет.

Никлас печально улыбнулся.

– И теперь это Доминик?

– Я не стану этого отрицать, – вздохнула она.

– Тогда мы с тобой в одной лодке, ты и я.

– Абсолютно верно. И Ирмелин. И Доминик.

– Да. Знаешь, в последнее время я много размышлял над этой древней легендой.

– О чем?

– О котелке.

– Который нужно откопать? Чтобы снять это проклятие?

– Вот именно.

– Мы должны попытаться это сделать, – глубокомысленно произнесла она. – Но ведь мы ничего не знаем. Совершенно ничего!

– Говорят, что Колгрим кое-что знал. И дед Доминика Тарье. Но оба они умерли.

Виллему вспомнила о своем странном переживании на чердаке, где она была вместе с Ирмелин. Когда-нибудь она расскажет ему об этом.

Но не сейчас.

– Мне кажется, это звучит устрашающе.

– Да, но что же они могли знать? Мысли об этом приводят меня в отчаяние.

– Никлас, – тихо сказала Виллему, – это то самое, к чему призваны ты, я и Доминик? Найти котелок?

Некоторое время он молча смотрел в пространство, потом сказал:

– Доминик говорит, что нет. Мы обсуждали с ним это. Ты ведь знаешь, он чувствует все острее нас с тобой. Я предназначен для того, чтобы лечить людей, в тебе таятся мощные силы, которые еще не нашли себе применения, и Доминик говорит, что это страшные силы. Он видел их отсвет. Доминик ясновидец, он может видеть сквозь стены – сквозь стены будущего тоже. Он говорит, что котелок здесь ни при чем. Другое дело – проклятие Людей Льда.

– Но ведь он не знает, что должно произойти?

– Нет, он просто чувствует страх.

– Я тоже.

– И я. Я весь переполнен страхом.

Она взяла его за руку.

– Знаешь, что я хочу и на что надеюсь?

– На что?

– Что мы будем вместе. Все трое.

– Я тоже на это надеюсь. Ты простила меня?

– Разве я могу не простить тебя, когда мы больны одной и той же болезнью? Хорошо, что ты пришел.

Он встал, и она посмотрела на него снизу вверх: изящный, белокурый юноша с чуть раскосыми глазами и выступающими скулами.

– Никлас, – сказала она. – Ты совсем не похож на своих степенных, упитанных, сердитых родственников – на деда Бранда, твоего отца Андреаса, старого Аре.

– Говорят, я похож на Тарье, – засмеялся он. – Дай Бог, чтобы я унаследовал и его душевную силу!

– Но он умер. Не смог противостоять проклятию.

– Да, он умер, – печально сказал Никлас.

И снова их охватил дикий страх.

Виллему нашла его руку, и он ответил ей крепким пожатием. Они чувствовали себя такими бесконечно маленькими по сравнению с тем неизвестным и непостижимым, что должно было однажды им встретиться.

Но когда? И в какой форме?

Через день Виллему разрешили сидеть.

И тут пришел Доминик.

Но он пришел не один: с ним были ее отец и мать – как стражи морали. Или, возможно, не морали: скорее всего, они боялись того, во что может вылиться беседа между молодыми людьми.

Сев на край постели, Доминик взял ее ладонь в свои руки.

Она с молчаливым восхищением смотрела на него.

– Виллему, я…

Он был так взволнован, что ему трудно было говорить.

– Так прекрасен, – прошептала она, – так элегантен, что у меня просто захватывает дух! Какая красивая одежда!

– Да, я оделся так по особой причине.

Она смутно догадывалась, почему, но все-таки спросила:

– В самом деле?

– Да. Но сначала я должен сказать, что завтра я уезжаю. Обратно в Швецию.

Все оборвалось внутри у Виллему.

– Но ты не можешь этого сделать!

– Дело обстоит так, что я больше не могу оставаться здесь. Я и так был здесь слишком долго. Но перед тем, как уехать, я хотел бы поговорить с тобой.

Они чувствовали, что между ними есть какая-то незримая связь, что-то временно затаившееся, но не утерянное. Они были так откровенны друг с другом в амбаре, лицом к лицу со смертью. Они осмелились доверить друг другу так много! Теперь же все было по-другому. Они знали, что между ними существует связь, но внешнее окружение мешало этому проявиться. Они были не одни. За ними наблюдали.

Виллему лежала, изможденная болезнью, и Доминик казался в этой комнате совсем чужим в своей щегольской одежде курьера.

– И ты даже не останешься на Рождество? – спросила она в безнадежной попытке удержать его.

Он с укором посмотрел на нее.

– Милая моя Виллему, – сказала из другого конца комнаты Габриэлла. – Разве ты не знаешь, что мы давно уже отпраздновали Рождество? В твоей комнате – ради тебя! Мы давно уже живем в 1675 году!

Она растерянно посмотрела на них – на всех по порядку.

– Я была так… больна?

Калеб улыбнулся.

– Ты была на пороге смерти, Виллему, – серьезно произнес он. – Ты спасена исключительно усилиями Маттиаса и Никласа – и нашими молитвами.

«Вот почему здесь был священник».

– Я беру с собой в Швецию Скактавла, – сказал Доминик. – В Норвегии ему больше нечего делать после провала бунта. Теперь он достаточно силен, чтобы ехать в карете.

Виллему пыталась переварить его слова, хотя это было нелегко.

Наконец, успокоившись, она спросила:

– Ты сказал, что одет так по особому случаю.

Он встал.

– Да, Виллему. Я вошел в двери Элистранда как жених. Ты ведь помнишь, я обещал спросить…

Он повернулся к ее родителям.

– Тетя Габриэлла и дядя Калеб, почтительнейше прошу руки Вашей дочери.

Габриэлла слегка охнула, Калеб закрыл глаза.

– Я надеялся, что ты не будешь спрашивать об этом, – с трудом произнес Калеб, – потому что мне ужасно не хочется говорить тебе «нет».

Доминик только сжал зубы – он ожидал услышать такой ответ, был готов к этому.

Но Виллему это не убедило.

– Я не понимаю, почему…

– Дорогая Виллему, – вздохнула Габриэлла. – Почему ты всегда выбираешь себе не тех мужчин?

– Я не считаю, что Доминик не тот мужчина.

– Но он не тот, кого мы можем признать зятем – и ты это знаешь, Доминик, – с болью в голосе произнес Калеб. – Вы оба из рода Людей Льда – и вы оба прокляты. Мы не можем рисковать появлением на свет нового «меченого», так же как и ты не можешь рисковать своей жизнью, Виллему! Ты слишком дорога нам.

– А мое счастье?

– Мы должны сделать этот выбор, как бы труден он ни был.

Габриэлла села на край ее постели.

– Ты знаешь, я родила однажды «меченого» ребенка, твою сестру. К счастью, этот ребенок умер. Но я не желаю тебе переживать подобную смерть.

– А я видел, каким стал Колгрим, – сказал Калеб. – Это был настоящий монстр, исчадие ада! И он был плодом брака двух Людей Льда!

– Но я не могу жить без Доминика!

Доминик старался держаться более трезво, хотя в глазах его была смертельная тоска и скорбь.

– Посмотрим, как все сложится, Виллему. Мы встретимся на свадьбе Лене, а до этого проверим себя в разлуке друг с другом.

Виллему всхлипнула, но обуздала себя.

– Что же, пусть так и будет. Увидимся летом.

– Нет, – с сожалением произнесла Габриэлла. – Я получила письмо от моей матери Сесилии: они отложили свадьбу до следующего года. В Дании сейчас чума, а мама все еще чувствует себя неважно после прошлогоднего воспаления легких. К тому же Эрьян Стеге, нареченный Лене, получит за это время повышение в чине, а потом уж выйдет в отставку.

– В отставку! – фыркнула Виллему. – Это звучит смехотворно! Они будут жить в сконском замке?

– Скорее всего. Элеонора София, дочь Леоноры Кристины, очень благосклонна к ним, потому что мать Лене, Джессика, когда-то была ее гувернанткой. Они хорошие друзья.

– Как дела у Леоноры Кристины? – спросил Калеб. – Она по-прежнему сидит в Голубой башне?

– Разумеется! И пользуется всеобщим уважением. В этой старой даме есть еще порох!

– Ах, не надо заговаривать нам зубы, – нетерпеливо произнесла Виллему. – Разве я не собиралась ехать с Домиником в Швецию? Разве не собиралась пожить некоторое время у тети Анетты и дяди Микаела?

– Да, – спокойно ответил Калеб. – Но это было до того, как с вами случилось это. Теперь эта поездка исключена.

У Виллему был такой вид, что она вот-вот вспыхнет – но она молча опустилась на подушки.

– Я знаю, – с печальной покорностью произнесла она, – что вы всегда правы, что вы не хотите нам зла, что вы любите Доминика.

– Для нас все это как нож в сердце, – тихо сказала Габриэлла. – Мы знаем, что у Доминика ты была бы в безопасности, тебе было бы там хорошо. Но нам остается только сожалеть о нашем бессердечном предке, жившем в 1200-х годах… Теперь мы расплачиваемся за его могущество.

– Да, – ответила Виллему. – Несколько недель назад я бы боролась за Доминика зубами и ногтями, но теперь, понимая, что своим своеволием доставляю всем вам столько неприятностей, я смиряюсь. Добрая воля? Нет. Просто я не хочу снова видеть вас несчастными. А теперь я хочу, чтобы вы все ушли, я вот-вот заплачу… Ты тоже, Доминик. Мы оба хотели бы побыть несколько минут одни, перед тем, как ты уедешь, но…

– Об этом я хотел как раз попросить тебя, – печально произнес он. – Вы же знаете, тетя и дядя, что мы никогда не были близки, мы переговаривались через перегородку, я никогда не держал Виллему в своих объятиях, никогда не целовал ее… Но она права. Если мне позволят остаться, я ни за что не отпущу ее!

– А я тебя! – прошептала Виллему. – Поэтому я и прошу тебя уйти, не приближаясь ко мне. Но можно нам писать друг другу?

Габриэлла кивнула. У нее, как и у дочери, были на глазах слезы.