Текст книги ""Зарубежная фантастика 2024-3". Цикл Люди льда". Компиляция. Книги 1-24 (СИ)"
Автор книги: Маргит Сандему
сообщить о нарушении
Текущая страница: 158 (всего у книги 292 страниц)
Никогда им не удастся победить чудовище. Ни им, ни… ей!
– Рады видеть тебя дома! Добро пожаловать! – спокойно приветствовал юношу Никлас.
Ульвхедин глубоко вздохнул, оглядел каждого по очереди.
– Как хорошо, что ты пришел, – воскликнула Виллему. – Мы тебя очень ждали.
Он буравил женщину взглядом:
– Помолчи!
Чувство подсказывало ему, что Виллему осталась такой же, как была.
– Кто знает, как обращаться с сокровищем? – коротко бросил он. Ответила Ирмелин:
– Мой отец умер от ран после того, как ты сбросил его с лестницы. Умер и отец Виллему, оставленный тобой в придорожной канаве.
В желтых глазах что-то сверкнуло. Взгляд переместился на Элису. Та сидела слегка в отдалении и смотрела на парня сияющими глазами.
– Пойдешь со мной!
– Оставь ее, – попросил Андреас.
– Она моя. И нужна мне, – сверкнул тот глазами. Когда он схватил девушку за руку, вмешалась Виллему:
– Не трогай ее, Ульвхедин. У нее только что родился сын.
Тот словно окаменел. Беспомощно и ничего не понимающим взглядом он смотрел на Виллему.
– Твой сын, – добавила она.
– Мой… – прошептал Ульвхедин, все еще ничего не понимая.
Медленно обернулся к Элисе. Долго и удивленно смотрел на нее. Ее глаза были полны слез. Девушка была испугана и счастлива одновременно.
– Может быть, хочешь взглянуть на него? – дрожащим голосом пробормотала она. – Он там, в комнате. Очень красивый мальчик. И весь в тебя.
Для того чтобы углядеть сходство между ними, нужно было быть Элисой.
Словно лунатик, Ульвхедин прошел в другую комнату. Когда-то тут в высоком кресле величественно восседала Шарлота Мейден. Ей было не дано знать, что произойдет с ее родом. Род Мейденов угас. Но нашел продолжение в Людях Льда. Наверно, Шарлота была бы рада этому.
Элиса взяла малыша из кроватки и высоко подняла.
Тот захлопал глазенками. «Что за чудный маленький тролль, – подумала Виллему. – Или эльф. Только вот цвет волос не тот. Волосы у эльфов должны быть светлыми».
Все затаили дыхания. Даже взволнованный до глубины души пастор, и тот перестал дышать.
Не думая, что делает, Ульвхедин протянул свою грязную руку к малышу. Так хотелось погладить его.
– Мой? – прошептал он.
Дотронулся до красивого праздничного платья, что Элиса одолжила у Ирмелин специально для обряда крещения.
– Теперь он крещен. Пас…
– Да-да, – поспешно вмешалась Виллему. – Его зовут Йон. Назван в честь деда Элисы. – Ульвхедину и так надо было слишком многое узнать.
Парень беззвучно прошептал имя ребенка.
– Осторожно, – тихонько шепнула Элиса. – Малыши такие нежные!
– Какой маленький, – потрясенно пробормотал он.
– Это маленький человечек, – неожиданно произнес Альв. – И ты был таким. Если б не ты, он бы не появился на свет.
В глазах Элисы блестели слезы радости. Маленький комочек перешел в руки отца.
«Бог ты мой. Как много Альв знает о жизни! Хотя да, он же целые дни проводит в хлеву и на конюшне», – пронеслось в голове Виллему.
Элиса протянула руки за своей величайшей в мире драгоценностью. Ульвхедин неохотно передал его матери.
Теперь он глядел на Элису новыми глазами. Стал спокойнее, подметил Доминик.
И Доминик решил не терять времени зря. Как говорится, куй железо, пока горячо.
– Ульвхедин, а ты не хочешь позаботиться об Элисе и вашем маленьком сыне? Но в таком случае тебе придется от многого отказаться. Будет непросто. Придется многому научиться.
Ульвхедин обернулся к говорившему:
– Пуф, – презрительно фыркнул новоявленный отец. Но не так категорично, как раньше.
– Можно, я поговорю с Ульвхедином один на один? – быстро спросила Элиса. – Мне нужно кое-что ему сказать.
– Хорошо, – после некоторого колебания согласилась Ирмелин. – Идите в голубую гостиную! Оставь ребенка здесь, ему необходим сон.
Когда оба вышли, пастор впервые заговорил:
– Ну и ну! – только и произнес он.
Никто ему не ответил.
– Я так рада снова вас видеть! Я так ждала! – глаза Элисы светились от радости.
А парень не знал, что делать и что сказать.
– Знаешь, не обращай внимания на слова фру Виллему, – доверительно продолжала она. – Малышу уже месяц, и я отлично чувствую себя.
Ульвхедин замер в нерешительности. Он еще не привык к этой новой Элисе, к Элисе-матери.
– Я не поеду в долину, – хрипло произнес он.
– Вот и хорошо.
– Вместо этого я пришел сюда.
– Спасибо! Спасибо тебе!
Он осторожно взял ее руку в свои:
– И я не был ни с кем, кроме тебя. И не хочу.
– Как здорово, Ульвхедин!
– Мне было так хорошо с тобой… тогда, в последний раз.
Элисе было странно слышать это признание. Сама она вспоминала их близость как кошмарный сон. И все же она была рада.
Сейчас не время было говорить о грустном. Потом она расскажет ему, как ей было временами одиноко и горько, как терзали сомнения. Она столько пережила, ей было так трудно! Но Элиса все простила. Конечно, он нанес ей глубокую рану. Однако Элиса поняла, что сейчас в поддержке и понимании больше нуждается он. Ему нужен человек, которому он мог бы доверять, на которого можно было бы положиться.
И потом, разве он не подарил ей лучшее, что есть на свете – сына Йона?!
– Тогда не все прошло гладко, – только и сказала она. – Мне было так больно. И я не смогла ответить тебе, как хотела.
Он вспомнил, что она говорила об этом и раньше. Только он не знал, что такое взаимность…
Ульвхедин не знал, что делать. Все было так ново и неожиданно. Да, он должен был сказать ей самое главное:
– Я никого не убивал.
Она понимающе кивнула.
– Я, кажется, понял… я хочу сказать… что это нехорошо. По отношению к другим.
– То, что ты сейчас сказал, очень важно, – торжественно проговорила Элиса.
Он играл ее волосами. А Элиса подумала, что сейчас самое время очутиться в его объятиях – только сделать это надо осторожно, чтобы он думал потом, что сам обнял ее. А что Ульвхедин? Нет, ему не хотелось ломать ей позвоночник. А год назад он так бы и поступил. Но нежным его тоже не назовешь. Элиса пискнула, и он ослабил свою железную хватку.
Ульвхедин спрятал лицо в ее волосах. В том месте, где у него должна была быть душа, что-то вдруг шевельнулось. И Ульвхедин забыл, зачем он пришел сюда. Неужто только для того, чтобы удовлетворить примитивную страсть, он проделал такой долгий путь на юг? Только из-за этого? Или чтобы получить сведения о сокровище Людей Льда?
В голове у несчастного парня все перемешалось, грудь разрывалась от обилия чувств. Да, он ведь еще не все сказал:
– Я не хотел убивать этих стариков. У меня и в мыслях не было такого…
– Все это понимают. Они говорят, что проклятие рода Людей Льда похоже на болезнь.
Ему надо было освободиться от зла внутри себя. Его словно окатило жаром, стало больно… Он вскрикнул от отчаяния.
А ведь у него другая задача! Он снова должен стать жестоким! Он попытался успокоиться, прийти в себя. Звенящим голосом спросил:
– А у тебя точно больше ничего не болит?
И удивился сам себе. Он же хотел сказать что-то другое!
Элиса смотрела на него во все глаза. Господи, как же он изменился! Разве задал бы он такой вопрос год назад!
У него, было, много времени на размышления.
– Нет, после родов у меня ничего не болит. Но ты такой большой, поэтому мне было нелегко…
Он кивнул. Теперь он понимал.
– Знаешь… Элиса…
Он впервые произнес ее имя! Какое необычное звучание! Они сразу стали ближе друг другу!
– Да? Ты что-то хотел сказать?
– Ну, то, что мы можем жить вместе… Нет, не знаю… Я ничего не соображаю… Я хочу тебя.
Они одновременно посмотрели на гостевую кровать. Элиса засмеялась.
– А почему бы и нет? Только осторожно!
Он кивнул. В горле застрял комок. Ему так захотел проявить нежность к этому существу, что доверилось ему! Быть с ней, снова почувствовать ее близость!
С чувством благоговения он стал раздевать ее. Ему так хотелось, чтобы ей было хорошо!
Но ведь и Рим строился не один день! Ульвхедин старался быть нежным и внимательным к этому маленькому существу, что так доверчиво отдалось в его руки. И природа взяла свое! Он познал взаимность! Счастье переполняло его… Он потерял сознание.
Элиса вбежала в салон сама не своя от радости. Отозвала Виллему в сторонку и возбужденно зашептала:
– Фру Виллему, знаете что?
– Нет, а что?
– Мы снова сделали это, – прошептала девушка тихо-тихо, чтобы никто не услышал. – И мне совсем не было больно! Это просто чудесно! О, как здорово!
– Так оно и есть на самом деле, – улыбнулась Виллему. Не осадить ли Элису за бестактность? Нет, не надо. Сегодня особый день. День Элисы. – Он был нежен с тобой?
Девушка смущенно фыркнула:
– Ну, не совсем. Зато он сказал, что ему со мной хорошо! Фру Виллему, знаете, он так изменился!
В дверях стоял Ульвхедин. Гордый и непонятный.
Все застыли в ожидании.
Не обращая на них ни малейшего внимания он прошел к колыбели. Малыш спал. Если б Ульвхедин задумал сделать что-нибудь дурное, на защиту ребенка стали бы все, кто находился в тот момент в салоне.
Отец нежно потрепал спящего мальчика по щеке. Оглянувшись, внимательно осмотрел всех. Взгляд остановился на Виллему. Кошачьи глаза смотрели на нее с каким-то странным и непонятным выражением. Что это было? Сожаление? Грусть? Мечты?
Нет, вряд ли Ульвхедин был способен на это.
Медленно, так, будто каждый шаг давался ему с трудом, он подошел к женщине. Посмотрел ей прямо в глаза, словно меряясь силами. Потом закрыл глаза и тяжело вздохнул. Опустившись перед ней на колени, спрятал лицо в ладони.
– Сделай из меня Тенгеля Доброго! – устало произнес гигант.
Вскрикнув от удивления, Виллему стала около него на колени, отняла руки от лица:
– С удовольствием! Дорогой мой, конечно же! Спасибо тебе!
– А мой сундучок? – спросил Никлас, стоя за спиной Виллему.
Ульвхедин словно очнулся от кошмара:
– Это может подождать. Я взял его с собой, но… Это сейчас неважно.
– Что же важно для тебя сейчас? – тихо спросил Андреас.
Ульвхедин показал глазами сначала на колыбель, потом на Элису:
– Он. И она. И эта проклятая чертова баба, что заставила меня думать! – он показал на Виллему.
Ему хотелось еще что-то сказать. О душе, о чувстве единства с семьей, о своей тоске. Но выразить эти чувства словами было для Ульвхедина слишком сложно.
Виллему то ли плакала, то ли смеялась. И тут они впервые увидели, как Ульвхедин улыбается. Хорошей, чистой улыбкой! Женщина положила руки на плечи и тесно прижалась к нему.
Все в салоне заулыбались, а Элиса заплакала. То были слезы радости. Наконец немногочисленный род верного слуги Клауса соединился с родом Людей Льда.
Да, но каким образом! Тут было над, чем задуматься! Виллему и Доминик решили пока молчать.
Теперь осталось только убедить Габриэллу. Виллему решила серьезно поговорить с матерью.
– Нет. Он может быть сколько угодно добрым, но я не могу его простить, – отвечала та. – Пусть не показывается мне на глаза!
– Мама, он принял Элису как свою жену, и они поселились пока в Линде-аллее. Хотя, конечно, это не лучший вариант. Я работаю с ним каждый день. Он старается изо всех сил. Я учу его добру, общению с другими людьми. А Никлас обучает искусству врачевания…
– Как он может!
– Мы должны доверять Ульвхедину. Без этого никак нельзя, мама. И если понадобиться, то мы все заступимся за него.
– Если понадобится… Это нетрудно предвидеть. За его голову назначена награда.
– Это так. Но никто не знает, что он здесь.
– Слухи распространяются быстро. Что ж, он теперь добр как теленок?
– Кто? Ульвхедин? Вовсе нет. Иногда он мечет громы и молнии. Но он хочет измениться. И это главное. Он просто боготворит сына, добр к Элисе. А это еще важнее! Правда, он иногда бросает работу и уезжает с Элисой посреди дня, но научится и этому.
– Этот зверь, эта тварь убила самое дорогое, что у нас было, – наших мужей! Почему они должны были умереть? Чтобы жила эта тварь? Но ведь это так несправедливо!
– Но вы же сами говорили, отец был смертельно болен. И потом, Ульвхедин вовсе не убивал их!
– Не в прямом смысле слова, конечно. Но какая мне от этого разница! Результат все равно один и тот же. Я не могу… Виллему, пожалуйста, не заставляй меня. Его раскаяние меня ни капельки не трогает. Называй, как хочешь… Реакцией на смерть Калеба, причудой… Нет, не могу! Я так любила их обоих, Калеба и Матиаса! Они были для меня дороже всех на свете…
Тогда Виллему рассказала ей, кто были родители Ульвхедина.
Габриэлла не выходила из своей комнаты два дня. А потом пошла в Линде-аллее. А ведь ноги почти не слушались ее.
Никто не слышал их разговора с Ульвхедином. Но можно было предположить, что она рассказала ему о его происхождении. Она пожелала, чтобы Ульвхедин с Элисой переехали к ней в Элистранд. Было решено, что после смерти Габриэллы усадьба отойдет им.
Андреас еще долго ворчал. Как же! Ведь он потерял такую служанку! Но пришлось смириться. В Линде-аллее начала работать одна из младших сестер Элисы. Пока ей было далеко до сестры, но со временем и она научится.
Больше всего на свете Ульвхедину хотелось вернуться в свою родную долину в Вальдрес. Ведь всех нас тянет в места, где прошло детство! Но воспоминания о детстве приносили парню мало радости. Здесь ему было хорошо, семья была окружена любовью и заботой. И потом, ему совсем не хотелось, чтобы Элиса и сын жили в суровых условиях горной долины.
Теперь о них должен был заботиться он, Ульвхедин. Ответственность за других… Непривычное чувство для одинокого волка.
Габриэлла, Никлас и Андреас долго обсуждали, не стоит ли им обратиться к судье с просьбой о прощении Ульвхедина по причине «врожденного заболевания». Может, ему дадут шанс.
Но пока решили подождать, посмотреть, как будут развиваться события. Хоть судья и был их хорошим другом, им было как-то неловко обременять его такой просьбой. Пока об Ульвхедине решено было никому не говорить. Пройдет немного времени, и люди забудут каким он был страшным и опасным.
Ой, как обманчивы надежды! В любой момент о существовании Ульвхедина могли узнать, и тогда их спокойной жизни придет конец!
Так оно и случилось!
Жизнь Ульвхедина висела на волоске. Он и сам знал об этом.
Думая об этом, он впадал в глубокое отчаяние.
Потерять самое дорогое в жизни – Элису, сына, семью, дом… Нет, он этого не перенесет.
И, тем не менее он знал, что обречен. Скольких человек он лишил жизни, находясь в затмении! Он называл свое состояние затмением, ведь тогда он был словно в тумане, у него не было чувства общности с людьми. Жизнь или смерть… Разницы он не видел. Так разве странно, что за его голову назначили цену?
По крайней мере, не надо было бояться капитана Отчаянного. На очередном задании его задрал медведь. После смерти этого человека все забыли о нем, забыли и его гордое имя. Правда, теперь его солдаты стали зваться Отчаянными. Может быть, их потомки живы и по сей день. Но с гибелью капитана кончился его род.
Виллему и Доминику пора было возвращаться домой, в Швецию. Но перед отъездом им необходимо было довести начатое до конца. Ведь именно они воспитали Ульвхедина из рода Людей Льда! И все это понимали.
Работа не должна была остановиться с их отъездом.
Но о том, что случилось дальше с Ульвхедином, здесь не расскажешь. Дальнейшая история его жизни должна быть обстоятельно описана в другой книге.
Маргит Сандему
Последний из рыцарей
1
– Ну что ты все время сидишь, уставившись в окно с видом обреченной! – крикнул герцог Йохум Ризенштейн своей жене и ушел, громко хлопнув дверью.
Герцогиня Хильдегард вздрогнула и попыталась взять себя в руки, слушая, как в покоях копенгагенского королевского дворца затихают шаги ее мужа. Она знала, что он пошел к своей новой любовнице.
Желающих занять это место было больше чем достаточно. Герцог Йохум, если хотел, мог очаровать кого угодно.
Он был младшим братом правителя крохотного государства Ризенштейн. При датском дворе он исполнял роль посла и пользовался особыми привилегиями. Хильдегард, уроженка Балкан, чувствовала себя неуютно в холодной Дании, где круглый год не утихал ветер.
Но больше всего она страдала от сковавшего ее внутреннего холода. Она не знала датского языка и не могла блистать при дворе ни красотой, ни остроумием… К тому же она понимала, что за ней по пятам следует тень смерти. Придворный доктор не говорил ей об этом, но она читала свой приговор в его глазах. Он честно старался помочь ей и делал все, что было в его силах. Несколько раз он пускал ей кровь, но ей не полегчало – болезнь все равно осталась в крови.
Хильдегард подошла к зеркалу и с отвращением оглядела себя. Как она себя ненавидела! Никогда, даже в ранней юности, она не была красавицей, но теперь при виде собственного отражения ей захотелось плакать.
Что толку с такой внешностью одеваться по последней моде, заказывать платья с глубоким декольте и очаровательными пышными рукавчиками из шелка или тюля? Хильдегард было сорок три года, но она уже утратила интерес к жизни. Сегодня вечером ей нужно было присутствовать на придворном балу, но у нее не было сил ни одеться, как того требовал этикет, ни появиться в многолюдном обществе.
Хильдегард еще раз попробовала зашнуровать корсет своего зеленого платья. Напрасно. Ее раздуло от водянки. Больная кровь… Глаза едва выглядывали из-под набухших век. Ноги отекли, суставы болели. Если она нажимала пальцем на разбухшее запястье, появлялась вмятина, которая долго не пропадала.
Хильдегард стала бесформенной и безобразной. Ни одно платье больше на нее не лезло. Ей хотелось остаться наедине со своими страданиями, заснуть, но она должна была показаться при дворе рядом с Йохумом. Его Величество король Кристиан V будет оскорблен, если кто-то не придет поздравить его с днем рождения. Поэтому ей придется терпеть насмешливые, проницательные взгляды придворных дам и равнодушные взгляды мужчин, в которых одновременно сквозит сострадание и презрение. «Эта герцогиня слишком много ест, – сказал один из них, не зная, что она стоит поблизости. – Жрет как свинья. Надо же ей хоть чем-то ублажать себя, пока ее муж тешится с другими дамами».
А ведь она почти не прикасается к пище!
Дверь открылась, и на пороге показалась дочь герцогини – Марина. Несчастный воробушек! Тринадцать лет. Жидкие растрепанные волосы, которые невозможно, красиво причесать, большие глаза и плотно сжатые в испуге губы.
«Марина, дитя мое, что тебя ждет, когда я умру, – думала герцогиня, наклоняясь, чтобы обнять дочь. – Отец не желает тебя знать – он ждал сына. Как он решит твою судьбу? В его жизни нет для тебя места».
– Что ты сегодня делала? – выпрямляясь, спросила герцогиня.
– Ничего.
Марина выглядела еще более испуганной, чем всегда. Что с ней творится последнее время? Она сама не своя. Неужели она знает? Знает, что скоро останется сиротой?
«Боже, сжалься над моим единственным чадом! Не допусти, чтобы она, как и я, оказалась одна на чужбине! Чтобы отец не отдал ее замуж по расчету, как в свое время поступили со мной!»
Марина тихим голоском попросила разрешения посидеть в покоях матери и притулилась на подоконнике. Хильдегард тем временем вспоминала свои первые встречи с Йохумом и его ухаживания.
Она тогда по уши влюбилась в красивого герцога Йохума Ризенштейна. И он боготворил ее. Он действительно любил ее. Сначала. Это-то и было больнее всего. Может, Хильдегард было бы легче, если б в их браке не было ни капли любви, а только голый расчет. Но наблюдать, как любовь постепенно гасла в глазах Йохума и сменялась ледяным холодом и презрением, было выше ее сил. Ее не утешала мысль, что этот жребий разделили с ней и все его отставные любовницы. Она была его женой, у нее с ним была общая жизнь, и потому ее положение было куда унизительнее.
Одно утешение – теперь ей уже недолго терпеть эту муку.
Но Марина? Она должна думать о Марине! Ради дочери она старается протянуть как можно дольше.
Надевая самое свободное платье, Хильдегард вдруг задумалась. Последняя любовь Йохума длится уже довольно давно. В отличие от его прежних любовниц самовлюбленная фрекен Крююседиге не замужем и, похоже, крепко держит герцога в своих коготках.
«Господи, я похожа на куль, набитый сеном! – думала Хильдегард, глядя в зеркало. – Или на солдатскую палатку! В таком виде нельзя появляться на люди!»
Она решительно позвонила камеристке, хотя та ничуть не уважала Хильдегард и за глаза только презрительно посмеивалась над ней. Камеристку для Хильдегард выбрал сам Йохум. Хорошенькая, сдобная. Небось, его руки уже пошарили у нее под платьем.
У Хильдегард снова началось головокружение. Она быстро легла на кровать и взглянула на дочь.
– Я немного устала. – Ей не хотелось пугать Марину. – Мне надо отдохнуть. Пошарь в верхнем ящике комода, может, найдешь бонбоньерку с шоколадом.
Когда пришла камеристка, Хильдегард объяснила, что случайно задела шнурок колокольчика. Презрительно фыркнув, камеристка ушла, и Хильдегард впала в забытье.
Опять Хильдегард находилась в том месте, которое она мысленно окрестила «адом». Вокруг нее гудели голоса, двор праздновал день рождения Его Величества. О, этот язык, который не в состоянии выучить ни один человек! К счастью, сейчас в моде был французский, а на нем Хильдегард говорила довольно сносно. Но в этот вечер никто не стремился разговаривать с нею.
И это было понятно – сегодня она выглядела еще хуже, чем обычно. Отекшее лицо герцогини, прежде всего, бросалось в глаза, и люди предпочитали обойти ее стороной, а не расспрашивать о здоровье или болтать, о пустяках.
Гости стояли кучками в большом зале, они оживленно беседовали и смеялись. Йохум куда-то исчез, и возле Хильдегард никого не было. Каждый, кто проходил мимо, заметив ее, поспешно сворачивал в сторону, пряча глаза.
Йохум и фрекен Крююседиге в этот вечер вели себя особенно вызывающе. Йохум больше не делал тайны из их отношений. Он склонился над рукой фрекен Крююседиге и поцеловал ее, глядя в глаза своей избраннице. Когда-то он так же целовал руку Хильдегард… Придворные дамы косились в ее сторону и посмеивались.
Одиночество! Огромный бальный зал казался Хильдегард пустыней, несмотря на многолюдство! Марина, единственная отрада Хильдегард в этом мире, так просила, чтобы Хильдегард взяла ее сегодня с собой, у нее были такие испуганные глаза. Но Хильдегард пришлось отказать дочери – детям не место на придворных балах.
Хильдегард чувствовала себя скверно. Может, уйти незаметно к себе? Нет, это оскорбит короля и королеву, а подойти к ним и попросить разрешения удалиться, сославшись на недомогание, Хильдегард не решалась. Она не любила привлекать к себе внимание.
Прежде у нее было другое имя. Но в Ризенштейне никто не мог его выговорить, и ее перекрестили в Хильдегард. Тогда ей нравилось новое имя, ведь его выбрал для нее Йохум, но теперь она предпочла бы зваться прежнем именем, однако даже не смела, заикнуться об этом.
Мимо прошел Йохум.
– Хватит пялиться на меня! – процедил он сквозь зубы. – Это платье тебе узко, вон как жир выпирает! Хоть бы шалью сверху прикрылась!
Он был уже далеко и весело шутил с королевой.
Когда Хильдегард, наконец, осмелилась поднять голову, она встретила взгляд незнакомых глаз, заставивший ее вздрогнуть. За все те годы, что Хильдегард прожила при дворе, она ни у кого не видела такого взгляда, полного сочувствия, понимания и поддержки. Этот взгляд заставил ее забыть, что она всеми покинута и одинока. В зале был человек, который испытывал к ней дружеские чувства, хотя ему и не полагалось с нею разговаривать.
Неизъяснимое тепло наполнило душу Хильдегард, на глаза навернулись слезы удивления и радости. Она не была знакома с тем молодым мужчиной, который так смотрел на нее. Он был одним из телохранителей короля Кристиана. Обычно королевскими телохранителями становились родовитые молодые люди, отличающиеся высоким ростом. Одетые в светло-голубые мундиры с белой портупеей и плащи с алым подбоем, телохранители стояли вдоль стен, обеспечивая безопасность короля на этом празднестве.
Взгляд, так поразивший Хильдегард, принадлежал красивому телохранителю лет тридцати, у него были темные волосы и печальные глаза. Его облик отличался утонченностью, хотя телосложение отнюдь не было хрупким. Хильдегард сразу почувствовала расположение к этому человеку. Раньше она никогда даже не смотрела в сторону телохранителей – герцогине это не полагалось.
Но сейчас человек в голубом мундире был для нее словно оазис в пустыне для измученных жаждой путников.
Один-единственный быстрый взгляд. Но Хильдегард уже знала – он здесь. И этого было достаточно. Она снова почувствовала себя сильной.
Лежа в постели, Марина с бьющимся сердцем прислушивалась к каждому звуку. Из-за стены доносилось слабое похрапывание ее камеристки.
Если бы она могла запереть изнутри дверь своей спальни! Но это не разрешалось, у нее не было ключа, да и камеристка, старая и тугая на ухо, должна была иметь возможность в любую минуту проведать Марину.
Проведать Марину? Ни разу за те два года, что она служила Марининой камеристкой, она не прервала свой сон, чтобы проверить, спокойно ли спит девочка. Сама же Марина с некоторых пор не решалась заходить к камеристке. Вначале она не догадывалась, что за запах стоит каждый вечер в комнате у старухи. Но, став старше, поняла, что камеристка каждый вечер напивается, а потом всю ночь спит хмельным, беспробудным сном.
Марина высунула голову из-под одеяла, чтобы глотнуть свежего воздуха. Сегодня во дворце бал. На него приглашены все придворные. Значит, хотя бы сегодня она может спокойно заснуть?
Дай Бог, чтобы сегодня никто не подкрался к ее двери! Господи, помоги мне! Не допусти, чтобы это случилось еще раз!
Вот уже две недели Марина каждую ночь слышала эти шаги. Тихонько открывалась дверь. Шаги приближались к ее кровати.
Первый раз она села и с удивлением спросила:
– Мама? Это ты?
– Тс-с! – прошептал мужской голос. – Это я. Дядя Поуль.
Дядя Поуль? Старый, жирный граф Рюккельберг! Что ему тут понадобилось? У графа был отвратительный парик, и все его подбородки противно дрожали, когда он поворачивал голову. Недобрые навыкате глаза внимательно наблюдали за ней, толстые пальцы всегда ложились ей на колени.
– Смотри, Марина, что я принес тебе! Конфеты, приготовленные для самого короля!
Вообще-то он был не такой уж и старый, этот граф, не старше ее отца, но выглядел по сравнению с ним просто стариком. Марина взяла конфеты и поблагодарила, а он все не уходил. Присев на край кровати, он говорил, какая она хорошенькая, как ему хотелось бы иметь куколку, похожую на нее, он бы играл и забавлялся с нею, ведь он так одинок. При этом он гладил Марину по волосам, по щеке, и ей это не нравилось. Наконец он ушел. Но на другой вечер пришел опять и опять принес конфеты. Он просил, чтобы она никому не говорила о его приходах – ведь он покидал свой пост, и если кто-нибудь узнает об этом, его посадят в тюрьму. Ведь она не хочет, чтобы его посадили в тюрьму? Он просунул руку к ней под одеяло, погладил ее плечи и сказал, что у нее нежная, шелковистая кожа.
В другой раз он положил руку ей на грудь и заметил, что она уже совсем взрослая девочка, при этом он как-то странно пыхтел. Хотя Марину и учили слушаться взрослых и не перечить им, она осмелилась попросить графа так не делать, потому что ей страшно.
Вскоре он ушел.
На следующий день Марина не хотела ложиться спать и просила разрешения остаться с матерью, но когда пришел отец, Марину отправили в ее спальню. Она долго бродила по коридорам дворца, пока камеристка не хватилась ее. Случайно Марина столкнулась с графом, она хотела спрятаться, но он уже увидел ее. Он уговорил ее пойти с ним в оружейную палату, обещая показать что-то интересное. Марине не хотелось идти с ним – нет, но ее воспитали в строгих правилах: нельзя спорить со взрослыми, надо быть доброй и послушной девочкой. Она и была такой: ей, робкой и пугливой, и в голову не приходило, что можно кого-то ослушаться. Вот и теперь она покорно последовала за графом в темную оружейную палату.
Нет, лучше не думать о том, что там случилось! Лучше думать о матери, которая сейчас, наверное, весело танцует на придворном балу.
Правда, в глубине души Марина не верила, что Хильдегард может танцевать.
Бедная мама так больна! А отец груб с ней, вечно бранит ее и называет жирной свиньей. Когда-то мама была красивая! Самая красивая! Но потом ее лицо изменилось до неузнаваемости. Марина слышала недавно, как отец кричал матери:
– Разве ты не слышала, как доктор сказал, что тебе уже ничего не поможет? Зачем питать беспочвенные надежды? Уж лучше самой ускорить конец, тогда и я еще успею получить немного радости от жизни. Лотти не станет ждать бесконечно!
Лотти – это была фрекен Крююседиге, которая целыми днями только и делала, что вертелась перед зеркалом. Мать что-то тихо ответила отцу, произнеся несколько раз имя Марины.
– Это не твое дело, я сам позабочусь о ней, – сказал отец. Марине послышалась в его словах скрытая угроза, она вся сжалась, чтобы родители не заметили ее присутствия.
– Неужели ты не понимаешь, что надо мной смеется уже весь двор? – кричал отец матери. – Жена разъелась, как свинья, и чуть что падает в обморок!
Мать заплакала, хотя и пыталась скрыть свои слезы, это Марина хорошо помнила. Однако отец все равно заметил, что она плачет, и рассердился еще больше.
Бедная мама! Марина надеялась, что ей хотя бы сейчас, на балу, весело.
Хильдегард удалось отойти в угол, где ее было почти не видно. Она прислонилась спиной к стене, чтобы ее необъятная талия никому не бросалась в глаза. Самое свободное платье ей тоже было узко и при каждом движении грозило лопнуть по швам. Йохум стоял в другом конце зала окруженный восхищенными дамами. Среди них была и Лотти Крююседиге. Хильдегард мучил стыд, в отчаянии она закрыла глаза.
– Я вижу, вы задумались о чем-то, сударыня? – обратились к ней по-французски.
Она открыла глаза и немедленно присела в глубоком реверансе. Перед ней стояла королева. Очаровательная, приветливая королева Шарлотта Амалия.
– Давайте присядем на диван! – пригласила королева Хильдегард.
Хильдегард с благодарностью последовала за ней. Она знала, что королева не станет говорить ни о ее болезни, ни о ветрености Йохума. В этом смысле они были подругами по несчастью. Хотя король Кристиан исправно исполнял свой супружеский долг и у них с королевой было семеро детей, он имел еще пятерых детей от своей давней любовницы Софии Амалии Мот. Как и Хильдегард Йохуму, королева никогда не устраивала королю сцен. Герцог и король полагались на лояльность своих жен и потому могли не опасаться скандалов.
Хильдегард была счастлива, что кто-то проявил внимание по отношению к ней. Она уже не чувствовала себя прикованной к позорному столбу.
– Как поживает Марина? – поинтересовалась королева, когда они сели.
