Текст книги "Тавриз туманный"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 74 страниц)

Самед-хан все еще не покидал своего места. Он сидел, глубоко задумавшись. Ему было о чем думать: об услугах, оказанных им царскому правительству, о виселицах, о мрачных застенках, где пытали революционеров, о несправедливости царя, не сумевшего оценить его многочисленные заслуги...

– Позвать медика! – крикнул он, оглядываясь вокруг мучимый сомнениями и страхом.

Я и Али-Кара с обеих сторон подхватили этого палача, дотащили до постели его дрожащее, дряхлое, омерзительное тело.

– Простите за беспокойство! – сказал он, разрешая мне тем самым удалиться.

СНОВА ПРОКЛАМАЦИИ

Выпущенные нами новые прокламации и наше письмо совершенно потрясли Гаджи-Самед-хана, окончательно сломили его силы.

В день появления прокламаций Гаджи-Самед-хан призвал меня к себе. В последнее время он делился своими горестями со мной и сообщал свои затаенные мысли.

Когда я вошел к нему, он вынул холщовый мешочек и положил его передо мной.

– Я стою между двух огней, – сказал он. – И не знаю чему верить. По словам консула, тут не обошлось без участия англичан. Это вполне вероятная вещь. Возможно, англичане стремятся рассорить меня с консулом. С другой стороны, из Тегерана поступают настойчивые требования начать выборы, и господин консул говорит, что надо подчиниться этому. Если здесь распоряжается тегеранское правительство, то к чему тут я и к чему царское правительство? Если управляю я и царский консул, то при чем тут Тегеран, что ему надо? Я верю консулу, потому что в мешке с прокламациями найдена бумага, написанная по-английски.

Сказав это, Самед-хан достал из мешка вырванный из блокнота листок. Взглянув на него, я сказал, что это листок из блокнота секретаря английского консульства.

Это нами было сделано нарочно. Вырезав этот листок из письма, адресованного в русское консульство, мы вложили его в мешок с прокламациями. Когда Гасан-ага подбросил мешок на базаре, базарный старшина подобрал его и доставил Гаджи-Самед-хану. Таким образом, подозрение пало на англичан.

После этого Гаджи-Самед-хан, достав из мешка одну прокламацию, протянул мне.

– Прочтите! – сказал он.

"Азербайджанцы!

Началась подготовка к выборам в меджлис! Он должен быть открыт до начала торжеств по случаю коронации шаха. Однако Гаджи-Самед-хан, поддерживающий царские интриги, стремится не допустить выборов в Тавризе. Русский же посол в Тегеране советует выборы тавризских представителей произвести в Тегеране. Гаджи-Самед-хан мечтает об отделении Азербайджана и о том, чтобы лично управлять этой страной под покровительством России.

Азербайджанцы!

Гаджи-Самед-хану не удалось достигнуть своей цели. По приказанию министра иностранных дел России выборы должны произойти в Тавризе. По настоянию англичан русское правительство заставит Гаджи-Самед-хана приступить к выборам!

Народные массы должны стараться, чтобы выборы дали положительные результаты.

Иранские крестьяне, иранские кустари, иранская демократия! Не отдавайте ваших голосов врагам родины. Отдайте ваши голоса революционерам-конституционалистам. Не верьте ставленникам Гаджи-Самед-хана, людям, находящимся под покровительством царя. Они доживают свои последние дни.

Иранский революционный комитет".

– Здесь не обошлось без иностранной руки! – сказал я, прочитав прокламацию. – По-моему, вы должны последовать советам господина генерального консула. На его слова можно положиться. Во всяком случае не подлежит сомнению, что правительство императора вас ценит. Вашему превосходительству не к чему нервничать. В петербургских дворцовых кругах создалось нежелательное впечатление о вашей деятельности, но, если русское правительство и договорится с тегеранским правительством, все же оно никогда не пойдет на уступки. Ваше превосходительство должны воспользоваться личным расположением к вам императора. Необходимо ликвидировать причины, тормозящие внедрение у нас русской культуры. Вашему превосходительству известно, что и транспорт, и торговля, и просвещение, и земледелие нуждаются в упорядочении!

Это все я сказал для того, чтобы узнать намерения Гаджи-Самед-хана о будущих судьбах страны.

– Правильно, сын мой! Правильно! Твои взгляды – взгляды культурного европейца! – воскликнул он. – Но, сударь, наш темный, невежественный народ не дает нам возможности работать, все наши дела стоят. Вы думаете, что я бездействую? Вот уже сколько времени, как я стремлюсь наладить судоходство на Урмийском озере. Вы изволили коснуться вопросов транспорта и торговли. Разве наладить судоходство на Урмийском озере не значит отчасти упорядочить транспорт? Однако русские не желают слушаться меня. Они не внимают моим словам. Они боятся англичан. Тегеран не может заставить нас оставить концессию на судоходство за Сулейман-Мирзой. Однако русское правительство не соглашается со мной и, задобрив крупной взяткой премьер-министра, хочет добиться разрешения этого вопроса в Тегеране.

Я создал в Маку управление, содействовал организации консульств в Савуджбулаге, Урмии и Маку, много поработал, чтобы водворить там мир и тишину, обеспечил охрану торговых путей. Но, к сожалению, правительство императора не понимает меня и не думает о том, в каком положении я нахожусь.

Гаджи-Самед-хан долго еще говорил о концессиях, которые намереваются предоставить царской России, пытаясь представить это как "реформу". В то же время он не мог скрыть своего недовольства русскими, которые якобы его не могли оценить. Гаджи-Самед-хан чувствовал, что приближается конец его владычества.

Пока мы были увлечены разговором, телефонист доложил, что Сардар-Рашид просит разрешения явиться к Гаджи-Самед-хану.

– Передай ему от меня привет, – внезапно изменившись в лице, сердито сказал он. – Скажи, что его превосходительство чувствует себя плохо и не сумеет сегодня принять его!

В два часа, когда я поднялся, он хотел оставить меня обедать.

– Прошу простить, – извинился я, – сегодня Нина-ханум чувствует себя не совсем хорошо, и я должен вызвать врача.

– Передайте ей мои наилучшие пожелания, – сказал он. – Память о вашей дружбе навсегда останется в моем сердце. Будьте добры зайти завтра вечером. Мне хотелось бы обсудить с вами кое-какие вопросы.

ПИСЬМА КОНСУЛУ И В ПЕТЕРБУРГ

По приглашению Гаджи-Самед-хана, я ровно в десять часов отправился в парк Низамуддовле.

Несмотря на удушающий июльский зной губернатор забился в небольшую комнату. Войдя к нему, я вспомнил все прочитанное о Султане Абдул Гамиде.

Окна и двери были наглухо закрыты. На окнах были прочные ставни. На столе разложены револьверы, в углах стояли винтовки.

В такого рода железной клетке я застал тавризского генерал-губернатора. Он крепко пожал мне руку и указал на место рядом с собой.

– Сударь, вы свободно пишете на русском языке? – задал он мне вопрос.

– Совершенно.

– Мне надо написать два письма: одно господину генеральному консулу, второе – в Петербург, в министерство иностранных дел. Я составил текст обеих писем на фарсидском языке.

– Великолепно, а я переведу их на русский.

Гаджи-Самед-хан взял письма.

– Теперь я прочту их вам, – сказал он, – а вы переведете! Вы должны приложить все старание. Пусть не говорят, что иранцы не умеют писать письма.

– Я переведу так, как вам того хочется. Я умею читать и по-фарсидски.

Сначала я приступил к переводу письма Самед-хана к генеральному консулу в Тавризе.

"От губернатора Гаджи Шуджауддовле генеральному консулу Тавриза господину Орлову.

Если правительству его величества угодно мое участие в выборах в иранский меджлис, я могу участвовать в них только как обыкновенный гражданин. Едва распространится весть о моем участии в них в качестве официального лица, как могут вспыхнуть беспорядки не только в Карадаге, Ардебиле и Савуджбулаге, но и в самом Тавризе.

В результате долгих и упорных трудов мне удалось, не прибегая к мерам наказания, водворить в крае мир и тишину. И потому, чтоб не допустить кровопролитий, прошу дать мне отпуск (или принять отставку), назначив на мое место кого-нибудь из числа тавризцев или из Тегерана".

Я окончил перевод. Вернув Самед-хану фарсидский текст его собственного письма, я прочел и перевел ему написанное мной. Письмо ему очень понравилось. Затем он протянул мне письмо, адресованное в Петербург в министерство иностранных дел.

"Генерал-губернатор Тавриза Шуджауддовле в Петербург – министру иностранных дел*.

______________ * Сокращено.

Без сомнения как императору, так и совету министров моя деятельность достаточно известна. Года два-три тому назад, когда весь Иран был охвачен смутой, я оставался на месте, не примыкая ни к одной из партий. Я надеялся, что когда-нибудь иранское правительство станет господином положения. Я надеялся, что когда-нибудь народ, вырвавшись из когтей революции, сумеет зажить мирной жизнью. Увы, к сожалению, положение Ирана с каждым днем ухудшалось.

Страна окончательно лишилась мира и спокойствия. В эту пору я по приказу правительства, собрав свои силы, стоял в Сэрдрудде. Оттуда я следил за ходом революции. После вступления в Тавриз русских войск порядок частично был водворен. Начали проявляться кое-какие признаки общего умиротворения. Тогда и я, по требованию правительства, принялся повсюду преследовать революционеров.

Однако вскоре снова начались грабежи и погромы, вспыхнули бунты, народ снова был лишен покоя. В частности, Тавризская провинция превратилась в очаг революции, и я вынужден был прийти к решению уничтожить тавризских революционеров. Я стал в двух верстах от Тавриза. Смута эта улеглась только после того, как русские войска вынуждены были прибегнуть к силе. В результате решительных мероприятий и суровых наказаний был водворен порядок

Наступил мир, и тогда я с разрешения правительства императора стал во главе управления провинцией и до сего дня остаюсь на этом посту.

Однако в связи с наступлением в стране новой политической обстановки создались и некоторые затруднения в деле управления Азербайджаном.

1. Благодаря отсутствию в основных вопросах единой точки зрения между учрежденными в городах консульствами и игнорированию меня со стороны вновь назначенных консулов и тавризского генерального консула, в стране начинают возникать новые беспорядки

2. Уклонение бельгийцев от оказания нам помощи, равнодушие, проявляемое ими к финансовому состоянию Ирана, старания некоторых интриганов рассорить меня с консулом, содержание раздутых штатов (работа, которую можно выполнить за 50 тысяч, обходится в 300 тысяч туманов), удары, наносимые бюджету страны, все это причиняет огромный ущерб и мешает упорядочению дел.

Местные консулы не желают признавать ни генерального консула, ни меня, хотя бы как губернатора Азербайджана, и не считают себя ответственными предо мной. В то же время они притесняют народ.

Принимая во внимание все вышеизложенное, я прошу вместе бельгийских финансовых советников назначить русских. С помощью нескольких русских и нескольких знающих дело местных чиновников необходимо и можно провести в жизнь пошлинные и налоговые мероприятия.

3. Как я уже докладывал председателю совета министров его величества по поводу военных организаций, повторяю и теперь. Необходимо:

а) в трех пунктах создать казачьи бригады;

б) из местного населения организовать кавалерию и пехоту и поручить их русским инструкторам.

4. Если бы было разрешено, я приехал бы в Петербург и имел бы честь сделать особый доклад. Если же этого нельзя сейчас сделать, я прошу разрешить мне долгосрочный отпуск для поездки на курорт с тем, чтобы по возвращении мне было разрешено прибыть в Петербург на доклад.

Гаджи Шуджауддовле Самед-хан".

Гаджи-Самед-хан одобрил оба перевода.

– Не следует ли напечатать их на машинке? – обратился он ко мне.

– Да, следует. Я передам их Нине, и она в тайне от консула напечатает и принесет их вам.

– Вот это дело. Честь и хвала вам!

РУССКО-АНГЛИЙСКИЙ КОНФЛИКТ

Мировая война, приближаясь, схватила империалистов за горло. Австро-сербские переговоры не привели ни к каким результатам, а Германия и Россия, пользуясь этим, усиленно готовились к войне. Создавался тройственный союз Англии, Франции и России. Однако противоречия между Россией и Англией по поводу Ирана все еще не были разрешены.

Министр иностранных дел Сазонов, не взирая на то, что Россия стояла перед угрозой серьезной войны, не дал сколько-нибудь удовлетворительного ответа на требования, поставленные в ноте иранского правительства.

Ответная нота России от 8 июля за номером 1361 гласила:

"При обложении иранским правительством налогами русско-подданных или находящихся под покровительством России иранцев, необходимо участие представителя консульства. Собранные же с них залоги должны полностью поступать в русский банк, ибо русские консулы обязаны проследить, как и на что они тратятся".

Затем в этой же ноте Сазонов, касаясь вопроса о Шуджауддовле, пишет:

"В вопросе о выборах в меджлис Гаджи Шуджауддовле не подчиняется нам. Ссылаясь на расстроенное здоровье, он не хочет даже оставаться во главе управления Тавризом. Вот почему мы можем согласиться на приход к власти наследника, однако при следующих условиях:

Его высочество наследник не должен допускать к управлению делами своих приближенных.

Принц Ферманферман, известный своей положительной деятельностью в Кирманшахе, должен быть назначен в главные управители.

Помимо этого, и Рашидульмульк должен быть назначен на определенную должность в органы министерства внутренних дел".

Считая это уступкой иранскому правительству, Сазонов, как всегда, требовал предоставления некоторых концессий:

1. судоходство на Урмийском озере;

2. иранскую часть Мугани;

3. концессии на оросительные работы в Исфагане. Потребовав предоставления этих концессий, Сазонов отвечает и на самый серьезный вопрос, поднятый в иранской ноте:

"Мы отвечаем на возражения иранского правительства против приобретения русскими подданными поместий в Иране.

Стремление иранского правительства неправильно истолковать пятый пункт Туркманчайского договора – неприемлемо"*.

______________ * По заключенному 22 февраля 1828 года между Россией и Ираном Туркманчайскому договору русским подданным предоставлялись в Иране права лишь на приобретение домов. Царские же подданные, пользуясь этим, скупали в Иране деревни и огромные поместья, расширяя их, создавали большие колонии.

Наконец, переходя к требованиям иранского правительства о ликвидации казачьей бригады и выводе из пределов Ирана русских войсковых частей, Сазонов пишет:

"Пока что мы находим это невозможным. Русские войска могут быть выведены из Ирана только после того, как по всему Азербайджану и Северному Ирану будут организованы казачьи отряды. А эта возможно лишь при отказе от имеющего место в Иране формирования жандармерии с шведскими офицерами в качестве инструкторов".

Свой ответ на ноту Ирана Сазонов заканчивал завуалированными угрозами и не пожелал удовлетворить ни одного из требований иранского правительства. Несмотря на протесты иранского правительства и критику англичан, он не отказывается от намерения оставить Шуджауддовле во главе управления Тавризом.

В отдельном письме русскому послу в Тегеране, резко критикуя политику иранского кабинета, обращающегося по некоторым вопросам к посредству английского посла, Сазонов пишет:

"Сообщите от имени правительства Его Величества тегеранскому кабинету:

В вопросах, непосредственно касающихся России и Ирана, обращение к посредничеству третьей державы неуместно. Иранское правительство неоднократно имело случай убедиться, что русское правительство не может согласиться на постороннее вмешательство. Подобные вмешательства могут затруднить дружеское разрешение конфликта, возникшего между двумя государствами".

10 июля, наряду с нотой, врученной Ирану, Сазонов пишет английскому послу в Петербурге. Перечисляя траты, понесенные Россией в Северном Иране, и убытки, причиненные русским интересам, и переходя к вопросу об Азербайджане, он пишет:

"Интерес России к Азербайджану – естествен, ибо он граничит с Кавказом. Правительство императора не могло отнестись равнодушно к революционным вспышкам и беспорядкам, имеющим место в стране.

Во главе Азербайджана находится Шуджауддовле, хорошо знающий местные условия, пользующийся среди местного населения большой популярностью и считающийся весьма дельным.

Однако Тегеранское правительство не желает замечать его преданности и обвиняет в намерении вернуть на престол бывшего шаха; эти утверждения тегеранского правительства полностью опровергаются – Шуджауддовле верен правительству".

В другом письме от того же 10 июля английскому послу в Петербурге по поводу нефти, обнаруженной в нейтральной зоне и отданной по концессионному договору англоиранской нефтяной компании, Сазонов пишет:

"Вам известно, что русская печать с чрезвычайным напряжением следит за разрешением этого вопроса. Было бы весьма желательно получить от Вас ответ, могущий успокоить общественное мнение.

Не может быть сомнений, что компания получила вышеуказанную концессию до заключения договора 1907 года. Однако тот факт, что предприятие это перешло в руки Англии совершенно меняет дело.

Было бы желательно, чтобы Англия во имя дружбы отказалась от эксплуатации расположенных в нейтральной зоне источников, ибо, хотя они и находятся в нейтральной зоне, но граничат с частью Ирана, находящегося в сфере нашего влияния".

Все эти документы мне показала мисс Ганна, которая в процессе беседы пыталась перевести разговор на русско-германские взаимоотношения. Я прервал ее.

– Известна ли позиция Америки в будущей войне? – спросил я.

– Да, Америка сохранит нейтралитет. Это известно каждому!

– Ошибаешься, – возразил я. – Америка с нетерпением ждет европейской войны. Она не примирится с победой своих соперниц Англии или Германии и в войну ввяжется, когда вся Европа будет ослаблена и готова будет вдеть свою голову в ее экономическую петлю. Она вступит в войну с целью раздавить страну-победительницу.

Будь осторожна. Думаю, что предложение о выступлении Америки, в конечном итоге, против Германии, сильнее остальных. Ты работаешь в американском консульстве и занимаешь ответственную должность. Никогда не подчеркивай своих симпатий к Германии. Тогда и я буду признателен тебе. В противном случае, если с тобой произойдет несчастье, защитить тебя будет очень трудно. Кроме того и положение в Анатолии весьма сложно и запутанно. Здесь налицо угроза не только русско-турецких, но и курдо-армянских и турецко-армянских столкновений. Я боюсь, что ты можешь погибнуть.

Мисс Ганна сжала губы и сдвинула брови.

– Все это совершенно верно! – сказала она после долгого раздумья. Однако Германия выше и сильнее всех государств. Я же немка. Разве могу я не быть сторонницей Германии?

Девушка раскрыла свое подлинное лицо. Работая в интересах страны, готовящей огромную катастрофу, она не считалась с тем, какую опасную обязанность взяла на себя.

– Разве ты не дала мне слово стать революционеркой? Разве ты не поклялась мне работать в интересах угнетенных? Разве не поклялась, преклонив колени у могилы жертв революции, оплакивать их, как родная сестра?

Она ответила лаконично:

– Да, поклялась!

– Где же твои клятвы? Неужели ты собираешься осуществлять их в качестве Германской шпионки?

– Будем говорить откровенно! В настоящее время ты работаешь против правительства России и Англии. Если ты даже ни устно и ни письменно не проявляешь этого, я вижу тебя насквозь и понимаю, что ты иранский революционер. И это прекрасно, так как ты работаешь против России и Англии. Почему же точно такая же работа немецкой девушки должна называться шпионажем? Можешь ли ты в целом мире указать человека, который не любит свою нацию, не стремится к ее славе и чести? Отвечай же, милый друг! Думаю, что подобные разговоры не имеют никакого отношения к нашей любви и дружбе.

Теперь я действительно чувствовал, что имею дело с весьма деятельной, ловкой и смелой шпионкой. Несколько лет подряд мне приходилось возиться с этой германской шпионкой, спасать ее от опасностей, тогда как я должен был стараться погубить ее и как шпионку заставить исчезнуть с тавризского горизонта. Однако я вспомнил и то, что мы достаточно использовали ее в своих интересах. Теперь я окончательно убедился в том, что, сообщая нам тайны американского консульства и причиняя при содействии Мешади-Кязим-аги огромные убытки американским торговым фирмам, девушка руководствовалась не любовью, а долгом, ибо эта немка ненавидела американцев.

– Не найдется ни одного человека, который бы не заботился о своей нации, – ответил я, заглядывая в ее полные ума и лукавства глаза. – К этим твоим словам я могу полностью присоединиться. Но я глубоко ненавижу тех, кто хочет добиться возвышения своего народа за счет гибели других наций.

Мои слова словно пронзили девушку. Она вздрогнула. Стакан в ее руке задрожал и несколько капель чаю пролилось на белоснежную скатерть.

– Разве ты не тюрок и в то же время не иранец? – спросила она меня.

– Да, это так!

– Разве Турция и иранские народности не принадлежат к числу угнетенных народов?

– Да, принадлежат.

– Раз так, почему не бороться за их освобождение? Разве война германцев против русских и англичан не преследует тех же целей?

– Нет. Это не так. С победой Германии эти нации не освободятся. Они только вырвутся из лап одного завоевателя, чтобы попасть в лапы другого и будут растоптаны еще больше. Азербайджанцы и иранские народности в этой войне не должны сближаться ни с одной державой, а должны ненавидеть всех их и вести беспощадную войну с милитаризмом!

Девушка откинула спустившиеся на лоб волосы.

– Я сижу лицом к лицу с человеком, преследующим людей, стремящимся уничтожить культуру и разрушить мир. Говорить о том, как я люблю тебя, излишне. Моя любовь умрет со мной. И если нет других препятствий для нашей близости, – значит разница во взглядах явилась причиной нашего разрыва. Повторяю: твои идеи – это большевистские идеи. Править миром этими идеями нельзя!

Я видел, что излишне продолжать спор на эту тему, ибо стараться переубедить германского агента было глупо.

– Скажи, могу ли я рассчитывать на твою защиту? – спросила она, когда, поднявшись, я стал прощаться.

– Я могу защитить не избранный тобою путь, а тебя лично! – ответил я и вышел.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ МИСС ГАННЫ В ТАВРИЗЕ

Несмотря на то, что русский посол в Константинополе Гире телеграммой за номером 621 от 22 июля сообщал о том, что Турция дала заверения соблюдать нейтралитет, Россия не приостанавливала подготовительных работ и двигала свои войска на турецкую границу, и на Кавказе, и в Иране организовывались армянские добровольческие отряды.

Спустя несколько часов после совещания, созванного царским консулом Орловым, весь Тавриз узнал о вынесенном на нем постановлении.

В выпушенных прокламациях мы изобличали мероприятия Гаджи-Самед-хана и Сардар-Рашида, направленные к нарушению Ираном нейтралитета.

ПРОКЛАМАЦИЯ

"Азербайджанцы! Мировая война началась. Людей, подобно стаду баранов, отправляют на западный и восточный фронты.

Ввиду безрезультатности русско-турецких переговоров в ближайшие дни ваша несчастная родина обратится в арену войны. По настоянию царского консула Гаджи-Самед-хан и Сардар-Рашид стремятся втянуть азербайджанский народ в кровавую битву.

Посмотрите, какие телеграммы отправляет царский консул русскому послу в Тегеране и наместнику на Кавказе Воронцову-Дашкову. Внимательно прочтите эту телеграмму.

Не допускайте, чтобы в свои завоевательные войны, в эти кровавые схватки они втянули ваших детей.

"Рускому послу в Тегеране. Телеграмма номер 549, 19 июля 1914 года.

Копия Тифлис.

Шуджауддовле и Сардар-Рашид просят меня уверить вас, что они готовы отдать жизнь на служение Его Величеству. Я думаю, что ввиду ухудшения наших взаимоотношений с Турцией, смешать его с поста генерал-губернатора Азербайджана не следует.

Шудшауддовле берет на себя удовлетворить транспортные и продовольственные нужды русских войсковых частей в Азербайджане, а также и тех, которые должны прибыть.

В случае возникновения войны с Турцией Сардар-Рашид станет во главе двадцатитысячной курдской армии. Шуджауддовле же станет во главе северной армии и, объединив кабиллы Сэраба, Карадага и Халхала, двинется на Турцию".

Иранский революционный комитет".

Наши прокламации всколыхнули весь город: в лавках, на базарах все только о них и говорили.

На базарах и рынках арестовывали сторонников Турции и Германии и ссылали. Не только быть германофилом, но и произнести слово "Германия" было невозможно – это вызывало арест, избиение и ссылку.

И сегодня, заметив на улице огромный людской поток я заинтересовался. Были слышны крики: "Поймали сторонника Германии".

Перед пекарней собралась огромная толпа. Все, вытянув шеи, старались рассмотреть пойманного "сторонника Германии".

Наконец, оттуда выволокли совершенно нагого человека и бросили на улицу. На мой вопрос: "Кто это?" стоящий рядом полицейский ответил:

– Отец его известный в Тавризе лоти*, сын Гаджи-Аллахара. А тот, которого вы видите, сумасшедший, кретин. Его называют Аллахяр-хан. Зимой и летом он спит в этой самой хлебопекарне.

______________ * Человек, ведущий разгульный образ жизни, плут.

– Все это хорошо, но раз этот человек сумасшедший и к тому же нищий, чего же от него хотят? – удивленно спросил я полицейского.

– Как, то есть, "чего от него хотят?" – неодобрительно глядя на меня, переспросил полицейский. – Разве вы не видите, что он сторонник Германии?

Я замолчал и отошел в сторону. При создавшейся в Тавризе обстановке, каждого легко можно было погубить, заподозрив его в симпатиях к Германии.

Не успел я пройти несколько шагов, как нагого "сторонника Германии" и впустившего его переночевать Исмаилгару потащили к Гаджи-Самед-хану.

Мне удалось собрать сведения о его "германофильской деятельности".

Аллахяр-хан попросил денег у начальника охраны Гаджи-Самед-хана. И когда тот, рассердясь, закричал "Ты человек одинокий, на что тебе деньги?" Почему-то сумасшедшему Аллахяру пришло на ум сказать:

"Я куплю себе германский замок и замкну себе рот, чтобы больше не обращаться к таким мерзавцам, как ты!" И за эти-то слова известного в Тавризе кретина, как ярого германофила, повели в парк Низамуддовле.

В первых же боях русских с турками выставленная Гаджи-Самед-ханом армия была разбита наголову. После ареста и отправки на Кавказ консулов Турции и Германии, политическое положение Тавриза совершенно изменилось. Со дня на день ожидался захват Тавриза турками.

Городу угрожала огромная опасность, потому что наступающие на Тавриз турецкие войска были из нерегулярных курдских частей. Европейцы, русские подданные, а также лица, находившиеся под покровительством России, поспешно покидали город. Многие сотрудники консульства эвакуировались из Тавриза.

В Тавризе остался только сам консул и его переводчики. Семья консула отправилась в Россию.

Консул, вызвав меня и Нину, посоветовал нам выехать из города. Он считал пребывание Нины в Тавризе небезопасным.

Я сам был сторонником временного выезда Нины, так как судьба Тавриза была неопределенна. Однако Нина не хотела оставлять меня в Тавризе одного. Вот почему я решил перевезти ее к себе.

Сегодня Гасан-ага и Тутунчи-оглы были заняты упаковкой ее вещей. Мы держали в тайне ее переезд. Домохозяину, соседям и знакомым мы сказали, что она покидает Тавриз.

Вечером, в восемь часов, в то время как я перевязывал последние тюки, Нина вернулась из консульства. Все уже было уложено. Многие из вещей были уже отосланы ко мне на дом.

– Это все? – спросила Нина, оглядев вещи.

– Нет, многое уже отправлено.

– Куда?

– В Джульфу!

– Почему в Джульфу?

– А разве ты не намеревалась поехать в Россию?

– Нет! Разве я не говорила тебе? И сейчас только я категорически заявила консулу, что не хочу покидать Тавриз. Ну что ж, – на минуту задумавшись добавила она. – Если хочешь, я уеду, но...

Я прекрасно знал, что она хотела сказать. И не желая мучить ее дольше, сказал:

– Нина, ты без меня не уедешь, вот почему я отправил твои вещи на нашу вторую квартиру!

– Кажется, у нас начинается новая жизнь, – обрадовано сказала она и, взяв меня под руку, повела в следующую комнату. Там, достав из ридикюля письмо, она протянула его мне.

"Уважаемый полковник фон-Пахен! Надеюсь, что это будет моим последним письмом к вам. Надеюсь, скоро мы сумеем увидеться с вами и переговорить обо всем лично.

Русские и русские подданные бегут, вывозят находящиеся в Тавризе ценности. Вот почему вы должны ускорить вступление в город. Русские не располагают в Тавризе крупными силами, могущими представить угрозу. Если не считать деморализованных сил Гаджи-Самед-хана, русские вооруженные силы не превысят одного полка Местные революционеры путем распространения прокламаций призывают народ к соблюдению нейтралитета и к борьбе против войны. Вместе с письмом посылаю и одну из расклеенных по городу прокламаций

Мы приняли все меры к устройству турецким войскам торжественной встречи.

В американском консульстве получены сведения о выступлении из Тифлиса и Александрополя свежих сил для защиты Тавриза против турок. Сотрудник американского консульства Фриксон продает русским и англичанам получаемые консульством секретные сведения и документы. Основываясь на присланных мной доказательствах, вы можете через германское посольство в Тегеране сообщить об этом американскому послу и добиться привлечения к ответственности здешних работников".

Я прочел письмо и положил в карман.

– Кто б это мог быть германским шпионом в американском консульстве? спросил я.

– Это одна немка.

– Она арестована?

– Нет!

– Почему?

– Дали знать в Тегеран, и после согласования вопроса с американским послом девушка будет арестована.

– Как обнаружили это письмо?

– Поймали курда, собиравшегося тайно перебраться через границу. В результате допроса выяснилось, что это турецкий офицер.

Я задумался. Несомненно, этой ночью или самое позднее завтра Ганна будет арестована и сослана в Россию. Однако вопрос этим не исчерпывался. После ареста девушки и ее служанки царские жандармы взялись бы и за нас, так как никто так близко не стоял к ней, как я. Особенно легко с помощью небольшой угрозы жандармское управление могло заставить разговориться служанку и добиться истины.

Должен ли я защищать Ганну? Какие аргументы, какие оправдания перед лицом своей совести мог я привести, защищая германскую шпионку?

В то время как мы ведем беспощадную борьбу с империалистическими державами, как могу я защищать жизнь шпионки, твердящей, что Германия превыше всего?

Но с другой стороны, принимая во внимание услуги, оказанные нам девушкой, я не мог согласиться с тем, чтобы она попала в руки царских жандармов. Помимо всего, ее арест представлял серьезную угрозу для меня и Нины.