Текст книги "Тавриз туманный"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 74 страниц)

Ордубади Мамед Саид
Тавриз туманный

Мамед Саид Ордубади

Тавриз туманный

Переводчики:

Книга первая – М. Гиясбейли

Книга вторая – С. Беглярбекова

Книга третья – С. Беглярбекова

Книга четвертая – А. Сабри

ОБЪЯСНЕНИЕ НЕПОНЯТНЫХ СЛОВ, ВСТРЕЧАЮЩИХСЯ В ТЕКСТЕ

Ага – господин. Азан – молитва, которой мусульмане призываются в мечеть. Амбал – таскаль. Баджи – сестра. Байрам – праздник. Джан – ласкательное обращение, душа. Думбек – ударный музыкальный инструмент. Кеманча – смычковый музыкальный инструмент. Кран – мелкая иранская монета. Мангал – жаровня. Марсия – элегия, песня о религиозных мучениках. Медресе – духовная школа. Муджахид – революционер, боец. Мутриб – танцор. Мюрид – последователь, сторонник. Ней – музыкальный инструмент вроде свирели. Палан – мягкое седло для ослов. Сарраф – меняльщик. Тар – струнный музыкальный инструмент. Туман – иранская монета; состоит из 10 кранов. Ханум – госпожа. Чурек – восточный хлеб. Шур – классическая восточная мелодия. Йя – призывное восклицание, соответствующее русскому "о!".

ТОМ 1

КНИГА ПЕРВАЯ

НА БЕРЕГУ АРАКСА

Большую Джульфинскую равнину Аракс делит на две части: Иран – на юге и русская Джульфа – на севере.

Аракс, струящийся спокойно к неведомой судьбе, еще не совсем замерз.

Окаймленная по краям тонкой ледяной корой, река широкой лентой вьется среди песков, разделяя мир на две части; в то время, когда на севере революция была уже задушена с бесчеловечной жестокостью, на юге – восставший народ, обвесившись оружием, шел на штурм деспотии.

Искра потрясшего всю Россию 1905 года, попав на юг, за Аракс, разгорелась в пожарище, охватившее Иран с севера и запада.

А Аракс?..

Не нарушая спокойного течения, точно усмиренный царскими нагайками, он бесшумно катил свои воды в объятия Каспия...

Ледяной дождь лил всю неделю. Туманный горизонт лишен был солнечных лучей. Холодные струи целовали джульфинскую землю.

Капли декабрьского дождя, как шальная дробь охотничьего ружья, ранили алые щеки Аракса*, а непрестанно дующий северный ветер, словно вздымая сорочку реки, – спешил открыть белые спины дремлющих в ее объятиях рыб.

______________ * Река Кызылсу – впадает в реку Аракс между Джульфой и Маку, имеет красную окраску.

И все же Аракс, не нарушая своего молчания, нес воды с тем же невозмутимым спокойствием.

Маленькое окно моей комнаты выходило на Аракс. Это – гостиница, которую содержал племянник Насруллы Шейхова, сыгравшего большую роль в иранской революции и самоотверженно снабжавшего оружием восставший Тавриз.

Все едущие в Иран, к какому бы классу они ни принадлежали, останавливались в этой гостинице.

И нам, при отъезде из Баку и Тбилиси, было предложено остановиться здесь и тут же свидеться с революционерами Шейховым, Бахшали-агой Шахтахтинским, Мамед-Гусейном Гаджиевым и другими. Нам пришлось задержаться здесь дня на два, чтобы запастись паспортами для переезда через границу, переправить с помощью контрабандистов нужные вещи, а потом перебраться самим.

Ледяной дождь не прекращался.

Десятого декабря мы были уже в иранской Джульфе, в стране шахин-шаха, представлявшей собою колонию русского царя. Перед выездом из русской Джульфы мы получили указание остановиться у начальника иранской почтово-телеграфной конторы.

Придя на станцию, чтобы нанять автомобиль, мы застали пассажиров, собравшихся, как и мы, ехать в Тавриз, в самом плачевном состоянии. Закутавшись кто во что мог, они тесно жались к стене, но холодный дождь успел уже промочить их до последней нитки.

Каждый старался вытеснить другого, чтобы самому занять более защищенное место.

Пассажиры, обратившиеся точно в ледяные статуи, не прекращали разговоров:

– В этом проклятом месте я никогда не видел хорошей погоды: летом ветры, пыль, а зимою – беспрерывный ледяной дождь.

– Эти места прокляты богом: с одной стороны революция, а с другой дожди убивают торговлю.

– Надо скорее бежать отсюда. Селения Гергер и Шуджа восстали. Они предъявили свои требования господам, только что прибывшим из Тавриза.

– Что с того, что предъявили требования? Ничего у них не выйдет. Это им не Тавриз. Тут, под самым носом России, революции не бывать.

Внимательно прислушиваясь к этим разговорам, я пытался уяснить, как относятся здесь к революции.

"Из крови сынов родины распустились красные маки..." – звонко распевал молодой крестьянин, водонос джульфинских чайных.

Крестьянин чувствовал себя действительно в революционной стране, распевая эту песню, запрещенную в царской Джульфе, всего в полукилометре отсюда.

Рядом со мной стояли две молодые белокурые девушки, промокшие и заледеневшие, как и все остальные.

Возле них кружились иранские купцы, заговаривая с ними на ломаном русском языке.

Даже лютый ветер не мог угомонить похотливых купцов, всячески задевавших девушек.

Стараясь не обращать внимания на докучливых ухажеров, девушки отошли в сторону. Их тоскливые, испуганные взоры были устремлены на холм, куда глядели все ожидающие.

В каждом появлявшемся у Дарадизского холма черном пятне мерещился автомобиль и это радовало десятки сердец.

Надежда и отчаяние сменяли друг друга. Ветер разгонял черные тучи, окутывавшие мелкие холмы на Джульфинской равнине.

Суровый северный ветер спешил, подобно царской нагайке, господствовать и над иранскими горами, и над средой, и над всей общественной жизнью Ирана.

Опять раздались голоса:

– Автомобиля все нет! Революция расстроила всякое движение на дорогах.

– Вот и благодать, дарованная нам революцией...

– Не смейся над революцией! А то я так посмеюсь, что ты имя свое забудешь!..

– Мир праху твоего отца! Мне не до драки.

– А разговаривать можешь?

– Ну, не понял, братец, ошибся! Прости меня, ради твоей благословенной головы!

– Благословенна твоя собственная голова!

– Видно, ты еще не знаешь царских подданных?

– Отлично знаю, но здесь Иран, и царь не при чем!

– Эй, ты, перестань! Это Гаджи-Саттар-ага из Хамене.

– Знаю, что из Хамене. Он царский прихвостень, один из тех, кто проел деньги учетно-ссудного банка и обещал продать страну царю!

– Ну-ну, ладно, перестаньте! Скажем, Гаджи-Саттар-ага не понял. Пусть я стану жертвой революции. Доволен?

– А ты не лай! Революция не нуждается в собачьих жертвах.

– Клянусь аллахом, я удивляюсь нашему правительству. Неужели не может справиться с кучкой бездельников?

– И к чему эта революция? Чего нам не хватает? Страна у нас хорошая, торговля идет своим порядком, живется нам неплохо. Чего еще надо? Разве мы не были свободны? А теперь, вы только поглядите, всякий холоп оскорбляет такую персону, как Гаджи-Саттар из Хамене. Это ли революция?

– Если речь идет о нашей стране, то я прекрасно знаю наш народ. Из нас ничего путного не выйдет.

– Сто раз я говорил: отдадим страну русским, англичанам, и все тут.

– Правильно. Если и дальше будет так, то камня на камне не останется, все купцы пойдут с сумой.

– А кто эти революционеры? Саттар-хан – сын разбойника Исмаил-хана! Да и сам разбойник и бандит.

– А кто такой Багир-хан? Какой-то каменщик с улицы Хиябан.

– А Гусейн кто? Садовник, батрак...

– Да о какой революции вы толкуете. Все это – плутни, все это безбожие...

– Не будь революции, разве мы гибли бы тут под дождем.

– Вот-вот, говорят, начнется восстание этих подлых крестьян. Кто ответит за нашу жизнь! Кто станет защищать нас от этих сволочей?

– Никто!

– Рано или поздно мы рассчитаемся с вами; не теперь, так после.

– Клянусь Имам Гусейном*, все они враги мусульман. Ни бога не признают, ни религии, ни молл, ни мучтеидов. Они погубят всю страну.

______________ * Имам Гусейн – внук Магомета, убитый в междоусобной войне.

– Что тебе до всего этого? Знай себе пой марсие и наполняй карманы.

– Одним словом, никакой конституции нам не надо.

– Вам-то она не нужна, без нее вам легче грабить. Конституция нужна тем, кого грабят, разоряют и доводят до нищеты...

Такие разговоры слышались повсюду. По ним можно было определить классовую физиономию ожидающих. Девушки, стоявшие возле меня, совсем изнемогали.

– Ираида, – говорила младшая из них, – ты виновница всех этих бедствий. Зачем мне было ехать сюда. Еще в школе, когда мы проходили историю этой страны, мне становилось не по себе.

– Потерпи немного, – успокаивала другая. – Кроме холода тут ничего страшного нет. Здесь царская колония. Самый ничтожный царский подданный чувствует себя тут властелином. Для них слабый русский выше самого всемогущего бога...

– Тише! – сердито прервала ее младшая. – Не говори по-русски. Колониальное население не терпит представителей господствующих наций, а к русским на Востоке питают особую ненависть. Ты забыла, где мы находимся?

– Где же мы находимся? – спросила старшая.

– Там, где царские агенты, царские ставленники сняли с населения последнюю рубаху!

– Знаю, знаю! Но нам нечего опасаться. На Востоке, особенно иранцы, относятся к белокурым иностранкам с большим уважением.

– Тем хуже для нас. Видишь, они готовы съесть нас глазами. Сумеем ли еще вырваться из рук этих развратных купцов?..

Старшая из девушек перестала возражать; готовая расплакаться, она вся дрожала, с мольбой в глазах озираясь по сторонам.

Молодая девушка прекратила свои упреки и стала успокаивать свою подругу:

– Ну, чего ты расстроилась, милая? Упущенного не вернешь. Посмотрим, что нам даст будущее!

Автомобиля все не было. Ожидающие окончательно потеряли надежду.

Тут были и фаэтоны, возившие пассажиров в Тавриз. Девушки подошли к одному из них, но купцы вмиг обступили его, спеша занять в нем место, чтобы поехать в компании девушек. Взволнованные этим преследованием, девушки отошли в сторону и снова прижались к стене.

Дождь, холод, ледяные вздохи, разгоряченные страсти, классовая вражда, полные ненависти, злобы и мести продолжали господствовать над толпой.

А Аракс безучастно нес свои воды к узким ущельям горной цепи "Кемтал".

Не зная, что делать, девушки растерянно поглядывали то в одну, то в другую сторону.

Но куда бы они ни поворачивались, жадные до женской ласки купцы начинали тотчас же оправлять себя, чтобы привлечь их внимание. Девушки же в отчаянии искали средств, как бы избавиться от них.

– Баришна, едим, – беспрестанно твердили фаэтонщики и купцы.

С одной стороны атака обнаглевших купцов, с другой – вести о беспорядках в пути приводили девушек в отчаянье; подобно людям, потерявшим последнюю надежду, они со слезами на глазах смотрели на каждого.

Наконец, младшая девушка решилась обратиться ко мне:

– Скажите, пожалуйста, не опасно ли двум девушкам одним ехать в Тавриз на фаэтоне?

Что я мог ей ответить?

– Бывает, что едут. Это зависит от пассажиров. По-моему, ехать одним не следует.

– Почему революционеры не устранят беспорядков на дорогах? – продолжали разговор девушки.

– Революция еще не всюду победила. Чтобы уничтожить ханов, живущих недалеко от этой дороги, нужно много времени.

Не получив от меня утешительного ответа, девушки переглянулись и умолкли.

Младшая девушка прервала молчание:

– А здесь есть гостиница, где бы можно было переночевать?

– Нет, гостиницы тут нет.

– А где остановятся все эти люди?

– Кто в чайных, кто у знакомых купцов, или у чиновников.

– А где же ночуют женщины? Неужели мужчины и женщины ночуют в одной комнате?

– Нет, когда бывают женщины, то в чайной протягивают занавес.

Опять наступило молчание.

Дождь перестал. Лужицы, образовавшиеся от дождя, стали примерзать, как растопленное сало.

Захватив свои чемоданы, хурджины, постели, пассажиры стали расходиться кто куда.

Мальчишки из чайных шмыгали среди пассажиров и, выкрикивая: "есть хорошая комната для ночлега", вырывали у них чемоданы.

– Зачем мальчишки насильно вырывают у пассажиров чемоданы? – спросил я своего соседа иранца.

– Это мальчишки из чайных, – объяснил он. – Если они не приведут гостей, то хозяин их выгонит.

В этот момент двое из мальчишек бросились к вещам девушек, но те, крепко ухватившись за чемоданы, не отдавали их.

Пришлось вмешаться мне, чтобы мальчишки оставили девушек в покое.

Толпа редела. Каждый из уходящих считал своим долгом приглашать с собой девушек:

– Гонак пайдем*!

______________ * Пойдем в гости!

– Самной пайдом*!

______________ * Со мной пойдем!

– Он вереш. Отак нет, маним ест...*

______________ * Он врет. У него нет комнаты. У меня есть.

Один из местных купцов, думая, что я знаком с девушками, подошел ко мне.

– Не осчастливите ли вы мой дом, пожаловав вместе с вашими дорогими знакомыми?

– Они мне не знакомы, – ответил я.

Купец тотчас же отошел от меня.

Все уже разошлись, кто в чайную, а кто к знакомым. У стены оставались лишь я да две продрогшие девушки.

Некоторые из купцов все еще поджидали за углом, чтобы проследить, куда пойдут девушки.

Я собрался идти к почтово-телеграфному начальнику, но положение беспомощных девушек беспокоило меня. Им нужно было отдохнуть, где-то переночевать, а в Иранской Джульфе для этого не было подходящего места.

Местечко было фактически без власти; революционеры, еще не вошли в него, а правительство уже покинуло его. Тут господствовали агенты российскоподданных Мамедовых из Ганджи – Кербалай Гусейн с братьями Таги и Мешади-Багиром. Вся местная власть находилась в руках этих трех братьев. Они-то и представляли самую большую опасность для девушек, так как переходившие границу женщины обычно вынуждены бывали первую ночь провести у них. Распространившиеся сегодня слухи о крестьянском восстании и приезд из Тавриза Гаджи-Джавада и Ага-Ризы, очевидно, помешали им выслать на станцию своих людей за приезжими женщинами.

Младшая девушка еще раз обратилась ко мне с просьбой:

– Пожалуйста, не можете ли вы помочь нам вернуться обратно на русскую территорию?

– Нет, это невозможно, – ответил я. – Мост и таможня уже закрыты.

Начальник почты, пришедший за мною, уложил мой багаж в фаэтон.

– Поедем! – торопил он меня. – Опасность приближается. Хакверди не успокоится, пока не выкинет чего-нибудь. Он организовал крестьян селения Шуджа.

Не отвечая ему, я огляделся по сторонам. Никого уже не было. Захватив свои легкие чемоданы, девушки неуверенно шагали в западную часть Джульфы. Они не знали, куда идут, но люди шли на запад, и они, слившись с течением, шли к неведомой судьбе.

Толпа, к которой они пристали, состояла из восставших крестьян, которые шли осаждать дом, где остановились помещики.

Толпа увеличивалась, видны были и вооруженные.

– Хозяева Шуджи, Гергера и Джульфинской равнины приехали из Тавриза, говорил начальник почты. – Крестьяне восстали. Они прогнали из сел всех представителен помещиков и отказались платить им оброк.

Мы ехали, а впереди слышен был угрожающий гул.

Вдруг послышался выстрел, и немного спустя, мы увидели, как толпа, направлявшаяся на запад, вдруг побежала к востоку и югу.

– Крестьянское восстание не достигло цели! – промолвил начальник.

Все разбежались. Никого уже не было видно.

Опять дождь ледяной струей, напоминавшей распущенные волосы седой старушки, заливал примерзший песок.

Глава крестьянского восстания Хакверди лежал распростертый на мерзлой земле. Он был застрелен из браунинга двоюродным братом помещика ганджинцем Ага-Ризой.

Группа крестьян окружала труп. А помещики, сев в ожидавший их фаэтон, спешили к русской границе, так как крестьяне из Шуджи не оставили бы безнаказанной смерть Хакверди.

Мы проехали. Сгустившиеся сумерки не позволяли видеть даль. Окутанное черными тучами солнце, бросая последние лучи на плетущийся по равнине Шуджа караван верблюдов, медленно скрывалось за горной цепью. Суровый северный ветер, как острый штык царского солдата, вонзался в бока истощенных, усталых людей восставшей страны.

То ли спасаясь от порывов северного ветра, то ли боясь вице-консула Жарского, этого северного охранника, и его вездесущих шпионов, люди, точно черепахи, втягивали головы.

Фаэтон остановился. Кучер спрыгнул на землю. Сошли и мы. Девушки, недавно стоявшие со мной в ожидании автомобиля, лежали замерзшие, в глубоком обмороке.

Долго стояли мы в раздумье. Мы имели полное основание относиться с подозрением к каждой русской женщине, едущей в Тавриз, тем более к девушкам, едушим по вызову царского консула в Тавризе. Но мы не могли их оставить на льду. Что бы ни случилось потом, мы решили взять их в фаэтон. Накрыв их примерзшими плащами, мы тронулись к дому начальника почты, идя пешком рядом с фаэтоном.

Очнувшись в доме начальника и сменив промокшие платья, девушки вместе с женой хозяина вышли в зал. Они впервые видели богато убранную в восточном стиле комнату.

Электричества не было, но зал был освещен очень ярко.

В Иране богатые дома располагают множеством красивых ламп, изящных канделябров, великолепных люстр – изделий Запада, где знают об отсутствии на Востоке электричества.

Кроме большой стосвечевой люстры, висевшей в центре комнаты, на столах были расставлены красивые, как убранная невеста, лампы.

На всей посуде, на лампах, даже на кальяне начальника была надпись по-фарсидски: "По особому заказу торговца хрусталем Гаджи-Мамед-Джафара"

Наше внимание привлекли развешанные по стенам фотографии вооруженных революционеров – Саттар-хана, Багир-хана и других героев.

Девушки внимательно разглядывали невиданные вещи, делились впечатлениями.

Горничная внесла самовар и поставила на стол. Хозяйка, разлив чай, пригласила девушек к столу.

– Простите, пожалуйста, мы даже не представились вам! – смущенно проговорили девушки, как бы очнувшись от чудесного сна.

Они поздоровались со всеми, назвали себя. Младшую звали Нина, старшую Ираида. Разговор за столом не клеился. Не знали, с чего начать. Молчание прервала Нина и, почему-то обратившись ко мне, сказала:

– Восточные дома внутри гораздо красивее, чем снаружи.

– Это правда, – ответил я. – То же самое можно сказать и о людях Востока: в то время как их внешний вид многих пугает, внутренний их мир красив, богат содержанием и далек от хитростей. Я думаю, что вопреки всему, что вы слышали о Востоке, встретите тут много положительных черт.

Нина поняла мой намек.

– Многие европейцы, – сказала она, как бы оправдываясь, – даже мы сами, знают Восток по сказкам "Тысяча и одна ночь". Но это неправильно. Ни о какой стране нельзя судить по легендам или по старым преданиям.

– К сожалению, все знакомятся с Востоком именно по этим материалам. Даже Пьер Лоти*, считающий себя искренним другом Востока, не знает его в достаточной мере. В 1902 году он изъездил "любимый" Восток, но ограничился лишь повторением слов русского поэта прошлого столетия.

______________ * Пьер Лоти – французский буржуазный романист, известный своими романами о Востоке.

Услыхав слова "русский поэт", Нина оживленно спросила:

– А что сказал русский поэт о Востоке?

– Красиво сказал, но теперь эти слова потеряли свою красоту.

...склонясь в дыму кальяна

На цветной диван,

У жемчужного фонтана

Дремлет Тегеран...*

______________ * Из стихотворения М. Ю. Лермонтова "Спор".

Собственно говоря, многие востоковеды знают Иран именно таким. Сколько бы они ни изучали Восток, как бы ни изъездили его, все же, вернувшись на Запад, ни о чем другом не говорят, как о зеленых куполах, о высоких минаретах, о крытых базарах и открытых кладбищах. Теперь смешно смотреть на людей, изучающих сегодняшний Восток по запискам путешественников или по миниатюрам из древних книг.

Мы все уже отогрелись. Беседа оживилась. Я с Ниной ходил по комнате. В разговоре, обращаясь к ней, я называл ее "ханум".

Девушка кокетливо возразила:

– Называйте меня просто Нина, так будет лучше.

– Отлично, – согласился я.

Нина остановилась перед окном и, глядя на темную Джульфинскую дорогу, спросила:

– Почему государство не проводит здесь культурных мероприятий?

– Во-первых, эти места не принадлежат государству. В Иране очень мало государственных земель. Земля здесь находится в руках крупных помещиков и мелких феодалов, которые пользуются слабостью правительства и повсюду укрепляют свою власть. Во-вторых, возможно ли при подобном строе создавать культуру?

– Кому, например, принадлежит вот эта Джульфа?

– Мамедовым из Ганджи, царским подданным. Все строения здесь принадлежат им. Иранскому правительству принадлежит только дом, где помещается таможня, да еще несколько мелких построек, занятых местными учреждениями. Тем же Мамедовым принадлежит селение Шуджа, находящееся в нескольких километрах отсюда, и два маленьких городка Гергер и Алемдар несколько подальше.

– Как же смотрят на это крестьяне?

– Для них безразлично, кто их грабит. Им, пожалуй, даже выгоднее быть под господством русских подданных, которые как бы ни обирали сами, не позволят еще более жадным правительственным чиновникам ежедневно грабить население под разными предлогами.

– Неужели крестьяне терпят все это зло и не восстают против своих угнетателей?

– Сегодня рассказывали, что Мамедовы убили Хакверди – организатора восстания в селении Шуджа. Здесь всё – и земля, и вода, и воздух принадлежит им...

Подали ужин. Девушки, впервые видевшие разнообразный восточный стол, не знали с чего начать и смущенно смотрели друг на друга. Им пришла на помощь хозяйка дома.

После ужина мы пересели к окнам и стали смотреть на Аракс.

Стояла ясная морозная ночь. На русском берегу, как звезды, мерцали электрические лампочки.

– Мне кажется, что те огни – последние огни, – задумчиво проговорила Нина, – а эта темнота начало мрака того мира, в который мы вступили.

В этом признании Нины отражалось все ее отвращение к Востоку, и то, что она говорила лишь недавно, исходило, по-видимому, не от сердца.

Я не сердился на ее слова. Ласково улыбаясь, я старался рассеять ее тяжелое настроение.

– Не представляйте себе Иран таким мрачным. И здесь вы увидите светлые дни. Я уверен, что вы полюбите его. У вас останутся прекрасные воспоминания о нем. И вас полюбят, и вы полюбите. Ведь это Восток, таинственная страна романтики, легенд, сказок "Тысячи и одной ночи", и одновременно это – страна новая, мятежная.

Нина слушала внимательно. Потом, недоверчиво взглянув на меня, спросила:

– Вы иранец? Если бы я знала это, то могла бы говорить с вами более откровенно.

– Можете говорить с полной откровенностью. Препятствий нет. Нас никто не слышит.

– Конечно, я не могу судить о всем Иране по пяти-шести личностям. Но мужчины, которых я видела сегодня, мало чем отличаются от тех мужчин, о которых я читала в "Тысяче и одной ночи". Сегодняшнее поведение мужчин произвело на меня отвратительное впечатление. Казалось бы, все они имеют и глаза, и язык, и разум, и вместе с тем они не умеют обращаться с женщиной, не понимают женщины, не считают ее за человека. Своим отношением к нам они показали, что они не лучше первобытных людей. Они готовы были съесть нас глазами и, будь у них возможность, пожалуй, уволокли бы нас насильно. Все это крайне некультурно. Почему такие интеллигентные люди, как начальник почты, не борются с этим?

– Все, что вы говорите, – правильно. Здешние мужчины очень падки до женщин. Особенно они любят незакрытых чадрой и белокурых женщин. Это объясняется тем, что на Востоке женщины находятся под чадрой. Кроме своих жен и дочерей, мужчины никого из женщин не видят. Поэтому, когда они видят женщин с открытым лицом, особенно иностранок, начинают живо интересоваться ими. Но вы должны знать, что не всякая, конечно, женщина может вывести их из душевного равновесия. Это случается, когда они встречают особенно красивых женщин, милых девушек.

– Я же некрасивая? – с улыбкой сказала Нина. Подняв раскрасневшееся лицо, она, не моргая, смотрела на меня, ожидая комплимента.

Дочь Запада, она с первого же дня вступления в Иран хотела узнать, как она будет принята на Востоке.

После долгой беседы мы с Ниной познакомились ближе. Она вкратце рассказала, что по приглашению русского консула в Тавризе они едут из Риги. Нина была учительница музыки, а Ираида певица.

Часы пробили одиннадцать. Девушки вместе с хозяйкой ушли спать. Мы же с начальником, оставшись одни, заговорили о революции.

Я выразил недоверие к девушкам, ехавшим в Тавриз по приглашению консула. Начальник в свою очередь сказал, что они могут оказаться агентами русской охранки.

Все это было правдоподобно и ничего удивительного в этом не было, так как еще задолго до революции в Иране царское правительство наводнило Иранский Азербайджан женщинами, прошедшими специальную школу шпионажа. Для того, чтобы изучить народ и узнать главарей, царская Россия широко пользовалась услугами женщин, преимущественно легкого поведения.

Города Азербайджана и даже маленькие местечки были наводнены такими женщинами. В гостиницах можно было видеть только таких женщин.

Особенное развитие получил женский шпионаж посла того, как царская армия заняла восточный Иран; эти женщины перевозились даже военным обозом.

Начиная с высокопоставленных чиновников, богатых купцов и помещиков и кончая моллами и мучтеидами, все верхи Ирана брали к себе на содержание таких женщин. К примеру, при помощи известной распутницы Сони царский консул узнавал о каждом шаге имама-джумы Мирза-Керим-аги. Все знали, что эта женщина, месяцами проживающая в имении имама-джумы "Кизилча-Мейдан", является консульским тайным агентом.

Для того, чтобы расширить поле деятельности таких женщин, в разных местах на деньги царской жандармерии открывались гостиницы.

Всюду, где жандармы и охранники были бессильны, пускались в ход женщины, которые добывали для царского правительства все нужные сведения.

О многом мы не успели переговорить, как в комнату вошла Нина и, улыбаясь, сказала:

– Мы вдоволь поели, попили, поговорили. Но, увлеченные милым приемом, мы забыли о самом главном: едем мы завтра или нет?

Проявляя свое гостеприимство, начальник предупредил меня ответом:

– Если захотите остаться, считайте себя, как дома, если же соберетесь ехать, мы приготовим все к вашему отъезду.

– Большое спасибо. Мы не смеем больше утруждать вас. Мы никогда не забудем вашего гостеприимства и вашей ласки. После этого мы будем судить об Иране по таким добрым и культурным людям, как вы! Было бы желательно выехать завтра рано утром, если только это возможно.

Потом Нина подошла ко мне.

– Конечно, мы поедем вместе с вами! – сказала она, пожимая мне руку.

Выходя из комнаты, она еще раз оглянулась и, улыбнувшись мне, вышла.

Сказать правду, я хотел избежать совместной поездки с ними, но это было уже невозможно. Во-первых, они боялись ехать одни, а, во-вторых, мой отказ мог возбудить лишние подозрения. Я задумался над ее поведением. Почему она не заговорила о поездке раньше? Зачем она вернулась вторично? Зачем она оглянулась, выходя из комнаты? Чему улыбалась? А руку почему пожала?..

– Ничего не поделаешь! – сказал начальник. – Может быть они и вовсе не подозрительные люди. Мне что-то не верится, уж слишком они молоды. Во всяком случае, надо быть осторожными.

К ТАВРИЗУ

Мир-Новруз, наш возница, был старик сеид. Девушки радовались, что он не молод.

Старик принадлежал к "еканским" сеидам, проживающим к северо-западу от города Меренда. Благодаря высокому росту и большой физической силе, они привлекались в иранскую армию, главным образом, в качестве артиллеристов.

При таком кучере мы могли не бояться нападения в дороге, так как грабители не нападали на еканцев, отчего их фаэтоны ценились намного дороже. Попасть в фаэтон еканца считалось особой удачей, и в этом нам помог наш гостеприимный хозяин.

Когда мы выехали из Джульфы, старик еще раз гарантировал нас от всякой опасности нападения, чем привел девушек в восторг.

Плата за проезд до Тавриза в пятьдесят туманов была уплачена вперед, так как в Тавризе была дороговизна и все нужное кучер должен был взять с собой из Джульфы.

Двигавшиеся навстречу нам караваны верблюдов сопровождали вооруженные люди.

Все это лишний раз доказывало, что дорога не безопасна.

Когда мы выехали из Джульфы, еще не рассвело. Камни Дарадиза казались тиграми, разинувшими пасть и готовыми проглотить направлявшиеся с севера на юг караваны.

Здесь не слышно было, звона бубенцов. Для того, чтобы грабители не слыхали проходящих караванов, бубенцы с лошадей и верблюдов заблаговременно снимались.

Дорога предстояла долгая. Нужно было подобрать интересную тему для разговора. Но что интересует девушек? История? Газетные сведения? Политика? Любовь? Этого как раз я и не знал.

Решив, что история самая безобидная тема, я начал с истории Ирана. Ираида внимательно слушала меня, а Нина, сомкнув веки с длинными ресницами, дремала.

Каждый толчок фаэтона заставлял ее вздрагивать и открывать глаза.

Ее молчание я понял, как возражение против выбранной темы и решил переменить разговор.

Начало светать. Солнце осветило высокие вершины Дарадизской горной цепи.

Мы ехали ущельем. Шоссейная дорога, проведенная русскими в этом узком ущелье, была удобна и многолюдна; по этому шоссе снабжались рынки восточного и северовосточного Ирана товарами русских фабрик и заводов.

Теперь же это шоссе было пустынно. Начавшееся в Тавризе революционное движение и грабежи караванов вокруг Маранда напугали "благоразумных" купцов, которые больше не рисковали вывозить свои товары.

Обо всем этом я рассказывал Ираиде, желая заинтересовать и Нину, которая продолжала сидеть с закрытыми глазами.

Я начал читать газету. Нина скользнула дремлющим взглядом по газете и склонилась головой на плечо Ираиды, как бы желая принять более удобное положение. Ее молчание начинало меня раздражать.

Как бы поняв мое настроение, Ираида прервала молчание.

– Нина не похожа ни на кого из членов нашей семьи. По характеру своему она совершенно чужда вкусам нашей семьи. Ни наука, ни техника, ни литература, ни поэзия ее не интересуют. Газеты же вызывают в ней отвращение. "Газета не вечна, она живет лишь один день", говорит она, и этого никак не выбьешь из ее головы.

– А разве молодая ханум не интересуется чтением?

Ираида не успела ответить на мой вопрос, как Нина, открыв глаза, возразила:

– Еще вчера я просила вас не называть меня "ханум", а звать просто Нина.

– Отлично, после этого будем называть так, – ответил я.

– Нина любит чтение, – продолжала Ираида, – но не все романы занимают ее. Она любит приключенческие романы, где герои, показывая в борьбе чудеса храбрости и отваги, наконец, достигают своей цели.

Ресницы Нины задрожали. Слова сестры оживили ее. Она приподнялась и, потирая маленькие пухлые ручки, заговорила возбужденно:

– Пусть героем будет кто угодно, пусть тайная организация преследует любую цель, пусть те, кто выставляют слабую силу против сильной, ищут в борьбе что им угодно, – все равно, я их люблю в одинаковой степени. Способы их борьбы, их искусство приводят меня в восторг. Читая в романах о похождениях искусных шпионов, часто я забываю, что все это вымысел, фантазия, и стараюсь отыскать их в жизни, встретиться с ними.