Текст книги "Тавриз туманный"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 74 страниц)

– Надо, чтобы сама Шумшад-ханум подтвердила правильность моих слов, начал я. – В Тавризе мне приходилось бывать на многих пирах, где принимали участие и женщины. Сегодня я сравнивал вашу супругу с другими виденными мной красивыми женщинами. Сначала скажу несколько слов об особенностях тавризянок. При улыбке на щеках каждой красивой тавризянки образуются две ямочки. Этого у Шумшад-ханум нет. Глаза тавризянок не имеют миндалевидной формы, белки их глаз молочно-белы, зрачки черны, как агат. На белках тавризянок не увидишь тончайшей сети красноватых прожилок. Очертания губ их напоминают две натянутые и опущенные друг на друга тетивы. Они белолицые, но руки их маленькие, мясистые с короткими пальцами. Тавризянки высокого роста, здесь редко встретишь низкорослых женщин. Красоту их дополняет и придает особую величественность белая лебединая шея. Походка у тавризских женщин эластична и женственна; даже если тавризянка переоденется в мужской костюм, она не сумеет скрыть свой пол, так как не только фигурой, но и всем существом своим – она женщина. Теперь пусть сама Шумшад-ханум изволит сказать, прав я или нет?

– Все перечисленные вами черты присущи тавризянкам, – сказала она – Но по какому праву не обладающая указанными вами свойствами женщина может назвать себя красивой?

– И не обладающие этими свойствами женщины могут считаться красивыми, потому, что природа изобрела так много красивых черт, что... сосредоточить все в одной тавризянке невозможно. Природа наградила каждую присущими ей особенностями, но Шумшад-ханум достались наиболее блестящие дары красоты, и они являются лучшим средством для очаровывания мужчин. Дело не в красоте, а в умении использовать красоту, а Шумшад-ханум владеет этим искусством в совершенстве. На свете много красивых женщин, отталкивающих и вызывающих отвращение. Многими красавицами любуешься до тех пор, пока они не раскроют рта, и существует много некрасивых женщин, цену которым узнаешь только тогда, когда они заговорят. Что касается вашей красоты, я определяю ее одной коротенькой фразой: чтобы сколько-нибудь походить на вас, любая красавица должна научиться у вас искусству нравиться и заставлять любить себя.

Шумшад-ханум и Рафи-заде остались чрезвычайно довольны моими словами.

– Принадлежат ли к красивейшим женщинам Тавриза мои сестры? – обратился ко мне Рафи-заде.

– Не стану спорить о том, что они ваши сестры, – не задумавшись, ответил я, – но должен заметить, что их красота также значительно разнится от красоты женщин Тавриза.

Действительно, ни одна из этих женщин не походила на тавризянок. Все они были смуглы, сухощавы и длиннолицы. Конечно, я не мог назвать их цыганками, это могло обидеть и Рафи-заде и мисс Ганну. Было очевидно, что ни Салима-ханум, ни Шухшеньг-ханум, ни Пэрирух-ханум не являются сестрами Рафи-заде, да это было видно и по их разговорам.

Во всяком случае, кем бы они ни были, я чувствовал, что вокруг мисс Ганны затевается что-то нехорошее. Однако мысль, что Ганна – девушка умная и рассудительная, несколько успокаивала меня. Я знал, что она умеет быстро распутывать интриги и в трудные минута постоять за себя.

Мы перешли в столовую. За столом все четыре женщины с большим искусством применяли все виды кокетства и обольщения, способные возбудить человека и вызвать в нем животные инстинкты.

Их поведение нисколько не возмущало Рафи-заде. Он не сводил глаз с лица мисс Ганны.

Я не сомневался, что он пришел в этот дом с нечистыми намерениями, а эти женщины, видимо, должны были помочь ему развратить мисс Ганну, так как за столом они вели беседы на скользкие и непристойные темы.

– Если бы я обладал умом я красотой вашей ханум, я считала бы себя прекраснейшей женщиной в мире, – сказала Шумшад-ханум.

Мисс Ганна при этих словах покраснела. Мне стало ясно, что она рассказала гостям о своем отношении ко мне.

Взгляды прислуживавшей за столом служанки выражали недовольство гостями и их поведением.

Было около часу ночи, пора было отправляться домой. Когда я, распрощавшись с гостями, прошел в переднюю, мисс Ганна вышла проводить меня.

– Мой прелестный друг, – сказал я, – гладя ее золотистые кудри. – Твоим сегодняшним ужином я недоволен. Никуда не ходи с ними и не разрешай им оставаться у себя ночевать. Твоя совесть и душа чисты, и ты должна стараться сохранить их чистоту.

ПРОКЛАМАЦИИ

Каждого из нас занимал вопрос, как будут встречены населением прокламации. По мнению некоторых товарищей, тавризцы, испытавшие на себе ужасы гнета и репрессии Гаджи-Самед-хана и терроризированные царскими казаками, не захотят и близко подойти к революционным прокламациям.

Чтобы проверить правильность этих суждений, мы вышли в город и направились в торговую часть города, где были расклеены прокламации.

Пробраться через толпу, собравшуюся у прокламаций, было невозможно. Работая локтями и толкая друг друга, люди спешили протиснуться вперед. Нас удивили чрезвычайно курьезные факты, когда чины незмие Гаджи-Самед-хана читали вслух прокламации, а толпа слушала их.

Стоя в стороне, мы прислушивались к замечаниям служащих незмие и разговорам толпы и радовались тому, что в народе еще жив революционный дух.

ПРОКЛАМАЦИЯ

Тавризцы! Несмотря на временную победу контрреволюции, революционное движение сохраняется. С развитием активности контрреволюции, усиливается и борьба с нею. Царское правительство и его ставленник Гаджи-Самед-хан, не довольствуясь казнью руководителей революции в Тавризе, стремятся уничтожить всех революционеров. Они готовят новые подлости и казни. И вы должны быть готовы к новой борьбе, к новым битвам.

Тавризцы! Ваши вооруженные силы еще живы. В нужную минуту они возобновят вооруженную борьбу.

По заданию царского правительства Гаджи-Самед-хан замышляет вернуть в Иран Мамед-Али-шаха, который под мощными ударами революции, будучи лишен трона и короны, ныне добивается своего возвращения в Иран.

Тавризцы! Вам известно, как будет править страной Мамед-Али, возвращенный на иранский престол русским царем. Он уподобится индийским раджам и превратит страну в царскую колонию.

К этой авантюре из тавризских улемов примкнул Мирза-Пишнамаз-заде, которому Гаджи-Самед-хан вручил пять кусков бязи для сбора подписей о возврате шаха. Этим хотят вовлечь в преступление и вас!

Тавризцы! Не подписывайтесь на этих полотнищах, саванах вашего отечества. Добивайтесь того, чтобы в этот саван были окутаны ваши враги.

Тавризцы! Вздернутые на виселицы революционеры требуют от вас активного продолжения революционной борьбы. Гаджи Шуджауддовле и бывший шах, которого он стремится вернуть в Иран, являются слугами царя.

Революция добивается полного уничтожения своих врагов. Час близок. Надо вести беспощадную борьбу с правительством, находящимся в иностранном услужении и не заботящимся о нуждах иранских крестьян, иранской бедноты.

Пусть не пугают вас насилия царского правительства. Не падайте духом. Царское правительство гниет изнутри. Его разгромят революционные рабочие и крестьяне России.

Тавризские революционеры! Учитесь революционной борьбе у героических русских рабочих. Следуйте путям, указанным русскими рабочими. Эти пути приведут к победе. Вы не побеждены.

Вы героически боролись как с внутренней контрреволюцией, так и с царской оккупационной армией.

Сегодняшнее затишье – это затишье перед началом новых боев.

Революционный комитет.

Толпа у прокламаций росла. Видно было, что чины незмие не разбирались в сущности прокламаций. Одни из них читали прокламации, другие равнодушно проходили мимо сборища, не интересуясь, чем оно вызвано. Они очевидно полагали, что на стенах расклеены обычные объявления, афиши и приказы, и не обращали на них никакого внимания. Меж тем, ведущиеся в толпе разговоры были весьма характерны.

– Можно убить революционера, но не революцию.

– Я знал, что революционеры никогда не бросят народ на произвол.

– Я готов отдать жизнь за русских рабочих.

– И у них и у нас враг один.

– Кто забудет доблесть Амир Хашемета?

– Вернулся бы Саттар-хан еще в Тавриз...

Более получаса продолжались такие разговоры, пока толпа под напором прискакавших с саблями наголо казачьих отрядов не разошлась.

Казаки не тронули никого из толпы, но задержали стоявших там и равнодушно взиравших на проходящих чинов незмие.

Мы были очень довольны тем, что, несмотря на все преследования, революционные настроения в населении были значительны. На душе у меня стало радостно. Теперь я мог заняться распутыванием интриги, завязавшейся вокруг американки. Мой путь лежал как раз мимо ее дома.

У Мисс Ганны я снова застал Шумшад-ханум. Она поднялась, пожала мне руку, кокетливо играя глазами и поводя плечами.

Экономка доложила, что обед подан.

Шумшад-ханум хотела распрощаться и взяла свою черную, шелковую чадру.

– Уходить, когда обед на столе – грешно, – воскликнула мисс Ганна, когда Шумшад-ханум протянула ей руку для прощания. Отобрав у нее чадру и завернувшись в нее, Ганна подошла к зеркалу. Как она ни старалась, но не могла закутаться в нее так, как это делают мусульманки.

– Как идет черная чадра к белолицым блондинкам, – улыбаясь, заметила Шумшад-ханум, оглядывая Ганну.

Она села за стол; легкость, с какой Шумшад-ханум приняла приглашение, сделанное ей из простой вежливости, снова возбудила мои подозрения. Мысль, зачем приходит сюда Шумшад-ханум, – не давала мне покоя.

Обед был закончен. Сверкавшая золотом и драгоценными камнями Шумшад-ханум, выпив чашечку кофе, поднялась из-за стола.

– Придешь к нам сегодня? – прощаясь, обратилась она к мисс Ганне. – У нас будут Салима, Шухшеньг и Пэрирух.

Она простояла несколько минут в ожидании ответа Ганны, которая вопросительно взглянула на меня, ожидая моего согласия.

Я не проронил ни слова.

– Вероятно, сегодня я не смогу прийти, – сказала мисс Ганна, поворачиваясь к Шумшад-ханум. – Мы выберем день и вместе придем к вам.

Шумшад-ханум промолчала и, пожав нам руки, вышла. Я заметил, как при этом она бросила на меня разъяренный взгляд.

– Какая красивая, какая обаятельная женщина, умная, элегантная, обходительная! – сказала вслед мисс Ганна.

– Ты хочешь пойти к ней? – спросил я Ганну.

– А разве нельзя?

– Отчего же нельзя. Раз ты веришь в ее благородство, воспитанность, порядочность, раз ты доверяешь ей, что может быть дурного в том, чтоб пойти к ней в гости.

– Ты разрешаешь?

Я раздумывал над ответом. Что мог я сказать? Какие доводы я мог привести против этого посещения? Знакомясь с Рафи-заде и его дамами и приглашая их к себе, американка не спрашивала моего совета. Вместе с тем мне не хотелось, чтобы отношения, завязавшиеся между мисс Ганной, Рафи-заде и Шумшад-ханум, прервались. Дело это начинало интересовать меня.

Вот почему я сказал:

– Незачем спрашивать моего разрешения. Ты – девушка умная, самостоятельная. Ты сама должна всесторонне обдумать причины этого знакомства, его значение и понять, чем все это может кончиться.

Мисс Ганна сидела, опустив глаза.

– Без твоего совета и разрешения я ничего не хочу предпринимать, сказала она, спустя немного. – Я виновата в том, что познакомилась с ними, не предупредив тебя. Я не приглашала их. Рафи-заде сам обратился ко мне, заявив, что, желая познакомить со мной свою супругу, он вечером придет вместе с ней ко мне с визитом, и я не могла отказать ему. Я вынуждена была кое-что приготовить и послала тебе записку.

– Как давно ты знакома с Рафи-заде?

– С самого приезда в Тавриз. Он работает в американском консульстве.

– Что ты сама думаешь о нем?

– Ну, что я могу думать? Рафи-заде интеллигентный иранец. В служебном отношении он зависит от меня. Он прекрасно выполняет свои обязанности. Со всеми поручениями справляется в срок и аккуратно. Это его внешняя физиономия. Конечно, когда это знакомство перейдет в дружбу, легче будет узнать и его внутреннюю сущность.

– А ваши взаимоотношения?

При этом вопросе мисс Ганна покраснела, как пион, и опустила голову.

Я с нетерпением ждал ее ответа. Ей видно тяжело было говорить, она была смущена. Немного погодя, Ганна подняла голову и посмотрела на меня.

– Отношения Рафи-заде ко мне не выходят из рамок обычного знакомства.

Слова эти усилили мои подозрения. И я, несмотря на смущение девушки, задал ей еще более щекотливый вопрос.

– Он любит тебя?

– Любит.

– Откуда ты это знаешь?

– Это видно из многих его поступков. Взяв мою руку, он задерживает ее. Постоянно он смотрит мне в глаза. По самому незначительному поводу старается войти в мой кабинет. Вызывая меня на разговор, он не сводит глаз с моих губ и, каждый раз, увидев меня, как бы теряется.

– Он ничего не говорил тебе?

– Говорил. Как бы шутя, он спрашивал: "Ну, маленькая ханум, когда же свадьба?" А раз даже задал и таков вопрос: "Скажите, если бы вы не были влюблены в другого, могли ли вы любить человека, готового отдать за вас жизнь?"

– Что же ты ответила на это?

– Что я могла ответить?

– Но все же? Ты оставила вопрос открытым?

– Нет...

– Но, почему же ты не говоришь мне?

– Так... не говорю...

Ганна встала и хотела выйти, но я удержал ее за руку.

– Сядь! Неужели ты стесняешься сказать мне то, что решилась сказать Рафи-заде?

– Не стесняюсь, но у меня есть другая причина, по которой я не хочу говорить. Тут придется подвергнуть критике отношения мужчин.

– Но ведь я никогда не избегал критики.

– Да, правда, не избегал.

– А раз так, то почему ты не хочешь говорить?

– Хорошо, скажу.

– Когда?

– Когда-нибудь.

– Нет, ты скажешь это сейчас, но с одним условием.

– С каким?

– Ты передашь свои слова так, как сказала их Рафи-заде.

– Он подошел ко мне, это было утром, мы только что принялись за работу. За два дня до того я поручила ему одно дело, которое он добросовестно выполнил. Чтобы поблагодарить его, я протянула ему руку. Он схватил ее и не хотел выпускать. Пальцы его дрожали. Едва он задал мне тот вопрос, как я отдернула руку. "Будьте корректны и, благоразумны, – сказала я, взглянув на него с едкой улыбкой – Отдать душу и сердце нельзя, надо найти к ним путь".

– Потом?

– Потом ничего. Больше он ни слова не сказал. Без сомнения он раздумывал над моими словами.

Мисс Ганна сконфуженно рассмеялась.

– Милая, славная девушка. Не только Рафи-заде, каждый может полюбить тебя. Ты сама подумай, разве можно не любить тебя? Я не против того, чтоб ты знакомилась с тавризянками, тебе нужны друзья, знакомые. Есть много вещей, о которых ты могла б говорить только с женщинами. Я понимаю, что у тебя нет никого близкого, никого, кто мог бы понять и разделить твои радости и печали и, однако, советую тебе чуть внимательнее присмотреться к Шумшад-ханум Поглядим, к каким результатам может привести это знакомство?

Ты советуешь мужчине найти пути к твоему сердцу, и, однако, сама не думаешь об этих путях. Между тем, по собственной своей неосмотрительности большинство женщин несчастливо. Тебе следует знать, какими извилистыми путями приходится идти, прежде чем добраться до семейной жизни. Чтоб не запутаться в этом лабиринте и не испачкать в придорожной грязи белоснежных покровов невинности и чести, – девушки должны быть особенно осмотрительными. Не надо осуждать всех себе подобных, однако следует помнить о том, что в заманчивых дворцах и замках, где мечтаешь найти райскую тишину и покой, зачастую находишь ядовитых змей.

Есть много людей, которые утаивают свои гнусные намерения – подобно дремучим лесам, ласкающим взоры своей изумрудной зеленью и пестрыми цветами и одновременно скрывающим в своей зеленой чаще диких зверей.

Милая Ганна! Жизнь таит в себе бесчисленные преграды. И молодым девушкам надо быть особенно осторожными и хорошенько изучить место, куда они собираются ступить ногой. К сожалению, на скользком жизненном пути чаще всего оступаются увлекающиеся молодые натуры. Вихри жизни прежде всего срывают молодые лепестки, ибо они еще не успели закалиться и приобрести опыт.

Юность подобна ребенку, только что раскрывшему глаза и вступившему в широкий мир. Он пока не успел познать, что такое люди. Подобно тому, как дети не знают, что огонь жжет, так и юность не различает естественной, подлинной любви от фальшивой, деланной. Очень часто, в пору любви, молодежь не думает о будущем. Я надеюсь, что ты не принадлежишь к их числу. Ты лучше знаешь жизнь. Ты сумеешь разобраться в людях. Вот почему ты должна быть осторожна в выборе друзей.

Помни, что ошибки, совершенные в девичестве, исправить трудно. Девичество – это самая серьезная пора в жизни женщины. Эта пора полна желаний, порывов, надежд и стремлений. Помни, что у нее бесчисленное множество враго. Постарайся же, Ганна, провести эту пору так, чтобы в будущем тебе не остались от нее горькие воспоминания. Ты как зеницу ока должна беречь свою молодость.

Затем я ей подробно рассказал об Иране, о том, как следует здесь быть осторожным. Мои слова произвели в девушке мгновенную перемену. Ее сердце раскрылось навстречу мне.

– Я не знала иранцев такими, как ты их описываешь. Быть может, главный виновник этого – ты. При слове иранец – перед глазами встает твой образ. Я считаю каждого иранца таким же культурным, честным и благородным, как ты. Не только я, но и все американцы самого хорошего мнения об иранцах. Не думай, что наше правительство равнодушно смотрит на царскую оккупацию. Я говорю тебе все это потому, что доверяю тебе. Американский посол и американский консул в Тавризе с большим вниманием следят за последними событиями. Мы ежедневно посылаем в Тегеран информационные сообщения о событиях дня и даем знать о каждом произволе царского консульства. Американское консульство в Тавризе придает огромное значение последним прокламациям. В отправленной сегодня в Тегеран телеграмме указывается, что революция еще не завершена и борьба продолжается. Сегодняшние прокламации свели к нулю шансы на возвращение в Иран бывшего шаха, являющегося орудием в руках царского правительства. Прокламации показывают, что тавризцы в этом вопросе действуют заодно с тегеранцами. Единственный факт, заслуживающий сожаления – это отсутствие связи между американским консульством и существующей в Тавризе революционной организацией.

– А если эта связь существовала бы, что бы вы могли сделать?

– Мы сообщили бы ей о всех тайных намерениях и секретах русского консула и помогли бы изобличить его.

– Какую же пользу могло это принести?

– Царские дипломаты повсюду распространяют мысль, что Иран еще не способен к самостоятельности и поднимают общественное мнение против Ирана. Царская интервенция вступает в Иран с теми же лозунгами, с какими Англия – в страны Востока. Она претендует на то, что несет культуру дикарям. Царские колонизаторы стараются уверить всех, что они защищают культурное человечество от диких азиатов. Вы, иранцы, сами должны позаботиться о том, чтобы разоблачить политику царя. Если бы можно было войти в сношение с революционной организацией, американцы оказали бы ей и материальную поддержку.

Своими дружескими наставлениями я, видимо, усилил доверие девушки ко мне. Она раскрыла мне свое сердце. Однако быть с ней вполне откровенным и говорить, как представитель организации, я не мог.

Даже если бы девушка рассуждала не как дипломат, а как революционер, я и тогда бы не открыл ей, что я принадлежу к революционной организации, тем более теперь, когда я имел основания подозревать ее в германофильстве.

– Если б я мог верить в существование в Тавризе общества, организующего революционное движение, я верил бы и в то, что оно не пожелает вести работу на деньги иностранцев потому, что общество, работающее на иностранные деньги, вынуждено будет соблюдать иностранные интересы. Что касается твоего намерения передавать ему секреты царского консульства, я полагаю, что это можно было бы сделать и не вступая в сношения с тайной организацией. Тайну эту вы могли бы доверить любому честному и порядочному иранцу...

Мисс Ганна склонила голову мне на плечо и, протянув для поцелуя к моим губам свои маленькие холеные руки, сказала:

– Я верю тебе. Я готова раскрыть тебе любую тайну. Я люблю и тебя, и твое отечество.

При этом на глаза ее навернулись слезы, и я почувствовал, как мои руки, лежащие на коленях, словно оросила прохладная капелька июльского дождя.

– Скажи, приходила сюда до Рафи-заде его жена? – спросил я, успокаивая ее.

– Приходила всего один раз.

– Зачем?

– Она пришла познакомиться со мной: "Я – жена работающего вместе с вами Рафи-заде", – сказала она. Она принесла мне разные восточные сладости и печение.

– Все это хорошо, но мне необходимо знать, о чем вы говорили?

– Я могу рассказать, но часто женщины говорят такие вещи, повторять которые при третьем лице не совсем удобно.

– Я верю в твою корректность. Но никогда ничего не скрывай от меня, это в твою же пользу. Ну, рассказывай, моя славная девочка.

– Через час после прихода Шумшад-ханум, – начал" мисс Ганна, – я повела ее осматривать мою квартиру.

– Кто это? – спросила она, увидев твой портрет, висящий над моей кроватью.

– Это мой знакомый и лучший друг, – сказала я.

– Знакомый – знакомому рознь. Существуют шапочные знакомые, но есть и знакомые, за которых можно отдать душу. Скажи же, к каким из них он принадлежит?

– За него я готова на любую жертву.

– Хотела бы ты стать его женой?

– Хотела бы.

– Тогда почему же ты не выходишь за него?

– Выйти замуж – это не в гости идти. Раскрыл двери и вошел. Прежде чем войти в дом мужа, надо войти в его сердце, вернее, из двух душ создать одну. Надо сойтись характерами, – возразила я.

– Но неужели ты в твои годы, с твоей красотой, еще не научилась находить пути к сердцу любимого?

– Раскрыть закрытую дверь и переступить через порог...

– А ты что же, ждешь, чтобы он сам распахнул ее и сказал: "Пожалуй в мое сердце". Разве это бывает?

– Но что же я могу сделать?

– А ты не знаешь?

– Нет.

– Если всякая кража – грех, то кража сердца мужчины, совершенная девушкой, законна.

– Я этого не умею.

– А ты говорила ему?

– На словах нет. Но давала понять своими действиями.

– Что же он сказал?

– Он не дал решительного ответа.

– Любит он тебя?

– Возможно, любит. Он очень деликатен со мной, но его отношение ко мне – не простое уважение. Я чувствую, что внимание, оказываемое им мне, продиктовано любовью.

– А ты не пробовала проверить в нем признаки любви? – спросила она.

– Нет, да как же я могла сделать это?

– Он дрожит, трепещет, бьется ли его сердце, когда он подходит к тебе, обнимает, целует тебя?

– У нас не такие отношения. Он человек сдержанный, порядочный. Он только иногда прикасается к моим волосам и при этом я забываю обо всем на свете.

– Когда-то и я была такой, как ты, – воскликнула она. – И я любила одного молодого человека. Родители не отдали меня за него и хотели выдать за человека, которого я не любила. Слава богу, что он оказался революционером и погиб во время столкновения Саттар-хана с девечинцами.

– А ты не можешь теперь выйти за любимого? – спросила я.

– Нет, он сейчас женат. За Рафи-заде я вышла по любви. Раньше он не любил меня, но потом вынужден был полюбить.

– Как же ты добилась этого?

– При помощи молитв и заклинаний. При содействии Чэркизы-Гюльсум. Она написала для меня заклинание, и я сделала все, что она потребовала. И теперь он сам ходит за мной по пятам и не сводит с меня глаз.

– Ну что ж, – сказала я. – Пусть она напишет и для меня. Что нужно для этого?

– Во-первых, пятнадцать туманов, затем нужно понести ей несколько волос с головы любимого человека и его носовой платок, который после прочтения над ним молитв, надо вложить обратно к нему в карман. Мужчины таковы. Чем больше их любишь, чем больше отдаешься душой и сердцем, бросаешь свое сердце под их ноги и не спишь ночами, – тем меньше они любят нас. Надо постоянно возбуждать их ревность, надо, чтобы у них были соперники, надо дать им почувствовать, что ты познакомилась с другими и что есть новые претенденты на твою руку и сердце. Тогда он, как тень, будет следовать за тобой и обивать порога твоего дома. Когда бы ты ни вышла на улицу, ты встретишь его у дверей, и чем небрежней, холодней ты отнесешься к нему, тем его чувства будут глубже и он будет любить тебя еще больше.

Я отвергла "философию" Шумшад-ханум.

– Нет! – сказала я. – Все это чуждо моей натуре, и я этого сделать не сумею. Существующие между нами дружеские отношения далеки от того, что предполагаешь ты.

В САДУ НИЗАМУДДОВЛЕ

В одиннадцать часов утра на фаэтоне Гаджи-Самед-хана приехал ко мне Махмуд-хан с вооруженным телохранителем и вручил письмо Гаджи-Самед-хана.

"Уважаемый друг! Прошу вместе с вашей ханум пожаловать на торжественный обед, устраиваемый мной в честь генерального консула.

Жду вас к двум часам дня.

Ваш доброжелатель

Самед".

Махмуд-хан закурил кальян.

– Как чувствует себя его превосходительство? – справился я.

– Слава аллаху, его превосходительство чувствует себя прекрасно. Должен заметить, что его превосходительство расположен к вам так, как ни к кому в Тавризе. Он постоянно изволит говорить, что такие люди, как Абульгасан-бек наша гордость.

– Его превосходительство является гордостью всех азербайджанцев, заметил я в ответ.

Махмуд-хан отодвинул кальян и встал.

– Сюда ли следует вам прислать фаэтон? – спросил он, прощаясь.

– Не беспокойтесь, у нас свой экипаж.

– Это само собой. Но приехать на обед в экипаже его превосходительства – особая честь. Его превосходительство оказывает эту милость очень немногим.

Мы условились, что фаэтон будет прислан за мной. После ухода Махмуд-хана я задумался. На обеде должен был присутствовать весь состав дипломатического корпуса. Нам предстояло слышать одни лишь фальшивые уверения и видеть картину угодливости, лести и низкопоклонства. Вряд ли мы там узнаем что-нибудь, могущее принести пользу нашему делу.

Идти было все же нужно, и, в частности, мне хотелось во время встречи с Гаджи-Самед-ханом выяснить, какое впечатление произвели на него прокламации. Я отправился к Нине сообщить ей о приглашении.

– Нина больна и не пошла на работу, – сказала встретившая меня на балконе Тахмина-ханум.

Я вошел к Нине, которая действительно чувствовала себя плохо.

– Сядь, – сказала она.

Взяв стул, я сел около ее кровати. Откинув волосы, я прикоснулся к ее лбу. Голова ее пылала. Я знал причину ее недомогания. Всякий раз, когда она нервничала, у нее появлялась температура. Махмуд-хан не давал ей покоя. Игнорируя дружеское расположение ко мне Гаджи-Самед-хана и царского консула, он продолжал приставать к Нине, зная о моей заинтересованности в ее судьбе.

Достав из-под подушки несколько бумаг, Нина протянула их мне. Одна из них была копией шифрованной телеграммы, отправленной царским министерствам иностранных дел тавризскому консулу.

"Из министерства иностранных дел тавризскому генеральному консулу номер 867, 12 мая.

Расшифровать лично.

Абдуррэззак-бей выехал. Он у нас на жалованье. Цель его поездки в Тавриз – сблизиться с Шуджауддовле. Он хочет принять иранское подданство и поступить на руководящую работу. Соблюдайте осторожность. Воздержитесь от каких-либо выступлений против турок. Абдуррэззак-бей не должен иметь никаких явных связей с консульством. Подробности письмом.

Клемм".

– Имеет ли для нас значение эта телеграмма? – спросила Нина.

– Конечно.

– Какое же?

– Державы готовятся к мировой войне. Царское правительство ведет усиленную подготовку на турецкой границе. Без сомнения оно постарается вовлечь в эту кровавую авантюру иранский народ. Царское правительство мобилизует всех авантюристов и Абдуррэззак-бей – один из них.

– Кто он такой?

– Преступник, вот уже более тридцати лет создающий кровавые авантюры против Турции и неоднократно изменявший по подстрекательству иностранных держав своей родине. В свое время он убил коменданта города Стамбула Ризвана-пашу и бежал оттуда. Это шпион. Он происходит из курдов Битлисского вилайэта и известен под фамилией Бэдр-хан Паша-заде. Он вступил в организованную принцем Сэбахэддином партию "Эдеми-Мэркязият" и жил на иностранные средства. Теперь же, став агентом царской России, он готовит очередное преступление против родины. Во всяком случае разоблачение подобных лиц ничего, кроме пользы, нам не принесет. Мы должны противодействовать завоевательной политике царя и известить массы о том, что империалисты готовятся к мировой войне.

Я развернул вторую бумагу. Это была копия телеграммы, отправленной урмийским вице-консулом в министерство иностранных дел.

"Телеграмма в министерство иностранных дел от вице-консула Урмии, номер 175, апреля 11 дня.

Копия Тегеран.

Шейх-Барзан* вчера виделся со мной. Он просит о следующем:

______________ * Глава одного из курдских племен в Турции, – подкупленный русским правительством.

1. Русское правительство должно принять его под свое покровительство. Он же обязуется во всех своих действиях подчиняться указаниям царского правительства.

2. Дать возможность его семье поселиться в Урмийском районе.

3. Он берется осуществить все намерения России в отношении Равандуза.

После устройства в Урмийском районе, вернувшись в Равандуз, он обязуется вести борьбу против турецкого правительства. В соответствии с приказом министерства иностранных дел, его использую. Я не выдал ему никаких документов и отклонил все его доводы и просьбы об этом.

В. Вгенский".

Была и третья телеграмма.

"Консулу в Тавризе.

Сообщается о приезде в Тавриз Абдуррэззак-бея. Ему назначен оклад в 300 рублей. Он должен устроиться в Тавризе. Цель его – создание армяно-курдского альянса. По мере возможности надо содействовать принятию его в иранское подданство. Примите все меры к переходу его в Иран.

Клемм".

Прочитав телеграммы, я показал Нине приглашение Гаджи-Самед-хана, сказав, что пойти на этот обед необходимо.

– Не пойду! – отрезала она.

– Почему? Даже несмотря на нездоровье, пойти надо.. Мы должны использовать связь с консульством. Ведь ты же видела, что с помощью охранных грамот мы сумели отправить из Тавриза сотни находящихся под угрозой смерти добровольцев.

– Не пойду! – повторила Нина. – Не желаю видеть физиономию Махмуд-хана. У него дурные намерения; каждый раз при встрече он делает мне предложение и грозится по твоему адресу. Не пойду! Лучше, если он не увидит меня.

Как я ни уговаривал и ни убеждал ее, она наотрез отказалась идти.

В половине второго фаэтон остановился у моих дверей. Для сопровождения нас на втором экипаже прибыл Махмуд-хан.

– Как жаль, что ханум больна! – воскликнул он.

Я промолчал. По дороге я обдумывал, как мне разделаться с Махмуд-ханом. Одному из нас надо было покинуть Тавриз. Мысль об этом терзала меня, но к определенному решению я пока прийти не мог.

Пять минут третьего фаэтон подкатил к воротам сада Низамуддовле. Когда я сходил с экипажа, подъехали фаэтоны консульства. В одном из них сидели консул и его супруга, в другом его дочери, Ольга и Надежда.