Текст книги "Тавриз туманный"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 74 страниц)

Выслушав мое поручение, Гасан-ага вышел. Я и Мешади-Кязим-ага остались вдвоем.

– Расскажите, что хорошего? – обратился я к нему.

– Дела идут недурно, помаленьку, потихонечку зарабатываем себе. И главнокомандующий доверяет мне. Я сдираю с них шкуру. Зарабатываю на всем ровно половина на половину. Да не разлучит меня с тобой аллах! Я с лихвой вернул все убытки.

Я знал, что этот человек держит свои капиталы в немецких и русских банках и, желая оказать ему еще одну услугу, сказал:

– Империалистическая война приближается. В этой войне существует опасение поражения России и Германии.

– А как же быть? – испуганно обратился ко мне Мешади-Кязим-ага.

– Переведите ваши деньги частью в английские, частью в американские банки.

– Завтра у меня, помимо этого, других дел не будет. Я размещу деньги в указанных местах.

– Скажите откровенно, сколько у вас?

– Да так, сколотил кое-что детишкам на хлеб и сыр. Не так-то уж много!..

– Но все же?

– Миллиончика два.

– Теперь ответьте мне еще на один вопрос, но только правду.

– Клянусь вашей жизнью, сущую правду...

– Сколько было у вас, когда я приехал в Тавриз и остановился у вас?

– Пятьсот тысяч туманов.

– Как будто не совсем так. А сколько вы потратили на приобретение домов и поместий?

– Те пятьсот тысяч.

– Значит, эти два миллиона вы заработали на революции?

– Да, выходит так.

– Как будто и ваши нынешние операции по сравнению с предыдущими более выгодны.

– Разумеется. Но эта прибыль не обогащает, как бывало, в одну неделю. Тут в день можно заработать только пятьсот туманов. Да сохранит тебя аллах для нас, революционеров.

– Не возражаю, но не находите ли вы, что следовало бы послать кое-что на расходы товарищам, находящимся в эмиграции?

– Как же, как же! Утром же дайте список, и я сделаю, что нужно. Да разве мы умерли?!

НИНИНЫ ИМЕНИНЫ

Гости, приглашенные к Нине на именины, к трем часам должны были собраться у меня на квартире.

Мешади-Кязим-ага, его невестка Тохве и Санубэр, Тутунчи-оглы и Гасан-ага уже собрались. У ворот нас ожидали экипажи.

Мы уже спускались во двор, когда к воротам подъехал новый экипаж.

– Награду вестнику радости! Мертвый воскрес! – крикнул, вбегая, наш кучер Бала Курбан. Следом показался товарищ Алекпер. При виде его радости нашей не было границ. Живущие в Тавризе царские подданные устраивали настоящую охоту за своими врагами. До нас дошли слухи, что Гаджи-Гусейн-Али Шуджали убил товарища Алекпера.

Товарищ Алекпер попросил нас подождать минут пятнадцать. Он хотел вместе с нами отправиться к Нине. За это время он намеревался умыться и переменить одежду.

Мы вместе вошли в его комнату. Я вкратце информировал его о положении дел и рассказал ему о моих взаимоотношениях с Гаджи-Самед-ханом. Он одобрил мои действия и обрадовал меня сообщением о своем желании на этот раз надолго остаться в Тавризе.

Большинство гостей Нины было в сборе. Все они вышли на балкон встретить нас.

При виде товарища Алекпера Нина, забыв обо всех, бросилась ему навстречу, обняла его голову, поцеловала и залилась слезами. Товарищ Алекпер также поцеловал Нину, прослезился и, взяв ее за руку, повел в зал.

Через полчаса прибыл и Сардар-Рашид с Ираидой и Махру-ханум. На нем был парадный мундир. Он впервые был у Нины. Роскошь и богатство, которое он здесь встретил, изумили его. Его поразили не только дом и его убранство, но и дочери Тахмины-ханум.

– Сударь, – обратился он ко мне. – Эти дамы европейки?

– Нет, они тавризянки. Это наши сестры, невестки Мешади-Кязим-аги.

– А где же изволят находиться сыновья уважаемого господина? – спросил он, обращаясь к Мешади-Кязим-аге.

– Ваши покорные слуги, мои сыновья – в Берлине. Они завершают там свое образование. Будем живы, осенью и девушки поедут туда же учиться.

Сардар-Рашид нашел в этом что-то необычное.

– И они? В Берлин?

– Да, в Берлин! Раз их мужья учатся, пусть и они будут образованные. Страна нуждается в культурных женщинах!

– Великолепно! Браво! – воскликнул Сардар-Рашид. – Сегодня я нахожусь среди культурных иранцев.

Несмотря на то, что Сардар-Рашид неоднократно встречался с товарищем Алекпером, он, незаметно кивнув в его сторону, спросил:

– Кто этот господин?

– Это наш компаньон. Он только что вернулся в Тавриз.

– В чем состоит ваша торговля? – обратился Сардар-Рашид к товарищу Алекперу.

– Наше дело не такое видное и прибыльное! – ответил на это товарищ Алекпер.

– Но все же, доходное, а?

– Пожалуй, если водворится порядок. Дело наше и чистое и прибыльное. Мы торгуем драгоценностями.

– Великолепно, очень хорошо! Это весьма почетное и выгодное занятие.

Гасан-ага и Тутунчи-оглы принимали и обслуживали гостей. Я и их представил Сардар-Рашиду.

– Один из них брат наших невесток, другой же мой брат, – сказал я.

– Машаллах! Слава им! – повторил Сардар-Рашид и принялся рассматривать квартиру и обстановку Нины.

Дамы, группами по два и по три человека, прогуливались по залу. Ираиде было заметно не по себе. Она не спускала глаз с выписанных из Берлина туалетов Нины, Тохве и Санубэр.

Махру все еще была печальна, она почти не говорила. Вместе с ней я прогуливался по комнате. Рассматривая висящие на стенах картины и фотографии, она остановила взгляд на одной из карточек, где она была снята вместе со Смирновым.

– О, это была незабываемая пора в моей жизни! – глубоко вздохнув, сказала она. – Теперь я сама не понимаю, как это все случилось.

К нам подошел Сардар-Рашид. Глядя на портрет, он тоже тяжело вздохнул.

– Покойный был в высшей степени достойным и благородным человеком. Действительно, его смерть нанесла неизгладимую рану сердцам всех честных иранцев. Он был гордостью и славой для ислама. Принятие им великой религии ислама являлось лучшим доказательством величия и истинности нашей веры.

Окинув его гневным взглядом, Махру-ханум демонстративно отошла и, взяв Нину под руку, начала ходить с ней по залу.

В это время вошел консул с женой и дочерьми, которым были поочередно представлены присутствующие. Царский консул, отметив, что впервые встретил в обществе иранских женщин, сказал:

– Я не верю своим глазам! Если бы они получили русское воспитание, было бы чрезвычайно интересно побеседовать с ними и познакомиться с психологией и желаниями иранских женщин. Для сотрудничества русского народа с иранцами это было бы крайне интересно.

– Господин генерал! – опередила меня Нина. – Дамы совершенно свободно говорят по-русски.

Консул заговорил с девушками.

– Браво! – воскликнул он наконец, еще раз пожав девушкам руки. Хотите, я пошлю вас за счет государства в Петербург?

– Большое спасибо! – поблагодарила Санубэр. – Осенью мы должны ехать учиться в Берлин.

– Почему же в Берлин?

Тохве и Санубэр сконфузились и покраснели.

– Их молодые мужья находятся в Берлине, – поспешила им на помощь Нина.

– Иран как политически, так и экономически неразрывно связан с великой Российской империей, – недовольно отозвался консул, – и поэтому было бы целесообразней усилить эти связи и в области культуры и науки.

– Ваше превосходительство, русская культура и так наша, – стараясь сгладить неприятное впечатление, произведенное на консула, сказала Санубэр-ханум. – Надо овладеть тем, что имеется у немцев.

Слова ее понравились консулу. Он еще раз пожал ей руки и погладил по голове.

Мы обошли всю квартиру. В будуаре мы осмотрели полученные Ниной сегодня подарки. Самым ценным был подарок товарища Алекпера. Это была изящная серебряная шкатулка – один из превосходнейших образцов старинного иранского искусства. На крышке драгоценными камнями был изображен портрет Фатали-шаха. Красота и тонкость работы вызывали всеобщее восхищение. На лицах гостей был написан восторг. Всех интересовал вопрос, для чего предназначена шкатулка. Гости высказывали на этот случай разные предположения.

– У нашего покойного родителя была точно такая табакерка. Но она не была так богато отделана. Она была украшена эмалью, – заметил Сардар-Рашид, утверждая, что это табакерка.

На все эти замечания товарищ Алекпер лишь улыбался и, когда гости обратились к нему за разъяснениями, взял шкатулку и нажал на глаза портрета Фатали-шаха.

Все четыре стенки раскрылись. Внутри шкатулки была модель роскошного дворца. Стены дворца были сделаны из ослепительно сверкающего перламутра, окна – из небольших алмазов. Видневшиеся внутри рубины сверкали издали наподобие зажженных в комнате ламп.

Подарок этот приковал всеобщее внимание. Что касается меня, я видел его вторично, и потому он не производил на меня такого впечатления.

Шкатулку эту я видел впервые в Ливарджане, в доме Гаджи-хана, среди вещей, оставленных ему в наследство Аббас Мирзой. Находящаяся же в шкатулке модель представляла собой миниатюрную копию дворца Шемсуль-имарэ, в котором проживал Аббас Мирза в Тавризе в бытность свою наследником престола.

– За сколько купил ты эту штучку у Гаджи-хана? – шепнул я на ухо товарищу Алекперу.

– За девятку!

– Как за девятку? За девятьсот туманов?

– Нет, за девятку!

– Не понимаю!

– Я открыл Гаджи-хану всего одну девятку, – нагнувшись, шепнул мне товарищ Алекпер.

Все было понятно. Товарищ Алекпер снова играл с Гаджи-ханом в карты. Оба они не могли отрешиться от этой пагубной страсти.

За столом из речей генерального консула и тостов в честь Сардар-Рашида мы поняли, что в скором времени Сардар-Рашид, видимо, заменит Гаджи-Самед-хана.

ПРОКЛАМАЦИИ

Проходя по Эмир-Имчэ*, я встретил Гасан-агу.

______________ * Небольшая площадь, образующаяся на перекрестке нескольких улиц в крытых базарах. (Примечание автора).

– Мама просит вас срочно прийти к нам! – сказал он.

– Хорошо, сейчас же иду...

– Вы должны пойти не к Нине-ханум, а к нам!

– Отлично.

Очевидно, у Тахмины-ханум опять была какая-то тайна. Всякий раз, сообщая мне что-либо по секрету, она вызывала меня к себе домой. С Гасан-агой мы направились к ней.

Глаза у Тахмины-ханум и ее дочерей были заплаканы. Когда я вошел, они снова прослезились.

Успокоившись, Тахмина-ханум рассказала, что Махмуд-хан прислал к Нине свах, и та любезно приняла их. Свахи принесли Нине письмо Сардар-Рашида и его жены, в котором Нине писалось, что брак с Махмуд-ханом сулит ей почести и счастье, и они со своей стороны советовали дать согласие на этот брак.

– Ну что ж, не беда! – сказал я, не осведомляясь, что ответила свахам Нина. – Если Нина хочет этого, если она находит, что брак этот принесет ей счастье, какое имеем право возражать и стоять на ее пути? Она не мусульманка. Она воспитана совершенно иначе. Девушки ее воспитания никогда не отказываются от того, что им дорого, но и никогда не примиряются с тем, что им не по душе. Махмуд-хан человек влиятельный и заметный. Может быть, его положение кажется Нине заманчивым. Однако, если Сардар-Рашид и Ираида собираются принудить ее на брак с Махмуд-ханом, мы придем ей на помощь и сумеем защитить ее. Мы еще не так слабы.

Мой ответ не удовлетворил ни Тахмину-ханум, ни ее дочерей. Казалось, они вдруг почувствовали по отношению к Нине какую-то неприязнь. Я с трудом убедил их, что за кого бы Нина ни вышла, она не изменит своих дружеских отношений к ним.

Все же надо было идти к Нине. Желая известить население о последних событиях, мы решили с ней составить прокламацию и распространить ее по городу с тем, чтобы разоблачить Гаджи-Самед-хана и его политику.

Еще вчера я должен был пойти к Нине, но времени не оказалось. Я знал, что Нина недовольна моим долгим отсутствием и будет упрекать меня.

Она работала, сидя за письменным столом.

Когда я вошел, она бросила ручку на стол. Было ясно, что сейчас разразится буря.

– Я ничего не понимаю! – воскликнула она раздраженно. – Ты целыми днями не появляешься. Тахмина-ханум ушла с самого утра. Я осталась одна с ребенком на руках и не могла пойти на работу. Чем ты занят? Почему вы не развернете работу? Почему не разоблачите козни царского правительства? Предупреждаю, если это будет так продолжаться и впредь, я должна буду бросить все и уехать. Я возьму ребенка и уеду в такое место, которое и не придет тебе на ум. Ты сам подумай, разве это жизнь? Как назвать наше положение? Раз нет работы, раз нет личной жизни, к чему дольше оставаться здесь?

– Но чем это не работа? – спросил я. – С шестью, семью людьми бороться с таким колоссом, по-твоему, не дело?

– В этом-то и вся беда, что мы работаем с пятью – шестью лицами.

– Где же взять больше, ты же знаешь, что сейчас положение трудное.

– Мы должны научиться работать при любом положении. Работать, опираясь на двадцатитысячную вооруженную силу Саттар-хана, выступить против врага, имея за собой вооруженное незмие, сумеет каждый. Человек дела, настоящий организатор должен уметь работать и в нынешних тяжелых условиях.

– Скажи, кого организовать? Базарных торговцев, лавочников? Ты же великолепно знаешь, что многие выехали, многие погибли, а остальные от страха перед виселицей не хотят и смотреть на протягиваемое им оружие.

– В тавризских условиях я не могу дать тебе петербургских путиловцев или рабочих ткацких фабрик Риги. Тавризские улицы полны неорганизованными рабочими. Разве кругом мы не видим бедноту и амбалов? Разве не встречаем повсюду нукеров и батраков, работающих за кусок черствого хлеба?

– Брось, Нина, если тебе хочется что-то сказать, говори! Все эти слова – предлог, чтобы затеять ссору. Каким образом можно подойти к неорганизованной бедноте?

– Да вы и с организованным пролетариатом никакой работы не ведете. Разве восемьсот рабочих ковроткацких фабрик не могут считаться организованным пролетариатом? Разве организованные мной двадцать восемь кружковцев сделали мало? Скажи, что делали вы эти два дня? Где ты был?

– Если б у меня не было дела, я б никогда не нарушил бы обещания. Что касается Тахмины-ханум, то она собирается сейчас прийти.

– Где ты ее видел?

– Я был у них.

– Тебя вызвали?

– Нет!

– Зачем же ты пошел туда?

– Надо было обсудить вопрос о поездке девушек в Берлин.

– О поездке?

– Да, о поездке!

– Тебе следовало совершенно не говорить при мне об этом.

– Но что бы я выиграл, скрывая это от тебя?

– Что остается сказать на это? Разве ты стоишь к ним ближе, чем я? Разве я не отдала им душу? Разве ты подготовил их к поездке в Берлин? Разве ты помог им освободиться из-под мрака чадры? Что же случилось, что они сочли меня чужой? Если они собираются ехать, разве они не могли прийти и обсудить этот вопрос здесь? Нет, дело вовсе не в этом. Они еще недостаточно знают меня. Недоверие Тахмины-ханум ко мне просто нетерпимо! Почему-то они постоянно считают тебя ближе, тогда как я гораздо ближе им, чем ты, гораздо искреннее. Их вина особенно сильна. Они никогда не думают о твоей несправедливости ко мне и не критикуют тебя, потому что ты – свой, а я чужая. Тахмина-ханум ни разу не подумала о том, что я права. По малейшему поводу вы собираетесь у нее, совещаетесь и думаете, что я глупая, бессердечная. Пойди и скажи им, что я не из тех, кто считается с посторонним мнением. И сестра и ее муж – для меня нуль. Единственно, что я ценю и что мне дорого, это мои убеждения и моя воля. Ну, что ж! Потерплю, быть может, действительно правы те, кто утверждает, что человеком правит рок...

Я, стоя, слушал слова Нины, повторяя в душе доводы, которые собирался привести для ее успокоения.

В это время в комнату вошла Тахмина-ханум. При виде ее Нина зарыдала. Тахмина-ханум обняла и прижала к груди ее голову. Склонившись к ее плечу, Тахмина-ханум сама не удержалась и залилась слезами.

Мне было и тяжело и стыдно от сознания, что я являюсь причиной этих слез. Я почувствовал к себе презрение. Я должен был или раз навсегда расстаться с Ниной или соединить нашу жизнь. Но я не решался связать ее судьбу с своим неопределенным будущим. Я не верил в то, что могу дать ей счастье.

– Нина, клянусь вами обеими, – непроизвольно протянув руки и гладя головы Тахмины-ханум и Нины, воскликнул я. – Если твои намерения и твое сердце не изменились...

Не дослушав меня, Нина схватилась за голову и вышла в другую комнату.

Тахмина-ханум принялась за домашнюю работу. Я сел и задумался. Я просидел так с полчаса. В голове проносились самые разнообразные мысли.

Дверь тихо отворилась. Вошла Нина в своем любимом голубом платье и села за письменный стол. Она старалась казаться серьезной. Но едва уловимое движение губ давало понять, что ей хочется рассмеяться, и она с трудом подавляет это желание.

– Встань и подойди ко мне, – сказала она, улыбнувшись.

И это примирило нас. Все было забыто. Я подсел к ней.

– Я долго ждала тебя, – сказала она, кладя передо мной исписанный листок бумаги, – и решила сама составить листовку. Прочти внимательно и, если что нужно, добавь или сократи. И затем переведи. Что бы ни случилось, листовки завтра же должны быть разбросаны по городу.

– Весьма признателен!

– Если ты и не признателен, неважно. Важно, чтобы были довольны массы, – проговорила она сурово. – Тебя есть за что ругать. Ты с головы до ног полон недостатков, но одновременно ты умеешь заставить простить себя. Я закрываю глаза на всю твою вину и к этому меня вынуждают две серьезные причины. Первая и самая главная – революция, в неизбежность которой я верю и за которую готова отдать жизнь...

Я ждал, что она скажет и о второй причине, но она умолкла.

– А вторая?

– Этого я не скажу!

– Тогда напиши.

– Разве ты не читал русского поэта Пушкина? Ступай и прочти. Пушкин говорит: "Не все можно написать".

Мне было ясно, что она хотела этим сказать, и, не желая углублять вопроса, я принялся за чтение прокламации.

"Тавризцы!

Жертвы, принесенные вами ради революции, взывая к вам, требуют продолжения борьбы. Не ослабляйте борьбы, начатой вами против внешних и внутренних врагов!

Иранская революция не побеждена. Не отдавайте так дешево завоеванные вами победы! Пусть вас не страшит количество жертв, принесенных вами для достижения великих целей.

Иранская революция – искра происшедшей в России революции 1905 года. Не покидайте ваших позиций до тех пор, пока вы не раздуете эту искру в пламя, в такое яркое пламя, которое озарит весь Иран.

Не забывайте, что на протяжении сотен лет Тавриз и тавризцы играли руководящую роль в политической жизни страны. И до сего дня вы с честью продолжали эту роль! Пусть созданные в результате царской оккупации временные затруднения не пугают вас и не заставят уйти с фронта. Не покидайте арены битвы! Не оставляйте поля сражения таким предателям и изменникам родины, как Гаджи-Самед-хан.

Ваши внешние и внутренние враги, стремясь овладеть богатствами Ирана и захватить в свои руки концессии, принялись за куплю и продажу страны. Для того, чтобы легче эксплуатировать Иран, английское и русское правительства стараются привести на должность главного визиря своих ставленников. В телеграмме № 724, отправленной русским послом в Тегеран на имя министра иностранных дел Сазонова, ясно говорится о махинациях, ведущихся вокруг вопроса о назначении главного визиря. Англичане стараются провести Нюстофиюль-мэмалюкя. Русские же – Сехдуддовле.

Вы должны выступить против обоих, так как оба они готовятся продать вашу родину. Русские выставляют кандидатуру сипэхдара, ибо он является одним из должников русского Кредитного банка. Все его имущество заложено в русском банке.

Тавризцы, прочтите нижеприведенную телеграмму русского посла в Тегеране за № 102 министру иностранных дел Сазонову:

"Необходимо ваше содействие в вопросе получения концессии на судоходство на Урмийском озере. Во всяком случае, без взятки дело не обойдется".

Старайтесь освободить страну от рук захватчиков и торгашей.

Царское правительство эксплуатирует весь Иран и делит доходы страны между царскими подданными и своими сторонниками. Куда деваются доходы иранских таможен? Откуда возникают финансовые затруднения страны? В ноте, предъявленной председателю совета министров и Вусугуддовле русский посол в Тегеране говорит о самом беззастенчивом разделе таможенных пошлин.

В своей ноте посол касается вопроса об удержании таможенных прибылей в счет погашения процентов по задолженности и сообщает, кому и зачем роздана остальная сумма. Прочтите ноту № 182, предъявленную русским послом в Тегеран министру иностранных дел Вусугуддовле.

"Ваше высокопроисходительство, считаю своим долгом представить вам нижеследующее:

Остаток поступивших по 1 июля 1914 года в Русский Кредитив банк таможенных доходов мною задержан и распределен нижеследующим образом:

1. Из хранящихся в банке на текущем счету 2545206 кранов 40 динаров на содержание казачьей бригады его высокопревосходительства израсходовано 1 922 694 крана 40 динаров. Ваше высокопревосходительство не может не согласиться со мной, что неуплата указанной, суммы означала бы ликвидацию бригады. А на это правительство императора ни под каким видом не может согласиться. Документы по означенным расходам будут особо предъявлены командиром казачьей бригады в главное казначейство.

2. На покрытие убытков, понесенных в результате расхищения товаров русского подданного Арзуманова, – 18000 туманов.

3. За реквизицию правительством Его Величества шаха ароб русского подданного Мешади-Хади – 5 090 туманов.

4. За конфискацию в Ширазе арабским шейхом имущества братьев Алиевых 20000 туманов.

5. На удовлетворение претензий русского подданного Ибрагима Мануэля к иранскому подданному – Мухтарсултану – 2 000 туманов.

6. В уплату за ковры, ограбленные разбойниками в районе Исфагани у русских подданных шемахинцев Абдуллаевых, – 4 300 туманов.

7. За мануфактуру, расхищенную три года тому назад в местечке Хасар-Сурх, – владельцу фабрики Прохорову – 350 туманов.

Документы от вышепоименованных лиц в свое время также будут представлены правительству Ирана.

По погашении расходов на содержание казачьей бригады и удовлетворении претензий подданных Российской Империи в Русском Кредитном банке остается сумма в 93812 кран. Означенная сумма может быть уплачена по первому же требованию правительства шаха.

Коростовцев".

Тавризцы! Вот куда идут доходы вашей страны. Чтобы избавиться от подобных наглецов, вы снова должны воспользоваться вашим революционным опытом и сознанием.

Беспощадно боритесь с намеревающимися продать нас Самед-ханом и Сардар-Рашидом!"

На этом Нина закончила свое обращение. Я предложил добавить следующие строки.

"Тавризцы! Приближаются решительные дни. Мир стоит перед кровавыми событиями. Капиталисты готовят человеческую бойню. Царское правительство принялось за работу на иранской и турецкой границах. Царские наймиты Шыхбарзаны, Абдуррезак-беи и Сеид-беки зашевелились.

Азербайджанцы! В ближайшее время наша истерзанная страна обратится в арену битвы России, Германии и Англии. Кровавая политика этих империалистических держав – ваш лютый враг. Осознав их воинствующую захватническую политику, старайтесь разоблачить их. Следуйте за Российской социал-демократической партией большевиков!

Революционный Комитет".

ПОХИЩЕНИЕ ИРАИДЫ

На сегодняшнем совещании обсуждался вопрос о работе на ковроткацких фабриках. Я включил в повестку дня также вопрос об организации рабочих всех предприятий кустарной промышленности. До сих пор, кроме ковроткацких фабрик, мы не имели связей ни с какими другими предприятиями.

Совещание пришло к следующим решениям:

1. Снять с работы на ковроткацких фабриках некоторых организованных рабочих и перебросить их на другие предприятия кустарной промышленности.

2. Для этой цели, постепенно, не вызывая подозрений владельцев фабрик, уволиться рабочим Шафи Шабах-оглы, Алекперу-Кязим-оглы, Гаджи-Ага-Аваз-оглы, Дадашу-Гулу-оглы, Багиру-Гаджи-оглы, Салеху-Мусеиб-оглы и Яверу-Халил-оглы и для проведения организационной работы поступить на работу в различные предприятия

3. Товарищам, не сумевшим устроиться на новом месте, зарплата за это время выплачивается комитетом.

4. Если на новой работе они будут получать меньший оклад, комитет обязан выплатить разницу.

5. Для подведения итогов проделанной работы не менее двух раз в месяц созывать совещания.

После принятия этого решения я переговорил с отдельными товарищами, поручив им быть начеку. Затем, обратившись к Гасан-аге, спросил его мнение о способе распространения листовок по городу.

Он высказал следующее мнение:

– Шпионы и лазутчики Гаджи-Самед-хана и русского консула шныряют повсюду, они обыскивают всех, осматривают даже узлы, которые несут женщины. Я опасаюсь ареста некоторых наших товарищей и даже неспокоен за себя. Боюсь раскрытия нашей организации. Я предлагаю следующее:

1. Человек пятнадцать, переодевшись нищими, станут в местах, где должны быть расклеены прокламации. Прислонясь к стене, они будут просить подаяние и, улучив минуту, наклеят прокламации и скроются. Пока нищие вне подозрений.

2. Пачки прокламаций следует разложить у входа в бани. Отправляющиеся поутру купаться заберут их и покажут остальным.

3. Следует оставить прокламации и на каменных террасах мечетей. Особенно у больших мечетей, как, например, "Талибия-мэдрасаси".

Я согласился с предложениями Гасан-аги.

– Помните, что себя вы должны очень беречь, – сказал я ему, – так как ваш арест возбудит подозрение в отношении и меня и Нины и сорвет все наши планы.

Товарищи распрощались и вышли. Со мной остался один Тутунчи-оглы.

Вдруг раздался стук в дверь; Тутунчи-оглы пошел открывать. Спустя немного, вошла какая-то женщина. Я не узнал ее.

– Присядьте! – сказал я.

Она села. Я мельком увидел ее лицо. Мне удалось рассмотреть глаза. Я узнал их. Это были глаза, пленившие царского полковника Смирнова и приведшие его к смерти.

В комнату вошел Тутунчи-оглы. Взглянув на меня, женщина еле заметно указала на него. Я понял, что она не хочет говорить в присутствии третьего лица.

По моему знаку Тутунчи-оглы вышел в прихожую. Сбросив чадру, женщина глубоко вздохнула.

– Добро пожаловать, – обратился я к ней. – Несомненно, визит Махру-ханум в такой поздний час вызван серьезной причиной.

Махру-ханум посмотрела на меня своими задумчивыми глазами, немного подумала и, еще раз настороженно оглянувшись по сторонам, начала:

– Я знаю вас давно! Я знаю вас с того самого дня, когда сообщила вам кровавую тайну. Думаю, что вы умеете находить выход из тяжелых положений. По-моему, вы не принадлежите к тем, кто теряется перед опасностью. В настоящее время вы стоите перед лицом страшной катастрофы. В этих событиях можете погибнуть и вы и ваша возлюбленная и единомышленница Нина-ханум.

Чего только не передумал я, пока Махру-ханум говорила эти слова!

Открыв свой ридикюль, она достала и протянула мне черновик прокламации, написанный рукой Нины.

– Посмотрите, узнаете вы это? – спросила она.

– Узнаю, откуда вы это взяли?

– Я это взяла не у вас. Это взяла Ираида-ханум у Нины.

– Знает ли об этом Сардар-Рашид?

– Нет! Сардар-Рашида нет здесь, он уехал в Савудж-булаг*. По приезде он узнает все.

______________ * Город на ирано-турецкой границе. (Примечание автора).

– Как же попала эта бумага к вам?

– Ираида носила эту бумагу при себе. Вчера она принимала ванну. После нее в ванну вошла я. Бумага упала под скамейку. Я нашла ее, прочла и, если всего и не поняла, то сообразила, что это очень серьезная вещь, и потому взяла и спрятала. Ираида-ханум перевернула весь дом, но бумаги не нашла. Возможно, она заподозрила меня, но не осмелилась заикнуться и только между прочим спросила: "Махру-ханум не видали ли вы в ванной маленькой записки?"

– Не знаете ли вы, какую цель преследовала Ираида, похищая эту бумажку?

– Эта бумага поможет ей вырвать из ваших рук Нину!

– Что она сможет сделать? Она хочет добиться моего ареста?

– Она все рассказала мне: она боится вашего ареста и не хочет раскрывать всего Сардар-Рашиду или царскому консулу, так как в этом случае погибнет и ее сестра.

– А что же она намерена делать?

– Отравить вас, а затем показать бумагу Нине, запугать ее и вынудить на брак с Махмуд-ханом.

– Как же она собирается отравить меня?

– Наш повар – бывший повар Мамед-Али-шаха. По его приказу в свое время он отравил сотни людей.

– Говорила она по этому поводу с поваром? – спросил я.

– Пока нет.

Больше я ни о чем не спрашивал. Несомненно, положение стало чрезвычайно опасным. Мне следовало еще до приезда Сардар-Рашида покончить с этим делом. Безусловно, Ираида поспешит обо всем рассказать мужу, а тот не замедлит доложить консулу. Он давно ищет случая упрочить свое влияние, выдвинуться, получить новые чины.

Подняв голову, я внимательно посмотрел в глаза Махру. В ее ответном взгляде я увидел глубокую симпатию и сочувствие.

– Я верю вам, Махру-ханум! – сказал я признательно. – Наряду с хранящимися в вашей душе большими тайнами, вы сумеете сохранить и эту маленькую.

– Можете быть спокойны. Но этого недостаточно. Ираида все равно откроет ее.

– Обещаете ли вы помочь нам принять меры к сохранению этой тайны?

– Обещаю, обещаю всем сердцем!

– Когда вернется Сардар-Рашид?

– Дней через пять.

– Когда я еще раз сумею увидеть вас?

– Завтра, в это же время.

Она поднялась. Ночь была темная. Я приказал заложить экипаж.

– А можно мне поехать одной? – спросила она, когда я хотел отправить ее на фаэтоне.

– Вас проводит молодой товарищ, которому я вполне доверяю. Он сам будет править лошадьми.

С этими словами я вызвал Тутунчи-оглы и, представляя её, сказал:

– Можете довериться ему так, как вы доверяете мне. После их ухода более получаса я сидел и думал. Меня удивляло, как Нина могла не уничтожить такую важную бумагу, и она попала в руки такой опасной особы, как Ираида.

Я не мог уснуть. Не исключалась возможность, что Ираида откроет тайну мужу. Ее нельзя заставить молчать. Более удобный случай вырвать Нину из моих рук вряд ли еще ей представится. Мне невольно пришли на память слова, сказанные ею Нине дней десять тому назад:

"Ты одна не сумеешь отделаться от него! Тогда ты должна будешь бросить окружающую тебя роскошь и богатства и уйти. Но если мы сумеем добиться его высылки или смерти – во-первых, в твоих руках останется огромное состояние, а, во-вторых, ты сумеешь стать женой такого влиятельного человека, как Махмуд-хан".

Я решил, несмотря на позднее время, отправиться к Нине и обсудить с ней этот вопрос.

Был двенадцатый час. Тахмина-ханум и Меджид спали. Нина читала партийные газеты, доставляемые нам в Тавриз. Она очень удивилась моему позднему визиту.

– Удивительно, в такое время?

– Мне хотелось повидать тебя и поиграть с Меджидом.

Нина засмеялась.

– Правда, ты всегда играешь с нами. Но в такое позднее время... Садись.

Я сел. Я не торопился делиться с ней своими опасениями, так как и без того были расшатаны нервы этой преданной революционерки.

Около часу мы проговорили о чувствах, любви и искренности. Наконец, разговор коснулся Ираиды.