Текст книги "Тавриз туманный"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 74 страниц)

______________ * Уссар – тавризский поэт.

Передо мной сидели две западные и одна восточная красавицы. Первая из них Нина, я ее знал достаточно и изучил вполне. Она была младшей по возрасту и первой по красоте, и нрав ее был еще милее, чем ее наружность. Она обладала здоровыми взглядами, правильным суждением. Ее любовь была искренней и чистой. Она была девушкой упорной, ее волю не могли сломить ни законы, ни обычаи, ни традиции. Она обладала умением разбираться в жизни, создавать любовь постепенно, выбрать любимого человека.

Вторая была ее сестра – Ираида. Она также была прекрасна, но подобных ей женщин можно встретить на каждом шагу. Такие женщины не лишены способности любить мужчину, но их любовь не зависит от их собственных желаний, она порождается извне, со стороны, причинами, ничего общего с их духовной жизнью не имеющими, их любовь создается не ими, а другими. По мнению таких женщин, каждый мужчина, способный удовлетворить их нужды и требования, может составить их счастье. Их связь ничего общего не имеет с любовью, и главное ее основание состоит в неправильном понимании ими жизни.

Овладеть каким-либо мужчиной и, переложив на него все свои заботы, требовать от него удовлетворения всех внешних потребностей жизни, не зная, кто он, не интересуясь его внутренней жизнью, – таков удел женщин, подобных Ираиде. У них любовь и дружба – второстепенные вещи и могут возникнуть и после физической связи с мужчиной, они могут даже вовсе обойтись без них. Их любовь – это сумма временных вспышек, связанных с получением ценных или красивых побрякушек.

К числу таких женщин принадлежала Ираида.

Третья – Махру-ханум – подлинная женщина Востока. Ее любовь имела иной характер, она не родилась ни в результате нужды или необходимости, ни в процессе изучения мужчины. Ее любовь была безрассудна и потому временна и бесплодна; это была любовь, рожденная страстью. У закрытых девушек, не вращающихся в обществе, бывают минуты, когда они готовы полюбить и сблизиться с первым встречным мужчиной. Такая безрассудная любовь встречается чаще всего в странах, где женщины ходят под чадрой и ведут затворнический образ жизни. Закрытая женщина, не бывая в обществе, лишена возможности изучать мужчину, находить наиболее подходящего друга жизни, поэтому она любит случайно, любовь ее бывает обычно не постоянна, кратковременна.

Вот почему так жестки на Востоке брачные законы, прикрепляющие женщин к мужчинам. Народные сказки и поговорки убедительно иллюстрируют и разъясняют беспочвенность подобной любви. Так, запертая в четырех стенах дочь визиря начинает интересоваться сыном служанки – кечалом; дочь падишаха убегает с пастухом и так далее. Все эти мотивы народных сказок, доказывающие, что любви неведомы классовые различия, говорят также о любви, порожденной затворничеством.

Нет никакого сомнения в том, что и в романе Махру-ханум со Смирновым была налицо не духовная близость, а голая страсть.

Махру-ханум любила в этом полковнике, в этом человеке, за которого выходила замуж, мужчину и только мужчину. Ей было неизвестно ни кто он, ни что его ждет впереди, ни какою была его жизнь в прошлом. Сегодня он в Тавризе, а где он будет завтра, она не знала и даже не интересовалась этим. Махру с ним не бывала; не понимая его языка, не могла говорить с ним; она полюбила его одним лишь взглядом. И такова любовь почти всех восточных девушек.

Размышляя обо всем этом, я пришел к выводу, что они недолго проживут вместе.

Между тем ужин продолжался. Все ели, пили, говорили. Размышления утомили меня. Нина торопилась, беспокоясь за Меджида, который не лег бы спать, не дождавшись ее. Со стола убрали и, немного погодя, вошел слуга.

– Господин сардар, он явился! – доложил он.

– Великолепно, проводите его в другую комнату, – приказал сардар, поднимаясь с места.

Он сделал знак полковнику. Тот побледнел, простился с гостями, поклонился Махру-ханум и пошел следом за Сардар-Рашидом.

Махру-ханум перешла в другую комнату. Я не знал, зачем они вышли.

– Ах, боже мой! – послышался вдруг стон.

Голос принадлежал полковнику. Я растерянно взглянул на Ираиду.

– Не обращайте внимания, – сказала с усмешкой Ираида. – Над полковником совершили обряд обрезания. Таков обычай!

ЛИСТОВКА №3

Я только что вернулся из русско-иранской школы, где мы собрались для обсуждения циркулировавших по Тавризу тревожных слухов.

Русские и англичане ежедневно распространяли самые разнообразные версии о восшествии на престол Мамед-Али. Они держали в большой тайне известия о бывшем шахе. Даже в консульствах не было достоверных сведений.

Я только что умылся, чтобы сесть обедать, когда вошел слуга мисс Ганны и подал мне коротенькую записку.

"Срочно жду тебя. Приходи, не задерживайся ни на минуту.

Ганна".

Я понял, что у нее есть важная новость, и отправился к американке.

Мисс Ганна была настроена веселой, казалось, омыла и себя, и всю квартиру благоуханиями.

– На чьей стороне будут симпатии Америки, та и победит! – торжественно заявила она, завидя меня. – Америка – сторонница независимости Ирана... Америка – враг тем, кто проводит в Иране политику колонизации.

– Верно. Этого требует конкуренция государств.

– Нет, – ответила девушка, – независимости народов требует американский образ правления.

– Я слушаю тебя, – прервал я ее, желая поскорее услышать новости. Твое письмо было очень кратко.

Мисс Ганна, по обыкновению, погладила мои волосы и сказала укоризненно:

– Чем больше бы я написала, тем дольше бы ты не шёл... Теперь слушай. Мамед-Али окончательно разбит. Сегодня в консульстве получена официальная информация, и Тегеран требует ее опубликования. Были созваны редакторы местных газет, но за отсутствием санкции русского консула они от опубликования отказались. Сражавшиеся у Саве и Баручирда главные силы Мамед-Али, составляющие его последнюю надежду, окончательно разгромлены. Сам он бежал в Россию.

Новость, сообщенная девушкой, сильно меня обрадовала. Кое-как пообедав у мисс Ганны, я быстро поднялся. Она стала протестовать, но я успокоил ее обещанием зайти еще вечером и вышел.

Надо было повидать и Нину, узнать о сведениях, полученных в русском консульстве. Нина оказалась дома. Она сообщила, что сведения эти были получены очень поздно через русского шпиона из американского консульства. По словам Нины, консул оказал давление на редакторов местных газет и потребовал обойти вопрос молчанием.

– Не беда! – заметил я. – Мы опубликуем их сами, и все будут в курсе событий.

Выйдя от Нины, я снова зашел в школу, где мы вместе с Акбером Акберовым составили содержание очередной листовки. Оттуда я направился в контору Мешади-Кязим-аги, где застал снова купцов, все еще уговаривавших Мешади-Кязим-агу продать им американские товары.

Несмотря на значительное повышение цен, Мешади-Кязим-ага не хотел выпустить товары из своих рук.

– Мамед-Али разбит, – шепнул я ему, – и бежал в Россию. Сегодня же распродайте все товары, но только за наличный расчет. Завтра листовки будут опубликованы.

Не меняясь в лице, Мешади-Кязим-ага принялся торговаться.

Вечером, закончив дела и вернувшись в контору Мешади-Кязим-аги, я узнал, что все товары распроданы на американские доллары, английские фунты и иранское серебро. Когда деньги были сосчитаны и перевязаны, Мешади-Кязим-ага заметил:

– Из этой сделки на долю революции перепадает пятьсот тысяч туманов. Где их хранить и на что тратить – зависит от вас.

– Держите их при себе, а в случае нужды, будете тратить...

Затем я достал одну из напечатанных листовок и прочитал:

ЛИСТОВКА № 3

Поддерживающие в течение ряда месяцев иранскую контрреволюцию правительства Англии и России потерпели полное поражение в своих недостойных действиях. Наступление, предпринятое Мамед-Али на трон, окончилось крахом. Конституционные войска под командой Ефрема и Сардар-Бахадура разгромили банды Мамед-Али, который снова бежал в Россию. Эта авантюра России и Англии разорила страну от берегов Каспия до самой столицы, ввергла в нищету шахсеванов, туркменов и всех крестьян. Действия англичан и русских вызывают заслуженную ненависть всего крестьянства Ирана. Интриги обоих государств разоблачены, их коварное лицо выявлено, иранцы узнали своих друзей и врагов.

Население Тавриза вновь должно сыграть главную роль в борьбе с царскими и английскими оккупантами. Население Ирана может и должно рассчитывать только на свою революционную энергию.

Необходимо вести решительную борьбу с англофилами и русофилами, являющимися орудием в руках колонизаторов.

Граждане Тавриза! Читайте сообщения английского министерства иностранных дел об Иране. Читайте и вникайте в смысл этих слов:

"В отношении Ирана мнения Англии и России совпадают. Иран обязан признать интересы обеих держав".

Это означает, что Иран должен отрешиться от самостоятельного существования и стать такой же колониальной страной, как Египет, Марокко, Тунис.

Тавризцы! В ближайшие дни ожидается новая авантюра этих держав.

Они требуют удаления американского советника по финансовым делам Моргана Шостера, приехавшего для приведения в порядок финансового положения Ирана.

Англия и Россия готовятся предъявить Ирану ультиматум по этому поводу.

Иранское правительство, оказывается, "не имеет права" без санкции этих государств призывать советников со стороны.

Население Тавриза! Все это свидетельствует о том, что борьба не окончена. Нужно снова бороться, нужно снова влиться в окопы революции".

НОВАЯ АВАНТЮРА ЦАРСКОГО КОНСУЛА

Сегодня мисс Ганна собиралась ехать в селение Паян. Сообщив об этом мне за день в письме, она настойчиво просила сопровождать ее. Я и сам был заинтересован в этой поездке. За последние дни Англия и Россия старались создать новые осложнения в Иране и усиленно добивались изгнания финансового советника Моргана Шостера, который работал независимо и рассматривал Иран, как самостоятельную державу, не считаясь с интересами Англии и России.

И вот в такой ответственный момент Сардар-Супехдар с Сардар-Асадом затеяли внутреннюю борьбу за руководство правительством. Дошло до того, что они установили очередность внесений обязанностей председателя правительства.

Мы задались целью выяснить отношение Америки к вопросу о Моргане Шостере, и потому я старался почаще навещать мисс Ганну. Было неизвестно, выступит ли Америка в защиту Моргана. Приписывая мои частые посещения влиянию растущей любви, девушка не могла скрыть своей радости.

Когда я вошел к мисс Ганне, она, стоя перед закрытым окном, любовалась растущими у балкона деревьями, которые низко склонили свои ветки под тяжестью сочных плодов.

Экипаж уже стоял у ворот. Позавтракав, мисс Ганна надела пальто.

Я думал, что девушка едет в селение Паян на обследование, но вопрос обстоял иначе. Когда экипаж тронулся, девушка достала из сумочки письмо, написанное по фарсидски, с переводом на английский язык, и адресованное американскому консульству. Письмо было от тавризского мучтеида Мирза-Гасан-аги.

"В селении Паян, – писал мучтеид, – являющемся моей собственностью, американцы без моего ведома и разрешения открыли организацию. Самовольные действия американцев и вмешательство их во внутренние дела Ирана вызывают справедливое негодование иранцев. Как духовный вождь я не могу остаться равнодушным к тому факту, что американцы в селении Паян отбирают детей у родителей и посылают их в Америку, где воспитывают в духе христианства.

Поэтому я требую немедленной очистки селения Паян, в противном случае, рассматривая действия американцев, как вмешательство во внутренние дела Ирана, я вынужден буду обратиться к представителям великих держав.

Мирза-Гасан".

Это письмо очень взволновало меня. Я боялся за участь спрятанного с таким трудом оружия. После ухода американцев оно оставалось под большой угрозой, поэтому необходимо было озаботиться его переброской, а это при данных условиях, когда агенты царского консула не давали нам вздохнуть, было почти немыслимо.

Нисколько не стесняясь, эти агенты врывались в гаремы и тщательно обыскивали все уголки, настойчиво требуя сдачи оружия.

– Что делать? – говорила девушка уныло, прерывая мои невеселые думы. Это – царская колония и не более. Все это – проделки царского консула. Русские обвиняют во всем американцев, даже в появлении нелегальной газеты. Даже такой пустяк, что прокламации были найдены в мешке с американским штампом, послужил для русского консула неопровержимым доказательством. Пожалуй, если бы русское и английское консульства и были уверены в непричастности американцев к этому делу, то и тогда они не отказались бы от такого удобного предлога. Вот почему они всячески притесняют наши учреждения в Иранском Азербайджане. Ну что же, не беда. Мы приняли предложение Мирза-Гасана и попросили лишь две недели сроку для ликвидации дел. Теперь я еду приостановить прием новых детей.

– Неужели правительство Америки не может принять меры и защитить вас? Разве Тегеран и Вашингтон не могут оказать давление?

– Тут вопрос не в селении Паян. Главное в русско-американской и англо-американской конкуренции. Это связано с Морганом Шостером. Оба правительства не могут этого вынести. И в том, что царское правительство считает Иран своей провинцией, виновна Англия. Являясь по многим причинам противниками свободы Ирана, англичане не могут действовать открыто. Протестует английский пролетариат. Многие либеральные депутаты требуют изменения политической линии Англии в Средней Азии. С другой стороны, Англия старается сохранить свой авторитет среди исламских народов, она считается с симпатиями семидесяти миллионов мусульман Индии, питающих чувства глубокой симпатии к независимости Ирана. Особенно тяжело отражается политика Англии и России на английском торговом капитале. Фирма Линч потерпела колоссальные убытки. Ее представители как в самом парламенте, так и в парламентских кругах выражают резкий протест против английского министерства иностранных дел и критикуют его образ действий. Манчестерская и другие торговые палаты также выступили против иностранной политики Англии. В результате, Англия, не выступая открыто, использует русский штык, стараясь его силой проводить свои намерения. Это небезызвестно американскому правительству. Возможно, что, не желая углублять противоречия, Америка согласится на отзыв Моргана Шостера.

Наш фаэтон снова ехал по неровной ивовой аллее. Дул резкий осенний ветер. Пожелтевшие листья падали на белый жакет девушки. Спасаясь от ветра, мисс Ганна тесно прижалась ко мне.

– И тебе холодно? – спросила она, взяв мою руку, и задумалась.

Некоторое время мы ехали молча.

– Как твоя торговля? – спросила Ганна, как бы очнувшись от охвативших ее мыслей.

– Ничего, дела мои недурны, – ответил я.

– Правда, торговля драгоценными камнями дело чистое, но таким путем капиталистом не сделаешься.

– Почему? – спросил я.

– Потому, что торговля драгоценностями может охватить лишь очень ограниченный круг людей. Я могла бы предоставить тебе случай заработать большие деньги и за короткое время стать миллионером.

– Каким образом?

– Американцы вынуждены временно приостановить в Иране все торговые операции. Из Нью-Йорка и Вашингтона получены определенные предписания на этот счет.

– А чем это вызвано?

– Для сопровождения торговых караванов необходима вооруженная охрана. Россия на севере и Англия на юге держат вооруженную армию для защиты своих торговых караванов. Американские же купцы такой охраны не имеют. Разграбленные в пути товары мы не можем ставить в счет Ирану, как это делают другие державы. Русские и англичане не окажут нам помощи, если наши товары будут расхищены даже у них на глазах. Охрану торговых интересов Америки они считают изменой собственному государству. Принимая все это во внимание, наши торговые организации вынуждены прикрыть свои дела. У американских торговых фирм в Иране в настоящее время много таких товаров, каких нельзя найти ни у немецких, ни у русских, ни у английских торговых фирм. Если ты закупишь эти товары и сумеешь придержать, через месяц ты станешь обладателем миллионов.

– Я очень признателен. Торговля ценностями – дело чистое, но и это предложение недурно, – сказал я, подумав о Мешади-Кязим-аге.

ЦАРСКИЙ УЛЬТИМАТУМ

Тавриз был в сильном возбуждении. Ультиматум, предъявленный иранскому правительству с требованием отстранения финансового советника Моргана и угрозой в противном случае оккупировать северный Иран, вызвали нескончаемые толки. Площади, улицы, часовни, мечети были полны народу. Ультиматум этот совпал с траурным месяцем магеррамом, когда правоверное, фанатически настроенное население и без того приходит в движение, готовясь к религиозным процессиям.

С утра до полудня я бродил по городу, чувствуя всю безвыходность положения и угрозу кровавых столкновений. В два часа дня должно было состояться заседание в доме начальника незмие Амир Хашемета. Собирались с большим опозданием, так как на улицах было небезопасно. Сильно задержался и сам Амир-Хашемет. Его приход совершенно изменил вопросы, поставленные на повестку дня. Вместо царского ультиматума мы принялись обсуждать вопрос о положении Тавриза.

– Положение серьезное, – начал Амир Хашемет. – Разногласия между царским консулом и Мухбириссалтане растут день ото дня. Мухбириссалтане не в силах противиться консулу, который распоряжается в Иране, как у себя дома. Все его протесты остаются без последствий. Два дня тому назад царские солдаты обезоружили двух чинов незмие, стоявших на посту у телефонной станции. Мухбириссалтане выразил официальный протест с требованием возвратить оружие и привлечь виновных к ответственности. На это царский консул заявил, что действия военных властей, предпринятые для спокойствия населения и охраны безопасности города, не подлежат рассмотрению "местных и гражданских властей, так как это противоречит условиям военного времени. Вчера русское командование захватило все телефонные линии в управлении незмие, и незмие была лишена каких бы то ни было средств связи. На протесты Мухбириссалтане русский консул опять-таки ответил: "В то время, как в городе печатались и распространялись подпольные листки с призывом к восстанию и оскорблениями по адресу их величеств императора всероссийского и короля английского, тавризская незмие бездействовала. Консульство российской империи находит, что давно настала пора разоружить тавризскую незмие. Гражданские учреждения и мирное население Тавриза не нуждаются в местной незмие, так как их спокойная жизнь, а также общественный порядок в полной мере обеспечиваются военными властями российской империи". После такого ответа Мухбириссалтане повел переговоры с Тегераном и решил покинуть Тавриз. А русская политика как раз этого и добивается.

После сообщения Амир-Хашемета мнения разделились. Амир-Хашемет, его братья, Мешади-Ага, Мирза-Мохаммед Сухейли и многие другие были за вооруженное выступление. Остальные вместе со мной возражали против этого. Мы знали, что вооруженное выступление неминуемо приведет к печальной развязке.

– Необходимо подумать, – сказал я. – Русские не осмелятся разоружить незмие. Если же это случится, мы можем действовать по-своему. Мы не должны давать им повода к продолжению оккупации Ирана.

– Русские займут северный и восточный Иран без всякого повода, заметил Ага-Али. – Мы не сдадим им своих позиций. Пусть царское правительство знает, что революционный Тавриз не умер.

Я был бессилен против подавляющего большинства, которое упорно и настойчиво стояло на своем. Амир-Хашемет был взволнован.

– Я еще раз попытаю свое счастье, – говорил он. – В один день я уничтожу все находящиеся в Тавризе царские силы. Пусть это будет наукой консулу. Я докажу и английским и русским рыцарям с большой дороги, что Восток еще в силе создавать героев, способных на вооруженное восстание.

Когда присутствующие в восторге начали целовать Амир-Хашемета, я окончательно убедился, что бесполезно спорить с ними. Тогда я обратился к ним со следующей речью:

– Раз вы торопите наступление серьезных событий, раз вы не хотите считаться с возможными последствиями этих событий, то необходимо всем известным руководителям революции и принимавшим в ней активное участие сегодня же покинуть Тавриз и вывезти семьи отсюда. В результате восстания русские безусловно жестоко отомстят Тавризу. Выслушайте и вникните в мои слова. Я не могу голосовать за убийство вождей тавризской революции, за то, чтобы их вздернули на виселицы. Вы должны уйти из Тавриза. Я знаю, что Амир-Хашемет склонен к партизанщине, не привык работать под руководством организации. Об этом говорилось и в Джульфе, об этом говорил ему самому и Саттар Зейналабдинов. Поэтому я требую следующего. Как сам Амир Хашемет, так и незмие должны отдать себя в распоряжение той группы, мнение которой завоюет большинство в нашей организации. Он не должен действовать самолично, на свой страх и риск. Если вооруженное восстание неизбежно, пусть оно произойдет организованно. Тогда, я думаю, наши потери будут минимальны.

– Даю слово подчиняться большинству, – проговорив Амир-Хашемет, пожимая мне руку, – но я должен заявить, что если вооруженного восстания не будет, то вслед за отъездом Мухбириссалтане во главе правления станет Самед-хан, и тогда виселицы неминуемы. Раз так, то пусть Тавриз еще раз покажет захватчикам свою силу.

– Я узнаю, что делается в консульстве, – возразил я. – Если сведения об этих ожидающихся безобразиях подтвердятся, мы еще соберемся и обсудим, как лучше организовать восстание.

До сих пор я еще не видел Нины в таком нервном состоянии. Все ее тело дрожало от волнения. Только что вернувшись с работы она собиралась послать Тахмину-ханум за мной. При виде меня она тотчас же попросила Тахмину-ханум увести Меджида к себе. Когда Меджид и Тахмина ханум вышли, она в страшной тоске схватила меня за руку.

– Нет ничего тяжелей, как работать в среде бесчестных, бессовестных людей! Сегодня я почувствовала отвращение к жизни! – сказала она чуть не плача.

– Что случилось?

– Консул собирается совершить неслыханную гнусность. Ультиматум произвел огромное впечатление. В Тегеране перед русским посольством была устроена демонстрация протеста. Для того, чтобы не дать этому движению протеста переброситься в Тавриз, готовятся карательные и военные мероприятия.

Нина умолкла. Мы оба задумались.

– Восток сам должен позаботиться о себе, – нарушила молчание Нина. Все действия консула подтверждают это. Создавшееся положение требует вооруженного восстания масс, так как к безоружным и бессильным милосердие не применяется. Консул говорит, что восстание Саттар-хана развратило тавризцев. Из их голов еще не выбиты идеи, не подобающие народу колониальной страны. Для того, чтобы окончательно выбить эти вредные идеи и проветрить их головы, – говорит консул, – необходимы штыки Апшеронского полка. По его мнению, к народам колониальных стран нельзя относиться милосердно, эти народы привыкли склоняться только перед силой и гнетом, это вошло в их кровь и плоть. Если к некультурному, дикому народу относиться любовно и мягко, он может счесть это за слабость, и потому проявление милосердия в отношении народов Востока не входит в планы царской политики. Консул считает необходимым разоружить население Тавриза, захватить принадлежащее местным властям военное имущество, разоружить и распустить незмие...

Вопрос был ясен. Слова Амир-Хашемета подтвердились. Нам надо было найти выход.

Пообедав с Ниной, я поспешил в русско-иранскую школу; Акбер Акберов поддержал мнение Амир Хашемета, считая, что при создавшейся ситуации вооруженное восстание – единственный путь,

Я долго колебался, долго думал, но найти выхода не мог. На вечернем заседании я должен был высказать окончательное мнение.

ИМЕНИНЫ МИСС ГАННЫ

Вопрос о вооруженном восстании был решен. Перешли к обсуждению плана восстания, разработка которого была поручена мне. Я предложил:

1. Довести вооруженные силы до двух тысяч человек. Мобилизовать испытанных в революции восьмого года добровольцев.

2. Немедленно уволить из незмие лиц из первоначального состава незмие и отобрать у них оружие. Их места предоставить добровольцам.

3. Приобрести для незмие 400 лошадей с седлами.

4. Вождям революции с семьями покинуть Тавриз, так как их пребывание в Тавризе и преждевременный арест может обезглавить восстание и убить революционный дух тавризского народа.

5. Осмотреть места расположения русских войск. Создать комиссию для определения пунктов, откуда следует начать восстание.

6. Составить списки мобилизованных, переговорить с каждым из них в отдельности и ознакомиться с их образом мыслей; выделить сумму, необходимую для удовлетворения их нужд.

7. Составить из мобилизованных небольшие отряды и обучить их в отдельных частях города, пройдя с ними военную переподготовку.

8. Перевезти оружие из селения Паян и распределить среди мобилизованных, а остальную часть спрятать в надежных местах.

План был принят единогласно. Для исполнения отдельных пунктов были избраны комиссии и даны им соответствующие инструкции.

С заседания я вышел с Мешади-Кязим-агой. Я предупредил его, что приглашен на именины к мисс Ганне и к ужину не буду.

– Что же ты несешь ей в подарок? – спросил он.

– Ничего. Мне некогда было позаботиться об этом.

Мешади-Кязим-ага стал возражать.

– Так не годится. Ты должен преподнести ей что-нибудь. Эта девушка дала нам заработать целый миллион. В этом барыше есть и ее доля. Зайдем домой, я выберу для нее что-нибудь подходящее.

– Это немыслимо, я могу встретиться с Ниной.

– Пойдем. Нина-ханум еще не вернулась, – успокоил меня Мешади-Кязим-ага, заставив повернуть к дому.

Мешади-Кязим-ага вынес золотую шкатулку, осыпанную алмазами. В шкатулке была брошь – миниатюрная головка девушки, сделанная из мельчайших бриллиантов чистой воды.

– Возьмите! Она это заслужила. Она нам еще может пригодиться, – сказал он, смеясь.

По правде сказать мне жаль было отдать эти ценные вещи американке, но это было необходимо, хотя бы ради оружия, которое находилось под американской охраной. Пожалуй, и для перевозки оружия надо было прибегнуть к содействию американской миссии.

С Мешади-Кязим-агой мы направились к дому гравировщика, чтобы выгравировать на шкатулке надпись для мисс Ганны. Мастер принял нас весьма любезно и тут же выгравировал на крышке: "Маленький дар большому другу".

Когда я пришел к мисс Ганне, гости были уже в сборе и ждали меня. Все они знали меня со слов мисс Ганны.

При моем появлении все американцы, по восточному обычаю, поднялись с мест.

– Абульгасан-бек, – сказала мисс Ганна, представляя меня гостям, – о котором я неоднократно вам говорила. – Он оказал мне много внимания во время нашего совместного путешествия. Это – человек, всеми любимый, уважаемый, в частности, пользующийся моим особым расположением.

Гости дружески пожимали мне руку. Тут были жена консула миссис Мария (самого консула не было, он был болен), первый секретарь консульства мистер Фриксон с женой миссис Сарой и другие. Меня посадили между мисс Ганной и женой консула миссис Марией.

Гости с интересом разглядывали преподнесенную шкатулку и, не зная еще о содержимом, мысленно взвешивали ее, стараясь хотя бы приблизительно определить ее стоимость. Когда же, раскрыв шкатулку, они увидели лежащую там головку, мистер Фриксон с нескрываемым восхищением сказал мисс Ганне:

– Ваш друг преподнес вам драгоценнейшую безделушку французской работы. Вы теперь богаты. Цена этой вещички по меньшей мере пятнадцать тысяч долларов. Еще раз поздравляю вас!

Полная любви и радости, мисс Ганна была сильно смущена; она не знала, как встать, как сесть, что сказать. Мой подарок привлек внимание всего общества. Мисс Ганна показала гостям также подарки, полученные ею за время знакомства со мной от моих друзей. Она достала дорогую нитку жемчуга, подаренную ей супругой Саттара Зейналабдинова, затем редкую, дорогую шаль, подаренную женой Алекбера, затем выдолбленный из цельной бирюзы игольник, осыпанный драгоценными камнями, пудреницу и другие вещички, преподнесенные мисс Ганне Ливарджанским ханом, и, наконец, купленные Алекбером от моего имени дорогие бриллиантовые серьги.

– Я удостоилась знакомства с самыми выдающимися людьми Востока и получила от них ценные знаки внимания.

Когда мы перешли в столовую, молодая жена мистера Фриксона поторопилась занять место рядом со, мной. Я и сам был рад этому, так как с супругой консула приходилось говорить через переводчика, а миссис Сара прекрасно владела русским языком и даже с мужем старалась говорить по-русски, хотя тот объяснялся по-русски с большим трудом.

– Я ношу на своей груди память дорогого и искреннего друга, – шепнула мне мисс Ганна, садясь рядом по другую сторону и показывая на только что полученную от меня головку-брошь.

– А я ношу в своей груди неизгладимую любовь юной, прелестной девушки, – ответил я, слегка нагнувшись к ее уху.

Мои слова тронули мисс Ганну. Она повторила их миссис Саре, которая была рассеяна и выглядела чем-то обиженной; взоры ее были прикованы к подарку.

– Я верю в судьбу, в счастье, – сказала она, искоса посмотрев на мужа. – С мистером Фриксоном мы поженились здесь. Мой отец был здесь поверенным крупной сахарной фирмы "Ходорковский", которая принадлежит моему дяде. Моя девичья фамилия Мезгер; быть может, слыхали? Здесь моя мать бросила отца. Ее знакомство с некоторыми неподходящими лицами вызывало недовольство отца, и они расстались. Старшая моя сестра еще до переезда в Тавриз полюбила грузинского князя, ветеринарного врача, и вышла за него замуж. Наша семья распалась, жить дальше в этих условиях стало немыслимо, и я вынуждена была выйти замуж. – И она, слегка понизив голос, добавила: Американцы крайне скупы. Они живут лишь для себя. Очевидно, так было предначертано мне в книге судеб, но брачные узы не связали нас друг с другом. Еще вопрос, поеду ли я за ним в Америку. Мне хочется остаться на Востоке.

Миссис Сара давала понять, что она вышла за Фриксона помимо своей воли и не связана с ним никаким чувством. Было ясно, что она соблазнилась положением Фриксона, а теперь его не любит и не прочь была бы найти счастье с другим человеком.

Через некоторое время мистер Фриксон предложил мне перейти в зал. Он взял меня под руку и сразу заговорил о своей жене.

– Моя супруга слишком молода. Она не достигла еще той зрелости, когда умеют разбираться в жизни. Ей всего девятнадцать лет. Поженились мы недавно, и она еще не успела отвыкнуть от девичьих капризов и присущей этой поре шаловливости. Я до сих пор не сумел найти доступ к ее сердцу. Вот почему мы живем как чужие.