Текст книги "Тавриз туманный"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 74 страниц)

– Если вам нужен платок, я могу принести, – сказал я, почувствовав, что ей неловко сидеть в моем присутствии с непокрытой головой.

– Нет! – печально произнесла она, – к чему это после всего?

– Если так, то садитесь! Надо подумать о вашем будущем.

Она села. Мы не находили слов для разговора. Видно было, что она чувствует себя разбитой. Наконец Гусейн-Али-ами принес в переднюю самовар и вышел. Я внес самовар в комнату и, поставив на стол, принялся заваривать чай.

– Пожалуйста, выпейте стаканчик чаю. Возьмите себя в руки!

Девушка вздрогнула и раскрыла глаза. Поднявшись с места, она села к столу и выпила вместе со мной два стакана чаю. Я не хотел расспрашивать ее, пока она не поест и не придет в себя.

Наконец, в три часа ночи подали ужин.

– А где же ваша супруга? – спросила девушка.

– У меня нет супруги.

– А кто же этот мужчина?

– Это мой слуга.

– Он женат?

– Да.

– Где его жена?

– Спит у себя в комнате. Для чего она вам?

– Просто так, спрашиваю.

– Как вас зовут?

– Меня зовут Набат-ханум. А вас?

– А меня Абульгасан-бек. Кто ваш отец?

– Мехти-хан.

– В каком районе вы живете?

– Шешкилане.

– Зачем вы отправились к гадалке?

– Разве то, что я расскажу вам, поможет мне?

– Когда вы подробно расскажете мне причины, побудившие вас отправиться туда, я смогу найти способ облегчить вашу участь. Я хочу, чтобы ваша семья ничего об этом не узнала.

– Поздно, – с горькой улыбкой сказала девушка. Во-первых, уже четыре часа ночи, а меня дома нет. Во-вторых, я нахожусь наедине с незнакомым мужчиной; я вам верю, но поверит ли моя семья, что вы вели себя по отношению ко мне, как брат? Я запятнана. Теперь умоляю вас, не возвращайте меня в семью, помогите мне не попадаться ей на глаза.

Девушка снова расплакалась и хотела поцеловать мне руку.

– Плакать не к чему, сестра моя! – сказал я, поднимая ее голову и гладя волосы. – Все это не так уж страшно. Будьте откровенны, не скрывайте от меня ничего, и я помогу вам.

– Я дочь Мехти-хана, – начала девушка. – У отца, помимо меня, двое сыновей. Брат отца моего очень богат. У него большие поместья, деревни, сады и дома. У дяди есть сын, намного моложе меня, слепой на один глаз и психически ненормальный. Когда он родился, мне было девять лет. Я нянчила его, а теперь меня хотят выдать за него.

– Он любит вас?

– Он не понимает, что такое любовь, он еще ребенок.

– Сколько ему лет?

– Двенадцать.

– А что же говорят на это ваши отец и мать?

– Мать убивается, она не согласна, отец же, наоборот.

– Причина?

– Отцу нужны деньги: он опиоман и спустил все свое состояние.

– Говорили вы отцу о том, что не согласны на этот брак?

– В доме у нас из-за этого целый день брань и ссоры. Отец несколько раз избивал мать.

– Хорошо, но неужели дядя ничего об этом не знает?

– Ну, как же не знает?!

– В таком случае, как он соглашается на это?

– Дядя сам настаивает на этом браке... Мне стыдно продолжать. Я стесняюсь открыть вам правду.

– Не стесняйтесь, сестра моя, в мусульманских семьях можно встретить сколько угодно таких прискорбных фактов. Не стесняйтесь. Я понимаю вас!

Выражение лица девушки и без слов говорило о том. как ей тяжело.

– Дядя хочет взять меня не для сына, а для себя! – после долгих колебаний сконфуженно прошептала она.

– Не может быть! Откуда вы это знаете?

– Знаю. Его отношение ко мне не походит на отношение дяди или свекра. Он каждый день обнимает и целует меня. Ласкает и сжимает мои груди. Я вижу, как каждый раз, видя меня, он весь загорается. Однажды и тетя заметила это. "Не развращай девочку!" – принялась увещевать она его. Но дядя не обращает внимания на ее слова и продолжает свое. Он дня не может прожить без меня. Каждый день приходит за мной. Он не может жениться на мне, это запрещено шариатом, поэтому хочет овладеть мной, выдав замуж за своего двенадцатилетнего кретина. Увы! До этого дня остается не так много.

– А как смотрят на это ваши братья?

– Пока братья были здесь, они не допускали и мысли о подобном бесстыдстве. Дядя несколько раз делал предложение, но братья возмущались, и он не заговаривал об этом.

– А где сейчас ваши братья?

– Откуда я знаю?

– Как, то есть, "откуда знаю"? Разве вы не знаете, куда они уехали?

– Конечно, нет.

– Разве, уезжая, они ничего не сказали вам?

– Сказали. Они обняли меня, поцеловали и заплакали. Последними словами их было: "Набат, не поддавайся. Мы знаем, что тебя хотят разлучить с нами и сделать несчастной". Так и случилось, – я осталась одна.

– А зачем вы пошли гадать к цыганке?

– Я хотела погадать на братьев, узнать, где они. Чтоб спастись от этого позора, я думала бежать к ним.

– Зачем же, зная о вашем положении, они уехали, оставив вас одну?

– Они не могли оставаться.

– Почему?

– Откуда я знаю.

– Что же их вынудило к этому, бедность?

– Нет! Они не могли оставаться.

Набат-ханум умолкла. Она или стеснялась сказать или что-то скрывала от меня.

– Мы с самого начала условились, что вы расскажете мне все, как было, вновь настойчиво заметил я. – Но вы опять что-то скрываете. Какой смысл не доверять мне, когда вы сами находитесь у меня в доме и доверили мне свою жизнь?

Набат-ханум перевела дыхание и, проведя кончиком языка по пересохшим от страха губам, шепнула:

– Тайна моих братьев еще страшнее; вот почему я не хочу сообщать ее человеку малознакомому. Но я думаю, что в вас есть и совесть и честь. Такое отношение к несчастной, беззащитной девушке может проявить только обладающий благородством революционер. И мои несчастные братья были революционерами.

– Революционерами?

– Да, оба. После вступления в Тавриз Гаджи-Самед-хана, они скрылись. Мой же бессовестный дядя для достижения своей цели добивался их ареста и хотел передать их в руки Гаджи-Самед-хана.

– Как же им удалось бежать из Тавриза?

– У них был один друг – кавказец. Он снабдил их деньгами и удостоверениями и помог им скрыться. Дай ему бог здоровья. Ах, если бы мне удалось разыскать этого кавказца! Я каждый день отправлялась в окопы и носила им обед. Увы! Ни одна пуля не поразила меня тогда и не избавила от этого бесчестья.

– В каких окопах были ваши братья?

– В окопах у Голубой мечети. Я каждый день носила им обед. Они делились обедом с товарищами. Потом я забирала посуду и возвращалась домой.

– Почему же вы сами не стали революционеркой?

– Этот вопрос несколько раз задавал мне и тот кавказец, но что я могла бы делать?

– Очень много. Если бы вы были революционеркой, вы бы не верили в гаданья и не попали бы в расставленные вам сети. А теперь, послушайте, я назову вам имена ваших братьев. Старшего звали Салех-Ага, а младшего Пэрвизом.

– Вы! Это вы, да? – удивленно и словно что-то припоминая, спросила Набат-ханум и снова заплакала.

Взяв ее руки в свои, я начал успокаивать ее. Наконец, с большим трудом овладев собой, она сказала:

– Значит, вы тот самый человек. Теперь я вспоминаю, вы тот кавказец, который предлагал мне стать революционеркой. Я видела вас, когда вы метали бомбы. Эта рука несколько раз пожимала мою. Не знаю, поможет ли мне она и теперь, в эти трудные для меня минуты?

– Эта рука избавила вас от большой опасности и привела в дом вашей тетки.

– Тетки? – поднявшись с места, спросила Набат-ханум и обвела комнату удивленным взглядом.

– Да, тетки! Разве жена Мешади-Кязим-аги не сестра вашей матери?

– Да, сестра! О, боже, я так же счастлива, как несчастна!

– Теперь остается одно. Вы ни одному человеку не скажете о событиях этой ночи, иначе вы погубите и меня и ваших братьев и сами будете несчастны.

– Верьте мне, я не обмолвлюсь ни словом. Эта тайна уйдет со мной в могилу.

– А теперь думать больше не о чем. Сегодня вы ночевали у вашей тетки. Об этом вы расскажете завтра матери и отцу. Думаю, что они поверят. Что касается вашего дяди, я беру на себя избавить вас от его притязаний. Теперь встаньте и пройдите в комнату направо. Можете спать, как у себя дома!

– Нет, нет. Я останусь здесь. Не беспокойтесь. Я не хочу лишать вас удобств.

– У меня есть своя комната. А та предназначена для гостей.

В пять часов утра мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим комнатам.

МАХМУД-ХАН

Днем Махмуд-хан вместе с Ираидой и Сардар-Рашидом строил планы женитьбы на Нине, а по ночам, сидя в цыганском вертепе, ожидал, что ему приведут американку.

Махмуд-хан жаждал удалить меня из Тавриза, но он не посмел бы сделать это через консула или Гаджи-Самед-хана, так как они не согласились бы на это. Ему оставалось убить меня, и я знал, что он приставил ко мне для этого своего человека и ищет удобного случая. Я в свою очередь с помощью Гасан-аги, Тутунчи-оглы и других товарищей установил слежку за Махмуд-ханом.

Сестры и родственницы Махмуд-хана неоднократно ходили сватать Нину. Ей ежедневно приносили от Махмуд-хана записки с объяснениями в любви. Все это сильно тревожило ее.

Несколько раз Нина предлагала мне тайно покинуть Тавриз. Однако моя гордость и чувство собственного достоинства не могли примириться с таким малодушием.

Мое бегство могло также гибельно отразиться на судьбе американки. Я был уверен, что на следующий же день после моего отъезда, девушка отправится в притон Шумшад-ханум. Главным же образом мой отъезд из Тавриза отрицательно отразился бы на работе по организации рабочих ковроткацких фабрик и приостановил бы начатую среди них работу. Принимая все это во внимание, я не мог согласиться с предложением Нины о позорном бегстве из Тавриза.

Было около часу ночи. В комнату вошел бледный, взволнованный Мешади-Кязим-ага.

– Слышали новость?

– Нет.

– Час тому назад люди Махмуд-хана ворвались в дом Муктедир-хана и, забрав ценности, убили его.

– Кто такой Муктедир-хан?

– Разве вы не знаете?

– Нет, не знаю! – притворился я. – В сущности, я мало кого знаю в Тавризе.

– Знаете ли вы Мехти-хана или нет?

– Какого Мехти-хана?

– Отца Набат-ханум, которая несколько дней тому назад была здесь. Моего свояка.

– Да, знаю, разве Мехти-хан убит?

– Нет, не Мехти-хан, а его брат Муктедир-хан.

– Откуда вы это знаете?

– Сейчас об этом сообщили моей жене.

– Какое несчастье!

– Да, огромное несчастье. Это несчастье и для Набат-ханум!

– Почему?

– Потому что похищенные ценности уплыли из рук бедной девушки. Ведь с каким трудом нам удалось уверить ее родителей, что она ночевала у нас. Они поверили, и дело было улажено, но рок сулил иначе, он опрокинул все наши расчеты.

– Да, но Набат-ханум не хотела выходить за его сына. Вы же видели, как она плакала!

– Мало что не хотела, мало что плакала! Разве можно упускать из рук такое богатство?

Больше я ни слова не сказал. Я окончательно разочаровался в Мешади-Кязим-аге. Для этого человека деньги, золото, богатство были выше и дороже всего, даже совести и чести! Однако пока нельзя было подавать виду, надо было поддерживать с ним добрые отношения. Мешади-Кязим-ага спешил; не допив поставленный перед ним стакан чаю, он поднялся и вышел.

Сидя один, я ждал прихода Тутунчи-оглы и Гасан-аги. Хотя со слов Мешади-Кязим-аги я понял, что они покончили с Муктедир-ханом, тем не менее я не был спокоен. Мне хотелось знать, как они выполнили свое дело.

Вскоре пришли Тутунчи-оглы и Гасан-ага.

– А где же товарищи Гулу-заде и Раджабли? – спросил я, не давая им сесть.

– Не беспокойся, брат мой, мы проводили их домой. Их приход был излишен.

– Как дела?

– Все в наилучшем виде, кроме Муктедир-хана.

– Рассказывайте. Разве я поручил вам убивать его? Если бы это требовалось, я послал бы вас к нему не как агентов Махмуд-хана, а как простых грабителей. Посылая вас как агентов Махмуд-хана, я стремился создать распрю между ним и Махмуд-ханом. Я добивался, чтобы он был убит самим Махмуд-ханом. Вы же запачкали руки в крови!

Впервые им приходилось выслушивать от меня упреки, они покраснели и сконфуженно опустили головы.

– Говорите, почему вы нарушили мой приказ? – продолжал я.

– Во-первых, – заговорил наконец Тутунчи-оглы, – его следовало убить. Если бы вы ознакомились с найденными у него документами, вы бы этого вопроса не задали. Во-вторых – его убили не мы. Вы знаете, что нас было четверо. С одиннадцати часов мы с разных точек караулили дом Муктедир-хана. Сначала оттуда вышла молодая девушка в сопровождении служанки. Затем показались повара с блюдами плова в руках. Первым подошел к воротам я. Товарищи остались стоять на местах. Я постучал.

– Кто там? Что тебе нужно? – спросила вышедшая на стук жена Муктедир-хана.

– Я принес хану письмо! – ответил я.

Женщина открыла ворота.

– По приказу Гаджи-Самед-хана, Махмуд-хан направил нас к его милости. Прошу не беспокоиться, ничего плохого нет!

Женщина растерялась. Следом за мной вошли товарищи, задвинув засов изнутри и оставив у ворот одного из товарищей, мы вошли в дом. Один из товарищей стал у входа в переднюю. Вместе с Гасан-агой и женой Муктедир-хана мы вошли в комнату.

Сидя в белье, хан курил кальян. При нашем входе, он бросил трубку.

– Зачем изволили пожаловать в ночную пору? – спросил он.

– По распоряжению его превосходительства нас послал к вам Махмуд-хан. Вы должны выдать нам скрывающихся у вас революционеров.

– Каких революционеров?

– Ваших племянников!

Говоря это, мы вынули и показали известный вам ордер, за подписью Махмуд-хана.

– Удивляюсь! – воскликнул Муктедир-хан, пробежав глазами ордер. – Разве Гаджи-Самед-хану и Махмуд-хану не известно, что я не принадлежу к революционерам? Я просил бы вас прежде всего просмотреть мои документы.

С этими словами он принес маленький сундучок и, достав оттуда кипу бумаг, протянул нам.

– Просмотрите! Вот письмо, где я доношу Гаджи-Самед-хану о революционной деятельности моих племянников, а вот и грамота, пожалованная мне его превосходительством за мои услуги.

Мы отобрали и то и другое.

– Этого недостаточно, – сказал я, – вы должны выдать укрытых вами лиц!

– Я их не укрывал, они бежали из Тавриза. Я сам хочу разыскать и уничтожить их. Лишь сегодня мне удалось открыть их местопребывание.

– Где же они?

– Я слышал, что они в Миянд-Абаде, а вот и мое собственноручное письмо об этом. Завтра же я вручу его Гаджи-Самед-хану!

– Не беда! – сказали мы, отбирая у него письмо. – Мы и это передадим Махмуд-хану. А теперь, будьте добры раскрыть сундуки. Мы должны произвести обыск.

– Что вам нужно?

– Нам нужны другие бумаги!

Он не протестовал. Сперва мы обыскали сундучок, в котором хранились документы. Там оказалась пачка американских долларов и большое количество английских и русских кредиток. Мы просмотрели и бумаги: это были векселя, акции и договоры на земли и поместья.

– Зачем вы забираете деньги? – завопил Муктедир-хан.

– Деньги нам не нужны, мы только составим опись и вернем их вам. Теперь откройте другие сундуки.

Открыли один из сундуков, обыскали и забрали золото и драгоценные камни. Мы взяли и все находящиеся в остальных сундуках золотые турецкие и русские монеты и сложили все это в большой мешок. Покончив с обыском, мы осмотрели костюм хана. Там, кроме золотых часов, ничего не было, и только во внутреннем кармане жилета оказался портрет какой-то девушки. Когда мы спросили, кто она, он заявил, что это его племянница.

– Тьфу! – плюнула жена хана, увидев карточку. – Зачем ты таскаешь на груди портрет девушки, которую прочишь сыну?

Говоря это, она в бешенстве схватив со стола тяжелый медный подсвечник с такой силой хватила им мужа в висок, что Муктедир-хан свалился. Осмотрев тело и убедившись, что он умер, жена хана, лишившись чувств, упала на диван. После этого мы ушли. Вот как было дело. Захваченных ценностей и денег так много, что ими мы сумеем обеспечить всех находящихся в изгнании товарищей!

После этих слов Тутунчи-оглы вручил мне список отобранных при обыске документов, денег, ценностей и карточку. То был портрет Набат-ханум.

Спешно написав письмо, я вручил его Гасан-аге.

– Этой же ночью отправишься в Миянд-Абад и передашь это письмо Салех-аге и Пэрвизу. Сумеешь ты это сделать?

– Конечно, сумею, – ответил он и поднялся.

Я вручил ему крупную сумму для Салех-аги и Пэрвиза и, распрощавшись, проводил его до дверей.

Гасан-ага ушел. Было два часа ночи.

– С этим делом мы покончили блестяще, а теперь надо приняться за другое, – обратился я к Тутунчи-оглы.

ТАВРИЗСКАЯ ВЕСНА

Сегодня с шести часов вечера я был у Гаджи-Самед-хана. Убийство Муктедир-хана и похищение его несметных богатств разгневали хана.

В семь часов он принял Махмуд-хана.

– Твои люди окончательно дискредитировали меня перед русским консулом, – сказал он. – Консул говорит, что я не только не в состоянии управлять Тавризом, но не могу даже проследить за твоей работой. Ты творишь в городе все, что тебе заблагорассудится. Как мне доносят, по ночам город остается без всякого надзора.

Слова Гаджи-Самед-хана произвели на продолжавшего стоять коменданта ошеломляющее действие.

– Если его превосходительство разрешит, я вкратце доложу ему эту историю, – с большим трудом овладев собой, дрожащим голосом проговорил Махмуд-хан.

– Говори, но не смей оправдываться!

– Дело об убийстве Муктедир-хана подозрительно. Я знаю моих людей, как свои пять пальцев.

– Знать-то знаешь, но осадить их не умеешь! Кто разграбил дом Гаджихейтиба? Кто похитил дочь Эбачи-баши? Кто ограбил жену Сулейман-хана? Кто ворвался в дом Хазчиларова и посягнул на честь женщин? Кто похитил внучку судьи и обесчестил ее? Кто похитил сына Гаджи-Муртузы? Этого мало?! Если бы подобные действия могли бы совершать революционеры, мы бы и в этом обвинили их, но этому никто не поверит. Я доверил тебе огромный город. Я вручил в твои руки свое имя, свой авторитет, но ты злоупотребляешь этим!

– Что я могу поделать? Я до утра не смыкаю глаз. Город большой, конечно, могут оказаться упущения. Что ж, вы хотите взвалить на меня ответственность и за преступления воров и грабителей?

– Разве твои люди не могут быть ворами?

Гаджи-Самед-хан позвонил. Вошел лакей.

– Ступай и приведи сюда эту женщину! – приказал он. Спустя минуты две вошла закутанная в черную чадру высокая женщина. Она поклонилась.

– Сядьте! – мягко обратился к ней Гаджи-Самед-хан. – Расскажите нам правду.

Женщина рассказала Гаджи-Самед-хану все обстоятельства прихода Тутунчи-оглы и Гасан-аги, передала хану список отобранных вещей. Узнав о стоимости похищенных ценностей, Гаджи-Самед-хан пришел в ярость.

– Они сложили все наше богатство в большую торбу и унесли, – сказала женщина, заканчивая свой рассказ. – Когда они уходили, муж хотел подняться и пойти за ними. Тогда один из них, да отсохли бы его руки, ударив прикладом по голове, повалил его. Что было дальше не помню, я сама потеряла сознание.

– Вы сами своими глазами видели, что у них был ордер Махмуд-хана?

– Как же, я сама видела ордер. Муж взял, прочел и затем вернул этим злодеям, да отсохли бы их руки!

– Прекрасно, можете идти!

Женщина вышла.

– Клянусь головой его превосходительства, – воскликнул Махмуд-хан, – я никому никаких ордеров не давал!

– Если на этот раз не дал, то в других случаях давал, иначе бы в Тавризе не привился обычай входить в дома по ордерам. Ступай, но помни, я приказываю до последнего гроша принести мне все отобранные у Муктедир-хана ценности. Иди, но если еще раз повторится что-либо подобное, я поговорю с тобой по-другому!

Махмуд-хан вышел. После этого, протянув мне несколько писем, написанных по-фарсидски и адресованных, консулу, Самед-хан сказал:

– Очень прошу вас перевести эти письма на русский язык. Дайте Нине-ханум напечатать их на машинке и пришлите мне.

Я распрощался и вышел. У ворот парка Низамуддовле меня ждал наш кучер Бала-Курбан. Усевшись в экипаж. и отъехав несколько шагов, я услышал условный сигнал Тутунчи-оглы. Остановив экипаж, я усадил его рядом с собой.

В это время мы заметили какую-то женщину, торопливо сошедшую с подкатившего к воротам парка фаэтона Гаджи-Самед-хана.

– Шумшад-ханум! – шепнул мне Тутунчи-оглы. – Этой ночью Усния будет гостьей его превосходительства.

Действительно, женщина ростом, походкой и манерами напоминала Шумшад-ханум.

В половине третьего я добрался до дому. Вместе с самоваром Гусейн-Али-ами подал письмо. Оно было от американки.

"Дорогой, любимый друг!

Шумшад-ханум, как поэтесса, описала мне весну тавризских садов. Особенно хорошо в этих садах по пятницам. По установившейся традиции тавризцы любят в эти дни устраивать пикники в парке "Хэкемвар"" готовить там "кюкю"*. Шумшад-ханум приглашает меня на пикник, устраиваемый ею в саду "Хэкемвар" и обещает показать там интересных людей.

______________ * Омлет с зеленью.

Увидимся завтра в 5 часов вечера.

Любящая Ганна".

Кровь бросилась мне в голову и я внутренне содрогнулся. Без сомнения, в этом пикнике примут участие Рафи-заде и другие. Я был убежден, что весь пикник затеян с целью овладеть мисс Ганной.

"К чему тебе все это! – думал я, стараясь успокоить себя. – Пусть делает, что хочет, идет куда хочет! Как бы она ни была мила, умна, образованна, она тем не менее принадлежит к тем, кто считает, что "немцы превыше всех".

Погасив лампу, я лег. Но не сумел сомкнуть глаз. Письмо Ганны не давало мне покоя. Я не мог бросить девушку на произвол судьбы.

Придя к такому решению, я вздремнул. В девять часов утра я отправился к Ганне. Она уже приготовилась к прогулке, была одета в элегантный костюм, придававший ей сходство с юным американским джентльменом.

– Мы поедем вместе! Сейчас придут Шумшад-ханум и Рафи-заде! Как вовремя ты пришел! – с этими словами она обняла меня.

Я был в затруднении. Если запретить ей ехать на пикник, она спросит о причине, а мне не хотелось сообщать ей своих открытий о Рафи-заде и Шумшад-ханум; я собирался до конца проследить за этой авантюрой и в нужный момент защитить Ганну и рассчитаться с Махмуд-ханом, заодно и за Нину.

Я довольно резко сказал:

– Сегодня в парк "Хэкемвар" ты не поедешь!

Девушка не проронила ни слова. Разжав руки, обнимающие меня, она хотела пройти в следующую комнату переодеться.

– Подожди, – сказал я. – Выслушай меня.

Ганна, словно застыв, осталась стоять на месте. Повелительный тон моих слов не мог не изумить ее: впервые она встречала с моей стороны подобную резкость. Внезапная перемена, происшедшая во мне, не осталась для нее незамеченной, она растерялась.

Заметив, как брови ее надломились и задрожали губы, чтобы не дать разразиться слезам, я снял с ее головы кепи и, гладя золотистые кудри, сказал:

– Мой дорогой, прекрасный друг! Не сердись на меня за повелительный тон! Я пришел взять тебя на другой пикник. Я не нашел иного выхода разлучить тебя с твоими новыми друзьями. Сегодня в Тавризе есть прогулка более занимательная, чем пикник в садах "Хэкемвар". Смотреть на скачки куда интереснее, чем есть омлет с зеленью в "Хэкемваре". Сейчас особенно прекрасны сады, расположенные на берегу Аджичая. Экипаж готов!

Со слезами на глазах она радостно бросилась мне на шею и внезапно, как бы сконфузившись своего порыва, поспешно убежала в соседнюю комнату.

Я сел и начал просматривать лежащие на столе газеты и журналы. Вошла служанка и внесла чай. Вместо того, чтобы выйти, она остановилась. Видно было, что она хочет что-то сказать мне, но ищет предлога.

– Как вы себя чувствуете, мадам? – спросил я, желая облегчить ей задачу. – Довольны вы маленькой мисс?

– Очень! – ответила она. – Но маленькая мисс нуждается в помощи. Ее подруги подозрительны. Я очень страшусь ее сегодняшней прогулки: не отпускайте ее на пикник. Она считается с вами.

– Не беспокойтесь! – ответил я тихо. – Мисс поедет со мной на другой пикник.

Обрадованная моими словами, служанка вышла.

Мисс Ганна все еще не показывалась. Я знал, что мне придется долго ждать ее. Так бывало всегда. Пока она не успокаивалась, не выходила ко мне.

Я думал, как мне избавиться от девушки, заботы о которой я невольно навязал себе на шею. Ганна была очень горда. Она была более самолюбива, чем другие девушки. Я думал, что малейшая резкость с моей стороны разлучит нас и заставит ее отказаться от своей безумной любви ко мне.

Однако я вскоре убедился, что был неправ. Хоть я обошелся с ней резко, она не обратила на это ни малейшего внимания, любовь как бы убила в ней гордость.

Природа и характер женщин так же разнообразны, причудливы и непостоянны, как моды европеянок. Если некоторые гордые и самолюбивые женщины при виде грубости и невоспитанности любимого охладевают к нему и даже навсегда расстаются с ним, то других женщин тот же поступок еще больше привязывает к любимому. Мисс Ганна принадлежала к числу последних.

Любовь – болезнь! Эта болезнь должна длиться определенный период. Ничто не может заставить ее остановиться на полпути. Она держится до известного времени со всеми страданиями и радостями, слезами и наслаждениями.

Не успел я допить стакан чаю, как из соседней комнаты показалась мисс Ганна. Она села рядом со мной. Позвав служанку, девушка попросила чашку чаю.

С мальчиком, находящимся у мисс Ганны на посылках, я отправил Мешади-Кязим-аге небольшую записку.

"Мешади-Кязим-ага! Сегодня мы едем на устраиваемые на берегу Аджичая скачки. Срочно пришлите экипаж. Возможно, что вернуться к обеду не сумею. Пришлите немного закусок".

– Раз у нас есть время, пойдем посмотрим на мою выставку! – сказала Ганна, взяв меня под руку.

Мы вошли в ее рабочий кабинет. На столе посреди комнаты были разложены все ее драгоценности: в том числе привезенные ею из Америки подарки, полученные за время знакомства со мной, и все драгоценности, приобретенные ею на собственные средства. Тут же лежала и моя деревянная ручка.

– Ты сама устроила эту роскошную выставку?

– Не правда ли, красиво?

– Очень!

– Выставку устроила Шумшад-ханум.

– Откуда она узнала, что у тебя столько драгоценностей?

– Я сама показала их ей.

– А с какой целью вы устроили эту выставку?

– Она сказала, что устроила выставку из своих драгоценностей и мне посоветовала сделать такую же.

Я промолчал. Цель Шумшад-ханум была ясна. Она хотела извлечь эти ценности из сундуков девушки, чтобы в нужный момент похитить их.

– Это такая способная, такая талантливая женщина! – восхищалась Ганна.

– О, у меня в этом нет никаких сомнений!

– И характер у нее такой же прекрасный, как она сама! Она заставила меня полюбить ее, как родную сестру. Я постоянно думаю о ней. Рафи-заде совсем ей не пара! Ее молодость гибнет в его руках.

Мне было искренно жаль, что она так заблуждается. Я знал, что Шумшад-ханум ежедневно находит для нее новых покупателей. В последнее время она обещала девушку и главному телохранителю Гаджи-Самед-хана Кулусултану. Из-за нее между Рафи-заде, Махмуд-ханом и Кулусултаном шла грызня. Все трое торопили Шумшад-ханум и требовали скорее привести ее к ним.

– Желаю, чтоб твоя дружба с Шумшад-ханум окончилась счастливо! – сказал я, пожимая девушке руку.

Мисс Ганна принялась хвалить Шумшад-ханум, Шухшеньг, Пэрирух и Салиму-ханум, наделяя их всеми положительными качествами. Она считала для себя большим счастьем, что знакома с ними и надеялась с их помощью еще лучше изучить тавризянок и женщин Востока.

– Я собираюсь написать книгу о впечатлениях, полученных от знакомства с этими женщинами. До сих пор никто как следует не ознакомил американцев с женщинами Востока.

– Впечатления, полученные тобой, от этих особ, действительно стоит описать, – заметил я, усмехаясь. – В этом отношении я могу помочь тебе!

Мисс Ганна продолжала рассыпаться в похвалах по адресу Шумшад-ханум.

– Она чудесно гадает. Она открывает прошлое, предсказывает будущее. Она просто изумительна! А Шухшеньг-ханум гадает еще лучше. Шумшад-ханум гадала мне на тебя и сказала очень многое. Удивительная женщина!

Мисс Ганна была на пути к гибели. Было ясно, что ее, так же, как и внучку Кэлэнтэра, Шумшад-ханум поведет гадать и продаст за высокую цену.

Пора было ехать, Ганна начала собирать со стола бумаги и запирать их в несгораемый шкаф.

– Это в высшей степени ценное письмо – сказала она, указывая на запечатанный пакет. – Разве ты не интересуешься им?

– Я интересуюсь тобой, твоими словами, твоими поступками.

В то время, как девушка собиралась распечатать письмо, фаэтон остановился у ворот.

– Дорогой прочитаем! – сказала она, опуская письмо в карман.

* * *

Не успел фаэтон отъехать, как мисс Ганна, заговорив о ходе подготовки к предстоящим выборам в иранский парламент, заметила:

– Среди дипломатов по вопросу о выборах существует полнейшее разногласие. Русский посол в Тегеране советует выборы депутатов от азербайджанцев провести в Тегеране, полагая, что в случае, если азербайджанские представители будут выбраны из тегеранцев и среди них не окажется русофилов, правительство России, доказав незаконность выборов, может аннулировать их и, организовав выборы в самом Тавризе, проведет своих сторонников. Министр же иностранных дел Сазонов возражает, указывая, что это может вызвать недовольство Англии.

Несколько дней тому назад нам удалось получить копию английской ноты. В этой ноте Англия обвиняет Россию в том, что она отторгла территорию, населенную азербайджанцами, от Ирана, поддерживает и защищает самоуправство Гаджи-Самед-хана, игнорирует тегеранское правительство и тем самым нарушает договор 1907 года. Вчера мы получили и копию секретной телеграммы министра иностранных дел Сазонова русскому послу в Тегеране. Из этой телеграммы видно, что решено заставить Гаджи-Самед-хана приступить к проведению выборов.

Говоря это, мисс Ганна достала копию телеграммы.

"Телеграмма номер 5.

От министра иностранных дел Сазонова русскому послу в Тегеране Коростовцеву.

Копия Тавризскому консулу.

Ваши телеграммы за номерами 82 и 91 получены. С вашей точки зрения выборы депутатов от азербайджанцев в Тегеране – нежелательны. Этот шаг мешает политике неподчинения Гаджи-Самед-хана центру. Таким образом, мы можем потерять этого нужного и полезного нам человека. Удержать же его будет трудно. Если мы согласимся на выборы в Тегеране, впоследствии мы не сумеем опротестовать выборы и объявить их незаконными, и у нас не будет прав на аннулирование их. По чести надо сказать, что иранцы будут вправе задать нам вопрос: "Почему вы раньше не заявили об этом?"

Выборы представителей в Тегеране создадут почву для многих беспорядков. В Тегеране могут оказаться выбранными нежелательные нам лица. Вот почему необходимо принудить Гаджи-Самед-хана приступить к выборам в Тавризе, в соответствии с нашими интересами.

Сазонов".

Мисс Ганна не была революционеркой. Она оказывала нам услугу только потому, что хотела нанести ущерб русским интересам, изобличить политику России, а также завоевать мои симпатии как иранца.

Сообщив мне о телеграмме Сазонова, она действительно оказала нам огромную услугу. Мы могли бы помешать выборам русофилов в парламент. Я решил обратиться с воззванием к населению Тавриза и разоблачить последние интриги Гаджи-Самед-хана.