Текст книги "Тавриз туманный"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 74 страниц)

Я подошел к Рафи-заде.

– Остается выполнить последнее поручение Кулусултана, я должен сбрить тебе ус.

Он заплакал.

– Виноват, оплошал вместе с отцом своим Рафи, все по недомыслию, не позорь меня среди людей. Ведь я не посмею показаться людям на глаза, – молил он, и не дождавшись от меня ответа, обратился к мисс Ганне: – Пожалейте меня, маленькая мисс. Он послушается вас; не допустите, чтобы он срезал мне усы!

Мисс Ганна не могла сказать ни слова; она была неспокойна за собственную участь и не знала, что ее ждет.

– Ни с места! – крикнул я, достав нож и подойдя к Рафи-заде, – иначе я отхвачу и твою губу. Если ты останешься в Тавризе дольше, чем на одну ночь, я отхвачу и другой твой ус заодно с губой.

Затем, подойдя к Махмуд-хану и залепив ему звонкую пощечину, я сказал ему:

– А теперь узнай, что в Тавризе есть молодцы почище Махмуд-хана! Не чета ему. Ступай и молись за Кулусултана. Я, как собаку, уложил бы тебя на месте, да жаль, он не велел этого делать.

Затем я обратился к американке:

– Следуй за мной!

– Куда?

– Это не твое дело! Если ты осмелишься заговорить, знай, что ты пропала.

Забрав деньги, драгоценности, оружие и собираясь выйти вместе с мисс Ганной, на пороге я обернулся.

– Если вы осмелитесь где-либо заикнуться об этом, я вынужден буду встретиться с вами вторично!

Мы вышли во двор, заперли двери снаружи и, оставив их там, ушли.

– Пощади меня! Не веди меня к Кулусултану. Ты храбрый человек. Пожалей слабую, беспомощную девушку! – умоляла тихим дрожащим голосом мисс Ганна, едва мы вышли на улицу.

– Ни слова, следуй за мной! – отвечал я на ее мольбы. Дорога, по которой мы шли, была хорошо знакома ей.

Пять часов тому назад той же дорогой она пришла в дом Таджи-кызы-Зулейхи. Эта дорога вела к ее собственному жилищу.

Мы остановились у ворот дома американки.

– Войди! – сказал я. – Если ты кому-либо расскажешь об этом случае, я разделаюсь с тобой. Ты знаешь, что для меня закрытых дверей не существует! Завтра же я начисто рассчитаюсь с тобой, да так, что в Тавризе и костей твоих не разыщут".

Гасан-ага закончил свой рассказ. Он смотрел мне в лицо, ища одобрения. Моя улыбка и движение головы рассеяли его сомнения. Успокоившись на этот счет, он раскрыл принесенные узлы.

– А вот и отобранное у цыганок золото! – сказал он, сложив отдельно ценности мисс Ганны. – Это пригодится на карманные расходы товарищам, вынужденным бежать из Тавриза.

* * *

Рано утром Тахмина-ханум вошла ко мне. Она передала печальную новость. Вчера вечером супруга генерального консула лично привезла и оставила Нине посланные Махмуд-ханом кольцо и подарки. Консульство дало Нине недельный отпуск для приготовлений к свадьбе

– Приняла ли Нина присланные подарки и кольцо? – спросил я Тахмину-ханум.

– Она ни слова не сказала, но жена консула оставила подарки и уехала. Нина хочет покончить с собой. Она дает мне тысячи поручений насчет Меджида. Нужно что-нибудь придумать, иначе бедняжка погибнет.

– Ступай и передай ей от моего имени, чтобы она не выходила из дому и никого не впускала к себе. Пусть и в консульство не ходит. Все уладится. Пока мы еще живы!

Я проводил Тахмину-ханум. Мысли одолевали меня. Я был окружен интригами и хитросплетениями. Особенно возмущала меня наглость консула, выказывавшего мне фальшивое внимание, называвшего Нину дочерью и в то же время с такой легкостью продававшего ее Махмуд-хану.

Я вышел из дому и не успел отойти от ворот, как заметил бегущего мне навстречу маленького слугу мисс Ганны. Он протянул мне записку. Она не была написана рукой мисс Ганны "Маленькую мисс постигло несчастье", – писала служанка.

Я направился к Ганне, зная, в чем дело.

Увидев меня, служанка расплакалась и повторила:

– Маленькую мисс постигло несчастье.

Я вошел в спальню мисс Ганны. Цвет лица говорил о её нездоровье.

– Маленькая мисс не согласилась на приглашение врача! – ответила служанка на вопрос, был ли вызван врач.

Взяв стул, я сел у кровати больной. На лбу у нее лежало мокрое полотенце. Лицо ее пылало. По щекам разлился яркий румянец. Мне и раньше приходилось видеть ее больной, принимать в ней участие, жалеть. Все эти картины одна за другой оживали в моей памяти. Но ни разу мне не приходилось видеть ее такой расстроенной. И главной причиной этого был я. Вот почему я не находил себе извинений.

"В чем ее вина? – задавал я себе вопрос. – Это ли награда за все услуги, которые она нам оказала?"

Я взял ее руку. Она открыла глаза и, увидев меня, расплакалась...

– Прости меня, я наказана за то, что скрывала от тебя свои поступки, еле сдерживая рыдания, проговорила она.

Мисс Ганна от начала до конца рассказала мне все, что с ней произошло.

– Пусть он и унес с собой все мои драгоценности, зато он спас меня от позора и бесчестия, – сказала мисс Ганна, рассказывая о Гасан-аге. – Его смелость поразительна. Что за храбрый неустрашимый молодой человек! Несмотря на то, что был один, он всех их заставил повиноваться себе. Он слуга Кулусултана, по распоряжению которого все это сделал. Если тому вздумается теперь приказать доставить меня к нему, без сомнения, перед ним не устоит никакая сила. Ах, до чего была страшна вчерашняя ночь! Теперь я героиня страшного приключения. Еще и теперь при воспоминании о происшедшем, я дрожу от страха. Я боюсь, что вдруг Рафи-заде расскажет об этом в американском консульстве и погубит меня.

– Не бойся, – стараясь успокоить ее, сказал я. – Рафи-заде не останется в Тавризе и не посмеет показаться в консульстве. Здесь существует такой обычай – человек, которому сбрили ус, не смеет показаться в обществе. Он должен скрыться и выехать из города. Что касается того, что Кулусултан может приказать привести тебя, об этом не тревожься! Если б он имел такое намерение, молодой человек не проводил бы тебя домой. Но ты должна строго выполнить все, что приказано: никому не рассказывай о происшедшем, да это и в твоих интересах. Тебе следует помнить, что Тавриз – туманный город. Теперь ты можешь убедиться, что сказки "Тысячи и одной ночи" не вымысел, а почерпнуты из жизни. Я бы очень хотел, чтобы ты строила свою жизнь не по прочитанным книгам, а на основе жизненного опыта. Милая девушка, быть ученым легко, но быть опытным – трудно. Гаданием, ворожбой и поклонением святым занимаются люди слабые, не умеющие бороться за существование. Ты же вполне культурная девушка и не должна верить всему этому. Что касается пропажи твоих драгоценностей, можно приобрести еще лучшие. То, что твоя честь и имя спасены от позора, дороже всего.

Я просидел долго, занимая ее разговорами. Наконец, она улыбнулась, выпила чашку молока. Убедившись, что девушка успокоилась, я распрощался с ней и вышел.

ПРАВАЯ И ЛЕВАЯ РУКИ ГАДЖИ-САМЕД-ХАНА

Этой ночью все должно было разрешиться. Вражда, посеянная между Махмуд-ханом и Кулусултаном, должна была привести к развязке. В отрицательном случае Тутунчи-оглы по моему поручению должен был убить Махмуд-хана.

Я был уверен, что Махмуд-хан и Кулусултан схватятся, в результате их ссоры один из них должен погибнуть, а другой – подвергнуться заточению. Несмотря на это, Тутунчи-оглы принимал нужные меры и с утра не упускал Махмуд-хана из виду.

"Вчера в два часа дня, находясь в районе Сурхаба, – рассказал мне Тутунчи-оглы сегодня, – я увидел, как Махмуд-хан в сопровождении одного из своих слуг подъехал к воротам парка Низамуддовле.

Фаэтон хана долго стоял у ворот парка. Они были заперты, и привратник никого не впускал.

– Его превосходительство болен и приказал никого не принимать, объявил привратник.

– Этот приказ ко мне не относится! – надменно ответил Махмуд-хан.

– Господин мой, не гневайтесь. Кто я? Я последняя собака у ваших ворот, я прах у ваших ног. Мне так приказано.

– Какой сукин сын передал тебе этот приказ? Какой бесчестный поручил тебе...

– Сары-Ага-Бала-хан!

– Ступай и позови его сюда.

Привратник сам не пошел, а послал одного из помощников, приговаривая:

– Что я за сукин сын, чтобы осмелиться запереть ворота перед такой особой, как Махмуд-хан. Будь проклята эта служба, она заставляет человека краснеть перед такими уважаемыми лицами.

Спустя немного появился Сары-Ага-Бала-хан.

– Почему вы с утра заперли ворота? – строго обратился к нему Махмуд-хан.

– Конечно, ворота заперты не для вас и к вам это не относится, – с большой осторожностью и опаской ответил Сары-Ага-Бала-хан. – Это общее распоряжение Его превосходительство чувствует себя очень плохо и лично распорядился никого, кроме врачей, к нему не допускать.

– Приходил ли сюда Кулусултан?

– Да, мой господин, приходил.

– Его превосходительство принял его?

– Да, принял, так как он явился по весьма важному делу. Он написал записку. Его превосходительство изволил прочесть и приказал допустить его к себе. Если у вас серьезное дело, вы напишите, а я доложу.

– Не надо! Порог, который переступил трус Кулусултан, не пристало переступать таким честным людям, как я. Ну, что ж пусть будет так!

Сказав это, Махмуд-хан сел в фаэтон.

– Вези в погреб "Сона-баджи"! – приказал он кучеру.

Я отправился следом. Несколько часов мне пришлось простоять перед погребом, ожидая выхода Махмуд хана. Наконец, хан, шатаясь, вышел и сел в фаэтон

– Вези живей, вези к этой русской! – крикнул он кучеру пьяным голосом.

– Какой русской девушке? – спросил ничего не разобравший кучер.

– Вези, вези к златоволосой девушке, к той, что в консульстве!

– Да, да, господин, понимаю, знаю! – ответил кучер и погнал лошадей.

Я подозвал стоящего неподалеку Бала-Курбана, сел в фаэтон и последовал за ними. Бала-Курбану заранее были даны инструкции, и в нужный момент он с оружием в руках должен был помочь мне.

Пьяный Махмуд хан, покрикивая – "Эй ты, малый, тише!" – то останавливал кучера, то, рассердившись, приказывал гнать лошадей.

Кучер почему-то вез его не по шумным, многолюдным улицам, а окольными путями, по тихим улочкам, и тем самым удлинял дорогу.

Махмуд-хан, достав из кармана бумагу с посвященными Нине стихами поэта Бина, декламировал вслух. Часть стихов я услышал:

О, русская девушка, моя душа принадлежит тебе.

Увы, как жаль, что в тебе нет милосердия.

Одним взглядом порази тавризцев,

Кровью влюбленного соверши омовение.

Я иду к тебе с пустыми руками,

Но несу к твоим стопам жизнь всех тавризцев.

Фаэтон остановился у ворот Нины. Махмуд-хан, что-то мурлыча под нос, сошел с фаэтона, подошел к дверям Нины и сильно постучал.

Я, потеряв терпение, достал револьвер, чтобы тут же покончить с Махмуд-ханом.

– Асад, нам это не приказано, – образумил меня Бала-Курбан. Остановись!

Я опустился на место и ответил:

– Не беда, оставим до ночи.

– Кто там? – послышался голос Тахмины-ханум из-за ворот.

– Не чужие, это я, Махмуд-хан! Двоюродный брат Гаджи-Шуджауддовле, отозвался Махмуд-хан.

– Кто бы ни был, я ворота открыть не могу, ханум больна, – ответила Тахмина-ханум.

– Спросите от моего имени здоровье ханум! – крикнул Махмуд-хан и, повернувшись, снова сел в фаэтон и приказал кучеру трогаться.

Я также поехал следом и проводил Махмуд-хана до самого его дома. Сойдя с фаэтона, я принялся ждать его выхода. Так я прождал до десяти часов вечера.

Наконец, Махмуд-хан вышел в сопровождении трех вооруженных телохранителей и уехал в фаэтоне.

Положение мое несколько осложнилось. Если мне удастся убить Махмуд-хана, то вырваться из рук трех его вооруженных слуг я не сумею. Я или погибну или меня арестуют. И то, и другое опасно, так как Сардар-Рашиду и Гаджи-Самед-хану хорошо известно о моих связях с вами. Мой арест снял бы покровы со всех тайн, но я не падал духом, рассчитывая спастись с помощью находящихся при мне двух бомб.

Я неотступно следовал за Махмуд-ханом, стараясь не отстать от его экипажа, пока не доехали до базара Сэфи. "Это наиболее подходящее место", подумал я и, став за выступом стены, достал бомбу. Едва я поднял руку, чтобы метнуть бомбу, как заметил появившихся с противоположной стороны пятерых вооруженных людей. Опустив бомбу в карман, я стал следить, что произойдет дальше.

Немного погодя раздался голос Махмуд-хана.

– Эй, ты, гнусный сводник! Вытащи свое оружие, пусть люди не говорят, что Махмуд-хан убил Кулусултана из-за угла. Мерзавец, трусливый кот, начиная с этой ночи хозяином Тавриза должен стать или я или Кулусултан. Доставай оружие, потаскуха!

После этих слов раздались выстрелы, засвистели пули. На выстрелы со всех сторон стали сбегаться люди. Базарный старшина Гасан-ами и его помощники опрометью понеслись к месту происшествия. Вскоре мимо меня пронесли трупы Махмуд-хана и Кулусултана. В толпе, глядя на их трупы, говорили:

– Один из них был правой, а другой левой рукой Самед-хана.

– Их убили революционеры!

– Туго теперь придется Гаджи-Самед-хану, согнули его пополам.

Разговоры в толпе не прекращались до тех пор, пока к месту происшествия не прибыл отряд русских казаков".

ГАДЖИ-САМЕД – "ШАХ"

Трения, возникшие в последнее время между правительствами Англии и России, и отдельные мероприятия иранского правительства, значительно осложнили положение Гаджи-Самед-хана.

Правительство Ирана, издавна прекратившее свои связи с Азербайджаном, несмотря на свою слабость и беспомощность, умело использовать противоречия между русской и английской политикой и послало русскому послу в Тегеране Коростовцеву решительную ноту, главным образом по вопросу о русской политике в Южном Азербайджане и о выборах в парламент депутата от азербайджанцев. Смелый и решительный тон ноты указывал на то, что она одобрена и поддерживается Англией.

С 1911 года Гаджи-Самед-хан, едва став правителем, под давлением царских дипломатов не признавал центрального правительства. Для доказательства этого достаточно привести секретное письмо за номером 375 от 5 марта 1914 года, отправленное министром иностранных дел России Сазоновым русскому послу в Лондоне Бенкендорфу.

В своем письме Сазонов, указывая на необходимость пересмотра соглашения, заключенного в 1907 году между Англией и Россией, и касаясь проводимой в Иране царской политики, пишет:

"Не подлежит сомнению, что в иранском вопросе мы можем значительно использовать англичан. Англия могла бы заверить нас в том, что не стянет нам чинить препятствий в вопросе о полном отторжении Азербайджана и присоединении к нему Гиляна, Мазандарана и Астрабада и создании автономного государства с назначением Гаджи-Самед-хана пожизненным правителем".

Это письмо Сазонова в корне противоречило неоднократным заверениям русского посла в Тегеране Коростовцева и тавризского консула Орлова: "Мы не вмешиваемся во внутренние дела Ирана и являемся сторонниками его независимости".

Затем в своем письме к посланнику Сазонов просит заручиться согласием английского правительства на получение от Ирана концессии на постройку трансперсидской железной дороги и на увеличение численности находящихся в Иране казачьих частей.

Однако как Сазонов, так и намечаемый им в правители отторгаемой территории Гаджи-Самед-хан, конечно, сознавали бесплодность своих попыток.

7 марта, то есть ровно через два дня после отправления этого секретного письма, русский посол в Лондоне Бенкендорф в телеграмме за номером 62 сообщает Сазонову о своей беседе с министром иностранных дел Англии Греем.

"Грей взволнованно сообщил мне о событиях в Тавризе Он рассказал мне, что Шуджауддовле желает обратиться к России с предложением об отторжении. Я ответил Грею только одно: "Не имею об этом никакого понятия".

Сегодня в девять часов вечера Нина принесла копию ноты министра иностранных дел Ирана, где было сказано:

"Нужно откровенно заметить, что казачья бригада не оправдала надежд иранского правительства. Под тысячью разных предлогов она уклоняется от выполнения поручений иранского правительства. Бригада избегает отчитываться перед надлежащими инстанциями в полученных по сметам суммах, уклоняется от контроля.

Принимая во внимание все вышеизложенное, а также слабое состояние финансов, иранское правительство никоим образом не может согласиться на численное увеличение казачьей бригады".

Дальше в ноте протеста отмечается, что, вопреки соглашению от 1907 года, Россия нарушает самостоятельность Ирана.

Как-то раз у Нины мы беседовали на тему о политических событиях. Присутствовали Тутунчи-оглы, Гасан-ага, дочери Тахмины-ханум – Тохве-ханум и Санубэр-ханум и некоторые из кружковцев Нины.

Мне были заданы вопросы:

Нина: – Действительно ли заключенный между Англией и Россией договор 1907 года обеспечивает самостоятельность Ирана?

Гасан-ага: – Что явилось причиной англо-русского конфликта?

Санубэр-ханум: – Разве, кроме Англии и России, другие державы никаких интересов в Иране не имеют?

Я рассмеялся.

– Значит, сегодня ваш кружок экзаменует меня?

– Да, так оно и есть! – сказала Нина. – Всегда, когда тебе задают вопрос, ты уклоняешься от ответа. Но теперь это тебе не удастся. Мы все интересуемся договором 1907 года. Пока ты не ответишь на все вопросы, мы тебя отсюда не выпустим.

– Великолепно, – отозвался я. – Все ваши вопросы связаны между собой и я на них отвечу сразу. В начале XX века, наряду с разрешением многих спорных вопросов, возникших между Россией и Англией, международное положение потребовало и разрешения вопроса об Иране. В результате длившихся более года переговоров, 31 августа 1907 года между Россией и Англией по иранскому вопросу было достигнуто соглашение. Этим же соглашением разрешались спорные вопросы, касающиеся Тибета и Афганистана.

Россия и Великобритания в торжественных фразах обязывались уважать неприкосновенность и самостоятельность Ирана. Однако, несмотря на эти заверения, все пункты соглашения сводились не к соблюдению неприкосновенности и самостоятельности Ирана, а, наоборот, к разделу Ирана между этими двумя державами и к превращению этой страны в их колонию.

По договору от 31 августа 1907 года, Иран делится на две зоны влияния. Северо-восточная часть экономически и политически становится сферой влияния России, юго-западная – Англии. Ни одно из этих государств не имеет права брать концессии в той части страны, которая находится в сфере другого влияния.

Центральные же провинции, расположенные между югом и севером, составляющие так называемую нейтральную зону, так же не могут считаться независимыми. Если одна из заключивших соглашение сторон пожелает взять концессию в этой нейтральной зоне, то есть в центральных провинциях, или же захочет вмешаться в их политические дела, она обязана получить согласие второй стороны.

Одним словом, соглашение это предусматривало разрешение всех конфликтов, могущих возникнуть при проведении в жизнь колонизаторских планов правительств России и Англии и давало каждому из них возможность свободно и беспрепятственно грабить Иран.

Что касается "нейтральной зоны", то обе договаривающиеся стороны грабят и эксплуатируют ее совместно.

Соглашение 1907 года поставило русских и английских капиталистов перед необходимостью во что бы то ни стало задушить в Иране революцию. Как вы видели, правительства России и Англии старались и стараются задушить в потоках крови революционное движение иранской демократии. Но, создав единый фронт против революции, они никак не могут сговориться относительно центральных провинций, и на этой почве у них возникают противоречия. Эти противоречия в настоящее время особенно остры. Сейчас одной из главных причин трений между Россией и Англией является вопрос о проведении трансперсидской железной дороги, которую хочет провести русское правительство, а это в свою очередь бьет по экономическим и политическим интересам Англии. Английское правительство утверждает, что проведение Россией этой дороги нарушает соотношение господствующих в Иране сил России и Англии. В то же время она ставит Индию под угрозу России. Англия протестует, считая подобные действия России нарушением соглашения 1907 года.

С другой стороны, Россия категорически отвергает выдвинутый Англией план постройки железной дороги и доведения этой дороги до Бэндераббаса.

Одним из поводов к конфликтам является также торговое соперничество и соперничество это не так незначительно, как полагают некоторые.

Касаясь вопроса о проникновении в Иран германского капитала и о том, что между Германией, Россией и Англией на Ближнем Востоке возникли крупные противоречия, я заметил:

– Насколько проникший в Иран германский капитал задевает и потрясает интересы России в Северном Иране, настолько же заканчивающаяся через три года постройка Багдадской железной дороги отразится на экономических и политических интересах Англии.

Беседа наша сильно затянулась. Дочери Тахмины-ханум должны были уходить. Дальнейшее ознакомление с соглашением 1907 года мы отложили на следующий раз.

ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ НОТЫ

Рано утром я вышел из дому.

Трения, возникшие между Англией и Россией, за последние дни особенно обострились. Конфликт обсуждался не только в дипломатических кругах, но начал привлекать внимание печати. В частности, английская печать, и в том числе газета "Таймс", развернув широкую кампанию против самочинных действий России в Иране, в номерах от 22 мая и 3, 4 и 5 июня под рубрикой "Последние события в Иране", начала печатать статьи, критикующие политику царской России.

Интересуясь последними дипломатическими новостями, я довольно часто посещал американку.

Девушка приписывала мои частые визиты растущему во мне чувству к ней. Вместе с тем, она понимала мой живой интерес к русско-иранским и англо-иранским дипломатическим отношениям. Вот почему при встречах со мной она постоянно информировала меня о политических новостях.

Она взяла с меня слово, что утренний чай сегодня мы выпьем вместе. Видимо, у нее были для меня свежие новости.

Мисс Ганна была одна, расставляла на столе закуски и печенья и заметно старалась показать мне надетое на ней, только что полученное ею из Америки новое платье. Каждым движением она старалась очаровать меня и, желая прочесть в моих глазах восхищение и любовь, непрестанно вглядывалась.

– Сядь же, прелестный друг! Сегодня я нахожу тебя особенно очаровательной.

– Нравится тебе мое новое платье? – обрадовано обратилась ко мне Ганна, встав передо мной.

– Пока я не вижу платья, о котором ты говоришь, где оно? Принеси, я взгляну! – сказал я, внимательно разглядывая ее изящную фигурку.

Девушка удивленно посмотрела на меня.

– Разве ты не видишь, что я в новом платье?

– Если бы я видел, я не стал бы спрашивать. А где же у него рукава, воротник, спина, плечи?

Девушка рассмеялась и, подсев ко мне, сказала:

– Это декольте. Американки носят теперь такие платья. Скажи, нравится оно тебе?

– Конечно! Оно роскошно, изящно, красиво и цвет его удивительно гармонирует с цветом твоих волос!

– Нет, ты скажи, в чем его красота?

– В том, что оно подчеркивает изящество твоей фигуры

– Оно такое, как ты хотел?

– Совершенно!

– Однако у моего платья есть недостаток, который ты не сумел отметить.

– Я этого недостатка не нахожу!

– Недостаток его в том, что это платье начинающей стареть женщины. Вот почему оно мне не нравится. Мне больше бы к лицу наряд молодой девушки, только что переставшей быть подростком.

– Верно, прелестная Ганна! – сказал я. – Когда я в первый раз встретил тебя, на тебе было именно такое платье. И теперь при виде тебя я вспоминаю ту же Ганну и те минуты.

Мои слова словно вернули девушку к тем дням, о которых я говорил.

– Говори, говори! – воскликнула она, взяв мою руку. – Где и когда это было?

– Сказать?

– Скажи! Когда ты начинаешь говорить о тех минутах, я испытываю глубокое наслаждение и мне кажется, будто я и сейчас переживаю то прекрасное время.

– То платье я видел на тебе в Ливарджане, когда мы, облокотясь на балюстраду каменной террасы, нежащейся в тени акаций и кущ душистых мимоз, любовались струящимся из-за серебристых ветвей ивы и озаряющим наши лица трепетным сиянием луны. Это было в те мгновенья, когда впервые взглянув в твои глаза, я прочел в них вступительные фразы любовного романа. Легкий вечерний ветерок, трепля твои золотистые волосы, ударял меня ими по лицу, и я всей грудью вдыхал нежный аромат девичьих кудрей. И теперь я, постоянно вспоминая те прохладные ночи, аромат волос более нежный, чем благоухание мимоз, игру трепещущих теней ивы на лице моей Ганны, наше отражение в спокойной глади раскинувшегося перед нами бассейна, и сейчас вижу рядом с собой ту же Ганну.

В таких фразах выражать свои чувства вошло у меня в привычку. Это увлекало девушку; вспоминая прошлое, она смягчалась, начинала плакать и тогда становилась словоохотливее и выкладывала все, что меня интересовало.

Эти дни были особенно серьезными. Правительства Англии и России спорили из-за Ирана и в то же время в союзе готовились к мировой войне. Чтобы заставить разговориться американку, надо было воскресить в ее памяти столь дорогие ее сердцу времена.

– Правда, – сказала мисс Ганна, под влиянием нахлынувших воспоминаний еще теснее прижимаясь ко мне, – в тот период, когда я носила это платье, я неоднократно слышала от тебя одну фразу!

– Что же это за фраза?

– Тогда ты говорил. "Ганна, я ничего не предприму без твоего согласия!" А теперь ты забыл об этом, – сказала она, заплакав.

Я знал, что теперь разговоры о нежных чувствах прекратятся, и мы, наконец, перейдем к тому, что меня интересовало. Вместе с тем необходимо было сказать ей несколько слов:

– Плакать ни к чему, милая Ганна, я и сейчас повторяю тебе те слова. Я ничего не предприму без твоего согласия, но ты знаешь, что действительность не считается с желаниями людей – она не всегда дает возможность поступать согласно собственному желанию. Ты сама скажи, можешь ли ты действовать по собственной воле. Существующий в Иране образ правления сковал нашу волю. Жертвы же, принесенные для завоевания свободы, пока ощутительных результатов не дали.

Прелестная Ганна, очень мало людей, желающих дать людям свободу и помогающих в борьбе за освобождение личности. И ты и я чужды подобным мыслям. Мы равнодушно взираем на жертвы, принесенные в борьбе за освобождение масс.

Подняв голову с моей груди, она пригладила свои растрепанные волосы и посмотрела мне в глаза.

– Клянусь тебе! – сказала она сквозь слезы. – Если бы я увидела людей, служащих этой идее и смогла бы уверить их в искренности своих чувств, я начала бы помогать им, последовала бы за ними и, склонившись над могилами принесенных на этом пути жертв, как сестра оплакала бы их.

Слезы американки никого не могли бы убедить в том, что она искренно сочувствует революционерам. Она сочувствовала революции только потому, что та действовала против России и Англии.

В том, что мисс Ганна, политически вполне грамотная девушка, тайно соблюдая интересы Германии, в этих целях хочет оказать в известных рамках помощь революции, не было ничего удивительного.

Мисс Ганна встала и прошла в будуар. Когда она вернулась и снова села рядом со мной, на ней было то самое платье, в котором она была в Ливарджане. И звездообразные пятна на нем были мне хорошо знакомы. Вот почему, обратясь к мисс Ганне, я спросил:

– Почему ты не почистила эти пятна?

– Никогда эти пятна не будут вычищены! – воскликнула она. – Это платье и пятна на нем я храню, как дорогое воспоминание о первых днях нашего знакомства.

После этого она встала и прошла в кабинет и, спустя немного, вернулась с небольшим пакетиком в руках.

– Я хочу показать тебе серьезнейший документ, вскрывающий сущность трений, возникших между Россией и Англией из-за раздела Ирана. Русский посол в Лондоне Бенкендорф в телеграмме, посланной министру иностранных дел Сазонову, касается англо-русского конфликта, возникшего по вопросу об иранской нефти. Копия этой телеграммы была отправлена русскому послу в Тегеран Коростовцеву Ее выкрали из посольства и продали американской миссии в Тегеране. Три дня тому назад копия с этого документа была доставлена в американское консульство в Тавризе. Если подобные документы интересуют тебя, я могу тебе прочесть.

– Весьма признателен! – поблагодарил я.

Мисс Ганна просияла и прочла телеграмму.

"Посол в Лондоне министру иностранных дел. 11 июня 1914 года,

телеграмма № 164

Особо важно

(перевод с французского).

Вчера во время обеда, на торжественном банкете, устроенном в честь именин Его Величества короля Великобритании, я сидел рядом с министром иностранных дел Греем. Я сообщил ему, что помешенные русскими журналистами в газете "Новое Время" статьи, посвященные концессиям Англо-Персидской нефтяной компании, произвели весьма отрицательное впечатление на русскую общественность.

Грей ответил, что в вопросах концессий, полученных до договора 1907 года, не будет никаких изменений, о чем не следует забывать. Не заключены также никакие новые концессионные договоры и с правительством Ирана

Я заявил Грею, что я мыслю точно так же, однако приводимые им доводы не удовлетворят общественное мнение. Он ответил, что не имеет возможности незамедлительно сообщить мне свой взгляд на этот вопрос. Он уверен, что вопрос этот может быть урегулирован, ибо правительство Англии не намеревается затрагивать Северный Иран, находящийся в сфере влияния России. Наоборот, правительство Великобритании стремится сосредоточить нужную флоту нефть в прибрежной полосе, так как эта нефть должна подвергнуться очищению, на юге, так, например, по его мнению, в Кишме.

Он сказал еще, что если и имеется здесь что-либо пугающее политические течения, то это вопрос о могущей возникнуть необходимости вторжения в нейтральную зону!

Наш разговор носил вполне частный и дружеский характер. Мои слова произвели на Грея весьма приятное впечатление. Сообщаю Вам все это к сведению. Как только Грей возобновит этот разговор, я не замедлю доложить вам об этом

Бенкендорф"

Прочитав документ, мисс Ганна показала мне текст ноты, врученной министром иностранных дел Ирана русскому послу в Тегеране.

– Иранское правительство, – сказала она, – пользуясь разногласиями, возникшими между правительствами Англии и России, отправило последней ноту, затрагивающую общие вопросы, и, в частности, касающиеся северных областей Ирана. Интересует это тебя?

– Интересует, – ответил я. – Мы сидим в Тавризе и ни о чем не имеем понятия, так как все связи с Тегераном прерваны.

– Как раз в этой ноте тегеранское правительство отмечает, почему произошла эта оторванность, – ответила Ганна и прочла мне текст ноты.

"Министерство иностранных дел Ирана русскому послу в Тегеране Коростовцеву

12 июня 1914 года

(перевод с французского)*.

______________ * Сокращено.

Накануне коронования Его Величества шаха Ирана иранское правительство придает огромное значение тому, чтобы торжество это прошло в мирной и спокойной обстановке.