Текст книги "Тавриз туманный"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 74 страниц)

– Поздравляю, – обратилась Ираида к Тахмине-ханум, – твой сын вернулся.

Нина перевела ей слова Ираиды.

– Да сохранит его нам аллах. Дай бог, чтобы ни один наш день на земле не прошел без него, – ответила Тахмина-ханум.

Передавая мне этот разговор во всех подробностях, Нина заключила свой рассказ:

– У нее одна натура, у меня другая.

МАХРУ-ХАНУМ

Сегодня третий день, как Нина переехала в новый дом. Дом был как нельзя более удобен; он находился далеко от русского консульства, и царские шпионы редко заглядывали в эту сторону. Кроме того, он был довольно близок к дому Тахмины-ханум и в сравнении с квартирой в доме Минасяна был более уютен и изолирован. Всего больше Нину приводило в восторг то, что на всем доме лежал отпечаток былой роскоши и великолепия; дом был выстроен в строго восточном стиле и имел свой двор и цветник.

Мы ожидали Ираиду, которая хотела посмотреть на новое жилище своей сестры и заодно повидаться со мной.

Мне еще никогда не приходилось видеть Нину такой озабоченной и радостно возбужденной. Вместе с Ираидой к Нине должна была явиться с визитом и сестра Сардар-Рашида Махру-ханум, чтобы познакомиться со мной и Ниной.

Была еще одна причина волнения Нины. Ей хотелось показать сестре всю роскошь и комфорт, какими она была окружена, и тем самым без лишних объяснений дать сестре понять, что она не допустила ошибки в выборе жизненного пути.

Хотя самый дом был выстроен в восточном стиле, внутренняя обстановка комнат была европейская.

В сегодняшнем торжестве должны были принять участие и Тахмина-ханум с дочерьми и невесткой Назлы-ханум, женой Гасан-аги. В Тавризе Нина приняла на себя, между прочим, заботу о приобщении семьи Тахмины-ханум к культуре. Она одела дочерей и невестку Тахмины-ханум в европейские платья и одновременно усиленно занималась их образованием. Она учила их читать и писать по-русски, а сама брала у них уроки азербайджанского языка. В разговоре Нина очень часто пользовалась такими восточными оборотами речи, как "клянусь твоей драгоценной жизнью", "клянусь своей головой", "пусть весь мир будет принесен в жертву одному волоску на головке Меджида" и так далее, причем щеголяла этими фразами, как бы гордясь тем, что за такое короткое время успела воспринять и освоить все присущие тавризским женщинам обороты и тонкости речи.

Дочери и невестки Тахмины-ханум свободно распоряжались в доме, помогая Нине; и глядя на этих изящных тавризских девушек, только вчера вырвавшихся из-под черной чадры, я думал о судьбе женщины Востока, еще не осознавшей своего общественного бытия. Наблюдения за ними напомнили мне о давнишнем моем желании организовать в Тавризе тайное общество содействия раскрепощению женщины. И видя практические результаты работы в этом направлении девушки-латышки, которая ничего общего не имела с женским вопросом в Азербайджане, я и радовался, и одновременно завидовал, что за способное создание эта Нина!

К полудни явились, наконец, и гостьи – Ираида и Махру-ханум. Войдя в комнату, Махру-ханум тотчас же сбросила чадру. Мы познакомились. Нина познакомила Махру-ханум с Тахминой-ханум и ее дочерьми и невесткой, говоря:

– Это мачеха моего жениха Тахмина-ханум. Это – его сестры, а это наша невестка Назлы-ханум.

Махру-ханум внимательно разглядывала изящных тавризских девушек, не уступавших в красоте латышкам, а их умение объясняться на русском языке окончательно изумило ее.

Ираида окинула комнату внимательным взглядом.

– Этой обстановки у вас раньше не было, не правда ли?

– Да, все это мы приобрели при переезде сюда.

– Ну, а как его коммерческие дела? – спросила она Нину.

– Дела его поправились. В эту поездку он наверстал все потерянное.

– А чем он торгует?

– Драгоценными камнями и ювелирными изделиями. После этих коротких вопросов Ираида, оставив Нину, подошла ко мне.

Махру-ханум занялась разговором с Ниной и дочерьми Тахмины-ханум.

– Нина говорила мне, что ваши дела поправились, заговорила Ираида. – Я рада за вас, вы с первого раза произвели на меня самое благоприятное впечатление.

В словах Ираиды чувствовались неискренность и фальшь.

– Весьма тронут! – ответил я сдержанно.

– Теперь я верю в счастье Нины. Я напишу об этом и маме, – продолжала Ираида и задумалась.

– Но во всем укладе вашей жизни, – начала она после минутного молчания, – и даже в этом роскошном восточном доме есть существенный недостаток, и вы должны мне обещать возможно скорее исправить его.

– В чем же вы его видите? – спросил я.

– Восточные дома полны роскоши и богатства. Таков и дом Нины, но, как во всех домах Востока, и в этом доме чувствуется отсутствие духовной красоты. До сих пор вы не сумели придать вашей жизни определенную форму, или, быть может, не нашли для этого удобного случая. Простите меня, но я все еще не могу найти в вашем доме прелести семейной жизни.

Ираида коснулась щекотливого и острого вопроса. Нужно было дать такой ответ, который бы не обидел и одновременно удовлетворил ее. Эта девушка занимала весьма удобную для нашего дела позицию, и ее будущий супруг Сардар-Рашид был также очень нужен. Через Ираиду мы могли выявить подлинное лицо Сардар-Рашида, а через сестру последнего, Махру-ханум, узнать командира Апшеронского полка Смирнова.

– Вы изволите говорить сущую правду. Необходимо упорядочить нашу жизнь и придать ей прочные, определенные формы. Время это, наконец, настало. До сих пор жизнь всех нас была окутана непроницаемыми туманами. Страшные события волновали Тавриз. Можно ли было в такое время, в обстановке полной неуверенности в завтрашнем дне, заботиться о таких вещах?

Ираида согласилась со мной.

– Пусть Нина, – продолжал я, – возможно лучше узнает меня. Когда два человека собираются навсегда соединить свои жизни, торопливость неблагоразумна. Жизнь – не мгновенное явление; последовательно изменяясь, она выливается в определенные формы. Я думаю, что и вы будете иметь это в виду при устройстве своей судьбы и не броситесь очертя голову в жизненный водоворот. Нина говорила, что вы на пути к счастью.

– Вы одобряете мой выбор? – спросила Ираида,

– Я не знаком с сутью дела. Я смогу высказать свое мнение лишь тогда, когда узнаю, откуда и от кого исходит счастье.

– История нашего знакомства непродолжительна. Сардар-Рашид – человек наших взглядов. Он сторонник царя; его любит и сам господин консул. Как-то раз на торжественном балу присутствовал и Сардар-Рашид. Господин консул познакомил меня с ним. После этого мы несколько раз встречались в консульстве. Консул рекомендовал его мне как человека с блестящим будущим, как одного из кандидатов на пост генерал-губернатора Иранского Азербайджана. Консул интересуется нашими отношениями и часто справляется о них, но мы еще недостаточно сблизились, – рассказала Ираида и задумалась.

Для меня вопрос был ясен. Консул собирался использовать Ираиду в своих целях, превратив ее в орудие своей политики.

– Давать вам советы излишне, – ответил я мягко. – Вы умная, рассудительная девушка. Беды в знакомстве еще нет. Совет господина консула недурен, и вам надо с ним считаться. Во всяком случае вы сможете сохранить свою безупречность.

– О, в этом отношении вы можете быть уверены, – ответила Ираида.

Нина пригласила гостей в столовую. После обеда Нина и Ираида занимали гостей музыкой и пением.

Когда гости стали расходиться, Нина преподнесла Махру-ханум часы-браслет, а Ираиде кольцо с крупным бриллиантом.

Этот день положил начало нашей близости и дружбе с Ираидой и Махру-ханум.

После ухода гостей Нина рассказала о чувствах, связывающих командира Апшеронского полка Смирнова с Махру-ханум, и объяснила, что причиной их возникновения является Сардар-Рашид.

МИСС ГАННА

Сегодня Алекбер собирался ехать в Джульфу. Через него я хотел послать начальнику джульфинской почтовой конторы кое-какие поручения и в то же время передать начальнику ключ от нашего секретного шифра.

Вдруг раздался стук в ворота. Гусейн-Али-ами направился к дверям и, вернувшись вскоре, доложил:

– Вам письмо.

– Кто принес?

– Какой-то мальчик.

– Почему же ты не взял у него письма?

– Не дает. Лично, говорит, должен вручить.

– Раз так, зови его сюда.

Малый вошел в переднюю и протянул мне письмо. Оно было от мисс Ганны. Вот что она писала:

"Уважаемый Абульгасан-бек!

Я не решилась зайти к вам сама, боясь причинить вам беспокойство своим визитом. Видимо, вы окончательно решили забыть меня. Если можно, приходите сегодня к 5 часам в гостиницу Меджидульмульк. Я хочу поговорить с вами о моих личных делах. Жду вас.

Привет Алекберу.

До свидания.

Ганна".

Прочитав письмо, я вошел в комнату. Ввиду отъезда Алекбера, мы сегодня обедали раньше обычного. Только что мы встали из-за стола, как подъехал фаэтон.

Мы простились. Я еще раз просил Алекбера не задерживаться там и возвращаться скорее.

В пять часов вечера я поднимался по лестнице гостиницы Меджидульмульк.

Я нашел мисс Ганну в вестибюле. Не сказав ни слова, она взяла меня под руку и провела к себе. Несколько минут мисс Ганна смотрела на меня, продолжая молчать. Потом заговорила, вторично пожимая мне руку.

– Почему вы так быстро изменились? – спросила она с упреком.

– Я не изменился.

– Нет, вы изменились. Вы больше не тот, кто спасал меня от опасностей, кто в продолжение целого месяца не хотел ни есть, ни пить, ни дышать без меня и всем существом старался угодить мне.

– Я все тот же, – сказал я, пожав ее руку, – и снова к вашим услугам. Вот уже целую неделю, как я ни бьюсь, как ни стараюсь улучить минуту, чтобы посетить вас, – не удается. Но я надеюсь, что мы еще долго будем в Тавризе, и нашим встречам не будет конца. Тогда вам не придется упрекать меня.

– Незачем заниматься пророчеством, – сказала девушка, подводя и усаживая меня в кресло. – Хотя мы довольно долго путешествовали вместе, мы не имели случая как следует побеседовать. Вот почему я решила поселиться отдельно.

Мисс Ганна опустилась в кресло рядом с сервированным заранее чайным столиком и продолжала:

– Не смотрите на часы. Вы должны ужинать со мной. Я хочу кое о чем посоветоваться с вами.

С этими словами девушка протянула мне чашку горячего душистого чая и, пересев в кресло поближе ко мне, сказала:

– Мы уже развернули работу.

– Какую?

– Недалеко от Тавриза расположено селение Паян. Село принадлежит Мирза-Гасан-аге, мучтеиду. Всех больных остро заразными болезнями высылают из Тавриза в эту деревню. Мы хотим создать там маленькую организацию.

– В чем же будет заключаться ее работа?

– Мы откроем там больницы, а детей больных женщин будем воспитывать и посылать в Америку. Я – председательница этого общества, и эти успехи принадлежат мне. Я жду ваших советов и указаний. Нам нужны испытанные люди из среды местного населения. И этих людей нам должны указать вы. Они будут на месте оказывать нам всякое содействие и вести всю административно-хозяйственную работу. Это село, расположенное вдали от города и населенное больными, лишено надзора. Поэтому мы не рискуем отправлять туда американских врачей без охраны. Нам нужны храбрые, надежные люди. Но на мне лежит и другая обязанность. Американское консульство хочет назначить меня переводчицей с восточных языков и заведующей секретным столом. Поэтому поводу был сделан запрос в Тегеран, и уже получен благоприятный ответ. Теперь скажите, можно ли будет мне остаться в Тавризе и продолжать начатое дело?

– Почему же нельзя? – спросил я.

– Я бывала во многих городах Востока, но Тавриз не похож ни на один из них. Об этом говорили мне и сам консул, и его супруга. Жизнь здесь очень сложна, головокружительна. Здесь необходимо учитывать каждый шаг, прежде чем сделать его. Во всяком случае, я доверяю здесь только вам и прошу вашей помощи...

– Опасного тут ничего нет, – успокоил я ее. – Местное население крайне предупредительно в отношении иностранцев. Особенно к американцам не только не питает никакой злобы, но, наоборот, настроено к ним дружески. Как ваш истинный друг я приветствую ваше назначение на новую должность. Ваша же забота о воспитании детей завоюет вам еще большую любовь местного населения. Что касается надежных людей, то я найду вам таких из числа честной испытанной молодежи. Они помогут вам не только в хозяйственных вопросах, но сумеют и с оружием в руках защитить вас, если в этом будет нужда. Я могу представить их вам в любой момент, по первому вашему требованию.

В радостном волнении мисс Ганна еще раз благодарно пожала мне руку. Она была сильно возбуждена. В глазах ее искрилось нечто большее, чем благодарность ко мне, и, чтобы скрыть эти искры, она принялась хлопотать у чайного столика.

Я был в крайне тяжелом положении. Еще в Ливарджане я понял чувства девушки. Ответить на ее чувство я не мог, а отталкивать ее было также невозможно. Прежде всего, она могла оказать нашему делу незаменимую услугу. Кроме того, мне жаль было обидеть это доверчивое существо, с такой искренностью привязавшееся ко мне.

С другой стороны, я не допускал и мысли связью с мисс Ганной нанести оскорбление еще более искренней, принявшей активное участие в революционном движении и уже испытанной Нине, перед которой я постоянно чувствовал себя несколько виноватым. Я нарушил ее покой, в течение многих месяцев оставляя в двусмысленном положении.

Да и отношение мисс Ганны к революции было не совсем понятно. На мой взгляд, американка со своей, американской, точки зрения хоть и была противницей оккупации Ирана русскими и англичанами, но проявила бы себя истинной дочерью колонизаторов и капиталистов, как только вопрос коснулся бы иранско-американских отношений.

Будь она настоящая революционерка, я без колебания открылся бы ей и сказал, что моя жизнь сплелась с жизнью другой женщины. Она же, выслушав меня, как товарищ, не стала бы насаждать терний на пути другой и, лишенная возможности стать мне спутницей жизни, осталась бы товарищем по идее и цели.

В данном же случае трудно было поверить, чтобы такая девушка, как мисс Ганна, была способна променять любовь на идейную дружбу. В создавшемся положении размышления ни к чему не могли привести, надо было предоставить случаю разрубить этот узел. А пока что надо было использовать ее предложение, которое помогло бы разрешить одну из сложнейших задач, стоявших перед нами. Пристроив Гасан-агу и Тутунчи-оглы к американской организации, мы смогли бы безболезненно перевезти оставшееся в Тавризе оружие в селение Паян.

До ужина мы говорили на самые разнообразные темы. Нас объединяло, одинаковое отношение к действиям царской России в Иране.

– Царские оккупанты возмущают и американцев, – заметила мисс Ганна. Они очень грубы и не понимают или не желают понимать местных условий. Они скрывают свои истинные намерения.

И, немного помолчав, вдруг спросила;

– Быть может, вас стесняет то, что вы пришли ко мне в гостиницу?

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Я хочу сказать, что если ваши посещения в гостинице почему-либо не удобны, можно занять другое помещение.

– Вы должны поступить так, как вам удобнее.

– Я хочу снять особняк, чтобы мы могли встречаться свободнее. В этом отношении я заручилась согласием консула и нашей миссии. Они против того, чтобы я жила в гостинице.

– В таком случае, почему вы не снимаете дом?

– Я сниму и возьму себе экономку. Мы создадим спокойную, уютную жизнь. Я рассказывала консулу и его жене о случае в Джульфе, описала дома, где мы бывали в гостях, незабываемые дни, проведенные в Ливарджане. Я не могу передать, до чего они довольны вами и как интересуются знакомством с вами. Они поручили мне организовать в ближайшее время званый обед и познакомить вас с ними.

– При случае мы пригласим их и познакомимся.

– Я буду ждать завтра обещанных вами людей. Вопрос этот надо разрешить как можно скорее.

– Хорошо.

– Мы с вами тоже должны завтра встретиться. Вообще нам надо встречаться чаще. Я хотела поговорить немного и о ваших личных делах.

– О каких делах?

– О расширении и развитии вашей торговли. Консул хочет познакомить вас с представителями американских фирм и при вашем содействии расширить некоторые торговые предприятия. Консул имеет в виду дать вам возможность нажить солидный капитал.

– Я очень признателен и постараюсь в случае нужды воспользоваться любезным предложением консула. Но пока в этом нет необходимости. Я и своим собственным капиталом поставил дела на должную высоту.

Когда я поднялся и стал откланиваться, девушка долго не выпускала моей руки, как бы желая сказать еще что-то.

ОРУЖИЕ

Очередное заседание мы созвали в доме Мирза-Махмуда, мучтеида. На обсуждение были поставлены три вопроса: сообщение Мирза-Махмуда о комплектовании незмие, ознакомление с содержанием полученного из Хоя письма и, наконец, вопрос об оружии.

Открыв заседание, я первым поставил на обсуждение вопрос об оружии.

Сообщив о просьбе американской миссии дать им надежных людей для организованного в селении Паян филиала благотворительного общества, я предложил выделить для этого Тутунчи-оглы и Гасан-агу и, пользуясь случаем, переправить оружие и разместить его в здании американской миссии в селении Паян.

Предложение мое, разрешавшее давно наболевший вопрос, было встречено с большим удовлетворением, почти с восторгом.

Это был первый результат моего знакомства с американкой.

Вторым обсуждали письмо из Хоя. В письме сообщалось:

"Вокруг русского консульства в Хое появилось много новых лиц. Курдские помещики Саид-бек, Шейх-Барзан и Исмаил-ага, Семитков усиленно посещают квартиру русского консула Черткова.

По предложению консула, известный русофил Гаджи-Гасан-ага назначен купеческим старостой.

В стороне от крепости, в квартале, расположенном напротив известного Даг-Баги, состоялась торжественная закладка фундамента нового здания русского консульства. Представители купечества города Хоя отправились с поздравлениями к консулу, но, ввиду легкого его нездоровья, были приняты секретарем.

В городе осталось очень мало революционеров. Все разъехались в разные стороны. А оставшиеся не смеют показываться. Сторонники Амир-Тумана составили списки революционеров и передали русскому консулу.

После всего этого считаем нужным сообщить, – писали в письме, – что необходимо позаботиться о вывозе из Хоя оружия. По этому поводу ведутся серьезные переговоры. Макинский сардар Икбалуссалтане обратился к правителю Хоя с требованием возвратить находящееся в Хое оружие макинскому ханству. По его уверениям, оружие это было в свое время отобрано у макинского отряда. Положение критическое. Численность русских солдат в городе растет. Много офицеров и разных русских чиновников.

Сирус".

Письмо хойских революционеров, написанное Мешади-Таги (Сирусом звали его в подполье), также со всей остротой ставило вопрос об оружии.

– В Хое значительное количество оружия, – сообщил я. – Я видел его сам, и отдать его в руки царского консула или макинского хана совершенно недопустимо.

Мы решили послать Абулькасима-хана в Хой, чтобы на месте выяснить и разрешить вопрос о вывозе оружия.

Абулькасим-хан выразил на это согласие. В деревне Готчи, расположенной между Хоем и Салмасом, у него было обширное родство и знакомство, и он мог сдать там оружие на хранение надежным людям.

Покончив и с этим, перешли к последнему вопросу.

– Товарищи! – начал мучтеид Мирза-Махмуд, в тоне которого звучали нотки бодрости и уверенности. – Я виделся с Иджлалульмульком. Он принял вашего покорного слугу с большим уважением и почетом. Ваш покорный слуга заявил его сиятельству, что явился засвидетельствовать ему свое почтение. Во время разговора я коснулся положения Тавриза и заметил, что в городе нет порядка и дисциплины, что незмие слаба, и позволил себе сказать несколько слов о необходимости усиления этого ведомства. Иджлалульмульк изволил согласиться с этим мнением, и я осторожно заметил, что наиболее подходящим кандидатом на пост начальника незмие является Амир-Хашемет.

– Если Амир Хашемет согласится принять на себя эту должность, я буду рад, – ответил Иджлалульмульк. После этого я обещал уговорить Амир Хашемета принять на себя эту обязанность и затем послать его к Иджлалульмульку. На этом мы разошлись. Завтра к часу дня нашему другу Амир Хашемету надлежит отправиться к Иджлалульмульку.

Мы все были очень довольны сообщением мучтеида и тут же дали Амир Хашемету необходимые указания. Мы выработали условия, которые он должен был поставить Иджлалульмульку.

Наше основное условие касалось изменения состава незмие, в которую мы хотели провести испытанных при обороне Тавриза добровольцев.

Спустя несколько дней после этого, идя вечером к Нине, я думал о вероятности оккупации царскими войсками в скором времени всего Иранского Азербайджана. За последние дни из консульства не поступало никаких серьезных сведений, но меня радовало и обнадеживало назначение Нины помощницей заведующего столом шифра.

При входе в дом Нины я столкнулся с выходившим оттуда сыном Тахмины-ханум Гасан-агой. Он рассказал, что привез из Паяна свежие фрукты и снова отправляется обратно.

– Как дела? – спросил я. – Довольны ли вами американцы?

– О, очень! Их начальство (он имел в виду мисс Ганну) приказало без нашего ведома ничего не предпринимать.

– А место хранения оружия надежно?

– Да пролежи оно там хоть тысячу лет, никто не отыщет! Место это известно лишь мне и Тутунчи-оглы. Помимо всего, место – сухое и чистое.

Я поблагодарил Гасан-агу и просил передать мой привет Тутунчи-оглы, еще раз поручив не говорить ни слова ни жене, ни матери и сестрам о моем знакомстве с мисс Ганной.

– В этом отношении можете быть спокойны, – улыбнулся он. – Революция сделала меня достаточно опытным и осторожным. – И, простившись со мной, он удалился.

Поднявшись на балкон, я застал Тахмину-ханум за игрой с Меджидом. Нина накрывала на стол.

Сегодня Меджид впервые заговорил со мной по-русски.

– Мы два часа ждем тебя, почему ты каждый раз приходишь так поздно?

Нина засмеялась и, бросив накрывать, обняла и расцеловала Меджида.

После обеда Тахмина-ханум увела Меджида спать, а Нина по обыкновению ушла в спальню переодеться. Я занялся просмотром лежавших на столе русских газет. Мне попался номер "Нового времени" с большой статьей, посвященной Иранскому Азербайджану.

Статья была написана в цинично неприкрытом великодержавном тоне. В каждой строчке "культурные европейцы" противопоставлялись "невежественным дикарям".

Нина вышла вся окутанная в волны белого шелка и опустилась на диван.

– Ты очень озабочен, – сказала она, беря мою руку. – Ты выглядишь, как неопытный юноша, только что вступивший в жизнь. В твоих глазах следы растерянности и безнадежности.

– Правда, – с усилием улыбнулся я. – И это не без причины, Нина. Нас была большая армия, и мы противостояли целому правительству, теперь же нас осталась маленькая горсточка. Мы не можем справиться с создавшимся положением, а вожди революции не думают об этом, не могут понять этого. – И я рассказал Нине о письме Саттар-хану и его ответе.

– Я верю в тебя, – начала Нина, – ты тверд, ты действовал безошибочно и расчетливо. Ты должен проявить теперь большую осторожность. Не забывай одного: пока Саттар-хан находится в связи с турецким консульством, вы должны прервать с ним всякие сношения. В этом злополучном консульстве все работники, начиная от секретаря, начальника, заведующего секретным отделом и кончая курьером, – царские шпионы. Получаемые из Стамбула и Тегерана телеграммы, несмотря на беспрерывную смену шифров в турецком консульстве, предварительно прочитываются русским консулом. Для примера, я прочту тебе полученную вчера из Тегерана турецким консульством шифрованную телеграмму. Слушай... – и с этими словами Нина принеся бумагу, принялась читать:

"В Тегеране начинает брать верх германское влияние. В вопросе о назначении наместника в Иранский Азербайджан кандидатуры, выставленные Россией и Англией, провалились. Наместником назначен известный германофил Мухбириссалтане. Для усиления его авторитета в Азербайджане вам необходимо заранее подготовить почву. Не выпускайте из поля вашего зрения Саттар-хана и постарайтесь взять его в руки. Вопрос о самостоятельности Иранского Азербайджана – второстепенный вопрос. Разъясните это Саттар-хану, пусть пока он подчиняется Мухбириссалтане и Тегеранскому правительству".

– Перевод этой телеграммы, – объяснила Нина, – послан как русскому послу в Тегеран, так и в Петербург начальнику департамента по средневосточным делам – Клемму. Не может быть двух мнений о том, что Россия примет здесь решительные меры.

– Вопрос ясен. Мы не сомневались, что в результате долгого пребывания вождей революции в турецком консульстве Иранский Азербайджан неминуемо станет перед лицом катастрофы, но мы никак не могли объяснить им, что быть друзьями Германии – одно, а орудием Вильгельма – другое.

– Результат налицо, – сказала Нина возбужденно. – На этих днях в Хой отправляются два офицера генерального штаба, полковник 21 артиллерийской бригады и другие для определения места, где будут расквартированы царские войска. Кроме всего этого, из Петербурга и Тегерана получен приказ об учреждении консульства в Макинской провинции, как независимом ханстве. Даже поговаривают о назначении туда Алферова. Есть проект учреждения консульств в Урмии и Санучлаке. По этому поводу ведется оживленная переписка между Тавризом, Тегераном и Петербургом. Таким образом, германская интрига развязывает руки русским, которые открыто роют яму туркам.

– Верно, – ответил я. – Столкновение между Германией и Россией неизбежно. Россия ищет только предлога, чтобы создать угрозу Багдадской железной дороге и занять Анатолию. Англичане не являются противниками этого плана. Багдадская железная дорога грозит не столько России, сколько самой Англии.

– А что нам надо делать? – спросила Нина.

– Мы должны сплотить массы вокруг иранской социал-демократической партии, разоблачать царскую интригу, предупреждать политические авантюры и всемерно добиваться усиления революционного движения. В этом отношении на тебя падает ответственная задача, ты должна поддержать наши мероприятия.

– Иранская революция, – сказала Нина, – детище русской революции 1905 года, и русское царское правительство старается задушить ее. Тут мы боремся со щупальцами огромного чудовища, но пока это чудовище, подмявшее под себя всю Россию и протянувшее свои лапы к странам Востока, не будет совершенно уничтожено, мы не будем иметь победы.

Она поднялась и, нервно пройдясь по комнате, взяла меня за руку.

– Вставай, выйдем, вставай! У меня сердце разрывается на части.

– Что же ты хочешь? – спросил я.

– Пойдем, пройдемся.

– Идите, но возвращайтесь скорее, – попросила Тахмина-ханум.

– Мы зайдем к вам повидать девочек, – успокоила ее Нина.

Мы вышли. Дом Тахмины-ханум был нам по пути, и мы зашли туда.

– Одевайтесь, пойдем в гости, – сказала Нина девушкам.

– Куда? – спросили они.

– Пойдем к Абульгасан-беку.

Обе дочери и молодая невестка Тахмины-ханум согласились. К ним присоединился и Гасан-ага.

По дороге я задумался о приеме гостей. Правда, в доме все было для их угощения, но надо было преподнести что-нибудь девушкам и жене Гасан-аги, которые впервые были моими гостями.

Нас встретил Гусейн-Али-ами.

– Сын мой, где ты пропадал? – накинулся на меня старик, который, видимо, был сильно обеспокоен моим долгим отсутствием. – Уходишь и не говоришь, куда. И от барина четыре раза прибегали спрашивать, не вернулся ли ты?

Увидя со мной четырех женщин не похожих на тавризских жительниц, он был немало удивлен.

Сария-хала сказала тут же. Подойдя к нам, она оглядела женщин и шепнула мужу:

– И похожи, и не похожи, брюнетки... Нет, эти не похожи на русских...

– Не будь женщиной! – зашикал на нее Гусейн-Али-ами. – Какое тебе дело? – и снова занялся поливкой цветов.

Гости осмотрели сначала сад. Нина с большим любопытством оглядывала все. Мы обошли и комнаты, Затем Нина еще раз одна обошла их.

Покончив с этим, мы расселись вокруг стола у бассейна.

По случаю поливки бассейн был полон; фонтан бил высокой струей. Недалеко от нас Гусейн-Али-ами о чем-то горячо спорил с Сария-халой. Спор шел все о том же, кто эти девушки: русские или азербайджанки.

Немного спустя появилась служанка Мешади-Кязим-аги спросить обо мне.

– Барин вернулся, и у него гости, – ответил Гусейн-Али-ами.

Дом, цветник и садик очень понравились Нине, и она беспрестанно повторяла:

– Ты должен был и для меня снять такой же дом

– Можно обменяться, – предложил я, но она тотчас же отказалась.

– Нет, такой двор мне не годится. Здесь бассейн, а это опасно для Меджида.

Скоро пришел Мешади-Кязим-ага. Я поднялся ему навстречу и, подведя к столу, рекомендовал его присутствующим, как моего близкого друга, после чего познакомил его с моими гостями:

– Моя жена Нина, о которой я говорил вам, а это – мои сестры Сенубер и Тохфэ-ханум, это же – наша дорогая невестка Назлы-ханум.

Мешади-Кязим-ага не верил своим глазам, видя наяву то, чего не мог вообразить в мечтах: тавризские девушки в европейских костюмах без чадры держали себя так непринужденно при мужчинах, а то, что они говорили с Ниной по-русски, окончательно ошеломило Мешади-Кязим-агу, который был в Тавризе одним из первых сторонников раскрепощения женщин.

– Простите, – заговорил Мешади-Кязим-ага взволнованно. – Я не могу прийти в себя. Словно вижу Иран на сто лет вперед. Итак, неужели вы – дочери несчастного угнетенного Тавриза?

– Да, это дочери Ирана, – сказал я, стараясь успокоить его. – Это друзья Нины, это – девушки, которых я люблю больше родных сестер. А это супруга моего брата Гасан-аги, Назлы-ханум. Это образованные, воспитанные девушки.

– Вы должны стараться увеличить их число.

– Только такие девушки создадут культурное, политически бдительное, революционное поколение. Ими начинается история освобождения женщин Ирана, и мы должны стараться, чтобы эта молодежь росла и крепла.

Мешади-Кязим-ага все еще не мог оправиться от впечатления, произведенного на него девушками.

– Да, великие дела свершились, – повторял он, – а мы, оказывается, ни о чем не ведая, только мечтали об освобождении женщин. У нас было специальное общество раскрепощения иранской женщины, но дело заглохло. На нас посыпалось столько упреков и клеветы, нас называли такими оскорбительными именами, что нам пришлось распустить свою организацию.

– А много у вас было членов?

– Много...

– Надо их снова собрать и начать работу на новой основе, – заметил я.

Время шло. Нина и девушки должны были вернуться домой. Особенно торопилась Нина, которая беспокоилась о Меджиде.

Мешади-Кязим-ага вышел немного раньше через маленькую калитку и вскоре вернулся в сопровождении четырех служанок, которые держали в руках по свертку.