Текст книги "Тавриз туманный"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 74 страниц)

– Не возражаю! – ответил консул.

Поднявшись и перейдя в залу, я не нашел там Нины: она пошла работать. В зале, кроме старшей дочери консула Ольги, никого не было. Она стояла у книжного шкафа и просматривала словари. Увидев меня, она оставила книги.

– Я никак не предполагала, что вы здесь! – воскликнула она. – Мне казалось, что вы ушли вместе с папой! Посмотрите, какие у нас чудесные книги! – Правда ли, что вы больше не хотите жениться на Нине? – продолжала она, когда подошел к ней. – Вы отказались от нее?

– Для того, чтобы жениться, недостаточно только мужского решения, а нужно еще желание женщины!

– Вовсе нет, возразила Ольга. – Мало, что я согласна выйти за кого-то. А если человек, за которого я хочу выйти, не согласен?

– Согласие должно быть обоюдным!

– Разве ваши чувства и желания не обоюдны?

– Об этом мы не думали. До сих пор мы с Ниной ни разу не заговаривали о браке.

– И прекрасно сделали, так как Нина не хочет выходить за вас. Она выходит за Махмуд-хана.

– Если это решено, надо поздравить ее!

В комнату вошли Анна Семеновна и Надежда и мы вместе вышли в сад. Ольга не отходила от меня. Она говорила о своих чувствах, убеждала меня в том, что Нина не способна создать семейную жизнь, что она "холодная, бесчувственная, неблагодарная" девушка, и что избавление от нее для меня счастье и т. д.

Как я ни искал предлога вырваться отсюда, чтобы наедине обдумать происшедшее, ничего не выходило.

– Мы посидим здесь, – обратилась Ольга к матери, когда мы дошли до расставленных вокруг бассейна плетеных стульев. Анна Семеновна и Надежда пошли по аллее, снова оставив нас одних. Мы сели.

В то время, как Ольга, срывая головки растущих вокруг бассейна белых нарциссов и пуская их по зеркальной глади воды, занимала меня, я старался разобраться в своих путаных мыслях. Но это было сверх моих сил. Мозг отказывался работать. Я забыл, кто я и что должен делать. Последние дни были заполнены женскими хитросплетениями; я запутался и застрял в сетях женских интриг. Особенно оскорбляла меня последняя авантюра консула и фальшивые излияния его дочери в любви ко мне. Они еще больше путали мои мысли.

Я думал о Нине, оказавшей огромные услуги иранской революции, всем сердцем отдавшейся мне, о Нине, над которой нависла большая опасность. Царский дипломат пытался сделать ее орудием своей политической игры и собирался продать ее такому низкому развратнику и пьянице, как Махмуд-хан.

Я думал и об американке. Я чувствовал ответственность за ее судьбу. Нужно было избавиться от нее и вместе с тем оградить ее честь от таких врагов, как генерал-губернатор, комендант Тавриза и от Уснии-ханум, Хошу-ханум, Салимы-ханум, Пэрирух, Шухшеньг, ежедневно продающихся десяткам лиц.

Я вспомнил и об Ираиде, которую пришлось подвергнуть заточению, чтобы не дать ей возможности разболтать похищенную у нас тайну.

Я думал о нашей единомышленнице Махру-ханум, которая спасла нас от огромной опасности и которую необходимо было вырвать из рук Сардар-Рашида.

Пока я обдумывал все это, дочь консула, искусно разыгрывая свою роль, старалась всеми средствами обольстить меня. Она бросала в воду лепестки. Брызги фонтана отгоняли их к краям бассейна, и они, то плавно кружась, отдалялись друг от друга, то сбивались в кучу.

– Смотрите, цветы хотят обняться! – говорила Ольга, бросая на меня многозначительный взгляд.

Она подробно рассказала мне о планах своих родителей. По ее словам, в семье консула считали, что вопрос о нашем браке уже решен и остается только назначить день свадьбы.

На все это я коротко ответил:

– Все в воле господина генерала.

Проводившие Ираиду до села Тасвич Мешади-Кязим-ага и Тутунчи-оглы вернулись. Мешади-Кязим-ага был очень доволен поездкой. Хотя он и оказал тавризским революционерам материальную поддержку, но личного участия в революции до сих пор не принимал. Теперь же, совершив эту поездку, он полагал, что участвовал в серьезном деле и был этому рад.

Они привезли два письма: одно из них было адресовано Нине, другое мне.

Вот что писала мне Ираида:

"Уважаемый Абульгасан-бек!

Мое новое местожительство прекрасно. Прохладный воздух, зелень! Дом, в котором я живу, окружен чудесным садом. Я не знала, что вы пользуетесь таким огромным влиянием. Если бы это было мне известно, я бы не пошла на предательство и не согласилась бы на брак Нины с Махмуд-ханом.

Все это прошло. Считаю нужным сообщить вам некоторые серьезные сведения. Во время встречи и переговоров Сардар-Рашида и Махмуд-хана было решено убить вас. Однако они боятся господина консула. Консул, будучи сторонником брака Нины и Махмуд-хана, старается упрочить связь и с вами. Он стремится выдать за вас свою дочь, и это делается с целью завладеть вашим богатством и драгоценностями Нины. По правде говоря, они хотят обмануть вас.

Второе, о чем я хотела сказать вам – это то, что я выкрала у Нины документ. Я знаю, что за это вы меня наказали! Абульгасан-бек, клянусь вам и Нине, что я этот документ потеряла. Я уверена, что его взяла Махру, хотя та и отрицает. Поэтому вы не должны думать, что, арестовав меня, вы сохранили тайну. Эта тайна перешла в руки Махру. Во всяком случае вы должны подумать и о ней. Она весьма подозрительная особа. Берегитесь ее!

Я никогда бы не поверила, что попаду в такое положение. Виной всему генеральный консул. Прошу вас позаботиться о том, чтоб Нина не очутилась в таком же положении, как я!

Напишите и уверьте людей, назначенных вами для наблюдения за мной, что я стыжусь своих преступлений и потому пусть они дадут мне чуточку больше свободы. Попросите Нину прислать мне книги.

Несчастная Ираида".

Я послал за Ниной. Не прошло и получаса, как она пришла. Увидев Мешади-Кязим-агу, она обратилась к нему:

– Ну, как прошла ваша поездка?

– Очень хорошо!

– Как чувствует себя Ираида?

– Великолепно, она особенно довольна домом и садом. Ее обслуживают мои две племянницы, дочери брата. Там имеется все, что нужно для приятной жизни.

Она написала вам. Нина прочла письмо.

"Дорогая сестра Нина!

Ты с детства знаешь, какая я была неразумная. Моя глупость привела меня к такому концу. Нина, не верь консулу! До такого состояния меня довели его советы. Иди своей дорогой – это славный путь! Я только теперь поняла это. Моя прошлая жизнь не была жизнью. Маме ничего обо мне не пиши. Если бы было можно, я написала бы сама. Я ни в чем не терплю недостатка; мне только недостает тебя.

Нина, ты стала похожа на героинь тех романов, которые я читала в девичестве. Ты сумела перевернуть вверх дном огромный город.

Ираида".

Обрадованная, что вопрос с Ираидой разрешился безболезненно, Нина признательно пожала мне руку.

– Прокламации окончательно вывели консула из себя, – сказала Нина, когда вопрос коснулся событий в консульстве. – В опубликовании секретных телеграмм он обвиняет германских агентов. В консульстве идет серьезная чистка. Составлен список лиц, подлежащих увольнению или привлечению к ответственности.

– А твоего имени там нет? – спросил я Нину.

– Нет, но несчастье, ожидающее нас, еще страшнее. Решение консула в отношении Махмуд-хана непреклонно. Об этом сообщила мне Ольга. Она любит меня и не хочет разрушить нашу жизнь.

– Нина, не верь этому!

– А ты не верь уверениям Ольги о желании выйти за тебя! Царский дипломат хитрее дьявола. Ольгу вынудили сблизиться с тобой и объясниться тебе в любви. Однако после женитьбы Махмуд-хана, тебе предложат Махру. Все это мне сообщила дочь консула.

Я рассмеялся.

– Значит, в будущем мне придется подумать и о Махру!

– Да, и тогда ты станешь соперником Тутунчи-оглы, так как Махру и Тутунчи-оглы любят друг друга.

Она умолкла, и лицо ее отражало новую печаль и заботы.

– Я запуталась в этих противоречиях, – сказала она печально. – Я не знаю, как и что я ем и пью. Приходится иметь дело с самыми жалкими, недостойными личностями. Вот письмо Махмуд-хана. Читая его, невольно хочется кричать, безумствовать!

Протягивая мне письмо, она расплакалась. Махмуд-хан писал:

"Прекрасная Нина!

Несомненно, господин генерал и его супруга изволили говорить Вам обо мне. Я абсолютно не понимаю Вашего молчания. Слава богу, Вы лично знаете меня, знаете, что настоящим хозяином Тавриза является только Махмуд-хан! Будучи правой рукой и двоюродным братом Гаджи-Самед-хана, я в то же время крупный домовладелец города Мараги.

Я уверен, что если этот ничтожный купчик женится на Вас, то содержать Вас он все равно не сумеет. Если Вы боитесь его, я в течение одной ночи уберу его из Тавриза.

Желая жениться на Вас, я мог бы схватить Вас на одной из улиц, усадить в экипаж и увезти. Однако это было бы невежливо по отношению к господину консулу, так как Вы как бы являетесь членом его семьи. Это и заставляет меня быть терпеливым. Женитьба на девушке, принадлежащей к семье консула, большая честь для нашей фамилии.

Поручаю Вам больше не встречаться с этим купцом и не принимать его у себя. Если он считает этот дом своим только из-за своей обстановки и вещей, можете заменить их теми, которые я не замедлю прислать Вам.

Жду ответа.

Махмуд-хан".

Прочитав письмо, я рассмеялся над тем, что Махмуд-хан вопрос считал окончательно разрешенным.

– Не о чем думать! – весело обратился я к Нине. – Все в порядке. В этом отношении Гасан-ага и Тутунчи-оглы получили необходимые указания.

К ЦЕЛИ

Слухи о войне подтверждались действительностью. Потоками двигались на турецкую границу царские войска. Чтобы узнать, нет ли новых известий в американском консульстве, я решил зайти к мисс Ганне.

Когда служанка впустила меня в комнату, мисс Ганна, сидя за столом, что-то писала. Увидев меня, она прикрыла книгой бумагу и поднялась с места.

– Писать днем любовные послания запрещается! – сказал я, улыбаясь. Это надо оставить на ночь.

– Писать любовные послания излишне; человек, которому они могли быть адресованы, стоит передо мной.

– Можно ли верить этому?

– У тебя нет никаких оснований не верить мне! Я никому не обязана показывать свою корреспонденцию, но, чтобы рассеять твои подозрения, покажу.

– Я не знаю английского языка.

– В таком случае слушай, я прочту.

Она прочла. Это была повестка созываемого в ближайшие дни совещания в консульстве. Я ничего не разобрал в ней.

– Война неизбежна! – сказала Ганна. – Заседание обсудит вопрос о ликвидации американских торговых обществ, ибо в таких случаях иранские купцы весьма часто объявляют себя банкротами. Вот почему необходимо приостановить кредиты торговым предприятиям и не отпускать по дешевым ценам имеющиеся на складах товары.

Я подумал о том, что Мешади-Кязим-ага может еще больше разбогатеть.

Мисс Ганна сказала, что Шумшад-ханум стала бывать у нее реже, иногда не показывается по два, по три дня сряду, и это ее очень удивляет.

В это время служанка позвала мисс Ганну. Когда та поднялась с места, из ее кармана выпала какая-то бумажка. Я незаметно поднял ее и спрятал в карман, чтобы потом прочесть.

Я торопился уйти.

– Ты собираешься куда-нибудь? – спросил я, чтобы найти предлог.

– Нет, я должна выйти в пять и вернуться к восьми. Ты придешь?

– Может быть, я не сумею, так как товарищ Алекпер один.

Я распрощался и вышел. Отойдя от ворот, я посмотрел бумажку. Это был написанный шафранным соком любовный талисман. Я знал, что Шумшад-ханум приучила американку к талисманам, молитвам и гаданиям и об этом рассказывала мне сама Ганна. Опустив письмо в карман, я отправился в контору Мешади-Кязим-аги.

Он сидел, обняв колени, чем-то озабоченный. В эти дни у тавризских купцов был большой застой в торговых операциях.

– Как дела? – спросил я его. – Удается ли зарабатывать на поставках в армию?

– Удается, но с такими заработками миллионером не станешь! Правда, расходы окупаются и даже кое-что остается, но такими прибылями сундуков не набьешь.

– Я укажу вам на дело, которое набьет ваши сундуки. Война неизбежна. Вместо караванов с товарами, теперь пойдут караваны с военными снаряжениями, амуницией и боеприпасами. В Тавриз больше не будут ввозиться русские товары. А если и будут, то цены сильно повысятся. Рекомендую вам держать ваши амбары полными. Если можете, перебросьте наиболее ценные товары из складов домой, так как во время войны царский консул может конфисковать некоторые склады для нужд армии. Укажу вам и на другой источник. Закупите все товары, какие только имеются в американских торговых предприятиях.

Его глаза загорелись жадностью. Поднявшись на ноги, он посмотрел мне в глаза.

– Вы не шутите? – спросил он.

– Я говорю вам сущую правду: пока не поздно, побывайте в американских торговых компаниях.

– И мое имущество и моя жизнь принадлежат революции. Да и зарабатываю я для революции. Скажите, откуда вы берете деньги на расходы? Почему вы не обращаетесь к нам?

– Мне денег не нужно; не знаю только, посылаются ли регулярно на ежемесячные расходы Нины двести туманов? Если нет, то необходимо сделать это.

– Простите, я позволил себе ослушаться вас.

– Как ослушаться?

– Тем, что мы посылаем ханум в месяц не двести, а пятьсот туманов. А на крупные расходы деньги выдаются особо. Пусть не говорят, что иранские революционеры скупы.

Он еще раз переспросил:

– Правду ли говорите, идти ли мне в американские фирмы?

– Не только в американские, загляните во все имеющиеся в Тавризе торговые фирмы и, сколько ни есть нужных товаров, закрепите за собой.

На этот раз он поверил мне, встал, пожал мне руку и поцеловал меня в губы.

Мы вместе вышли из конторы. Он пошел по своим делам, а я отправился к Нине. Из страха перед Махмуд-ханом она не смела показаться на улицу и не ходила на работу.

Я постучал. После некоторого ожидания по звукам шагов я узнал, что к дверям подошел Меджид. Став за дверью, он спросил:

– Кто там?

– Сынок, это я, открой.

Меджид открыл мне дверь. Взяв его за руку, я поднялся наверх.

Нина была сильно расстроена. Я справился о ее здоровье и о ее нуждах.

– Будь осторожен! – ответила она. – Махмуд-хан погубит тебя. Он следит за тобой и, если заметит, что ты бываешь здесь, убьет тебя!

Устремив на меня взгляд своих голубых глаз, она ждала ответа.

– Посмотрим кто кого! Гораздо более могущественных феодалов Рахим-ханов, Шуджа Низамов мы одолели, одолеем и его!

Нина снова заплакала. В последние дни она совершенно пала духом.

– Отравлюсь, а ты брось Тавриз и навсегда уезжай отсюда!

– Я никуда не уеду, и ты не умрешь! Если ты не согласна с желаниями консула и Махмуд-хана, отвечай на все их предложения молчанием. Не бойся, мы с честью выйдем из всех затруднений.

* * *

Сегодня я никуда не выходил, так как ожидал визита Сардар-Рашида. Надо было подготовиться к его приему. Все это я поручил Мешади-Кязим-аге. При помоши Тутунчи-оглы и Гасан-аги, он закупил и приготовил необходимое.

В пять часов вечера Мешади-Кязим-ага пришел ко мне сообщить, что все готово.

– Ну, а в каком состоянии ваши торговые операции с американскими фирмами? – спросил я.

– Я закупил у них все имеющиеся на складах товары, уплатив двадцать пять процентов наличными, а остальные семьдесят пять с рассрочкой платежа на одиннадцать месяцев и перебросил товары на свои склады.

– Завтра же с утра постарайтесь заглянуть в австрийские и немецкие торговые предприятия. Война начинается, и больше не будет завоза австрийских и немецких товаров.

Мешади-Кязим-ага, не задумываясь над тем, что Иран будет затоптан, что страна обратится в арену битвы завоевателей и что это принесет неисчислимые бедствия крестьянству, с нетерпением ожидал войны. И он, подобно другим коммерсантам, приветствовал войну, исходя из своих личных интересов.

– Посмотрим, что принесет революция? – говорил он на каждом шагу, потирая руки

И когда я неизменно отвечал:

– Революция принесла вам миллионы, вы же должны оказать революции всемерную помощь!

Он всегда говорил:

– Моя жизнь и мое достояние принадлежат революций. Прикажет умри умру; прикажет живи – буду жить.

В семь часов у наших ворот остановились два фаэтона. Прибыли Сардар-Рашид и его телохранители. Сардар Рашид был принят в комнате, где находился я, его же телохранители в соседней комнате.

После поклонов и приветствий ему был подан кальян. Он высказал желание переговорить со мной с глазу на глаз.

– Несчастье, обрушившееся на нас, очень велико, – начал он печально. Я не могу придумать никакого объяснения внезапному отъезду ханум. Ни разу до сих пор ханум не высказывала ни малейшего недовольства своей жизнью. Если она и говорила вам что-либо по этому поводу, я об этом не знаю.

– Мне она ничего не говорила! Господину сардару великолепно известно, что наши отношения с Ираидой-ханум были натянутыми. В последнее время мы не встречались.

– Не может ли Нина-ханум сообщить что-либо по этому поводу?

– Я не встречаюсь и с Ниной Вам известно, что Махмуд-хан препятствует нашей жизни и старается жениться на ней, я же не горюю об этом. Если она хочет, пусть выходит за него, я ничего не имею против. Да и что я могу сделать?

Ответ мой развязал язык Сардар-Рашида.

– Сударь, клянусь вашей головой, если Нина-ханум выйдет за Махмуд-хана, это будет вашим счастьем. По правде говоря, эта нация не может отнестись к нам сердечно. Сама жизнь доказала это. Они и мусульманство принимают только для видимости и символ веры они произносили только напоказ. Я Ираиде-ханум разъяснил все вопросы нашей религии и специально для этого пригласил в дом ученую особу. Ираида совершала намаз, она знала и сифати-сельбия, и сифати-сибутийя, и исулидин, и фруиддин*, да что утомлять ваше внимание, словом, знала все. Однако я знал, что она не сумеет стать настоящей мусульманкой, ибо она не могла, как следует, произнести слова символа веры "эшедю энла илахэ-иллэллах". У нее при этом язык заплетался.

______________ * Заповеди, молитвы и т. д.

Я с трудом сдержал смех.

– О да! – подхватил я. – В этих словах заключено все. Почему-то и у Нины при их произношении заплетается язык, и она не может выговорить эти слова так, как мы

– Правильно, правильно! – протянув мне руку, сказал Сардар-Рашид. – Так оно и есть, и она приняла мусульманство не от чистого сердца. Такова была и ее сестра. Сударь, знайте, что шутить с религией ислама нельзя. Того, кто изменит ей, постигнет кара господня! По словам господина консула, Ираида перед уходом написала несколько неподобающих слов, и письмо это находится у вашей милости. Как бы то ни было, подобные письма могут запятнать честь и достоинство нашей фамилии.

– Оснований к беспокойству нет. Я сам отобрал письмо у Нины и сжег. Содержание письма известно лишь мне, Нине и господину консулу.

– Хвала вашему роду, вашей чести, вашему благородству, – сказал он, посветлев. – Я не сомневался в вас. И поэтому с того дня, как возник вопрос о Махмуд-хане, я пришел к другой мысли: если б ваша милость согласилась, вы вступили бы в нашу семью. Полагаю, что Махру-хануы ни в чем не уступит Нине; это красивая и порядочная женщина.

– Без сомнения! Об этом не может быть и речи. Но мы собирались иначе разрешить вопрос о Махру-ханум. В нее влюблен мой брат. Мне думается, что Махру-ханум не будет возражать против этого.

Сардар-Рашид призадумался. Видно было, что он не совсем доволен моими словами.

– И это своего рода счастье, – сказал он, деланно рассмеявшись. – Это опять-таки близость с вашей милостью. Если Махру согласится, какие могут быть возражения. Но я очень просил бы вас, чтобы никто не узнал об этом злосчастном письме. Иначе наша честь будет запятнана.

– Будьте спокойны! Даю слово!

В это время вошел Тутунчи-оглы. Я еще раз представил его Сардар-Рашиду.

– Мой брат! Это честный, порядочный и деловой молодой человек.

– Это-то нам и нужно! – сказал Сардар-Рашид.

Слова эти были как бы согласием сардара на брак Махру.

Разговор был окончен. Вместе с Сардар-Рашидом мы пошли к столу. Во время ужина Сардар-Рашид окончательно сдался в вопросе Махру. Он весьма сердечно беседовал с Тутунчи-оглы.

– Чем занимается господин? – обратился он ко мне.

– Имущество наше нераздельно, и он занят коммерцией.

Эти слова еще раз подкрепили согласие сардара. Мое обещание Махру вырвать ее из рук Сардара-Рашида было близко к осуществлению.

В половине первого ночи, распрощавшись, сардар уехал.

* * *

Я был болен. Сидя у моей кровати, Гасан-ага рассказывал о порученном ему деле.

По его рассказу, в последующем дополненному мисс Ганной, авантюра, сплетенная вокруг нее, закончилась следующим образом.

Мисс Ганна, вернувшись с работы в половине четвертого, по обыкновению ждала Шумшад-ханум. Шумшад-ханум явилась к пяти часам, и они пообедали вдвоем.

– Отправимся сейчас или прежде отдохнем? – спросила ее мисс Ганна после того, как со стола было убрано.

– Нет, мы слишком бросаемся в глаза. Мы должны пойти в такое время, когда нас никто не может заметить на улицах. Не дай бог, чтобы папа, мама или Рафи-заде узнали, что я пошла к гадалке. Сначала мы немножко отдохнем. Самое лучшее, если мы пойдем вечером, часам к восьми. Там мы не задержимся. К девяти мы вернемся домой!

Обе они легли отдохнуть. В восемь часов вечера они проснулись и выпили чаю.

Шумшад-ханум не торопилась. Стоя перед зеркалом, она надевала свои драгоценности. Мисс Ганна во всем подражала ей. Она сложила и завязала в салфетку все свои драгоценности, чтобы захватить их с собой.

При выходе мисс Ганна предупредила служанку, что она несет в консульство сдать свои ценности на хранение, и в случае моего прихода предупредить, что к десяти часам она будет дома.

Ровно без двадцати пяти минут десять они вступили в Гарачи-мэхлэ. Они постучали в дверь одной из самых известных в Тавризе гадалок Таджи-кызы-Зулейхи.

Немного погодя высокая смуглая женщина отперла дверь и впустила их. Пройдя через низенькую полутемную переднюю, они вошли в довольно большую комнату. Хотя комната и была характерна для гадалок, но в глаза бросалась роскошь.

– Присядьте, да перейдут ваши недуги на недругов, – заговорила женщина, впуская их в комнату. – Добро пожаловать, выскажите свое горе. Коль у вас враг – уничтожу, коль потеря – разыщу, о находящихся в пути – расскажу, злословит кто за вашей спиной – язык укорочу, если покинул любимый – ворочу, во всем пособлю, все напасти отведу, путь к счастью укажу, все расскажу... Все могу, все знаю, лишь мертвых не воскрешаю.

Шумшад-ханум и мисс Ганна уселись на мягких тюфяках, и Шумшад-ханум начала:

– Послушай, Зулейха-хала*, все наши надежды на бога – в небесах, а на земле – на тебя. У обеих у нас горе. В надежде на тебя мы пришли сюда, ты должна вернуть нам счастье.

______________ * Тетушка Зулейха.

В это время в дверь постучали и в комнату вошла Сэлима.

Ничто не вызывало подозрений мисс Ганны. Она внимательно прислушивалась к словам Зулейхи и, когда чего-нибудь не понимала, обращалась к Шумшад-ханум.

Таджи-кызы-Зулейха решила погадать раньше Шумшад-ханум. Шумшад-ханум разложила перед собой все свои драгоценности и не сводила глаз с губ Зулейхи.

– На тебе не должно остаться ни единой ценности! – властно сказала Таджи-кызы-Зулейха.

Шумшад-ханум вынула из ушей сережки, сняла с рук браслеты, кольца, расстегнула колье и положила все это перед собою на пол.

Мисс Ганна, подражая ей, также начала снимать с себя драгоценности и украшения и положила их рядом с принесенными.

– Ох, ты моя умница-разумница, да стать бы мне жертвой твоих очей, раскрасавица моя, – обратилась Зулейха к мисс Ганне. – И ты развяжи-ка свой узелок, да разложи перед собой свои вещички, я заодно прочту над ними, молитвы и заклинания.

Мисс Ганна развязала узелок и положила рядом с вещами Шумшад-ханум свои драгоценности.

– Позолотите же мне руку, да будет вам жертвенным даром ваша Зулейха-хала.

Шумшад-ханум вынула из своего ридикюля пять турецких лир и положила их в правую ладонь Зулейхи. Следуя ее примеру, и мисс Ганна дала гадалке пять лир.

Таджи-кызы-Зулейха, протянув обе руки над разложенными на полу драгоценностями и проводя по ним, что-то тихо пробормотала и затем начала дуть на них. Затем она стала поочередно дуть в лица Шумшад-ханум и мисс Ганны, приговаривая при этом:

– Над Тавризом проносятся туманы, по дорогам бредут караваны. Одна деньга, две деньги, три деньги... пять; что упало, что пропало к нам вернись опять. Черт, черт пошути, что взял – вороти... На дереве зеленая алыча, под деревом черная халча...* Злой язык пускай отсохнет, у врага дурной глаз лопнет... На дереве урюки, да сгинут недруги... Замуж выйдут пусть девицы, в рот к ним шербет заструится... Пусть желанного достигнут, злые ж недруги погибнут! На гряде укроп, лук, мята... Наше место чисто, свято... Угольки трещат, горят, у врагов глаза болят... В Багдаде финики, сабза, пронесись быстрей гроза...

______________ * Коврик.

Заклинания Таджи-кызы-Зулейхи тянулись бесконечно.

В половине двенадцатого дверь вдруг приоткрылась, и в комнату вошел Рафи-заде, за ним показался Махмуд-хан.

– Маленькая мисс, добро пожаловать! – обратился Рафи-заде к девушке. Вы можете быть уверены, что никто не узнает о том, что вы были здесь и провели с нами несколько часов!

– О чем вы говорите? Вы с ума что ли сошли? Я с вами... провела время? – воскликнула мисс Ганна, уставившись на него изумленным взглядом.

– Вы девушка благоразумная. Поймите, уйдете ли вы отсюда или останетесь, – безразлично, – ответил ей Рафи-заде. – В настоящее время вы находитесь в доме одной цыганки. Вы никого не заставите поверить, что вас туда заманили. Если вы откажетесь от нашего предложения, я завтра же расскажу в американском консульстве, что вы шатаетесь по цыганским вертепам. Самое благоразумное и безопасное – это провести здесь с нами несколько часов. Если вы согласитесь – вы сумеете унести с собой все ваши драгоценности, иначе неизбежно их потеряете!

Мисс Ганна больше ни слова не проронила и, обернувшись, посмотрела на Шумшад-ханум.

– Что делать? – успокоила ее та. – В конце концов не умрем же мы, если проведем здесь часика два...

В это время Таджы-кызы-Зулейха стала собирать разложенные на ковре драгоценности мисс Ганны.

– Не стоит раздумывать, – снова заговорил Рафи-заде, – не теряйте время! Наша дружба весьма ценна. Мы обещаем вам хранить всю эту историю в тайне. Вы сумеете остаться на работе. В противном случае, вы не выберетесь отсюда. Не напрасно же Усния-ханум привела вас сюда?

– Какая Усния-ханум? – спросила мисс Ганна. – Я ее не знаю.

– Вот Усния-ханум! – указал Рафи-заде на Шумшад-ханум.

– Разве вы не Шумшад-ханум? – обратилась мисс Ганна к цыганке, глядя на нее полными изумления и страха глазами.

– Теперь я стала Уснией-ханум, – ответила та. – Да это безразлично. И тогда я была женщиной и теперь я женщина. А в чем назначение женщины? Обнять мужчину, прильнуть к его устам и жить душа в душу!

Рафи-заде и Махмуд-хан, сбросив верхнюю одежду, сели. Усния-ханум подошла к стенному шкафу, достала оттуда бутылки с вином и бокалы и расставила все перед ними. Немного погодя, явились Пэрирух и Шухшеньг и тоже присели к скатерти.

Гасан-ага, следивший за мисс Ганной и цыганкой с момента их выхода из дома, о дальнейших событиях рассказал следующее:

"Еще до начала кутежа я отворил дверь и с маузером в одной руке и с бомбой в другой вошел в комнату.

– Ни с места! – крикнул я – Иначе я взорву весь дом! Произнесете хоть одно слово, я уничтожу вас!

Все так и застыли на своих местах.

– А, ты цыганская потаскуха! – обратился я к Усние-ханум – Что приказал тебе Кулусултан?

– Я не отказываюсь от своего обещания, – дрожащим голосом пролепетала Шумшад-ханум. – Девушка здесь. Пойди и сообщи ему. Пусть придет и Кулусултан!

– Молчи! Кулусултан не нуждается в объедках этих ничтожеств... Вставай, живее!

Усния-ханум поднялась и стала в ожидании моих приказаний.

– Расстегни их пояса и свяжи им руки! – сказал я, указывая на Махмуд-хана и Рафи-заде. – Да смотри, покрепче! Если замечу, что ты не так хорошо скрутила их, разделаюсь с тобой!

Усния-ханум подошла сначала к Рафи-заде, а затем к Махмуд-хану и крепко связала их по рукам.

– А теперь накрепко свяжи руки этой гадалке и этим тварям! – прикрикнул я на Уснию-ханум.

Она связала руки Таджи-кызы-Зулейхе и цыганкам. Мисс Ганна сидела, как изваяние. Она ожидала своей очереди.

– А ты поднимись и свяжи руки этой потаскухе! – обратился я к американке, указывая на цыганку

– Чем? – спросила мисс Ганна трепещущим от страха голосом.

– Ступай, вынь кинжал из ножен сидящего в том углу мужчины и отрежь волосы приведшей тебя сюда проститутке.

Мисс Ганна поднялась на ноги, но от страха не смела подойти к Махмуд-хану.

– Живее! – прикрикнул я на нее. – Приказываю тебе! Девушка, не побоявшаяся явиться в цыганский притон, не побоится связанной лисы.

Мисс Ганна вынула из ножен кинжал Махмуд-хана и направилась к Усние-ханум.

– Зачем ты хочешь обезобразить меня? – взмолилась Усния-ханум – Ты человек молодой, я вся в твоей власти. Вот и девушка сочная, как зернышко граната. Садись и кейфуй! Тут найдется все, что пожелаешь!

– Так приказал Кулусултан. Нужно обрезать тебе косы!

– Хотя бы не отрезай все! Отрежь две. Двух вполне достаточно.

– Нет, я отрежу все двенадцать! Они нужны нам.

Мисс Ганна отрезала все косы Шумшад-ханум и сложила их на полу.

– Протяните ноги! – крикнул я, обращаясь к Махмуд-хану, Рафи-заде, Таджи-кызы-Зулейхе и другим и затем, обернувшись к Усние-ханум, приказал: Подними свои косы и свяжи им ноги.

Усния-ханум выполнила и это мое приказание и, вся дрожа, стала передо мной.

– А теперь, – сказал я мисс Ганне. – Ты должна срезать косы гадалке и связать ими Уснию-ханум!

Девушка молча выполнила мое распоряжение. И Усния-ханум была связана по рукам и ногам. Я с маузером в руке обошел всех и проверил, насколько хорошо выполнен мой приказ. Затем, подойдя к Рафи-заде и Махмуд-хану, обезоружил их и, отобрав находящиеся при них деньги и ценности, присоединил к вещам мисс Ганны.

Обыскал и Шумшад-ханум. Я отобрал и сложил все одетые на нее, а также принесенные к цыганке ценности. Очередь дошла до Таджы-кызы-Зулейхи.

– А теперь скажи, где находятся все награбленные тобой или полученные за обман, ворожбу и сводничество деньги? – спросил я. – Если хочешь остаться в живых, говори, не медли!

Зулейха принялась уверять меня, что, кроме полученных ею недавно турецких лир, у нее ничего нет

– Отвернись к стене и заткни уши! – обратился я к мисс Ганне. – Я сейчас расправлюсь с этой потаскухой!

– Не убивай! – взмолилась Зулейха. – Я все скажу. Убери одеяла и тюфяки, что лежат направо, все, что есть, запрятано там, в камине.

Из камина я вытащил маленький сундучок Он был доверху наполнен звонкой монетой и золотыми украшениями Я высыпал содержимое в узелок, в котором были сложены драгоценности Уснии-ханум. Все было кончено.