Текст книги "Тавриз туманный"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 74 страниц)

– Конечно, Мухбириссалтане должен считаться с советами господина сардара и вождей революции, – нарушил я молчание, – но в то же время и вожди революции должны стараться удержать в своих руках предоставленные им права и полномочия. Вот почему мы предлагаем господину сардару сложить оружие и оказать моральную поддержку правительству в деле водворения в стране порядка и спокойствия. Вступив в Тавриз, Мухбириссалтане должен был в вашем лице найти не командира вооруженного отряда в каких-нибудь триста человек, а вождя, давшего в свое время толчок иранской революции. Но господин сардар не счел нужным справиться с мнением своих друзей. Если бы среди нас существовало единство, ардебильские события не приняли бы такого характера. Если ардебильские федаисты позволили себе забыться, требовалась поездка не самого сардара, а небольшой комиссии из двух, трех человек. Она переговорила бы с ними и навела бы порядок. Но пока не поздно. И если господин сардар разрешит, мы в один день преобразуем его отряды. После официальной сдачи оружия правительству, мы их вооружим и будем держать к услугам господина сардара, на случай всевозможных осложнений. Тогда и Мухбириссалтане не сумеет на основании ежемесячной субсидии в четыре тысячи туманов, выдаваемой им, считать вас своим подчиненным.

Присутствующие одобрили мою мысль.

– Великолепно! – сказал сардар. – Все это необходимо будет провести в жизнь. Советы, данные мне товарищами, я воспринимаю, как волю всего народа. Но я проведу их в жизнь лишь после изгнания из Тавриза Мухбириссалтане. Его надо выставить из Азербайджана силой оружия.

Присутствующие переглянулись. Все продолжали молчать. Я решил больше не утруждать себя. Весьма возможно, что, коснувшись вопроса несколько глубже, я мог бы нарваться на грубость со стороны Саттар-хана. Он не умел разобраться в положении. Он не задумывался над тем, что Ефрем-хан во главе тегеранской армии направился в Карадаг и оттуда может явиться в Тавриз, в распоряжение Мухбириссалтане, и Саттар-хан может быть разоружен силой оружия.

Сардар переменил тему; как всегда, он перешел к шуткам. Обычно отвергнув советы друзей и желая смягчить обиду, он принимался шутить и всячески старался завоевать их симпатии.

Поговорив немного с Бала-Таги и Гаджи-Али-агой, он обернулся ко мне:

– Вы заботитесь обо всех, позаботьтесь же и о себе. Как поживает белокурая девушка? Что с вашей свадьбой?

– Белокурая девушка продолжает питать к господину сардару чувства живейшей симпатии и преданности, – серьезно отозвался я на шутку господина сардара. – Она никак не может смириться с горечью, причиненной последними событиями. Белокурая девушка всецело разделяет высказанные нами соображения.

Саттар-хан по привычке поднял свои брови. Морщины на его лбу выступили резче. Как и в дни испытаний, он снял папаху и провел рукой по голове. Глубоко затянувшись из кальяна, он с тяжким вздохом выпустил дым.

– Если бы я был уверен, что окружен двадцатью такими искренне преданными мне лицами, как эта белокурая девушка, завтра же я выгнал бы Мухбириссалтане из Тавриза.

Мы не имели возможности возразить на эти слова. Письмо, присланное Мухбириссалтане господину сардару, изменило настроение.

Мухбириссалтане требовал отправки господина сардара и его конницы в Карадаг, присоединения к отрядам Ефрем-хана, и наступления на Рахим-хана.

Письмо это крайне рассердило господина сардара.

– Напишите, что сардар сам назначит время, когда ему ехать в Карадаг! приказал он своему секретарю.

Несомненно, письмо Мухбириссалтане было написано под давлением царского консула. Консул не мог примириться с пребыванием в Тавризе вооруженных сил.

До нас дошли слухи об успехах Рашидульмулька, вошедшего в мирные переговоры с Рахим-ханом и шахсеванами, вернее, повезшего им требования царского консула.

Первого ноября мы услыхали о добровольной сдаче Рахим-ханом Ардебиля и назначения Рашидульмулька, верного слуги царского консула, губернатором Ардебиля.

Между тем, положение Мухбириссалтане в Тавризе с каждым днем становилось все тяжелее и тяжелее. Кроме Саттар-хана и Багир-хана, Али-Мусье с сыновьями, также организовав отряды, вели против Мухбириссалтане усиленную агитацию. Али-Мусье и сыновья выдвигали вопрос о том, что Мухбириссалтане игнорирует их и не прислушивается к их советам. Мухбириссалтане перестал наконец верить в свой успех. Тегеран не сдержал данных ему обещаний о помощи. Вот почему шел слух об отставке Мухбириссалтане. Подобные слухи еще больше подзадоривали Саттар-хана и Али-Мусье, считавших, что эти слухи свидетельствуют о слабости и беспомощности Мухбириссалтане.

23 ноября конфликт между Багир-ханом, Саттар-ханом, с одной стороны, и Мухбириссалтане, с другой – обострился. В то время, как войска посланные из Тегерана, вместе с губернатором Мараги, Гаджи-Самед-ханом Шуджауддовле, вступили под городом Ахар в кровавый бой с Рахим-ханом, Мухбириссалтане вторично потребовал отправки Саттар-хана и Багир-хана на фронт.

Саттар-хан и Багир-хан категорически отвергли требование правителя.

– До весны мы никуда на двинемся, – заявили они.

Мухбириссалтане был сильно рассержен.

– До тех пор, пока я не выставлю из города этих разбойников, работать будет немыслимо, – заявил он в гостях у консула.

Багир-хан, не сумев настоять на своем отказе Мухбириссалтане, взял свою конницу и направился в Сараб и оттуда в Ахар.

Саттар-хан же послал небольшой отряд под командой своих племянников.

В конце февраля 1910 года борьба между Саттар-ханом и Мухбириссалтане приняла особенно острую форму. Открытые выступления Мухбириссалтане против Саттар-хана подтверждали наши предположения. Слухи о предстоящем прибытии из Ахара в Тавриз и Сардар-Бахадура* и Ефремхана являлись почвой для насильственного разоружения Саттар-хана.

______________ * Сардар-Бахадур – иранский революционер.

Заставить разоружиться таких людей, как Саттар-хан и Багир-хан, было не так-то просто. Это чувствовал и сам Ефрем. Вот почему, еще до выезда из Карадага в Тавриз, он усиленно готовился к предстоящему делу.

Начиная с первых чисел марта, из турецкой Армении в Тавриз начало съезжаться очень много армян, принадлежавших к партии дашнаков. Все они ждали приезда Ефрем-хана. Кабаки и трактиры в армянских районах были переполнены неизвестными армянами. Положение было крайне напряженное.

Конечно, мы не допустили бы разоружения дашнаками прославленного героя революции Саттар-хана.

Как бы то ни было, Ефрем-хану, считавшему себя иранским революционером, следовало опереться не на дашнаков, а на тавризских революционеров.

Третьего марта в русское консульство была доставлена копия крайне важного письма, отправленного из Тегерана Супехдаром на имя Мухбириссалтане. Супехдар приглашал в Тегеран Саттар-хана и Багир-хана для награждения за революционные заслуги.

В то же время, из сведений, полученных из русского консульства, мы узнали о вручении русским послом в Тегеране иранскому правительству ноты с угрозой двинуть сосредоточенные в Джульфе русские войска для захвата Саттар-хана, если тот не будет удален из Тавриза.

Мухбириссалтане передал Саттар-хану приглашение Супехдара. Собрав совещание по этому случаю, Саттар-хан намеревался поставить на обсуждение предложение Супехдара.

На совещании мы опять-таки выразили желание разрешить вопрос мирно и сохранить и утвердить авторитет национального героя

Саттар-хан не пришел к определенному решению. То он говорил: "Пусть выдадут каждому из нас по десять тысяч туманов", то: "Поедем после новруз байрама". Он не дал категорического ответа на письмо Супехдара, и собравшиеся разошлись, не придя к определенному выводу.

Видя, что дело принимает серьезный оборот, и что Ефрем собирается действовать силой, мы созвали экстренное совещание.

На заседании мы одобрили поездку Саттар-хана и Багир-хана в Тегеран и вынесли об этом определенное решение. Вместе с тем мы постановили на случай вооруженного наступления на Саттар-хана со стороны Ефрем-хана и дашнаков, оказать всяческое содействие Саттар-хану.

Через полчаса по окончании заседания мы узнали о созыве совещания в управлении почты и телеграфа.

В совещании принимали участие Ефрем-хан, Сардар-Бахадур и некоторые члены Энджумена.

Отправившись на совещание, я увидел прохаживающихся перед зданием почты вооруженных гранатами и револьверами дашнаков.

Среди них было много местных дашнаков, в свое время помогавших нам. Саттар-хана и Багир-хана пока не было. Спустя некоторое время прибыли и они. Бывшие на заседании члены Энджумена.и даже сам Мухбириссалтане поднялись с мест, Ефрем-хан же и Сардар-Бахадур, не обратив внимания на героев революции, не сочли нужным выполнить простой долг вежливости. Это бросилось в глаза как Мухбириссалтане, так и Саттар-хану.

– Вопрос не будет разрешен мирно, – шепнул я на ухо стоявшему рядом Гаджи-Али.

Справившись о том, как себя чувствует Саттар-хан и Багир-хан, Мухбириссалтане прочел им вторичный приказ Супехдара. В приказе Супехдар в категорической форме требовал их приезда в Тегеран.

Саттар-хан не успел ответить на предложение Мухбириссалтане, как Ефрем-хан и Сардар-Бахадур сразу вмешались в разговор.

– Если Саттар-хан и Багир-хан отвергнут это предложение, мы вынуждены будем арестовать и отправить их по этапу!

– Пока вам этого права не давали! – обратился к ним Мухбириссалтане с недовольством.

В надежде на фланировавших вокруг здания почты маузеристов Ефрем-хан и Сардар-Бахадур позволяли себе дерзкие выпады по отношению к героям революции, но и мы явились не с голыми руками. Не подавая виду, наши оцепили здание почты. Саттар-хан оглядел присутствующих.

– Мы ни в коем случае не против распоряжения господина Супехдара, начал я, попросив слова у Мухбириссалтане. – Приглашение героев революции в центр мы объясняем не иначе, как желанием возвысить их, в знак оказанных правительству услуг и поддержки.

– Браво! – воскликнул на это Мухбириссалтане. – Действительно, так оно и есть!

– Поездка господина салара и господина сардара в центр, – продолжал я, – при нынешнем положении вещей, как нельзя более кстати. Этого требует и политика. Это и в интересах будущности страны. И господин сардар сам лучше нашего понимает это. Что же касается вопроса об аресте господ сардара и салара и отправке их по этапу, то еще неизвестно, кого следует раньше арестовать: господ ли сардара и салара или же тех, кто осмеливается им угрожать. Я хотел бы предупредить безответственных господ, что перед ними находятся не грабитель Рахим-хан или какой-то Мамед-Кули-хан Ахварлы, а Саттар-хан, могущий одним мановением руки поднять на ноги весь Тавриз.

Ни Ефрем-хан, ни Сардар-Бахадур не проронили ни звука. И только Мухбириссалтане, который, быть может, внутренне и был не очень доволен моими словами, заметил:

– Я всецело присоединяюсь к высказанному мнению. Господа сардар и салар едут в Тегеран не как заключенные, а как гости.

Саттар-хан был доволен моим выступлением. Багир-хан выразил согласие выполнить предложение Супехдара, поставив условием возмещения 10 тысяч туманов, потраченных им на Карадагскую экспедицию.

Слова Багир-хана рассердили Саттар-хана. Выразившись крайне непочтительно о приказе Супехдара, он покинул зал.

На этом совещание окончилось.

Утром, четвертого марта, еще до утреннего чая, ко мне пришел Бала-Таги и сообщил, что Багир-хан был у Саттар-хана и вторично поклялся не нарушать клятвы и не выезжать из Тавриза.

Экстренно вызвав начальника полиции Амир Хашемета, я объяснил ему всю серьезность положения и добавил, что в случае применения вооруженной силы против Саттар-хана, нам необходимо будет помочь ему.

Начиная с раннего утра и до пяти часов вечера у нас шла усиленная подготовка. К тремстам чинам незмие мы прибавили пятьсот федаистов, переодетых в форму, и вооружили их.

В четыре часа Мухбириссалтане, узнав, что Багир-хан не желает нарушить своей клятвы и решил вместе с Саттар-ханом остаться в Тавризе, пришел в сильнейшее негодование и, послав к Саттар-хану и Багир-хану Сардара-Бахадура, Ефрем-хана и бывшего губернатора Ардебиля Фатехуссултана, еще раз предложил им выехать в Тегеран. После долгих переговоров они выразили согласие, но Мухбириссалтане, не поверив этому, приказал ночью же окружить штаб Саттар-хана, район Амрахиз.

С наступлением ночи, взяв два пулемета, отряд дашнаков и прибывших из Вана маузеристов окружил дом Саттар-хана.

Спустя некоторое время, городская незмие, заняв Амрахиз и отобрав пулеметы, разоружила маузеристов.

Наконец, убедившись в серьезности создавшегося положения, Саттар-хан и Багир-хан заявили о своей готовности выехать шестого марта в Тегеран. Со слезами на глазах и неизгладимыми воспоминаниями в душе мы расстались с Саттар-ханом.

– По отношению ко мне вы до конца выполнили свой товарищеский долг, сказал он, пожимая мне руку, и на прощание поцеловался со мной.

НОВАЯ АВАНТЮРА ЦАРСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА

Совершенно неожиданно ко мне явилась Нина в сопровождении Тахмины-ханум и Меджида. В исключительных случаях, когда Нина не могла разыскать меня в другом месте, она приходила ко мне домой.

Нина начала с вопроса о наших мероприятиях по организации общества освобождения женщин.

Я вкратце сообщил ей все, что было нами сделано, рассказав о характере деятельности этого общества в будущем.

Едва услышав в списке членов общества содействия освобождению женщин имя Мирза-Гусейн-хана, Нина запротестовала.

– Вычеркните его имя.

– Почему? Он очень энергичный человек.

– Возможно, что это и так, но он энергичный исполнитель только приказов царского консула.

– Не может быть?!

– Если ты узнаешь имена шпионов...

– Дорогая Нина! – прервал я ее. – Я не хочу затевать диспута, но Мирза-Гусейн-хан горячий сторонник освобождения женщин. Мне читали ряд его статей в газете "Адалет".

– Очевидно, и там не обошлось без участия консула. Что бы там ни было, в нынешнем Тавризе вопрос этот поднят несвоевременно. Есть более важные вопросы. Я хотела прийти к тебе одна, но Меджид раскапризничался, и мы вынуждены были явиться всей семьей и причинили тебе столько беспокойства.

Мы проходили под ветвями цветущей сирени; несмотря на сгущавшиеся сумерки, ясно разливалось все пестрое разнообразие окружавших нас ароматных цветов.

На только что политых кустах дрожали блестевшие алмазами капли воды.

Нина пробиралась между кустами розы; ее лепестки, колеблемые легким прохладным ветерком, касаясь розовых щек латышки, ласкали и нежили их.

Нина, взволнованная наполненным волшебными ароматами вечером, склонила золотистую голову ко мне на плечо. Эта молчаливая ласка продолжалась одно мгновенье. Вдруг какой-то голос словно пробудил Нину. Она вздрогнула и оглянулась. К нам бежал Меджид.

Нина, улыбаясь, взяла его за руку и начала серьезным тоном:

– Выслушай меня. Царское правительство затевает новую авантюру. Оно готовит возвращение на престол Мамед-Али-шаха. В тавризском консульстве получены телеграммы и материалы по переписке, ведущейся между посольством в Тегеране и министерством в Петербурге по этому поводу. Англичане выразили свое согласие на это. Пока только неизвестно, с какой стороны проникнет Мамед-Али в Иран, но, судя по обещаниям, сделанным ему племенами, следует думать, что он двинется со стороны Туркменистана. Обещали поддержать его в этом деле шахсеваны, туркмены, талыши, джафарбейлинские, микаиллинские, гаджи-ходжалинские, джан-ханымлинские, полат-линские и другие племена. В консульство присланы об этом точные сведения. Консул верит в победу Мамед-Али; по его мнению, все племена и местные правители будут на его стороне, так как новые учреждения не дадут им возможности жить самостоятельно. Победа Сардар-Бахадура и Ефрема над Рахим-ханом повергла в трепет и остальных независимых феодалов. Вот почему число приверженцев Мамед-Али растет с каждым днем.

Нина говорила в большом волнении, словно серьезно веря в возможность победы и возвращения на престол Мамед-Али.

– Реки не текут обратно, Нина, – заметил я, – Мамед-Али-шах ничего не мог сделать даже тогда, когда и Тегеран и казачьи бригады были в его руках. Как может он теперь вернуть себе трон, опираясь на какие-то пять-шесть диких племен? Либерально и прогрессивно настроенная часть духовенства, купечество, мелкая буржуазия, крестьяне, – все против Мамед-Али.

– Разве это неизвестно царской России? – спросила Нина с изумлением.

– Ну, разумеется, известно. Это известно и самому Мамед-Али, который является орудием в руках царского правительства. Всем им известно, что из этой затеи ничего путного не выйдет.

– Так зачем же тогда возвращают его в Иран?

– Они хотят произвести давление на тегеранское правительство и заставить его склонить голову перед Англией и Россией. Число противников царской политики растет в центре день ото дня. Политика России проваливается, ее вторжение в Иран вызвало ненависть интеллигенции, вот почему царское правительство пытается создать для еще не окрепшего конституционного правительства затруднения и осложнить его положение. Это план полного порабощения Ирана русско-английской коалицией.

– Но чем все это кончится? – спросила Нина.

– Мамед-Али с позором будет выгнан из Ирана. Эта авантюра ничего ему не даст.

Меджид уже успел убежать от нас. Еще до окончания разговора мы услышали, как он спорит с Гусейн-Али-ами.

Он требовал у старика одну из плававших в бассейне рыбок, а Гусейн-Али-ами не хотел давать.

– Ты опять убьешь ее и бросишь кошке, – убеждал он Меджида.

Сария-хала, браня мужа, поддерживала мальчика.

Наступило время ужина. Пришел и Мешади-Кязим-ага. Мы поужинали вместе. Беседа наша затянулась до полуночи, и мы вместе с Мешади-Кязим-агой пошли провожать Нину и Тахмину-ханум.

Решив проверить слухи о возвращении Мамед-Али в Иран, я на другой день отправился к мисс Ганне, чтобы кстати попытаться выяснить и отношение Америки к этому вопросу.

У самого дома мисс Ганны я встретил ее слугу Насира с письмом.

– А я шел к вам с письмом от госпожи, – сказал он, подавая мне письмо.

Положив письмо в карман, я вошел в комнату.

– Насир! Верни мне письмо, – услышал я голос мисс Ганны.

– Госпожа! Я вручил письмо самому господину.

При этих словах краска залила щеки мисс Ганны.

– Разве вы не мне адресовали это письмо? – спросил я.

– Да, вам. Многое, что девушкам трудно выразить вслух они излагают в письмах.

– Великолепно, вы и выразили все это не вслух, а в письме. Почему же вы хотите взять его обратно?

– Дайте мне слово, что вы не распечатаете его здесь.

– Охотно! Только расскажите мне вкратце его содержание, и я не стану читать его. В противном случае я должен немедленно ознакомиться с его содержанием, чтобы удовлетворить свое любопытство. Ведь оно написано искренней, милой девушкой и сильно интересует меня.

– Я вызвала вас по серьезному делу, – сказала мисс Ганна, желая переменить тему разговора. – Над вашей родиной нависла новая угроза, но, если ее вожди проявят энергию, то опасность не будет так велика.

– А разве есть у нас такие вожди?

– Конечно, не без этого. Революция без вождя немыслима. Раз я отдала вам свое сердце, то готова отдать и все, что в нем хранится. Слушайте же. В американском консульстве получено сообщение о готовящемся возращении Ма-мед-Али-шаха в Иран... Не сегодня-завтра Россия проведет в жизнь эту новую авантюру. Возможно, что тегеранскому правительству это неизвестно.

– Почему вы допускаете, что неизвестно?

– Будь известно, оно послало бы ноту. Иран имеет на это право. Сегодня в консульстве снова читали договор России и Англии с Ираном.

– Какой договор?

– Договор от 25 августа 1909 года. По этому договору Россия и Англия обязались препятствовать бывшему шаху вести пропаганду в Иране.

– Только слабые государства могут верить в силу договоров с могущественными державами. Не правда ли?

– Надо уметь действовать. Слабые не должны, ссылаясь на свое бессилие, покоряться безропотно. Во всяком случае, американские политические круги полагают, что если Мамед-Али-шах даже не победит, в Иране начнется серьезная анархия.

– Из чего вы это заключаете?

Девушка достала из портфеля письмо.

– Я принесла его, чтобы прочесть вам. Письмо это послано из Тегерана тавризскому консулу. Вы понимаете, конечно, что это должно остаться между нами. Из любви и уважения к вам я внимательно слежу за каждым событием, имеющим отношение к вашей родине. На этих днях все находящиеся в Иране американские торговые фирмы приостановят свою деятельность и, не давая почувствовать это иранским торговым кругам, будут всячески уклоняться от отпуска им товаров в кредит. Копии этой телеграммы посланы в Решт, Бендергиз, Хорасан, Казвин и в другие города, где имеются американские торговые предприятия. В ближайшие дни будет объявлено об этом и по тавризским филиалам.

– Сохранит ли американское правительство нейтралитет при этой новой русско-английской авантюре?

– Иран находится в сфере влияния России и Англии, Америка же имеет здесь лишь торговые интересы, и пока эти права не ущемлены, Америка не вправе вмешиваться в политические вопросы.

– А разве закрытие торговых предприятий не есть ущемление торговых интересов?

– Конечно, да, но и Россия, и Англия стремятся доказать другим государствам, что причина всего этого не в них, а в самом Иране. Есть и другие серьезные соображения. Несмотря на соглашение, существующее между Россией и Англией по вопросам Ирана, государства эти конкурируют между собой. Чрезмерное усиление влияния России в Иране противоречит английским торговым интересам на Востоке. Тут выступает и третий соперник империалистическая Германия. Все растущее ее влияние в Анатолии и районах Месопотамии страшит как Англию, так и Россию. В то же время успехи Англии и России на Ближнем Востоке угрожают германо-багдадской железной дороге. Эта железная дорога обратила всю Турцию и Месопотамию в германскую колонию. Благодаря этому, Индия и соседние с Ираном арабские страны остаются под угрозой Германии. Вот эти самые противоречия между тремя великими державами дают возможность воспользоваться четвертому государству. Это четвертое государство – Соединенные Штаты Америки. Вот почему Америка избрала путь мира и торговли.

– Так, – ответил я, смеясь, – если бы американские морские силы могли достигнуть Анатолийских гор, то, вероятно, Америка избрала бы, кроме путей мира и торговли, еще и иные пути, не так ли?

По наивности своей девушка подтвердила мои слова. Я же не хотел более продолжать этот разговор.

Мисс Ганна была преданная американская патриотка и все эти сведения сообщила мне не столько из расположения ко мне, сколько из вражды к России и желания разоблачить ее. Ее личное отношение ко мне играло здесь весьма незначительную роль. Как бы то ни было, девушка могла быть нам полезной.

– Вы правы, мисс, – сказал я, желая доставить ей удовольствие.

– После этого вы будете звать меня Ганной, а я буду называть вас, как хочу, – сказала она, подходя ко мне вплотную. – По-моему, пора официальностей миновала. Наше знакомство вступает в свою вторую фазу.

– Если это вам нравится больше, я не возражаю. Я чувствовал, что мисс Ганна снова хочет начать разговоры о любви и семейной жизни. Она давала это понять всем своим поведением. Придвинув кресло и прислонившись головой к моему плечу, она старалась всей силой своего обаяния привлечь меня к себе.

О чем только я не передумал в эти минуты. "Я молод, – думал я, – и знаю, как подходить к девушкам. Я умею уважать их и, при желании, вызывать их любовь к себе. Ведь и с Ниной у меня началось точно так. Я сам был причиной ее увлечения. Я привязал ее к себе неразрывными узами, и она каждым движением, каждым поступком как бы говорит, что живет только ради меня и что ее помощь революции – одно из проявлений этой любви ко мне. Теперь она мечтает о прочном счастье со мной, и если я все эти чувства, всю игру вел исключительно в интересах революции, то Нина в этом неповинна. Она нисколько не боится связать свою судьбу с моей безвестной судьбой".

Теперь, ощущая теплоту второй Нины, я чувствовал, как первая Нина вырастала передо мной со всей своей любовью, со всеми своими заслугами перед революцией и, смеясь мне в лицо, посылала мне свое презрение.

"Но эта девушка нам нужна. Нельзя отталкивать ее, надо приласкать ее. Все это нужно... Но что станет с него после всего этого? Мы приехали в Иран не для романтики, не в поисках любовных приключений, не для обмана вверившихся нам девушек.

Мы с Ниной взаимно полюбили друг друга и эта любовь родилась на фоне нашей общей революционной деятельности. Это был первый случай, незабываемый случай любви за время моего пребывания в Иране, и он не мог и не должен был быть повторен..."

Думая обо всем этом, я не знал, как избегнуть любви мисс Ганны. Ее золотистые кудри, запутавшиеся в пуговицах моего пиджака, словно старались привязать меня к себе. Соперничавшие с белизной шелкового платья ее мраморные руки, робко лаская меня, точно сжимали в тисках мог сердце, которое было абсолютно чисто и целомудренно; этого требовали от меня и ее девственная чистота и честь.

– Милая Ганна! – позвал я ее.

Поднимая голову с моей груди, она заметила, что ее волосы запутались в моих пуговицах.

– Я полюбила тебя не только сердцем, но и душой, кровью и всем своим существом.

– Жизнь и любовь нежны и требуют бережного, серьезного отношения к себе, – сказал я, распутывая ее кудри. – Этого никто из нас отрицать не может. Моя прекрасная Ганна, если вашей нежной любовью ко мне вы дадите мне право на ответное чувство, то я почувствую себя очень-очень счастливым, но... тут маленькое "но".

– Это "но" во мне? – спросила девушка с нескрываемым волнением.

– Мы не должны торопиться. У нас обоих есть родители, отцы и матери, давшие нам жизнь. Разрешить такие жизненные вопросы без их согласия равносильно нанесению им оскорбления. Нет никакого сомнения, что они не станут препятствовать нашей близости. Они знают нас за разумных, уравновешенных людей...

– Я не возражаю, – прервала меня девушка. – Я сама об этом думала. Я хотела сообщить им...

С этими словами она поднялась и, не глядя на меня, перешла в другую комнату, чтобы поправить прическу.

Служанка внесла самовар. Мы выпили чай. В двенадцатом часу я распрощался с Ганной и вышел.

Дома я засветил лампу и принялся читать письмо Ганны.

"Жду вас сегодня по срочному делу. Есть важные вопросы. Кроме того, хочу сообщить вам нечто, о чем не решилась говорить до сих пор. Желание растет и уже не вмещается в сердце. Я должна вам о нем сказать. Жду.

Приходите скорей.

Любящая вас

Ганна."

ОГРОМНЫЙ БАРЫШ

Очередное свое заседание мы созвали в доме Мешади-Кязим-аги. Обсуждался вопрос о возвращении Мамед-Али и о том, известно ли это Тегерану. На заседании были вызваны лишь Гаджи-Али, Амир Хашемет, Мирза-Ахмед, Мешади-Кязим-ага и я.

В ожидании других товарищей, я рассказал Мешади-Кязим-аге об отношении к этому событию американцев.

– Имеются ли у вас связи с американскими торговыми фирмами? – спросил я.

– Да. Американцы оказывали нам большое доверие. Еще недавно они предложили нам большую партию товаров в кредит, но мы отказались.

– Почему?

– Товары эти не ходки, и сделка не представляла большой выгоды.

– Завтра же заключите договоры с американскими фирмами и заберите все имеющиеся налицо товары, – сказал я.

– Как же это можно?

– Разве они вам не доверяют?

– Почему же нет...

– Сделайте так, как я вам говорю. По распоряжению из Вашингтона, американские фирмы приостановят торговлю и прекратят отпуск товаров в кредит иранским коммерсантам.

– В таком случае предоставят ли они нам кредит и отпустят ли товары?

– Отпустят. Они пока не знают об этом. Им сообщат об этом на днях, а пока пользуйтесь случаем.

– Если я сумею получить у американцев товары и если они в течение месяца не будут ввозить новых, то мы без всяких разговоров заработаем целый миллион. Безусловно, половина суммы будет принадлежать вам.

– Мне лично ничего не надо. Деньги нужны для борьбы с контрреволюцией и ее главной опорой – царской властью.

– И без того я готов удовлетворить все возникающие денежные затруднения, – сказал Мешади-Кязим-ага

Когда мы сели за утренний чай, явились и остальные товарищи, и я передал им полученные из русского консульства сведения. Они задумались.

– Надо поскорей дать знать об этом в Тегеран, – начал Гаджи-Али. Тегерану необходимо принять определенные меры. Очевидно, там ничего не знают, иначе бы они не молчали.

После этого заговорили все сразу.

– Возможно, что Мамед-Али, опираясь на находящиеся здесь русские силы, собирает своих людей и двинется на Тегеран, – сказал Мирза-Ахмед.

– Нет! Это маловероятно, – возразил я. – Русские не допустят его в Тавриз. Они не станут содействовать ему так явно. Вероятнее всего, Мамед-Али откроет свои действия со стороны Туркменистана или Кочана и Хорасана.

После долгих разговоров мы решили, наконец, послать телеграмму в тегеранское отделение торговой фирмы Мешади-Кязим-аги с тем, чтобы оттуда через соответствующих лиц дать знать тегеранскому правительству.

Мешади-Кязим-ага составил текст телеграммы и с особым письмом послал начальнику почты.

Телеграмма гласила:

"Товар, посланный нами в Россию, возвращают обратно. Через какой пункт он проследует – неизвестно. Примите срочные меры. Подробности почтой. Кязим."

Не успели мы закончить совещание, как вошел начальник телеграфа с нашей телеграммой.

– Посылать телеграмму в таком виде нельзя, – сказал он. – Русские проверяют тексты всех телеграмм. Все ленты просматриваются в саду Шахзаде специальными людьми. Однако, есть иной выход. Ежедневно во втором часу ночи я переговариваюсь по прямому проводу непосредственно с начальником тегеранского почтамта. Такие телеграммы можно передать только через него...

С этим человеком я не был знаком. Почувствовав это, Гаджи-Али-ага представил нас друг другу.

– Это один из известных патриотов Али-хан Басируль-мульк. Честнейший молодой человек и первый враг России и Англии. Господин Надимиссултан начальник тегеранского почтамта – старший брат господина Басируль-мулька.

Я познакомился с Басирульмульком и был очень доволен этим знакомством. Через него мы могли наладить связь и с начальником джульфинского почтамта.

– Разве ленты ваших телеграфных переговоров с Тегераном не входят в общий комплект лент? – спросил я.

– Нет, мы их уничтожаем. На просмотр требуются лишь ленты зарегистрированных в книгах телеграмм. Кроме того, за исключением Тавриза, русские в большинстве других почтовых контор такой властью не пользуются. Поэтому мы связываемся с Тегераном через Казвин, и, таким образом, они не имеют возможности проследить за нами. В этом отношении вы можете быть совершенно спокойны, – добавил он, пожимая мне руку, и вышел.