Текст книги "Тавриз туманный"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 67 (всего у книги 74 страниц)

Англичане не раз использовали в Африке и других мусульманских колониях миф о появлении двенадцатого имама. В своей политике закабаления народов они постоянно играли на религиозных чувствах простых людей. Теперь они принялись одурманивать отвратительным ядом суеверий население Южного Азербайджана и его главного города Тавриза.

Весть о появлении имама Мехти с быстротой молнии распространилась по всему городу. Люди суеверные повсюду говорили, что имам открылся в Самарии и с часу на час будет в Тавризе.

Народ с утра до вечера толпился во дворе и коридорах мечети Сахибуль-амр. Бани были переполнены. "Встречаться с имамом немытыми, без положенного омовения – грех", – думали правоверные. Многие мылись дома. Казалось, все вдруг лишились здравого смысла и заняты только тем, как бы подобающе встретить имама. К верующим, собиравшимся в мечетях и молельнях, присоединились цыганки, бездельники и ротозеи, которых всегда много в большом городе.

По вечерам по улицам ходили толпы с криками: "Йа Сахибаззаман, явись нам!" Вскоре такие шествия начали -страивать и днем. Люди били себя в грудь, выкрикивая имя мифического имама. Религиозный ажиотаж принял невероятный размах.

* * *

В мечети Талибийя было шумно и тесно. Вдруг возле минбара появился никому незнакомый человек и на фарсидском языке обратился к стоявшим возле него:

– Братья! Я приехал сюда из Самарии. Я принес вам привет и благословение главы всех мучтеидов, святого отца шейха Абуль-Азала Муайяда!

Мечеть гудела и гремела так, что стекла звенели. Слова неизвестного передавались по рядам, тут и там раздавались возгласы: "Салават!" Пришелец больше получаса стоял, ожидая, когда утихомирится неистовствующая толпа. Наконец, стало чуть тише. Он продолжал:

– Светлейший Шейх Абуль-Азал, внук шейха Ахмедае Бахрейна*, тридцать лет назад поселился у гробниц имамов Алиюннаги и Гасан-Аскера. В пятницу, когда он совершал утренний намаз у пречистого алтаря, внезапно вокруг него все засияло, а ослепительные лучи разбежались во все стороны. Шейх потерял сознание и зажмурил глаза, а когда он открыл их, около него никого не было, и ослепительные лучи погасли. Шейх был поражен и ничего не мог понять. Вдруг он услышал далекий, но ясный голос, который говорил:

______________ * Шейх Ахмед-Бахрейн, известный мучтеид. В XVIII веке был проповедником в Кербале. В его проповедях были собраны все предрассудки, бытующие среди мусульман. Его ученики по-своему толковали коран. Так, в юго-западном Иране имама Али стали считать аллахом.

"О шейх, с этой минуты я даю тебе имя Муайяд, моя тень всегда будет простираться над тобою. Ты можешь быть уверен в моей постоянной милости. Я тот, кого веками ожидали шииты. Я – Мехти Сахибаззаман, хозяин всей земли, покровитель религии Джафари. Иди, скажи всем шиитам, пусть они отрекутся от грязных благ тленного мира, пусть выкинут из головы вольнодумство. Да осветятся их головы моим сиянием. Передавай от моего имени верным шиитам, пусть они отрекутся от грехов и наваждений и готовятся к встрече с имамами спасителями их душ. С помощью аллаха через несколько дней я изменю лицо вселенной. Я открою светлые ворота Джабульги и Джабульси* и шииты смогут узреть меня. Скажи вероотступникам Тавриза, что скоро в мечети своей я буду совершать намаз со всеми верными исламу мусульманами. Те, кто думает о мире тленном, кто увлекается политикой, кто игнорирует шариат, отступает от законов религии, кто избегает и не слушается молл, будут лишены права целовать мою руку. До начала мира ангелов, до возникновения святого мира ждать осталось немного. Скажи шиитам, что позднее покаяние не поможет!"

______________ * По верованию мусульман-шиитов, Джабульга и Джабульси святые города-невидимки. После появления имама Мехти Сахибаз-замана ворота их откроются для простых безгрешных людей. В них не будет торговли за деньги, все товары будут отпускаться при произнесении магического слова "Салават".

Когда неизвестный человек кончил свою речь, в мечети началось волнение. Люди ударяли себя по коленям, по голове, падали в обморок. Были даже такие, которые в экстазе метались из угла в угол, сбивая всех с ног. Лишь купцы, богачи и помещики стояли спокойно в стороне, наблюдая за происходящим. Они, конечно, не верили этой галиматье и еле сдерживали смех. Они хорошо знали, что эта новая выдумка преследует какую-то политическую цель и ждали, что будет дальше.

Простые невежественные люди окружили неизвестного и наперебой засыпали его вопросами:

– Вы видели светлейшего шейха?

– Когда же пресвятой имам покажется нам, грешным?

– Когда же мы сумеем увидеть те глаза, которые первые узрели имама Мехти Сахибаззамана?

Неизвестный отвечал всем:

– Пресвятой шейх изволил говорить, что в самое ближайшее время имам явится народу. Я оповещу население Тавриза об этом святом событии. У шейха ни днем, ни ночью нет даже времени поесть. Со всех стран мира стекаются к нему толпы людей, мечтающих удостоиться чести узреть его лицо. Представители пятидесяти четырех государей сейчас приехали в город Самария. Семьдесят две нации, чтобы спасти себя от мучений ада, послали к шейху гонцов и просят ниспослать им благодать ислама. Сейчас они изучают шариат. Святой шейх ждет второго явления Сахибаззамана.

* * *

Постепенно в мечети стало тихо. Толпы правоверных отправились по улицам, распевая гасиды, посвященные имаму Мехти Сахибаззаману. В одном месте оборванный дервиш пел так, словно сочинил эту гасиду в честь-шейха Абуль-Азала, не только что, а десять лет назад.

Шейх Азал! Сто поэтов газели тебе посвящают.

Ты спаситель ислама, и люди тебя воспевают.

Из другого места доносилось:

К нам на помощь приди поскорей, о Сахибаззаман!

Наш любимый Тавриз пожалей, о Сахибаззаман!

Над колоннами развевалось много новых, до сих пор неизвестных флагов. На них было написано: "Йа Сахибаззаман". Их сотнями продавали на улицах.

В мечетях не было места, а люди все шли и шли. Не только улицы, но и крыши домов кишмя кишели. И всюду слышались гасиды и новхи.

Тут и там бегали мальчишки, кричавшие, что на зданиях английского и русского консульств вывешены флаги, на которых написано "Йа Сахибаззаман!", а под флагами поставлены часовые.

Вскоре разнеслась весть, что верующие, собравшиеся в мечети Сахибуль-амр, решили послать телеграмму шейху Абуль-Азалу с просьбой приехать в Тавриз.

После этого толпы народа высыпали из мечети и снова потекли по улицам. Когда они проходили мимо русского и английского консульств, консулы вышли на улицу и приветствовали их, поздравляя с явлением Сахибаззамана.

СВИДАНИЕ С КСЕНИЕЙ

Я опаздывал на свидание. Мне было совестно, что в такой холод я заставил девушку ждать меня. Но как я ни спешил, я не мог попасть к воротам Шамсилимаре вовремя. Толпы народа запрудили улицы, и я пробирался вперед с большим трудом. Неожиданно передо мной мелькнуло лицо Мешади-Кязим-аги. Увидев меня, он склонил голову на бок, словно извинялся: "Что же делать? Другого выхода нет!"

Ксению я заметил издалека. Оглядываясь по сторонам, она ходила взад и вперед. Несмотря на то, что Ксения была одета тепло, очевидно, она замерзла. Я видел, как она поднимала то одну, то другую ногу.

Когда я подошел, она сняла перчатку и подала мне свою хрупкую, нежную руку. Не дав ей заговорить, я поспешил извиниться:

– Вы сами видите, что творится в городе. Теперь такие времена, что невольно зависишь от любого пустяка. Сегодня на улицах, что-то невероятное. Пробраться сквозь толпу просто невозможно. Мне очень неудобно, что я опоздал и заставил вас ждать в такой холод. Бога ради, простите меня.

Ксения ответила, с трудом шевеля озябшими губами:

– Что вы! Я уверена, что вы не способны обидеть кого-нибудь. Разве я могу быть недовольна вами? Господь с вами! Такой уж вы человек, что все вас любят. Вы тактичны и вежливы, особенно с девушками. С вами можно забыть и горе и печаль. Нет на свете сердца, которое бы не любило и не уважало вас. Это я должна сто раз извиниться перед вами, что в такую стужу заставила выйти из дому, но я вынуждена была сделать это.

Ксения смотрела на меня виноватыми глазами, словно умоляла простить ее. Я все еще думал, что она меня вызвала по своим личным делам.

– Я к вашим услугам! Какой бы ни был мороз, это не помешает внимательно выслушать вас.

Она улыбнулась, догадываясь, что я ее не понял. Говорить на улице было невозможно, но не из-за мороза, нам мешали люди, снующие без конца во все стороны.

– Милая девочка, разве вы не могли назначить для нашей беседы более удобное место?

Ксения опять улыбнулась, показав свои белоснежные зубки.

– А куда бы я могла позвать вас? У меня не только удобного, но и неудобного места нет.

– А если я приглашу вас, вы не будете возражать?

– В Джульфе мы с вами провели много времени. Разве я отказывалась от ваших предложений? Я верю в вашу чистую, непорочную совесть. Я убеждена, что не ошибусь в вас никогда. Я готова идти, куда вы захотите!..

– Даю вам слово оправдать ваше доверие ко мне. Если вы согласны, всегда, когда я вам понадоблюсь, мы сумеем встретиться в доме Аршака Суренянца.

Ксения с удивлением спросила:

– Какого Аршака? Того, который покровительствовал нам?

– Да, да. Он самый и есть. Это мой друг. Он честный и благородный человек.

– Я согласна, – просто ответила девушка.

– Тогда я позову извозчика. Нет смысла стоять на морозе.

Я направился быстрыми шагами к Арсенальной площади и вскоре вернулся с фаэтоном. Я помог Ксении подняться, и мы поехали. Она сняла перчатки и показала мне свои нежные пухленькие ладошки, покрасневшие от холода.

– Посмотрите, как озябли руки. Но пока я ждала вас, я не чувствовала мороза, так я волновалась,

Я ничего не говорил. Все время я думал: "По какому делу она вызвала меня?" Я не хотел пустыми словами отвлекать ее от главной цели нашего свидания. Она прижалась ко мне, будто спасаясь от мороза Я понимал, что она ждала моей ласки. Но ответить на подобное желание я не мог, это создало бы почву для длительной любовной интриги между нами. Поэтому я сказал:

– Пусть милая барышня извинит меня за любопытство, разрешился ли ваш конфликт с мужем?

– О, оказывается, вы умеете оскорблять женское самолюбие. Разве могу я помириться с ним? Мыслимо ли это? Он глумился надо мной, оскорблял меня? Нет, нет! – она говорила с заметным раздражением.

– Но любовь заставляет забывать оскорбления в обиды.

Она вскинула на меня глаза, полные слез.

– Вы не должны говорить так. Вы этого не думаете. Любовь не может заставить человека забыть оскорбления. Она может лишить его самолюбия, тогда он не чувствует горечи оскорблений. Но я не из тех людей, которые способны унижать себя, терять свое достоинство. Мириться с человеком, который растоптал мою любовь, поверг ее к стопам какой-то женщины сомнительного поведения? Нет, не бывать этому! Никогда не помирюсь я с Ператовым, никогда!..

– Даже искренне любящий человек может допустить ошибку. Это бывает довольно часто. Нередко супруги из-за этого расстаются. Но надо уметь прощать. Семейная жизнь невозможна без ссор. Муж и жена, в прошлом чужие друг другу люди, не сразу привыкают жить вместе. Лишь после того, как два сердца сливаются в одно, бьются в унисон, все трения и противоречия сглаживаются.

– Что ж, по-вашему, я всю свою молодость должна ухлопать на эти передряги? – усмехнулась Ксения.

– Я не хотел обрекать вас на это. Но семейная жизнь – не готовое здание, в которое можно вселиться. Понимаете ли вы, что значат слова строить семью? Семья ведь не сундук, сделанный руками опытного мастера, а вам остается только купить его и пользоваться. Семью создают двое, неопытные, только вступившие на жизненную стезю. Ни характером, ни внешностью, ни стремлениями, ни навыками они не похожи друг на друга. Для того, чтобы их сердца слились, для того, чтобы они научились говорить на одном языке, нужны время и любовь. Конечно, главное любовь. Ее надо свято беречь. И оба должны беречь одинаково, помня, что разбитую вазу не склеишь. Мелочи не должны разрушать взаимную любовь. В молодости возможны ошибки. Их нельзя превращать в неодолимую преграду. Вот вы меня хвалите, а разве мало я допускал ошибок в жизни? И мне случалось обижать других. Очень часто в молодости поступаешь, как ребенок. Так-то, милая девушка. Я надеюсь, что молодой офицер, с которым вы хотели соединить свою жизнь, тоже ошибся и жалеет об этом.

Ксения выпрямилась и, задумчиво глядя на меня, сказала:

– Все это так. Вы правы, мой благородный друг. Семейная жизнь проходит через все эти испытания. Но что вы скажете о тех, кто, претерпев все переживания, конфликты, простив все ошибки, устает до изнеможения, слабеет и не в состоянии воспользоваться своей, наконец, налаженной жизнью. Зачем нужны были их труды и заботы?

– Любовь способствует появлению на свет нового человека. Заботы, труды в семье необходимы для его рождения и воспитания, для создания нового поколения. Человек обязан жить не только для себя, но и для будущего общества.

В это время фаэтон остановился у дверей Аршака Суренянца. Я помог Ксении сойти, и мы вошли во двор. Он гулял на свежем воздухе со своими сиротами. Дети были тепло одеты и весело резвились. Увидев много одинаково одетых мальчиков и девочек, Ксения удивилась:

– Куда мы попали?

– Это дом господина Суренянца, а дети – его приемыши, сироты.

После моего объяснения, Ксения подошла к ним поближе, начала что-то ласково говорить. Дети окружили ее и приветливо отвечали на вопросы. Когда они разошлись по своим мастерским, мы отправились в дом. Аршак ласково встретил мою спутницу, ухаживал за ней, как радушный, гостеприимный хозяин. Его старые служанки, которым девушка, видно, очень понравилась, наперебой предлагали ей всевозможные кушанья, восточные сладости, сушеные фрукты.

Ксения была тронута такой теплой встречей. Казалось, она не находила слов, чтобы выразить свое удовольствие.

У Аршака было много красивых вещей, картин, безделушек. Разглядывая их, Ксения забыла о еде. Она переводила изумленный взгляд с одной вещи на другую, задавала множество вопросов. Потом она встала и начала разглядывать картины. Внимание ее привлекло полотно, на котором был изображен турецкий крестьянин в феске, неказистых лаптях и широких шароварах с бесчисленным количеством складок. Она долго стояла перед этой картиной, то хмурясь, то улыбаясь. Глядя на нее, можно было подумать, что по убеленным сединами волосам и испещренному глубокими морщинами лбу старика она читает печальную историю крестьянства. Рядом висел портрет старой женщины. Несмотря на преклонные годы и белые волосы, она была красива. Очевидно, в молодости это была очаровательная женщина. Ксения повернулась к Аршаку.

– Впервые вижу людей в таких нарядах. Кто они? Где так одеваются?

Ее вопрос заметно огорчил Аршака, до сих пор оживленно беседовавшего с ней. Он глубоко вздохнул, потом вытащил портсигар, закурил, выпустил огромный клуб сизого дыма и только тогда сказал:

– Эти картины – немые свидетели моей горькой судьбы.

Ксения искренне удивилась:

– Не понимаю, почему вы жалуетесь на судьбу. Живете в роскоши, еще и другим помогаете. В чем же дело?

– Так часто бывает. Внешний вид обманчив. Красиво, румяно яблоко, а в середине его точит червь. Яд таится в сладости. Так и с людьми. Зачастую несчастье, сокрушающее человека, отравляющее его жизнь, прячется под покровом счастья. Вы сегодня видите меня окруженным роскошью. Вам кажется, что я всем доволен, а я несчастнейший человек в мире. В моей жизни не было ни одного радостного дня. На моем лице не было ни разу по-настоящему веселой улыбки. Если и приходилось смеяться, это смех над моей горестной судьбой.

Сказать правду, слова Аршака подействовали и на меня. Я начал нервничать. Такой оборот нашей беседы был неожиданным и в то же время нежелательным. Я знал Аршака с первого дня его приезда в Тавриз. Он всегда выглядел довольным, счастливым. Так думал о нем не я один, а почти все наши товарищи-революционеры. Его раннюю седину мы считали наследственным явлением. Месяцами мы сражались бок о бок в окопах, сжились, как братья, а, оказывается, я о нем ничего не знаю. Мне и самому хотелось узнать, кто такие эти мужчина и женщина.

Аршак пальцем показал на портреты:

– Мужчину этого звали Сулейман-Эфенди, а женщину Салима-ханум.

– Кто же они? – нетерпеливо перебил я.

– Мои отец и мать.

– Как же так? Они турки, а ты армянин. Христианскую веру ты принял позднее?

– Нет. Я действительно армянин. Отца моего звали Сурен, мать Маро. Они были небогатыми крестьянами, имели небольшое хозяйство. Я их совсем не помню.

– А что с ними случилось? – вмешалась в разговор Ксения.

– Вы моя гостья и я не хочу вас расстраивать. Поговорим лучше о другом

Но Ксения была очень настойчива, и Аршаку пришлось уступить.

– Не знаю, сумею ли я найти слова, чтоб передать вам горе и страдания, которые мне довелось пережить Я родился в Турции. Вам известно, что турецкое правительство под разными предлогами в течение многих веков уничтожало местных армян, курдов и айсоров. Однажды темной ночью турки напали на наше село. Это было в 1890 году. Кто мог, спасся бегством, кому не удалось удрать – поплатился жизнью. Тогда мне был всего год. Моих родителей убили, имущество растащили, меня сбросили на голую землю и даже мою детскую постельку унесли. О, почему меня тоже не убили! Зачем обрекли на жизнь, полную мрачных тревог! Прошли сутки. Наш сосед Сулейман-Эфенди, друг отца, обмыл окровавленные, изуродованные тела моих родителей и похоронил их на сельском кладбище Меня он забрал к себе. У него не было детей. Его жена Салима-ханум укладывала меня с собой, обнимала, ласкала, как родного. Я думал, что это мои отец и мать. Когда мне было шесть лет, я узнал правду. Как-то мы с Сулейманом-Эфенди поехали на пашню. Старик крепко поцеловал меня и сказал: "Ты наш сын, это верно, мой мальчик, но я должен поведать тебе правду. У тебя был другой отец, мой близкий, хороший друг, мир праху его. Его звали Суреном. Он погиб, и я хочу, чтобы ты носил его имя. С сегодняшнего дня ты должен называться Аршаком Суренянцом. Ты вырастешь, будешь счастливо жить, мы всегда будем с тобой, но пусть живет память о твоем родном отце". Старик хотел еще что-то сказать, но расчувствовался и горько заплакал. Прошли годы, я вырос. В деревне заговорили о моем умении, трудолюбии. Сулейман-Эфенди и Салима-ханум были совсем старенькими, и, хотя мне было всего четырнадцать лет, я начал вести хозяйство. Мы жили радостно в счастливо. Они мечтали когда-нибудь женить меня и нянчить внуков. Но счастье наше было недолговечным. Однажды утром я, как всегда, отправился в поле. Вернулся я поздно вечером, сложил привезенные снопы в стог, распряг волов, отвел их в хлев и только тогда заметил, что дверь нашей хаты открыта. Я испугался, что к нам забрался вор, старушка в последнее время стала плохо слышать. Я позвал: "Мама, мама!" Ответа не было. Я бросился в хату, зажег спичку и замер от ужаса: передо мной лежали мои приемные отец и мать, изрубленные шашками. До самого утра сидел я около изуродованных трупов и плакал. Утром пришли соседи, они рассказали, что вчера в село приезжали дашнаки. В доме ничего не было, изверги ограбили нас. Я продал волов, похоронил стариков с честью. Сорок мучительных дней провел я в деревне. Потом, забрав только их портреты, я еще раз поплакал на их могилах и, присоединившись к попутному каравану, ушел в Иран.

Аршак кончил. Слезы стояли у него в глазах.

– Очень хорошо, что вы оттуда уехали, – дрожащим голосом проговорила Ксения.

– Да, вы правы, милая ханум. Но горе и несчастье преследовали меня по пятам. С караваном я пришел в город Хой. Несколько дней я бродил без дела, без приюта. Наконец, устроился у золотых дел мастера Оганес-аги нукером. Около года работал я у него. Потом видя, что я кое-что смыслю в его деле, он взял меня в мастерскую подручным. Все его сыновья были искусными мастерами. Старший – оружейник, средний – башмачник, а самый младший – художник. Я освоил все три ремесла. Я очень привык к этой семье, и они меня полюбили. А потом мы почти породнились. У Оганеса была единственная дочь. Звали ее Варвара. Мы полюбили друг друга. Я души в ней не чаял, и она платила мне тем же. Оганес-ага и его жена знали о нашей любви и одобряли ее. Вскоре мы обручились. Все приготовления были закончены, через неделю должна была состояться свадьба. Но случилось страшное несчастье. Ее брат проверял только что сделанное ружье и вдруг оно выстрелило. Пуля пробила грудь Варвары. На выстрел я прибежал из соседней комнаты. Варвара лежала на полу в луже крови. Она умерла в моих объятиях. В последний раз посмотрела на меня, хотела что-то сказать и не смогла. Я поцеловал ее поблекшие губы и сказал: "Варвара! Счастье мое! С тобой умерла и моя мечта о семейной жизни!" Мне кажется, она меня еще слышала.

Голос Аршака прервался. Он замолчал, посидел несколько минут, сжав голову руками, потом закурил и продолжал:

– Отчаянию моему не было предела. Все напоминало мне мою любимую. Я не мог оставаться в Хое, и через неделю после похорон ушел. Все эти дни я провел на ее свежей могиле. Я не мог видеть ее родителей, братьев, не мог смотреть в лицо ее невольного убийцы. В последний день я пошел на ее могилу, положил на нее букет свежих цветов. До поздней ночи сидел я там, положив щеку на свежую, еще не засохшую землю. В ночной темноте я покинул кладбище, унося с собой тяжелое бремя неутешного горя и беспросветной тоски. Одинокий, никому не нужный сирота, пришел я в Тавриз. Вот слева портрет моей Варвары. Я сам писал его. Это единственная память о моей любви. И больше никого я не любил и не полюблю, я не забуду ее до гробовой доски.

Мне хотелось утешить Аршака.

– Я понимаю тебя, друг мой, сочувствую тебе. Но не надо предаваться отчаянию, это не поможет

Аршак покачал головой.

– Нет, не могу ее забыть. Теперь я все свое время отдаю моим сироткам, забочусь о них, воспитываю их и думаю, какое еще несчастье подстерегает меня.

Он умолк. Лицо его было печально, в глазах сверкали слезы.

Несколько минут мы все молчали. Потом Аршак заговорил:

– Вот, милая ханум. В восемнадцать лет я поседел, а в двадцать четыре года чувствовал себя стариком. Не советую вам интересоваться историей людей, которые кажутся вам счастливыми только потому, что они богаты. Богатство никогда не может быть символом счастья. Вы еще молоды. Вы не знаете, что, когда вспоминаешь прошлое, снова все оживает перед глазами, снова переживаешь жуткий кошмар.

– Простите меня. Мне жаль, что я потревожила ваши раны Я пришла сюда с Абульгасан-беком поговорить о некоторых важных вещах. Но наша беседа приняла другой оборот, и я не рада, что задавала столько вопросов. Теперь разрешите мне рассказать то, что я знаю.

Я и Аршак приготовились внимательно выслушать ее. Ксения начала так:

– Я пришла сюда поговорить с вами не только от своего имени, но и от имени моей матери. Отец приехал в Тавриз не для того, чтобы помочь нам. Нет, конечно. Его направил сюда наместник Кавказа. Он приехал не один. С ним вместе прибыл английский представитель. В их миссию входит организовать шпионский центр, деятельность которого будет направлена против местного населения. Мама очень взволнована этим. Нет сомнения, что наше знакомство будет продолжаться, мы будем по-прежнему ходить друг к другу. Поэтому я хочу предупредить вас, чтобы при моем отце вы были осторожны, помня, что у жандармов, разведчиков и шпионов друзей не бывает. Для них нет ничего святого. Еще одно предупреждение. С новыми женщинами, появившимися в Тавризе, знакомств не заводите. Не пускайте их в свой дом, остерегайтесь их. Из материалов, имеющихся у отца, видно, что их засылают в Тавриз для шпионажа. Теперь разрешите попрощаться с вами.

Мы от души поблагодарили Ксению и, взяв ее под руки, пошли проводить.

ЦАРСКИЕ КАЗАКИ НА ТРАУРНОМ СОБРАНИИ

Религиозное движение в Тавризе продолжалось несколько дней. Открыто бороться с ним было опасно. Некоторые интеллигенты пытались увещевать население, объяснить, что его обманывают. Но не дешево обошлась им их смелость. Их избили до потери сознания и поволокли к мучтеиду. Мы приняли решение не вести на улицах никакой пропаганды против религии и связанных с ней суеверий.

Видя, что мы бездействуем, русское и английское консульства повели наступление на демократическую организацию. Тавризцы усиленно помогали им. Они стали неузнаваемыми, словно не они были участниками революционных боев. Было похоже, что возродились пережитки-средневековья, начисто стерев из памяти революционные традиции Саттар-хана. Везде и всюду можно было слышать разговоры о загробной жизни, рае, аде, святых имамах, пророке, чудодейственных молельнях, в которых исцеляются слепые, и тому подобные бредни.

Особенно повлияло религиозное движение на женщин. С укрытыми покрывалами лицами они с утра до ночи толкались на кладбищах. Даже те, которые в свое время сбросили чадру, снова надели ее. А те, кто не желал возвращаться к старому (таких было очень мало) боялись показаться на улице.

Опять возобновились траурные собрания, даже на базаре начали петь марсии. Мешади-Кязим-ага без конца где-то пропадал, очень часто в мечетях шутников, среди которых он пользовался большим почетом. В религиозном экстазе они выделывали бог знает что, даже вовлекли русских казаков в свои шутовские проделки.

Как-то вечером Мешади-Кязим-ага зашел к нам.

– Из уважения ко мне уделите мне часок, пойдем вместе в одно местечко, – попросил он меня.

Последние дни я почти не выходил из дому, я не мог спокойно смотреть на эти жуткие картины. Мне было больно за мой народ. Но отказать старику я не мог. Мы вышли. По дороге он все время пытался развлечь меня. Наконец, он остановился у дома Мешади-Аббаса Наджарова. Здесь стояло несколько казаков без оружия.

Мешади-Кязим-ага смущенно сказал:

– Здесь устраивается траурное собрание по имаму. Казаки будут петь новху.

Я обомлел.

– Что-о-о? Казаки будут петь новху?

– Да, шутники научили их этому. Сейчас услышите своими ушами, если мне не верите!

Мы остановились немного поодаль и ждали, что будет дальше. Из дому вышел какой-то мужчина и направился к казакам. Мешади-Кязим-ага указал на него:

– Это душа тавризских шутов, Касум Мурдашави-оглы. Он культурный человек, знает семь языков. Это он научил казаков петь новху.

Пока мы говорили, казаки, ударяя себя в грудь, запели, коверкая слова:

Имам Гусейн хороши,

Езид балшой сукин сын.

Пилов давай поболши,

Езид балшой сукин сын.

Простые люди, толпившиеся у ворот, увидав эту картину, расчувствовались:

– Вот что значит чудодейственная сила ислама! Казаки здесь недавно и так быстро поверили в аллаха!

– Единственная настоящая религия – это ислам!

– Это событие можно расценивать не иначе, как победу ислама. Пусть ослепнут гяуры, не верящие в торжество ислама!

– Да это же чудо! Если это не чудо, так о каком чуде можно еще говорить?

– Нет сомнения, что казаки приняли магометанство!

– Ну, конечно! Какой может быть разговор!

– Пусть это будет примером для неверующих.

* * *

Сардар-Рашид тоже устроил траурное собрание по имаму Гусейну. Над дверью своего управления и над домом он вывесил флаги с надписью: "Йа Сахибаззаман". Он пригласил и меня, упомянув в письме, что господин консул изволит присутствовать на траурном собрании, посвященном гибели имама. Я решил посетить Сардар-Рашида в этот вечер. Пришел я позже всех. Зал был полон до отказа. Кроме самого консула, там были и переводчики консульства Мирза-Алекбер-хан и Мирза-Фатулла-хан.

Когда траурное собрание кончилось, Сардар-Рашид пригласил меня, консула и работников консульства остаться поужинать. Консул казался веселым и довольным. Еще бы! Он считал религиозное движение своей победой над нелегальной демократической организацией и был почти уверен, что разгромил Революционный комитет.

За столом он говорил:

– Последние события воочию показали, что ваша религия крепка, как скала. Это подлинно народная религия. Вы, мусульмане, можете этим гордиться. Отчаянная борьба, рассчитанная на уничтожение исламской религии, до того была сильна в последнее время, что могла уничтожить любую религию. Она пронеслась, как вихрь, а ислам перебороть не смогла. Вы вправе гордиться вашей верой. Ваш пророк Магомет в свое время своими чудесами заложил крепкий фундамент. Ваша религия с корнем вырвала атеизм в народе. Скоро вы будете свидетелями торжества ислама во всем мире.

Мирза-Алекбер-хан и Мирза-Фатулла-хан кивали в такт словам консула. Сардар-Рашид подозвал своего секретаря и велел принести телеграммы, полученные им в последние дни. В них градоначальники, подчиненные ему, такие же мракобесы и предатели, как и их хозяин, просили во что бы то ни было пригласить Шейха Абуль-Азала-Муайяда.

Консул быстро прочитав кипу телеграмм, вернул их Сардар-Рашиду и тоже посоветовал пригласить шейха в Тавриз и немедленно сообщить об этом всем градоначальникам.

– Необходимо, – сказал он, – встретить шейха торжественно и пышно. Хорошо бы послать за ним представителей духовенства.

Сардар-Рашид тут же заявил, что состав делегации к святому шейху уже подобран

Когда мы вышли от Сардар-Рашида, на улице все еще стояли казаки, распевавшие во весь голос:

– Имам Гусейн хороший...

* * *

Возвратившись от Сардар-Рашида, я доложил обо всем на заседании Революционного комитета. Обсуждая, как реагировать на эту провокацию, какие контрмеры предпринять, мы пришли к решению, что могли бы использовать это религиозное движение против его вдохновителей – англичан и русских. Но пока мы считали нужным воздержаться от этого, чтобы не вызвать избиение иностранцев, проживавших в Тавризе. Поэтому мы решили пока всеми способами разоблачать вдохновителей этой жуткой и мерзкой провокации, не имевшей еще в Иране прецедента.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ШЕЙХА АБУЛЬ-АЗАЛА

Наконец нам удалось достать список членов шпионской организации, созданной при английском консульстве. Всего их было 145 человек. Сведения Сардар-Рашида и Мирза-Алекбер-хана совпали. В обязанности этих шпионов входило разоблачение революционеров и уничтожение подпольной организации.

Несмотря на помощь царского консула и на покровительство духовенства, отряд этот не просуществовал и десяти дней. Кроме приехавших из Южного Ирана шпионов, в него вошли и местные агенты царского консула. Но организаторы шпионского центра на чужой территории не учли, что почти половина завербованных ими была подослана нами. Им было дано задание вступить в шпионскую организацию. Ежедневно они получали от нас инструкции. Список революционеров, который сегодня английский консул должен был передать своему русскому коллеге, был составлен нами. В него включены были сторонники царского правительства, все заядлые враги революции.