Текст книги "Тавриз туманный"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 74 страниц)

Сказав это, Ага-Мир-Асадулла обратился ко мне:

– Что вы можете возразить на это? От кого до сих пор приходилось вам слышать что-либо подобное?

– В этих словах, – отвечал я, – нет ничего, доказывающего божественность изрекшего их. Все это выдвинуто было еще задолго до Баба, но с той разницей, что с незапамятных времен великие люди для уничтожения существующей между людьми вражды находили нужным прежде всего ликвидировать религию. Баб же принес человечеству новую веру.

Ага-Мир-Асадулла на мгновение умолк. Бессильный доказать мне свою правоту, он задал вопрос:

– Если б Баб и Бэха-Улла не обладали божественной силой, как могла религия, возвещенная двумя обыкновенными людьми, распространиться по всему миру?

– Иранцы, вынужденные принять ислам, в свое время ввели в него совершенно особое толкование – шиизм. После династии Сефевидов, создавшей под знаменем шиизма могущественное государство, Иран стал ослабевать как политически, так и экономически, уступая свое значение соседним государствам. Шиизм, не опирающийся больше на твердую государственную политику, начал сеять в умах иранцев семена упадочничества и растерянности. И бэхаизм – одно из выражений этой реакции. Иранская интеллигенция рассчитывала, что новая религия создаст решительный перелом в положении Ирана и будет содействовать прогрессу; это способствовало некоторому распространению воззрений Баба.

Учение бэхаистов восприняли недовольные, не желающие мириться с политикой правительства, и когда ученики Баба подняли в Мазандаране, Тегеране, Зэгнане восстания против правительства, уставшие, измученные тиранией шахов и местных правителей мелкие ремесленники, торговцы и другие недовольные элементы примкнули к последователям Баба.

В столкновениях в Ширазе и Джахриге правительственными войсками и последователями Баба было пролито немало крови. Один из последователей Баба – молла Мухаммед-Али с помощью разорившихся кустарей и мелких торговцев овладел городом Мазандараном. И это одна из главных причин, содействовавших распространению бэхаизма. Есть ли необходимость приводить вторую?

Ориенталист поднялся и пожал мне руку. И даже сам Ага-Мир-Асадулла вынужден был любезно заметить:

– Я счастлив, что начал спор не с неопытным и неосведомленным лицом, а с человеком вполне культурным. Если б вы не симпатизировали бэхаизму, вы не смогли бы его так подробно изучить. Что касается некоторых допущенных вами ошибок, надеюсь, с помошью всеблагого Хэзрэти Абдул-Бэха вы их исправите и вступите в лоно истинной религии.

Мисс Ганна, до сих пор восторженно отзывавшаяся и превозносившая бэхаизм, напоминала теперь человека, готового к отступлению.

– А теперь объясните вторую причину распространения учения Баба, предложила она, обратясь ко мне.

И, обрушивая на бэхаизм новый удар, я начал:

– Турецкие султаны, занятые в XIX веке войнами с Россией, вынуждены были приостановить свой нажим на Иран. Освободившийся из-под турецкого влияния, Иран становится ареной политических интриг Англии и России. Появление в это время Баба, возбудившего разногласия в умах, разрушавшего основы иранского государства, отвлекавшего внимание правительства от важных политических вопросов и втягивавшего население в пустые религиозные дискуссии и потому парализовавшего его способность к самозащите, было весьма на руку английским и русским интервентам.

Одновременно с появлением Баба, способствовавшего английской интервенции в южном Иране, русский посол подготовлял в Тегеране явление пророка Мирза-Гусейн-Али Нури. Выступления Мирза-Мухаммед-Али и Мирза-Гусейн-Али Нури начались в пограничных городах, постоянно являвшихся ареной иностранных интриг.

После того, как Баб был пристрелен в Тавризе, по приказу Насрэддин-шаха был заточен в тюрьму Бэха-Улла. Арест Бэха-Улла вызвал открытое вмешательство русского посла в Тегеране, потребовавшего его освобождения. Не успел Бэха-Улла выйти из заточения, как русское посольство в Тегеране торжественно приняло его. Бэха-Улла долгое время пробыл в русском посольстве в качестве гостя. И до этого события Бэха-Улла находился в тесной связи с русским посольством. Брат его, Мирза-Гасан, постоянно оказывал содействие русскому посольству.

По требованию иранского посольства, в результате англорусских переговоров, решено было отправить Бэха-Уллу в Багдад. Русское посольство устроило ему торжественные проводы, и один из ответственных работников посольства сопровождал его до самого Багдада. По приезде в Багдад, Бэха-Улла стал сколачивать своих последователей из числа приехавших на паломничество к гробу имама Гусейна шиитов. Ирану снова стала угрожать бэхаистская пропаганда. Поэтому правительство, опираясь на существующий с Турцией Багдадский договор*, потребовало высылки Бэха-Уллы. В результате этого Бэха-Улла перебрался в Адрианопольский вилайэт. Религиозные распри, возникшие среди вождей бэхаизма, заставили турецкое правительство выслать Бэха-Уллу в город Хайфа. Начиная с этого дня англичане, стремящиеся отторгнуть от Турции Палестину, стали использовать учение Бэха-Уллы в своих интересах.

______________ * По этому договору турецкое правительство могло назначить правителя Багдада лишь с согласия иранского правительства.

Откровенная и беззастенчивая зашита империалистических держав способствовала увеличению авторитета Баба и Бэха-Уллы как среди продающих свою родину иранцев, так и среди западных империалистов, рассматривающих Восток, как свою колонию. И теперь ни для кого уже не секрет, что бэхаизм является политической организацией, защищающей интересы империалистических держав

– Ошибаетесь! – крикнул, разгорячась, Мир-Асадулла.

– Нет, не ошибаюсь. О том, что Баб и Бэха-Улла действительно являлись орудием в руках империалистических держав, еще ясней и подробней доказывает статья Абдул-Бэха "Сэйях".

– А вы ее читали?

– Да, читал.

– В таком случае, обратив внимание на эти стороны, неужели вы не остановились на других откровениях Абдул-Бэха?

– Каких?

– Разве Абдул-Бэха еще до Маркса и Энгельса не выдвинул идеи коммунизма?

– Нет, это не так, – воскликнул я – Абдул-Бэха говорит, что в противовес коммунистам он не считает религию враждебной культуре, ибо культура, не опирающаяся на религию, недолговечна. Это вы можете прочесть и на 541 странице произведения Бэха-Улла "Фэриад". Бэхаизм – организация не только не социалистическая, а чуждая социализму, преследующая идеи монархизма. Исповедующие же бэхаизм лица в большинстве мелкое и крупное купечество, торговцы и ремесленники. Сначала Баб, за Бабом – Бэха-Улла, а затем Абдул-Бэха, один за другим занимали крупные государственные должности. Абдул-Бэха, претендующий на то, что он возвестил марксизм, является законченным монархистом и поддерживает дружеские сношения с иноземными "монархами. "О, боже, помоги светозарному правительству России", – говорит Абдул-Бэха в изречении, выведенном на цветном стекле и посланном в дар Николаю. А знаете ли вы, что пишет Абдул-Бэха в своих "лоухах"*, в частности по случаю восшествия на престол Мамед-Али-шаха?

______________ * Лоух – послание.

"О, друзья! Не примыкайте к начавшейся в Иране революции против Мамед-Али-шаха. Престол Ирана достался справедливейшему падишаху. О, друзья! Не примыкайте ни к какой партии, ни к каким политическим группам. Помогайте правительству!"

Теперь вы поверили в то, что бэхаизм – организация монархическая? Если господин сеид разрешит, я скажу несколько словно других положениях, выдвинутых Бэха-Уллой и Абдул-Бэха

Сеид-Асадулла молчал. Я решил довершить удар

– По учению Баба одним из фактов, объединяющих народы мира, является общий язык и письменность. Между тем идея эта выдвинута задолго до Бэха-Уллы и Баба. Сторонники эсперанто* считали, что искусственное объединение языков будет способствовать сближению народов, и даже выпускали книгу, посвященную этому вопросу.

______________ * Искусственный международный язык. Язык этот был создан доктором Л. Л. Заменгофом.

Я кончил.

– Каковы взгляды бэхаистов на образование и воспитание детей? обратился Гертман к Ага-Мир-Асадулле.

– Пусть уважаемый Абульгасан-бек ответит на этот вопрос, – ответил он, улыбнувшись.

– Если господин сеид разрешит, я могу сказать несколько слов о взглядах бэхаизма на науку и воспитание. Бэха-Улла пишет: "Религия, не связанная с наукой, не нужна". Эта "истина" весьма часто повторяется во всех ее "откровениях". Однако "Китаби Эгдэс" говорит совершенно противоположное.

– Это клевета, – воскликнул Сеид-Асадулла.

– Я никогда не клеветал и клеветать не стану. Я вынужден напомнить вам одну цитату из "Китаби Эгдэс". Там написано: "Обучайте ваших детей откровениям, возвещенным великими людьми (пророками)". Теперь я задаю вам вопрос, в какой из книг вождей бэхаизма имеется хотя бы одно слово о науках? Написано ли об этом хотя бы слово в одном из их религиозных трактатов?

– Нет.

– Ни один подлинный бэхаист не разрешает своим детям изучать науку и иностранные языки. Они открыли для своих детей особые училища со строго ограниченной программой, очень напоминающие церковно-приходские школы христиан.

– Однажды Иисус Христос шел вместе со своими учениками,. – заговорил наконец Ага-Мир-Асадулла. – На дороге валялась падаль. Ученики заткнули носы. "Как скверно пахнет эта собака!" – воскликнул один из них. Иисус возразил: "Самый скверный характер у того, кто стремится во всем видеть дурное. Почему ты не заметил чистых белых зубов у этого дурнопахнущего собачьего трупа?" И вы, сударь мой, не изволили сказать ни слова о наших положительных качествах. Между тем, в учениях Бэха-Уллы и Абдул-Бэха женский вопрос и вопросы брака, например, разрешены полностью. До сих пор ни один из пророков не сумел дать женщинам таких прав, какие им представили Бэха-Улла и Абдул-Бэха.

– Действительно, я не коснулся женского вопроса и вопроса брака, так как это наиболее слабые места бэхаизма. Простите, я не решился, вернее, постеснялся коснуться этих вопросов. Во-первых, там много вульгарного, а во-вторых, в присутствии мисс Ганны и дам я не смел подробно осветить эти вопросы.

– Но ведь эти слова написаны в книгах пророка, какой же может быть грех в том, что вы произнесете их?

– Абульгасан-бек, я очень прошу вас продолжать, – вставила мисс Ганна.

– Раз мисс Ганна разрешает и сам уважаемый сеид настаивает на этом, придется продолжать.

– Но все ваши слова должны быть основаны на религиозных книгах бэхаистов.

– Обещаю это. Бэха-Улла в своей книге "Китаби-Эгдэс", касаясь вопросов брака, пишет: "Вам было запрещено вступать в брак с женами ваших отцов". Бэха-Улла писал это по-арабски. В коране Магомета тоже имеется такое веление. Однако Магомет перечисляет всех женщин, брак с которыми не дозволен.

Бэха-Улла же ограничивается запретом: "Не женитесь на ваших матерях". Это дает возможность различным толкованиям. Исповедующий бэхаизм мужчина может жениться на сестре, племяннице, тетке и даже на собственной дочери. И, действительно, если сегодняшние бэхаисты не пожелают этого сделать, значит, они не подлинные бэхаисты.

Взгляды Бэха-Уллы на брак встречены были многими бэхаистами с большим недовольством. Тогда Бэха-Улла в своем произведении "Вопросы – ответы" разъяснил недовольным:

"В Китаби Эгдэс" я запретил браки только с матерями. Браки же с остальными подлежат рассмотрению Суда Совести".

А теперь поговорим немного и о правах, предоставленных бэхаизмом женщинам. В "Китаби Эгдэс" Бэха-Улла говорит: "Мы воздерживаемся утверждать дозволенность близости с отроками". Этими словами Бэха-Улла дает возможность своим последователям, помимо женщин, вступать в сношения с лицами своего пола. Слова эти породили множество разногласий; Бэха-Улла подвергся суровой критике. И опять в своем ответе Бэха-Улла сослался на "Бей-туль-эдль"*.

______________ * Дом справедливости.

По законам бэхаистов, каждый вступивший в противоестественную связь с женщиной или девушкой, должен уплатить суду девять золотников золота.

Открытое в Тегеране по инициативе бэхаистов общество "Освобождения женщин" было закрыто по предложению пекущегося о свободе женщин Бэха-Уллы. А когда этот вопрос выплыл и стал обсуждаться на страницах европейской и американской печати, Бэха-Улла разослал по всем зарубежным издательствам фотографии своей жены, изображенной с открытым лицом. Самое смешное в этом то, что эти фотографии в восточные страны было запрещено посылать. Думаю, что сказанного достаточно. Я и без того утомил и вас, и господина сеида.

Спор наш закончился. Мы переменили тему. Была уже полночь, и я, распрощавшись с мисс Ганной, вышел.

БАНКЕТ В ЦАРСКОМ КОНСУЛЬСТВЕ

Два дня тому назад я слышал, что в царском консульстве предстоит торжественный банкет, устраиваемый в честь Гаджи-Самед-хана. Я не сомневался, что на этом банкете будет положено начало новым козням и интригам.

Еще не было известно, примет ли в нем участие Нина, но мне хотелось поговорить с ней и дать ей некоторые инструкции на случай, если она попадет на банкет. Я приказал заложить экипаж и поехал в город, так как к Нине было еще рано.

У ворот парка Баг-меша огромная толпа, запрудив улицу, смотрела на валявшийся тут же труп кавказца Тагиева. Он был задушен.

Еще накануне, когда Тагиев был арестован на улице Нобер и препровожден к Гаджи-Самед-хану, я предвидел нечто подобное. Махмуд-хан с честью выполнил возложенную на него задачу.

Тагиев не был настоящим революционером. В трудные минуты он всегда прятался и не показывался на глаза. Едва наступало затишье, Тагиев появлялся на улицах на белой лошади и в полном вооружении, и тогда тавризцы уже знали, что в городе наступило затишье. Тавризские лавочники при встрече друг с другом, на вопрос: "Какие новости?" неизменно отвечали:

– Тагиев гуляет, значит, ничего страшного нет.

Как бы то ни было, убийство Тагиева и надругательство над его трупом произвели на меня тягостное впечатление. Ведь его убили как революционера и, выбрасывая труп на улицу, хотели этим подействовать на массы и нагнать страх на участников революции. Но подобными актами мести царский консул все равно не в состоянии был взять реванш за свое недавнее поражение.

Только я проехал дальше, как навстречу показался экипаж консула. При виде его тавризские лавочники, даже не рассмотрев, кто в нем едет, вытянувшись, готовились еще раз склонить свои привыкшие к поклонам головы.

В толпе раздавались различные восклицания:

– Эй, малый, что ты мычишь теленком? Не видишь, фаэтон генерала?

– Эй ты, стань в сторону!

– Кучер прямо на нас смотрит!

– Просто страх берет!

Наиболее любопытные, работая локтями, старались протискаться вперед, едва не угождая под копыта лошадей.

В консульском экипаже ехали Нина и старшая дочь-консула, Ольга. Заметив меня, они остановили фаэтон. Дочь консула, пожимая мне руку, сообщила, какую радость она испытала, узнав от Нины, что я не пострадал во время последних событий

Я был доволен этой встречей; она могла дать мне повод попасть на устраиваемый консульством банкет.

Мы пошли пешком, приказав экипажам следовать за нами

Лавочники, высыпавшие из лавок, и встречные кланялись, снимая папахи, улыбались, покачивая головой и выражая нам присущую тавризцам любезную почтительность.

За нами следовал незнакомец, который, держа карандаш и бумагу, поглядывая на девушек, слагал стихи.

– Это художник? – спросили меня девушки, обратившие внимание на незнакомца.

– Нет, поэт

– Что же он пишет?

– Очевидно, он хочет посвятить одной из вас газеллу.

– Ах, как это интересно! Если бы можно было знать, что он пишет?

– Это совсем не трудно.

Я знаком подозвал поэта, но тот, оробев, хотел скрыться. В толпе стали подбадривать его и толкать вперед.

– Почему вы боитесь подойти к нам? – обратился я к нему по-азербайджански – Разве мы не такие же люди?

Узнав, что я азербайджанец, тот набрался храбрости и подошел к нам, пытаясь спрятать карандаш и бумагу.

– Вы художник? – спросил я его.

– Нет, сударь, я поэт.

– Как вас зовут?

– Мирза-Давер.

– А псевдоним?

– Бина. В Тавризе каждый знает вашего покорного слугу

– Прекрасно, я рад встретить в Тавризе поэта, но жаль, что не знаком с вашими произведениями.

– А вы читаете по-фарсидски?

– Свободно. Почему же вы, азербайджанец, пишете по-фарсидски?

– Стихи на азербайджанском не пользуются успехом. Уж так у нас принято Что поделаешь, государственный язык.

– Вы писали посвящение нашим дамам?

– Да, но я еще не успел закончить

– Много времени понадобится вам для этого?

– Нет, минут пять-шесть.

– Куда мы едем? – обратился я тогда к Нине и Ольге.

– За покупками в магазин, – ответили они

– Это – поэт, – сказал я, указав на Мирзу-Давера. – Он посвятил вам стихи, и ему нужно несколько минут, чтобы закончить их

Девушкам это понравилось, и они протянули поэту руки. Тот весь преобразился, не зная, куда деваться от радости. Он сопровождал нас до самого магазина, у которого стал прощаться.

– Не дадите ли вы мне эти стихи? – сказал я – Дамы интересуются ими. Кстати, которой из дам они посвящены?

– Той, что с родинкой на верхней губе.

Когда поэт, протянув мне стихи, хотел удалиться, я вложил в его руку двадцать пять рублей.

– Быть может, мы еще увидимся.

В один миг его окружила толпа. Он был вне себя от счастья, так как ни один тавризский поэт еще не получал такого гонорара за свое стихотворение; посвящения и оды купцам и дворянам не вознаграждались больше, чем одним туманом.

Газелла Мирзы-Давера Бина, посвященная Нине, хотя и написанная наспех, была очень недурна.

Я перевел ее Нине, которая была очень польщена и жалела, что отпустила Мирзу-Давера без награды.

Газелла Мирзы-Давера была написана по всем требованиям старой классической школы.

– Его образы красивы и свежи, – сказала она. – Подобные сравнения в восточных стихах я встречаю впервые.

– Это не более, как подражание классическим образам. Что же ты скажешь, когда познакомишься с фарсидской классической поэзией?

– Германия, что гордится своей новейшей литературой, очень сильно интересуется классической поэзией Востока. Недавно мне попалось стихотворение современного немецкого поэта, у которого почти повторяются те же образы, что в этой газелле. Вот послушайте:

"Хотел бы птицей стать, чтобы опуститься на розу, цветущую у твоих окон. Хотел бы соловьем я стать, чтоб, пенью моему внимая, наслаждалась ты. Хотел бы горстью праха стать, чтоб по нему нога твоя ступала".

– Мы еще будем иметь случай подробнее поговорить об этом, – сказал я. Ювелирный магазин не совсем подходящее место для таких бесед. Отложим эту тему. Скажите лучше, что вам здесь нужно?

– Сегодня торжественный банкет. На нем будут все иностранные консулы, объяснила Нина, – Ольга готовится принять в нем участие, но у нее нет подходящих серег. Мы пришли выбрать сережки.

– Вы знаете толк в драгоценных камнях, – добавила Ольга – Это ваша специальность. Прошу вас выбрать мне пару хороших серег.

– Как жаль, что из-за этих событий мы временно приостановили торговые операции и наши товары сейчас в пути. Пока они прибудут, мы выберем что-нибудь здесь, и, если надо будет, после заменим. Для Нины мы получим заказанные в Италии особенные серьги. Там найдутся и достойные вас ценные вещички.

Ольга, тронутая моим вниманием, пожала мне руку и поблагодарила.

– Для ханум требуются изысканные серьги. Хорошо, если они будут итальянской работы, – сказал я хозяину магазина.

– Есть, есть! – ответил тот и достал пару великолепных серег.

– Дайте еще пару таких же.

– Нет, нет, не надо, – запротестовала Нина. – Ты же знаешь, что у меня есть серьги.

– Это ничего не значит, – возразил я. – Пусть на банкете у вас будут одинаковые серьги.

– Какой любезный! – проговорила Ольга. – Неужели ты не считаешь себя счастливой, Нина?

– Я счастлива! – ответила Нина.

Ольга справилась о цене.

– Последняя цена за обе пары три тысячи рублей русскими деньгами, ответил хозяин.

– Ой-ой-ой! – воскликнула Ольга. – Вот так "дешево!" Отец дал мне всего триста рублей.

– Подождите, ханум! – остановил я Ольгу, которая уже направилась было к выходу, и я сделал знак хозяину завернуть обе пары.

– Это должно остаться на память о нашем добром знакомстве, – сказал я.

Расплатившись с хозяином, я передал серьги девушкам, которые не знали, как благодарить меня. Особенно была взволнована Ольга. Она до самого экипажа продолжала благодарить меня.

Я проводил их до самого консульства. Ольга настойчиво приглашала меня зайти к ним, но я отказался: какой смысл было идти к ним днем?

– Вечером я пришлю за вами экипаж, – сказала Ольга, прощаясь у дверей.

Меня очень интересовало, пригласит ли меня консул на банкет, и правда ли, как обещала его дочь, за мной будет прислан фаэтон?

Я не верил этому. Я знал, что консул с большим уважением относится к Нине, но считал маловероятным, чтобы он пригласил простого купца на банкет, устраиваемый в честь генерал-губернатора.

Я только что вернулся домой, когда послышался цокот лошадиных копыт о мостовую, и мне показалось, что у ворот дома остановился фаэтон. Через несколько минут появился слуга консула и передал мне письмо.

"Уважаемый Абульгасан-бек! Прошу Вас пожаловать на банкет, устраиваемый в честь его превосходительства Гаджи-Самед-хана".

Я понял, что поднесенный дочери консула подарок не остался без оценки.

Как мне ни хотелось быть на этом банкете, но я чувствовал, что сидеть там лицом к лицу с убийцами тавризских революционеров будет мне очень тяжело.

В консульстве я встретил Нину и Ольгу еще на балконе, вместе с ними вошел в зал и был весьма тепло встречен консулом и его супругой Анной Семеновной.

Консул представил меня гостям как близкого его семье человека. Среди многих кровавых рук мне пришлось пожать и ту, что подписывала смертные приговоры тавризским революционерам – руку председателя военно-полевого суда. Гости продолжали еще прибывать. Среди них были и такие, что, соблюдая старинный иранский обычай, считали за честь появляться последними, заставляя при этом все общество, поднявшись на ноги, приветствовать их.

Присутствующие подходили к буфету выпить и закусить.

Я прогуливался по залу с Ниной и дочерьми консула Ольгой и Надеждой, когда жена консула с упреком сказала девушкам:

– Дайте же гостю подойти к буфету!

– Мы его не задерживаем, – отозвалась Нина. – Только Абульгасан-бек не пьет.

Мы подошли к фортепьяно. Пока собирались гости, дочери консула поочередно пели и играли. К нам подошел и консул.

– Я ценю иранскую музыку и глубоко уважаю народ, обладающий такой богатой музыкальной культурой, – сказал консул, опускаясь в кресло возле меня. – Только жаль, что этот народ не имеет понятия о счастье, которое несет ему император. Он слишком темен, и каждый, кому не лень, легко вводит его в заблуждение, обманывает, увлекает за собой и повергает в несчастья. Подумайте какие только катастрофы не пришлось пережить несчастным тавризцам с восстания Саттар-хана до последних дней! Если бы народ последовал нашим советам, Мамед-Али-шах давно вернулся бы в Иран, сел бы на свой трон, страна продолжала бы благоденствовать.

– Ваше превосходительство правы. Наш народ легко ввести в заблуждение, – подтвердил я.

– Конечно, легко, – продолжал консул. – И что за нелепость звать народные массы Ирана на путь русских социал-демократов! Какую долю уготовил себе русский рабочий класс, чтобы дать счастье иранцам? Мы рассчитались с ними по заслугам. Мы уничтожили русских социал-демократов не только в России, но и в Иране. Теперь в Тавризе не осталось ни одного их представителя. А тех, кто, действуя по их указке, затевает бунты и сеет беспорядки, уничтожили и будут дальше уничтожать все честные иранцы и их глава Гаджи-Самед-хан.

– Никак не могут успокоиться, – сказал я, пока консул закуривал папиросу, – отравляют людям жизнь. Народ не знает своих истинных вождей. Я решил покинуть Иран и навсегда переселиться в Россию. А эти прокламации, что выпустили против такого достойного человека, как Гаджи Шуджауддовле Самед-хан? Какое счастье могут принести отчизне подобные люди?

– Вопрос о прокламациях следует рассматривать несколько иначе, – начал консул. – Возможно, что тут замешана рука представителей иностранных держав. Об этом говорить нельзя. Что же касается дальнейшей судьбы Ирана, она разрешится только после возвращения Мамед-Али-шаха

– А разве его возвращение невозможно?

– Возможно, но требуется большая работа. В этом нам должны помочь такие интеллигентные иранцы, как вы, и влиятельные духовные особы. Страна гибнет, мятежи и смуты растут день ото дня. Мятежники нападают на войска соседней державы, стремящейся водворить в стране мир и порядок

– Всей душой я готов служить этой цели. Вы знаете, что я получил русское воспитание. Если его превосходительство господин Шуджауддовле за распространение в Иране русской культуры, я даю слово помочь ему и готовить народ к восприятию этой культуры.

В краткой беседе консул раскрыл свои намерения, высказал свой взгляд на происхождение прокламаций, дал понять, что он не отказался от мысли вернуть Мамед-Али в Иран.

Переходя затем к подарку, сделанному его дочери, консул заметил:

– Я не знаю, чем отблагодарить вас за такое внимание. К сожалению, вы до сих пор не обращались ко мне ни с какой просьбой. Я бы охотно исполнил ее. Об этом я не раз говорил и Нине. Сейчас иранские купцы обивают наши пороги, чтобы прибрать к своим рукам наши торговые операции. Стоит вам пожелать, и мы все свои дела будем проводить через вас.

– Весьма признателен! – поблагодарил я. – Коммерция – нечто такое, что может испортить хорошие отношения. Я не хотел бы рисковать вашим благосклонным ко мне отношением, к тому же я торгую только драгоценными камнями, но если вам будет угодно, я подышу для ваших торговых операций честных и надежных людей.

– Благодарю. Такие люди нам также нужны, мы не можем доверять каждому.

– В таком случае я направлю к вам с письмом надежного человека, для меня же лично дороже всего ваше расположение ко мне. Самое большое для меня счастье видеть свою страну под высоким покровительством его величества.

– Большая ли у вас родня в Тавризе?

– Да, порядочная. Это и удерживает меня здесь. Многие из моих близких нуждаются, приходится материально поддерживать их иначе я не покинул бы России.

– Конечно, вы должны помогать им. Особенно при нынешних условиях они могут пострадать без всякой вины. Нужно обеспечить их охранными удостоверениями.

Сказав это, консул подозвал Нину:

– Завтра же с утра заготовьте сотню удостоверений. Оказывается, у Абульгасан-бека большая родня. Вам надо было вовремя позаботиться, чтобы люди господина Гаджи-Самед-хана случайно не причинили неприятностей родственникам Абульгасан-бека. За последние дни такие случаи бывают часто.

– Будет исполнено, ваше превосходительство! – ответила Нина и снова вернулась к фортепьяно.

Почти все приглашенные были уже в сборе. Ждали только прибытия генерал-губернатора, чтобы перейти к столу.

Наконец, доложили о его приезде. Приглашенный консулом небольшой оркестр заиграл иранский марш, и под звуки его в зал вошли Гаджи-Самед-хан, Этимадуддовле, двоюродный брат Гаджи-Самед-хана – комендант города Махмуд-хан, Сардар-Рашид с Ираидой и Махру-ханум. Кроме генерального консула, все приветствовали Гаджи-Самед-хана, приложив по восточному обычаю руки к груди. Я последовал их примеру. Когда консул представлял меня Гаджи-Самед-хану, тот поцеловал меня в лоб.

– Мы не забыли вас. Как-то вы были удостоены чести присутствовать на банкете его превосходительства.

Почувствовав, что он говорит со мной несколько свысока, как господин со слугой, консул сказал подчеркнуто настойчиво:

– Абульгасан-бек является как бы членом нашей семьи, и мы уверены в чувствах его глубокого уважения к вашему превосходительству. Внимание к Абульгасан-беку мы расцениваем, как проявление дружбы к нашей семье.

После этих слов консула Гаджи-Самед-хан заметно изменил тон в отношении меня.

– При первой встрече господин произвел на меня самое благоприятное впечатление. Я сразу оценил его благородство. Пребывание господина в Тавризе я считаю большим счастьем для нас.

– Необходимо оградить жизнь и благополучие уважаемого Абульгасан-бека и его родных, – добавил он, повернувшись к Сардар-Рашиду – Сколько бы охранных удостоверений ему ни понадобилось, не отказывайте.

– С радостью исполню ваше приказание, – почтительно кланяясь, ответил тот.

Я почувствовал некоторое удовлетворение. Распоряжение Гаджи-Самед-хана об охранных удостоверениях избавляло нас от необходимости продолжать выпуск своих удостоверений и давало возможность сотням революционеров выехать из города.

За стол еще не садились. Разбившись на группы, некоторые гости сидели, некоторые прохаживались по залу. Гаджи-Самед-хан, Сардар-Рашид и я прогуливались по одной стороне зала, дочери консула с Ниной и Ираидой по другой. Сначала Этимадуддовле, а затем и Махмуд-хан с супругой консула присоединились к маленькому обществу, составленному дочерьми консула. Я издали наблюдал за ними.

Подойдя к Нине, Махмуд-хан взял ее под руку, но Нина отдернула руку и отошла в сторону. Через несколько минут Махмуд-хан снова пытался овладеть рукой Нины, но та, отвернувшись, оставила подруг и подошла ко мне.

Наконец, сели за стол. Всякий раз, поднимая бокал, Махмуд-хан бросал на Нину выразительные взгляды, как бы говоря ей "Пью за ваше здоровье!"

Было произнесено много тостов. Тут же за столом были разрешены многие вопросы. Разрешился вопрос и об Этимадуддовле.

– Этмадуддовле заслуживает полного доверия, – сказал Гаджи-Самед-хан, и достоин носить звание правителя Урмии.

– С нашей стороны возражений нет, – заметил консул.

Присутствующие стали поздравлять Этимадуддовле. Произнесли тост за Махмуд-хана. Все подняли бокалы, кроме Нины и дочерей консула. Махмуд-хан заметил это и был сильно оскорблен.

После ужина гости перешли в другую комнату, а я, решив, что сейчас начнутся интересующие меня разговоры конфиденциального характера, задержался.

– Прошу, – сказал консул и, взяв меня под руку, провел в гостиную.

Кроме консула, там были Гаджи-Самед-хан, Сардар-Рашид и Этимадуддовле.

Принесли чай и кальян.

– Переведите консулу, – попросил меня Гаджи-Самед-хан, когда разговор коснулся арестов и казней, – что я не советую вешать брата Саттар-хана Гаджи-Азима и его двух сыновей. Мы взорвали их дом и конфисковали все их имущество. Я полагаю, что этого достаточно и советую освободить их.

– Надо обосновать это предложение, – недовольным тоном ответил консул.

– Они пользуются в Тавризе большим влиянием, – с трудом выдавил Гаджи-Самед-хан, обеспокоенный возражением консула – Саттар-хан еще в Тегеране. И кроме того, Гаджи-Азим не принимал участия в смутах.