Текст книги "История Первой мировой войны"

Автор книги: Максим Оськин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 52 страниц)

Очень скоро «во имя блага родины» сойдет со сцены и сам князь Львов и львиная доля членов того Временного правительства, что пришла к власти в первые дни после революции. Но зато какова оказалась благодарность новой власти (и судьбы вообще) к тем людям, что, по сути, заставили царя отречься. Командующий Балтийским флотом вице-адмирал А. И. Непенин был убит матросами 4 марта, и никакое Временное правительство не смогло спасти ни адмирала, ни флот. Великий князь Николай Николаевич лишился всех постов 11 марта (затем, с марта 1919 года, – в эмиграции). Главнокомандующий армиями Западного фронта генерал А. Е. Эверт – в отставке с 22 марта (до своей смерти в 1926 году занимался в г. Верея пчеловодством). Помощник главнокомандующего армиями Румынского фронта генерал В. В. Сахаров – в отставке с 2 апреля (расстрелян в 1920 году в Крыму). Главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский – в отставке с 25 апреля (убит в сентябре 1918 года в Пятигорске). Командующий Черноморским флотом вице-адмирал А. В. Колчак – в отставке с 6 июня (расстрелян в конце 1920 года в Иркутске). Главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта генерал А. А. Брусилов был убран из армии (на должность военного советника при Временном правительстве) с поста Верховного Главнокомандующего – 19 июля (умер в 1926 году в Москве). Начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал М. В. Алексеев в 1917 году успел побывать Верховным Главнокомандующим (отстранен 21 мая), военным советником Временного правительства (до 30 августа), начальником штаба нового главковерха А. Ф. Керенского (до 9 сентября), явился создателем Добровольческой армии на Дону. Умер 8 октября 1918 года в белогвардейском Екатеринодаре. Законный вопрос – кто из всех этих людей лично выгадал от падения монархии? Вот это и есть главный урок для будущего.

Бесспорно, что в феврале 1917 года всего этого нельзя было предвидеть. В любом случае, моральные настроения были не на стороне императора Николая II. Даже безусловные монархисты соглашались с передоверием оппозиционным кругам ряда властных прерогатив и «слабости» царя Николая II в управлении страной и тем более в военных вопросах. Именно таким образом, например, звучат строки письма явного сторонника монархии командира 3-го кавалерийского корпуса генерала графа Ф.А. Келлера от 6 марта на имя императора. Телеграмма генерала Келлера, несмотря на верноподданнические заверения, тем не менее выражала полное одобрение всех происшедших событий, за исключением самого отречения: «С чувством удовлетворения узнали мы (личный состав 3-го кавкорпуса. -Авт.), что Вашему Величеству благоугодно было переменить образ управления нашим отечеством и дать России ответственное министерство… С великой радостью узнали мы о возвращении к нам по приказу Вашего Императорского Величества нашего старого верховного главнокомандующего князя Николая Николаевича, но с тяжким чувством ужаса и отчаяния выслушали чины конного корпуса манифест Вашего Величества об отречении от всероссийского престола, и с негодованием и презрением отнеслись все чины корпуса к тем изменникам из войск, забывшим свой долг перед царем, забывшим присягу, данную Богу, и присоединившимся к бунтовщикам… не покидайте нас Ваше Величество, не отнимайте у нас законного Наследника престола…»[426]426
  ГАРФ. Ф. 1779. Оп. 1. Д. 295. Л. 8-9.


[Закрыть]

Этот документ показывает не только степень политического отупения высших армейских чинов под влиянием оппозиционной пропаганды, но и совершенное непонимание командным составом Действующей армии сути происходящих событий, что лишний раз говорит о том, насколько отвратительно военные разбирались в политике. Например, служивший тогда подпоручиком В. Л. Абрамов вспоминал, что реакция кадровых офицеров на февральский переворот была следующей: «Конечно, его императорское величество Николай Александрович уже не может править Россией. Но почему не поставить нового царя?»[427]427
  Абрамов В. Л. На ратных дорогах. М., 1962. С. 36.


[Закрыть] С чего они взяли, что «не может»? Ответ прост – начитались антигосударственных лозунгов, подписанных деятелями думской оппозиции.

Именно это и позволило буржуазным, а впоследствии и социалистическим политиканам Семнадцатого года вчистую переиграть военных: от использования их для отречения царя и до провала выступления Верховного Главнокомандующего генерала Л. Г. Корнилова в конце августа месяца. Телеграмма из Гвардейского кавалерийского корпуса, доставленная генералу Н. В. Рузскому днем 3 марта, также не была показана императору: «До нас дошли сведения о крупных событиях. Прошу Вас повергнуть к стопам Его Величества безграничную преданность Гвардейской кавалерии и готовность умереть за своего обожаемого Монарха». Автор телеграммы, начальник штаба корпуса барон А. Г. Винекен, через несколько дней застрелился[428]428
  Звегинцов В. Н. Кавалергарды в Великую и Гражданскую войну 1914-1920 годов. Париж, 1966. С. 37-39.


[Закрыть]. Вот она, фронтовая гвардейская кавалерия, выводу которой в столичный район осенью 1916 года воспротивился генерал М. В. Алексеев.

Но более интересно, что вопрос об отречении императора решался высшим генералитетом «келейно». Об этом судьбоносном событии не были вовремя информированы ни командармы, ни комкоры, которые в итоге никоим образом не смогли повлиять на события. Так, например, в своей телеграмме на имя М. В. Алексеева от 3 марта, посвященной оглашению манифеста императора об отречении в Действующей армии, главкосев генерал Н. В. Рузский, в частности, отметил: «Командующим армиями обстановка внутри империи малоизвестна, поэтому запрашивать их мнение считаю излишним». Таким образом, Николай II в принципе был вынужден отречься под давлением всего нескольких забывших о присяге лиц, но занимавших при этом самые высокие военные посты. Откуда этот снобизм высшего генералитета – ведь все они в годы войны выдвинулись с постов командармов?

0 рядовом офицерстве и говорить не стоит: с ним никто и не думал «советоваться». Все решилось в самых верхах. А после 3 марта позицию основной массы офицерства, которое еще обладало военной властью над солдатами, предопределил сам акт отречения, что ярко выражено в воспоминаниях графа А. А. Игнатьева: «Русский царь “отрекаться” не может… Николай II своим отречением сам освобождает меня от данной ему присяги, и какой скверный пример подает он нам всем, военным!» Таким образом, возможность для перехода власти из рук в руки была создана революционным движением низов. Как метко определил ситуацию Э. Н. Бурджалов, «“добровольное” отречение царя освобождало от присяги армию и облегчало ее переход на сторону революции»[429]429
  Игнатьев А. А. Пятьдесят лет в строю. М., 1986. С. 467; Бурджалов Э. Н. Вторая русская революция. Восстание в Петрограде. М., 1967. С. 353.


[Закрыть].

Победа революции в Петрограде и отсутствие реального сопротивления были закреплены гарнизоном Москвы, где к вечеру 1-го марта почти все войсковые части, насчитывавшие более ста тысяч штыков, также перешли на сторону новой власти. Обратим внимание на то, что Москва перешла под контроль оппозиционеров только 1 марта, когда генералы и думцы упорно уговаривали колеблющегося и внезапно осознавшего свое полное одиночество императора отречься от престола. Да и без того… на фронте стояли сотни тысяч штыков и сабель, которые вряд ли могли «долюбливать» тыловиков, не желавших отправляться в окопы. При энергичном и надлежащем руководстве вряд ли можно сомневаться, что восстание в Петрограде было бы раздавлено.

Но для этого надо действовать быстро и безжалостно, заодно обещая амнистию всем «покаявшимся». После такого никакая Москва не посмела бы присоединиться к революции. В итоге же фронт получил известие об отречении императора из тыла. Ночью 3 марта отрекшийся император отбыл обратно в Могилев, в Ставку Верховного Главнокомандования, где и оставался вплоть до 8 числа. Лишь 9 марта теперь уже бывший царь прибыл в Царское Село, ставшее первым местом заключения его самого и всей царской семьи. Путь из Царского Села до гибели всей императорской семьи в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге занял более года.

Почти никто из уцелевших непосредственных участников Февральской революции не признал за собой вины за гибель императора, императрицы, пятерых царских детей и их слуг. О России же, потерпевшей крушение, вышедшей из мировой войны, потерявшей ни за что миллионы своих граждан в Гражданской войне – прямом следствии февральского переворота, не вспомнили вообще.

Свидетельства восприятия отречения солдатами не сильно разнятся друг от друга. Отречение императора Николая II было ожидаемо и подготовлено оппозиционной печатью, хотя само падение монархии воспринято с некоторым удивлением. Известие было встречено в Действующей армии с «недоумением», «спокойствием», «отчасти с удивлением», «ошеломлением», «ликованием в технических командах, санитаров, писарей и т.п.». Часть солдат была возмущена отстранением фронтовиков от решения проблемы такой важности; многие, особенно старики и кадровики, сожалели о царе. Назначение Верховным Главнокомандующим великого князя Николая Николаевича было встречено с ликованием. Но главное – возврат к старому в глазах масс был немыслим: конец широко пропагандировавшегося «немецкого засилья» предполагал скорую победу в войне. Кроме того, солдаты чутко определили удачный и реальный момент для реализации своих собственных солдатско-крестьянских надежд и стремлений.

Растерявшееся командование сразу же оказалось в руках создаваемых в Действующей армии войсковых комитетов. Потому-то и Приказ № 1 мог столь легко и мгновенно овладеть вооруженными силами, что офицерский корпус оказался сломлен событиями отречения императора, а значит, и крушением всего привычного состояния.

Причем чем выше стоял офицер, тем сильнее был надлом в его психологии. Можно привести пример объявления солдатам известия об отречении царя: «Братцы солдаты, царь Николай II отрекся от престола за себя и своего сына… У нас сейчас создано Временное правительство, которое состоит из людей умных, солидных. Главу правительства выберут из их числа. Все будет сделано для пользы и счастья нашего народа. Нашей же задачей по-прежнему остается крепкая дисциплина, безоговорочное исполнение приказов начальства. Армия должна подчиняться правительству, а солдаты – своим начальникам. Будем вести войну до победного конца! Да здравствует победа и почетный мир!»[430]430
  См.: Горбатов А. В. Годы и войны. Записки командарма. 1941-1945. М., 2008. С. 82-83.


[Закрыть] Командиры пытались удержать то, что уже не могло быть удержано.

Крушение монархии предопределило крушение старой армии, а с ней – и старой России. Разложение Восточного фронта после падения династии Романовых стало неизбежным. Жаль, что история никого не учит, но зато каждый более-менее крупный политический деятель мнит себя чуть ли не творцом истории.

Февральская революция предопределила исход Первой мировой войны для России – в качестве проигравшей стороны. Это несмотря на то несомненное обстоятельство, что наша страна одним только ходом событий должна была бы оказаться в стане победителей по Антанте. Все решилось в кризисную зиму: «Результат Первой мировой войны был в основном определен зимой 1916-1917 гг. К этому времени война в известном смысле превратилась в соревнование – чей внутренний фронт рухнет первым. Это соревнование проиграла Россия. Она распалась не вследствие военного поражения, а потому, что Февральская революция привела как к коллапсу внутреннего фронта, так и к падению дисциплины и разложению армии»[431]431
  Ливен Д. Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней. М., 2007. С. 118.


[Закрыть].

Как таковая, масса как творец исторического процесса – это общность далеко неоднородная на различных этапах. Революция же происходит, когда недовольством охвачены все слои населения, когда в «различных конкретных ситуациях к пестрым по составу низам могли неожиданно примкнуть и представители “среднего класса”, а иногда и представители недовольной, фрондирующей знати»[432]432
  Рюде Дж. Народные низы в истории 1730-1848. М., 1984. С. 8.


[Закрыть]. То есть различные классы в едином порыве недовольства властью объединяют в одном направлении общие подсознательные структуры ментальности. Они и приводят к революциям, хотя необходим и какой-то внешний фактор для определенной концентрации радикализма.

Происходящее омассовление различных слоев общества выражается в социальном протесте, открытых действиях, доходящих до вооруженных выступлений, как своеобразный ответ на широкий круг сложнейших вопросов, относящихся не только к социальным реалиям, но и к менталитету народных масс, неизбежно составляющих ядро и движущую силу любой революции. Осознание массами причин и следствий происходящего (как правило, в трактовке, весьма далекой от реальной), их представление о носителях добра и зла, о способах восстановления «справедливости» и т.д. всегда алогично. Поэтому говорить о каком-либо «разумном» начале в массовом сознании в периоды Смуты явно не приходится.

Омассовление постепенно меняет и действующих фигур на доске исторического процесса. Вне сомнения, что если на отречение императора решающее давление оказал верховный генералитет, то в масштабе страны в целом судьба революции теперь зависела от позиции солдатско-крестьянского состава вооруженных сил. Это – особенность Великой русской революции 1917 года. Ключевой фигурой революции, благодаря тяжелой и глобальной по своему воздействию мировой войне, становился крестьянин в солдатской шинели.

Москва накануне и в ходе революции

1917 год для Российской империи, как, впрочем, и для всей Европы, начинался тяжело. Суровая снежная зима самым непосредственным образом повлияла как на боевые действия, так и на жизнь людей в противоборствующих странах. В Германии эта зима получила название «брюквенной», так как, вследствие нехватки продовольствия, возмещать нормальную пищу пришлось морковью, свеклой и частично картофелем – причем ежедневно. Австрия откровенно недоедала, хотя Венгрия питалась еще сравнительно нормально. Борьба с природой сказалась на подготовке французов весной 1917 года – так называемое «наступление Нивелля», по имени тогдашнего главнокомандующего генерала Ж. Нивелля, закончилось полным провалом, сменой командования и массовыми бунтами во французской армии, подавленными с большим трудом.

В России также готовились к весеннему наступлению. Эта подготовка осложнялась тем, что пришлось создавать новый фронт – Румынский. В августе 1916 года Румыния вступила в войну на стороне Антанты; вследствие несогласованности между союзниками румыны быстро потерпели поражение, и спасать их пришлось, разумеется, русским. Оккупация Румынии позволила немцам частично возместить недостаток продуктов, а русские, перебросившие на помощь незадачливому союзнику четверть войск, встали перед задачей весенних атак ослабленными соединениями.

Как бы то ни было, Румыния отнюдь не являлась главной бедой. Внутри страны одновременно прогрессировали два крупнейших негатива. Во-первых, объективный: надлом транспортных мощностей привел к тому, что железные дороги перестали в надлежащей степени справляться со своими обязанностями, и кризис транспорта перерос в кризис снабжения, а затем – в топливный и, главное, – продовольственный кризис внутри империи. Во-вторых, с особой силой сказался субъективный фактор – укрепление позиций либеральной оппозиции, с удвоенной энергией бросившейся в наступление против правящего режима и самого императора Николая II.

Москва, конечно, не оставалась в стороне от происходивших в стране событий и процессов. И если для Петрограда первостепенную роль играл второй фактор – подготовка и реализация оппозиционерами при поддержке высокопоставленных военных планов дворцового переворота, первыми вестниками которого стали речь 1 ноября 1916 года лидера оппозиции П. Н. Милюкова и убийство 17 декабря Г. Е. Распутина, то в Москве прежде всего решали продовольственные проблемы. Хотя нельзя сказать, что буржуазия московского региона осталась в стороне от борьбы за власть. Если в Петрограде внутриполитическую борьбу возглавляла Государственная дума, то в Москве в первую голову – ЦВПК.

В период Великого отступления для руководства деятельностью частных заводов создавались военно-промышленные комитеты. Это были посредники между государством в лице Особых совещаний и крупной буржуазией – хозяевами около 1300 предприятий, привлеченных к работе на оборону. Их деятельность и координировалась Центральным военно-промышленным комитетом в Москве, всецело находившимся под контролем буржуазно-либеральной оппозиции во главе с московским предпринимателем А. И. Гучковым. Первый съезд ЦВПК состоялся 25 июля 1915 года, в период тяжелейших поражений на фронте. Соответственно, к 1917 году эти комитеты уже обладали значительным влиянием, многочисленными социальными связями, властными рычагами и влиянием на массовое сознание населения.

Помимо Государственной думы и Центрального военно-промышленного комитета, штабами заговора были и организации Земгора – Главного по снабжению армии комитета Всероссийских земского и городского союзов. Председателем Земгора от Союза земств был князь Г. Е. Львов – будущий первый премьер-министр Временного правительства. А его коллегой от Союза городов – московский городской голова (говоря современным языком, мэр) Михаил Васильевич Челноков. Московский мэр одновременно являлся депутатом 4-й Государственной думы от партии кадетов – главной легальной оппозиционной царизму партии, и входил в Прогрессивный блок. Именно Михаил Васильевич первую неделю после февральского переворота занимал должность комиссара Временного правительства по управлению Москвой. Таким образом, Москва, как и Петроград, играла важную роль в борьбе за власть в период Великой войны и революции 1917 года.

Однако вернемся к продовольственной проблеме, ибо она, а не политика касалась подавляющего большинства москвичей и Московской губернии. Достаточно резкий взлет цен с середины 1916 года одним махом поставил на грань бедности и недоедания низы столичного региона – первым продуктом, пропавшим с прилавков, стал сахар. До войны фунт сахара в Москве стоил 14 копеек, зимой 1917 года – 28 копеек. Сокращение его производства при высоком потреблении сахара в армии стало причиной нехватки его в тылу. Сахара в городах не стало с мая 1916 года. В 1916 году карточки на сахар были введены в семидесяти губерниях страны, так как его производство сократилось на треть, а остальное шло в армию.

Еще 9 октября 1915 года Особое совещание по продовольственному делу установило основную твердую цену на сахарный песок до 1 сентября 1916 года – 5 рублей 10 копеек за пуд в районе Юго-Западных железных дорог, откуда сахар, собственно говоря, и вывозился, так как большая часть заводов по переработке сахарной свеклы находилась на юге империи. В прочих районах на эту цену набрасывалась стоимость доставки груза. Сравним итоговые цены в некоторых регионах Центральной России на сахар: Тула – 5.66 руб., Орел – 5.58, Курск – 5.51, Воронеж – 5.63, Тамбов – 5.70, Рязань – 6.23, Москва – 6.19. Цены были примерно равномерны – в районе пяти с половиной рублей, однако в Москве и почему-то в Рязани они заходили за шесть рублей.

С середины 1916 года Особое совещание устанавливает нормировку распределения сахара внутри страны. Каждый регион и города получали свою квоту на сахар, исходя из численности населения. Постановление Особого совещания по продовольственному делу от 24 мая 1916 года установило следующую градацию: «…руководствоваться расчетом из потребления в месяц на человека: а) для Петрограда и Москвы – четыре фунта, б) для городов с населением свыше ста пятидесяти тысяч человек – два с половиной фунта, в). для прочих городов – полтора фунта, г) для всех остальных местностей империи 5/6 фунта»[433]433
  Потребление сахара в России. Пг., 1916. С. 99.


[Закрыть]. Обратим внимание, как резко на общем фоне выделяются столицы. Если деревня не получала и одного фунта сахара на человека, а большинство городов – лишь полтора фунта, то Петроград и Москва – в четыре раза больше села.

Очевидно, что государственная власть не желала продовольственного недовольства в столицах, где обычно и начинаются успешные революции. В условиях заслуженного недоверия земствам и городским управам, поддерживавшим деятельность Прогрессивного блока, решение региональных проблем ложилось на плечи начальников военных округов. Как пишет о московском регионе Ю. В. Климаков, как раз «по инициативе Мрозовского была развернута сеть народных столовых на окраинах Москвы и в пунктах, густо населенных бедняками. В целях предотвращения вывоза из Москвы продовольствия и учета всех ввозимых продуктов на станциях Московского железнодорожного узла, а также на пристанях Москвы-реки была установлена подробная регистрация всех прибывающих и отправляемых продовольственных грузов»[434]434
  См. http://www.rusinst.ru/articletext. asp? rzd=1 amp;id=6045


[Закрыть]. Ген. И. И. Мрозовский справедливо указывал, что недостаток продовольствия может легко обернуться народными волнениями.

Приведем один пример борьбы с дороговизной со стороны командующего Московским военным округом. В конце 1916 года в Российской империи быстро развивался и прогрессировал продовольственный кризис, вызванный суровыми погодными условиями, нехваткой топлива и падением железнодорожных мощностей. В конце декабря 1916 года, в разгар продовольственного кризиса, командующий Московским военным округом генерал от артиллерии И. И. Мрозовский сообщал московскому градоначальнику В. Н. Шебеко, что «фирма “Блигкен и Рабинзон” поставляет сотнями пудов бисквиты и другие продукты для военнопленных… через иностранный Красный Крест». Генерал негодовал, что в условиях кризиса снабжения не выполняются установленные нормы довольствия для собственных войск и жителей, что распространено воспрещение любых покупок продовольственных припасов сверх пайка, «не говоря уже о том, что подобная продажа означенной фирмой идет в ущерб населению, ввиду недостатка муки». Также указывая на тот факт, что в Германии русским военнопленным было запрещено покупать продовольствие даже из нейтральных стран, генерал Мрозовский требовал запрещения продажи пленным «каких бы то ни было съестных припасов».

Действительно, в начале 1917 года суточная дача пленному составляла 2,5 фунта хлеба, 24 золотника крупы, четверть фунта мяса, 11 золотников соли, 60 золотников свежих овощей, 5 золотников масла или сала. Командующий Московским военным округом, понимая, что в данный момент пленные питаются куда лучше даже русских солдат Действующей армии (куда с трудом пробивались продовольственные эшелоны), настаивал, чтобы пленные хотя бы два дня в неделю довольствовались постной пищей (самостоятельные закупки со стороны военнопленных были запрещены еще весной 1916 г.)[435]435
  Мосгорархив. Ф. 16. Оп. 152. Д. 43. Л. 1, 4, 10-12.


[Закрыть]. А тут целая фирма, судя по названию, принадлежавшая русским немцам, каким-то образом снабжает пленных лучше, нежели питаются русские, сами москвичи.

Как оценить этот факт с точки зрения не только простого обывателя, но даже и высокопоставленного патриота? Конечно, нормы международного права должны были соблюдаться, и Красный Крест работал во всех воюющих странах. Однако зимой 1917 года русские пленные в Германии в основном голодали, а здесь – пленные получают больший в сравнении с жителями столицы продовольственный паек. Наверное, с любой точки зрения такая ситуация представлялась неверной, а потому пленные в Москве были переведены на общее со всей страной питание, без возможности получения дополнительных продуктов за чей бы то ни было счет.

В свою очередь, московский градоначальник генерал-майор Вадим Николаевич Шебеко (в свое время служивший в Главном управлении Генерального штаба, побывавший военным агентом за границей, а в годы войны работавший гродненским губернатором) тоже прилагал усилия по борьбе с дороговизной и кризисом снабжения. Ведь именно градоначальник, а отнюдь не городской голова отвечал как за борьбу с криминалом, так и за меры по ликвидации спекуляции продуктом и топливом. Супруга градоначальника даже возглавляла Общество оказания помощи беднейшему населению Москвы топливом.

Зная о возможных транспортных затруднениях весной, Московское губернское продовольственное совещание постановило, что в течение семи месяцев 1916/17 года (с 1 сентября 1916 по 1 апреля 1917) необходимо ввезти в Московскую губернию то количество продуктов, что необходимо для прокормления населения губернии в течение девяти месяцев (с запасом). В количественном отношении это выражается в следующих цифрах[436]436
  Материалы по вопросам организации продовольственного дела. М., 1917. Вып. 2. С. 31.


[Закрыть]:

Количество в пудах: Месячная норма подвоза

Ржаная мука: 1179064

Пшеничная мука: 887898

Гречневая крупа: 183210

Пшено: 81277

Количество в пудах: Месячная норма снабжения

Ржаная мука: 913602

Пшеничная мука: 691509

Гречневая крупа: 142687

Пшено: 63299

Суровой зимой государственная власть взяла на себя ответственность за снабжение городов продовольствием (ранее эта проблема решалась местной инициативой). Дабы не допустить очередного витка спекуляции, в крупнейших городах империи в декабре 1916 года были введены карточки на хлеб – например, в Одессе, Воронеже и др. В том числе на карточки была переведена и Москва. Правда, карточки далеко не всегда гарантировали получение хлеба.

Над продовольственной проблемой работали различные государственные органы и общественные организации, но сделать удавалось далеко не все. Может сложиться впечатление, что уж кто-кто, но Москва по-любому получит продукты питания, причем в короткие сроки и какие потребуются. Увы! Это далеко не так. Примером может послужить попытка генерала Мрозовского получить овес для офицерских лошадей столицы. Штаб Московского военного округа телеграммой от 14 декабря 1916 года просил главноуполномоченного министерства земледелия дать разрешение Экономическому Обществу офицеров Московского военного округа вывезти из Тульской губернии двадцать вагонов овса, закупленных в имении Бредихино Новосильского уезда, но получил отказ[437]437
  ГАРФ. Ф. 6831. Оп. 1. Д. 133. Л. 116.


[Закрыть]. То есть штабу округа не дали получить уже купленное зерно. А дело в том, что осенью Особое совещание по продовольствию установило, что весь овес в стране должен идти исключительно на фронт, в то время как тыловые лошади в отношении зерновых, помимо сена, будут довольствоваться лишь ячменем. Именно поэтому уполномоченный Министерства земледелия, отвечавший за исполнение данной нормы, отказал штабу Московского военного округа.

Легче было тем округам, где хлеба хватало как минимум для себя, а еще лучше – когда есть излишки. Московский регион наполовину являлся промышленным и не мог прокормить себя сам. Посему тяжелой задачей было перераспределение внутри округа имеющегося продовольствия наиболее рациональным и минимизирующим издержки путем. Губернии Московского военного округа, подчинявшиеся генералу И. И. Мрозовскому, отвечавшему, разумеется, за всех, но старавшемуся в первую голову обеспечить всем необходимым Москву, в отношении сельскохозяйственного производства входили в самые разные зоны Центральной России:

1) исключительно потребляющие (то есть ввозившие хлеб вследствие недостатка собственного) губернии – Московская, Тверская, Калужская, Владимирская;

2) поставляющие рожь, но ввозящие пшеницу – Рязанская, Тульская, Тамбовская;

3) чисто производящие (то есть производившие хлебную продукцию с избытком и потому продававшие ее) соседние губернии относились уже к соседним военным округам – Воронежская и Саратовская, или даже входили в подчиненную фронтовому командованию зону (Курская губерния);

4) губернии, имеющие мукомольные центры – Нижегородская.

Ситуация в северных регионах – Ярославской, Вологодской и Костромской губерниях – облегчалась тем, что в Рыбинске (Ярославская губерния) находился большой склад-терминал зерна, являвшегося государственным запасом. В случае обострения обстановки население этих губерний могло получить какую-никакую продовольственную помощь. Смоленская же губерния к этому времени уже входила в состав Минского военного округа и подчинялась фронту.

Чтобы обеспечить бесперебойное снабжение Москвы, еще с января 1916 года Московское губернское земство каждый месяц составляло планы ввоза хлебопродуктов из двадцати четырех губерний и одной области снабжения. Однако осенью большинство грузов не доставлялось по назначению, даже будучи заранее закупленным, – заторы на железных дорогах, конфискация хлеба для Действующей армии, простой недогруз. Так, за сентябрь 1916 года только Тамбовская губерния выполнила возложенную на нее норму поставок хлеба в Москву. Менее половины прислали Курская, Орловская, Воронежская, Саратовская, Таврическая и Харьковская губернии. Из Симбирской губернии, как и Нижегородской, являвшейся мукомольным центром, не пришло вовсе ничего[438]438
  Земский феномен: политологический подход, SAPPORO, 2001. С. 188.


[Закрыть].

В результате, московский регион стал испытывать не недостаток еды вообще (пока выручали старые запасы), но уже недопоставку требуемых продовольственных грузов. Так, в сентябре в Московскую губернию фактически поступило хлеба (в пудах): ржаной муки – 68 198, пшеничной муки – 131 693, ржи – 55 680, пшеницы – 86 966, пшена – 5 409, риса – 9 051, ячменя – 53 818, крупы всякой – 5 200, жмыхов – 12 712, отрубей – 8 190[439]439
  ГАРФ. Ф. 6831. Оп. 1. Д. 154. Л. 7.


[Закрыть]. Сравним эти цифры с вышеприведенной таблицей. Другой пример, связанный с животноводством, – цены на крестьянских коров за годы войны поднялись в пять с половиной раз. Соответственно, поднимались цены и на мясо. Цены на крестьянских коров в Московской губернии в рублях[440]440
  Статистический ежегодник г. Москвы и Московской губернии. М., 1925. Вып. 1. С. 228.


[Закрыть]:

Годы: 1913-1914

Декабрь: 57

Апрель: 69

Июль: 64

Октябрь: 41

Годы: 1914-1915

Декабрь: 53

Апрель: 82

Июль: 87

Октябрь: 83

Годы: 1915-1916

Декабрь: 110

Апрель: 191

Июль: 256

Октябрь: 276

Годы: 1916-1917

Декабрь: 316

Апрель: 445

Июль: 645

Октябрь: 677

Надо ли удивляться, что, когда в январе запасы оказались близки к исчерпанию, цены взлетели буквально за полтора месяца? Профессор Московской духовной академии А. Д. Беляев 3 января 1917 года записывает в своем дневнике, что в Москве гусь стоит 80 копеек. А 23 февраля там же за 75 копеек стоит пустой постный рисовый суп без хлеба[441]441
  Исторический архив, 2007, № 5. С. 5, 14.


[Закрыть]. И ведь аккурат 23 февраля по старому стилю в Петрограде начинаются продовольственные волнения («хлебные бунты»), переросшие в революцию.

Отчасти ситуацию с продовольствием в столице решали высокие цены, по которым москвичи и уполномоченные местные органы скупали хлеб в ближайших к Москве окрестностях. Например, крестьяне Тульской и Рязанской губерний вывозили хлебные продукты в Москву, получая за них высокую цену. Ведь зимой 1917 года министром земледелия А. А. Риттихом была объявлена продовольственная разверстка – сдача излишков хлеба деревней по твердым ценам. Эти цены были невыгодны крестьянству, и потому оно спешило сбыть продукцию по «вольным» ценам в соседние районы, где за хлеб платили по меркам «черного» рынка. Ведущим центром здесь была Москва, хотя конкуренция калужан и жителей Московской губернии помимо столицы все равно не позволяла полностью решить проблему снабжения москвичей.

Например, отказываясь от чрезмерных, на взгляд туляков, цифр поставок по продразверстке, уполномоченный председателя Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по продовольственному делу в Тульской губернии выделял следующие причины кризиса: