Текст книги "История Первой мировой войны"

Автор книги: Максим Оськин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 52 страниц)

Другое дело, что не только некоторые современники, но и даже сейчас ряд исследователей возмущается тем, что в 1917 году русская армия не желала воевать. Встает законный вопрос: а во имя чего должны были умирать русские крестьяне, если Временное правительство второго состава не давало крестьянству земли, а вдобавок и отказалось от аннексий и контрибуций? Выходит, что русские солдаты должны были умирать во имя тех выгод, что желали получить от войны союзники России, да разве что за удержание у власти в самой России отечественных капиталистов – тех самых денежных мешков, что неизмеримо обогатились в период Первой мировой войны, в отличие от массы простого населения.

Исходя из такой точки зрения, современная Россия должна была бы и до сих пор брать за границей деньги в долг, продавать энергетические ресурсы по дешевке и тут же переводить все эти деньги на зарубежные счета олигархов в оффшорных зонах. Не хватает только большой войны с кем-нибудь, чтобы население Российской Федерации, для вящей аналогии, могло еще и умирать за все это.

Но вернемся в 1914-1917 годы. То положение дел, при котором англо-французские союзники могли диктовать России свои условия, сложилось только потому, что проливы так и не испытали русского удара. Ведь будь Босфор захвачен в 1914-1916гг., как предлог для шантажа немедленно исчезал, а русская дипломатия могла более изощренно действовать на международных переговорах по поводу союзнических претензий. Здесь характерным примером может служить Япония, захватившая практически все тихоокеанские владения Германии при минимуме военных усилий вообще. И никакое недовольство Великобритании и Франции не смогло выбить этих островов из японских рук.

И именно поэтому англо-французы не соглашались на сепаратный мир с Турцией (как предлагали русские уже в 1915 году), так как только Черноморские проливы надежно обеспечивали активное участие Российской империи в войне и ее наступательную инициативу на германском фронте. «Реализация соглашения 1915 г. о проливах… определялась двумя главными условиями: полной победой над Германией и ее союзниками, и выполнением территориальных и иных пожеланий Великобритании и Франции, а затем и Италии после присоединения ее в 1916 году к этому соглашению»[235]235
  Россия и Черноморские проливы (XVIII – XX столетия). М., 1999. С. 337.


[Закрыть].

Можно встретить утверждения, что проливы и Константинополь вовсе и не были необходимы Российской империи, в сущности, достигшей пика своего территориального расширения. Во многом, это действительно так. Надо только отметить, что дело не в присоединении проливов к России, а в установлении исключительно благоприятного режима проливов и, желательно, только одной Россией. Достичь этого в те времена возможно было только путем передачи данных территорий под юрисдикцию России. Даже только одного выхода из Босфора в Черное море: «Россия всегда нуждалась не в завоевании, а в обеспечении свободного выхода в проливы. В силу обстоятельств Россия, вопреки клише, не стремилась к единоличному контролю, ибо овладение Константинополем и его удержание были России всегда не под силу и потребовали бы такого напряжения усилий, которое сделало бы его бессмысленным. Соглашение 1915 года в разгар войны совершенно особый случай – должно же было быть что-то, компенсирующее страшные жертвы Восточного фронта. Однако такой цели, ради которой готовилась бы война, не было. При этом Англия, соглашаясь на фоне тревожных успехов австро-германского блока на обретение Россией проливов и Константинополя, потребовала взамен обязательство “довести войну до победоносного конца”, что исключало сепаратный мир с Германией и обеспечивало взаимное истощение и революции»[236]236
  Нарочницкая Н. А. Россия и русские в мировой истории. М., 2003. С. 195-196.


[Закрыть].

Иначе говоря, не будь соглашения о проливах, русские не согласились бы и на англофранцузские аннексии, которые были гораздо более лакомым куском неприятельского «пирога». В случае же отсутствия договоренностей наверняка нас ждало то, что было свойственно всему XIX столетию, когда благоприятные для Российской империи договора с Турцией рвались в клочки при малейшем нажиме со стороны Великобритании. Установление режима проливов международными соглашениями, конгрессом великих держав означало то же самое: постепенное вытеснение России из Средиземноморья.

Простое присоединение было куда надежнее. Нельзя забывать и экономический фактор: например, через Черноморские проливы проходило 37 % русского экспорта. С 1901 по 1910 год здесь было вывезено 87,2% всего экспорта пшеницы. Просто-напросто контролировавшая Гибралтар и Суэц Великобритания не горела желанием дать Российской империи выход в Средиземное море. Много ли уступала Англия испанцам и египтянам? Как известно, Суэцкий канал в 1956 году перешел к Египту только потому, что против интервенции западных держав выступил СССР. А Гибралтар и поныне в руках англичан.

То же самое ждало и русских, если только Черноморские проливы не закреплялись за Россией как неотъемлемая часть ее территории. Следовало пользоваться благоприятной ситуацией: пока существовал германский флот, Великобритания не могла чувствовать себя в безопасности. Вспомним, наконец, что, например, предложение о штурме Александретты союзными силами было отклонено французами, желавшими безраздельно контролировать Сирию. И. С. Даниленко справедливо отмечает: «…Англия всегда проводила политику, учитывая объективную логику мирно-военного движения исторического процесса, согласно которой мирные устремления государства рано или поздно сменяются на военные. Субъективная логика английской политики ближе к объективной логике исторического процесса. Это проявится и в ходе Первой мировой войны, на завершающем этапе которой Англия будет добиваться не только решительной победы над Германией, но и делать все возможное, чтобы Россия не вошла в клуб государств-победителей в этой войне. Если Россия вошла бы в этот клуб, то она имела бы все предпосылки стать самой мощной державой мира»[237]237
  Последняя война Российской империи. М., 2006. С. 62.


[Закрыть].

Наконец, раздел Турции после окончания Первой мировой войны отчетливо говорит, что если не ты, то другой: откажись Россия от проливов, и туда тотчас вошли бы англичане. Не окажись в Турции Мустафы Кемаля, то, как знать, не стояли бы в Босфоре британские флаги? Хотя, действительно, утверждение Российской империи в зоне проливов, так или иначе, предполагало утрату Турцией своего суверенитета: «По известным причинам раздел османского наследства произошел без российского участия, что, собственно, и спасло турецкое национальное ядро от поглощения его Россией, поскольку именно она претендовала на Константинополь, а следовательно, и на геополитический контроль над всей Малой Азией»[238]238
  Зеленева И. В. Геополитика и геостратегия России (XVIII – первая половина XIX века). СПб., 2005. С. 227.


[Закрыть].

26 декабря 1914 года на русской мине подорвался и надолго вышел из строя «Гебен». Русский Черноморский флот, не дожидаясь ввода в строй новейших линейных кораблей «Императрица Мария» и «Императрица Екатерина II», получил превосходство на море. Но Ставка так и не решилась на производство Босфорской экспедиции, хотя союзники уже вскоре приступили к Дарданелльской операции. Мало того, русский флот вообще впервые появился близ Босфора только 15 марта 1915 года.

Только одна Дарданелльская операция и «отсиживание» союзников на Западе в 1915 году, пока австро-германцы крушили русских на востоке, должны были вновь поставить на первый план операцию против Босфора. Теперь это приобретало не только чисто военное, но уже и, на фоне начавшихся поражений, пропагандистское значение. Однако в Ставке вновь наметили нанесение очередного главного удара против германцев. Нежелание учиться даже на собственных ошибках, к сожалению, не характеризует с положительной стороны творцов русской стратегии периода Первой мировой войны. Справедливости ради надо заметить, что в стратегическом плане в 1914-1918 годах наиболее верно действовали лишь англичане и американцы, которые и выиграли больше всех.

Как свидетельствуют офицеры Кавказской армии, после успеха Эрзерумской и Трапезундской операций начала 1916 года у командующего Кавказской армией генерала Н. Н. Юденича зародился план движения на Царьград со стороны Малой Азии. Юденич понимал значение Царьграда и видел бездействие Черноморского флота в этом плане. Падение Эрзинджана стало первой вехой на этом пути. Весь 1916 год ушел на подготовку решительного наступления в Малой Азии через всю Турцию на Константинополь. Революция опрокинула и эти планы.

Была ли вообще возможна высадка сильного русского экспедиционного корпуса у Константинополя? Участники войны, ученые-моряки отвечают на этот вопрос положительно. Прежде всего, в кампании 1916 года русский Черноморский флот окончательно и твердо стал господствовать на Черном море. После падения Трапезунда на черноморском побережье у неприятеля, по сути, осталась только одна оборудованная гавань – Босфор. Да, была еще болгарская Варна и занятая румынская Констанца, но там базировались только подводные лодки.

Германо-турецкий флот был заперт в проливах русскими минными постановками у Босфора. Остается только вопрос о транспортах, перевозящих войска. Начальник военно-морского управления при Верховном Главнокомандующем А. И. Бубнов считает, что уже в 1916 году русский флот был готов ударить по Босфору с величайшей уверенностью в успехе. Бубнов пишет, что в 1916 году «мы уже имели транспортную флотилию, способную перебросить на неприятельское побережье в один прием целый армейский корпус усиленного состава, а впоследствии обеспечить снабжение и питание высаженной в два-три приема десантной армии силой до трех армейских корпусов со всеми их тыловыми учреждениями и службами»[239]239
  Бубнов А. Д. В царской Ставке // Конец российской монархии. М., 2002. С. 105.


[Закрыть].

М. А. Петров говорит о подготовке удара по Босфору в кампании 1917 года следующим образом: «Черноморский флот был готов выполнить перевозку десантного оккупационного корпуса. Его транспортная флотилия была способна поднять крупные соединения войск, а при напряжении всех средств – армию в составе четырех корпусов. Со вступлением в строй “Императрицы Марии” вопрос об обеспечении операции со стороны моря не возбуждал особых сомнений». О возможностях середины 1916 года сообщает Н. Новиков: «Действительная десантная емкость транспортной флотилии Черного моря, насчитывавшей в своем составе свыше ста транспортов, равнялась не одному, а двум корпусам. Командование Черноморского флота и транспортной флотилии, избегая крупных и ответственных обязательств, в своих представлениях о десантных возможностях флотилии перед Ставкой и кавказским командованием заведомо показывало заниженные цифры»[240]240
  Петров М. А. Обзор главнейших кампаний и сражений парового флота, Л., 1927. С. 553; Новиков Н. Операции флота против берега на Черном море в 1914-1917 гг. М., 1937 С. 171.


[Закрыть].

Тем не менее в ходе всей войны Ставка и императорская власть так и не решились на удар по Черноморским проливам. Когда же пришло осознание напрасно потерянного времени, было уже слишком поздно. Великая русская революция не оставляла возможностей для войны: ее деятелей интересовала только борьба за власть, выпавшую из рук ослабевшей под тяжестью мировой борьбы монархии.

Перед Февральской революцией

К исходу второго года войны англо-французские союзники уже перестали рассматривать русских в качестве равноправного члена коалиции. А именно – великодержавного члена Антанты (все прочие союзники помельче, включая и Италию, изначально не рассматривались Великобританией и Францией на равных). Исходя из этого, различные общесоюзные решения, от стратегических до хозяйственных, имели два вектора – англо-французский и русский. Каждый вектор – по отдельности. Именно поэтому русские передавали союзникам свое золото в обмен на военное снаряжение – от самолетов и тяжелых орудий до сапог и колючей проволоки включительно. Именно поэтому переписка Ставки с представителями русского командования в союзных странах пестрят жалобами на коалиционную неравноправность.

Можно назвать лишь несколько примеров того простого факта, что к Российской империи, к которой в августе 1914 года из Парижа летели мольбы о помощи, к 1917 году уже относились как к разгромленной Сербии или Румынии. Назвать с одной лишь оговоркой, что Россия, помимо самих французов и англичан, по окончании войны претендовала на роль одного из европейских гегемонов.

Так, во всех своих сношениях с Германией относительно следования международному законодательству, предусмотренному для военного времени, англо-французы не только выступали единым фронтом, но и игнорировали интересы Российской империи. В частности, это сказалось на отношении германского военно-политического руководства к военнопленным из различных государств стран Антанты. Как пишет немецкая исследовательница, «на основе стремления к отказу от обоюдных репрессий Германия, Франция и Англия договорились в начале 1917 года о возврате своих военнопленных из зон боевых действий (использование труда военнопленных для военных нужд было запрещено Гаагскими конвенциями. – Авт.). Так как Россия была не в состоянии применять репрессии [против неприятельских пленных] так эффективно, как Англия и Франция, у германского военного командования не было необходимости обращать внимание на положение русских военнопленных. На смену английским и французским пленным в зоне военных действий были тут же введены русские пленные»[241]241
  Ленцен И. Использование труда русских военнопленных в Германии (1914-1918 гг.) // Вопросы истории, 1998, № 4. С. 136.


[Закрыть].

Есть и куда более существенный пример. В 1916 году российское правительство неоднократно обращалось к англичанам с просьбой о посредничестве в приобретении в нейтральных и союзных странах торговых судов для перевозки на Русский Север (Архангельск) того военного снаряжения, что должно было поступать в Россию по союзным поставкам. Англичане, которым такой поворот дел, разумеется, был невыгоден, отказали. И даже более того – сумели поставить под свой контроль все те русские корабли, что наличествовали на Русском Севере.

Шантаж британцев, угрожавших прервать поставки в Россию, вынудил русское правительство пойти на уступки и передать русский Северный торговый флот в распоряжение англичан (единственным вооруженным русским кораблем на Севере являлось посыльное судно «Бакан», посланное в 1913 году в Архангельск для защиты рыболовецких промыслов). Как говорит ученый, «передача английскому адмиралтейству русского торгового флота и северных портов, которые были основной артерией, связывающей Россию с Западом в годы войны, привела к тому, что под контролем англичан очутилась фактически и внешняя торговля России»[242]242
  Бабичев Д. С. Россия на Парижской союзнической конференции 1916 года по экономическим вопросам // Исторические записки. М., 1969. Т. 83. С. 49.


[Закрыть].

Такое положение сохранялось в течение всего хода войны, облегчив впоследствии проведение Антантой интервенции против Советской России с Русского Севера. Можно встретить и противоположные утверждения, указывающие, что данная зависимость от союзников была изжита еще до Февральской революции. Так, В. Е. Шамбаров, разбирая в своей работе русско-английские противоречия в вопросе поставок грузов в Россию и проблему военно-политического расклада сил в Северном регионе Российской империи, пишет, что 15 января 1917 года председатель Государственной думы М. В. Родзянко заявил о недопустимости английских претензий на русский торговый флот, и компенсации от конвоирования транспортов в Архангельск и Романов-на-Мурмане. Морской министр И. К. Григорович «нашел выход» в покупке у Японии бывших русских кораблей – «крейсеров» «Варяг», «Пересвет» и «Полтава». В. Е. Шамбаров делает резюме: «В обстановке величайшей секретности эти корабли, уже с русскими экипажами, совершили долгий и трудный путь вокруг Африки и летом прибыли в Архангельск. На Севере появилась собственная эскадра для конвоирования судов, и предлог для шантажа исчез»[243]243
  Шамбаров В. Е. За веру, царя и Отечество! М., Алгоритм, 2003. С. 492.


[Закрыть].

Тем не менее эта точка зрения ошибочна. Данная мысль целиком взята из мемуаров того же М. В. Родзянко[244]244
  Родзянко М. В. Крушение империи. М., 2002. С. 145.


[Закрыть], который, не будучи человеком военным и не историком, а мемуаристом, не претендовал на знание вопроса в полном объеме. Отсюда и последовало нагромождение ошибок, скрывших под собой зерно истины. Указанные корабли прибыли во Владивосток еще 21 марта 1916 года, а через неделю на них были подняты русские флаги, так что усиление эскадры на севере страны планировалось как минимум за год до указанного заявления М. В. Родзянко. Возможно – через предварительное участие в боевых действиях на Средиземноморье, где уже действовал крейсер «Аскольд».

Во-вторых, корабль «Полтава», переименованный в «Чесму», все-таки являлся линейным кораблем додредноутной постройки, а не крейсером.

В-третьих, переход кораблей в Европу ни для кого не был секретом – ни для союзников, ни для врагов. Достаточно сказать, что во второй половине сентября 1916 года «Чесма» совместно с французскими линкорами участвовала в разоружении греческого флота, чтобы не допустить вступления Греции в войну на стороне Центральных держав. Где тут «величайшая секретность»? К чему придавать общеизвестным фактам конспирологический оттенок? Другое дело – опасение угрозы от подводных лодок противника и секретность маршрута движения через Средиземноморье и Атлантику.

В-четвертых, броненосный крейсер «Пересвет» погиб в Средиземном море на немецких минах 22 декабря 1916 года в десяти милях от выхода из Порт-Саида, а потому никак не мог прибыть в Архангельск в 1917 году.

В-пятых, та же «Чесма» прибыла в Кольский залив уже 3 января 1917 года, а совсем не летом в Архангельск (или Мурманск – не русская земля?).

И, наконец, в-последних, линейный корабль «Чесма» бездействовал в боевом отношении вплоть до вступления в Мурманск Красной Армии в марте 1920 года. Крейсер «Варяг», едва появившись на Русском Севере 18 ноября 1916 года и приняв минимальное участие в боевых операциях, уже через два месяца (25 февраля 1917 года, накануне Русской революции) ушел на ремонт в Ливерпуль, откуда так и не вернулся. Так что вряд ли можно сделать вывод о том, что именно эти корабли как-то повлияли на английских шантажистов.

В действительности, ситуация на Русском Севере немного повернулась к лучшему после свержения самодержавия и последовавшей за этим некоторой временной смене политического курса Великобритании по отношению к России. А также после прибытия на Север Российской империи крейсера 1-го ранга «Аскольд» (17 июля 1917 года). Точно так же не смогло переломить ситуации и строительство Мурманской железной дороги, закончившееся осенью 1916 года: в любом случае транспортный флот, доставлявший в Россию грузы, и распределение грузов контролировались англичанами.

Надо сказать, что в кампании 1917 года русской Действующей армии отводилось видное место. Несмотря на то что главным фронтом Первой мировой войны по-прежнему признавался Французский (Западный) фронт, русские брали на себя обязательства наступать на всем Восточном фронте от Балтики до Румынии, нанося главный удар южнее Полесья – армиями Юго-Западного фронта. Особенно в деле привлечения русских вооруженных сил к активным действиям усердствовали англичане, для чего новый премьер-министр Великобритании (с декабря 1916 года) Д. Ллойд-Джордж был готов усилить военные поставки в Россию.

Однако союзное командование, в своих решениях исходившее из приоритета французского мнения, не спешило помочь своему русскому союзнику в снабжении его вооружением и боеприпасами в той мере, в какой на русских возлагались задачи на кампанию 1917 года. Так, на Петроградской союзнической конференции начальником штаба Верховного Главнокомандующего генералом М. В. Алексеевым было выдвинуто русское требование на военные поставки в Россию. В частности, в это требование вошли 763 орудия, 147 000 снарядов для тяжелой артиллерии, 1 690 000 винтовок, 475 000 пудов пушечного пороха, 97 000 пудов ружейного пороха, 250 000 мин, 600 минометов, 100 000 пироксилина и др. Для румынской армии русские просили 1300 орудий[245]245
  Емец В. А. Петроградская конференция 1917 года и Франция // Исторические записки. М., 1969. Т. 83. С. 26.


[Закрыть].

Ни одно из этих требований не было полностью удовлетворено англо-французскими представителями, хотя техническое оснащение британских и французских армий находилось уже на высочайшем уровне. Так, на Западном фронте командование требовало стрелять из артиллерийских орудий по германским оборонительным линиям как можно чаще, дабы не создавать залежей снарядов в тылах союзных армий.

Напомним, например, что в русской армии по-прежнему не хватало пулеметов, а союзники уже отказались от производства тяжелых станковых пулеметов, переводя свои войска на ручные пулеметы, что соответствовало новой групповой тактике ведения боя. Как отмечает А. В. Игнатьев, политика союзников (Великобритании в первую голову) в области снабжения России военным имуществом и кредитования русских военных и прочих заказов с конца 1916 года преследовала своей целью вынудить царизм пойти на уступки оппозиции во всех сферах, в том числе и в политической[246]246
  См.: Игнатьев А. В. Русско-английские отношения накануне Октябрьской революции. М., 1966. С. 96-97.


[Закрыть].

В связи с обострившимся положением внутри Российской империи, «министерской чехардой», угрозой государственного переворота со стороны буржуазной оппозиции (высшие военные и придворные круги наивно полагали, что этот переворот будет всего лишь дворцовым, по образцу переворотов восемнадцатого столетия), союзники, несомненно, делали все возможное, чтобы удержать Российскую империю в войне. Но при этом мощь русской Действующей армии явно недооценивалась, военные возможности России занижались, а объем поставок понижался.

Нельзя не отметить, что в связи с распространением слухов о якобы готовящемся сепаратном мире Российской империи с Центральными державами союзники должны были подстраховываться – в противном случае германская мощь смела бы Западный фронт. Именно поэтому англо-французы поддерживали тех российских оппозиционеров, что намеревались совершить «дворцовый переворот», отстранив от власти и императора Николая II, и главу несуществующей «германской партии» императрицу Александру Федоровну. П. И. Залесский справедливо писал, что «союзники сочувствовали только “перевороту” в пользу “конституционного” правления – поскольку сами русские видели в конституции единственный выход из создавшегося тупика на русском фронте»[247]247
  Залесский П. И. Возмездие (причины русской катастрофы). Берлин, 1925. С. 203.


[Закрыть]. Те русские, что видели здесь «единственный выход», сами-то в окопах вшей не кормили. Плести заговоры по ресторанам – оно всегда удобнее и приятнее.

Россия не должна была выйти из войны ни в каком случае. Поэтому, хотя император Николай II и не давал повода усомниться в своей приверженности договоренностям, что признавали и сами англо-французы, «высокая политика» требовала подстраховки. Это и была подготовка переворота и замены режима Третьеиюньской монархии на конституционную монархию западного образца, во главе которой фактически бы встали люди, не только верные союзу с Западом (этому союзу был верен и император Николай II), но и настроенные проводить крайне вестернизированную модернизацию страны. Недаром уже 1 марта 1917 года, еще до отречения императора, правительства Франции и Великобритании уведомили председателя Государственной думы М. В. Родзянко, что признают Временный комитет Государственной думы единственным законным временным правительством России.

Кроме того, разногласия между оппозиционными кругами и правящей верхушкой в отношении характера ведения боевых действий резко отличались. Так, император Николай II и его ближайшие помощники намеревались придать кампании 1917 года столь решительный характер, после которого можно было бы с полной уверенностью говорить о грядущей победе. Помимо собственно стратегических целей, это преследовало еще и задачу успокоения оппозиционных слоев на время войны, отложив проведение назревших внутренних реформ на после войны, чтобы царь мог диктовать свою собственную программу капиталистического реформирования с позиций победителя в мировой войне, а не с позиций проигравшей стороны.

Решительные победы на Восточном фронте также должны были повысить престиж и значение Российской империи как на международной арене в целом, так и в блоке Антанта в частности. Именно для этого была проведена реорганизация Действующей армии, известная под наименованием «реформы Гурко», вследствие которой численность русских дивизий должна была стать большей, нежели количество дивизий всех союзников на Западном фронте вместе взятых. Именно для этого в войска отправлялось большое количество военной техники и резервов (наиболее характерное явление – образование корпуса ТАОН (Тяжелой Артиллерии Особого Назначения).

И именно поэтому же англо-французские союзники не желали усиливать русскую армию военным снаряжением в той мере, что будет достаточной для достижения таких побед на Восточном фронте, что по своим масштабам и значению превзойдут вероятные победы на Западном фронте. Если вспомнить, чем окончилось французское наступление в 1917 году, известное как «бойня Нивелля», то следует признать, что опасения французского руководства не были беспочвенны: столь позорного и кровавого поражения французы ни разу не понесли за всю войну.

Разногласия внутри российской элиты вызывали опасения у союзников, которые в конечном счете сделали ставку на подконтрольную своему влиянию буржуазную оппозицию. Так, французский военный представитель на межсоюзнической конференции в Петрограде в феврале 1917 года генерал Н.– Ж. де Кастельно в своем рапорте в военное министерство от 25 февраля докладывал: «…я не нашел в умах и сердцах некоторых [русских] деятелей бесповоротного решения и надежды нанести смертельный (решительный) удар германскому могуществу в кампании 1917 года. Влиятельные люди, как Председатель думы, хотели бы выжидать и не ввязываться в новые операции до того, когда время позволит устранить главнейшие недостатки. Те же чувства проникли и в некоторые военные круги. Некоторые думают, что русская армия неспособна предпринять в ближайшем будущем решительных операций на своем фронте. Под впечатлением опыта наступлений, предпринятых в 1916 году на Западном и Восточном фронтах Антанты и тяжелых потерь, понесенных в особенности войсками Брусилова (980 000 человек), они полагают, что русская армия еще недостаточно снабжена техникой, чтобы прорвать на широком фронте укрепления позиций противника и развернуть затем массы их сил в быстрой и решительной маневренной войне. Они склоняются к отсрочке начала крупных операций». Впрочем, как далее отмечал генерал Кастельно, врио начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерал В. И. Гурко и сам царь определенно стояли за то, чтобы придать кампании 1917 года «решительный характер»[248]248
  Цит. по: Военно-исторический вестник, 1973, № 42-43. С. 19.


[Закрыть].

Вероятнее всего, как раз последнее и пугало французов и англичан. Здесь еще раз вспомним, что, согласно русским претензиям в послевоенной Европе и уже заключенным секретным соглашениям, на практике Российская империя действительно должна была стать европейским гегемоном. Допустить этого французы и англичане не могли уже только в силу инстинкта самосохранения – удивительно только, почему русское руководство не понимало, что союзники не позволят России воспользоваться плодами победы.

Итак, прежде всего главным итогом войны должно было стать уничтожение Австро-Венгрии посредством ее расчленения на ряд мелких государств и, вероятнее всего, раздробление Германии на несколько стран (Пруссия, Бранденбург, Бавария, Шлезвиг, Ганновер, Баден и др.). Что это означало? Такой расклад предполагал, что в Старом Свете остаются только (не считая островной Англии) две великие державы – Россия и Франция.

Могла ли Франция, жившая за счет эксплуататорского кредитования более отсталых государств, где отсутствовал прирост населения, тягаться с русским колоссом, в котором две трети населения после демографического взрыва конца XIX века составляла молодежь? При этом львиная доля новообразованных государств в силу своего территориального расположения окажется в сфере влияния Российской империи. Вдобавок, Восточная Пруссия и Галиция в составе России, Польша в качестве русского вассала и вдвое увеличенное Сербское королевство – верный русский союзник – в качестве наиболее мощного государства Балканского полуострова.

Кроме того, к России должны были отойти Черноморские проливы, что логически предполагало русскую гегемонию на Средиземноморье. А отсюда недалеко Индийский океан, Персидский залив и как следствие претензия на мировую гегемонию наравне с набравшими экономическую мощь США. Именно для господства на морских путях строились четыре линейных крейсера типа «Измаил» (строительство было приостановлено на время войны), а свободный выход из Черного моря означал, что одна из основных баз русского кораблестроения станет недоступной для неприятельских ударов, как это было ранее.

Представляется, что выводы отечественных исследователей о том, что Российская империя безнадежно отставала от своих европейских конкурентов (не говоря уже о США) верны именно для обстановки в довоенной Европе. После войны позиции России должны были неимоверно усилиться как присоединением новых территорий (Восточная Пруссия, Галиция, проливы, сюзеренитет над единой Польшей), так и распространением русского влияния на Центральную Европу и Балканский полуостров. Конечно, российская экономика была слабей даже только одной французской экономики. Но их нераскрытый потенциал был несравним.

В условиях тесного взаимодействия (от конфедеративного сотрудничества со славянскими государствами до оккупации Восточной Пруссии и проливов) с рядом европейских стран российская модернизация начала двадцатого века, начатая столыпинской аграрной реформой, могла протекать при несравненно более благоприятных обстоятельствах. Ведь теперь на потенциал Российской империи (человеческие и природные ресурсы) накладывалась бы общая культурность вновь обретенных и подвассальных территорий.

Но и более того, при данном раскладе сил в Европе никакие новые колонии, которые, согласно секретным договоренностям, отходили к ведущим державам Антанты, фактически ничего не могли добавить к общему потенциалу Великобритании или Франции. Персидский залив и без того контролировался англичанами, а Передняя Азия – французами. Проблема ограничивалась бы просто приобретением очередных колоний, которые еще следовало усмирять и осваивать. Державы Запада, вне сомнения, должны были обезопасить себя разгромом германской претенциозности на европейскую гегемонию (а, если не считать США, европейская гегемония фактически означала бы и мировую гегемонию). Но точно так же, только ради удержания своих прежних позиций в Европе и мире, они были обязаны сдержать и угрозу русского экспансионизма после победы в Первой мировой войне.

Действительно, после 1918 года, даже выведя из строя и Германию, и Австро-Венгрию, и Россию, англо-французы были вынуждены пойти на компромисс с набравшими силу Соединенными Штатами Америки на Вашингтонской конференции 1921 года. Напомним здесь, что к июлю 1914 года государственный долг США составлял почти четыре миллиарда долларов, а стоимость американских ценных бумаг, принадлежавших иностранцам, равнялась пяти миллиардам. К концу Первой мировой войны Антанта задолжала США более одиннадцати миллиардов долларов, и, кроме того, еще тринадцать миллиардов долларов располагались за пределами Америки в качестве капиталовложений[249]249
  См.: Васюков В. С. Внешняя политика России накануне Февральской революции. 1916 – февраль 1917 г. М., 1989. С. 169.


[Закрыть]. Только влияние американских изоляционистов в Конгрессе позволило Великобритании и Франции номинально числиться в качестве ведущих держав в Старом Свете вплоть до 1939 года. Это был последний шанс англо-французов. А русские не являлись изоляционистами.