Текст книги "История Первой мировой войны"

Автор книги: Максим Оськин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 52 страниц)

«Великое отступление»

Наступление австро-германских армий в Карпатах в ходе Горлице-Тарновского прорыва и последующее освобождение австрийской Галиции создавало самые благоприятные возможности для продолжения борьбы на Восточном фронте. С потерей рубежа реки Сан и Перемышля, русские армии Юго-Западного фронта были принуждены противником при дальнейшем отступлении отходить к государственной границе по расходящимся направлениям. Образующийся между русскими армиями разрыв позволил австро-германцам упрочить свой успех, достигнутый в Горлицкой операции.

Англичане и французы прочно зарылись в своих окопах, не желая проявлять активности. Предпринятая было операция у Арраса носила локальный характер и окончилась ничем: ни один немецкий солдат не был снят с Восточного фронта. Разумеется, стратеги германской Главной квартиры превосходно поняли, что взятый англо-французами курс на стратегическую оборону в 1915 году оставляет русских один на один со всем Центральным блоком.

Конечно, союзники по объективным причинам и не могли организовать быстрый и мощный удар по Германии, но союзное командование и само по себе не особенно стремилось к этому. В мае великий князь Николай Николаевич просил французского главнокомандующего генерала Ж. Жоффра ускорить наступление на западе, но тот отделался пустыми обещаниями и частным ударом в районе Арраса. В это время союзники спешили насытить свои бездействовавшие войска вооружением и техникой. Например, в 1915 году во Франции в промышленность из армии было отправлено до полумиллиона человек[125]125
  Барсуков Е. З. Артиллерия русской армии (1900-1917 гг.). М., 1949. Т. 2. С. 118.


[Закрыть]. Людей для наступления у французов не было – ведь требовалось еще штурмовать и Дарданеллы.

Общая пассивность французов и неготовность Великобритании к проведению масштабных сухопутных операций (британская армия еще находилась в процессе формирования) предоставили немцам реальный шанс вывести Россию из войны раньше, чем ее союзники смогут прийти ей на помощь. В крайнем случае – столь основательно подорвать русскую военную мощь, чтобы ее можно было фактически сбросить со счетов в предстоящей кампании 1916 года, в которой предполагалось выиграть войну генеральным наступлением на Париж. Подавляющее техническое превосходство давало в руки могущественное средство борьбы на безусловную победу.

Впрочем, среди германского руководства не было единства в отношении взглядов на кампанию 1915 года. Так, военный министр генерал Э. фон Фалькенгайн, понимая, что англичане еще не успели развернуть свои сухопутные силы, а французы переживают нехватку вооружения, хотел добиться победы на западе. Ведь действия немцев на востоке позволяли англо-французам создать мощную артиллерию и сухопутные силы. Однако П. фон Гинденбург, Э. Людендорф, Ф. Конрад фон Гётцендорф, канцлер Германии Т. Бетман-Гольвег стояли за перенесение усилий на Восточный фронт.

Во-первых, там продолжалась маневренная война, в которой так блестяще сказывалось тактическое превосходство немецких войск; во-вторых, требовалось предотвратить вторжение русских армий в Пруссию и Венгрию. Действительно, Горлицкая операция изначально проводилась как помощь австрийцам, изнемогавшим под напором русских на карпатских перевалах. Но выявившийся в ходе прорыва тяжелейший кризис вооружения русских армий позволял «добить» противника. Естественно, что наилучшим методом для этого признавался план «Больших Канн» – окружение и уничтожение всего русского Северо-Западного фронта (не менее шести армий) в Польше. Германцам оставалось лишь договориться с австрийцами о масштабах и временных рамках операции на окружение.

В любом случае наступательная кампания 1915 года на востоке должна была носить решительный характер: конечной целью ставился вывод Российской империи из войны или, в крайнем случае, такой подрыв боеспособности ее вооруженных сил, что вынуждало бы русских перейти к обороне до конца войны. Для воплощения плана по окружению русского фронта в Польше требовались огромные силы.

Следовало бы максимально возможно ослабить Западный фронт и нанести на востоке удар сокрушительной силы. Германская Ставка не решилась на радикальное ослабление армий на западе. В итоге оперативное планирование кампании на Восточном фронте проводилось с учетом ограниченности сил и возможностей. Это неизбежно накладывало на решения немецких стратегов отпечаток осторожности.

В России же на совещании 17 июня в Холме было решено, что Юго-Западный фронт будет продолжать медленный отход перед противником от позиции к позиции: 3-я армия и созданная из резервных войск группа генерала Олохова – к Брест-Литовску, прочие – в пределы Киевского военного округа. В то же время Северо-Западный фронт должен был продолжать удерживать «польский выступ» и плацдармы на левом берегу Вислы на случай очередного «вторжения в Германию», одновременно сдерживая противника на подступах к Восточной Пруссии.

Общее начертание фронта к лету 1915 года благоприятствовало осуществлению замысла германского командования по окружению русских армий, находившихся в «польском мешке». Широкий дугообразный выступ линии русского фронта с трехсоткилометровым основанием тянулся от крепости Осовец на своем северном фасе по рекам Нарев и Висла до Западного Буга, немного севернее района городка Сокаль. Продолжение наступления вслед за русскими в глубь Волыни обещало захват пространства, в котором растворялись бы все резервы, а русские продолжили бы свой отход. Таким образом, решение было только одно: захват русской Польши, причем путем осуществления грандиозных «Канн», дабы уничтожить как можно больше русских войск в междуречье Вислы и Днепро-Двинской речной линии.

Еще при составлении плана операций на кампанию 1915 года германское командование предполагало нанесение мощных стратегических ударов против обоих русских фронтов, чтобы срезать «польский выступ» и поймать часть русских армий в «мешок». После чрезвычайной удачи Горлицкого прорыва, где русская Ставка, словно бы потакая противнику, втянула свои ослабленные и бедные в материально-техническом отношении армии Юго-Западного фронта в кровопролитные бои согласно лозунгу «ни шагу назад!», германцы вспомнили о своем стратегическом планировании.

К этому времени стало ясно, что русский Юго-Западный фронт потерпел крупное поражение, но смог устоять. Конфигурация фронта, с резко выпяченным вперед центром и загибающимися флангами, предоставляла в руки немцев последнюю возможность решить судьбу войны одним ударом. В противном случае русские могли сколь угодно долго отступать в глубь Российской империи, растворяя австро-германские армии в своих просторах. Как шутили в русских войсках: «отступать будем хоть до Урала, пока у врага не останется один немец и один австриец. Австрийца, как водится, возьмем в плен, а немца – убьем».

Если на южном фасе проведение операции возлагалось на группу армий генерала А. фон Макензена (4-я австрийская и 11-я германская армии), наступавших в междуречье Вислы и Буга, то действия немцев на севере подлежали предварительному согласованию с Гинденбургом как Главнокомандующим на востоке. Начальник германского Генерального штаба генерал Э. фон Фалькенгайн, намечая план окружения, разработал так называемые «Малые Канны»: наступавшие фланги должны были соединиться примерно в районе Седлеца. Для этого на северном фасе русского фронта создавалась сильная группировка генерала М. фон Гальвица (впоследствии – 12-я армия). Все прочие направления ослаблялись, ибо справедливо признавалось, что терпевшая кризис вооружения русская армия вряд ли способна к крупномасштабному наступлению.

Массированный удар превосходящих сил должен был смять русских на севере русской Польши, а через два дня после начала операции генерал Гальвиц должен был приступить к форсированию Нарева и развертыванию операций уже в собственно Польше по замыканию клещей с севера. Усиленная значительными резервами для развития прорыва и могущественной артиллерией для создания и закрепления этого самого прорыва, группа генерала Гальвица должна была в минимальные сроки смять русских, форсировать Нарев и выйти в тыл русским армиям на Средней Висле.

Казалось, что все было предусмотрено и просчитано, но план генерала Э. фон Фалькенгайна был сорван непослушанием Гинденбурга и Людендорфа. Признавая необходимость глобального окружения русских в Польше, командование на востоке выдвинуло проект «Больших Канн». Согласно мнению Людендорфа, основной удар должен был быть нанесен через Гродно на Минск. Тем самым армии русского Северо-Западного фронта ни в коем разе не успевали выйти из Польши раньше, нежели у них за спиной сомкнутся германские «клешни».

Фалькенгайн справедливо возражал, что для производства операции таких масштабов требуется вдвое больше сил, а их нет: немецкие дивизии должны стоять и на Французском фронте. А вступление в войну Италии на стороне Антанты требовало и ослабления австрийских войск, и без того дравшихся и с русскими, и с сербами. Однако Людендорф настаивал на риске, так как после операций 1914 года был убежден в несоответствии русского командования требованиям современной войны.

Пойти на риск проигрыша кампании (ударная группировка вполне могла растрепать свою мощь еще задолго до Минска) Фалькенгайн не мог. Тогда Гинденбург своей властью, сумев убедить кайзера, распорядился о наступлении на Осовец 8-й армией и на Гродно силами Неманской армии. Таким образом, выполнение плана Фалькенгайна в своем практическом осуществлении вылилось в сразу три наступательные операции: группировок А. фон Макензена, М. фон Гальвица и О. фон Белова, что в итоге только разбрасывало силы и средства по расходящимся направлениям.

Итак, «клешня» Макензена, чьей задачей стояло замкнуть русские армии на Варшавском плацдарме с юга, не получила соответствующего движения навстречу с севера и потому в конечном счете также приостановила свой ход. Непослушание Гинденбурга и Людендорфа, наряду с потрясающим героизмом русских войск, дравшихся не только без должного количества снарядов, но и в меньшинстве, стало главной причиной успешного отступления из Польши всех шести русских армий. В русской Ставке своевременно разгадали намерение противника об окружении русской группировки Северо-Западного фронта в Польше. Под командованием генерала М. В. Алексеева в этот момент оказалось семь армий – 10-я, 12-я, 1-я, 2-я, 5-я, 4-я и 3-я (в последовательности с севера на юг), – которые также пришлось готовить к отступлению.

В начале июня вперед двинулась группа армий генерала А. фон Макензена. Макензен находился под влиянием Конрада, а не Фалькенгайна в смысле определения приоритета целей и задач. Макензен, как и его австрийский патрон, считал своей главной задачей наступление в Галиции, поэтому не особенно старался преследовать русских, отходивших на северо-восток, к Брест-Литовску. Не получив уверенности в том, что его удар на северо-восток получит должную поддержку с севера, А. фон Макензен продолжил теснить русский Юго-Западный фронт.

И все-таки судьба кампании решалась не на Волыни, а в Польше. Осознав гибельность удержания польского выступа, на совещании в Седлеце (штаб Северо-Западного фронта) 22 июня великий князь Николай Николаевич предоставил новому главнокомандующему армиями Северо-Западного фронта генералу М. В. Алексееву право отвести армии фронта до линии р. Бобр – р. Верхний Нарев – Брест-Литовск – Ковель, спрямив фронт. Только теперь генерал Алексеев смог перейти от пассивной обороны к маневренным действиям, пусть и в условиях стратегического отступления. Главнокомандующий Северо-Западным фронтом получил право самостоятельно руководствоваться обстановкой, не запрашивая разрешения Ставки на каждый отход в глубь Российской империи.

Разрешив М. В. Алексееву приступить к отходу, великий князь Николай Николаевич не смог обойтись без ограничений. Ставка приняла решение эвакуировать Варшаву, где была сосредоточена масса военного имущества, госпитали, государственные учреждения. По расчетам, эвакуация столицы Польши должна была занять три недели, и все это время требовалось удерживать предполье города. То есть три недели русские армии должны были удерживать ударные армии противника, оплачивая нераспорядительность Ставки потоками лишней крови. В то же время, для эвакуации крепости Новогеоргиевск, где были сосредоточена масса крепостных орудий и снарядов, Верховный Главнокомандующий не дал транспорта. Архивы и бумажки Царства Польского оказались важнее сотен орудий и десятков тысяч снарядов, в которых так нуждался изнемогавший под немецкими ударами фронт.

30 июня немцы перешли в наступление и на севере, по обе стороны от Прасныша. На счастье русских, северный удар был нанесен на шестнадцать дней позже начала наступления Макензена с юга. Возможно, что немцам следовало бы тратить резервы не на усиление северной ударной группировки Гальвица, а передать их Макензену с перенесением основных усилий на холмское направление. Выигрыш времени был достигнут за счет личных трений между Фалькенгайном и тандемом Гинденбург– Людендорф. Кроме того, как говорилось, Гинденбург нанес двойной удар: группа Гальвица (основной костяк ударной группировки – 12-я армия) наступала к реке Бобр в общем направлении на Седлец, а Неманская армия – на гродненском направлении. Таким образом, русские получили возможность более успешно сбивать темпы германского наступления, ибо противник разбросал свои силы. Германцы же в свою очередь не смогли добиться решительного успеха ни на одном из участков наступления.

Действительно, уже во 2-м Праснышском сражении 30 июня – 5 июля русская 1-я армия сумела упорной обороной связать группу Гальвица недельными боями на небольшом пятачке фронта наступления. На Брестском направлении за семь дней отчаянных боев на реке Нарев русские отошли всего на восемнадцать километров. Один только Осовец приковал к себе целый германский армейский корпус. Потери русских соединений, дравшихся без снарядов, были громадными, но выигрывалось драгоценное время, так необходимое для завершения эвакуации передового театра и отвода передовых армий, стоявших под Варшавой, на восток.

Но все-таки не замыслы и действия германского командования были определяющими в характере темпов наступления. Главным фактором, сбившим победную поступь врага, стал сверхчеловеческий героизм русского солдата, дравшегося штыком против тяжелой артиллерии противника, но не сдававшего своих позиций. Командиры докладывали, что отсутствие снарядов ставило пехоту в «совершенную невозможность держаться против подавляющих сил неприятеля и вообще выполнить свою боевую задачу»[126]126
  Военно-исторический сборник. Труды Комиссии по исследованию и использованию опыта войны 1914-1918 гг. М., 1920. Вып. 4. С. 35.


[Закрыть]. Но все-таки войска держались.

Великий князь Николай Николаевич прежде всего стремился к соблюдению условий конвенции 1892 года и ее последующих дополнений: к сохранению в своих руках Средней Вислы от Варшавы до Ивангорода, чтобы в случае необходимости подать помощь союзнику с вислинских плацдармов. Конечно, французы не были способны на масштабное наступление в 1915 году, но они не сделали ничего, чтобы отвлечь на себя хоть часть тех сил, что были переброшены с Западного фронта на восток. И потому заслуга перед Россией генерала Михаила Васильевича Алексеева, сумевшего настоять на очищении Польши перед Верховным Главнокомандованием и императором, исключительно велика. Но даже и его авторитета не хватило, чтобы бросить и Варшаву, но не отдать противнику напрасно потерянных триста пятьдесят тысяч солдат и офицеров.

Отступавшие перед вооруженным до зубов врагом русские армии отчаянно нуждались в помощи. Однако союзники не спешили помогать России. Только 7 июля (!) был созван первый межсоюзнический совет в Шантильи. Русский представитель генерал Я. Г. Жилинский доносил, что главнокомандующий французскими вооруженными силами генерал Ж. Жоффр согласился, что союзникам надо оказать помощь России, но от немедленной операции отказался, сославшись на необходимость подготовки французских армий и ожидание английских резервов. В итоге наступление союзников было намечено на сентябрь, когда на востоке германский порыв начал выдыхаться, а русская Действующая армия уже потеряла два миллиона человек.

В то время когда русские войска дрались холодным оружием, штыками против артиллерийского огня, генерал Жоффр отдавал распоряжения о том, чтобы французские артиллерийские батареи почаще стреляли, так как склады ломятся от снарядов. Именно в эти дни в русской Действующей армии родилась поговорка, что союзники решили вести войну «до последней капли крови русского солдата». Да и вообще, летняя кампания 1915 года на Французском фронте, по сравнению с битвой гигантов на востоке, казалась «мышиной возней». Русский офицер вспоминал: «Союзники наши не могли нас также ничем порадовать. Для нас, русских, одерживавших крупные победы и терпевших большие поражения, казались смешными и жалкими масштабы французских официальных сообщений, гласившие о занятии какой-то “воронки” и о продвижении в таком-то районе на пятнадцать-двадцать метров»[127]127
  Попов К. Воспоминания кавказского гренадера. 1914-1920. М., 2007. С. 129.


[Закрыть].

В ходе беспрерывного отступления предел моральной упругости войск был перейден: удар неприятеля по одной дивизии вызывал отход всей армии, и Ставка не могла переломить ситуацию, во многом создавшуюся по ее же вине. И тогда же, отдавая категорические приказы и распоряжения о принципе военных действий, Ставка стремилась отстраниться от непосредственного руководства войсками. Приказ «Ни шагу назад!», ставивший отступавшие армии на грань катастрофы, навязанная М. В. Алексееву эвакуация Варшавы, в то время когда германцы подрубали основание Северо-Западного фронта, массовая (и зачастую насильственная) эвакуация населения из прифронтовой полосы, развалившая русский транспорт и до крайности стеснившая действия армий, – все это следствие распоряжений Ставки. Впрочем, тот факт, что выпутываться из создававшегося Верховным Главнокомандующим положения предстояло командованиям фронтов, является скорее положительным моментом: можно представить, какой разгром ждал бы войска Действующей армии в случае их руководства со стороны такой Ставки.

Летом 1915 года, когда армии Северо-Западного фронта, истекая кровью, отходили из Польши, а Юго-Западный фронт продолжал сдавать Галицию, Ставка впала в панику. Если в критические дни сентября 1914 года, накануне битвы на Марне, генерал Жоффр сумел мобилизовать энергию войск и командного состава для последнего сражения за Францию, то в России Верховный Главнокомандующий и новый военный министр генерал А. А. Поливанов, сменивший генерала В. А. Сухомлинова, только лишь нагнетали панические настроения.

На заседании Совета министров 16 июля военный министр А. А. Поливанов заявил: «Отечество в опасности… Несомненное утомление войск… Немцы давят со всех сторон». Такие настроения, распространяемые в тылу высшими государственными деятелями, только подрывали стойкость духа и сеяли панику. И все это происходило в то время, когда исполнявшим свой долг солдатам и офицерам русской Действующей армии некогда было паниковать, коль скоро надо было драться, не жалея себя, а защищая Отечество. Паника, царившая в тылу, достигала невероятной степени: сооружались укрепления у Киева, Пскова и Новгорода, даже у Смоленска. Ставка, по предположениям, должна была переместиться в Калугу.

Но вместо того чтобы со всей энергией работать на оборону, как водится, стали искать виновных. Образцом панических настроений и совершенного непонимания ни создавшейся обстановки, ни военного дела вообще стал доклад членов военно-морской комиссии Государственной думы под председательством А. И. Шингарева на имя императора. Эта комиссия ранее именовалась Комиссией по государственной обороне, и во главе ее стоял лидер оппозиции – глава партии октябристов А. И. Гучков, который теперь передал контроль над этим важным учреждением лидирующей партии Прогрессивного блока – кадетам.

В данном документе, в частности, говорилось, что отступавшие войска нигде не находили укрепленных позиций. Вспоминая панику главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта генерала Н. И. Иванова, думцы писали, что «дальновидные военачальники», под которыми имелся в виду прежде всего генерал Н. И. Иванов, еще год назад предлагали укрепить Киев. Однако «ему было отказано. Между тем, если бы его послушались, сейчас Киев был бы окружен кольцом почти неприступных окопов, и тогда у нас было бы сознание, что все в пределах человеческих сил сделано ради того, чтобы сберечь древнюю Святыню и Матерь Городов Русских». И далее: «Псков, древний Псков, укрепляется только теперь, на скорую руку, кое-как, впопыхах, при общем беспорядке и сумятице»[128]128
  Цит. по: Головин Н. Н. Военные усилия России в мировой войне. М., 2001. С. 334.


[Закрыть].

Кадет, масон, верный сподвижник П. Н. Милюкова, Андрей Иванович Шингарев займет пост министра земледелия в первом составе Временного правительства. Из вышеприведенного отрывка видно, какие люди пришли к власти после Февральской революции: мало того что они не понимали смысла и характера современной войны, так еще и готовились допустить врага к Пскову и Киеву, совершенно не надеясь на истекавшую кровью, но стойко защищавшую Отечество русскую армию. Как могли такие люди рассчитывать привести страну к победе в жестоком семнадцатом году, бог весть.

Власть, неподъемная жажда власти – вот единственный мотив и единственная цель, двигавшая буржуазно-либеральной оппозицией в период разжигания внутригосударственной розни с осени 1916 года и в дни февральского переворота. С другой стороны – что требовать от штатских думцев, если летом Ставка Верховного Главнокомандования поставила перед императором вопрос об эвакуации Петрограда? А настроения, царящие в тылу, перекидывались и на фронт: солдаты чрезвычайно интересовались вопросами, поднимаемыми на заседаниях деятелей Государственной думы по поводу нехватки вооружения в Действующей армии[129]129
  ГАРФ. Ф. 1807. Оп. 1. Д. 327. Л. 85.


[Закрыть].