Текст книги "История Первой мировой войны"

Автор книги: Максим Оськин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 52 страниц)

В свою очередь, социалисты всех мастей (напомним, огромное количество из них если и не были террористами непосредственно, то как минимум полностью одобряли терроризм как средство борьбы с властями) кивали на большевиков. Мало кто из тех лиц, что приняли активное участие в подготовке революции и падении монархии, признали самих себя виновниками той Красной Смуты, что началась в России с Февраля 1917 года (Октябрь стал всего лишь логическим этапом Смуты, развязанной в Феврале).

Значительную роль в подготовке государственного переворота сыграли английский и французский послы, своими действиями и заверениями придававшие оппозиции уверенность в легитимности их действий в глазах Запада. Например, 22 ноября на заседании Государственной думы правый депутат Н. Е. Марков намеренно оскорбил председателя думы М. В. Родзянко. Французы отреагировали немедленно, демонстративно наградив Родзянко крестом ордена Почетного легиона. Для того чтобы увидеть, насколько тесно союзники «завязывались» во внутренних российских делах, по идее, нисколько их не касавшихся, достаточно почитать дневник французского посла в России М. Палеолога:

– 4 августа 1916 года он пишет, что при смене царя Россия немедленно выйдет из войны;

– осенью французский посол чрезвычайно озабочен борьбой с правительством Б. В. Штюрмера и сочувствует мысли об отречении императора;

– а уже в январе М. Палеолог принимает активное участие в открытом обсуждении дворцового переворота посредством гвардейских полков.

В свою очередь английский посол Дж. Бьюкенен указывал, что «дворцовый переворот обсуждался открыто… вопрос заключается лишь в том, будут ли убиты и император и императрица, или только последняя»[401]401
  Палеолог М. Дневник посла. М., 2003. С. 553, 596, 680-681; Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. М., 1991. С. 191, 198.


[Закрыть]. Такие «обсуждения» велись в присутствии посла и, очевидно, при его активном участии. Вот таким предательским хамелеонством англо-французы платили своему верному союзнику, который жертвовал всем, чтобы остановить германскую военную машину на пути господства в Европе. Этот факт лишний раз подтверждает истину о том, что перед решительным выбором надо думать головой, а не сердцем.

Отречение

Нельзя сказать, что император не пытался бороться за власть, а покорно принял свершившееся. Ведь все-таки у него, как у Верховного Главнокомандующего, по идее «под рукой» были войска. По признанию самих же революционеров, в эти дни с восставшим гарнизоном «легко могла бы справиться какая-нибудь одна вызванная с фронта и не затронутая политической пропагандой казачья дивизия»[402]402
  Раскольников Ф. Ф. Кронштадт и Питер в 1917 году. М., 1990. С. 25.


[Закрыть]. Так что чисто в военном отношении у царя были все шансы на успех.

С другой стороны, будет справедливо сказать, что авторитет императора Николая II к началу 1917 года резко упал даже в глазах гвардейских офицеров, некоторые из которых даже участвовали в подготовке дворцового переворота, воскрешая события XVIII столетия. Еще в январе 1917 года в Петроград должна была быть переброшена 1-я гвардейская кавалерийская дивизия, затем, после отмены, – 3-я гвардейская кавалерийская дивизия. Но к 28 февраля ничего не было сделано: гвардейская конница оставалась в районе Ровно, невзирая на ряд то отданных, то отменяемых приказов. Вряд ли все это было случайно.

М. Ф. Флоринский, изучая взаимоотношения императора с высшими властными структурами государства, на наш взгляд, совершенно справедливо полагает, что влияние царя на правительство – это одно, а на высший генералитет – совсем иное. Николай II «не мог перетасовывать руководство Действующей армии с такой же легкостью, как министров. Чехарда среди командного состава грозила немедленными отрицательными последствиями – полной дезорганизацией управления войсками и соответственно военной катастрофой». Именно поэтому царь был вынужден «сквозь пальцы» смотреть на отношения между генералами и оппозиционерами. М. Ф. Флоринский, в частности, приводит в пример известное письмо А. И. Гучкова к М. В. Алексееву в 1916 году, широко распространявшееся на фронте и в тылу[403]403
  Флоринский М. Ф. Кризис государственного управления в России в годы 1-й мировой войны (Совет Министров в 1914-1917 гг.). Л., 1988. С. 200.


[Закрыть]. Представляется, что как раз потому отношение императора к генералу Алексееву постепенно изменилось с доброжелательного на более негативное, что отмечается в ряде мемуаров. Лишь военный профессионализм М. В. Алексеева позволял ему удерживаться на своем посту.

Но и здесь нельзя не отметить еще одно странное «совпадение»: как известно, с конца 1916 года генерал М. В. Алексеев находился на излечении в Крыму. Там он продолжал оставаться высшим руководителем армии, что подтверждает утверждение оперативно-стратегического планирования на кампанию 1917 года, составленного в Ставке без М. В. Алексеева, но получившего силу только после санкции начальника штаба Верховного Главнокомандующего. Все еще больной генерал Алексеев, не вылечившись до конца возвращается в Ставку 23 февраля – как раз к началу событий в Петрограде.

Интересно, что когда генерал Алексеев в ноябре 1916 года уезжал лечиться, молва тут же разнесла информацию о том, что его сознательно отравили (новейший пример в достижении власти путем лживой информации подобного рода – бывший президент Украины В. Ющенко). Теперь же, как раз к самому началу революционных событий в столице (а ведь и государственный переворот был намечен на конец февраля!), начальник штаба Верховного Главнокомандующего, не долечившись, что еще более странно (высокая температура), спешно возвращается в Ставку. Неужели бывают такие совпадения?

И только теперь, когда в столице воюющего государства разворачивалась революция, для отправки в Петроград стали подбираться войска. При всем том, что как раз генерал М. В. Алексеев воспротивился возвращению в Петроград ряда гвардейских полков с фронта, и ничего не сделал для того, чтобы вывести из столицы хотя бы часть разлагающегося гарнизона и запасных полков. Карательные соединения должны были решительно навести порядок в столице.

Действительно, все данные подтверждают, что император, при всем своем фатализме, собирался бороться за корону до конца. Помимо экспедиции бывшего главкоюза генерала Н. И. Иванова (Георгиевский батальон в семь сотен штыков), посланной в мятежный Петроград непосредственно из Ставки (Могилев), предполагалось бросить на столицу и фронтовиков. Одновременно с трех фронтов (кроме Румынского) на восставших должны были быть направлены по кавалерийской дивизии и по два пехотных полка с пулеметными командами:

– Северный фронт – 67-й Тарутинский, 68-й Бородинский пехотные полки, 15-й уланский Татарский и 3-й Уральский казачий конные полки (отправка 28 февраля);

– Западный фронт – 34-й Севский, 36-й Орловский пехотные полки, 2-й лейб-гусарский Павлоградский и 2-й Донской казачий конные полки (отправка 1 марта);

– Юго-Западный фронт – лейб-гвардии Преображенский, 3-й Его Величества и 4-й Императорской Фамилии гвардейские стрелковые полки (отправка 2 и 3 марта), лейб-гвардии Уланский Его Величества конный полк. Уже вечером 27 февраля о предстоящей карательной экспедиции знал военный министр генерал М. А. Беляев, по идее, долженствовавший организовать умиротворение в столице до прибытия карательных частей.

Однако корень вопроса состоял в том, что император, чье царствование началось с кровавой Ходынки, не желал кровопролития. Часто высказывалось мнение, что Николай II якобы знал о зловещих и роковых пророчествах Серафима Саровского и Иоанна Кронштадтского, предупреждавших царя об обреченности его царствования. Возможно, мол, что это знание обрекло императора на пассивность и бездействие в самый критический момент. Действительно, ведь генерал Н. И. Иванов, брошенный в мятежную столицу первым, получил строгий приказ избежать кровопролития. Как возможно подавить бунт без крови – бог весть!

Тем временем уже 1 марта в революционной столице вышел в свет знаменитый Приказ № 1 по Петроградскому военному округу, подписанный Петроградским Советом и фактически утвержденный думцами. Теперь страх ответственности за мятеж и трепет перед возможной расправой правительственных частей, перед военно-полевым судом более не беспокоил солдат столицы: гарнизон не нарушил присяги; солдаты – не бунтовщики, а граждане и герои. Этот акт как нельзя более своевременно перевел восставшие войска на сторону революционеров.

Тот факт, что подобный акт являлся совершенно нелегитимным, никого не волновал: за документом стояли деятели Государственной думы. Таким образом, весь горючий элемент столицы был оправдан новыми властями и, следовательно, включен в дальнейшее противозаконное действие. Также исключалась и опасность контрреволюции, так как в Петрограде находились уже «оправданные» новой властью войска, свергавшие монархию, а потому в силу самосохранения долженствовавшие защищать новую власть. Армейские полки в свою очередь поддержали революцию, о чем свидетельствует неудавшаяся карательная «экспедиция» генерала Н. И. Иванова с частями Георгиевского батальона на Петроград.

Рухнула армия, рухнула и страна. Сбылось предсказание К. фон Клаузевица, сделанное им еще в первой трети девятнадцатого столетия при анализе провала похода Наполеона Бонапарта в Россию в 1812 году. Клаузевиц писал: «Его наступление не потому потерпело неудачу, что он повел его слишком быстро и далеко, как гласит обычное мнение: будучи единственным средством достигнуть успеха, это наступление потерпело крах. Россия не такая страна, которую можно действительно завоевать, то есть оккупировать; по крайней мере, этого нельзя сделать ни силами современных европейских государств, ни теми 500 000 человек, которых для этого привел Бонапарт. Такая страна может быть побеждена лишь собственной слабостью и действием внутренних раздоров. Добраться же до этих слабых мест политического бытия можно лишь путем потрясения, которое проникло бы до самого сердца страны. Лишь достигнув могучим порывом самой Москвы, мог Бонапарт надеяться подорвать мужество правительства, стойкость и верность народа».

Правда, Гинденбургу не пришлось пробиваться к русским столицам. Но в любом случае, тот трагический крен, что приобрел корабль русской царской государственности в начале 1917 года, на наш взгляд, был приобретен уже в ходе Первой мировой войны. Конечно, весь комплекс неразрешимых проблем и противоречий формировался столетиями, но ставить такой фактор во главу угла значит всецело отдать историю на откуп «объективных процессов», совершенно не воспринимая людей в качестве акторов исторического процесса. Как будто бы люди есть простые букашки, а ход истории определяется социологическими конструкциями, существующими только в сознании небольшой части этих самых людей.

Поэтому мы считаем, что именно ведение мировой войны царским правительством и разнообразная (от благоглупой до явно антигосударственной) деятельность многочисленных общественных и государственных структур российской нации сделали революцию не только возможной (это проявлялось и до 19 июля 1914 года), но и неизбежной. Отечественные ученые пишут: «Ситуация конца февраля – начала марта 1917 года смогла оказаться роковой для царизма лишь потому, что логически вытекала из экономической и политической конъюнктуры, порожденной войной. Неподготовленность России к войне, неповоротливость ее машины управления сделали неизбежными поражения на фронте и разруху в тылу. Это, в свою очередь, породило схватку в верхах, схватку, в которой обе стороны могли только проиграть… Политическая конъюнктура 1914-1917 годов тоже лишь завершала собой длительный процесс развития России, развития, в ходе которого власть раз за разом запаздывала с реформами»[404]404
  Власть и реформы. От самодержавной к Советской России. М., 2006. С. 582-583.


[Закрыть].

Своими неумелыми действиями в 1914-1917 годах верховная власть истощила культурный слой, доселе сдерживавший выплески коллективного неосознанного в поведении масс. Произошла активизация общественных процессов в жизни нации по всем направлениям и особенно в политике. В ходе войны люди стали активными субъектами массовых общественных деяний.

Взаимодействие социальных и индивидуальных сторон природы человека играет важную роль в регулировании его жизнедеятельности. Оно проявляется в мотивах человеческой деятельности, основанных на разнообразных человеческих потребностях и воплощающихся в интересах и целях индивидов и масс и в знаниях и представлениях о мире, образующих в своей совокупности культурный слой. То есть мотивационная и когнитивная сферы психики тесно связаны и взаимодействуют, взаимно питая друг друга. Ментальность проявляется как на сознательном, так и на неосознанном уровнях, ибо эта система далеко не носит рационально-логический характер, а во многом является интуитивной, существуя в глубинах подсознания. Психика человека есть отражение самой объективной реальности во всеоружии творческого акта. К началу 1917 года почти каждый был морально готов к революции, и, будучи сломлен дезинформацией, желал ее как минимум на подсознательном уровне.

Пока Петроградский гарнизон активно поддерживал революцию, между Ставкой, высшими генералами и лидерами Государственной думы (в первую очередь в лице М. В. Родзянко и А. И. Гучкова) шли своеобразные «переговоры» в виде телеграмм об уступках царского режима. Впрочем, «думцам» не нужно было долго уговаривать генералов «сдать» царя. Некоторые из них уже были готовы к отречению Николая II, иные колебались и просто приняли сторону победителя, кто-то затаил на императора свои личные обиды.

Характерно, что верхи армии в своих предположениях и действиях исходили прежде всего из той информации, что предоставлялась им из революционной столицы. В первую голову – от М. В. Родзянко. Примечательно, что Родзянко откровенно лгал своим абонентам, которые, в свою очередь, почему-то упорно верили ему на слово. Очевидно, хотели верить. Так. М. В. Родзянко убеждал генералов, что ситуация пока еще подконтрольна думцам, и лишь бездействие военных в отношении судьбы императора усугубляет положение вещей не в пользу буржуазно-либеральной оппозиции и интересов самой армии.

И это заявление звучало в то время, когда бок о бок с «временщиками» заседали Советы рабочих и солдатских депутатов. В то время, как увидел свет Приказ № 1, разваливший вооруженные силы Российской империи. В то время, как деятели Государственной думы, по сути, держались лишь на лживых заверениях восставшим массам Петрограда, без всякой действительной связи с провинцией.

Акт трагедии завершился 3 марта в Пскове (ставке Северного фронта), уже после отказа солдат карательных частей стрелять «в своих». А также после того, как армейская верхушка поддержала не своего императора и Верховного Главнокомандующего, а требования думы, которые становились день ото дня все радикальнее. Примечательно, что в своем Манифесте об отречении император Николай II все-таки отметил, что был вынужден отречься под давлением думцев: «…В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственной думой, признали мы за благо отречься (выделено мной. -Авт.) от престола Государства Российского и сложить с себя верховную власть…»

До конца неясно, в какой степени различные группировки были искренни в желании «спасти» монархию (причем исключительно путем отречения императора Николая II, что уже само по себе удивительно: как будто бы не было опыта Великой французской революции), в какой – способствовать победе революции. Неизменен лишь тот факт, что высший генералитет России в полном составе подтолкнул (и даже вынудил) царя к отречению, несмотря на внешнее выражение верноподданнических чувств.

Признание психологического противопоставления царя и Родины сыграло свою роль: почему-то ни один высокопоставленный генерал не задумался об объединении этих понятий. При этом ни один главнокомандующий не подумал спросить мнения хотя бы штабных офицеров или командиров армий, не говоря уже об армейских корпусах: все главнокомандующие, узкий круг лиц, посчитали, что вправе решить судьбу страны и династии уже в силу своего служебного положения, установленного, как это ни парадоксально, тем же царем.

В свое время выдающийся китайский полководец рубежа эр Ли Вэй-гун писал: «…когда удаляют большую беду, не обращают внимания на малый долг». Высший генералитет России был уверен, что устранение царствующего монарха и есть такое «удаление большой беды». При этом, как представляется, большую роль сыграло и окружение каждого из высших генералов – штабное офицерство, долженствовавшее найти ответственного за собственные воинские промахи и ошибки.

Позабыв, что победа в громадной своей доле зависит от полководческого таланта, главнокомандующие фронтами и начальник штаба Верховного Главнокомандующего, отстранившись от своей личной, как полководцев, ответственности за ряд поражений на фронте, поспешили связать все неуспехи с именем царя. Вот здесь-то, в переломный период истории, когда решается судьба держав и наций, особое значение приобретает моральный фактор – тот самый «малый долг», который несет военный человек перед присягой. Перечеркнув присягу, высший генералитет перечеркнул и свою собственную судьбу, предоставив безответственным политиканам приступить к социальному эксперименту в России.

Итак, подчеркнем, что судьба Российской империи, русской монархии, мировой войны и страны в целом была решена компромиссом между восставшими оппозиционерами (можно сколь угодно говорить о революционерах, но бунт стал революцией именно после того, как во главе его встали деятели Государственной думы) и главнокомандующими. То есть семью высшими генералами (в том числе один адмирал). Это генералы М. В. Алексеев, Н. В. Рузский, А. Е. Эверт, А. А. Брусилов, В. В. Сахаров, великий князь Николай Николаевич, адмирал А. И. Непенин. Что наиболее нелепо, двое из них (Эверт и Сахаров) всего только присоединились к общему мнению, а один (Непенин) пошел против царя вынужденно, после кровавого мятежа в Кронштадте, желая предотвратить новые убийства офицеров.

Особенно важную роль в акте отречения императора, а значит, и падения монархии, сыграл начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал от инфантерии М. В. Алексеев, который своими телеграммами вообще привлек высший генералитет к обсуждению вопроса о династии. Вместо того чтобы действовать жестко и решительно, так, как то предписывала присяга и здравый смысл, высший генералитет стал обсуждать проблему развития революционного процесса в Российской империи.

Если М. В. Родзянко сообщался лишь со Ставкой да со штабом Северного фронта после прибытия туда Николая II, то генерал Алексеев вовлек в события весь высший генералитет. Как пишет исследователь, «высшие воинские начальники стали больше задумываться о спасении армии и фронта, чем о судьбе Николая II. Защита отечества требовала быстрого и решительного компромисса с новой властью ради спасения армии, ради того, чтобы уберечь ее от волнений. В таком виде стала поступать информация из Могилева главнокомандующим фронтов, и в том числе в Псков»[405]405
  Старцев В. И. 27 февраля 1917. М., 1984. С. 197.


[Закрыть].

Другим выдающимся в этом деле лицом стал командующий Северным фронтом генерал Н. В. Рузский, который, вполне вероятно, был масоном, как и подавляющее большинство министров Временного правительства любого состава. Принадлежность к тайной организации сама по себе обязывает ко многому.

Попытка императора напрямую пробиться в столицу успеха не имела, и он приказал повернуть в штаб Северного фронта, куда выводились карательные войска. Итак, вечером 1 марта императорский поезд, не сумев достичь Петрограда в связи с предполагаемым занятием железнодорожных путей полумифическими революционными частями, прибыл в ставку Северного фронта, в Псков.

Пока царский поезд находился в пути, лидеры нового самозваного правительства в столице уже вступили в прямой контакт с руководством Действующей армии. Нет сомнения, что уже 1 марта М. В. Алексеев и Н. В. Рузский были уверены в необходимости отречения императора для сохранения монархии (в лучшем случае) и, по крайней мере, «для спасения России».

Как известно, в ночь с 1 на 2 марта главкосев генерал Н. В. Рузский убедил императора Николая II создать ответственное министерство. Однако в разговоре по прямому проводу с М. В. Родзянко утром 2 марта стало известно, что революционный Петроград требует отречения. Разумеется, что председатель Государственной думы прикрылся мнением «народа». Ясно, что при общей борьбе думцев и правительства с революцией все было бы кончено еще в зародыше. Так что нет никакого сомнения, кто именно направлял жителей столицы и солдат гарнизона в их действиях.

В 10.15 утра 2 марта генерал М. В. Алексеев направил телеграммы на имя главнокомандующих фронтами, где не просто изложил требования М. В. Родзянко об отречении, но и указал свою собственную точку зрения о необходимости отречения царя и отстранения армии от событий революции в столице, предлагая оставить дело на «решения сверху». Иначе говоря, глава Ставки и фактический глава Действующей армии уже поддержал революционеров. По словам генерала Алексеева, выходило, что якобы «существование армии и работа железных дорог (что необходимо для борьбы с внешним врагом. -Авт.) находится фактически в руках петроградского Временного правительства»[406]406
  См.: Отречение Николая II. М., 1990. С. 237.


[Закрыть].

Странный подход для профессионального военного. Ведь понятно, что от петроградского железнодорожного узла в какой-то степени зависело лишь снабжение армий Северного фронта. Да и само «усмирение», будь оно фактом, не заняло бы столь много времени, за которое войска «вымерли» бы от голода. Все эти псевдооправдания, адресованные людям, чья позиция пока еще была неясной, означают, что генерал М. В. Алексеев не просто советовался с главнокомандующими фронтов, а убеждал их принять сторону революции, отделавшись царем в качестве условия для локализации революционного движения в рамках буржуазной монархии. Между советом и убеждением в подобных кризисных условиях все-таки лежит громадная пропасть.

С утра 2 марта генерал Н. В. Рузский стал убеждать императора в немедленном отречении, что свидетельствует о синхронности действий штабов Ставки и Северного фронта. Ведь ночью генерал Рузский более двух часов разговаривал по телефону с Родзянко. Царь колебался, но решающим доводом стали ответы главнокомандующих, полученные в Пскове к двум часам дня. Все запрошенные генералом Алексеевым лица – генералы А. Е. Эверт, А. А. Брусилов, В. В. Сахаров, адмирал А. Н. Непенин, великий князь Николай Николаевич, сами М. В. Алексеев и Н. В. Рузский – высказались за необходимость отречения императора от престола. Причем доминирующим мотивом в этом решении служило стремление обеспечить возможность доведения России до победного конца в войне.

Этот шаг генералитета вообще непонятен. Уж кто-кто, но они не могли не знать о действительной мощи русской армии к 1917 году и ее фактически предрешенной победе в предстоящей кампании. Ведь сами же генералы готовились к новому наступлению и сознавали возросший потенциал российских вооруженных сил. Невмешательство императора в сугубо военные вопросы было общеизвестно.

Тем не менее генералы почему-то предпочли пойти «на поводу» у оппозиции, утверждавшей, что царизм уже не может выиграть войну, что являлось заведомой ложью. Интересно, задумались ли впоследствии генералы, что своим поведением в кризисные дни конца февраля – начала марта 1917 года именно они предопределили конечное поражение России в войне, переход страны под власть радикальных социалистов, потоки слез и крови в последовавшей братоубийственной бойне? В любом случае, никто из высокопоставленных людей, присягавших своему сюзерену и Верховному Главнокомандующему, не предложил императору драться до конца с подлым бунтом, тем более неприемлемым, что он был организован во время внешней войны и на иноземные средства.

Современный исследователь совершенно прав, когда пишет, что в эти дни переплелось несовместимое – давление генералитета на царя с целью его отречения и искренняя уверенность, что без этого царя война будет выиграна с большей эффективностью, нежели с ним. Наверное, совмещение несовместимого есть вообще характерная черта революционного процесса. И точно так же очевидно, что история никогда никого не учит: «Решающим фактором в осуществлении намерений думского комитета стали действия высших военных чинов. Они усиленно давили на царя, понимая: офицеры и солдаты без восторга примут приказ о подавлении революции, вполне возможен армейский бунт; расправа с революцией подорвет доверие демократических союзников; политическая неопределенность парализует способность продолжать войну. Высшие генералы и, прежде всего. М. В. Алексеев, понимали: жертвуя царем, они спасают Россию, пораженную параличом верховной власти»[407]407
  Ерашов В. П. Шульгин: Документальный роман-размышление. М., 2004. С. 281.


[Закрыть]. Как много спасателей нашлось для нашей многострадальной страны в XX веке!

Лучше всего позицию высшего генералитета характеризуют переговоры по прямому проводу, бесстрастно отмеченные телеграфистом во многих и многих ключевых пунктах состоявшейся драмы. Наибольший интерес здесь представляет сопоставление дат и соответствующих им акцентов в предложениях и указаниях генералов, в конечном счете побудивших-таки последнего российского императора Николая II к отречению.

– 27 февраля Главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский телеграфировал императору в Ставку: «…при существующих условиях меры репрессии могут скорее обострить положение, чем дать необходимое длительное удовлетворение».

– 28 февраля помощник начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерал В. Н. Клембовский в телеграмме генералу Н. И. Иванову, посланному на столицу для ее усмирения, признал необходимость переговоров «дабы избежать позорной междоусобицы». Более того, генерал Клембовский уже фактически подтвердил свою готовность к переменам, упомянув «нового министра путей сообщения Бубликова». Иначе говоря, в Ставке признавали думцев не мятежниками, а законной властью. В завершение генерал просил довести свое капитулянтское мнение до сведения царя.

– 2 марта генерал В. Н. Клембовский передаст по всем фронтам информацию о том, что отречение в пользу цесаревича Алексея Николаевича при регентстве великого князя Михаила Александровича неизбежно: «Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения, и каждая минута дальнейших колебаний повысит только притязания, основанные на том, что существование армии и работа железных дорог находятся фактически в руках петроградского Временного правительства. Необходимо спасти Действующую армию от развала, продолжать до конца борьбу с внешним врагом, спасти независимость России…»

– 1 марта начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал М. В. Алексеев представил царю собственный проект Манифеста о создании ответственного министерства. Когда это генерал Алексеев успел его составить, если в его обязанностях находилось ведение всей огромной Действующей армией, не считая организации мероприятий по подавлению мятежа в Петрограде? Да и вообще: дело ли это для начальника штаба Верховного Главнокомандующего заниматься подобными вещами, лежавшими вне сферы его компетенции?

– 2 марта генерал-квартирмейстер штаба Верховного Главнокомандующего генерал А. С. Лукомский в разговоре с генералом Ю. Н. Даниловым, находившимся в ставке Северного фронта, просил доложить генералу Н. В. Рузскому (не императору!), что «по моему глубокому убеждению, выбора нет, и отречение должно состояться». На сообщение Ю. Н. Данилова, что как раз в этот момент Рузский убеждает Николая II, А. С. Лукомский сказал: «Дай Бог, чтобы генералу Рузскому удалось убедить Государя. В его руках сейчас судьба России и царской семьи».

Генерал А. С. Лукомский задолго до революции считался «гучковцем» в среде монархистов, о чем знал и император[408]408
  Переписка правых и другие материалы об их деятельности в 1914-1917 годах // Вопросы истории, 1996, № 8. С. 90.


[Закрыть]. Тем не менее он не был сменен после того, как генерал В. И. Гурко отбыл в свою Особую армию, а на пост начальника штаба Верховного Главнокомандующего вновь вступил генерал М. В. Алексеев. Возможно, что сделать этого просто не успели. Интересно, вспомнил ли переживший на двадцать один год своего царя генерал об этих словах в день, когда получил известие о расстреле царской семьи? Впрочем, и после всего, в эмиграции, А. С. Лукомский в своих мемуарах продолжал считать, что решение о силовом подавлении революции было возможно лишь при условии заключения сепаратного мира[409]409
  Лукомский А. С Воспоминания. Берлин, 1922. С. 135.


[Закрыть].

Мотивируя неизбежность отречения. М. В. Алексеев в подсказывающей необходимое решение телеграмме главнокомандующим фронтами указывал:

– «Необходимо спасти Действующую Армию от развала, продолжать до конца борьбу с внешним врагом…

– потеря каждой минуты (очевидно, в деле падения монархии в стране во время мировой войны. -Авт.) может стать роковой для существования России…

– между высшими начальниками Действующей Армии нужно установить единство мысли и целей (то «единство», конечно, которое указывалось самим Алексеевым. – Авт.) и спасти армию от колебаний и возможных случаев измены долга…

– решение относительно внутренних дел должно избавить армию от искушения принять участие в перевороте, который более безболезненно совершится при решении сверху»[410]410
  ГАРФ. Ф. Р-6655. Оп. 1. Д. 54. Л. 3, 9, 12, 22-24.


[Закрыть].

Таким образом, генерал М. В. Алексеев не только признавал переворот, но и напрямую призвал высший генералитет воздержаться от подавления мятежа по собственной инициативе. Вдобавок предлагалось связать главнокомандующих узами взаимной корпоративной ответственности, для чего генерал Алексеев и вынудил их всех высказать свое мнение по поводу совершавшихся событий. Это мнение, как было ясно каждому, должно было совпадать с мнением Ставки, которая в лице своего руководства (начальник штаба Верховного Главнокомандующего, его первый помощник, генерал-квартирмейстер) уже поддержала революционный переворот.

Г. М. Катков отметил: «С вечера 28 февраля Алексеев перестал быть покорным исполнителем воли царя и взял на себя роль посредника между монархом и его мятежным парламентом. Только Родзянко мог вызвать в Алексееве эту перемену, создав ложное впечатление, что он полностью контролирует обстановку в Петрограде… Действия Алексеева 28 февраля – 1 марта тесно скоординированы с действиями Родзянко. Разумеется, в эти два дня ни один из них не желал отречения Николая II или падения монархии вообще… Псковскую драму иногда называют “революцией генерал-адъютантов”, и действительно нельзя недооценивать в ней роли, созданной генералами Алексеевым и Рузским. Формулировки телеграммы Алексеева практически не оставляли командующим фронтами иного выбора, кроме как поддержать отречение. Он сообщал им, что если они согласны с позицией его и Родзянко, то должны немедленно выступить с прошением об отречении к государю. Но он ничего не говорил о том, как командующие должны действовать в случае несогласия»[411]411
  Катков Г. М. Февральская революция. М., 2006. С. 329, 341, 371.


[Закрыть].