Текст книги "История Первой мировой войны"

Автор книги: Максим Оськин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 52 страниц)

Нельзя не напомнить и о том факторе, что всегда упоминается в историографии, но в качестве второстепенного. Многие люди, что приняли деятельное участие в отречении императора Николая II в самой Ставке, были назначены только в конце 1916 года. Ген. В. Н. Клембовский, начальник штаба Юго-Западного фронта в период Брусиловского прорыва, а с октября – командарм-11, стал помощником начальника штаба Верховного Главнокомандующего 20 декабря 1916 года. Ген. А. С. Лукомский был назначен 21 октября, сменив на посту генерал-квартирмейстера Ставки генерала М. С. Пустовойтенко, отправленного на должность начальника 12-й пехотной дивизии. Эти назначения были произведены по почину врио начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерал В. И. Гурко (генерал Алексеев зимой 1917 года лечился в Крыму), однако генерал М. В. Алексеев вновь занял свой пост буквально за неделю до Февральской революции, явившись в Ставку все еще не долечившимся до конца. Так что факт остается фактом: люди, принявшие деятельное участие в судьбе монархии со стороны Ставки Верховного Главнокомандования, попали в силовой центр вооруженных сил незадолго до революции.

Бесспорно, нельзя говорить о том, что высший генералитет вот просто так целеустремленно участвовал в заговоре: «Общая оппозиционность военных кругов, в том числе и генералитета, не вызывает сомнений, так же, как и их сочувствие стремлению думы добиться уступок со стороны правительства. Отсюда, однако, было еще далеко до участия в планах переворота»[412]412
  Дякин В. С. Русская буржуазия и царизм в годы Первой мировой войны (1914-1917). Л., 1967. С. 303.


[Закрыть]. Действительно, дело в том, что генералы сочувствовали думским оппозиционерам, а не императору Николаю II: армия настолько зависела от деятельности буржуазных организаций, что высший генералитет был склонен признать право оппозиции на государственную власть. То есть в случае обострения внутриполитического кризиса высшие генералы в своем большинстве психологически были уже готовы поддержать Государственную думу. Именно так и произошло на деле. А дальше уже действовал элемент корпоративности. Оппозиция своей лживой пропагандой на фоне тех кризисных явлений, что разворачивались в экономике страны, как видим, все-таки сумела переломить коллективную психологию высших кругов в свою пользу.

С. С. Ольденбург приводит свою, несколько отличающуюся от большинства прочих версию о мотивировке решений, принятых генералом Алексеевым. 28 февраля, когда Петроград находился во власти анархических толп, а в Кронштадте резали офицеров, «кто-то сообщал в Ставку совершенно иные данные, которым генерал М. В. Алексеев, очевидно, поверил». Такие сведения говорили о полном спокойствии в столице, подчинении частей столичного гарнизона Временному правительству, намерении новой власти сохранить монархическое начало в России. «Эти явно ложные сведения, сообщенные кем-то в Ставку, сыграли огромную роль в дальнейшем ходе событий».

Но и сам же Ольденбург говорит далее, что со стороны царя «при той позиции, которой держались генерал Рузский и генерал Алексеев, возможность сопротивления исключалась…»[413]413
  Ольденбург С. С. Царствование императора Николая II. Ростов-на-Дону, 1998. С. 556, 567.


[Закрыть].

То есть данная точка зрения настаивает на искреннем заблуждении генерала М. В. Алексеева (который, между прочим, был в эти дни все еще тяжело болен) в реальной оценке происходящего, что и повлекло за собой цепь ошибок. Однако представляется, что предательство (а нарушение присяги как верховному сюзерену, так и Верховному Главнокомандующему вооруженными силами есть, вне сомнения, воинская измена) не может вот так легко базироваться на простом заблуждении.

Другое дело, что генерал М. В. Алексеев, вне сомнения, пытался спасти монархию как государственный строй, но почему он выбрал для этого столь радикальный способ действий, непонятно. Даже простое отстранение генерала Алексеева от событий, позиция выжидания и невмешательства, возможно, способствовали бы спасению монархии и подавлению революции. Кроме того, начальник штаба Верховного Главнокомандующего в силу своего служебного положения, как никто другой был осведомлен о возросшей мощи русской Действующей армии и ослаблении противника на Восточном фронте.

Нельзя сказать, что генерал Алексеев пренебрег присягой, чтобы спасти страну и армию: победа была не за горами, и он превосходно знал об этом. И все-таки Ставка заняла сторону Государственной думы, выступившей против царя, тем самым «сдав» революционерам своего Верховного Главнокомандующего. Таким образом, генерал М. В. Алексеев, державший в своих руках всю армию, и генерал Н. В. Рузский, командовавший теми войсками, что могли быть немедленно предоставлены в распоряжение императора, своим отказом в подавлении революции вынудили Николая II к отречению.

Генерал Алексеев поспешил успокоить армейскую верхушку и, судя по всему, поддержал предложение умеренных думцев о простом «размене» одного императора на другого (Алексея Николаевича или Михаила Александровича) «во имя спасения родины и армии». Нельзя также забывать, что в своих ответах, выражающих отношение к возможному отречению, А. Е. Эверт, А. А. Брусилов и В. В. Сахаров исходили, прежде всего, из той информации, что была им предоставлена М. В. Алексеевым. А это, в свою очередь, была та самая заведомо лживая информация, что Ставка получала из Петрограда от лидеров мятежа. Главное же совершилось – так или иначе, но высшие генералы переступили тот моральный предел, что невозможно переступить без обвинения в предательстве. С.В. Фомин правильно характеризует свершившееся как «перерождение офицерского корпуса и генералитета, для которых служение родине затмило служение Самодержавному Монарху. А ведь, по сути, они преступали текст Присяги, выполнять которую клялись перед Крестом и Евангелием»[414]414
  См.: Граф Келлер. М., 2007. С. 475.


[Закрыть].

Существовали и свои собственные, чисто по-человечески объяснимые причины, упоминаемые некоторыми современниками уже после всех событий в воспоминаниях:

– командующий Балтийским флотом адмирал А. Н. Непенин, скорее всего, просто пытался предотвратить повторение Кронштадтской бойни, когда были вырезаны десятки офицеров флота, согласно спискам, составленным германской разведкой. Поверив, что обстановка в столице уже находится под контролем оппозиции, А. И. Непенин поддержал новую власть. В свою очередь, командующий флотом Черного моря адмирал А. В. Колчак вообще не был уведомлен Ставкой о происходивших событиях.

– Главкоюз генерал А. А. Брусилов был обижен на императора, поставившего Луцкий прорыв ниже галицийских побед 1914 года. Тогда Н. И. Иванов и Н. В. Рузский, явно уступающие А. А. Брусилову как полководцу, получили Георгиевские кресты 2-й степени, а Брусилов за 1916-й год – всего лишь Георгиевское оружие, которое ценилось ниже данного ордена. Помимо того, генерал Брусилов являлся креатурой великого князя Николая Николаевича, и предпочел бы видеть его во главе вооруженных Сил.

– Главкосев генерал Н. В. Рузский вообще недолюбливал императора, и наиболее тесно был связан с заговорщиками. К тому же, назначение генерала Рузского на пост главнокомандующего армиями Северного фронта имело вынужденный характер, ибо сам царь Николай II был сравнительно невысокого мнения о Н. В. Рузском как полководце после 1915 года. Интересно, что на заседании Временного комитета Государственной думы 13 марта отметили, что «из разговора с генералом Рузским выяснилось, что в деле отречения императора от престола он сыграл очень видную роль, что он просто настаивал на этом»[415]415
  Разложение армии в 1917 г. М.-Л., 1925. С. 43.


[Закрыть].

– Помглавкорум генерал В. В. Сахаров, судя по его телеграмме, всецело воспринял сведения генерала Алексеева о неизбежности отречения. Вдобавок, по некоторым данным, генерала Сахарова вынудили присоединиться к общему мнению под угрозой срыва снабжения армий Румынского фронта. Вот здесь-то угроза голода была реальной, так как Румынский фронт полностью зависел от одной-единственной железнодорожной ветки, и зимой 1917 года вверенные В. В. Сахарову войска уже голодали вследствие расстройства транспорта.

– То же и главкозап генерал А. Е. Эверт, который предварительно потребовал сообщить ответы прочих командующих фронтами, прежде чем согласился с ними, считая, что дело императора Николая II, очевидно, проиграно, а значит, следует принять сторону победителя. Вдобавок главкозап поспешил проявить корпоративную солидарность. Обычный конформизм.

– А вот чем руководствовался великий князь Николай Николаевич, не вполне ясно. Неужели неприязнь его семьи к семье императора могли зайти так далеко? Или это была обида за отстранение с поста Верховного Главнокомандующего в августе 1915 года? Телеграмма наместника на Кавказе великого князя Николая Николаевича о необходимости отречения среди прочих имеет и такие строки: «Генерал-адъютант Алексеев сообщает мне создавшуюся небывало роковую (здесь и далее выделено мной – Авт.) обстановку и просит меня поддержать его мнение, – что победоносный конец войны, столь необходимый для блага и будущности России, и спасения династии вызывает принятие сверхмер»[416]416
  Цит. по: Пронин В. М. Последние дни Царской Ставки. Белград, 1929. С. 27.


[Закрыть].

Известно, что великий князь Николай Николаевич знал о заговоре и планах либералов, которые в конце 1916 года предлагали ему сменить племянника на троне в результате производства дворцового переворота (известная миссия тифлисского городского головы А. И. Хатисова, действовавшего по указанию главы Земгора князя Г. Е. Львова, возглавившего первое Временное правительство). Великий князь, после некоторых колебаний, отказался, но в конце февраля 1917 года ничего не сделал для того, чтобы спасти императора Николая II как самодержца, предпочитая присоединиться к мнению высшего генералитета о необходимости отречения. Само собой разумеется, что Николай Николаевич не сообщил императору о заговоре и планах заговорщиков.

Что говорить: ведь практически вся императорская фамилия была настроена против Николая Александровича и его семьи. Царь не мог опереться на своих родственников в страшные и судьбоносные дни февраля 1917 года. Впрочем, как французского короля Людовика XVI в 1789 году одними из первых предали близкие родственники (принц Орлеанский), так впоследствии и Наполеона (маршал Мюрат). История повторяется. И потому правильно говорит А. Н. Боханов: «Фактически царя свергли. Монарх делал тот судьбоносный выбор в условиях, когда выбора-то, по существу, у него не было… Исторический ресурс монархизма был исчерпан, времена Сусанина, Минина и Пожарского давно миновали». Также А. Н. Боханов считает, что в эти дни царь, даже в случае сопротивления, потерпел бы неизбежное поражение[417]417
  Боханов А. Н. Николай II. М., 1998. С. 420-421.


[Закрыть]. Но монархический ресурс, конечно, был исчерпан не лично Николаем II как личностью.

Революционный процесс объективен и в силу этого неумолим. Проблема заключается в соотношении сил, которые (буде революция удается) всегда не на стороне старого порядка. Потому-то поражение царя (вернее, именно этого царя) и было неизбежным, хотя современники обычно склонны преувеличивать значение субъективных факторов революции: «Поскольку при первом натиске революционных сил старый режим рассыпается как карточный домик, создается впечатление, что у него не оставалось никаких внутренних ресурсов, никакой серьезной опоры»[418]418
  Стародубровская И. В., Мау В. А. Великие революции: От Кромвеля до Путина. М., 2004. С. 140.


[Закрыть].

Наиболее мощным субъективным фактором стали генералы – начальник штаба Верховного Главнокомандующего, наместник на Кавказе и главнокомандующие фронтами. Так почему же высший генералитет в критические дни начала марта так легко принял «правила игры», навязанные им революционным Петроградом? М. К. Лемке в своих воспоминаниях постоянно упоминает, что М. В. Алексеев совершенно не разбирался в политике, а потому мог легко поддаться убеждению опытных и искушенных политиканов. Многие эмигранты и деятели Белого движения также утверждали, что до конца своих дней генерал Алексеев был угнетен событиями конца февраля – начала марта 1917 года и своей ролью в этих событиях. Но несомненно одно: с одной стороны, М. В. Алексеев видел все недостатки Николая II как императора, но с другой – не мог не знать, что военное могущество Российской империи к 1917 году достигло своего апогея и что война близка к завершению.

Весьма интересна та казуистика, которой впоследствии, уже в эмиграции, оправдывались действия высшего генералитета, якобы вынужденного толкать императора к отречению под влиянием неизбежной победы революционного процесса в Петрограде. Так, генерал Ю. Н. Данилов пишет: «…и Временным комитетом членов Государственной думы, Ставкой и главнокомандующими фронтами вопрос об отречении Николая II трактовался во имя сохранения России и доведения ею войны до конца, не в качестве насильственного акта или какого-либо революционного действа, а с точки зрения вполне лояльного совета или ходатайства, окончательное решение по которому должно было исходить от самого императора… [эти лица] только честно и откровенно выразили свое мнение, что актом добровольного отречения императора Николая II от престола могло быть, по их мнению, обеспечено достижение военного успеха и дальнейшее развитие русской государственности. Если они ошиблись, то в этом едва ли их вина»[419]419
  Данилов Ю. Н. Великий князь Николай Николаевич. М., 2006. С. 401.


[Закрыть].

Неплохое обоснование. Если «достижение военного успеха» может быть «обеспечено» только лишь одним отречением царя, то зачем же тогда вообще нужны генералы? Или ранее они действовали столь бездарно только потому, что трон занимал император Николай II? И неумелые действия генерала Рузского в 1914-1915 одах стали следствием царствования Николая II? И упрямый штурм Ковельского укрепленного района генералом Брусиловым, итогом чего стали громадные и ничем не оправданные потери? И отказ генерала Эверта по надлежащей подготовке прорыва в 1916 году? И неумение генерала Алексеева не только объединить взаимодействие фронтов в кампании 1916 года, но и просто заставить командующих наступать? И, наконец, безумная стратегия великого князя Николая Николаевича осенью 1914-го и зимой 1915 годов – это тоже всего-навсего потому, что трон занимал император Николай II?

Конечно! Иначе почему же еще генералы не смогли «обеспечить военный успех». «Лояльный совет» отчетливо выразился в том, что все высшие генералы как один отказали своему Верховному Главнокомандующему в помощи по подавлению мятежа. Это и есть простое «ходатайство», как его характеризует генерал Данилов? А упоминание о том, что «окончательное решение должно было исходить от самого императора» является просто нечестным – какое еще решение мог принять император, если вооруженные силы державы в лице их вождей встали против царя, но – за революцию.

С одной стороны, оппозиционная пропаганда уже настолько перемешала реальность в сознании, что непонятно было, где белое, а где черное; но с другой стороны, хотя бы в дальнем уголке подсознания генерал Алексеев должен был помнить о присяге, клятве на верность. Не подлежит сомнению, что Михаил Васильевич Алексеев запутался в политических пертурбациях переломного периода, но нельзя забыть и того, что он в решающие часы совершенно забыл о таком понятии, как долг, а также неизвестно почему принял самое активное участие в событиях.

Для запутавшегося и не разбирающегося в политике человека самым естественным позывом было бы полное отстранение от происходящего и занятие позиции выжидания на задворках политического процесса (так, командующий Черноморским флотом вице-адмирал А. В. Колчак, так или иначе, переждал события, оставшись в стороне от давления на сюзерена). По крайней мере, это сравнительно честно для личности слабой воли и (или) отсутствия твердых политических убеждений. Но генерал М. В. Алексеев деятельно включился в хаос переворота и тем самым сознательно (или все-таки неосознанно?) выбил из-под ног императора опору в лице вооруженных сил, всемерно споспешествовав переходу руководства Действующей армии на сторону Государственной думы, образовавшей пока еще все-таки незаконное революционное Временное правительство.

Признав отречение императора, которому приносил присягу на верность, и падение монархии, которой служил столько лет, первое лицо армии после Царя, генерал М. В. Алексеев открытым текстом призвал генералитет поддержать переворот если не делом, то бездействием, ссылаясь на необходимость спасения армии и страны. Разумеется, генерал Алексеев не пояснил, от кого надо спасать, но зато внятно указал на то, чем и кем конкретно предстоит пожертвовать. Представляется, впрочем, что «жертвой» должен был стать сам царь, а вовсе не монархия как таковая: «Таким образом, решение об отречении было принято императором Николаем II по требованию старших генералов еще до разговора с приехавшими из Петрограда представителями Государственной думы В. В. Шульгиным и А. И. Гучковым»[420]420
  Залесский К. А. Кто был кто в Первой мировой войне. М., 2003. С. 17.


[Закрыть].

Исходной предпосылкой решения послужил зимний кризис, когда транспортная разруха поставила под угрозу продовольственное снабжение Действующей армии и крупных городов. Здесь нельзя не сказать, что главнокомандующие фронтами своим отказом от снижения интенсивности перевозок с пополнениями на фронт, также немало способствовали усугублению кризиса, ведь кормить было нечем и тех, кто уже находился в окопах.

Очевидно, что высшие руководители осознавали тот факт, что кризис зимы 1916/17 года носил исключительно объективный характер, без какого-либо политического оттенка (если не считать потуги оппозиции по организации переворота). В противном случае пришлось бы усомниться в обычных умственных способностях высших генералов русской Действующей армии.

Таким образом, для объяснения (по крайней мере, в первом приближении) поведения верховного генералитета в решающие дни может быть два пути. Во-первых, сознательная поддержка усилий оппозиционных кругов по устранению данного конкретного монарха как политической силы с арены русской истории. Во-вторых, глобальная деформация массового и индивидуального сознания людей глобальной ложью и клеветой, взятой на вооружение теми силами, которые стремились взять в свои руки власть, вырвав ее из рук царизма.

То есть либо явные предатели империи и присяги, либо неумные дилетанты, возомнившие себя вершителями не только военного дела, но и политики. Наверное, правильным будет признать, что обе эти линии сочетались не только внутри генеральской корпорации, но даже и внутри каждого из большинства этих людей, на которых разом навалилась двойственность ситуации и ограниченность выбора. Колебания между дискредитированным режимом и всячески обелявшей себя оппозицией стали характерным признаком поиска компромисса для себя лично в высших кругах страны.

Наиболее внутренне честными стали такие люди, как, например, вложивший свою немалую лепту в давление на царя в эти дни главкоюз генерал А. А. Брусилов, верой и правдой затем служивший Временному правительству. Или убежденный монархист генерал Ф.А. Келлер, предложивший императору свои услуги по подавлению мятежа, а впоследствии немедленно вышедший в отставку после отказа приводить свой 3-й кавалерийский корпус к присяге тому же Временному правительству.

Нарушение присяги – подобный поступок трудно объяснить только личной непопулярностью фигуры последнего императора и его окружения. Таким образом, речь может идти либо о наличии определенного массового заговора (что маловероятно, хотя можно допустить причастность к идейной подготовке государственного переворота некоторых генералов), либо о такой потрясающей деформации психологии и определенных ментальных структур массового и индивидуального сознания, что перед системой глобальной лжи не устоял даже генералитет. Тем более – армия и страна в целом.

Следует учесть, что львиная доля объектов критики со стороны оппозиции имела место быть в реальности. Смысл лжи – в придании этим объектам такого разрушительного для судьбы страны и нации значения, которого на самом деле не было: «В массе своей общественность была искренне убеждена, что положение народа ухудшалось, поскольку просто не допускала мысли, что при самодержавии возможен какой-либо прогресс, а только ожидала от него, как говорил П. Н. Милюков в Государственной думе в 1916 году, либо глупости, либо измены. Кроме того, общественность чувствовала в себе силы и знания, чтобы исправить ситуацию, поэтому претендовала на роль избавителя от недуга и, следовательно, на власть лечить, помогать и управлять. Таким образом, в данном случае речь идет не о фальсификации, а об идеологической аберрации. Мы сталкиваемся с типичным примером нечувствительности к новой информации под влиянием установки»[421]421
  Миронов Б. Н. Модернизация имперской России и благосостояние населения // Российская история, 2009, № 2. С. 150.


[Закрыть].

Критика власти объединила в одно целое ранее достаточно разрозненные явления в общественной жизни страны. Это и недовольство войной, и аграрный вопрос, и личность императора, и сама российская действительность как таковая. Отмечается, что фигурой, цементировавшей общество, находившееся в состоянии трансформации и модернизации, так или иначе, являлся царь. «Распутинская эпопея», тысячекратно преувеличенная либеральной прессой, перечеркнула значение фигуры царя в глазах народа. В итоге «Россия приблизилась к историческому рубежу свержения самодержавия, оказавшегося полностью десакрализованным в глазах масс. Предопределенность падения Романовых оказалась связана с мировой войной, скрутившей все компоненты кризиса в тугой узел, и добавившей к ним взрывоопасную маргинализацию основных производительных сословий»[422]422
  Булдаков В. П. Имперство и российская революционность (Критические заметки) // Отечественная история, 1997, № 1. С. 56.


[Закрыть]. Избежать кризиса, как представляется, было невозможно – слишком поздно. Но поиски выхода продолжались, и в условиях отсутствия веера альтернатив Николай II мог делать ставку только на победоносный исход кампании 1917 года, для чего были все основания.

Кризисы в истории человека и общества – это всегда время выбора: «Идеал верноподданнической преданности, образцового послушания и преклонения перед царской властью оказался лишь приспособлением к власти. Дворянство постепенно осознало, что царь не соответствует своему мифическому образу. Десакрализация личности монарха, расщепление архетипа власти, разрушение ее привычного образа в глазах общества, управленческая неэффективность власти, вызвавшая разрушение сознания общества, отчуждение дворянства от государства – все эти объективные факторы обусловили системность социального кризиса»[423]423
  Баринова Е. П. Российское дворянство в начале XX века: экономический статус и социокультурный облик. М., 2008. С. 181.


[Закрыть]. Уступка со стороны царя в отношении создания «ответственного министерства», возможно, смогла бы перевалить через рубеж зимы 1917 года. Наступление дало бы в руки царю дополнительный козырь. И потому, по нашему мнению, нельзя категорично считать, что падение самодержавия в этот период являлось неизбежным. Монархический ресурс заключался в возможности эволюции режима, который в военное время мог быть исключительно кардинальным.

Рубеж выбора был пройден летом 1915 года, когда оставалась последняя возможность для сотрудничества между властным режимом и крупным капиталом – создавать коалиционное министерство следовало не позже августа 1915 года. Теперь же Николай II мог выбирать лишь из двух вариантов: или, затягивая время, все-таки «дотянуть» до весеннего прорыва, или, не рискуя на грани фола, полностью удовлетворить требования оппозиции. И то не факт, что уступка ограничила бы стремление либеральной буржуазии к власти.

Добровольное отречение от престола в пользу сына или брата также могло спасти монархию. Этого требовала оппозиция, а ее роль в событиях февраля 1917 года была решающей – не следует преувеличивать роль народных масс в Феврале. Но шаг должен был быть сделан своевременно, на что император не мог пойти, не поступившись своими принципами.

Итак, генералы сделали ставку на Государственную думу, а значит, так или иначе, на революцию. Действительно, в конечном счете фактором, перевесившим в решении царя, стало недвусмысленно-настойчивое мнение генералов – «семь генерал-адъютантских револьверов, приставленных к виску императора». Если раньше против царя были столица, оппозиция, двести тысяч штыков (в том числе пусть даже «недогвардейских») столичного гарнизона, то теперь – и вся армия в лице ее руководства.

В создавшейся ситуации, когда император убедился, что ни один из высших генералов не поддерживает его, монарх капитулировал (вспомним, что точно таким же образом состоялось и первое отречение Наполеона в 1814 году). Е. Э. Месснер говорит об этом: «Николай I во главе войска пошел бы усмирять взбунтовавшийся Петроград – Император Николай II послал туда генерала Иванова с приказанием избегать кровопролития. Александр III твердо руководил бы из Ставки сражением за режим, разыгравшимся в столице – Император Николай II уехал из Ставки и оказался во Пскове. Там он, усомнившись, по наговору Рузского и Родзянко, в своих силах продолжать выполнение царственного труда, не арестовал Рузского, не казнил Гучкова с Шульгиным. Надлом державности, слом Державы!»[424]424
  Хочешь мира, победи мятежевойну! Творческое наследие Е. Э. Месснера. М., 2005. С. 436-437.


[Закрыть] Е. Э. Месснеру следовало бы добавить, что императору пришлось бы казнить не только Гучкова и Шульгина, но и всех высших генералов, которых он сам же выдвинул на такие высокие посты.

Манифест об отречении был выработан в Ставке церемониймейстером высочайшего двора директором политической канцелярии при Верховном Главнокомандующем Н. А. Базили, а редактировал сам генерал-адъютант М. В. Алексеев, после чего текст был передан в Псков для представления его императору Николаю II, которому ничего не оставалось, как подписать Манифест об отречении за себя и за сына в пользу своего брата великого князя Михаила Александровича и передать его прибывшим из Петрограда депутатам Временного комитета А. И. Гучкову и В. В. Шульгину. Именно после этого Николай и записал в своем дневнике: «… Нужно мое отречение… К 2.30 пришли ответы от всех главнокомандующих. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте и в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился… Кругом измена и трусость и обман!»

Даже мать императора, вдовствующая императрица Мария Федоровна, в своем дневнике отметила, что царь действительно был вынужден прекратить сопротивление ввиду безвыходной ситуации: «Ники был неслыханно спокоен и величественен в этом ужасно унизительном положении». Николай II не мог не воспринимать действия своих генерал-адъютантов как выражение мнения всего генеральского корпуса. Наверное, даже если бы император попробовал бороться, то сколько командармов и комкоров поддержали бы его? А на решительное пролитие крови Николай II не был способен: фактически судьбу монархии решили всего-навсего семь человек с генерал-адъютантскими погонами на плечах. Император отрекся в безвыходных условиях без шанса свободного выбора[425]425
  От первого лица. М., 1990. С. 14.


[Закрыть].

Один шаг, ставший главным, сбросил ситуацию в пропасть. Иначе этот кризис было уже и не разрешить – только через пропасть. Логика развития революции потребовала отречения и великого князя Михаила Александровича, а, следовательно, и упразднения династии Романовых в России, и монархии вообще. Генералитет, опираясь опять-таки на позицию оппозиционеров, дорвавшихся до верховной власти, до реальной возможности развязывания Гражданской войны, поддержал и эту меру. Примечательно, что царь, вначале отрекшийся и за себя, и за сына, затем передумал и вновь предложил на трон кандидатуру цесаревича, но опять-таки все тот же генерал М. В. Алексеев скрыл этот документ, не дав ему информационного хода. Впрочем, для сложившейся ситуации это было уже все равно: монархия должна была уйти.

Сразу после переворота в действующих частях (не говоря уже о тыловых) стали активно, десятками тысяч экземпляров, распространяться брошюрки, в которых старая власть, ее деятельность и ее представители подвергались исключительному по степени лжи и провокационности очернению. Так, в одной из таких брошюр император, императрица, Распутин, Штюрмер, Протопопов обвинялись в предательстве родины, намерении заключить сепаратный мир и попытке использования для подавления революции германский войска. Разумеется, что все эти данные приводились не только без единого доказательства фактического характера, которых, разумеется, не было и быть не могло, но и подавались как «твердо установленные». Как-то ведь революционеры должны были объяснить широким народным массам свои действия.

Подводя итоги, следует подчеркнуть, что позиция армии в 1917 году позволила революции совершиться, а поведение генералитета – укрепиться и с легкостью свергнуть династию. Конечно, нельзя все события февраля – начала марта приписывать исключительно армии, мы можем говорить лишь о «решающем факторе»: ведь Вторая русская революция не сопровождалась организованным, сплоченным сопротивлением; монархию не поддержал практически никто. Царский режим и лично император Николай II не нашли поддержки. Заговорщики сумели так обставить дело, что даже правоверные монархисты в среде высшего генералитета не смогли ничего сделать:

– отречение было проведено легально, причем император в акте своего отречения от престола призвал повиноваться Временному правительству,

– искусственное противопоставление понятий «Царь» и «Родина» вынуждало офицерский корпус предпочесть последнее,

– междоусобица в период ведения внешней войны, так или иначе, означала, вероятнее всего, сепаратный мир на германских условиях. На это генералы пойти не смогли, особенно если учесть, что Николай II оказался изолированным от тех войск, что могли бы прийти ему на помощь, да вдобавок еще и подписал отречение.

Последним распоряжением царя стало назначение на пост Верховного Главнокомандующего великого князя Николая Николаевича. Начальником штаба – генерала М. В. Алексеева. Николай Николаевич даже не доехал до Ставки, когда его поспешили заменить (письмо главы Временного правительства о замене великий князь получил уже в Ставке), опасаясь реставрации, – это лишний раз говорит об истинных намерениях так называемых монархистов среди членов Государственной думы, подготовивших и совершивших государственный переворот.

Само собой разумеется, что главной ссылкой на необходимость отстранения великого князя Николая Николаевича от должности Верховного Главнокомандующего послужило «народное мнение», при полном игнорировании настроений фронта. В частности, в письме князя Г. Е. Львова, возглавившего Временное правительство, говорилось: «Создавшееся положение делает неизбежным оставление Вами этого поста. Народное мнение решительно и настойчиво высказывается против занятия членами Дома Романовых каких-либо государственных должностей. Временное правительство не считает себя вправе оставаться безучастным к голосу народа, пренебрежение которым могло бы привести к самым серьезным осложнениям. Временное правительство убеждено, что Вы, во имя блага родины, пойдете навстречу требованиям положения и сложите с себя еще до приезда Вашего в Ставку звание Верховного Главнокомандующего». А ведь, как говорилось выше, всего два месяца назад князь Львов через своего посланника А. И. Хатисова предлагал великому князю Николаю Николаевичу ни более ни менее, как трон Российской империи. Но теперь-то, когда власть находится в собственных руках, зачем добровольно передавать ее сильной личности, уважаемой в народе и любимой войсками?