Текст книги "История Первой мировой войны"

Автор книги: Максим Оськин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 52 страниц)

В то же время, когда англичане предложили русским также послать отряд для удара по проливам, великий князь Николай Николаевич согласился выделить для этого один-единственный отборный пехотный полк, одну полевую батарею и казачью полусотню. Это – блестящая характеристика отношения русской Ставки к проблеме Черноморских проливов в военно-политическом отношении.

В Ставке полагали, что русский десант на Босфор не может привести к успеху. Генерал Ю. Н. Данилов впоследствии писал: «Великий князь и Ставка твердо стояли на том, что операция по овладению проливами мыслима лишь в виде отдельной экспедиции, после достижения решительного успеха над Германией, и что она потребует, для своей же безопасности, 8-10 свободных корпусов. Ранее же достижения решительного успеха над Германией, выделение такого большого количества корпусов, даже в случае заключения сепаратного мира с Австрией, русской Ставке представлялось совершенно невозможным». Непонятно, чего здесь больше – глупости или лукавства, ибо писались эти строки уже далеко после войны.

Цель русского удара по Босфору заключалась в том, чтобы получить контроль над выходом из проливов в Черное море. Иначе говоря, закрепление русских войск у устья Босфора. Генерал же Данилов подразумевает здесь отдельную операцию по занятию проливов вообще (предполагается, всего малоазиатского перешейка, разделяющего Европу и Азию в точке – Константинополе). При чем здесь столь широкомасштабная операция, если русский десант должен был преследовать чрезвычайно ограниченную цель, в результате которой «Гебен» не смог бы выйти в Черное море?

Во-вторых, цифра в восемь-десять корпусов заведомо завышена. Напомним, что зимой 1915 года на Кавказе в ходе Сарыкамышской оборонительной операции была совершенно уничтожена 3-я турецкая армия, англичане готовились штурмовать Дарданеллы, а немцы вплоть до вступления в войну Болгарии осенью 1915 года были вынуждены ввозить военные грузы в Турцию транзитом через нейтральную Румынию. Более того, численность 1-й и 2-й турецких армий, расположенных в районе проливов, исчислялась примерно в двести пятьдесят тысяч штыков и сабель далеко не самого сильного состава.

Даже если предположить, что подкреплений для разгромленной 3-й армии не будет, то и тогда минимально предлагаемые генералом Ю. Н. Даниловым восемь армейских корпусов – это более трехсот тысяч штыков. А ведь оставались еще и союзники, против которых следовало бы оборонять Дарданеллы. Для чего такая масса войск: ведь турки уступали русским как в качестве солдатского материала и командного состава, так и даже в техническом отношении.

Просто-напросто, оперируя заведомо неверными цифрами, штаб Ставки пытался представить, что захват Босфора вообще невозможен до того времени, как будет разбита Германия. Другое дело – возможности флота, в том числе транспортного. Когда осенью 1912 года, в ходе 1-й Балканской войны, возникла угроза захвата Стамбула болгарскими войсками, император распорядился подготовить пятитысячный десант для высадки в турецкой столице. Тут же выяснилось, что Черноморский флот не может единовременно перебросить даже и два пехотных полка. А вот те же англичане верили в свою счастливую звезду, не побоявшись весной 1915 года ударить по Дарданеллам всего-то сорокатысячной группировкой. И только грубые ошибки британского морского командования, наряду с несогласованностью действий между флотским и армейским руководством, позволили турецким частям удержать проливы за собой.

Положение не изменилось и после того, как пост Верховного Главнокомандующего занял сам император Николай II (август 1915 года), который, в отличие от ярого сухопутчика великого князя Николая Николаевича, всегда бережно относился к флоту. Начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал М. В. Алексеев, который единолично управлял русской стратегией, также являлся противником удара по проливам, полагая, что в этой идее больше авантюризма, нежели здравого смысла. Поражение англо-французов в Дарданеллах только укрепляло это мнение: «Неудача Дарданелльской операции союзников укрепила недоверчивое отношение русского сухопутного командования к планам скорейшего овладения Босфором, о чем заговорили после заключения соглашения с союзниками. Алексеев считал Босфорскую операцию “затеей моряков”, которая только отвлечет войска и ослабит фронт. “Ключи от Константинополя лежат в Берлине”, – говорил он, давая понять, что успех в войне может быть достигнут только в результате операций на сухопутном фронте»[217]217
  Зырянов П. Н. Адмирал Колчак, верховный правитель России. М., 2006. С. 282.


[Закрыть].

Генерал Алексеев считал, что десант должен быть силой не менее десяти дивизий, а снять с фронта пять армейских корпусов он не считал возможным. Также не хватало и транспортов, поэтому в 1916 году этот вопрос был закрыт. Отметим, что теперь речь идет не о восьми-десяти, а только о пяти корпусах. Но даже и эти войска Ставка не пожелала предоставить для выигрыша войны. Конечно, риск был велик, и операция вполне могла увенчаться поражением. Но ведь все эти корпуса в кампании 1916 года бесплодно сгорали в «ковельской мясорубке», бесплодно и бесперспективно штурмуя ковельский укрепленный район.

Под Ковелем в составе Особой армии во второй раз за войну была уничтожена русская гвардия, а также ряд других корпусов, число которых было существенно большим, нежели пять. В июле-сентябре армии Юго-Западного фронта понесли потери более высокие, нежели разгромленный в ходе первого этапа Брусиловского прорыва (май-июнь) противник. При этом захват Ковеля обескровленными русскими войсками имел куда меньшую стратегическую перспективу: развить наступление в глубь русской Польши в августе скорее всего не удалось бы, так как противник мог перебрасывать резервы с фронта севернее Полесья. А вот захват Константинополя, помимо своего морально-психологического значения, одним ударом ликвидировал изоляцию Российской империи от союзников и разрывал единство территориального пространства Центральных держав.

Не просто же так очень многие государственные и общественные деятели в России сомневались в том, что проливы по итогам войны вообще смогут стать русскими. Поэтому-то министр иностранных дел С. Д. Сазонов с первых дней войны с Османской империей и старался сделать все возможное, чтобы связать союзников письменными обязательствами по поводу проливов. Не было секретом, что англо-французы настаивали на совместном управлении Константинополем и режимом проливов в случае его падения в 1915 году. Именно поэтому в русском дипломатическом ведомстве с удовлетворением воспринимали вести о неудачах союзников в Дарданеллах: англичане не собирались позволить русским овладеть Черноморскими проливами, что дало бы Российской империи свободный доступ в Средиземное море.

0 некомпетентности военных «сухопутчиков» в данном вопросе говорит и то, что единственная стоящая цель войны для России – Царьград! – не только не был приоритетом военных действий, но в Ставке в принципе не ставился вопрос об ударе по Босфору. После же провала Дарданелльской операции англо-французов и переброски подготовленного для десанта 5-го Кавказского корпуса (двадцать семь тысяч штыков) генерала Истомина на австрийский фронт, где австро-германцы перешли в широкомасштабное наступление после Горлицкого прорыва, в русской Ставке вообще оставили вопрос об ударе по Босфору. Ученый пишет: «В дальнейшем, и до конца войны, идея о Босфоре не сходит с очереди, но в связи со все ухудшающимся положением на фронте, она откладывается и, в конечном счете, получает значение последней операции, долженствующей завершить войну на южном фронте… 1917-й год застает Черноморский флот в периоде усиленной подготовки к десантной операции на Босфор. Работа командования была ориентирована, главным образом, в этом направлении»[218]218
  Петров М. А. Обзор главнейших кампаний и сражений парового флота, Л., 1927. С. 554, 557


[Закрыть].

Для Российской империи обладание Черноморскими проливами было столь необходимо, что «Россия была готова удовлетворить все условия своих союзников за право присоединения проливов. Принятие правящими верхами России “максимальной программы” в отношении проливов было связано по крайней мере с тремя основными причинами: во-первых, к этому толкала исключительность исторической ситуации, созданной Мировой войной; во-вторых, нельзя было не воспользоваться разделом Турции, который предложили Великобритания и Франция, иначе в проливах могли оказаться сами союзники; в-третьих, с утверждением в проливах и с превращением Черного моря фактически во внутреннее море России, где мог бы базироваться ее “флот открытого моря”, были связаны широкие геополитические и геостратегические планы проведения в будущем активной мировой политики»[219]219
  Россия и Черноморские проливы (XVIII – XX столетия). М., 1999. С. 352.


[Закрыть].

Тем не менее высшие военные деятели страны как будто бы не понимали этого. Во-первых, Генеральный штаб и его главный представитель генерал Ю. Н. Данилов требовали сосредоточения основных усилий против основного противника – Германии. Во-вторых, вера в возможности русского флота после русско-японской войны была существенно подорвана, и Ставка ни в коем разе не могла решиться на риск (а риск, безусловно, существовал) проведения десантной операции. Нельзя забывать, что главным флотом считался Балтийский флот, куда и шел основной поток офицерского состава (нехватка офицеров флота в связи с широкомасштабным военно-морским строительством прекрасно осознавалась руководителями вооруженных сил).

И все равно в отношении операции против Босфора Ставка подверглась давлению со стороны МИД. С. Д. Сазонов добивался занятия Константинополя, опасаясь, что союзники войдут туда первыми, и тогда неизвестно, как оно все повернется. Отказ Верховного Главнокомандующего привел к разрыву личных взаимоотношений между Сазоновым и великим князем Николаем Николаевичем, что отрицательно сказалось на координации военно-стратегических и внешнеполитических решений. Впрочем, в этом отношении ситуация не была исправлена вплоть до 1917 года, когда со своих высоких государственных постов уже были убраны и С. Д. Сазонов, и великий князь Николай Николаевич[220]220
  История внешней политики России. Конец 19 – нач. 20 в. (От русско-французского союза до Октябрьской революции). М., 1999. С. 303.


[Закрыть].

Часть моряков также считала, что удар по Босфору неосуществим даже с чисто технической точки зрения. Так, русский разведчик в Турции в 1909-1913гг., один из инициаторов создания Морского Генерального штаба, А. Н. Щеглов, считал операцию по захвату Босфора самоубийственной[221]221
  См.: Шеремет В. И. Босфор. Россия и Турция в эпоху Первой мировой войны. По материалам русской военной разведки. М., 1995. С. 32


[Закрыть]. Но не все спешили отказаться от идеи штурма проливов. К этому подталкивала и военная слабость Турции, которая пережила не только младотурецкую революцию, но и тяжелые поражения итало-турецкой и 1-й Балканской войн.

Тот же адмирал А. А. Эбергард, командовавший Черноморским флотом, уже в июле 1914 года испрашивал разрешения на проведение превентивной Босфорской операции, не дожидаясь, пока Турция вступит в войну на стороне Германии. Получив сведения о переходе «Гебена» и «Бреслау» в Мраморное море и начале мобилизации в пока еще нейтральной Турции, А. А. Эбергард настаивал на немедленном ударе по Босфору, чтобы отправить на дно германские корабли, а заодно и взять под контроль Босфор, чтобы не допустить боевых действий в Черном море. Ведь ситуация обстояла максимально благоприятно: Босфор не имел укреплений и современной тяжелой артиллерии, турецкие войска были низкого качества, борьба с «Гебеном» в Мраморном море не оставляла немцам ни единого шанса на успех. Где бы смог укрыться германский крейсер, если бы с севера надвигалась русская Черноморская эскадра, а выход из Дарданелл в Средиземное море стерегли англичане?

Но в сентябре русская сторона была заинтересована в турецком нейтралитете. Поэтому МИД и Ставка ВГК настаивали на том, чтобы русский Черноморский флот ни в коем случае не столкнулся с германо-турецкими кораблями, для чего наиболее благоприятным вариантом вообще становился невыход русских линейных кораблей из Севастополя. Так как Черноморский флот был подчинен Ставке, то упрекать адмирала Эбергарда в бездействии было бы слишком несправедливо: командование ЧФ было связано распоряжениями Ставки в вышеуказанном ключе. После неоднократных обращений и отказов А. А. Эбергард, понимая, что главной задачей черноморцев является прорыв через проливы, стал проявлять нерешительность в оперативном управлении флотом, вследствие чего и был в середине 1916 года сменен А. В. Колчаком. Колчак и получил столь высокое назначение прежде всего во имя организации Босфорской операции, о чем он, в частности, рассказывал на допросе в 1920 году[222]222
  Архив русской революции. М., 1991. Т. 10. С. 202.


[Закрыть].

Со своей стороны «сухопутчики» и впоследствии утверждали, что представления Генерального штаба о местонахождении «ключей от Босфора» в Берлине являлись правильными. Так, Б. М. Шапошников считал, что выводы Морского Генштаба о необходимости проведения операции против Босфора одновременно с наступлением на сухопутном фронте были неверными. При этом Борис Михайлович ссылается на неудачу Дарданелльской операции союзников и принципы военного искусства, которые велят не разбрасывать своих сил, а бить по главному противнику[223]223
  Шапошников Б. М. Воспоминания. Военно-научные труды. М., 1982. С. 508.


[Закрыть].

Удары по Германии истощили Россию и в физическом и в морально-психологическом плане, что чрезвычайно способствовало победе революции в 1917 году и преждевременному выходу страны из войны. Что же касается Дарданелльской операции, то современные научные исследования показывают на три основные причины неудачи союзников:

1) нерешительные действия флота в первый период операции при проведении попытки прорыва в Мраморное море;

2) постоянная нехватка на дарданелльском ТВД вооруженных сил, связанная с закулисной борьбой в правительстве Великобритании. Этот фактор имел следствием то обстоятельство, что англичане никогда не имели свободных резервов для развития успеха;

3) недостаточная боевая подготовка экспедиционных войск, что дало туркам возможность иметь перевес в оборонительных боях и создать сравнительно мощные укрепления уже в ходе самой операции.

Что же касается превентивного удара, который предлагали русские моряки… Конечно, такой шаг был, безусловно, агрессивным актом. Но можно ли было рассчитывать на нейтралитет Турции или даже ее присоединение к Антанте? Отношение англичан к младотурецкому правительству однозначно отметает оба этих варианта.

Ведь даже в 1913 году, когда Россия в очередной раз призвала своих союзников единым фронтом выступить против усиления германского влияния в Стамбуле, англофранцузы не пожелали идти навстречу русским. А британская помощь туркам в отношении строительства турецких военно-морских сил лишь усилила Турцию в преддверии мировой борьбы. Причем основная масса усилий в войне с Османской империей естественным образом возлагалась на Россию.

Когда в дело вступают пушки, нужно помнить только о своих собственных интересах и сбережении крови своих собственных солдат. Между тем в России всегда слишком заботились о наших союзниках, прислушиваясь к их своекорыстным советам и забывая при этом о собственном народе. Разумеется, как того и следовало ожидать, Турция в середине октября вступила в войну на стороне Германии, и теперь русские могли пожать плоды английской политики в отношении России. Как будто бы опыта девятнадцатого века было недостаточно! Набеги германских крейсеров на российское побережье вызывали приступы гнева у Верховного Главнокомандующего, а между тем, следовало бы напомнить великому князю Николаю Николаевичу, что во многом по его вине русский флаг не утвердился на берегах Босфора и Дарданелл в начале войны.

Существует точка зрения, что младотурецкое правительство было втянуто немцами в войну. Так, И. Л. Бунич считает, что турки в принципе не горели желанием нападать на Россию. И тогда германский адмирал Сушон, объединив под своим руководством весь германо-турецкий флот, под предлогом проведения «учений» добился выхода в Черное море, чтобы спровоцировать войну обстрелом русского побережья, «чтобы ни Россия, ни Турция не могли бы пойти на попятную»[224]224
  Бунич И. Л. Черноморская Цусима. М., 2004. С. 61-61, 75.


[Закрыть].

Действительно, Германия сделала все возможное, чтобы втянуть Турцию в войну, однако, вне сомнения, часть младотурецкого руководства во главе с Энвер-пашой, сочувствовала немецким планам и знала о намерениях Сушона. Да и то же сосредоточение сухопутных армий в ходе мобилизации в нейтральной стране – как оно вяжется с версией о самовольстве немцев в Черном море?

Переход превосходства на Черном море к германо-туркам после прибытия в Босфор линейного крейсера «Гебен» стал причиной «одиночества» Российской империи в войне. Как считают сами же немцы, в результате прорыва в Дарданеллы «Гебена» «удавка, наброшенная адмиралом Сушоном на горло России, была, в принципе, такой же, какую Великобритания набросила на горло Германии с самого начала конфликта, отрезав Германию от мировой торговли. Германия продержалась дольше, благодаря более здоровому организму, чем тот, который имела Россия»[225]225
  Лорей Г. Операции германо-турецких сил, 1914-1918. СПб., 2004. С. 74-75.


[Закрыть].

Черноморские проливы – перспектива для России

Значение проливов не исчерпывалось одной только возможностью транспортного сношения России со своими союзниками, хотя уже одно это спасало Сербию от разгрома в 1915 году, удерживало Болгарию от вступления в войну, позволяло русской армии немедленно получать необходимую технику, оружие и боеприпасы от своих союзников. Ведь снабжение турецких армий, действовавших на Кавказе и Месопотамии, осуществлялось через Стамбул. Падение турецкой столицы означало немедленное естественное поражение турок на этих фронтах. И это не считая, что тем самым только одни русские высвобождали с Кавказского фронта до четверти миллиона превосходных штыков и сабель.

Кроме того, овладение проливами отрезало Германию от сырья Ближнего Востока, необходимого для ведения войны. Офицер-эмигрант А. С. Гершельман справедливо пишет: «С развитием военных действий, насущная потребность в обладании Константинополем и проливами, указанная Россией как одна из целей войны, становилась все более очевидной. Владея проливами, Россия не была бы оторвана от союзников, могущих пополнять недостаток русского военного снабжения и, что, пожалуй, не менее важно, заперев проливы, Россия осуществляла бы одну из важнейших задач второго периода войны – полную блокаду Германии с юга, которую с севера успешно завершила Англия»[226]226
  Военная быль, 1968, № 92. С. 4.


[Закрыть].

Что касается последнего утверждения, оно не совсем верно. Англичане так и не сумели побудить нейтральную Швецию отказаться от поставок сырья в Германию. Более того, по сведениям адмирала Консетта, крупнейшие английские предприниматели почти всю войну продолжали через Швецию торговать с Германией. Прежде всего, топливными поставками (нефть) и продовольствием, позволившим немцам продержаться в 1916 году, когда в их руки попала Румыния.

На Балканах же англо-французские союзники опасались восстановления Балканского союза 1912 года, разгромившего Османскую империю, так как такой союз в условиях Первой мировой войны неизбежно оказывался бы под протекторатом Российской империи и, следовательно, приводил к русской гегемонии на Балканском полуострове. Именно поэтому союзники не особенно стремились удержать Болгарию в состоянии нейтралитета, так как любой болгаро-сербский конфликт разрывал Балканы на две коалиции. Этот союз «мог бы явиться для России орудием для дальнейшего продвижения к Константинополю и проливам, и преобладанию в Восточном Средиземноморье. Поэтому задача англо-французской дипломатии заключалась в том, чтобы связать вопрос о Константинополе и проливах, обещанных России мартовским соглашением 1915 года, с таким “решением” балканской проблемы, которое позволило бы ограничить территориальное расширение славянских государств и рост политического влияния России на Балканах. По этим соображениям они поддерживали неуступчивость Греции и Румынии, а также оказывали поддержку притязаниям Италии на южнославянские территории, прилегающие к левобережью Адриатики…»[227]227
  Емец В. А. Позиция России и ее союзников в вопросе о помощи Сербии осенью 1915 года // Исторические записки, 1965. Т. 75. С. 123.


[Закрыть].

А. А. Керсновский считает даже, что отказ от Босфорской десантной операции в годы войны в субъективном отношении явился следствием соответствующего профессионального воспитания высшего русского генералитета. «Причину этого ослепления надо видеть в том, что и Великий Князь Николай Николаевич, и генерал Данилов, подобно генералу Людендорфу – полководцы рационалистической формации. Это были ученики Мольтке – позитивисты, a priori отрицающие значение духовного элемента и считающиеся лишь с весомыми элементами. Им и в голову не может прийти соображение, что взятие Царьграда возбудит в обществе и всей стране такой подъем духа, что временная утрата Галиции, Курляндии и Литвы пройдет совершенно незамеченной, и Россия обретет неисчерпаемые силы для успешного продолжения войны. Не видели они и политических последствий этой величайшей победы Русской Истории»[228]228
  Цит. по: Философия войны. М., 1995. С. 46-47.


[Закрыть].

Но даже и после 1915 года десант в Стамбул продолжал оставаться насущной, жизненно необходимой целью для Российской империи. Правда, ив 1916 году все свободные резервы пошли на Юго-Западный фронт, наступление которого после ошеломительных успехов мая-июня было остановлено австро-германцами под Ковелем. Начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал М. В. Алексеев продолжал твердить о том, что в распоряжении Ставки нет свободного резерва в пять-шесть корпусов, необходимых для десантной операции.

Между тем, если не считать десятидневного сражения под Барановичами, севернее Полесья с апреля 1916 года и до самого конца бездействовали шесть армий в составе двух фронтов. Гвардейские корпуса бросались в бессмысленную «ковельскую мясорубку», а у генерала Алексеева не было пяти корпусов. А что же тогда отсиживалось в войсках шести армий двух фронтов почти весь год?

Десантная операция, при условии надлежащей ее подготовки и проведения, построенная на немалом риске и дерзости, была вполне реальна. Как говорит авторитетный исследователь данной проблемы, «Константинополь был основным коммуникационным центром и наиболее уязвимой точкой Турции. Здесь встречался грузопоток из Европы (боеприпасы и другая продукция промышленности) и из Азии (уголь и продовольствие из Анатолии). Если учесть, что две единственные в Турции фабрики по производству боеприпасов находились под Константинополем, а сама страна полностью зависела от немецкой помощи и ее столица – все больше и больше от поставок продовольствия с Балкан, ввиду плохих коммуникаций, массового призыва анатолийского крестьянства в армию и геноцида армян в 1915 году, то можно с полным основанием говорить о том, что судьба двух коалиций во многом решалась здесь, а ключом к проливам становилось слабейшее из звеньев Четверного союза – Болгария»[229]229
  Айрапетов О. Р. На Восточном направлении. Судьба Босфорской экспедиции в правление императора Николая II // Последняя война императорской России. М., 2002. С. 236.


[Закрыть]. Таким образом, превентивный удар русских по проливам (или, на худой конец, десантная операция на грани риска в первые месяцы войны, пока еще не был укреплен Босфор) сокращал время войны как минимум на два года. Позиция русской Ставки и поведение англичан, как будто бы в насмешку именовавшихся нашими «союзниками», не позволили этому совершиться, чем был подготовлен развал России в результате Великой русской революции 1917 года.

И еще. Занятие Царьграда позволило бы русской верховной власти получить огромный кредит доверия внутри империи. На этом активе можно было бы долго оправдывать пассив в виде военных поражений 1915 года или человеческих «гекатомб» года 1916-го. Одним ударом фактически достигалась цель всей мировой войны для Российской империи, после чего можно было легко утверждать, что теперь надо драться за удержание завоеванного.

Следование в фарватере союзной политики подвело и на этот раз. Но что говорить: на самом высоком уровне вопрос об обнародовании результатов секретных соглашений между союзниками о проливах был поднят только премьер-министром Б. В. Штюрмером в докладе царю 21 августа 1916 года, да и то в связи с польским вопросом. Штюрмер указал, что, прежде чем предоставлять автономию Польше, необходимо обнародовать то положение, что по итогам войны Константинополь будет принадлежать Российской империи. Премьер говорил: «Мне казалось бы возможным ныне же объявить России и Европе о состоявшемся договоре с нашими союзниками – Францией и Англией – об уступке России Константинополя, проливов и береговых полос. Впечатление, которое произведет в России осуществление исторических заветов, будет огромное».

Значение Царьграда-Константинополя в народном сознании, которое необходимо было подвигнуть к войне и идеологически обосновать участие страны в мировой бойне, приобретало важнейший резонанс. «Из утраты интереса к обладанию Константинополем вытекал важный вывод: Россия оказалась вовлеченной в полномасштабную войну, требующую привлечения всех ее ресурсов, не имея подлинной, воодушевляющей народ общенациональной цели. Эта ситуация была бы, возможно, терпимой в случае скоротечности войны, но напряжение нескольких лет и потери, исчисляемые миллионами человеческих жизней, делали сомнительной моральную обоснованность жертв»[230]230
  Уткин А. И. Первая мировая война. М., 2001. С. 289.


[Закрыть]. Но все было не так просто.

Наши «верные» союзники, французы, вообще были категорически против русского присутствия в проливах. И только искусный нажим со стороны российского МИДа позволил решить дело. Согласно русско-британской конвенции от 12 марта 1915 года, Российской империи гарантировалась передача Константинополя с прилегающими территориями:

1) западное побережье Босфора и Мраморного моря;

2) Галлиполийский полуостров;

3) Южная Фракия по линии Энос-Мидия;

4) восточное побережье Босфора и Мраморного моря до Измитского залива;

5) все острова Мраморного моря, а также острова Имброс и Тенедос в Эгейском море.

10 апреля к конвенции присоединилась Франция. Наверное, не надо говорить, что практически вся остальная Турция, за исключением Малой Азии, доставалась союзникам. И это не говоря уже о прочих экспансионистских замыслах англо-французов. Согласно договоренностям, Россия получала проливы (да еще, быть может, австрийскую Галицию и, не исключено, германскую Восточную Пруссию). Зачем России были нужны националистически настроенная Галиция и уж тем более совершенно чуждая Восточная Пруссия – неизвестно. Почему-то дипломатические заветы прусского короля Фридриха II Великого – «хватай больше, потом будет что отдавать», продолжали оставаться в качестве руководящей линии внешнеполитических устремлений.

А что же должны были получить союзники России?

Великобритания: часть африканских колоний Германии, распространение британской сферы влияния на нефтяные месторождения Персидского залива, Месопотамию с Багдадом, большую часть Аравийского полуострова, порты Хайфа и Акка в Палестине.

Франция: Эльзас-Лотарингию, продвижение франко-германской границы к Рейну, часть африканских колоний Германии, Сирию, Ливан, Малую Армению, Киликию, значительную часть Курдистана, часть Восточной Анатолии, часть Аравии, Мосул.

Так что кто-кто, а англо-французы себя не обидели! Персидский залив – вообще стратегически и геополитически важнейшая территория, что подтверждают события наших дней в Ираке. Однако даже и теперь союзники продолжали ставить всяческие препоны русским. Если при монархии этот фактор особенно явно не проявлялся, то после Февральской революции положение вещей сразу изменилось, несмотря на то, что Временное правительство поспешило признать все тайные и открытые договора царского режима. Как говорят современные исследователи, «секретное соглашение держав Тройственного согласия по Черноморским проливам явилось своего рода кульминацией, высшим достижением российской дипломатии и лично министра иностранных дел Сазонова на пути к осуществлению “исторической задачи” внешней политики России. В истории борьбы России за проливы оно формально фиксировало такое решение проблемы “ключа от южных ворот империи”, которое не было достигнуто в самом благоприятном для нее Ункяр-Искелесийском договоре 1833 г.»[231]231
  Россия и Черноморские проливы (XVIII – XX столетия). М., 1999. С. 332.


[Закрыть].

Но кто же больше выиграл? Ведь это соглашение, бесспорно, способствовало упрочению антигерманской коалиции, так как теперь Российская империя в любом случае должна была вести войну до победного конца, невзирая ни на какие изменения обстановки. Иначе говоря, о сепаратном мире, в случае безысходности продолжения войны, отныне не могло быть и речи. В противном случае проливы оставались бы для России недосягаемыми.

В результате вопрос о Черноморских проливах стал для союзников постоянным и чрезвычайно эффективным рычагом давления на русскую сторону посредством шантажа: «Пойдя на заключение с Россией соглашения о проливах, Англия и Франция обеспечили участие русской армии в войне против Германии до победного конца, и приобрели действенное средство дипломатического воздействия на царское правительство. Это соглашение предрешило вопрос о дальнейшем разделе Оттоманской империи… Характерно, что каждый раз, когда французским правящим кругам необходимо было добиться от русского правительства выполнения их определенных пожеланий, они напоминали ему о Константинополе и проливах, используя это в качестве рычага давления на Россию»[232]232
  Емец В. А. Очерки внешней политики России в период Первой мировой войны. М., 1977. С. 147, 235.


[Закрыть].

То есть русские теперь вынуждены были соглашаться на любые территориальные претензии англо-франко-итальянцев, лишь бы удержать за собой обещанные проливы. В течение всей войны англо-французы держали в рукаве эту «козырную карту». Д. Ллойд-Джордж, поддерживая британского министра иностранных дел Э. Грея в вопросе об уступке России Черноморских проливов, говорил: «Русские настолько стремятся овладеть Константинополем, что будут щедры в отношении уступок во всех прочих местах». Но стоило только социалистическому правительству 1917 года в России отказаться от территориальных претензий, как союзники тут же приветствовали подобную инициативу, нисколько не собираясь отказываться от собственных приращений: не говоря уже о колониях, французы вообще собирались установить новую границу с Германией по Рейну.

Об отношении союзников к новой, революционной, власти говорит следующий факт. Одному из лидеров Временного правительства и министру иностранных дел в его составе П. Н. Милюкову удалось договориться с новым Верховным Главнокомандующим генералом М. В. Алексеевым и Морским Генеральным штабом о проведении операции против Босфора. Дело сорвалось из-за транспортных неурядиц и настроений разлагавшихся в ходе революционного процесса войск. Тем не менее русский МИД попытался склонить турок к сепаратному миру, однако союзники заявили, что согласны на этот шаг лишь при условии отказа России от притязаний на проливы[233]233
  См.: История внешней политики России. Конец 19 – нач. 20 в. (От русско-французского союза до Октябрьской революции). М., 1999. С. 551-553.


[Закрыть]. Впрочем, генерал Алексеев еще при монархии даже соглашался на отказ от проливов во имя победы над Германией.

В свою очередь пришедшее к власти уже в июне социалистическое правительство А. Ф. Керенского поспешило объявить всему миру о том, что Россия будет продолжать войну до победного конца, отказавшись при этом от любых территориальных приобретений. То есть «без аннексий и контрибуций». «Заявление А. Ф. Керенского о бескорыстном продолжении войны чрезвычайно понравилось британским правящим кругам и общественности, чего он и добивался: в Англии в это время специально изучался и широко пропагандировался именно этот способ решения вопроса о проливах… Именно ему [Керенскому] было решено оказать поддержку, в отличие от Милюкова, об отставке которого союзники не сожалели. Западная дипломатия и пресса с радостью расценили выступление Керенского как отказ от русских притязаний на Константинополь и проливы при сохранении всех прочих соглашений (выделено. – Авт.). Интересно, что в конце марта 1917г. и французское, и английское правительства подтвердили действительность всех ранее заключенных с Россией соглашений. А тут появился шанс, ни на йоту не нарушая данного слова, избавиться от обязательств!»[234]234
  За балканскими фронтами Первой мировой войны. М., 2002. С. 322.


[Закрыть]