Текст книги "Лекции по общей психологии"

Автор книги: Лев Ительсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 58 страниц)

Какие же элементы вычленяются из рединтегриро-ванной целостной системы опыта? Чем определится то, какие образы возникнут, ассоциируются с исходным стимулом?

Предварительный ответ мы уже видели – это те образы, которые воплощают, иллюстрируют определенный тип связей или отношений.

Каких связей? Каких отношений?

Оказывается тех, которые в данный момент почему-либо важны для человека, или вообще имеют серьезное значение в социальной среде этого человека, или лично для него субъективно существенны и т.п.

О том, что психика обладает способностью так направленно вычленять важную для данного момента связь, свидетельствуют, в частности, эксперименты по так называемым направленным ассоциациям. Они заключаются в том, что испытуемому дается задание представлять себе (или вызывать) не вообще свободно что попало, а только образы определенного класса. Например, отвечать только глаголами, или же представлять только предметы, но не ситуации и т.д.

Опыты эти показывают, что даже одно такое внешнее задание уже может управлять отбором ассоциируемых образов, что круг всплывающих ассоциаций послушно подчиняется этому критерию отбора. Однако, вряд ли можно предположить, что направляющее задание ограничивает сам круг образов, которые связаны со стимулом. Ну, например, так, что при свободном ассоциировании образ ноги вызывает у испытуемого и образы ботинка, и образы ходьбы, и образ футболиста, бьющего по мячу, и образ носка. А как только он получил задание думать только о вещах, так сразу все двигательные ассоциации (футболист, ходьба и т.п.) отсеклись, перестали функционировать при появлении стимула – изображения ноги. Справедливее предположить, что задание направляет скорее отбор, т.е. то, что допускается сознанием, что вычленяется из общей системы оживленных образов и опыта.

Чем же определяется, какие именно связи и, соответственно, какие цепочки образов вычленит сознание из всей системы опыта, рединтегрированного стимулом?

Прежде всего это определяется характером задачи, стоящей перед индивидом. Конечно, задачи эти чрезвычайно разнообразны и перечислить любые задачи, которые могут возникнуть перед человеком в ходе его жизни, практически невозможно. Однако, их все-таки можно расклассифицировать на несколько главных типов. Для этого мы возьмем за основу классификации характер стимулов, т.е. того, чем непосредственно запускается деятельность образного мышления.

Все разнообразие стимулов в принципе можно свести к трем главным типам.

Первый тип стимулов, дающих толчок и направление образному мышлению – это внутренние стимулы, кроющиеся в самом индивиде. Это эмоции и потребности индивида, его цели и стремления, его ожидания и притязания. Движение образов, запускаемое только этими факторами, дает так называемое аутистское мышление. Его задача – это прежде всего представить пути и способы, а также результаты удовлетворения соответствующих эмоций, потребностей, притязаний и т.д.

Чаще всего такое мышление возникает при неудовлетворенности определенных потребностей индивида, при блокировании путей к достижению его целей и притязаний. О том, что это так, свидетельствуют опыты по изучению реакции человека на блокирование начавшегося действия. Оказывается, что в большинстве случаев такой реакцией является создание образов. Когда человек полон решимости что-то сделать, но не достигает своей цели, акт довершается в его воображении (Шибутани). Так, например, студент, который упорно работает, представляет себе, как он получает на экзамене высокую оценку, испытывает от этого удовольствие, получает затем стипендию, отправляется на эти деньги в ресторан и т.д. И, наоборот, студент, провалившийся на экзамене, представляет себе различные картины мести преподавателю и испытывает при этом удовлетворение, или, наоборот, представляет себе все последствия этой неудачи и испытывает соответствующие безрадостные чувства и т.д.

Таким образом, в исследуемом случае движение представлений как бы позволяет найти в воображении удовлетворение, которого не удается достичь в жизни. Или же найти в воображении достаточные побудители для совершения действий, которые в данный момент не получают непосредственного подкрепления извне или даже, наоборот, вызывают неприятные переживания (как например, сидение в библиотеке в ясный весенний день у упомянутого уже студента).

Процессы эти могут носить непроизвольный характер и осуществляться при разных уровнях бодрствования, а также разных степенях контроля сознания. В этом отношении здесь получается целая шкала – от сновидений, через сновидные течения образов, когда человек еще не проснулся, но уже не спит, далее к грезам, от них к мечтам. И, наконец, к развернутому образному прогнозированию, планированию и экспериментированию. Исследование движения образов во всех перечисленных состояниях показывает, что оно близко по характеру к тому, которое наблюдается при свободном ассоциировании. Но отбор образов идет при этом в основном по признаку их связи с определенными чувствами или целями, потребностями или влечениями человека.

Внутренний невидимый двигатель аутистского мышления во всех его формах от сновидений до мечтаний, это чувства человека, его потребности, его ожидания и страсти. Они невидимо управляют тем, в какую сторону плывут образы. При этом не надо представлять себе

дело так примитивно, что человек обязательно грезит исполнение тех или иных своих желаний. Содержание образов может быть довольно изменчиво. Оно может определяться привычками человека и социальными шаблонами. Оно может определяться также свежими впечатлениями человека, окружающей обстановкой, прочтенной недавно книгой и т.д. Стимулирующие же потребности, желания, эмоции могут при этом проявляться скорее в самом движении образов, чем в их непосредственном содержании. Фактически, как грезы, так и сновидения во многом, по-видимому, представляют именно такие выражения потребностей и желаний человека через движение образов и их связи. В психологии и психиатрии есть даже особое направление, которое пытается, анализируя сны и грезы человека, добираться до его самых скрытых затаенных мыслей, страхов, влечений и ожиданий, которые иногда он и сам не сознает («психоанализ»).

Второй тип стимулов имеет место, когда содержание и направленность образного мышления управляются задачами общения, т.е. передачи некоторой информации, или наоборот, освоения некоторой информации, идущей извне. В этом случае главной задачей оказывается конструирование в голове образов, соответствующих воспринятым извне сигналам (словами, изображениями и т.д.). Например, читаете ли вы «Войну миров» Уэлса и он вам описывает боевой марсианский треножник, из которого вылезает, как спрут, марсианин с глазами-тарелками, читаете ли вы учебник химии, где описывается опыт по получению водорода – во всех случаях от вас требуется воспроизводящая деятельность воображения. Слова, схемы, рисунки указывают, какие образы, какие детали из прошлого опыта вам следует извлечь и как их следует между собой соединить. Такой тип образного мышления можно назвать реконструирующим. Обычно его именуют репродуктивным воображением.

В норме этот вид образного мышления как бы не замечают. Оно настолько неотступно сопровождает нас в ходе нашего общения с окружающими людьми, непосредственного или через книги или произведения искусства, что кажется таким же неощутимым, как воздух,, таким же пустым, как небо. Между тем, без непрерывной работы такого типа образного мышления или, если обозначить его более принятым в психологии термином, воображения, практически невозможно никакое общение, никакое усвоение социального опыта.

Одним из подтверждений этого могут служить опыты, проводившиеся в нашей лаборатории аспирантом Б.А. Ермолаевым. В этих опытах фиксировались образные ассоциации, возникающие у людей при предъявлении им звучащих или написанных слов. Затем эти ассоциации анализировались с точки зрения тех объективных связей, которые в них отражены. Анализ полученных данных показал, что наиболее часто актуализирующимися ассоциациями являются образные последовательности, в основе которых лежат следующие типы связи: «носитель действия – объект действия» (27%); «объект или действие – ситуация, в которой обычно они встречаются» (17%).

Во второй серии экспериментов испытуемым предлагалось раскрыть значение тех же слов. Полученная совокупность ответов также была проанализирована с точки зрения признака, положенного в основу определений, предложенных испытуемым. Этот анализ показал, что определения по признаку «объект действия предмета, обозначенного словом» или «ситуация, в которой обычно встречаются предмет или действие, обозначенное словом» встречаются почти с такой же частотой, как при свободном ассоциативном эксперименте. Возрастает только частота использования привычных речевых связей. Такое совпадение результатов дает основание предполагать, что понимание слов в обыденной речи опирается главным образом на актуализацию предметно-действенных и частично речевых связей. Таким образом, в обыденной речи слова означают для человека, главным образом, его практический и языковый опыт в отношении соответствующих предметов, действий, слов. Отсюда явствует, что обыденная речь кодирует, по-видимому, преимущественно ту информацию, которая закреплена у человека в образно-действенном отражении действительности. Подкреплением этого вывода может служить то, что люди пользовались речью и словами задолго до возникновения научных понятий. Тогда речь волей-неволей служила для выражения образно-действенных представлений о действительности. По-видимому, в обыденной речи люди и до сегодняшнего дня пользуются таким «древним» уровнем.

Именно это дает возможность пользоваться речью для образного реконструирования объектов и ситуаций при общении. Проще говоря, это позволяет одному человеку вызывать в голове другого человека определенные образы. Обращение этой деятельности на себя дает человеку также возможность в какой-то мере управлять и течением образов у себя в голове, внутренне произнося соответствующие слова.

Эту воссоздающую работу воображения на основе словесных сигналов легче всего наблюдать на том этапе, когда она еще не заслоняется другими способами отражения смысла – понятийным и логическим мышлением, в частности, у детей. Отсюда такое яркое, живое восприятие ими сказок и рассказов.

Однако, дети мало способны к самоанализу и к самоотчету. Поэтому о характере конструирующей работы у них образного мышления под влиянием сообщенных слов мы можем судить лишь косвенно, по поведению детей. Но встречаются взрослые люди, у которых сохранилось по-преимуществу образное мышление. Самонаблюдения таких людей позволяют очень многое открыть в том, как протекает это мышление.

Одним из таких людей был Шерышевский, над которым длительное время вел наблюдение советский психолог А.Р. Лурия. Каждое слово рождало у него образ. «Другие думают, – говорил он, – а я ведь вижу!... Начинается фраза – появляются образы. Дальше – новые образы. И еще и еще...» Например, он рассказывает: «Мне дают фразу: «Н. стоял, прислонившись спиной к дереву». Я вижу человека, одетого в темно-синий костюм, молодого, худощавого. Н. ведь такое изящное имя... Он стоит у большой липы и кругом трава, лес...»

Вот еще пример: «Как представить себе «взаимное проникновение противоположностей?».... Я вижу два темных облака пара... Это темное «противоположное»... Вот они надвигаются друг на друга, проникают друг в друга...»

Если в первом рассмотренном случае конструктивная деятельность воображения запускалась изнутри эмоциями и потребностями, а во втором случае она запускалась и направлялась извне словом, то третий важнейший случай имеет место тогда, когда работа образного мышления вызывается задачами нашей деятельности и подчиняется им. Это тот случай, когда нам нужно что-то представить, чтобы сделать это, или чтобы осуществить выбор между несколькими возможными способами действия, или чтобы понять сущность связи и отношения каких-либо вещей и явлений, важные для нашей деятельности. В этом случае движения образов, их преобразования и сочетания управляются задачами деятельности. Эти задачи организуют опыт человека, выделяют из него те образы и те их связи, которые необходимы для успешного осуществления деятельности.

Яркий пример такого явления представляет история изобретения цепных мостов. Оно осуществлено было инженером-мостовиком Брауном. Толчком послужила паутина, которую он увидел натянутой между ветвями дерева в саду, где отдыхал. Тысячи людей проходили и видели такую паутину. Почему один Браун увидел в ней мост? Потому, что задача создать мост в этот момент была для него главной жизненной целью. Все впечатления, которые он получал от окружающего мира, ложились в рамки этой задачи. «Шест лежит поперек канавки – мост. Муравей ползет по соломенной травинке, травинка – мост. По мосту движение. Садовая скамейка на столбиках – настоящий мост. Великан сидит на нем, свесив ноги. Деревья сплетают ветви над дорожкой – зеленый мост. Девочки несут ребенка на скрещенных руках *– живой ходячий мост.... Ворота раскрывают свои створки – тоже мост мерещится, да еще разводной! Крышка на колодце– он, проклятый! – подъемный мост. Не мудрено, что и в паутине он поймал небывалый, невиданный никем, висящий мост» (Орлов В.).

По-видимому, то же можно сказать о знаменитых легендах по поводу ванны, которая, якобы натолкнула Архимеда на мысль о его законе; об упавшем яблоке, которое подало Ньютону идею всемирного тяготения; о кипевшем чайнике, подсказавшем Уатту изобретение паровой машины и т.д.

Такую разновидность образного мышления, побуждаемую и направляемую реальными задачами деятельности, можно назвать реалистическим образным мыш-

лением. Или, если пользоваться для образного мышления принятым наименованием воображения, ее можно назвать творческим воображением.

Основным способом деятельности такого типа воображения является своеобразный идеальный эксперимент. Он заключается в том, что человек «в уме» представляет себе определенные события, или действия, или' взаимодействия вещей и их результаты.

Чрезвычайно яркие образцы такого типа мышления дают самонаблюдения уже упоминавшегося нами Шерышевского. Вот его собственные описания того, как к нему приходят решения.

«Вы помните, когда были карточки с талонами, там были клетки с цифрами: рубли, копейки... Как сделать так, чтобы их легче было отрезать, чтобы не пришлось долго рассчитывать, как вырезать нужный талон, не обходя слишком много других? Я вижу человека около кассы..., он хитрый, он хочет сделать так, чтобы незаметно вырезать талон. Он пробует, а я слежу... нет, не так! Лучше так! И я нахожу, как лучше! То, что другие могут делать только с расчетами и на бумаге, я могу сделать умо-зрительно!»...

Вот один из примеров того, как «умо-зрительно» решал Шерышевский задачи, которые на уровне понятийного мышления требуют для решения довольно сложных расчетов.

Дана задача. «Блокнот в четыре раза дороже карандаша. Карандаш дешевле блокнота на 30 копеек. Сколько стоит блокнот и карандаш в отдельности?» По наблюдению Лурии, Шерышевский решал эту задачу так. Он представлял себе, что на столе появляется блокнот, а рядом с ним лежат 4 карандаша. «Карандаш дешевле блокнота на 30 копеек... В уме представляю себе, что три карандаша отодвигаются вправо как лишние и уступают место эквивалентным им 30 копейкам. Вслед за этими образами появляются изображения двух чисел 10 и 40... Вот и ответ на вопрос, сколько стоит блокнот и карандаш в отдельности». Сам процесс решения, хотя и довольно сложен, но в принципе аналогичен тому, что мы наблюдаем у детей при решении доступных им геометрических и математических задач.

Вообще говоря, сомнительно, существуют ли действительно в чистом виде отдельно три названных типа стимулов и, соответственно, три различных вида образного мышления. Фактически любая задача, как практическая, так и теоретическая пускает в ход механизм воображения только в том случае, когда она приобретает определенное эмоциональное значение для самого человека (например, деятельность воображения Агафьи Тихоновны рождена прежде всего тем, что задача выйти замуж стала для нее чрезвычайно животрепещущей, насыщенной чувством). В свою очередь, эмоции и прочие переживания возникают не из пустоты, а представляют реакции человека на практические и познавательные задачи, которые перед ним ставит жизнь. Наконец, коммуникация обслуживает прежде всего деятельность. Она становится стимулом для работы воображения, если связывается с задачами, стоящими перед человеком, если пробуждает у него личное эмоциональное отношение – проще говоря, если то, что сообщается, имеет для человека значение, отвечает его задачам и интересам, вызывает у него переживания, затрагивает его потребности. В противном случае, сколько ни коммуницируйте ему сигналов, его воображение и образное мышление останутся без движения. Кстати, этот факт надо бы хорошо запомнить всем учителям и преподавателям. Об этой тесной связи эмоций, коммуникаций и деятельности, как пусковых стимулов для работы воображения и как направителя деятельности образного мышления, свидетельствуют многие психологические исследования. Это же отмечают при самоанализе многие художники и писатели. Так, например, Андре Моруа, известный критик и писатель пишет: «Художественное произведение для художника является прежде всего освобождением. Художник является человеком, который на протяжении своей жизни накопил чувства, которым не нашел употребления в делах своих. Эти чувства душат его, переполняют его душу до предела; и как раз тогда, когда он чувствует необходимость освободиться от них, произведение выходит из него почти со спонтанной силой. Искусство для него является средством высказывания».

Обратим внимание, что здесь такой пусковой стимул, как эмоция теснейшим образом связан вместе с тем с задачей коммуникации. Автор изливает свои чувства не только, чтобы от них освободиться, но и для того, чтобы передать другим. Именно потому, что он хочет возможно полнее передать и вызвать те же чувства у читателя, он воплощает их в образы, а не просто называет (вспомним Пушкина: «Над вымыслом слезами обольюсь»). Эту эмоционально-коммуникативную цель создаваемых образов совершенно отчетливо формулирует М.Ю. Лермонтов:

«Холодной буквой трудно объяснить

Варенье дум. Нет звуков у людей

Довольно сильных, чтоб изобразить

Желание блаженства. Пыл страстей

Возвышенных я чувствую. Но слов

Не нахожу. И в этот миг готов

Пожертвовать собой, чтоб как-нибудь,

Хоть тень их перелить в другую грудь.»

В зависимости от того, какой тип образного мышления реализуется, воображение может выполнять разные функции, обслуживать разные жизненные задачи человека. Например, аутистское мышление имеет своей основной функцией фантастическое удовлетворение потребностей человека. Таким путем оно как бы разрешает противоречия между тем, что человек хочет, и тем, что он может; между тем, к чему человек стремится, и тем, чего он может достигнуть. С его помощью неудовлетворенные потребности, желания, стремления частично изживаются в области воображения. Их реальное осуществление заменяется фантастическим. Проявлениями этого вида психической деятельности являются прежде всего игры ребенка, в которых он изображает и одновременно представляет себя в таких ситуациях и функциях, которые ему реально недоступны (космонавтом, воином и т.д.). Далее идет игра, как бы перенесенная внутрь, и там в чистых образах реализующая влечения и желания человека. Это – грезы. И, наконец, высшее проявление – художественное и другие виды творчества, где человек создает воображаемые миры, в которых господствует его воля, реализуются его отношения к действительности.

Реконструирующее образное мышление и его проявление – воспроизводящее воображение – обслуживает прежде всего функцию познания. Оно дает возможность человеку включать в свой опыт и познавать явления, факты и события, которые отсутствовали в личном опыте самого индивида. Недаром Маркс сказал как-то, что по романам Бальзака можно лучше изучить буржуазную Францию середины XIX века, чем по всем историческим трудам об этом периоде. Реконструируя на основе личного опыта и социального опыта, заимствованного с помощью обмена информацией, образы явлений, вещей и событий окружающего мира, воспроизводящее воображение тем самым дает материал для исследования закономерностей действительности и их познания.

Это – вторая функция образного мышления. Она реализуется, во-первых, в учении, когда через слово и через наглядность у ребенка формируют представления о том, чего он не встречал в своем личном опыте: далеких странах, исторических событиях и личностях, о научных экспериментах и явлениях и т.д. Результатом здесь являются соответствующие научные и житейские представления ребенка. Во-вторых, эта познавательная функция образного мышления реализуется в искусстве. Здесь через образы воплощаются определенные отношения окружающего мира и людей, определенные моральные и социальные идеи и т.д. Результатом ее являются представления, которые называют художественными образами. Наконец, познавательная функция образного мышления реализуется в науке. Здесь она, как мы видели, часто принимает форму интуиции.

Наконец, реалистическое мышление имеет главной своей функцией обслуживание деятельности. Оно включает в себя представление конечной цели, представление путей достижения этой цели и средств ее достижения. Эти представления, с одной стороны, выступают как стимулы, толкающие к соответствующей деятельности. С другой стороны, они составляют основу для идеального эксперимента, при помощи которого осуществляется внутренний выбор наилучшей линии действия. Закономерности такой деятельности образного мышления сейчас очень интенсивно исследуются в инженерной психологии. Образы представлений, стимулирующие и регулирующие деятельность, получили в ней название оперативных образов.

Так образное мышление обслуживает самые различные стороны жизненной деятельности. Оно помогает человеку осуществлять его потребности, желания, обнаруживать закономерности внешнего мира и собственного поведения, целесообразно направлять и регулировать свою деятельность и поведение.

Итак, мы установили, как идет переработка информации на образном уровне, с помощью каких действий образный интеллект выявляет отношения и связи реальности, значимые для индивида.

А теперь перейдем к следующему вопросу: как психика отражает, как она фиксирует результаты этой переработки – обнаруженные значимые связи реальности? Ведь такое фиксирование обязательно необходимо для того, чтобы в дальнейшем психика могла учитывать и использовать эти обнаруженные связи для правильной регуляции действий.

Вопрос этот сложен, так как объективные отношения нечувственны, невидимы, неощутимы. Они носят общий характер, т.е. встречаются у многих объектов или явлений. Они имеют абстрактный характер, т.к. определяют только какую-то сторону объекта и явления. Наконец, они имеют системный характер, т.к. представляют соотношения различных классов объектов и различных элементов этих классов.

А ведь образное мышление располагает лишь чувственными образами! Оно складывается из чувственных переживаний, которые по своей природе единичны, конкретны, самостоятельны. Возможно ли этими «негодными» средствами отразить нечувственные общие, абстрактные и системные свойства реальности?

На вопрос этот разные психологи отвечают по-разному. Ассоцианисты отвечают: «да, можно». Они считают. что общие, отвлеченные, системные свойства фактически не существуют в реальности. Они лишь искусственно выделяются словом. Наделе же эти свойства сводятся к отношениям отдельных, единичных, конкретных, чувственных предметов. Поэтому ассоциации конкретных образов дают нам отражение связей и отношений реальности такими, какими они являются в действительности.

Противоположную точку зрения высказывают представители так называемой вюрцбургской школы психологов. Они считают, что общее существует вполне реально само по себе. Но так как оно не ощутимо, не чувственно, то отражается оно не в чувственных образах, не в ощущениях, а особым способом – в понятиях.

Оба отмеченных направления сходятся на том, что чувственный образ сам по себе не в состоянии отразить общие отношения или абстрактные свойства, а может отобразить только отдельные конкретные предметы, находящиеся в этих отношениях, обладающие этими свойствами.

Если это так, то абсолютно непонятно, как десятки, а может быть и сотни тысяч лет люди действовали разумно, т.е. опираясь на общие объективные отношения реальности. Непонятно и то, как ребенок способен разумно действовать до 7—8-летнего возраста. Так как в обоих указанных случаях заведомо еще отсутствует «нечувственное» понятийное мышление.

Чтобы разобраться в этом вопросе, присмотримся ближе к тому, как идет переработка реальности в представлениях. Мы помним, что истоки этой идеальной деятельности кроются в имитативных действиях, используемых как средство коммуникации. Наблюдения над первобытными народами и детьми показывают, что сначала имитация эта имеет характер полного воспроизведения. Затем она сокращается, упрощается, превращается в жест. Жест уже не столько изображает, сколько обозначает соответствующие объекты, действия или ситуации.

Аналогично идет, по-видимому, развитие представлений. Сначала они носят характер яркого и полного воспроизведения. Об этом свидетельствует значительно большее количество эйдетиков среди детей. По-видимому, доказан во многом эйдетический характер представлений и у первобытных народов. Позже, как мы видели, яркий детальный образ объекта в представлении постепенно бледнеет, а его детали опускаются, отдельные части выпадают и т.д. Получаемое в итоге представление воспроизводит уже не весь объект, а только какие-то его стороны. Вспомним, например, цитированное стихотворение М.Ю. Лермонтова. Вместо лодки – в нем «парус одинокий», вместо картины моря – «туман голубой» и т.д. Часть целого представляет, заменяет собою весь объект или всю ситуацию. Здесь, как и в практической имитации, мы наблюдаем тот же путь – от полного воспроизведения к сокращенному обозначению.

На ступени сокращенного обозначения представление выступает уже как знак, как символ или схема, а его объект выступает как значение или смысл этого символа, этой схемы. То есть, здесь имеется уже семиотическое отношение. Изображение заменяется обозначением, хотя сами обозначения еще очень конкретны, в чем-то сходны с изображаемым объектом.

Чем дальше уходит обозначение от значения, т.е. форма представления – от представляемого объекта, тем более уходит представление от простого отображения к обозначающему семиотическому знаку. Например, молния может быть представлена в воображении непосредственно, т.е. воспроизведен ее образ. Это воспроизводящее представление. Но затем она же может быть представлена в виде картины: Юпитера, который мечет молнии. Здесь уже соединяются образ молнии и определенное человеческое содержание. Наконец, в формуле «мечет громы и молнии» полностью исчезает уже первоначальное прямое значение образа. Он становится только средством представить гнев. Или еще пример. Образ Фемиды – это уже совсем не то, что мы видим, не женщина с весами и повязкой на глазах, а скорее – способ представления чего-то невидимого, неощутимого – справедливости, правосудия, не взирающего на лица и беспристрастно взвешивающего поступки и деяния людей. Аналогично у древних слон олицетворял силу, лев – смелость, собака – верность, лиса – хитрость и т.д. Это – уже аллегорическое представление.

Как оно получается? По-видимому, сама трансформация представлений вытекает из их собственных внутренних свойств: фрагментарности, схематичности, текучести и т.д. Но здесь важно не это. Важно, что постепенное стирание деталей, выделение определенных частей и переход одного образа в другой могут в итоге приводить к новому отношению между самими представлениями, а также между представлениями и реальностью. Например, затухание, исчезновение некоторых частей образа и выделение в нем только определенных частей объекта приводит к тому, что объект начинает представительствоваться лишь этой его частью. Так возникает образ-символ.

Такой образ практически представляет собой воспроизведение только определенных частей объекта, но представительствует он весь объект. Например, парус у Лермонтова представительствует всю парусную лодку. Образ, употребляемый таким способом, именуется в искусстве синекдохой (что означает «соподразумева-ние»). Аналогично, когда поэт заявляет «многих лиц не нахожу», лицо обозначает здесь человека (по-видимому, знакомого). Или, например, в выражении «двадцать активных штыков» штыки означают солдат, которые непосредственно ведут бой с противником. По-суще-ству, любое описание в художественной литературе представляет собой синекдоху, так как никаким описанием нельзя передать конкретной ситуации во всех ее подробностях.

Второй, рассматривавшийся нами прием конструирования аллегорических представлений – стирание деталей образа, его упрощение – дает образ-схему. Так, например, отвлечение от конкретных деталей, материала, цвета различных круглых предметов дает представление о круге вообще. Это образ-схема.

Но когда этот круг становится символическим обозначением солнца, то такое употребление образа называют в теории искусства метафорой (что означает «перенос»). Например, как отмечает П. Блонский, «только имея в высшей степени неясный и общий до крайности схематический образ подошвы можно было приравнять основание горы к подошве в выражении «подошва горы».

Таким образом, при метафорическом употреблении образ представляет не только себя и не столько себя, сколько объект, имеющий сходное свойство. Например, когда Пукшин пишет: «Пчела из кельи восковой летит заданью полевой», то под кельей понимается улей. Образ кельи обозначает у поэта улей, потому что последний напоминает келью. Но образ «цельи» добавляет к «улью» еще кое-что: представления оамкнутости, чистом простом образе жизни и т.д.

Метафора может быть развернута в целом детальную картину. Примером может служить вступление к поэме Маяковского «Во весь голос», где поэт уподобляет свою поэзию грозному оружию, а ее виды и художественные средства – различным родам войск.

Метафорически употребляться могут и изображение, и скульптура, и танец, и любые другие выразительные средства. Одним из примеров может служить уже упоминавшаяся Фемида. Другой пример – образ, используемый как символ солнца. У китайцев это был круг, разделенный волнистой полосой на две половины, У индийцев – два крыла с кругом посередине. У древних германцев – крест с расширенными концами. У индейцев – голова орла с клювом и т.д. Здесь особенно отчетливо видна разница в функции образа как изображения предмета и образы как обозначение предмета.