Текст книги "Лекции по общей психологии"

Автор книги: Лев Ительсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 58 страниц)

Рассмотрим теперь другой опыт, когда раздражителем была спичечная коробка. Здесь у одной испытуемой имела место следующая цепь образов: «Смутный образ белого фартука и женщины (женщина вроде тех, которых рисуют на коробке из-под какао). Женщина на коробке из под соды. Магазин и прилавок, где продают спички. Все очень ясно. Особенно коробка».

В этом случае мы опять видим трансформации образа исходного объекта – «коробки» (коробка из-под какао, коробка из-под соды, спичечные коробки). Но вместе с тем наблюдается и еще один процесс: коробка видится вместе с нарисованной на ней женщиной или вместе с магазином, где она продается. Здесь уже возникающие образы представляют собою не просто вариации исходных первичных признаков. Они восстанавливают ситуацию, в которой испытуемая встречалась с данным объектом. Такой процесс можно назвать восстановлением (в смысле восстановления ситуации, где встречался представляемый объект), или по-латински, рединтеграцией.

Если внимательно присмотреться к движению образов в приведенном случае, то можно обнаружить еще один процесс. Изображение женщины с коробки из-под какао сохраняется и после того, как сама эта коробка исчезла из круга представляемых образов. Это изображение женщины видится уже на коробке из-под соды, хотя в действительности на последней коробке такой картинки не бывает. Такой процесс удержания, сохранения части предшествующего образа и переноса ее в новую ситуацию на новый возникающий образ можно назвать удержанием или по-латински персеверацией.

Рассмотрим еще пример. Раздражитель – слово «кошелек». Цепь вызванных образов: «Серый старый кошелек. Худой старик с бородкой клином в черной ермолке. Кошелек превращается в какую-то морду. Неясный образ, вроде черного фартука. Свернутый зонтик вроде палки. Масса палок. Масса голов народу (все темное). Вижу (неясно) лица. Черную шляпу с красным пятном. Баба в черном платке. Все путается: город, лес, елка, дома. Колесо крутится».

Здесь мы наблюдаем уже знакомый нам процесс трансформации двух исходных признаков – черного цвета и формы кошелька (черный фартук, черная ермолка, черная шляпа и т.д.). Здесь же видим рединтеграцию (кошелек – худой старик с бородкой и т.д.). Но видим и еще один новый процесс – как бы умножение образа (палка —масса палок; голова – масса голов). Этот процесс можно назвать умножением или, опять-таки по-латински, мультипликацией.

Анализ множества других протоколов наблюдений показывает, что разнообразнейшие цепи образов, в конечном счете, образуются с помощью четырех перечисленных основных процессов. Впрочем, это число «четыре» довольно условно. Нетрудно заметить, что все перечисленные процессы, с помощью которых осуществляются движение и смена образов, тесно связаны. Например, превращение (трансформация), может рассматриваться как своего рода частичное удержание (персеверация), при котором в возникающем новом образе сохраняются какие-то черты, какой-то признак исходного, предыдущего образа. Нетрудно заметить, что аналогично можно объяснить и умножение (мультипликацию) образов.

В свою очередь превращение, умножение и удержание можно рассматривать как разновидности восстановления, т.е. рединтеграции. Например, трансформацию можно рассматривать как такой случай рединтеграции, когда по выделенному признаку восстанавливается объект, который имеет такой признак.

В общем, главная суть всех этих процессов заключается именно в том, что поле выбора возможных следующих образов как бы ограничивается. В ходе его или целиком сохраняется исходный образ (персеверация) или сохраняется какая-то его черта, например, цвет, форма (трансформация), или тот же образ умножается (мультипликация), или воспроизводится ситуация, в которой сохраняется исходный образ (рединтеграция). Универсальное правило везде таково: следующий образ имеет нечто общее с предыдущим, но вместе с тем чем-то и отличается от него.

До сих пор мы рассматривали, что происходит с образами представленных во времени. Мы обнаружили, что они самопроизвольно изменяются. Всякое самопроизвольное изменение объектов во времени называют процессом. Изучая собранные факты, мы установили, что наблюдаются четыре типа таких изменений и, соответственно, наметили четыре вида процессов изменения представлений – трансформацию, рединтеграцию, персеверацию и мультипликацию.

Теперь попытаемся выяснить, как происходят эти изменения, т.е. как протекают эти процессы. Для этого волей-неволей придется обратиться прежде всего к самонаблюдениям испытуемых (в том числе и самих психологов). Первое, что здесь обнаруживается, это что мы имеем дело не с простой сменой образов, не просто с их чередованием. Правда, чередование и смена тоже встречаются. Но встречаются они как довольно редкий случай, когда определенная цепь образов обрывается, наступает как бы темнота, и затем начинает течь уже иной поток образов. Самодвижение образов выглядит вовсе не так, как перелистывание альбома картинок, или же смена кадров на экране кино. Скорее оно похоже на неуловимое «перетекание» – превращение одного образа в другой.

При этом трансформация происходит путем своеобразного изменения исходного образа. Одни его части или черты тускнеют, другие – проясняются. Постепенно изменяется форма отдельных его частей, например, они расширяются, или закругляются, или вытягиваются. Иногда меняется положение деталей. Например, они становятся более горизонтальными, или, наоборот, поднимаются. К этому может добавляться персеверация, т.е. удержание некоторых частей предшествующего образа или их умножение.

Проиллюстрируем эти преобразования еще одним наблюдением П. Блонского.

Стимул – палочка. Индуцированный им ряд образов: «деревянный шомпол; копье летит к дереву; лес; река; на реке плот из палок; свайные постройки».

Анализируя этот ряд, можно увидеть, что все возникающие образы представляют собой не что иное, как последовательные превращения (трансформации) «палочки». На этапе «палочка – деревянный шомпол» это превращение ясно. Затем оно осложняется удержанием (персеверация) и изменением положения одного образа из вертикального к горизонтальному (копье летит к дереву). Дальше превращение осложняется еще умножением (дерево – лес). Причем, дерево, принимая еще более горизонтальное положение и расширяясь, дает второй образ (копье – река). Дальнейшее умножение палочки дает «плот из палок» и т.д.

Рединтегративный процесс протекает, по наблюдениям Блонского, несколько иначе. Исходный образ темнеет, становится плохо видимым. При этом один из его побочных признаков (аксессуаров, деталей) видится довольно ясно или даже ярко. В дальнейшем начинает трансформироваться именно эта побочная деталь, а не первичный образ, который, наоборот, становится неясным и темнеет. Отсюда начинается новый ряд трансформаций, который может смешиваться с первым, а может совершенно его сменить. В результате дальнейшие трансформации могут не иметь ничего общего с исходным образом.

Так, например, слово «перчатка» у одного из испытуемых вызвало следующую цепь образов: «белая, маленькая, длинная перчатка; она с кнопками на руке; кнопка звонка; подъезд, большая красная дверь, налево кнопка звонка».

Здесь отчетливо видно, как несущественная деталь перчатки (кнопки) становится началом нового ряда превращений (кнопка звонка), а затем – опорой для восстановления целой ситуации, в которой эта кнопка фигурирует.

Итак, прояснение, высвечивание или, наоборот, потемнение, распухание, изменение цвета, изменение формы, изменение положения в пространстве, обрастание деталями и аксессуарами, потемнение и распад – вот как

субъективно являются нашему самонаблюдению те преобразования, благодаря которым происходят изменения психического образа и возникают процессы его трансформации, мультипликации, персеверации и рединтеграции.

Соответственно, эти субъективно переживаемые изменения образов представлений можно рассматривать как приемы внутренней деятельности психики, с помощью которой она преобразует представляемые образы. Или короче – приемы психического оперирования образами.

Что стоит позади них? Какие действия или операции над образами осуществляются с помощью этих приемов переработки представлений? Каково назначение этих действий или операций? Короче, для чего, так сказать, вся эта самодеятельность?

Понятно, что самонаблюдение дает лишь смутные переживания, с помощью которых довольно трудно выявить объективное содержание происходящих процессов и характер совершаемых психикой действий.

Из-за такой ненадежности и смутности данных самонаблюдения попробуем подойти к решению поставленных вопросов по-другому. А именно, будем отправляться от того, какие изменения вносит данное психическое действие в образ, в его структуру, в его характер.

В отличие от приемов, такие действия, содержательно изменяющие образ, мы будем называть операциями над образами. Нетрудно заметить, что операции над образами осуществляются с помощью приемов изменения образов.

При таком подходе мы можем отметить прежде всего те изменения, которые сводятся к вычленению из исходного образа отдельных его сторон или деталей. Так, например, из бумажной полоски, как мы видели, выделился признак белизны, а затем отдельно признак удлиненности. И каждый из этих признаков стал источником целого ряда новых образов. Такой способ переработки образа мы назовем диссоциацией, т.е. разложением. Субъективно он осуществляется, как вы видели, через такие приемы, как потемнение и «стаивание» определенных сторон образа и высвечивание, прояснение других его сторон. По своему существу это преобразование представляет собой не что иное, как анализ – разложение образа на отдельные элементы его чувственной структуры.

Выделенные элементы, свойства, стороны или детали образа также не остаются, как мы видели, неизменными. Они, в свою очередь, преобразуются, изменяются. Простейшие из таких изменений это – преувеличение или преуменьшение. Субъективно оно выражается в распухании или, наоборот, сжимании соответствующего элемента образа, так что он стягивается в точку или, наоборот, стремится занять все поле зрения. Такой способ преобразования мы назовем операцией гиперболизации. Ее примеры в приведенных выше наблюдениях – вытягивание бумажной полоски в трубу, затем в реку и т.д.

Следующая операция, с которой мы уже встречались, это – изменение положения данной выделенной детали в пространстве или ряд таких изменений, создающих впечатление движения. Такой способ преобразования образа мы назовем поворотом или переориентировкой. Примеры его мы тоже видели в приводившихся протоколах. Это – изменение вертикального положения палочки на горизонтальное, соответственно, превращение ее в летящее копье и т.п.

Наконец, как мы видели, могут изменяться и сама форма, цвет или какое-нибудь иное чувственное свойство выделенной детали образа. Так, например, в первом приведенном протоколе происходит трансформация белого цвета в желтый, затем медный, затем черный, затем серый, серебряный, снова белый. Аналогично, звездочка превращается в пушистое, пушистое – в птицу и т.д. Такую операцию мы назовем топологическим преобразованием, или переформированием.

Нетрудно заметить, что диссоциация, гиперболизация, поворот, переформирование представляют собой в основном способы трансформации. Однако, во многих наблюдениях течение образов не ограничивается разложением исходного образа на элементы, выделением каких-либо из этих элементов и затем их преобразованием с помощью одного из названных приемов. Зачастую наблюдается еще один способ формирования образа, а именно, объединение полученных элементов в новый образ, отличающийся от исходного. Такой способ перестройки образов можно назвать ассоциацией или интеграцией. Он заключается в объединении диссоциированных и измененных элементов исходного образа в новую систему.

По своему характеру это преобразование соответствует синтезу. Оно тоже реализуется с помощью разнообразных способов оперирования над образами и над эле-ментами образов, полученными путем диссоциации.

Первая, простейшая из этих операций – аглютинация (по-русски «склеивание»). Она заключается в простом соединении, сочетании измененных, преобразованных элементов исходных образов. Примером такой деятельности могут служить мечты Агафьи Тихоновны в «Женитьбе» Гоголя. «Если бы губы Никонора Егоровича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазаровича, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича, я бы тогда тотчас же решилась». Несмотря на свою полную психологическую и прочую безграмотность, Агафья Тихоновна здесь очень точно сформулировала тот способ, которым формируется сложный целостный образ при помощи аглютинации.

Другой способ, несколько отличающийся от аглютинации, это – схематизация. Суть операции схематизации заключается в том, что объединяются не все элементы и свойства объекта. Точнее, что в образе объекта как бы остаются пробелы. В нем заполняются не все детали, а только наиболее существенные аспекты, свойства и стороны.

Примером образов, созданных таким путем, могут служить, например, наглядные модели атомного ядра, солнечной системы, географическая карта и т.п. Все они отражают лишь некоторые главные черты объектов, которые представляют.

Еще одну операцию синтеза, которую следует отметить, можно, назвать рекомбинацией. Он заключается в том, что элементы исходных образов сочетаются по-новому, необычно, не так, как они встречались в опыте. Примеры таких рекомбинаций – русалка, яга, избушка на курьих ножках, леший, водяные и прочие фантастические образы.

До сих пор мы рассматривали, как происходит внутреннее течение образов представлений, какие виды и способы преобразований обуславливают наблюдаемые изменения образов и их последовательность. Мы установили, что существует четыре типа таких преобразований – трансформация, рединтеграция, мультипликация и персеверация, что осуществляются они с помощью таких операций, как диссоциация, гиперболизация, переформирование, аглютинация, рекомбинация и т.д. Наконец, что операции выполняются при помощи таких приемов изменения образа, как частичное затемнение и высвечивание деталей, изменение положения в пространстве, распухание и сжимание и т.д.

Теперь поставим вопрос: почему движение образов носит такой характер? Почему в ходе его осуществления имеют место именно такие типы преобразования представлений?

Чтобы найти ответ, посмотрим, что есть общего у всех перечисленных типов преобразований, операций и приемов изменения образов. Ну, во-первых, все они как-то изменяют образ. Но это тривиально – потому они и операции, т.е. группы преобразований.

А во-вторых? Во-вторых, все они изменяют образ так, что в производном образе остается что-то от исходного.

Благодаря этому свойству в потоке текущих представлений смежные (предшествующие и следующие) всегда имеют что-то общее. Но ведь представления представляют предметы, явления и ситуации. Если в двух представлениях есть что-то общее, то, значит, объекты, которые они представляют, в чем-то близки, как-то связаны. Значит, в потоке представлений одно сменяет другое, одно вытекает из другого, одно трансформируется в другое, потому что в вещах, которые они представляют, есть что-то общее, потому что эти вещи, явления, ситуации как-то связаны друг с другом.

Как? Вопрос этот тщательно исследовали ассоциа-нисты. Они пришли к выводу, что смежность представлений при их самодвижении определяется смежностью объектов этих представлений.

Это может быть смежность в пространстве, т.е. представляемые предметы, явления, свойства обычно встречаются вместе, принадлежат одному целому, или, по крайней мере, находятся обычно рядом. Примеры такого движения образов. Стимул бочка – вызванный ряд образов: пивные кружки, насосы, рыба, огурцы, соль, мед, деготь. Стимул корабль – образы: небо, чайки, маяки, пирсы, подъемные краны, пристани, бакены, плывущие рыбы, акулы, дельфины.

Это может быть смежность во времени, т.е. соответствующие представляемые предметы, явления или сложные ситуации обычно следуют друг за другом, сменяют друг друга, близки во времени. Пример: (стимул) молния – (ассоциации) гром, дождь, ручьи... Еще примеры. Бочка – грузчики грузят бочки, из бочки пьют пиво, даже баррикада, построенная из бочек и ящиков. Пейзаж с озером – купающиеся люди, туристы у костра, туристы с рюкзаками идут по гористому берегу, по озеру плавают яхты, лодки, плот, охотники и рыболовы.

Наконец, это может быть смежность свойств, т.е. сходство определенных черт, сторон, признаков предметов, явлений или ситуаций, их близость по какому-нибудь качеству, или, наоборот, контраст – противоположность. Примеры: белое – черное, траур, мрак; петух – курица, орел, пшено... Еще примеры (сходство формы). Стимул: изображение бочки – вызванные образы: барабан, арбуз. Стимул: рисунок графика (ось координат и изломанная линия) – вызванные образы: чайки, волны, горы, неровный забор, горбатый человек, шеренга людей разного возраста, ряд деревьев разной высоты и др.

В нашей лаборатории этот вопрос исследовал аспирант Л.М. Клыгин. Он установил, что основой смежности представлений может быть не обязательно объективная связь их предметов в пространстве, времени или по свойствам. Оказалось, что основой движения представления, их перехода друг в друга может быть и субъективная смежность представляемых объектов, т.е. их близость, их связь в опыте субъекта. Выяснились и некоторые подробности. В частности, оказалось, что предметная смежность в пространстве реализуется в форме (а) перехода от части к целому (нотный ключ – нотные полосы и ноты; лимон – лимонное дерево, ваза с лимонами; блокнот – пишущий человек и т.п.), (б) от целого к части (пример: изображение интерьера дворца с колоннами и лестницей – ассоциации: картины, колонны, лестницы, цветы, статуи, двери, окна, решетки; изображение нескольких дерущихся людей – ассоциации: дубинка, бочка, кулак, фрагмент драки и т.п.), наконец, (в) противоположная смежность (спинка стула – стол; лимон и рюмка – нож, тарелка с селедкой, бутылка с вином, ваза с фруктами и т.д.).

Смежность во времени реализуется чаще всего в двух типах переходов. Первый из них – переход к последующему действию или последующему состоянию (лимон и рюмка —рюмка опрокинутая, вино опрокинутое на скатерть, расстроенные хозяева и т.д.; картина Ван-Остаде «Драка» – представление о моментах, предшествующих драке: несколько человек пьют вино, из бочки наливается вино в кружку; или же последующих – милиционерский свисток, милиционер, тюремная решетка, человек в полосатой тюремной одежде, рукопожатие – примирение и т.д.). Другой тип смежности во времени – это переход к образам одновременного действия.

Третий тип смежности, как указывалось уже, заключается в реальном сходстве представляемых объектов.

Оно может реализовываться в плане сходства формы, т.е. внешних признаков. Так, например, изображение ларца вызывало у испытуемых образы сундука, куба, ящика, чемодана, ковра. Спинка стула вызывала образы решетки летнего сада, тюремного окна с решеткой.

Другим типом смежности свойств, которая может лечь в основу движения образов, оказалось сходство по функции. Так, например, изображение рук, поднимающих штангу, вызвало у испытуемых образы системы блоков, поднимающих груз. В ответ на изображение собаки испытуемые рисовали замок. Картина «Драка» вызывала образы боксеров на ринге, дерущихся людей в любом предметном окружении и т.д. Стимул «корабль» вызвал образы: самолет, велосипед, даже посох, короче, различные предметы, способствующие передвижению человека.

Наконец, еще одним типом связи объектов, которая может породить смежность их представлений, оказались логические связи, т.е. логические отношения рода и вида, соподчинения, отнесения к классу и т.д. Например, стимул «скрипичный ключ» у некоторых испытуемых вызвал образ музыкального инструмента, музы-канта-исполнителя, дирижера. Картина «Святой Себастьян» дала реакцию: череп и кости, крест; блокнот и ручка, книги, конторка, лектор; интерьер дворца – карета, дама в корсете, шпаги, шляпа с перьями, фонтаны и т.д. Распределение между этими типами связи оказалось следующим. Предметная смежность (в пространстве) – 50%; смежность действий (во времени) – 16%; смежность свойств (сходство) – 34%; смежность логическая (категориальные связи) – 7%.

Другие сотрудники нашей лаборатории К.К. Григорян, J1. Шеплова, Б. Ермолаев обнаружили, что основой связи представлений чаще всего является функциональная связь их объектов. Например, между деятелем и производимым действием, между действием и его объектом, между действием и его результатом, причиной и следствием, средством и целью и т.д. Кроме того, часты связи типа «ситуация, в которой встречается представляемый объект», «предмет, имеющий данный признак», а также логические связи типа «общее – конкретное», «целое – часть», «действие – результат», вид – род» и пр.

Все эти исследователи были правы. Потому что отмеченные ими объективные отношения действительно могут являться основой и причиной соответствующих связей и трансформаций образов представлений. Но и все они неправы, потому что не только отмеченные ими отношения могут явиться основой движения представления.

А какие еще? Ответ здесь будет таков. В основе движения и взаимопревращения представлений могут лежать любые связи представляемых объектов.

Итак, не только образы представлений отражают определенные свойства предметов, явлений и ситуаций. Само течение представлений, сам переход одного представления в другое тоже отражает определенные стороны реальности. Он, этот переход, отражает определенные связи и отношения представляемых вещей, явлений, ситуаций. Следовательно, течение образов, их движение, их смена и трансформации являются способами отображения определенных объективных связей реальности. В том числе таких невидимых, непосредственно неощутимых отношений, как, например, сходство и различие, эмоциональная насыщенность и личное значение, функциональная связь и причинно-следственное отношение, логическое отношение и т.д.

Нетрудно заметить, что движение и трансформации образов выполняют здесь функции мышления. Они отражают связи и отношения реальности, связи и отношения своих объектов. Но делается это иначе, чем на привычном для нас уровне словесно-понятийного мышления. Понятийное мышление выделяет само отношение, отделяет его от объектов и закрепляет с помощью слова в особом знаке. Образное мышление отображает ту же связь, так сказать, наглядно, чувственно, ставя сами образы в соответствующие отношения. Поэтому образное мышление тоже дает определенное познание свойств и связей действительности, позволяет ориентироваться в ней и решать практические задачи. Недаром десятки тысяч лет человечество обходилось этим мышлением и даже ухитрялось объяснять для себя вселенную в форме мифов и религий. Ведь понятийное мышление – сравнительно очень недавнее приобретение человечества. Ему от силы 4—5 тысяч лет. И сегодня еще овладение им связано для человека со значительными трудностями.

Как показывают исследования психологов, овладение понятийным мышлением в полном смысле этого слова, по-видимому, происходит у ребенка только к 12– 13-летнему возрасту. Есть все признаки, что до этого ребенок опирается при познании действительности и ее отражении в основном на представления и образное мышление. Более того, даже у взрослого современного челочка понятийное мышление функционирует пока чаще всего, лишь опираясь на образное («понять» для человека зачастую означает «суметь представить себе»). По крайней мере, это справедливо для тех случаев, когда у человека еще нет необходимых понятий о соответствующих сторонах действительности или они еще «плохо работают», а человеку требуется познать эти стороны действительности для вполне реальных целей его деятельности. Тогда эта задача решается им с помощью образного мышления.

Именно в таком положении невежды, не имеющего никаких научных понятий об объективных свойствах реальности, находился первобытный человек. У него не было, разумеется, ни понятия силы и энергии, ни понятия скорости и пути. Тем более, он не мог ни написать формулы полета стрелы из лука, ни иными способами отобразить сущность баллистической траектории. Это было бы уже мышление понятиями. Но тем не менее первобытный дикарь прекрасно мог представить, как он натягивает стрелу. Как она летит. Как она попадает в зверя. Более того, мышечно он мог себе представить, с какой силой нужно натянуть стрелу и как направить лук, чтобы стрела долетела, например, вон до того дерева.

Иначе говоря, те же самые связи, которые мы выражаем формулой баллистической кривой, первобытный человек познавал и осознавал в форме образов, т.е. представлял себе, как все это происходит. Разумеется, такое отображение было значительно грубее, поверхностнее, менее обще и несравненно менее точно, чем познание в понятиях, а тем более соответствующих математических формулах. Но, тем не менее, для тоже довольно грубых и поверхностных, чисто практических нужд неандертальца или кроманьонца такого познания было вполне достаточно.

Таким способом уже сотни тысяч лет тому назад человек мог отображать и познавать связи действительности и руководствоваться этим знанием в своей деятельности и поведении. Но способ, которым он это делал, был иным, чем тот, которым пользуется сегодняшняя наука. Это была смена образов того, что есть, и их переход в образы того, что будет, или того, что хочется, чтобы было, или наоборот, чего бояться.

В соответствии с природой своего познания первобытный человек не только регулировал свою деятельность, но и выражал свои знания, т.е. объяснял действительность через привычные образы, знакомые по опыту. Сейчас мы называем такие объяснения мифами. Так, например, объяснением землетрясения для японцев был миф, что в глубине Земли сидит огромный паук, который опутал Землю паутиной, толщиной в канаты. И когда он время от времени начинает трясти эту паутину, скалы раскачиваются и земля трясется. Точно также еще совсем недавно для крестьянина объяснением грома и молнии было то, что Илья Пророк мчится на колеснице и высекает искры из небесной тверди. Здесь опять, как видите, выражена связь, существующая между громом и молниями. Но выражена она не в научных понятиях, а в образах. При этом объяснить, понять означает свести эти явления к образам привычных, знакомых человеку из его опыта явлений и действий.

Сейчас мы относимся к мифам, как к безвредным и занимательным вымыслам; как к сказкам, красивым, поэтичным, иногда трогательным, иногда страшным, но сказкам. Совсем иной характер имели они для первобытного человека. Для него образы мифа были непосредственным воплощением сущности окружающего мира и он относился к ним с такой же верой, как к самим образам, в которых был воплощен миф. Значение мифа казалось ему таким же реальным, бесспорным, как существование тех предметов, тех явлений, тех ситуаций, образы которых использовались в мифе. «И мы, как и древний человек, можем назвать мелкие белые тучи барашками, другого рода облака – тканью, душу и жизнь – паром, но для нас это только сравнение, а для человека в мифическом периоде сознания – полные истины. До тех пор, пока между сравниваемыми предметами он сознает только несущественные разницы, пока, например, тучу он считает, хотя и небесными, божественными светлыми, но все же барашками; пока пар, в смысле жизни все-таки, несмотря на различие функций, есть тот же пар, в который превращается вода» (А.А. Потебня).

Впоследствии этот объяснительный принцип образного мышления из мифологии стал основой религии и вместе с нею сохранился до сегодняшнего дня.

Более близкий к нам источник знаний о структурах образного мышления —это исследования развития мышления у маленьких детей. Общий вывод из этих исследований сводится к тому, что на уровне образного мышления главную роль играют не логические структуры вывода типа дедукции или индукции, а особый способ умозаключений, который получил название трансдукции (Штерн). Суть этого способа заключается в том, что вывод делается на основе внешнего, чувственного, наглядного сходства предметов и их образов, т.е. непосредственных аналогий.

Вот типичные образцы таких трансдуктивных умозаключений из многочисленных случаев, собранных К. Чуковским.

– Индюк – это утка с бантиком.

– Страус – это жирафа, только птица она.

Двухлетняя девочка впервые узнала слово «ученый»

в фильме, где показывали ученых собак. Поэтому, когда полгода спустя она услыхала, что отец ее подруги – ученый, она спросила: «Значит Ирочкин папа – собака?»

Мать предупреждает: «Слезь с окна, упадешь – будешь горбатой».

– А верблюд, наверное, два раза падал.

В экспериментах советских психологов А.В. Запорожца и Г.Г. Лукова ребенок опускал в воду подряд несколько тонущих предметов, а затем ему давали не тонущий. Ребенок и этот предмет начинал считать тонущим, хотя он видел, что это не так. Затем ребенку демонстрировали ряд плавающих предметов (кусок дерева, деревянную ручку, пенал, дощечку), а в конце опыта вновь показали ту же металлическую пластинку, которая в предыдущих опытах тонула на его глазах. И дальше произошел такой диалог:

– Ну, а эта пластинка будет плавать?

Ребенок: (Кивает головой в знак согласия, что будет, а потом начинает качать головой в знак отрицания.)

Экспериментатор: Как же ты думаешь, она будет плавать или нет?

Ребенок: Будет плавать.

Экспериментатор предлагает бросить пластин ку в сосуд с водой и, когда она тонет, спрашивает у ребенка: «Ну что с ней произошло?»

Ребенок: Она плавает.

Дети в 4—5 лет уже пытаются сформулировать аналогии, на которые опираются их выводы. Например, одной девочке 5-ти лет показали несколько плавающих предметов. Затем показывают сосновую иголку. Посмотрев на нее, девочка решает: «Она будет плавать. Она маленькая и легкая». Исправление таких ошибок вывода идет через практику. Например, когда той же девочке показали гвоздик, она с досадой сказала: «Он не будет плавать, хотя и маленький, больше ты меня не обманешь».

В тех случаях, когда наблюдаемые явления выходят за рамки повседневного опыта и известных действий, в осмысливании их ребенком наблюдается поразительная аналогия с образным мышлением дикарей. Например, плавание деревянных предметов ребенок объясняет тем, что им «купаться хочется». Движение реки он объясняет тем, что река пускается бежать, чтобы пройти по камешкам. Движение облаков вызывается, по его мнению, тем, что облака создают ветер, который в свою очередь их толкает. Причина прихода весны – зиме стало холодно, она и убежала куда-то. Во всех этих случаях, как и в мифах, объяснения черпаются из аналогии с известными образами собственной деятельности, ее приемами, объектами, условиями и мотивами.