Текст книги "Пророчество королевы Севера"
Автор книги: Лара Делаж
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 42 страниц)
СЕКРЕТ ТАРИСА БЕНА
Весь гарнизон Вандервилля до переворота составлял тысячу человек. Сейчас он уменьшился в два раза. Почти все солдаты поддержали бунтовщиков – кроме тех, кто пришел с Даневаном. Но были и те, кто просто воспользовался случаем, чтобы улизнуть в родные края. Казармы дворца свободно вмещали три сотни солдат, которые составляли патруль города и постоянную воинскую часть. Кроме этого, армейское подразделение столицы насчитывало четыре отряда по сотне человек, осуществляющих охрану въездов в Вандервилль и прилегающей к ним крепостной стены. Ворот в городе было четыре: северные выходили на дорогу, ведущую через полуостров на большую землю; восточные оказались в запустении – раньше их использовали для обслуживания судов, прибывающих в устье Дницы, но с обнищанием Валласа речное судоходство донельзя сократилось. После прошлогоднего наводнения устье реки стояло заболоченным. Западные ворота вели в сторону маяка.
Солдаты, патрулирующие въезды и выезды из Вандервилля, жили не в казармах, а были расквартированы в домах и на квартирах возле места основной службы.
Тарис любил посещать южные ворота. Когда ему доводилось не спать ночью, он приходил сюда. Его всегда ждала маленькая, но чистая комнатка, с узкой и длинной, под стать его росту, кроватью, всегда аккуратно застеленной. Здесь было слышно море, и шум волн, крики морских птиц и запах сухих водорослей действовали на него успокаивающе. Любил он также и побеседовать с командиром этого подразделения, бывшим рыбаком Орвиля Авиром.
Авир был высок, тонок и еще молод. Только седая прядь волос надо лбом выделяла его из общей группы солдат, и задумчивые глаза... Он был в армии с момента прихода к власти Травалов – его взяли совсем мальчишкой в первый же призыв после свержения Давикулюсов и крушения Империи. Воевал парень на востоке, в составе частей, прокатившихся тяжелой волной по Тарешу, сжигая города и разрушая белоснежные дворцы, купающиеся в зелени садов.
Восток страны оказался уничтожен полностью, без возможности восстановления. Плодородный зеленый край остался в прошлом, обернувшись утонувшей в крови полупустыней... Армией, разрушившей Тареш, командовал Даневан. Обычно он и отбирал людей, годных, по его мнению, для особой миссии: максимально запугать мирных жителей, внушить им ужас перед армией и солдатами, который усвоят даже дети, впитав с молоком матери. Эти воины не должны были испытывать никаких чувств. Или, во всяком случае, им следовало казаться такими...
В Вандервилле Авир был единственным человеком, воевавшим на Восточном фронте. Все служившие в этих войсках ушли с покойным Даневаном на север, брать Арут. Бывший рыбак однажды, много лет назад, подошел к графу Бену и попросил забрать его из действующей армии в столичный гарнизон – на любых условиях. Глаза солдата смотрели в пол, усталое лицо казалось лишенным каких бы то ни было эмоций. И голос был таким же бесцветным, никаким... Он был готов на самую грязную работу, и граф подивился, что грозный восточный боец согласен таскать утопленников и жечь прокаженных. На эту должность он поначалу его и взял. И смотрел, как парень оживает на глазах, начинает шутить, улыбаться. Он выполнял один задачу, которую раньше поручали троим. И выполнял всегда хорошо, без нареканий и проволочек. Его можно было даже не проверять.
Были у него еще качества, которые Бен очень ценил: честность и преданность лично ему. Все перечисленное помогло молодому человеку вырасти за несколько лет до командующего отрядом дозора южных ворот. Бывало, они даже проводили ночи напролет за разговорами. Авир не брезговал выполнять разные мелкие поручения Тариса, в том числе весьма деликатного свойства. Если бы граф спросил себя, есть ли у него друзья, то именно этого солдата и можно было бы назвать одним из них. Но в последнее время тот снова погрустнел, ходил и делал все как во сне. Качество работы не страдало, но не было в нем уже жизни...
Сегодня он стоял, оперевшись спиной о стену, и смотрел на море невидящими глазами. Был слишком задумчив, потерял быстроту... Та-рис остался на ужин и внимательно наблюдал, как Авир отказался от еды, выпив лишь воду, отодвинул кружку разбавленного вина, не притронулся к сыру... Граф некоторое время последил за ним взглядом и подумал, что он двигается и ведет себя, как деревянная кукла. Подождал, когда после ужина основная смена ушла по квартирам, а дозорные распределились на стене, и подозвал Авира.
– Тебя что-то беспокоит, я вижу. Расскажи, – Тарис был прямолинеен и всегда переходил прямо к делу.
Солдат внимательно разглядывал стоящую перед ним кружку с разбавленным вином, к которой он так и не притронулся. Словно раздумывал, говорить или нет...
– Всегда лучше рассказать то, что внутри, выплеснуть кому-то, – снова обратился к нему командир.
– Но сами вы всегда себя ведете по-другому, – Авир нехотя оторвался от кружки и посмотрел во внимательные глаза командующего.
– Неправда. Я просто выплескиваю иначе. Каждый освобождается по-разному от того, что накопилось внутри: кто жестокостями, кто созданием чего-то нового, некоторые находят спасение в женщинах, драке или вине. Мы все так или иначе обмениваемся эмоциями с миром. Каждый играет на своем инструменте... У тебя такого инструмента нет, поэтому лучше поговорить.
Солдат подумал, вздохнул и заговорил, с трудом подбирая слова:
– Тошно мне. Вначале я служил Давикулюсам, потом Травалам, теперь неизвестно кому... Потому как Ландос, хоть его и объявили правителем Валласа, не наш он. Что-то ткется невидимое... Неизвестно, в чем мы участвуем, кого защищаем. Присягаем то одним, то другим, то третьим, складываем головы в угоду непонятно кому. Чувствуешь себя пылью на дороге: развеет тебя ветер, и не останется ничего...
Тарис внимательно слушал, думал, что ответить... Как объяснить этому парню, что мы не можем выбрать ни страну, в которой родились, ни семью. Он давно сделал для себя вывод, что от того, в каких обстоятельствах проходит детство, зависит, как человек будет воспринимать окружающую жизнь. Если видел вокруг себя веселье в родном доме, то как бы тяжело в жизни ни было, а всегда найдешь повод порадоваться. Пришлось работать от зари до зари с малых лет – суждено во все впрягаться, будучи готовым всем услужить...
– Что твои родители делали? – задал он вопрос.
– Отец жрецом был, Алгала...
Культ Алгала был забыт со времен старой Империи. Граф снова задумался и наконец нашел нужные слова:
– Последние десятилетия страну и семьи Валласа мотало по всем бурным морям этой жизни. Никто не зажил лучше. Богатые стали бедными, а бедные вообще обнищали. Все должно было обрушиться в бездну, как оно и случилось. Кто сейчас будет восстанавливать страну и в какую сторону, пока неизвестно. Но среди всех этих перемен, которые происходят со всеми, очень важно сохранить какую-то привычку...
Авир поднял на графа непонимающие глаза, насупился. Тарис продолжал:
– Ты знаешь, все вокруг, – он обвел рукой город, – всегда враждебно тому, что нам хочется. Так всегда, человеку свойственно желание того, что в данный момент недоступно. Если на столе постоянно хлеб и молоко, нам начинает хотеться рыбы... Если мы едим рыбу, даже самую лучшую, возникает потребность в мясе. Всегда то, что под рукой, рано или поздно перестает быть привлекательным. Мы этого больше не замечаем и не ценим то, что имеем. Но когда мы это теряем – то, к чему привыкли, что всегда было рядом, – у нас как будто выбивают почву из-под ног.
Всегда, в любых меняющихся условиях надо оставить хоть что-то, к чему ты привык, что ты любишь делать... Как бы твоя жизнь ни менялась, и как бы ни менялся ты сам. Поэтому пусть будет что-то, что всегда останется с тобой. Допустим, это привычка, даже, казалось бы, глупая... Или особенность в еде... Пусть этим станет что-то в одежде. Выбери сам, что тебе ближе. Это отличит тебя от других и даст ощущение стабильности, когда мир вертится и переворачивается вокруг и земля уходит из-под ног.
Найди то, что ты можешь делать каждый день везде: на войне, в походе, в тюрьме, – где угодно. Что-то, что свяжет цепью день вчерашний и день завтрашний. Если теряешь все, если больше не знаешь, где ты, а где другой, кто ты и кому служишь, это позволит тебе не сойти с ума, как бы бессмысленно ни казалось то, что я сейчас говорю. Просто поверь...
Мне пришлось пройти через кое-что, через что мало кто проходит. Я выжил и сохранил рассудок, я думаю, только потому, что сберег некоторые привычки. И каждый день, когда я просыпался в новом месте, с новым именем, с новой женщиной – было нечто, что связывало меня вчерашнего со мной сегодняшним и свяжет Тариса Бена сегодняшнего с Тарисом Беном завтрашним. Что-то, что не даст потеряться, раствориться в толпе и хаосе, не даст потерять себя.
– И что же это? Что ты делал каждый день?
– Я? Тренировался.
– Что именно ты тренировал?
– Тело.
– Как просто, – Авир усмехнулся. – Мы всегда тренируемся, особенно в армии.
– Не говори так, – граф покачал головой. – Попробуй делать это, когда ты болен или почему-либо не можешь двигаться. Или не чувствуешь своего тела, лежишь и думаешь, не останешься ли ты навсегда недвижим...
– И как ты действовал тогда?
– Я тренировался мысленно. Каждый день, если я могу, то делаю упражнения. А если не в состоянии – совершаю их в голове.
– Но это совершенно лишено смысла!
– Вовсе нет! Замечал ли ты, что стоит нам долго подумать о чем-то, как наше тело меняется? Посмотри на тех, кто печет хлеб изо дня в день: пекари, что месят мягкие булки, отличаются округлостью форм и плавностью движений. Мясники же, орудующие топором, всегда резки и угловаты. Женщины, ткущие ткани, отличаются от рыбачек. Сапожники не такие, как солдаты. Наша жизнь, обыденная деятельность, привычные мысли накладывают отпечаток на наши тела. А если мы начинаем двигаться, этот отпечаток стирается. Это как разгладить складки... на душе. Если будешь думать горькие думы, твой лоб избороздится еще в ранней молодости – а если постоянно смеешься, у тебя прорежутся морщины в углах глаз. Чтобы ни того, ни этого не случилось, надо меняться. Если тебе горько, старайся хоть иногда улыбаться. Если ты постоянно смеешься, задумывайся о чем-то серьезном... Понял?
– Понял... Да только что это меняет?
– Это придает смысл. Когда он отсутствует, ты чувствуешь себя так, как ты мне только что описал: пыль на дороге, несомая ветром неизвестно куда. Все вокруг перекувыркнется, но если есть смысл, то твой мир останется стабильным – он словно встанет на место, пусть иногда даже вверх тормашками... Каждый может выбрать что-то свое. Я выбрал работу с телом. Даже не знаю, почему... Я с детства любил двигаться. И для меня всегда самым тяжелым была неподвижность. Когда я двигаюсь, я ощущаю себя живым.
– Покажи мне, – Авир поднял голову, в его глазах зажегся интерес, – что ты делаешь изо дня в день?
– Каждый день я стараюсь максимально нагрузить какую-то часть тела.
– Сегодня это что?
– Сегодня это руки. Я стреляю из лука.
– Мы все стреляем, – солдат повел плечами.
Тарис засмеялся:
– Знаешь, как стреляешь ты? Изо дня в день ты берешь один и тот же лук, одни и те же стрелы, одни и те же мишени. Твои мышцы и ум привыкают, и это перестает быть тренировкой, превращается в рутину и вызывает только усталость. Надо постоянно что-то менять, изобретать новое, импровизировать. Всегда натягиваешь тетиву одной рукой, а сегодня сделай это другой. Держишь лук в правой ладони – возьми его в левую. Выбери более тяжелый лук, чем обычно, натяни новую тетиву, возьми непривычные тебе стрелы. И каждый раз меняй что-то...
– И что ты меняешь сегодня?
– Сегодня у меня оружие Севера, – граф поднялся и из своих вещей в углу комнаты достал спрятанный в чехол лук очень необычной формы.
– Где ты его взял?
– У рыцарей Арута. Он более изогнут, чем наш. По форме напоминает грудь женщины, – Бен провел рукой по блестящей поверхности дерева. – Обрати внимание, как натянута тетива: по-другому, чем на наших. Стрелы Севера другие. Кажется, что это очень тугой и тяжелый лук, но посмотри, как далеко летит стрела. Ты его не натянешь так быстро, как валлаские, но зато по точности и дальности он не имеет себе равных. Если мы начинаем совершенствовать то, что умеем, что делаем постоянно, тогда по-настоящему становимся мастерами.
Когда-то я был недвижим, много лун... И однажды ночью я лежал без сна и вдруг понял, что скоро умру. Следующим же утром я заставил себя подняться и начал двигаться. И чем больше работал, тем лучше мне становилось. Ты знаешь, что я делал тогда? Крутил мельничное колесо, как старый больной осел... Я почти не мог есть, не мог жевать, любое движение причиняло мне боль.
И вот ко мне пришла жена мельника и сказала: «Ешь!» Ты не поверишь, она поила меня своим молоком! У нее умер ребенок. Молока было – хоть залейся. Мельник тоже умер. Только она и я и остались на этой всеми забытой старой мельнице... и козы, которых она держала. Я первые месяцы после моих ран вообще ничего не мог держать во рту, только пить. Так что, можно сказать, меня выходили женщины и козы...
А сегодня мне один человек рассказал о своей жизни. Он тоже потерял все. Но у меня всегда оставалось мое тело. Я с детства бегал, прыгал, плавал, проводил жизнь в движении. Это было то, на что я мог опереться. А у этого человека отобрали и тело... И ты не поверишь, на что смог опереться он! На звезды, которые наблюдал каждый день – где бы ни был, что бы с ним ни происходило...
Ты слышал о девушке с юга, которую называют Меч Эрланда? Она может побеждать сильных мужчин, как будто все вокруг тряпичные куклы.
– Да. И я видел ее. Я был на стрельбище, когда она стреляла из маленького арбалета.
– Так вот... По каким-то только ей одной известным причинам она дала урок моему другу. И первое и единственное, чему она его научила – чувствовать центр, центр внутри нас, чтобы опереться на него и делать все, используя его силу.
Они сидели молча и смотрели на море. Несколько дней дул западный ветер, и волны с силой накатывали на песчаный берег.
– Знаешь, на что смог бы опереться я? – задумчиво сказал Авир.
– На что?
– На море. Я вырос в Орвиле... У отца был баркас. Мы с ним рыбачили, и жизнь была сносной, пока я был в море. Конечно, мне тяжело было, мальчишке... Но море дает силы. Да... я бы смог назвать его моим центром. Иногда я мечтаю... Ты знаешь, о чем я мечтаю? Что у меня когда-нибудь снова будет лодка... И женщина – я прямо вижу ее, – крепкая женщина с большой грудью и сильными ногами. И дом в том же Орви-ле... Дом даже не так важен, баркас...
– Ну так купи его!
– Ты шутишь?! Мы уже два года не получаем денег. Что нам дает работа? Крышу над головой, еду и одежду... А на море я могу разве что смотреть, – он вдруг улыбнулся. – Что ж, пусть так, пусть я буду на него просто смотреть... Я обопрусь на него. Море станет моим центром...
НА ПЕРЕКРЕСТКАХ МИРОВ
Эрланд читал донесения. Неделю ничего не поступало, и это уже начинало его беспокоить, пока наконец два гонца не прискакали в один день, один за другим. Первый был от Изды, а второй послан старым Пиром Строном, владельцем Сияра, земли которого только что пересекло войско объединенного Валласа. Тяжело больной феодал остался тем не менее жив – несмотря на все инструкции, переданные Эде... Он рассыпался в заверениях преданности новой власти, в комплиментах по поводу железной дисциплины и организованности в армии, вспоминал золотые времена Империи Давикулюсов и сетовал на то, что страна так надолго оказалась в руках семьи Травалов. Колдун скомкал письмо и сжег его, чувствуя, как внутри поднимается злость.
Выяснилось, что был и третий гонец, но он исчез по дороге. Это было очень странно: за почти месяц после ухода войска ни один вестник не пропал, а теперь начинаются проблемы... Конечно, остаются еще птицы, но пока действует договоренность, что пернатая почта будет использоваться только в случае военных действий и действительно срочных донесений.
Новости не радовали правителя, несмотря на полное благополучие военного марша. Армия пересекла четыре провинции, одну на полуострове и три на большой земле. Пока они шли прямо на север, практически не сворачивая с прямого пути, сейчас разворачиваются на запад, чтобы промаршировать к Монатавану и принять там решающее сражение.
На полуострове много мелких землевладельцев, но лишь один мог оказать значительное сопротивление – Розер. Несколько лет назад на свадьбе в их замке был отравлен король Травал, и семья впала в немилость. Диана не уничтожила их, так как владельцу поместья удалось доказать свою непричастность к смерти монарха... и щедро пополнить казну из неизвестного источника. Однако сейчас Эрланду, напротив, были представлены веские доказательства того, что убийство короля было задумано и осуществлено именно Барком Розером, оказавшимся на проверку Барком Розавиндом, потомком старинного рода времен Империи.
Все феодалы как один упоминали Варга в качестве силы, держащей в руках все войско – бывшего драага цирка, а не благородного Изду... Три области большой земли, которые только что пересекла армия, пополнили ее припасами самого различного рода, в том числе воинами и... никаких происшествий! Главы семей счастливы, что освобождены от налогов на ближайшие три года, и выражают свою благорасположенность сменившейся власти, сохранившей им жизнь и владения.
Эрланд пригласил Верона, Ландоса и Бена, дабы зачитать полученные послания. Министр был заметно доволен услышанным. Он потер руки и произнес маленькую речь: «Ну что ж, Империя возрождается! Половина страны уже присягнула на верность восстановленной власти Давикулюсов. Север на границе с Валласом не готовит сюрпризов. Если решится вопрос со взятием Монатавана, мы все можем спать спокойно!» Он был прав, этот умный и скользкий человек. Похоже, спокойные времена вновь возвращаются в страну, которую все еще лихорадит...
Граф не сказал ни слова, прослушав донесения. Он снял маску, и правитель подумал, что уже привык к его обезображенному лицу, как и к постоянному молчанию – зато стал больше обращать внимание на выражение глаз и на руки, лежащие на столе. В этот раз Эрланд заметил, как Тарис расслабил сцепленные пальцы, когда был упомянут абсолютный авторитет Варга в армии. И что-то такое блеснуло в его глазах... колдун не понял, гордость?
Ландос удовлетворенно кивал и вновь поставил вопрос о том, что Фада и Ирвен до сих пор не найдены, а оставшиеся братья просят о возвращении на свою землю с останками павших. Эти разговоры начали докучать правителю, и сегодня он решил закрыть эту уже болезненную тему. Обратился к другим присутствующим: возможно ли сейчас решить проблему, может ли Вандервилль обеспечить безопасность путников? Ответ графа удовлетворил всех. Бен сказал, что положение в стране не позволяет послать с рыцарями Арута большой отряд, но им будет выделен проводник и конный обоз при условии возвращения через год двойного количества лошадей и известной суммы серебром. Люди, которые отправятся с рыцарями, должны вернуться с лучшими северными лучниками. Его слова не встретили возражения ни одной из сторон. Все спешно разошлись. Задержавшийся с Эрландом Тарис странно сверкнул глазами на вопрос правителя, не беспокоит ли его растущий авторитет Варга.
– Вы хотите, чтобы я его сменил? – граф наклонил своим птичьим жестом голову к плечу, внимательно посмотрев на колдуна.
– Да, я бы очень этого хотел. Вам есть кого оставить на вашем месте в Вандервилле?
– Да. Когда я могу отправиться в путь?
– Когда вам будет угодно... И нельзя допустить, чтобы принцы Севера вернулись в Арут! У вас есть новости об Ирвене и Фаде?
– Пока нет, но по их следам уже идут.
– Хорошо. Тогда по следам последних рыцарей пойдете... вы.
Бен выпрямился, кивнул головой и быстро вышел. Эрланд уже привык к его манере входить и уходить без каких-либо слов приветствия или прощания. Так поступала и Эда, так их учили в ордене Ваара. Он же так и не смог усвоить эту привычку...
От Эды нет ни строчки, ни устно переданного слова. Она молчит с момента их последней встречи. Колдун ругал себя за невольное объяснение в любви. Они не расставались одиннадцать лет, и он не представлял, что в один прекрасный день она может вот так его оставить. Порученное ей убийство трех землевладельцев не осуществлено. Такое впечатление, что она вообще забыла о существовании Эрланда, как будто и не было всех этих лет, проведенных вместе. Он вспомнил, как впервые увидел ее...
Эрланд был послушником ордена Ваара, изучающим магию и физику видимого мира. Его не интересовало ничего, кроме искусства управления реальностью. Женщинам тоже не было места в его жизни...
Он стоял у входа в центральный замок в горной долине в первый день весны и любовался огромным диском солнца, выкатившимся из-за горизонта. На небе не было ни облачка, снег на вершинах гор казался почему-то ослепительно голубым, а на спуске в долину розовым. Ели на заснеженных холмах стояли сине-зелеными застывшими свечами, а по широкой дороге на подъезде к замку ехали три всадника. Он понял сразу, как только смог различить их фигуры и лица, что это маруты – женщины из племени степных воительниц. У них нет мужчин. Они охраняют узкую полосу пустынной лесостепи между землями Ваара и Дравийским царством. Периодически делают набеги на приграничные села, из которых возвращаются со здоровыми молодыми мужчинами, которых держат в плену, пока не рождаются дети. Потом пленников и новорожденных мальчиков убивают...
Эрланд с интересом разглядывал женщин-воинов, едущих с двух сторон от маленького всадника. Они сидели верхом на лошадях мышиного цвета, с черными гривами и хвостами и темным ремнем на спине. Кони были большие и мощные, как и сами всадницы: высокие, плотные, мускулистые черноволосые женщины, не уступающие ни комплекцией, ни силой крепкому мужчине. Их длинные волосы высоко стянуты сзади так, что даже кожа лица и глаза кажутся подтянутыми к вискам. Вся их одежда из кожи, тела покрыты татуировками. По этим рисункам можно определить социальное положение, возраст и воинские доблести – сколько воительница убила воинов-мужчин...
Ему приглянулось сильное, четко очерченное лицо одной из женщин, с необычайно выразительными голубыми глазами. Она была его лет, около сорока. Что-то в ее посадке головы, осанке привлекло взгляд, и он не в силах был отвести от нее глаз до тех пор, пока они не подъехали прямо ко входу и не спешились. Тогда наконец обратил внимание на третьего всадника, ехавшего посередине между марутами на низенькой молодой рыжей лошади, которая казалась едва ли не пони по сравнению с конями степных воительниц. Маленький наездник был замотан в желтые шелка так, что виднелись только глаза.
Одна из женщин передала поводья другой спешившейся воительнице и вместе с юношей поднялась по ступенькам прямо к наблюдавшему их Эрланду. Поприветствовала его коротким кивком и попросила провести к магистру. Молодой человек не смотрел по сторонам, его взгляд был устремлен прямо перед собой, золотые глаза казались непроницаемыми...
Позже, уже вечером, по замку прошел слух, что Дравийский шах отдает в орден на обучение воинскому искусству свою старшую двенадцатилетнюю дочь. Маленький наездник, приехавший с марутами, оказался очень молоденькой тоненькой девушкой.
Она ужинала со всеми послушниками. На ней по-прежнему была желтая шелковая одежда, светлые волосы стянуты высоко на затылке, как принято у степных воительниц. Чистая, без татуировок кожа покрыта бронзовым загаром, а светлые желто-карие глаза, показавшиеся на восходе солнца Эрланду золотыми, так же, как и утром, смотрели прямо перед собой.
Никто не сопровождал ее. Она пришла и присела за край стола, и так и сидела. Другие послушники, бросая на нее мимолетные любопытные взгляды, проходили мимо. Никто не садился рядом, все ели в молчании. Девушка сидела без малейшего движения, и он подумал, что она не знает, где и как берут еду, что берут, и не хочет показаться смешной или глупой. Пошел и набрал две миски... Он помнил все так, как будто это было сегодня – тогда приготовили чечевицу и конину. Принес, поставил перед ней, сел рядом, сказал:
– Ешь.
– Спасибо... – она подняла на него светлые глаза, улыбнулась.
И Эрланд почувствовал бабочек в животе. Невозможно было дать этому другого определения: как будто расправились крылья в самой глубине его существа, где-то ниже пупка. Он был буквально пленен ею с первой же минуты. Они стали друзьями, и колдун всегда думал, что они были настоящими друзьями. Он занимался магией и естественными науками, она училась быть воином... Они прожили бок о бок в ордене десять лет.
Потом он почувствовал желание вернуться домой и продолжить дело отца – то, для чего он был рожден, к чему его готовили... и от чего сбежал в юном возрасте. Эда предложила ему помощь, познакомила со своим отцом и захотела пойти с ним. На момент свершения задуманного переворота Эрланд нисколько не сомневался, что девушка станет его женой. Он уже заручился согласием шаха... И тут она вдруг изменилась, как будто стала другим человеком!
Ее отец счел нужным рассказать ему об ужасной трагедии, как маленькая Эда стала молчаливым свидетелем жестокого убийства своей матери и многих других женщин и детей, среди которых росла. Не скрыл, что она потеряла на время рассудок и пыталась убить себя. И предупредил, что его дочь, скорее всего, уже неспособна полюбить мужчину. Тем более что в племени женщин-кочевников, где она воспитывалась в течение пяти лет после случившегося несчастья, Эда переняла их склонность к однополой любви...
Эрланд думал тогда, что он может все изменить – что его любовь сможет все изменить. Но предугадать поведение Эды ему не удалось... Неужели она просто вычеркнула его из своей жизни?
Колдун задумался: а ведь он точно так же порвал все связующие ниточки со своей семьей... По неизвестным причинам он ощущал себя чужим и собственным родителям, и братьям, и сестрам. Неизбывное одиночество терзало его с детства, как будто в том мире, в котором существуют души до рождения, его готовили к какой-то совсем другой жизни.
Ничто не приносило ему радость, не вызывало жар души. В доме отца царили шутки и веселье, танцевали и пели и мужчины, и женщины. Но Эр-ланд рос, не подарив никому ни улыбки, ни симпатии. Взрослел, поражая всех холодом в обращении... Он никого не любил, и никто не любил его.
Решение уйти из дома и отправиться паломничать сформировалось в ранней юности, и он долго готовился к этому, никому не говоря ни слова. Боялся юный Эрланд не того, что его могут отговорить – боялся, что ему могут помешать. Когда все приготовления были завершены, он оставил на столе отца записку: «Прощай. Мы больше никогда не увидимся. Не ищите меня».
Отца, собственно, не было на тот момент, его отлучкой он и воспользовался. И улизнул из дома, ни с кем не простившись. Путь держал в Вандервилль, а оттуда уже отплыл с кораблем на юг. И пока полуостров не покрылся туманом и не потонул в вечерней дымке, не мог вдохнуть свободно, опасался погони...
С путешествиями стал формироваться характер, со знаниями сила. Как много он пережил! То, что он совершил этот переворот в стране – результат его скитаний. Как странно... Если бы он рос как все дети, то давно уже был мертв. А сбежав из дома и разорвав связь с семьей, получил возможность воссоздать дело отца, связь поколений, восстановить Империю... Как будто духи, курирующие древний род, вырвали его из родного дома, чтобы вдохнуть фамильные силы лишь спустя много лет.
Знакомый стук в дверь вывел его из задумчивости. Верон... Министр вошел со своей обычной тихой улыбочкой:
– Надеюсь, я вам не помешал?
– Входите, входите... Сыграем в шахматы?
– Вы играете в шахматы? – посетитель был очень удивлен.
– Я – да. А почему вас это удивляет? Мы ведь из Тареша.
– Вот именно это меня и удивляет...
– Выражайтесь яснее, мой дорогой Верон, – колдун улыбнулся, заложил руки за спину, подошел к окну и прищурился, вглядываясь в марширующий на крепостной стене отряд солдат.
– Шахматы – игра аристократов времен Империи. С приходом к власти Травалов она была забыта...
– Как видите, я ее до сих пор помню. А вы?
– И я... помню.
Эрланд подошел к бюро, стоявшему в самом углу комнаты, и снял крышку, обнаружив расставленные на шахматной доске готовые к игре фигуры.
– Вы поможете мне поднести столик к свету?
Вдвоем они перенесли шахматы и поставили их перед окном, расставили стулья.
– Я только не уверен, что сохранил навыки игрока, – произнес Верон. – Последний раз я играл лет пять назад. А вы?
– Я регулярно играл в шахматы до совершенного нами взятия власти, аккурат до действа в цирке. С кем вы играли последний раз?
– С женой, – министр замешкался, какую руку из протянутых к нему с зажатыми в ладонях фигурами выбрать. – О! Мне не повезло, я выбрал черные... теперь точно проиграю. А с кем играли вы?
– Ну что ж, я начинаю, – правитель выдвинул пешку на две клетки от короля. – С Эдой... А я и не знал, что у вас была жена. Расскажите мне про нее.
– Эда тоже из Тареша? – Верон повторил ход Эрланда. – Я думал, она чужестранка... Моя жена принадлежала к старинному роду Дварже-нов. Я приемный ребенок ее отца, сын его убитого военачальника. Отец супруги очень ценил и уважал моего родителя и стал моим опекуном. Я очень любил его и мою жену, а она любила меня.
Первые ходы они делали быстро, разменяли пару пешек и коней.
– Нет, – ответил колдун. – Эда не из Тареша, она из Дравийского царства, но росла вдали от семьи, далеко... А как вам удалось уцелеть после переворота Травалов?
– Я рано обнаружил способности к финансам и вел денежные дела приемного отца. Все знали, что я не отношусь к аристократии. Травал, будучи управляющим Вандервилля, пересекался со мной несколько раз. Мы разговаривали об экономике, о коммерческих вопросах... В ночь переворота Бернард послал ко мне гонца с предложением перейти в его лагерь и сохранить тем самым жизнь. Перейти без семьи... Я ответил согласием.
Теперь они стали задумываться над ходами.
– И вы, конечно же, никого не поставили в известность?
– Конечно же, поставил: тестя и жену...
– Но вы не сообщили о заговоре вашему императору?
– Я не знаю, кого известил тесть.
Это был допрос, и Эрланд не успокаивался:
– Ваш приемный отец уцелел? А как получилось, что осталась жива ваша жена? У вас были дети?
– Мой тесть исчез той же ночью, и его дальнейшая судьба мне неизвестна. – Верон внимательно рассматривал шахматную доску. – Мы с супругой очень любили друг друга и не мыслили жизни по отдельности. Я приехал в Вандервилль в чем был, в сопровождении вооруженного отряда, прибывшего с гонцом на случай моего согласия. Жену я все годы выдавал за мою служанку... Нет, у нас не было детей. Она была бесплодна... к счастью. Шах...
