Текст книги "Мир Приключений 1990 г."

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Анатолий Безуглов,Глеб Голубев,Сергей Другаль,Ростислав Самбук,Мадлен Л'Энгль,Валерий Михайловский,Марк Азов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 52 страниц)

Она ответила легким пожатием руки и долгим, полным надежд взглядом. У входа в зал их вежливо пропустил вперед человек в сером костюме. Отстал в проходе и занял место на приставном стуле в двенадцатом ряду. Огляделся. Обратил внимание на человека, что сидел через несколько кресел от Штеха и его подруги и оживленно переговаривался со своей соседкой. “Нет, говорят, девушки, с которой не сумел бы познакомиться Валентин Соколов”, – подумал Бутурлак.

После окончания спектакля зрители долго не отпускали артистов, Штех аплодировал тоже, стоя наблюдал, как азартно хлопает Галина.

Занавес опустился в последний раз, и они протиснулись в проход. Штех шел за Галиной и вдруг перехватил взгляд человека в сером костюме – холодный, пристальный. Цену таким взглядам Штех хорошо знал. У него похолодело в груди, посторонился, вежливо пропуская вперед полную женщину, оглянулся, будто разыскивая кого-то. Этих двух – трех секунд Штеху было достаточно, чтобы сориентироваться и принять решение.

Галина шла не оглядываясь, уверенная, что он не отстает. Серый костюм шел немного впереди ее и тоже не оглядывался. Их со Штехом разделяло уже несколько человек, сзади медленно пробирались между рядами последние зрители, и проход к сцене оказался свободным.

Штех грубо оттолкнул какую-то женщину и несколькими прыжками одолел расстояние до барьера, отделявшего зал от оркестровой ямы. Боковым зрением заметил, как от дверей справа кто-то тоже метнулся назад, – значит, человека в сером подстраховывали. Ну, теперь кто кого!

Он прыгнул в оркестровую яму и бросился к узкой боковой двери, услышав, как преследующий загрохотал пюпитрами…

Сегодня у Веры была настоящая премьера – девушке дали роль со словами. Не имело значения, что слов было мало, всего три предложения, и находилась она на сцене минуты две, не больше, но это была роль, и в программе было написано: “Артистка В. Яхонтова”.

Андрей ждал ее возле дверей, ведущих из фойе за кулисы.

Как только Вера появилась, Андрей бросился к ней. Он перехватил ее испуганный, вопрошающий взгляд и воскликнул:

– Ты играла чудесно, я просто в восторге!

Она благодарно посмотрела на него и сказала:

– Наши девчата устраивают в буфете небольшой праздник по поводу премьеры, я приглашаю тебя.

Андрей вспомнил, что у него почти совсем нет денег, и покраснел.

– Неудобно, вы там все свои…

– У нас все готово. Несколько бутылок вина и пирожные. Я сказала, что ты будешь. Девочки ждут. Но сначала пройдем ко мне в гримерную, я оставила там шаль.

За кулисами Андрей был впервые в жизни и с интересом разглядывал все вокруг. Они вышли на сцену. Монтировщики декораций разбирали комнату, где происходило последнее действие. Работали быстро и ловко. Вдруг из-за левых кулис выскочил какой-то лысый человек в темном костюме. Он перебежал сцену, перепрыгнул через опрокинутый стул и, озираясь, исчез за противоположными кулисами.

– Шатаются тут! – с осуждением посмотрел ему вслед пожилой рабочий и подобрал стул. Он подозрительно глянул на Андрея, но, узнав Веру, приветливо улыбнулся: – Поздравляю тебя, Верочка! И дай бог, чтобы это было хорошим началом…

Он не договорил – из-за левых кулис выскочил Бутурлак, чуть не столкнулся с рабочим, сбил стул, заметил Андрея, крикнул:

– Лысый!.. Не видели лысого в темном костюме?

Андрей указал проход между кулисами, в который шмыгнул лысый, и Бутурлак метнулся туда.

– Ловят кого-то! – покачал головой рабочий сцены и с грохотом снова поставил стул.

Андрей хотел побежать за Бутурлаком, но Вера задержала его.

Перебежав сцену, Штех оказался в коридоре, куда выходили двери гримерных. Впереди маячила светящаяся вывеска “Служебный вход”, но он не тешил себя надеждой, что удастся выскользнуть на улицу. Понимал, что все выходы из театра блокированы.

Дверь в одну из артистических уборных была открыта. Штех заглянул – пустая, перед зеркалом горит лампочка, в углу висят какие-то платья.

Он юркнул за дверь. Слава богу, ключ торчал в замке, он быстро повернул его и, привалясь к двери спиной, провел ладонью по лицу, будто снимал напряжение и страх последних секунд. Затем сбросил пиджак, снял обувь, оборвал на левой туфле шнурок, потому что не развязывался. Вытащил из кармана штанов пистолет, быстро осмотрел платья – черт, все длинные, такие, наверно, носили в прошлом веке. Наконец наткнулся на темный жакет и юбку. Жакет жал в плечах, но выбора не было.

На стуле перед зеркалом лежала длинная шаль. Закутался так, что торчал только нос, и лишь теперь вспомнил, что он без обуви. Возле входа стояло несколько пар туфель на высоких каблуках, но ведь у него сорок третий размер! Штех сбросил носки, сунул босые ноги в собственные туфли. Схватил пистолет и, держа его наготове под шалью, выскользнул в коридор.

Вера потянула Андрея дальше по коридору.

Вдруг дверь одной из гримерных открылась, и в коридор вышла женщина в темном жакете, закутанная шалью. Она быстро пошла к выходу.

Какая-то неуклюжесть движений привлекла к ней внимание Андрея – шла широко, совсем по-мужски. Андрей невольно посмотрел на ее ноги и удивленно подтолкнул Веру: женщина была обута в мужские туфли, на одной шнурок был оборван и волочился по полу, но самое странное – кривые, мускулистые ноги были густо покрыты волосами.

Андрей пожал плечами – в конце концов, здесь, в театре, всякое увидишь, но Вера метнулась следом за женщиной и, догнав, коснулась ее плеча:

– Простите, пожалуйста, вы, наверное, по ошибке взяли мою шаль!

Женщина даже не оглянулась, схватила Веру за руку и прошипела:

– Молчи и иди рядом, если хочешь жить…

Она притянула Веру к себе и показала из-под шали дуло пистолета. Девушка споткнулась, но женщина удержала ее и потянула к выходу.

Секунду Андрей не мог понять, что произошло. Вдруг вспомнил Бутурлака, который исчез за кулисами, снова взглянул на волосатые, мускулистые ноги женщины, догнал и схватил ее за руку.

– Подождите… – начал, но вдруг почувствовал под пальцами железную твердость мускулов. Женщина вырвалась из его рук и бросилась вперед.

– Держите ее! – закричал Андрей и увидел, как от группы людей в конце коридора отделился человек в сером костюме. Узнал Бутурлака, который поднимал пистолет, но почему-то очень медленно. Женщина пригнулась, отклонилась к стене, в ее руке сверкнул парабеллум, и Андрея оглушил выстрел.

Штех умел стрелять, но узкий жакет сковывал движения, и он не смог как следует поднять руку для точного выстрела.

– Ложитесь! – закричал отчаянно Бутурлак Андрею и Вере, которые стояли в узком коридоре за спиной у Штеха.

А Штех уже снова целился. Бутурлак отклонился от пули и выстрелил Штеху в бедро – в ногу мог бить не колеблясь.

Штех прижался к стенке, но в этот момент бежавший по коридору сзади него Соколов, растолкав Веру и Андрея, выстрелил Штеху в правое плечо. Штех выронил пистолет, и сразу же на него навалились Соколов и Андрей.

Бутурлак, подобрав пистолет, оглянулся – в конце коридора, откуда выскочил Соколов, стояли растерянные артисты.

– Извините, – смущенно улыбнулся капитан, – испортили вам праздник.

Артисты расступились, и Штеха повели к выходу.

Андрей хотел пойти за капитаном, но Вера взяла его за руку и сказала:

– Пойдем. Нас ждут…

Мадлен Л’Энгл
СКЛАДКА ВРЕМЕНИ

Перевод с английского

Глава I
МИССИС ЧТО

Темная, бурная ночь.

В мансарде, в спальне, на кровати сидела Маргарет Мюррей, закутанная в стеганое одеяло, и смотрела, как трепал деревья ледяной, порывистый ветер. Тучи неистово неслись по небу. Сквозь них проглядывала луна, и тогда по земле стелились тени, точь-в-точь привидения. Дом сотрясался.

Мэг, закутанная в одеяло, тоже содрогалась. Обычно она не боялась плохой погоды. “И совсем я расклеилась не из-за погоды. Просто погода вдобавок ко всему. Добавка к ней самой, Мэг Мюррей – девочке наоборот”.

Школа. Все с школе неладно. Она была одной из отстающих в классе. Сегодня утром учительница резко сказала ей:

– Никак не могу понять, Мэг, как у умных родителей может быть такой ребенок. Если не подтянешься, оставим на второй год.

А одна из девочек заметила:

– В конце концов, Мэг, почему ты ведешь себя как ребенок? Мы ведь не в первом классе.

Во время завтрака она немного побуянила, чтобы снова ощутить себя самой собой.

А когда с книгами под мышкой она торопилась домой, один из мальчишек сказал что-то обидное об ее “немом братце”. Тогда она швырнула книги на землю, задала ему хорошую трепку и заявилась домой в разорванной блузе, с большим синяком под глазом. Сэнди и Деннис – десятилетние братья-близнецы – пришли на час раньше и негодовали:

– Если надо, мы и сами можем поколотить кого следует.

“Я – маленькая преступница, – угрюмо думала она. – Скоро все заговорят об этом. Не мама. Но все остальные. Хорошо бы папа…”

Но пока она не могла думать об отце – боялась расплакаться. Только мама спокойно говорила: “Когда он вернется…”

Вернется… Откуда? Когда? Конечно, мама знала, не могла не знать о респектабельно-злых сплетнях. И конечно, они должны были ее задевать, как и Мэг. Но мама не подавала виду. “Почему я не умею притворяться? – думала Мэг. – Почему, глядя на меня, любой обо всем догадывается?”

Неистово дребезжало под порывами ветра окно, и Мэг еще плотней закуталась в одеяло. Свернувшийся на подушке пушистый серый котенок зевнул, показал розовый язычок, потянулся, вновь свернулся калачиком и заснул.

Спали все. Кроме Мэг. Спал даже Чарльз Уоллес – “немой братец”. Обычно он каким-то непостижимым образом чувствовал, что она просыпается совершенно несчастной, и тогда прокрадывался на цыпочках к ней на мансарду.

Как могут они спать? Целый день по радио передавали предупреждение об урагане. Как могут они оставить ее в этой расшатанной медной кровати, зная, что в любой момент может снести крышу и ее выбросит в ночное дикое небо и унесет далеко, неизвестно куда?

Она уже не справлялась с дрожью.

“Но ведь я же сама попросилась в эту комнату наверху, – начала она уговаривать себя. – Мама мне позволила, потому что я самая старшая. Это – знак доверия, а не наказание”.

– Ну а ураган – это уже не знак доверия, – произнесла она вслух; сбросила одеяло и встала.

Котишка развалился на постели и посмотрел на нее большими невинными глазами.

– Спи, – сказала Мэг. – И будь доволен, что ты котенок, а не такой урод, как я.

Она взглянула на себя в зеркало платяного шкафа и скорчила гримасу, выставив зубы, скрепленные скобками; машинально поправила очки, запустила пятерню в мышиного цвета волосы так, что они вздыбились, и застонала, как ветер за окном.

Половицы холодили ступни. Ветер завывал в щелях оконных рам, несмотря на то что это были особые противоураганные окна. Она слышала, как ветер воет в трубах. Пока она спускалась, все время лаял Фортинбрас, большой черный пес. Наверно, тоже испугался. На кого это он лает? Фортинбрас никогда не лаял просто так.

Неожиданно она вспомнила: когда она пришла на почту за письмами, то слышала разговор о бродяге, который украл двенадцать простынь у жены констебля. Его так и не поймали, и, может быть, сейчас он подбирается к дому Мюрреев – ведь дом на отшибе и на этот раз его могут заинтересовать не только простыни. Тогда Мэг не обратила особого внимания на разговоры, потому что почтальонша, выдавая ей письма, с медовой улыбкой осведомилась, давно ли писал им отец.

Мэг вышла из своей маленькой спальни и, двигаясь среди теней мансарды, случайно натолкнулась на стол для игры в пинг-понг. “Теперь на ноге будет синяк – вдобавок ко всем моим несчастьям”, – подумала она. Потом она наткнулась на свой старый кукольный домик, коня-качалку Чарльза Уоллеса, на электрическую железную дорогу близнецов.

– Почему со мной все время должно что-то случаться? – спросила она у большого плюшевого медведя.

Она спустилась с лестницы, остановилась, прислушалась. Направо, в комнате Уоллеса, было тихо. Ни звука из комнаты матери. На цыпочках она прошла по коридору в комнату близнецов, то и дело поправляя очки, как будто они могли помочь ей видеть в темноте. Похрапывал Деннис. Сэнди пробормотал что-то о бейсболе и затих. У близнецов не было никаких проблем. Учились они не так уж хорошо, но и не плохо. Вереница хороших отметок, в которой иногда проскальзывали “отлично” и “посредственно”. Неутомимые бегуны, заводилы в играх, так что если пускали сплетни о семье Мюррей, то только не о близнецах.

Она вышла из спальни и стала спускаться по лестнице, стараясь не наступить на скрипящую седьмую ступеньку. Фортинбрас перестал лаять. Да и лаял он все это время не из-за бродяги. Если бы кто-нибудь посторонний был около дома, то Форти продолжал бы подавать голос.

“А вдруг бродяга все-таки зайдет? А вдруг у него нож? Рядом никто не живет, так что никто и не услышит, а мы будем кричать, кричать, кричать… Ведь всем все равно, кому это интересно. Приготовлю-ка себе какао, – решила она. – Станет веселее, а если крышу вдруг сорвет ветром, то меня не унесет”.

В кухне уже горел свет, и Чарльз Уоллес сидел за столом и пил молоко, заедая хлебом с джемом. Он выглядел маленьким и беззащитным, когда сидел вот так одиноко, в большой старомодной кухне, белокурый малыш в вылинявших джинсах. Ноги его по крайней мере на шесть дюймов не доставали до пола.

– Привет, – радостно сказал он. – А я тебя жду.

Фортинбрас, лежавший под столом, у ног Чарльза Уоллеса, в надежде получить кусочек поднял изящную темную голову и забарабанил хвостом. Однажды зимой, ночью, он появился на ступеньках крыльца – полувзрослый щенок, тощий и заброшенный. По мнению отца, он был помесью сеттера с гончей и отличался особой мрачной красотой.

– Почему ты не пришел в мансарду? – спросила Мэг брата, обращаясь с ним, как с ровесником. – Я ведь до смерти боялась.

– В твоей мансарде очень дует, – ответил малыш. – Я знал, что ты спустишься. Разогреваю для тебя молоко. Должно быть, оно уже горячее.

Откуда Чарльзу Уоллесу всегда все про нее известно? Почему он всегда все о ней знает? Он никогда ничего не знал или не хотел знать, о чем думают Деннис и Сэнди. А вот про маму и Мэг мог рассказать все до мелочей.

Может быть, из-за того люди и шептались о младшем сыне Мюрреев, что он их пугал. Однажды Мэг подслушала: “Говорят, что у умных людей дети часто бывают неудачными. Двое нормальных, но эта уродина девчонка и малыш – точно не в себе.

Действительно, Чарльз Уоллес редко разговаривал при посторонних, поэтому люди считали, что он так и не выучился говорить. Правда была и то, что заговорил он только в четыре года. Мэг прямо выходила из себя, когда видела, как люди смотрят на брата, шепчутся и сочувственно качают головой.

– Не беспокойся о Чарльзе Уоллесе, Мэг, – однажды сказал ей отец – незадолго до того, как он их покинул. – С головой у него все в порядке. Просто он все делает по-своему, когда ему это надо.

– Не хочу я, чтобы он вырос, как я, немым, – сказала тогда Мэг.

– Моя дорогая, ты не немая, – ответил отец. – Ты – как Чарльз Уоллес. Твое развитие идет собственным путем. И в свое особое время. Не так, как у всех.

– Откуда ты это знаешь? – поинтересовалась Мэг. – Откуда ты знаешь, что я не немая? Просто потому, что ты любишь меня?

– Да, я люблю тебя, но знаю не поэтому. Помнишь, мы с мамой давали тебе тесты?

Да, правда. Мэг поняла, что некоторые игры, в которые они играли с родителями, были тесты, и этих тестов было гораздо больше для нее и Чарльза Уоллеса, чем для близнецов.

– Тесты на коэффициент умственного развития?

– Да.

– У меня коэффициент в порядке?

– И даже лучше.

– А какой?

– Об этом я не собираюсь тебе говорить. Но тесты подтверждают, что ты и Уоллес, когда подрастете, сможете заниматься чем захотите на очень высоком уровне. Подожди, пока Чарльз Уоллес заговорит. Увидишь сама.

Как он был прав! Она убедилась в этом, когда Чарльз Уоллес заговорил – безо всякой подготовки, не как все малыши, а готовыми длинными фразами. Как бы отец им гордился! Но он покинул их задолго до этого важного события.

– Последи лучше за молоком, – произнес Чарльз Уоллес (и дикция у него намного лучше, чем у его обычных сверстников). – Ты ведь не любишь, когда сверху собирается пенка.

– Но тут молока вдвое больше, чем надо, – заметила Мэг, заглядывая в кастрюлю.

Чарльз Уоллес спокойно кивнул:

– Я подумал, что маме тоже захочется.

– Чего мне захочется? – раздался голос. В дверях появилась мама.

– Какао, – ответил Чарльз Уоллес. – Может, хочешь сэндвич с паштетом и сыром? Я с удовольствием тебе приготовлю.

– Как мило с твоей стороны! – ответила миссис Мюррей. – Но пожалуй, я и сама справлюсь, если ты занят.

– Совсем нет, – ответил Чарльз Уоллес и, соскользнув со стула, засеменил к холодильнику, осторожно, как котенок, переставляя ноги. – А ты, Мэг? – спросил он. – Будешь сэндвич?

– Да, сделай, пожалуйста. Но только не с паштетом. Есть у нас помидоры?

Чарльз Уоллес заглянул в холодильник:

– Есть. Один. Мама, ничего, если я отдам его Мэг?

– Очень хорошо, – улыбнулась миссис Мюррей. – Только не так громко, пожалуйста, Чарльз. Ты разбудишь близнецов, и они спустятся к нам.

– Пусть мы будем единственные, – сказал Уоллес. – Вот какое слово я придумал сегодня – замечательное, а?

– Изумительное, – ответила миссис Мюррей. – Мэг, подойди ко мне, я хочу посмотреть на твой синяк.

Мэг опустилась на колени у ног матери. Теплота и свет кухни настолько успокоили ее, что она позабыла о своих страхах. В кастрюле кипело ароматное какао; цвели герани на подоконниках, посередине стола стоял букет изящных желтых хризантем. Красные занавески с голубыми и зелеными геометрическими фигурами были опущены и, казалось, освещали пестрым изяществом всю комнату. Мягко, как крупное, сонное животное, мурлыкала плита; ровно сиял свет; снаружи ветер по-прежнему бился о стены дома, но злые силы, что так испугали Мэг, когда она была одна наверху, растворились в привычном уюте кухни. Под стулом миссис Мюррей удовлетворенно вздохнул Фортинбрас.

Миссис Мюррей нежно прикоснулась к щеке дочери, на которой сиял синяк. Мэг снизу посмотрела на мать с обожанием и в то же время чувствуя обиду. Не очень-то Мэг ободряло, что мать у нее – замечательный ученый, да еще такая красавица. Пламенеющие волосы миссис Мюррей, белоснежная кожа, голубые глаза с длинными ресницами особенно производили впечатление рядом с некрасивой дочкой. Волосы Мэг были ничего, пока она носила косы, но как только она перешла в старшие классы, ее подстригли, и теперь мать и Мэг пытались соорудить прическу, но с одного бока волосы вились, а с другого висели, как сосульки, и Мэг стала еще некрасивее, чем раньше.

– Ты не понимаешь, что значит выдержка, не правда ли, дорогая? – спросила миссис Мюррей. – Счастливой середины – вот чего я хотела бы от тебя добиться. Ужасный синяк подставил тебе Гендерсон. Между прочим, сразу же после того, как ты легла, приходила его мать и жаловалась, что ты сильно его побила. Я ответила, что, раз уж ее сын на год старше тебя и на двадцать пять фунтов тяжелее, я считаю, что жаловаться должна ты, а не он. Но она все равно твердила, что во всем виновата ты.

– Все зависит от того, как посмотреть, – сказала Мэг. – Так всегда: что бы ни случилось, люди говорят, что во всем я виновата, хотя я совсем ни при чем. Но все-таки мне жаль, что я побила его. И вообще эта неделя у меня очень тяжелая. Я все время злюсь.

Миссис Мюррей погладила Мэг по спутанным волосам:

– А знаешь почему?

– Ненавижу быть белой вороной, – сказала Мэг. – И для Денниса и Сэнди это тоже небезразлично. Не знаю, то ли действительно они такие, как все, то ли просто притворяются. Пытаюсь и я притвориться, только ничего не получается.

– Ты слишком откровенная для этого, – ответила мама. – Жаль, что отца сейчас нет с нами, он сумел бы тебе помочь, а я всего лишь могу тебе посоветовать подождать. Со временем все станет для тебя легче. Правда, сейчас тебе от этого не лучше.

– Вот если бы я была не такой отвратительной, если бы я была такой же хорошенькой, как ты…

– Мама у нас не просто хорошенькая, она красавица, – провозгласил Чарльз Уоллес, слизывая паштет. – Но я готов поклясться, что в твоем возрасте она была просто гадкой.

– Ты совершенно прав, – ответила мать. – Подожди, Мэг.

– Сэндвич с салатом? – спросил Чарльз Уоллес у матери.

– Нет, благодарю.

Он разрезал сэндвич на куски, выложил их на тарелку и поставил перед матерью.

– Сейчас и твой, Мэг, будет готов. Думаю поговорить с миссис Что о тебе.

– Кто это – миссис Что?

– Пока не будем о ней говорить, – ответил Чарльз. – Не хочешь ли салат из лука?

– Да, пожалуйста.

– Что означает “миссис Что”? – спросила мать.

– Так ее зовут, – отозвался Чарльз Уоллес. – Ты знаешь дом под крышей из дранки в глубине леса? Дети к нему не ходят, потому что в нем обитают привидения. Вот там они и живут.

– Они?

– Миссис Что и два ее друга. Мы с Фортинбрасом пошли гулять дня два назад – близнецы и ты, Мэг, были в школе. Мы любим с ним бродить по лесу. Неожиданно Фортинбрас погнался за белкой, я за Фортинбрасом, и мы оказались в этом доме, так что я познакомился с ними случайно.

– Но там никто не живет, – возразила Мэг.

– Живут. Миссис Что и ее друзья. Они очень милые.

– Почему ты мне раньше об этом не рассказал? – спросила миссис Мюррей. – Ведь ты знаешь, что тебе нельзя далеко уходить от дома.

– Знаю, – ответил Чарльз. – Вот поэтому я и не сказал тебе ни слова. Я просто погнался за Фортинбрасом, ни о чем не думая.

Сильный порыв ветра обрушился на дом и до основания потряс его. Неожиданно потоки дождя стали хлестать в окна.

– Не нравится мне этот ветер, – сказала Мэг нервно.

– Ничего страшного, с крыши слетят одна – две дранки, – сказала миссис Мюррей, – но дом этот простоял двести лет и, думаю, простоит еще. На этом холме всегда ветрено, Мэг.

– Но ведь это ураган, – простонала Мэг. – По радио так и объявили!

– Октябрь, – ответила миссис Мюррей. – И раньше в октябре бывали ураганы.

Когда Чарльз протянул Мэг ее сэндвич, из-под стола выполз Фортинбрас. Он протяжно, низко завыл, и шерсть вздыбилась у него на загривке. У Мэг побежали по коже мурашки.

– Что случилось? – тревожно спросила она.

Фортинбрас пристально смотрел на дверь, ведущую в каменную маслобойню, где помещалась лаборатория миссис Мюррей. За лабораторией находилась кладовая, откуда был выход на улицу. Миссис Мюррей приложила много сил, чтобы научить всю семью входить в дом через гараж, а не через лабораторию. Но Фортинбрас выл, вытянув морду в сторону лаборатории.

– Не оставила ли ты на бунзеновской горелке какие-нибудь пахнущие химикалии? – спросил Чарльз Уоллес у матери.

Миссис Мюррей встала.

– Нет. Но все же пойду посмотрю, что так обеспокоило Фортинбраса.

– Это бродяга, я уверена, бродяга, – нервно сказала Мэг.

– Какой бродяга? – спросил Чарльз Уоллес.

– На почте говорили, что один бродяга стащил все простыни миссис Банкомб.

– Тогда нам надо получше стеречь наволочки, – беззаботно ответила миссис Мюррей. – Думаю, Мэг, что даже бродяга не выйдет на улицу в такую ночь.

– А может, он бродит, – сказала Мэг, – чтобы найти пристанище.

– В таком случае я предложу ему переночевать у нас в амбаре, – ответила миссис Мюррей, направляясь к двери.

– Я пойду с тобой, – резко заявила Мэг.

– Нет, Мэг, оставайся с Чарльзом и ешь свой сэндвич.

– “Ешь”! – воскликнула Мэг. – Чтобы я ела в такой момент?

– Мама может сама о себе позаботиться. Я имею в виду ее физическую силу.

Чарльз Уоллес уселся в кресло отца. Он мог долго сидеть совершенно спокойно, не то что другие маленькие дети.

Фортинбрас выскочил за миссис Мюррей.

Через несколько минут, которые показались Мэг вечностью, вернулась миссис Мюррей. Она оставила дверь открытой – неужели для бродяги? Но для бродяги существо было слишком мало. Нельзя было понять, какого оно пола, сколько ему лет. Оно было закутано в какие-то одежки. Голова была обмотана несколькими подобранными по тонам шарфами, и на самой макушке лихо высилась фетровая шляпа. Поразительно яркая розовая накидка была накинута поверх пальто из грубого сукна, а на ногах красовались черные резиновые ботики.

– Миссис Что, – подозрительно спросил Чарльз, – что вы тут делаете? Ночью, в такое время?

– Не беспокойся, голубчик. – Голос, тянущийся из-под приподнятого воротника, накидки, шарфов и шляпы, напоминал скрип ворот, но совсем не противный.

– Миссис… гм… Что говорит, что заблудилась, – сказала миссис Мюррей. – Не хотите ли отведать горячего какао, миссис Что?

– С большим удовольствием, – ответила миссис Что, снимая шляпку и накидку. – И не то чтобы я заблудилась – меня просто сдуло ветром с правильного пути. И когда я поняла, что нахожусь поблизости от дома Чарльза Уоллеса, я подумала: не зайти ли мне передохнуть к вам, прежде чем пуститься в дальнейший путь?

– А как вы узнали, что это дом Чарльза Уоллеса? – спросила Мэг

– По запаху.

Миссис Что размотала зелено-голубой шерстяной шарф, шарф в набивных красных и желтых цветах, и еще один красный шарф в черный горошек. Подо всем этим обнаружились редкие седые волосы, собранные на затылке в маленький, но аккуратный пучочек. Сияющие глазки, нос пуговкой, рот, сморщенный, как осеннее яблоко.

– Подумать только, до чего здесь у вас тепло и красиво! – сказала миссис Что.

– Присаживайтесь. – Миссис Мюррей указала на стул. – Не хотите ли сэндвич, миссис Что? Я съела с паштетом и сырной пастой, Чарльз – с джемом, Мэг – с салатом и помидором.

– Погодите, я подумаю, – объявила миссис Что. – Я обожаю черную икру.

– Вы подсмотрели! – негодующе закричал Чарльз. – Мы бережем ее к дню рождения мамы и не можем отдать ее вам.

Миссис Что глубоко и торжественно вздохнула.

– Нет, ни в коем случае, – продолжал Чарльз. – Мама, не отдавай икру, а то я рассержусь. А что вы скажете насчет салата из тунца?

– Хорошо, – кротко ответила миссис Что.

– Я приготовлю салат, – предложила Мэг и отправилась в кладовую за консервами.

“Для того чтобы так расшуметься, – подумала Мэг, – эта старая женщина является к нам в середине ночи, и мама принимает все как должное, как будто нет в этом ничего особенного. Клянусь, что эта старуха и есть тот самый бродяга. Клянусь, что именно она украла те самые простыни. И конечно, Чарльзу Уоллесу ни в коем случае не следовало заводить с ней дружбу, особенно если вспомнить, что он не разговаривает с обычными людьми”.

– Я поселилась тут недавно, – говорила миссис Что как раз в тот момент, когда, выключив свет в кладовой, Мэг вернулась на кухню с консервами тунца. – И по правде говоря, соседи мне не очень нравились, пока я не познакомилась с крошкой Чарльзом и его собакой.

– Миссис Что, – сурово спросил Чарльз Уоллес, – почему вы взяли простыни у миссис Банкомб?

– Чарльз, дорогой, они были мне так нужны.

– Вы должны сейчас же вернуть их.

– Чарльз, дорогой, не могу. Я ими уже пользовалась.

– Вы поступили очень плохо, миссис Что, – проворчал Чарльз Уоллес. – Если уж вам были так нужны простыни, могли бы сказать мне.

Миссис Что покачала головой и прокудахтала:

– Ты не мог бы уделить мне простыни, а миссис Банкомб могла.

Мэг нарезала сельдерея и смешала его с тунцом. Секунду поколебавшись, она открыла холодильник и достала банку маринованных огурцов.

“Зачем я делаю это для нее, не знаю, – думала Мэг, нарезая огурцы. – Не верю я ей ни капельки”.

– Скажи своей сестре, чтобы она мне доверяла, – заметила миссис Что, обращаясь к Чарльзу. – Скажи, что у меня добрые намерения.

– Дорога в ад вымощена добрыми намерениями, – нараспев произнес Чарльз.

– Подумать только, он еще насмехается! – заметила миссис Что с лучезарной улыбкой и любовно посмотрела на мальчика. – Как ему повезло, что те, кто с ним рядом, понимают его шутки!

– Боюсь, – заметила миссис Мюррей, – что ему не очень-то повезло. Мы не всегда понимаем Чарльза Уоллеса.

– Но в конце концов, вы его не подавляете. – Миссис Что энергично кивнула. – Вы позволяете ему быть самим собой.

– Вот ваш сэндвич. – И Мэг протянула сэндвич миссис Что.

– Не возражаете ли вы, если я сниму ботики? – спросила миссис Что, держа в руках сэндвич. – Послушайте… – Она подвигала под столом ногами, и все услышали, как в ботиках хлюпает вода. – Ноги совсем мокрые. Беда в том, что ботики чуточку маловаты, и я не могу их снять самостоятельно.

– Я помогу вам, – предложил Чарльз Уоллес.

– Нет, ты не сможешь. Ты слишком слабый.

– Я помогу. – Миссис Мюррей присела на корточках около миссис Что и потянула за скользкий ботик.

Неожиданно ботик оказался у нее в руках, а сама миссис Мюррей с грохотом повалилась на пол. Миссис Что кувырнулась вместе с креслом и оказалась тоже на полу, но сэндвича из сморщенной лапки она все же не выпустила. Из ботика полилась вода и разбежалась струйками по большому ковру.

– О, милочка моя! – заохала миссис Что, лежа на спине в перевернутом стуле, одна нога в красном, в белую полоску, носке болталась в воздухе, другая по-прежнему была в ботике.

Миссис Мюррей поднялась.

– Вы не ушиблись, миссис Что?

– Не мешало бы мне мази, – ответила миссис Что, по-прежнему лежа на полу. – Кажется, я растянула связки. Гвоздичное масло, смешанное с чесноком, – вот что мне требуется. – И она отхватила довольно большой кусок сэндвича.

– Пожалуйста, встаньте, – попросил Чарльз. – Не нравится мне, как вы лежите. Вы слишком увлеклись.

– Пытался ли ты когда-нибудь подняться на ноги, если твоему достоинству растянули связки?

Но миссис Что приподнялась, подняла стул, поставила его, а сама снова уселась на пол, выставив вперед ногу в ботике, и снова откусила кусок. Для старой женщины она двигалась с большой ловкостью. Наконец Мэг убедилась, что миссис Что действительно старуха, и при этом очень древняя. Миссис Что пробурчала с полным ртом:

– Тяните, пока я сижу.

Миссис Мюррей спокойно, как будто в том, что она стягивала ботики со старой женщины, не было ничего необыкновенного, потянула за ботик и высвободила вторую ногу. Обнаружился серо-голубой шерстяной носок, а миссис Что сидела на полу, шевеля пальцами, и, прежде чем подняться, прикончила без остатка сэндвич.

– Наконец-то, – сказала она. – Так-то лучше будет. – И, взяв оба ботика, потрясла их под раковиной. – Наелась досыта, согрелась изнутри и снаружи, пора домой.

– Не лучше ли остаться у нас до утра? – спросила миссис Мюррей.

– Благодарю вас, дорогая, ни в коем случае, ведь мне предстоит так много дел, что я не могу попусту тратить время.

– Но ночь такая бурная.

– Бурные ночи – вот чем я горжусь, – сказала миссис Что. – На меня просто сильно подуло, и я сбилась с пути.

– Подождите хотя бы, пока носки высохнут…

– Мокрые носки мне не мешают. Мне не нравится, когда вода хлюпает в ботиках. Не беспокойтесь обо мне, овечка. (Никому бы и в голову никогда не пришло назвать миссис Мюррей овечкой.) Я посижу еще немного, засуну ноги в ботики и отправлюсь в путь. Кстати о путях – попутно. Существует и такой, как тессеракт.