Текст книги "Мир Приключений 1990 г."

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Анатолий Безуглов,Глеб Голубев,Сергей Другаль,Ростислав Самбук,Мадлен Л'Энгль,Валерий Михайловский,Марк Азов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 52 страниц)

– Странное у нас отношение к пьянству, – покачал головой Червонный, положив трубку. – В России, мол, пили испокон веков. Традиция, так сказать… Заблуждение! Просто не знают истории… В конце прошлого века в России началось наступление на пьянство… Поднялась передовая общественность. Толстой, Достоевский и многие другие… Плоды не заставили себя ждать. За тридцать лет – с середины шестидесятых до середийы девяностых годов – количество потребления алкоголя на душу населения снизилось более чем на одну треть! Представляете? И было самым низким в Европе и в Америке… Посудите сами: в начале века французы пили – в пересчете на чистый спирт – по сравнению с русскими в пять раз больше, итальянцы – чуть меньше, чем в пять раз, швейцарцы – почти в три раза больше, бельгийцы – больше чем в два раза!.. Вот он, миф о европейской умеренности! И суждение, что пьянство – русская болезнь, выдуманный ими, просто-напросто клевета! Скажу более: в тысяча девятьсот четырнадцатом году в России действовал сухой закон. Причем успешно, что поразило Европу… Я уже не говорю о советском времени – двадцатых, тридцатых годах… Мой отец до сих пор вспоминает, что выпить в праздник двести грамм водки считалось уже позором… Самое большее – одну – две рюмки. А в будни – ни-ни! И ведь никакого сухого закона не существовало!

Стук в дверь прервал рассказ.

– Да-да, войдите! – крикнул Червонный.

На пороге появилась женщина с набитой целлофановой сумкой в руках.

– Садитесь, Лидия Ивановна, – предложил главврач.

Он представил меня жене пострадавшего. Та несмело опустилась на стул и спросила:

– Как мой Семен, товарищ доктор?

– Сами видите, делаем все возможное и невозможное, – ответил главврач.

Он старался не смотреть на несчастную женщину. У нее задрожал подбородок, скривились губы – вот-вот разрыдается.

– Но мы не теряем надежды, – попытался успокоить ее Червонный.

– Спасите мужа! – произнесла женщина с отчаянной мольбой в голосе. – До конца жизни буду бога за вас молить!.. Ведь трое сирот останется…

Женщина все-таки не сдержалась, слезы покатились из глаз, она вытирала их широкой, натруженной ладонью.

– Лидия Ивановна, прошу вас, успокойтесь, – поднялся Червонный. – Нате, выпейте водички…

Он протянул ей стакан. Женщина отпила несколько глотков и, судорожно вздохнув, взяла себя в руки.

– Товарищ прокурор хочет кое-что выяснить у вас, – сказал главврач.

Базавлук молча кивнула.

– Расскажите, пожалуйста, что случилось с вашим мужем? – спросил я.

– Ох, Семен, Семен! – покачала головой женщина. – Сколько раз говорила ему: не доведет до добра выпивка!..

– Часто пил?

– А то! – вздохнула Базавлук. – Люди думали – тверезый мужик… И верно, пил только дома. И от детей прятался. У него в гараже лежанка, так он придет с работы, выпьет и спит себе… Очухается, искупается в душевой во дворе, тогда уж в дом идет… А позавчера жду его к завтраку, жду, он все не идет и не идет… Накануне-то он приехал и, как всегда, приложился. Всю ночь продрыхал. Я сбегала с утра на базар, хотела за обед приняться, да свет отключили. У нас такое бывает… Пошла в гараж за керосином – батюшки! Семен свалился с лежака, в блевотине, корчится… Перепугалась я – ужас! Поднять его не могу – здоровенный… Свекровь кликнула, она прибежала, и мы вдвоем еле-еле уложили Семена на лежак… Стали его холодной водой отхаживать. Семен что-то мычит, ничего не поймешь… Только и разобрали: “Митьке скажи! Митьке скажи!” Потом приподнялся, глаза навыкате, тычет пальцем в угол гаража, кричит: “Ой, чертенята прыгают! Прогоните, прогоните!” Свекровь перепугалась, крестится, дрожит. А я думаю: ну, все, допился до белой горячки. Как сосед наш, его полгода держали в психушке… Говорю свекрови: “Что делать-то будем? Надо “скорую” вызывать…” Она отвечает: “А может, обойдется? Варенья кисленького наведем с водой, отпоим. Очистим внутренности…” Она его уже раза три таким образом в себя приводила. Но тогда Семену черти не мерещились… Побежала я к соседям, у которых телефон, позвонила. Расспросили меня, что и как… Минут через двадцать приехала “скорая”. Я поняла, что из психушки… Врач посмотрел мужа, нахмурился. Спрашивает: “Что он пил?” – “Водку”, – отвечаю. “А ел что?..” Там у Семена в гараже на столике огурцы соленые были, лук зеленый, яйца вареные… Я стала допытываться, что с мужем. Врач говорит: “Похоже, сильное отравление”. Спросил, где бутылка из-под водки. Я ответила, что не знаю… И впрямь, бутылки что-то не видать… Стакан, кружка с водой… Семен всегда запивает горькую водой… “Может, – говорю, – на работе угостили?..” Ну, мужа положили на носилки – ив машину… Я тоже поехала… Привезли сюда, в железнодорожную больницу… А Семен все время в беспамятстве. И снова какого-то Митьку вспоминает. Скажи, мол, Митьке. А что – бог его знает…

– Значит, бутылку из-под водки вы в гараже не нашли? – еще раз уточнил я.

– Нет. Меня об этом и в приемном покое спрашивали… И еще интересовались, часто ли муж выпивает, находился ли на принудительном лечении от алкоголизма. Я ответила, что на принудительном не находился, а вот добровольно вылечиться пытался. Его в первой городской больнице лечили отварами трав…

– Какими именно травами? – взыграло в Червонном профессиональное любопытство.

– Чебрецом, плакун-баранцом, – ответила Базавлук.

– И помогало?

– Некоторое время воздерживался… Врач мне объяснил, что эти отвары внушают отвращение к водке. Но все равно потом потянуло. – Она безнадежно махнула рукой. – И пошло-поехало!

– Скажите, Лидия Ивановна, – спросил я, – в этот раз муж пил один или с кем-нибудь?

– Один, один, товарищ прокурор, – заверила меня Базавлук. – Я видела, как он приехал вечером в гараж, загнал машину и сам остался…

Где муж достал водку, она не знала. Я составил протокол допроса, попросил расписаться. Перед уходом Базавлук обратилась к Червонному.

– Борис Исаевич, а что с этим? – показала она сумку. – Тут яблочки, сливы, куриный бульон… Может, я сама покормлю Семена?

– Нельзя ему сейчас ничего, – мягко ответил главврач.

– Отощает ведь, – жалобным голосом протянула женщина, но, поняв, что просить бесполезно, распрощалась и вышла.

– Откуда взялся этот проклятый метиловый спирт? – Червонный встал со стула и зашагал по комнате. – Последний раз, насколько я помню, в Южноморске им отравился лаборант на заводе имени Орджоникидзе. Хлебнул из бутылки, думая, что это этиловый спирт… Но это было пять лет назад! А тут – массовое отравление. У вас есть уже какие-нибудь предположения?

– Пока нет, Борис Исаевич.

Главврач хотел что-то сказать, но тут зазвонил внутренний телефон.

– Да, – ответил Червонный. По нахмурившемуся лицу я понял: что-то произошло. – Понятно… Ладно… Вы сделали все, что могли… – Положив трубку, Червонный сказал: – Только что скончался Базавлук.

Приехав в прокуратуру, я попросил секретаря узнать, на месте ли Володарский. Но он сам зашел ко мне.

– Что в четвертой больнице? – поинтересовался я.

– Слава богу, смертельных случаев больше нет…

– Вы кого-нибудь допросили?

– Почти всех… Начал с тех, кого доставили из санатория “Южный”. Правда, из троих, привезенных оттуда, только один отдыхал в санатории – Алясов. Двое других – муж и жена Морозовы – друзья Алясова, живут в Южноморске у родственников.

– Ну, рассказывайте, – попросил я.

– Дело было так, – начал следователь. – Алясов – совхозный зоотехник из Карагандинской области. Фронтовик. Вроде непьющий, вернее – не увлекающийся. Приехал по путевке… Вчера вечером встретил на набережной однополчанина Морозова, который прогуливался с женой… Они не виделись с сорок пятого года… Алясов пригласил их в свой номер в санаторий: как не обмыть такую встречу?.. Алясов выскочил на улицу, стал спрашивать, где есть поблизости кафе или ресторан. Ему объяснили. На автобусе ехать минут двадцать. Долго! Он остановил такси. Ну, на радостях поделился с шофером, что совершенно случайно встретился через сорок лет с фронтовым другом. А винные магазины, мол, закрыты… Таксист попался отзывчивый, сказал, что может выручить… Алясов обрадовался… Поехали они на Партизанскую улицу…

– Как, как? – переспросил я.

– На Партизанскую улицу, – повторил Володарский. – А почему вы удивляетесь?

– Да нет, я не удивляюсь… Совпадение…

И я рассказал следователю, что двое допрошенных мною людей – Михальчик и Максим Подгорный – взяли водку у таксиста, который возил их на ту же самую улицу.

– Такси останавливалось у остановки седьмого трамвая? – уточнил я.

– Совершенно верно! – подтвердил Володарский. – Рядом с киоском “Союзпечать”.

Когда следователь дошел до внешности водителя, которую описал Алясов, стало окончательно ясно: водку зоотехнику из Карагандинской области продал таксист, “выручивший” отдыхающего из пансионата “Скала” и Максима Подгорного. Совпали даже такие детали, как куртка на молниях, перчатки, музыкальные байки. Номер машины Алясов полностью не запомнил, но сообщил, что в нем были цифры 5 и 8.

Завершились посиделки в номере Алясова тем, что вызвали “скорую помощь”.

– А бутылка где? – спросил я. – Из-под водки?

– Осталась в номере. Изъяли. Карапетян повезла на исследование…

– Какая именно водка?

– “Столичная”.

– Чье производство?

– Местное.

– Дальше, – попросил я.

– Слесарь аварийной службы горводопровода Любешкин, – достал другой протокол допроса следователь. – Он вообще рассказал какую-то не очень правдоподобную историю…

– Что же?

– Вы только послушайте. Любешкин говорит, что ночь была очень хлопотная – четыре раза выезжали по вызову. Особенно трудно, по его словам, пришлось в жилом доме на Комсомольском проспекте. Сама авария несложная, но работали по грудь в воде – подвал затопило. Замерз, говорит, как цуцик… Ко всему прочему их машина испортилась, так что домой шел пешком. Бежал, чтобы согреться. Присел в сквере передохнуть. Глядь, рядом со скамьей, в траве, прислоненная к деревцу недопитая бутылка. Взял, понюхал – вроде водка… Отхлебнул для сугреву… Действительно, водка.

– “Московская”? – уточнил я, потому что вспомнил рассказ Максима Подгорного.

– Совершенно верно… – удивился Володарский. – Любешкин сказал, что решил остальное допить дома, под закуску. Пришел, сварганил себе яичницу, достал соленых помидоров и маринованных баклажанов… Ну и прикончил бутылку… Чувствует: что-то не то!.. Лег спать… Проснулся от страшной боли в животе. Началась рвота. Жена Любешкина переполошилась, вызвала “скорую”. – Следователь молчал, потом добавил: – Не понимаю, откуда в сквере могла взяться водка? Мне кажется, он просто сочинил всю эту историю, чтобы не выдавать того, кто снабдил его спиртом…

– Сквер возле “Бесстрашного”? – спросил я.

– Да…

– Эту самую бутылку распивал там Максим Подгорный, – сказал я. И поведал вчерашнюю историю про скандал в семье кандидата наук и чем она кончилась.

– Это же надо! – покачал головой следователь. – А я – то думал, что Любешкин мне голову морочит… Еще иронизировал: обрадовался, мол, что выпил на дармовщинку, вот и вышло боком…

– Когда он нашел бутылку?

– В начале седьмого утра.

– Вы проверяли это?

– Да, звонил в горводопровод. Там подтвердили, что аварийная бригада покинула дом на Комсомольском проспекте в шесть.

– Хорошо, – кивнул я.

– Понимаю, – сказал Володарский, – вы хотели уточнить, не мог ли Любешкин обворовать Максима Подгорного?

– Верно, Геннадий Яковлевич. Но теперь ясно, что парнишку обчистили раньше. Ведь отец нашел его около четырех часов ночи и тут же увез в больницу. А бутылку Подгорный-старший не заметил, потому что было еще темно… К Любешкину домой ездили?

– Вместе с Кармией Тиграновной… Жена Любешкина подтвердила показания мужа, стала рассказывать…

– Бутылку нашли? – нетерпеливо перебил я следователя.

– Конечно. Но, понимаете, “Московская” не нашего производства…

– Как?..

– Судя по этикетке, произведена в Прибалтике…

– Господи! – вырвалось у меня. – Как она попала в Юж-номорск?

Геннадий Яковлевич развел руками.

– Эту загадку еще предстоит решить, – сказал он. – Потом я допросил привезенных со свадьбы. Мунтяну, ну, жених, вставать пока еще не может, но показания дал.

– Он знает, что тесть умер?

– Нет, от него скрывают.

– Так что же рассказал Штефан?

– Говорит, что не имеет представления, как в его бокале оказался спирт… По его словам, Андрей Петрович весь вечер подбивал его выпить… Как только приехали в банкетный зал, Маринич, уловив момент, когда Ольги не было рядом, намекнул Мунтяну: мол, нехорошо, не обмыть такое событие – грех. Даже сказал будто бы полушутя-полусерьезно: “Не выпьем – разведетесь…” Штефан оказался как бы меж двух огней: с одной стороны, тестя не хочется обидеть, а с другой – дал слово Ольге. Она на полном серьезе предупредила Штефана: если выпьет хоть грамм, то прямо со свадьбы уйдет и между ними все будет кончено… Жена, разумеется, для него дороже… Он так и заявил Андрею Петровичу. Тот отстал. Правда, бросил: ты, мол, как знаешь, а я сам себе голова… Прошел час, другой… Штефан стал замечать, что глазки у тестя несколько помутнели, движения стали какие-то неуверенные… Штефан пил только лимонад да безалкогольное шампанское и вино, что привез Берикашвили, “Гвиниса” называется… Однако один раз, когда он выпил бокал “Гвинисы”, ему показалось, что в вино подлили водку… Но признаться невесте Штефан побоялся: еще подумает, что ее обманывает. Нарушил слово и хочет свалить на кого-то… Короче, Штефан промолчал… Ваня Сорокин, шафер, что сидел рядом с ним, признался на ухо Штефану, что ему, кажется, тоже подлили в “Гвинису” спиртное…

– Постойте, постойте, – прервал я следователя. – Помните, в видеозаписи есть момент, когда Сорокин предлагал Ольге грузинского безалкогольного вина? Ольга отказалась, и Сорокин наполнил бокалы Штефану и себе… Может, именно тогда они выпили вина с метиловым спиртом?

– Вполне возможно, – сказал Володарский. – Надо еще раз посмотреть видеозапись, хорошо бы вместе с Мунтяну и Сорокиным… В общем, Штефан почувствовал себя плохо часа через полтора, так же как и шафер.

– Вы допрашивали Сорокина?

– Да. Он подтвердил то, что рассказал Мунтяну.

– Откуда, по их мнению, в “Гвинису” попала отрава?

– На этот счет оба ничего не могли сказать. Если вы помните, со свадьбы увезли семь человек, – продолжал Геннадий Яковлевич. – Помимо жениха, шафера, Маринича и оператора Каштанова – еще двух гостей и повариху Волгину… О Мариниче и операторе я скажу позже. Те два пострадавших гостя уверяли меня, что пили только прохладительные напитки и безалкогольное вино. Когда пили “Гвинису”, тоже почувствовали привкус водки.

– Опять “Гвиниса”, – вздохнул я.

– Вот именно! – Следователь достал из папки протокол допроса. – Теперь о Волгиной… Очень жизнерадостная особа, во время нашей беседы все время хихикала… Выпила почти стакан метилового спирта, а отделалась легче всех! По ее словам, шкалик ей предложил сам Маринич. За хорошую работу.

– Когда?

– Волгина говорит, гости сели, по первому разу закусили, отведали ее котлет по-киевски, и сразу после этого на кухню завалился Андрей Петрович… Пиджак расстегнут, левая сторона оттопыривается… Спрашивает, где кудесница, которая готовила котлеты. Волгина отвечает: “Я”. Он обнял ее за плечи и говорит: “Золотые у вас руки! – А на ухо шепчет: – Примем по сто грамм?..” Повариха согласилась… Повела в закуток, достала фужеры, два бутерброда с красной икрой. Маринич вынул из кармана початую бутылку… Выпили за здоровье молодых. Причем Волгиной он налил почти полный стакан. Себе – поменьше. Объяснил, что надо еще с одним хорошим человеком выпить… Повариха считает, что Андрей Петрович был уже навеселе… Волгиной стало плохо часа через полтора, но она скрывала до последнего.

– Она не помнит, какую именно бутылку достал из кармана Маринич?

– Очень хорошо помнит! Наша “Столичная” со знаком качества.

– А Маринич не говорил ей, случайно, где купил водку?

– Нет, он не сказал, а она не поинтересовалась.

– Понятно, – кивнул я. – Жаль, что не прояснен такой важный момент…

– Еще бы! – сказал Володарский. – Неизвестно еще и то, что и где пил покойный оператор Станислав Каштанов…

– Какие показания дал его ассистент? – спросил я. – Юрий Загребельный.

– Я еще не беседовал с ним, – ответил следователь и посмотрел на часы. – Загребельный обещал прийти в прокуратуру. Понимаете, он должен встретить мать Каштанова. Ей сообщили утром по телефону, и она тут же вылетела в Южноморск… Думаю, ассистент оператора скоро появится… Знаете, Захар Петрович, мне кажется, что Маринич и Каштанов выпивали вместе. Режиссер намекал, да и Загребельный обмолвился, что оператор не дурак выпить. Отец невесты, как мы знаем, – тоже. И потом, Маринич всю свадьбу крутился вокруг Каштанова, и оба несколько раз отлучались из зала.

– Вполне вероятно, – согласился я. – Главное, необходимо выяснить, где они брали водку.

В кабинет заглянула Карапетян:

– Можно?

– Нужно, Кармия Тиграновна! Ну, что там у вас? – нетерпеливо спросил я.

– Что анализы? – спросил Володарский.

– Сейчас, сейчас, – с улыбкой посмотрела на нас Кармия Тиграновна. – Во-первых, Захар Петрович, в пансионате “Скала” в номере Белугиной сохранилось все как было. Фрукты на столе_ стаканы, разбитая бутылка из-под “Пшеничной”… Между прочим, приехал муж Белугиной. Кто-то из персонала проболтался, что она пила с другим мужчиной. Муж, естественно, рвет и мечет! Прямо Отелло! Пригрозил директору пансионата, что дело так не оставит. Развели, говорит, разврат и пьянство!.. В пансионате паника! Кошмар! – темпераментно жестикулировала Кармия Тиграновна.

– Этикетка на бутылке чья? – спросил я.

– Нашего завода… Судя по дате, выпущена еще в прошлом году.

Мы переглянулись с Володарским.

– Странно, – сказал следователь. – Выходит, с прошлого года она где-то лежала? На складе, в магазине или у кого-то дома… И сделала свое черное дело только вчера?

– Все может быть, – пожала плечами Карапетян. – Меня больше волнует, что в трех известных нам случаях в бутылках южноморского ликеро-водочного завода был метиловый спирт.

– Вы имеете в виду те, из которых пили Михальчик, Алясов и Маринич? – уточнил следователь.

– Да, – подтвердила Кармия Тиграновна. – Правда, с завода они вышли в разное время, но факт остается фактом! Может быть, сейчас кто-то где-то покупает бутылки с отравой! Понимаете, вышедшие с нашего завода! По-моему, надо срочно что-то предпринимать!

Я разделял мнение Карапетян. Володарский сказал, что следует принять экстраординарные меры.

Я набрал номер первого секретаря горкома партии.

– Слушаю вас, Захар Петрович, – сказал Крутицкий, и по его тону я понял, что он уже давно ждет моего звонка.

– Георгий Михайлович, нужно вмешательство горкома и горисполкома.

Я рассказал про ставшие известными нам факты и поделился соображением, что, возможно, метиловый спирт попадает каким-то образом в продукцию на южноморском ликеро-водочном заводе.

– Ваши предложения? – спросил первый секретарь.

– Чтобы не пострадало больше ни одного человека, прекратить производство, – ответил я, – а также вывоз готовой продукции с территории завода. Это раз. Во-вторых, приостановить продажу во всех магазинах, ресторанах, кафе и закусочных водки и вина нашего производства. В-третьих, создать комиссию, которая разобралась бы, каким образом в продукцию ликеро-водочного завода попадает метиловый спирт.

Крутицкий ответил не сразу. И понятно: решение было очень ответственным. Но Георгий Михайлович, видимо, осознал: если источником отравы является завод, последствия могут быть самые страшные.

– Согласен, – наконец твердо произнес Крутицкий. – Я свяжусь с исполкомом. Мы решим. Но чтобы не возникло в городе кривотолков и слухов, прошу вас, Захар Петрович, подготовить небольшое выступление по телевидению. Разъясните, чем вызвана эта мера. Кстати, воспользуйтесь поводом и затроньте еще раз вопрос о необходимости продолжать решительную борьбу с пьянством и алкоголизмом, а также со спекуляцией спиртными напитками.

– Хорошо, – ответил я.

– Сейчас я позвоню Козлову, и он сообщит вам, когда нужно будет сегодня вечером выступить.

Козлов был директором нашего телецентра.

После разговора с Крутицким я попросил Кармию Тигра-новну продолжать.

У нее, оказывается, было еще одно важное сообщение: в трех недопитых бутылочках “Гвинисы”, изъятых для исследования со свадебного стола, эксперты обнаружили метиловый спирт, чуть разбавленный безалкогольным вином. Две бутылочки стояли на самом столе, в том месте, где сидели Штефан и Сорокин, а третья, как выяснила Карапетян, – где находились те двое гостей, которых увезли с отравлением.

– Теперь понятно, как в бокалы этих четверых попал яд, – резюмировал Володарский.

– Но непонятно, как метиловый спирт попал в “Гвини-су”, – заметила инспектор уголовного розыска. – Я говорила с Берикашвили. Он страшно перепугался! Уверяет, что на их винном заводе отродясь не было метилового спирта! И попасть в “Гвинису” он не мог! Ни в коем случае!

– Где сейчас Берикашвили? – спросил следователь. Карапетян посмотрела на часы и ответила:

– Уже в воздухе. Летит домой, чтобы срочно разобраться на месте. Говорит, если виновата “Гвиниса”, никогда не простит себе того, что произошло на свадьбе сына его лучшего друга Мунтяну.

– И в Грузии начнется переполох, – вздохнул Володарский. – Как и на нашем ликеро-водочном заводе…

В подтверждение его слов на моем столе зазвонил телефон – это был директор завода. Срывающимся от волнения голосом он попросил рассказать, что произошло, и прислать материалы, на основании которых на продукцию его завода налагается запрет. Я ответил, что на завод выедет, мой заместитель, Игорь Андреевич Ягодкин.

Затем позвонил Козлов и сообщил, что на выступление мне дают пятнадцать минут. Время выхода в эфир – двадцать сорок пять.

Прежде чем отпустить Володарского и Карапетян, я сказал:

– Товарищи, в этом деле есть еще один аспект – спекуляция водкой. Я имею в виду “музыкального” таксиста. Не исключено, что спиртное по завышенной цене продает еще кто-нибудь из его коллег. Значит, надо подключить ОБХСС… Кармия Тиграновна, кого бы вы посоветовали включить в группу?

– Старшего лейтенанта Ярцева, – не задумываясь ответила Карапетян. – Работает у нас всего год, но дело свое знает туго! Здорово соображает! Главное – горит!

– Это хорошо, что “соображает” и “горит”, – улыбнулся я характеристике, данной Ярцеву.

– Дело о спекуляции в автосервисе помните? – спросила Кармия Тиграновна.

– Конечно.

– Ярцев, по существу, раскрутил… Значит, я могу доложить начальству, чтобы его дали мне в помощь? – спросила Кармия Тиграновна.

– Разумеется.

– А у меня вам такое задание, – обратился следователь к Карапетян. – Попытайтесь все-таки разыскать бутылку, из которой пил в гараже покойный Базавлук.

– Сегодня и поеду, – кивнула Кармия Тиграновна.

– Сегодня не надо, – сказал я. – В семье такое горе… Уж лучше завтра. И постарайтесь как можно деликатнее. Объясните, для чего нужна эта бутылка.

– Поняла вас, – ответила Кармия Тиграновна. – Действительно, сегодня ехать не стоит… Займусь таксистом…

Следователь и оперуполномоченный уголовного розыска ушли. Я решил заняться неотложными бумагами. Но меня все время отвлекали телефонными звонками. Пошли круги от вмешательства Крутицкого: звонили из магазинов, ресторанов, кафе, просили в виде исключения разрешить продажу хотя бы коньяка, – горел план. Я направлял всех к их начальству, которое имело твердую установку от горкома партии.

По внутреннему телефону позвонил Володарский:

– Захар Петрович, пришел ассистент оператора… Хотите присутствовать на допросе?

– Да. Я сам сейчас к вам приду.

Я был рад избавиться от объяснений с работниками торговли и общепита.

Юрий Загребельный был еще совсем молод – не более двадцати двух лет. На него сильно подействовала трагедия, свидетелем которой он оказался. Парень был бледен, измотан бессонной ночью, проведенной у палаты Каштанова, и встречей с матерью умершего.

– Стас был такой человек! Такой мастер! – повторял ассистент. – Лучший оператор на областном телецентре! А ведь он долгое время работал на “Мосфильме”, работал с крупнейшими нашими режиссерами! – И Загребельный назвал несколько довольно известных фамилий.

– А почему же он очутился на телевидении, да еще у нас в области? – спросил Володарский.

– Все из-за пристрастия к выпивке, – тяжело вздохнул ассистент оператора. – Кабы не водка, Стас уже давно был бы народным артистом, лауреатом Государственной премии, а может быть, даже и Ленинской… В общем, – махнул рукой Загребельный, – погубил его зеленый змий… Жена бросила, с “Мосфильма” – “ушли”… С трудом устроился у нас… И вот… Следователь дал ему выговориться и спросил:

– Юра, расскажите, что происходило в банкетном зале во время свадьбы? Что делал Каштанов, с кем общался, выпивал ли? Вы ведь, как его ассистент, были все время рядом, так?

– У меня должность такая, – ответил Загребельный. – Что ж, постараюсь все припомнить… Честно говоря, когда я узнал, что нам нужно снимать в Южноморске свадьбу, то забеспокоился. За Стаса, конечно… Ведь не удержится, выпьет… Положение у него на телестудии было – хуже некуда: предупредили в последний раз… А как стало известно, что свадьба трезвая, я успокоился. Особенно когда мы уже приехали в банкетный зал после бракосочетания… Я чего боялся: на столах-то выпивки не будет, а вот в буфете… Но оказывается, по настоянию членов клуба “Антибахус”, которые распоряжались на свадьбе, буфет вчера был закрыт… Стас, он такой, достанет… А тут – негде… Ну, снимаем мы, все нормально… Андрей Петрович, отец невесты, пару раз подходил, все интересовался нашей техникой… У него в музее тоже есть видеомагнитофон. Просил достать учебные и видовые фильмы… Стас намекнул, что не мешало бы промочить горло… Андрей Петрович приволок бутылку шампанского, но безалкогольного, что привез из Молдавии отец жениха.

Я вспомнил просмотренную нами видеозапись свадьбы. Как Маринич шел в кадре с бутылкой шампанского. И сказал следователю, что, наверное, Загребельный имеет в виду этот момент.

– Да, да, – подтвердил ассистент оператора. – Но Каштанов обиделся. Говорит: “Мы не гости на свадьбе, и на нас обет трезвости не распространяется…” Андрей Петрович смутился… Вот завтра – пожалуйста. Режиссер, мол, просил снять поездку молодых на катере, там можно и принять… А Стас смеется: “До завтра еще дожить надо…” – Загребельный тяжело вздохнул. – Словно накликал беду… Андрей Петрович постоял, подумал, потом говорит: “Ладно, что-нибудь сообразим…” Через минут двадцать снова подходит… Что-то шепнул Каштанову. Стас прямо-таки расцвел. Дал мне указание: “Сними пару сцен, а я пойду покурю…” Вижу, оба направились к двери… Снимаю я, а на душе как-то неспокойно… Хотел предупредить Каштанова, да разве он меня послушается? Нет, конечно!.. Вернулся Стас веселенький. Взял, у меня камеру… Потом его опять потянуло курить… По-моему, Андрей Петрович ему какой-то знак подал…

– Что, снова вышли вдвоем? – уточнил Володарский.

– Сначала Маринич, а за ним – Каштанов… Вернулся Стас минут через пятнадцать. Я спрашиваю: “Камеру возьмешь?” – “Нет, – отвечает, – работай, набирайся опыта…” Присел рядом, стал отбивать ногой такт под музыку… Тут режиссер дал отбой… Мы ведь не все снимали… Стас говорит: “Мировой мужик этот Маринич…” Я ему на ухо: “Может, пойдешь на улицу, подышишь воздухом? Лицо красное, глазки бегают… Решетовский сразу поймет, что ты выпил…” Стас хлопнул меня по плечу: “Ты прав, айда проветримся…” Я спросил у Решетовского и Маякова, когда надо будет снова снимать. Они посовещались, и режиссер сказал: “Сейчас танцы, а их мы уже снимали. Так что минут двадцать можете с оператором отдохнуть…” Мы вышли на балкон. Я спрашиваю у Стаса: “Где же вы разжились?” Он говорит: “Андрей Петрович купил три бутылки у таксиста…”

Мы с Володарским переглянулись. А Загребельный продолжал:

– “Хоть закусываешь?” – спрашиваю. Стас говорит: “Полный ажур! Бутерброды с красной икрой, семга…” И достает из кармана бутылочку. Того вина, что грузин привез на свадьбу… Тут на балкон вышел Решетовский и посмотрел на Стаса подозрительно. Каштанов смеется, показывает бутылочку “Гвиниса”: мол, безалкогольное… Режиссер успокоился, ушел в зал. Стас зло сплюнул и сказал: “И чего этому троглодиту надо? Все вынюхивает да высматривает! Главное, Юра, мы с тобой свое дело сделаем! Материал дадим классный, пойдет на “ура”!” Потом подмигнул мне, щелкнул ногтем по бутылочке… А я пить как раз захотел, говорю: “Дай хлебнуть, заодно попробую, что за штука безалкогольное вино…” Стас говорит: “Тебе нельзя, один из нас должен быть как стеклышко…” И засадил остальное…

– Погоди, Юра, – остановил его следователь. – Что, вместо вина в бутылочке было спиртное?

– Ну да! – сказал Загребельный. – Как объяснил Каштанов, они с Андреем Петровичем для конспирации налили в бутылочки из-под “Гвинисы” водку, чуть-чуть закрасив ее вином.

“Слава богу, прояснилось, – подумал я. – Надо срочно дать знать в Грузию Берикашвили. Чтобы предотвратить панику на заводе, выпускающем безалкогольное вино”.

Володарский, видимо, подумал о том же, потому что мы снова обменялись взглядами.

Загребельный продолжал свой рассказ. По его словам, остальные эпизоды свадьбы он снимал сам. Каштанов куда-то исчез. Появился он в тот момент, когда жених должен был перепеленать “ребеночка”. То есть куклу. Уже совершенно пьяный, оператор выхватил у Загребельного камеру. Она ходила в его руках ходуном. Загребельный бросился выручать шефа, но тот вдруг упал.

Дальнейшее нам было известно.

Володарский стал задавать свидетелю уточняющие вопросы. Но у меня уже не было времени: надо было готовить выступление на телевидении. Я пошел к себе.

Утром следующего дня, когда я вышел из дома в тренировочном костюме, чтобы побежать трусцой на службу, две соседские старушки с особым почтением поздоровались со мной.

– Ой, Захар Петрович, – сказала одна из них, – хорошо, что у нас запретили продавать спиртное! Мой-то первый раз лег спать на трезвую голову…

Я знал, что она мучается с пьяницей мужем.

– Навсегда бы так, – поддержала ее товарка.

По пути в прокуратуру прохожие, как мне показалось, обращали на меня внимание больше обычного, – видимо, из-за вчерашнего выступления.

Первая половина дня у меня ушла на заседание в исполкоме горсовета. Там тоже в кулуарах много говорили о случаях в Южноморске, спрашивали, нет ли еще жертв. К счастью, таковых действительно больше не было. Возможно, помогли экстренные меры.

Когда я возвратился в прокуратуру, секретарь сообщила мне, что звонила Карапетян. У нее имелись якобы очень важные новости. Спрашивал меня и следователь Володарский. Он уехал по делам и должен был вот-вот вернуться.