Текст книги "Мир Приключений 1990 г."

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Анатолий Безуглов,Глеб Голубев,Сергей Другаль,Ростислав Самбук,Мадлен Л'Энгль,Валерий Михайловский,Марк Азов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 52 страниц)

– Мне кажется, вы начали забывать, Кира Кирилловна, какого вы, простите, пола. Что, у нас мужиков нет, холостых и бездетных? Я еще твоего отца не забыл…

“Откажет, – подумала Кира. – Раз уж и о Кирилле вспомнил…”

– Нет, нет… Я должен подумать. Подумать должен. В конце концов, вы все для меня не чужие…

Кира не знала, что как раз перед ее приходом в кабинете полковника побывал майор Супрун. Намекал, что ответственность за допущенную ошибку, если докажут, что это была ошибка, будет нести не столько он, Супрун, сколько… “Вы же знаете, товарищ полковник, как это у нас делается: начальство всегда виновато”.

“Да, – думал полковник, – от супрунов уже не отмыться. Кирилл – тот бы не стал полковником”.

Кира ждала ответа.

– Хорошо, – сказал полковник, – с Хабаровском договоримся – операцию проведем. И все же никак не возьму в толк, почему именно вы, Кира Кирилловна, должны послужить приманкой для Бармена?

– Но, кроме меня, некому. Этот человек, что на фотографии… С какой стати он отдаст кейс нашему сотруднику? Да так, чтобы Бармен не увидел тут ловушки.

– А тебе, значит, Фотограф отдаст двести тысяч за твои красивые глаза?

– Дело в том, товарищ полковник, что мы знакомы с этим человеком.

И вот дошла очередь до кожаного пальто на меху ламы. Когда Кира, собираясь в аэропорт Домодедово – это было уже сегодня, – доставала пальто из шкафа, Валера оторвался от телевизора.

– Пошла на дело?

– А может, на свидание?

Валера брезгливо оттопырил губы. Он оброс бородой, в которой попадались уже седые пружинки.

– Знаем мы эти ваши свидания! Если из нас кто Мегре – так это я. Тоже когда-то думал: с чего это она среди бела дня наводит вечерний марафет? Взял и проверил. Раз в театр пошла без мужа – так двое зрителей с Малой Бронной перекочевали на Петровку. Другой раз уехала в командировку в Ярославль, а жила в Москве в гостинице “Северной” на Марьиной Роще, в ресторане отплясывала с пузатыми товароведами из Перми. Я бы тебе тогда устроил Варфоломеевскую ночь, если бы твои коллеги в штатском не притиснули меня в углу. “Нечего, – говорят, – облизываться на чужих дам”. А что эта дама моя жена…

– Когда-то ты даже ревновал.

– А сейчас так вообще не пущу. Думаешь, не знаю, на что ты идешь?

– У нас разглашать не положено.

– Майор звонил. Супрун Роман Тимофеевич.

– Ромка?..

Этого следовало ожидать. Не исключено, что в ближайшее время Ромка задружит с Валерой. У Валеры с ним обнаружится больше тем для разговоров, чем с ней, с Кирой, хотя на самом-то деле Роман и Валера – все равно что кот с канарейкой.

– Он что, так и представился майором?

– А чего ему скромничать? Скромница у нас ты. Майор этот, по-моему, моложе тебя, а ты вот еще капитан… пока не разжаловали в сержанты.

– Это тоже Ромка сказал?

– Он сказал, что ты вешаешь на отдел дело, которое давно захоронено с концами! Полковник тебе потакает, потому что с твоим папаней служил. Но ему что? Он себе пенсион выслужил по высшему классу, а ты… еще и голову подставляешь.

– Значит, по-Ромкиному, получается: пусть опасный преступник бродит на свободе?

– Преступника без тебя схватят. Майор сказал, ты можешь отказаться. Мало ли что? Заболела!.. – Валера стал снимать с нее пальто. – Хочешь – врача вызову. Вадик тебе что хошь напишет!

Валера работал в спорткомитете, вся медицина была на него завязана. Кто не хочет видеть своего сына или дочь в школе олимпийских резервов?

– А полковник твой только рад будет, – тарахтел Валера, сдирая с нее пальто. – Почему именно ты должна хватать разных там опасных преступников? У вас такие мужики есть, что еще неизвестно, кто опасней…

– Опасней любого преступника знаешь кто? Майор Роман Супрун!

Валера только рукой махнул – он от Киры еще и не то слышал.

– Да он тебя по-человечески жалеет, а ты…

– Такие майоры никого не жалеют, кроме себя! Знаешь, почему закрыли дело об убийстве шофера? Потому что Ромка катил, как танк, на экспедитора, и Долгов с компанией ему в этом помогали. Словом, любыми правдами и неправдами добились от экспедитора, который участвовал в драке, чтобы он взял на себя вину в непреднамеренном убийстве. Человек двенадцать лет получил вместо четырех. Бармен, мокрушник, гуляет на свободе, а Ромка зато майор!.. И этот майор лучше всех знает, что Бармен выйдет только на кейс – “атташе”, который Фотограф отдаст лишь одному человеку: мне, а не каким-то мужикам. И тогда все кино завертится обратно: экспедитор через четыре года выйдет, а не через двенадцать, его, кстати, двое пацанов дома ждут; а с Ромки погоны снимут и выгонят из органов милиции, если не отдадут под суд.

– Да-а, ему не позавидуешь, – протянул Валера. – Пенсиона он, в отличие от полковника, еще не выслужил.

– Похоже, ты ему сочувствуешь.

– Почему? – Валера пожал плечами. – Мне он не сват, не брат. А вот ты с такими работаешь.

– А ты с какими?

– Я?.. С нормальными.

Кира как-то взялась подсчитать, сколько раз за день Валера употребит это свое любимое: нормальный, нормально, в норме, нормалек… – и со счета сбилась еще до обеда. А за обедом в присутствии сына он вдруг завел:

“Нормальный мужчина должен зарабатывать не меньше сотни”.

Кирилл его поддержал:

“Валера прав. – Он отца называл, как и она своего когда-то, только по имени. – Мужик, который приносит меньше ста рублей в месяц, – лентяй или алкаш”.

“В месяц? – расхохотался Валера. – Детеныш! В день!..” Сам Валера сидел на зарплате, а если перепадали какие-нибудь неучтенные гроши, прятал – Кира даже знала где – на непредвиденные расходы. Поэтому Кира в тот день не придала этому разговору особого значения. А вот сейчас вспомнила…

– Болтун! – Она глядела на него, как мать на неудачное дитя: боже, за что мне такое?! – Ты же ни о чем не имеешь своего мнения, только повторяешь, как попка-дурак, а твой сын потом всю жизнь будет чувствовать себя несчастным.

– Это еще почему?

– Потому что у него не будет ста рублей в день.

– Ах, вот ты о чем вспомнила! – Оказывается, и он не забыл о том разговоре. – Должны быть!

– Вот как ты рассуждаешь?

– А как мне рассуждать? Как ты и твой отец рассуждали: хорошо живет – значит, ворует? Дорассуждались! Может, как раз потому и воровали, что плохо жили?

Кира разозлилась:

– Посмотрим, как вы дальше будете жить! Может, еще больше рассобачитесь?.. Как-то я не замечала, чтобы богатый был честнее бедного!

– А я как-то не замечал, чтобы ты и твой отец были счастливы при вашей честности.

– Смотря что ты называешь счастьем.

– Что и все: в личной жизни…

– Не то!

– Ну, в труде! – Валера стал накаляться. – Ты довольна своей работой с Ромкой в одной компании?

Как ответить на такой вопрос? Если сегодняшний ее поход в аэропорт Домодедово закончится поимкой Бармена, дела пойдут веселее. Без Ромки! А если нет? Майор Супрун – человек молодой, и покровители его еще не все состарились.

– Ты знаешь, почему я пошла в милицию?

– Потому что дура! Те, кто убил твоего отца, давно пойманы, а ты все гоняешься за их тенями. Ждешь, пока и тебя, как Кирилла-старшего, пырнут самодельной финкой из рессорной стали? Ну да это еще куда ни шло: романтика! Но неужели ты до сих пор не убедилась, что в милиции не ангелы служат с крылышками, а даже, может быть, наоборот. Нет! Ты судишь по Кириллу! Майор Супрун и тот не может Кирилла перекрыть. Да где это видано, чтобы дочь всю жизнь молилась на отца, который к тому же не любил ее мать?

– Он ее любил, – сказала Кира.

– По-твоему, можно любить двоих?

– Можно! – Она сама не ожидала от себя такого ответа. – А можно и только одного себя.

Зачем? Зачем она во всем обвиняет его, Валеру? Скорей она сама отпетая эгоистка, чем он. Валера – друг и всегда был другом. С седьмого класса он за ней этюдники носил, потом посуду мыл и Кирюшу на горшочек высаживал, пока она, как он говорит, за тенями гонялась. Не будь она эгоисткой, разве пошла бы замуж без такой любви, какая была у Лины Львовны к Кириллу? Перекосила всю жизнь человеку – замкнула его на себе. А может, все дело в том, что она женщина? Просто женщина, а не сумасшедшая фанатичка, какой он ее вообразил? Не могла же она не выйти замуж, как ее мать вышла, как все… нормальные люди.

– Знаешь, что я тебе, Валерик, скажу… Мы с тобой только в одном не сходимся: ты хочешь жить, как люди, а я – как человек. – Она потянула на себя пальто, он не выпускал. – Ты дядю Васю помнишь? Он к нам с мамой приходил и после того, как отца… Не помнишь? Так вот, его могут убить, если я не поеду в Домодедово.

АЭРОПОРТ ДОМОДЕДОВО. 18 час 45 мин

“Внимание, – сказала та же простуженная девушка в радиорубке. – Заканчивается посадка на самолет Ил-86, следующий рейсом 218-м Москва – Чита”.

“Читинцы” потянулись к выходу. Кира быстро пересчитала “старожилов” – тех, кто так никуда и не ушел с момента прибытия хабаровского рейса: Приблатненный, Громадный… Пилот?! Молодой человек в форме Аэрофлота съел сосиски, полстакана сметаны, выпил какао, и буфетчик откупоривал для него бутылку фанты.

– Сейчас не время, понимаете, – сказала Кира, – выяснять наши с вами отношения. Вы же свою смерть держите в руках. Преступник пришел сюда убивать. Все равно кого… Того, у кого в руках окажется чемоданчик. Неужели вам жизнь не дорога?!

– По-твоему, жизнь в колонии какого-то там вашего режима так уж дорога?

“Не хватало мне сейчас расплакаться”, – подумала Кира, а вслух сказала:

– Я, что ли, виновата, что вы связались с Долговым? Делали бы фотопортреты, как когда-то… Но использовать государственную технику, материалы, торговую сеть, а денежки класть в свой карман… Вам бы вовремя покончить с этим!

– Я старый человек.

Кира сразу поняла, что он хочет этим сказать. Старые дельцы, куда более старые, чем Вася, говорили: “Я старый человек – воспитан при капитализме”. А этот – этот социализмом развращен. Ему развязывают руки, а он сам себе связывает. Зачем ему снаряжать себе новый возок? Пусть молодые… А он предпочитает и дальше ехать в рай на государственном транспорте.

– При вашей деловитости вы могли бы стать… ну, скажем, директором.

– Я для этого слишком честный… То есть вообще-то я могу обмануть, но не себя же. – Вася подумал и добавил: – Я бы так болел за дело, что умер бы. Я же не Долгов.

Долгов был директором, даже генеральным директором, целого треста бытовых учреждений – на нем держалось благополучие большого города.

Вася стянул с шеи свой мохеровый шарф, скомкав, бросил на диванчик.

– Всё! Итог.

Кира не могла смотреть на его обнажившуюся шею в жировых складках.

– Я понимаю, вам не начать жизнь сначала, но год или два за участие в делах Долгова…

– Нет, Кирочка, пора подбивать бабки. Может, для какого-нибудь воришки это и немного – год – два, но я, Кирюшенька, приличный человек, добропорядочный семьянин, уважаемый член общества садоводов-любителей. Соседи все люди как люди: полковник в отставке, солист оркестра Большого театра, врач – иглоукалыванием лечит. Здоровались со мной в лифте, а я оказался жуликом, сижу в тюрьме… Ну да ладно, черт с ними, с соседями, не им сидеть. Но мне-то каково? Из пуховой постельки – да на нары. У меня, Кирочка, привычки выработались: без телевизора да без таблеточки не засну. Если бы граждане судьи могли хоть на минуточку поставить себя на мое место, им бы совесть не позволила…

– Ни я, ни Кирилл никогда этого не хотели. Он вас, если хотите знать, любил, как брата. И я – как родного дядю… Даже несравнимо сильнее, потому что другого такого веселого и душевного человека, как вы, дядя Вася, мне уж, видно, никогда не сыскать.

– Спасибо, ласточка. Хоть посочувствовала.

– Не чужой же вы мне! Столько лет, можно сказать, вместе! – И вдруг новая мысль обожгла ее болью и злостью: – Сколько же можно так жить, дядя Вася? Сыщики и разбойники в одной упряжке!

– Ну, тут ты не права: никогда мы с Кириллом не ходили в одной упряжке. У нас с ним шло, как бы это сказать, соревнование: кому лучше? Кириллу, правда, это все было до фени. Он такой человек: если кому-то лучше, чем ему, так на здоровье. Вот когда наоборот – ему лучше, чем другому, – Кирилл чувствовал себя не в своей тарелке: вроде чужое отнял. Короче, мы с ним играли в разные игры на одной доске: я в дамки, он – в поддавки. Партия эта так и осталась неоконченной, потому что Кирилл и свою жизнь подставил вместо чьей-то, может, вовсе не достойной его… Но Кирилл на этом не кончился, он в лице дочери Киры цап меня за рукав: попался!

– А если бы не попались?

– Если бы не попался или попался не тебе, может, и не понял бы того, что я понял сейчас, Кирюшенька.

Васина рука легла на меховой обшлаг ее рукава:

– Ты вообще-то не принимай близко к сердцу. Не ты, так другой… Разве в том дело, куда вы меня пересодите. (Так и сказал: “пересодите”.) Какая, к черту, разница, что в итоге жизни – параша или унитаз? Главное, ничего другого. – Вася помолчал, глядя в сторону. – А совесть тут ни при чем.

– Но если не совесть, так что?..

– Как бы это сказать?.. Ну вот почему я тебя все время спрашиваю, ты в жизни счастлива или нет, а ты все время убегаешь от ответа?

– Но вы же понимаете, что момент самый неподходящий.

– Как раз подходящий. Ты человек, который подводит черту под всей моей биографией. Так вот, я хочу знать: сама ты хоть довольна жизнью? Или воруй не воруй – один черт?..

– Смотря что человеку надо.

– А что человеку надо в моем возрасте? На здоровье не жалуюсь, на жену – тоже. Дочери – красавицы, королевны! Обеих прибарахлил по высшему классу, придипломил и замуж повыдавал… даже по два раза. Зятьев и тех остепенил. Внуки!.. – Вася поспешно выуживал из карманов фотографии. – Видала? Щеки в формат не вписываются. Штангисты растут.

– И на вас похожи.

– В общем, да… Все Васино: уши, нос, даже характер. Бойкие ребята – палец в рот не клади. Но вот ты сказала: я веселый и душевный. А они только веселые. И уже Васи нет, есть так… веселый малый с Васиными ушами. Ну да грех жаловаться – были бы здоровы… И чтоб не было войны!.. Что еще? Работа? У меня и без злосчастного Долгова твоего с работой был ажур: фотовитрины, стенды, альбомы, проспекты, буклеты. Дом – полная чаша, ломится от мебели: серый клен, “птичий глаз”, арабская гостиная с перламутровыми инкрустациями, как у короля Сауда. Японская эта вся музыка с колонками… От стереозвука хоть из дому беги, что я и делал. Дача у меня есть. Там и гараж. Даже гараж, Кирюшенька, кирпичный! Так чего же еще мне до полного счастья не хватало?..

Вася замолчал, будто ожидая ответа. Хотя кто бы мог ответить?..

Кирилл-старший говорил ей когда-то: “Кем бы ты ни стала, дочура, ты должна остаться художником. Даже если совсем перестанешь рисовать. Потому что главное – не то, как тебя видят, а как видишь ты… Вот, смотри… – Он хранил все ее рисунки. – Поначалу ты рисовала солнце с лучами как палки. Потом, когда поняла, что лучи воображаемые, стала их слегка намечать пунктиром, а теперь вообще лучей не рисуешь – только отблески солнца на вещах… Но если и эти отблески исчезнут – тогда останутся одни лишь тусклые вещи…”

– Нет! Ты мне все-таки скажи, – не успокаивался Вася, – чего мне в этой жизни не хватало? Какого рожна-пирога?!

– Кусочка дыма.

Наступило молчание. Вася, видно, пытался осмыслить ее слова. А она и сама еще не успела этого сделать.

– Тамару вспоминаете?

– Кого?

– Девочку с челочкой, склеенной сладким чаем.

– Томку?

Наконец-то до него дошло.

– Да-а… Ты права: это такой дефицит, что ни купить, ни украсть, ни достать по знакомству.

Кира не сводила глаз с кафе-бара. Пилот рассчитывался с буфетчиком, кредитку он достал некрупную и довольно-таки потертую… А Громадный и Приблатненный, видать, надолго присохли к столику. Похоже, они разливали принесенное с собой. Если так, то вряд ли можно подозревать кого-нибудь из них…

– Я тебе скажу, кто преступник, – вдруг сказал дядя Вася.

Выходит, он знает убийцу!

– Вон тот бармен.

– Бармен?

– Ну да… Глянь, как он считает мелочишку. Если бы настоящие бармены так считали, не они бы нас обсчитывали, а мы их.

Буфетчик, отсчитывая пилоту сдачу, с трудом выуживал монетки, прилипающие к мокрому подносу.

– Ну, вы как ребенок, ей-богу! – разозлилась Кира. – Кто вас просит работать за нас?! – Она с тревогой оглянулась на кафе-бар.

– Зыркает, бандюга, – сказал Вася.

– Последний раз требую: отдайте кейс!

– Ничего. Потерпит. Никуда не денется. Последний вопрос, Кирочка, самый последний. Ты за кого же меня принимаешь, птичка ты моя? Пусть я жулик, делец, пусть мое место в колонии. Но неужто я уже и не мужик, а так… мразь трусливая: позволю, чтобы ты свою шейку, Кирюшенька, под их нож подставляла, лишь бы я скрипел еще на этом свете? Это ты-то, девочка, дочурка моего товарища, который тобою одною только и дышал, пока дышал!

“Ах, вот как! – наконец-то поняла Кира. – Он, оказывается, давно все знает и решил принять удар на себя, как когда-то брал на себя семью Кирилла…”

– Не-ет! Должна быть справедливость! – сказал он.

Вася с решительным видом обернул вокруг шеи шарф и стал застегивать шубу. Одной рукой не получалось, и он на мгновение поставил кейс на аэрофлотовский диванчик. Кира положила руку на кейс. “В этом чемоданчике, – подумала она, – заложена судьба минимум трех человек: один не будет сидеть двенадцать лет за другого, другой не совершит нового убийства, а третий не сможет больше подтасовывать дела ради своей карьеры, калечить жизни людей, мерзавец…”

Выпрямилась и с кейсом в руке пошла к выходу.

Вася рванулся было за ней, но наткнулся на пилота, который, оставив сдачу буфетчику, поспешил за Кирой…

– Ослеп? – выругался пилот. – Чурка с глазами!

Стеклянная дверь чуть не ударила Васю по лбу.

Откуда-то взялся сержант:

– В чем дело, гражданин? Вы чего хулиганите?

– Я?!

Кира, а за ней и пилот затерялись в толпе у багажных касс…

Буфетчик тем временем уже связался с группой захвата.

– Внимание! – передавали из машины радиограмму. – Все по местам! Преступник в форме пилота гражданской авиации второго класса. Быть предельно внимательными!

***

…Не было ни погони с пугающими завываниями сирен, ни перестрелок в проходных дворах. Вместо этого – длинный путь в полутемном автобусе с дремлющими пассажирами Аэрофлота. Среди них несколько Кириных коллег и тот, кто ехал ее убивать…

Потом коллеги сменились – убийца следовал бессменно.

Он шел как привязанный за женщиной с кейсом и при этом, как хороший футболист, видел все “поле”, тщательно просеивая в уме невольных, а может, вольных попутчиков. Двое пассажиров аэрофлотовского экспресса поехали в том же троллейбусе, но один “отвалил” у спуска в метро, а другой и в метро не отставал, почти до упора, но все же вышел раньше, на “Комсомольской”.

Бармен чуть расслабился, – кажется, хвоста не было. Теперь бы не упустить момент… Женщина с кейсом, как назло, держалась только освещенных и людных мест. Еще бы! При таком чемоданчике! Хотя, конечно, вырвать и убежать – раз плюнуть. Но хоть один глаз тебя отметит… А Бармен потому и жил вольно, под собственной фамилией и с незапятнанным паспортом и даже в дружинниках ходил, что не оставил до сих пор ни следочка: ни описаний, ни пальчиков для картотек. Глаз у него был цепкий, осторожность звериная: он же не свободой рисковал – жизнью.

За Курским вокзалом, у магазина “Людмила”, женщина прошла под арку во двор. Неужели живет в этом доме? Нырнет в подъезд, хлопнет дверью, и, пока он будет возиться с кодом, лифт унесет ее на неведомый этаж…

Но не нырнула… Отлегло… Пошла дворами. Наискосок. Бармен прибавил ходу. Здесь бы как раз и закончить эту затянувшуюся прогулочку. Кому рассказать – не поверит: спина взмокла… Но во дворах, как назло, тут какой-то мужик ставит машину, там трубу, что ли, прорвало – аварийка приехала, работяги на тачке катят баллон.

Ну вот, наконец! Длинный, неуклюжий автофургон-рефрижератор с опустевшей кабиной – видно, водитель заночевал где-то по соседству – громоздился у въезда в Малый Полу-Ярославский. Кира прошла вдоль гофрированной стенки рефрижератора в переулок… и наткнулась на дощатые щиты с предупреждающими знаками – ограждение ремонтных работ.

Бармен проскользнул следом. Местечко – нарочно не придумаешь. Все есть, даже куда сбросить труп. До утра не найдут, по крайней мере… А может, как раз наоборот, придумано нарочно для него? Бабочка должна знать, что здесь перерыто, раз она где-то тут живет… Да нет… дура! Попыталась обойти щиты… Там действительно тротуар свободен, но зато и тьма… Тьфу ты! Повернула обратно! Мандраж напал. Еще бы! При таком чемоданчике!

Кира уходила из ловушки для того, чтобы Бармен перестал сомневаться и решился, наконец, напасть. А он уже и не сомневался: зря, что ли, тащился за нею от самого Домодедова через всю Москву, рискуя ежеминутно потерять?.. Нет уж, птичка, полезла в силок– не трепыхайся: обратного пути нет.

Откуда Бармену знать, что вся эта его психология была заранее запрограммирована на совещании у полковника Егорова так же, как аварийка в проходном дворе, мужик с машиной, работяги с баллоном и засада в рефрижераторе!

Протискиваясь обратно к улице вдоль стенки автофургона, Кира увидела белое лицо, широко расставленные глаза и нож… Разделочный, мясной, сточенный до узкой стальной полоски, – таким ткнули шофера…

***

Щелкнул выключатель, лампочка осветила прихожую – Кира пришла домой. Сняла пальто и сразу же повязала фартук… Посреди коридора валялись лыжные ботинки: две пары больших, тяжелых ботинок, с них натекли лужи. Кира подняла и хотела было выставить за дверь… Но задержалась у телефона. Телефон стоял на столике возле зеркала. Кира набрала номер. Долго никто не подходил. Потом отозвался женский голос, уже немолодой, с одышкой:

– Слушаю… вас…

Это была Лина Львовна.

– Я слушаю. Говорите. Кто это?..

– Кириллова Кира.

Наверно, Лина Львовна шарила пальцами по тумбочке в поисках “Казбека”, но “Казбека” давно уже не было: только лекарства.

– Я хочу сказать, что все это было не зря… То, что было у вас и Кирилла.

– Ничего не было.

– Ну да. То, что ничего не было, было не напрасно, я счастлива. – Кира вытерла фартуком слезы и шмыгнула носом. – Извините.