Текст книги "Мир Приключений 1990 г."

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Анатолий Безуглов,Глеб Голубев,Сергей Другаль,Ростислав Самбук,Мадлен Л'Энгль,Валерий Михайловский,Марк Азов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 52 страниц)

– Оля говорит, что принял в штыки. Мол, нечего позориться. Еще подумают люди, что ему жалко денег на свадьбу дочери, экономит на спиртном… Но Оля со скандалом, но добилась своего. Отец дулся до последнего дня. А теперь девушка не может себе простить, что находится с ним в натянутых отношениях… Говорит: “Не дай бог, умрет!..” А Андрею Петровичу очень плохо. Все время на кислороде…

– Выяснили, что они ели?

– Оля говорит, что отец вообще ест мало. Попробовал салат из помидоров, ковырнул баклажанную икру, съел кусочек рыбы, ложку грибов и крылышко куриное. То же самое ели Штефан и его родители…

– А шафер, которого тоже забрала “скорая”?

– Его зовут Ваня Сорокин. Он ел эти же блюда.

– Ага, – заметил я, – все-таки отравившиеся ели одну и ту же пищу.

– Но Каштанов к ним не присаживался. Хотя, по словам Оли, отец очень звал его за стол. У них, я имею в виду Андрея Петровича и Стаса, возникла взаимная симпатия. Оля слышала, как они беседовали о видеомагнитофонах, о какой-то пленке. Каштанов пообещал помочь Мариничу записать на видеомагнитофон редкие ленты из фонда Гостелерадио. Для музея, разумеется… Они выходили вместе курить. Несколько раз. Задерживались подолгу.

– А кто же в это время снимал свадьбу?

– Юрий Загребельный, ассистент оператора.

– Да, конечно, – вспомнил я, – режиссер говорил. Насколько я понял, закуски были в основном принесены гостями?

– Оля ругает себя за это, – сказал следователь. – Считает, что виноваты грибы или копченая рыба.

– А что готовили на кухне?

– Горячее… Котлеты по-киевски и цыплят табака… Еще от кухни были деликатесы – черная и красная икра, шпроты… Между прочим, я успел немного переговорить с поварихой Волгиной. У нее самая легкая форма отравления, ее, наверное, завтра выпишут из больницы. Повариха уверяет, что продукты были свежайшие. Цыплят и кур привезли с птицефабрики буквально тепленькими.

– Неужели можно отравиться икрой?

Володарский не успел ничего ответить – на моем столе зазвонил прямой телефон. Я сразу узнал голос первого секретаря горкома партии Георгия Михайловича Крутицкого.

– Захар Петрович, вы можете сейчас подъехать ко мне? – спросил он после взаимных приветствий.

– Могу, – ответил я. – В связи с каким вопросом? Может быть, захватить материалы?

Я уловил усмешку в голосе первого секретаря.

– Два человека умерли от отравления, а вы спрашиваете…

– Как два? – вырвалось у меня. – Только оператор из Москвы…

– Минут двадцать назад скончался Маринич.

– Отец невесты!.. – Некоторое время я не знал, что и сказать. – Хорошо, Георгий Михайлович, я переговорю со следователем, который ведет это дело, и тут же в горком…

– Жду.

По суровому, отяжелевшему лицу Володарского я понял, что он догадался, о чем шла речь.

– Все-таки не спасли Андрея Петровича, – произнес он с горечью. – Представляю, что сейчас с Олей… Надо принимать срочные меры! Если ботулизм в еде, которую принес кто-нибудь из гостей, то могут стать жертвами члены семьи! Нужно срочно выявить всех приглашенных на свадьбу! Предупредить!.. Я прямо сейчас свяжусь с Карапетян.

– Она одна не справится.

Я набрал номер начальника управления внутренних дел города и попросил выделить людей в помощь Володарскому и старшему оперуполномоченному уголовного розыска Карапетян. Затем поехал в горком партии.

Когда я зашел в кабинет Крутицкого и начал рассказывать о событиях на свадьбе, Георгий Михайлович остановил меня жестом:

– Знаю, знаю… А вам известно, что, помимо семи человек, попавших со свадьбы в третью больницу, этой ночью было госпитализировано с острым отравлением еще несколько человек?

– Как? – опешил я.

– Так, Захар Петрович. В больницу номер четыре доставили двух человек из санатория “Южный”, а в больницу номер два отец привез сына-десятиклассника. Еще один пострадавший доставлен в железнодорожную больницу.

– Об этих случаях мне никто не сообщал…

– Свяжитесь с заведующим горздравотделом, он вам расскажет подробности.

– А среди тех, кого привезли во вторую, четвертую и железнодорожную больницы, смертельных случаев нет?

– Пока нет… Не дай бог! Меня информируют каждые полчаса… Три человека в очень тяжелом состоянии… Кто ведет следствие?

– Володарский, – ответил я. – Очень опытный следователь.

Крутицкий помолчал, подумал.

– Справится один?

– Надо будет – создадим бригаду.

– Смотрите, – предупредил первый секретарь. – Это ЧП! Надо срочно, немедленно установить источник отравления!

– Приму все меры, – пообещал я.

– Если понадобится какая помощь или мое личное вмешательство, звоните, – сказал на прощанье Крутицкий.

Я ехал в прокуратуру и размышлял: что же произошло? Помимо семи человек, отравившихся на свадьбе, в больницы города доставлены еще шестеро. Итого – тринадцать. Чертова дюжина! А вдруг будут еще?..

Чем связаны все эти случаи?

Может быть, в магазины города поступили испорченная колбаса, рыба, лимонад или какие-нибудь консервы! Хотя на свадьбу гости несли домашние продукты, но не исключено, что кто-то схитрил и принес покупное… Иначе как объяснить, что среди пострадавших есть такие, кто не был вчера в банкетном зале?

От всех этих дум голова шла кругом. Происшествие из ряда вон!

Когда я зашел в свою приемную, там меня ожидали Володарский и Карапетян. Оба уже знали о том, что было известно Крутицкому. Более того, в четвертую городскую больницу буквально полчаса назад поступил еще один человек с признаками отравления ботулизмом. Он был из местных, южноморский, слесарь аварийной службы горводопровода. Пришел утром домой после ночной смены, и ему стало плохо – рвота с кровью, судороги.

Прежде чем обсудить со следователем и оперуполномоченным уголовного розыска создавшееся положение, я позвонил заведующему горздравотделом. Он только что провел совещание главврачей больниц. Я спросил, какая же причина массового отравления.

– Похоже, что ботулизм, – ответил он. – Симптомы налицо. Нарушение чувствительности, сужение поля зрения, головная боль и головокружение, рвота. У тяжелых больных – бред, судороги…

– Так похоже или точно ботулизм? – настаивал я.

– Видите ли, Захар Петрович, – не очень уверенно сказал мой собеседник, – кое-кто из врачей сомневается… Отдельные симптомы на отравление ботулизмом не похожи… В больницах, где лежат доставленные больные с подозрением на отравление ботулизмом, проводятся срочные анализы. Мне должны сообщить результаты с минуты на минуту.

– Просьба: сразу позвоните мне, – попросил я.

– Непременно, Захар Петрович. Я положил трубку и сказал:

– Кармия Тиграновна, что санэпидстанция?

Карапетян протянула мне результаты исследования пищи, изъятой со свадебного стола и из кухни банкетного зала.

– Видите, еда как еда, – прокомментировала она, когда я кончил читать. – Продукты свежие. Придраться не к чему…

– Вижу, – сказал я, откладывая заключение. – В чем же дело?

– Пострадали ведь не только на свадьбе, – сказал Володарский.

– Я уже думал об этом… Значит, необходимо выяснить, какие продукты покупали и ели пострадавшие вчера. Где покупали. Кармия Тиграновна, в санэпидстанции исследовали все, что вы взяли ночью со свадьбы и с кухни?

– Чтобы исследовать все, знаете, сколько понадобится времени? – ответила Карапетян. – Мне сказали, что на анализ брали понемногу из каждого блюда.

– Надо проверить все! – сказал Володарский. – Буквально каждый кусочек, каждый грамм!

Оперуполномоченный пожала плечами. Я поддержал следователя. Он тут же подготовил постановление о направлении на исследование всех продуктов и напитков, которые употреблялись вчера на свадьбе.

Раздался телефонный звонок. Это был заведующий горздравотделом.

– Захар Петрович! – произнес он взволнованно. – Из третьей больницы сообщили, что все пострадавшие отравились метиловым спиртом! Ботулизм тут ни при чем!

Я не поверил своим ушам.

Карапетян и Володарский с напряжением смотрели на меня.

– А остальные? – спросил я.

– Результатов еще нет. Я вам тут же сообщу… Да, Захар Петрович, мне сообщили, что в железнодорожную больницу позавчера поступил больной с отравлением.

– Позавчера? – переспросил я.

– Да. Отравление метиловым спиртом. Ну, ждите моего звонка…

– Хорошо. Спасибо. – Я положил трубку и сказал: – Ничего не понимаю! Ведь свадьба была трезвая!.. Как уверяли устроители, ни грамма спиртного! А все, кого увезли из банкетного зала в больницу, отравились метиловым спиртом! А вы, Кармия Тиграновна, проследите, чтобы все изъятые со свадьбы бутылки – пустые, полные, начатые – были срочно исследованы! И еще попрошу вас выяснить, на каких предприятиях в нашем городе применяется метиловый спирт.

Не успел я договорить, как снова позвонил заведующий горздравотделом и сообщил, что другие семь больных, включая слесаря горводопровода, тоже отравлены метиловым спиртом.

– Надо срочно допросить пострадавших. Всех! – сказал Володарский.

– Кто сможет давать показания, – уточнил я.

– Естественно, – согласился следователь. – А кто в тяжелом состоянии, у тех допросить родственников или свидетелей. У нас четыре объекта – вторая, третья, четвертая и железнодорожная больницы… Сначала я поеду в третью, где лежат увезенные со свадьбы, потом в четвертую.

– Чтобы ускорить дело, – сказал я, – вторую и железнодорожную больницы возьму на себя.

Из прокуратуры мы вышли вместе. Карапетян и Володарский уехали на машине, выделенной УВД города, а я на своей служебной.

Во второй больнице я первым делом зашел к главврачу. Он тут же вызвал доктора из приемного покоя и представил мне:

– Элеонора Тимофеевна Тюльпина.

Она, зная, для чего приглашена, положила передо мной на стол три истории болезни – столько пострадавших поступило вчера ночью в их больницу.

– Ах эти выпивки! – покачала головой Тюльпина. – Никогда не доводят до добра. Многие думают: подумаешь, выпиваю… А по данным Всемирной организации здравоохранения, у алкоголиков продолжительность жизни на пятнадцать лет меньше, чем у непьющих! А сколько остается калек! Сколько умирает от несчастных случаев! Взять хотя бы вчерашнего Михальчика… Он и так плохо видел, а теперь и вовсе может ослепнуть.

– Кто и когда доставил его в больницу? – спросил я.

Тюльпина взяла историю болезни.

– “Михальчик Валерий Афанасьевич, тысяча девятьсот тридцать четвертого года рождения, – читала она. – Поступил в больницу в двадцать три часа пятнадцать минут”. Привез его из пансионата на своей машине сосед по номеру, санитарный врач. Хорошо, он догадался промыть пострадавшему желудок – заставил пить воду с содой… Михальчик еще ничего, сам мог ходить. А вот женщину… – Тюльпина взяла другую историю болезни. – Белугину Анастасию Романовну пришлось нести на носилках. Она была сильно выпивши… А как кричала, ругалась! То ли спьяну, то ли от боли, все поносила этого самого Михальчика.

– Их что, вместе доставили?

– Ну да! Кричала, что выпить, мол, дал, а закуски пожалел… И водка, кричит, дрянь. Сучок! Потом стала умолять меня отпустить ее в пансионат.

– Почему?

– Сказала, что завтра муж приезжает. И если все узнает… А что “все”, я так и не поняла. Между прочим, Михальчик тоже просил, чтобы его отпустили. Но как отпустить, если у обоих рвота, судороги…

– Они сказали, что именно пили? – спросил я.

– От Белугиной вообще нельзя было добиться чего-нибудь путного. Бредить начала. А Михальчик уверял, что пили они “Пшеничную” водку, а закусывали яблоками и виноградом. Просто, говорит, Белугина пить не умеет…

– Можно с ними поговорить?

– С Белугиной вряд ли, – ответил главврач больницы. – Лежит с капельницей. А с Михальчиком пожалуйста.

Меня отвели в палату к пострадавшему. Она была на двух человек. Одна койка пустовала: больной ушел на процедуры.

Михальчик, длинный, худой, лежал вытянувшись на спине, с закрытыми глазами. Я невольно отпрянул: уж не умер ли?

– Валерий Анафасьевич, – сказал главврач, – к вам пришли…

Больной шевельнулся, пошарил рукой по тумбочке, нашел очки с сильными линзами и надел.

– Черт, – выругался он, срывая очки, – все равно не вижу!

Вид у него был страшный: синюшное лицо с седой щетиной, провалившиеся глаза. От слабости на лбу выступил пот.

– Я прокурор города, Измайлов Захар Петрович, – произнес я негромко, но четко.

– Прокурор! – Больной вцепился руками в кровать, стараясь приподняться. – Белугина, да? Померла?!

– Жива, жива Белугина, успокойтесь, – сказал главврач. – Надеемся, что обойдется… Вы как себя чувствуете?

Михальчик вяло махнул рукой:

– Я-то что, я мужик, слажу…

– Валерий Афанасьевич, – вступил я в разговор, – у меня к вам есть несколько вопросов.

– Спрашивайте, товарищ прокурор. – Он повернул на мой голос голову, но по выражению его глаз я понял: он ничего не видит.

– Что вы вчера пили с Белугиной?

– Водку… Другого не употребляю. – Он помолчал и добавил: – “Пшеничную”.

– И много выпили?

– На двоих даже пол-литра не допили…

– Где купили?

Михальчик подтянулся на руках и устроился полусидя.

– Да и пить, собственно, не собирался, – почему-то стал оправдываться он. – Уже восемь дней отдыхаю в пансионате, даже не тянуло… Купался, в кино ходил… А вчера решил посмотреть танцы. Сам я не очень большой любитель… Стою, глазею, как другие раскачиваются из стороны в сторону. – Михальчик осклабился: – Ну и танцы теперь пошли…

Он сделал странное движение корпусом, но, ойкнув, откинулся на подушку.

– Спокойней, спокойней, – уговаривал его главврач. – Где болит?

Михальчик показал на живот. Я вопросительно посмотрел на доктора. Тот, кивнув, сказал, вероятно, для меня:

– Ничего, это пройдет… Страшное уже позади…

– Дай-то бог, – жалко улыбнулся пострадавший. – Помирать еще рановато…

– Продолжать можете? – спросил я его.

– Могу-у, – протянул Михальчик. – Стою я, значит, у стеночки, и вдруг объявляют белый танец… Тут передо мной дамочка возникла… Белугина… Я удивился про себя: помоложе нет, что ли? Но самому приятно, конечно, хоть скоро вот шестой десяток, а все еще, выходит, нравлюсь… Танцуем мы с ней, значит, по-моему, с грехом пополам… Ведем беседу… Оказывается, она уже двое суток отдыхает, а номер – как раз над моим. Соседи, стало быть… Кончился этот танец, я пригласил ее на следующий. “С превеликим, – отвечает, – удовольствием…” Ну что ж, вам хорошо, и нам приятно… Слово за слово, Анастасия Романовна как бы невзначай спрашивает, разбираюсь ли я в утюгах. Я сначала подумал, что это какая-то шутка… Нет, говорит, ей надо починить утюг… “Пожалуйста, – отвечаю. – Не то что утюг, а и турбину электростанции починить могу!..” Белугина говорит: “Заходите после ужина…” В номере она одна… Короче, я быстро смекнул, что к чему… А как идти с пустыми руками?.. Ну, яблоки у меня были, виноград “изабелла”, днем на рынке покупал… А вот выпивки… – Больной развел руками. – Выскочил я за ворота, остановил такси… Торкнулся в один ресторан, в другой. На вынос не дают даже пиво! Сами знаете, какие нынче строгости… Вот, думаю, незадача!.. Спрашиваю у таксиста: “Не выручишь? Позарез нужен бутылек, какой угодно!” Таксист говорит: “Рад бы, да теперь не промышляем, проверяют нас. Обнаружат – дадут по шапке и мигом из таксопарка с волчьим билетом…” – “А дома, – спрашиваю, – нет? Может, завалялась бутылочка чего-нибудь?” Он смеется: “Жена на дух не переваривает спиртное. Если отважусь принести, голову проломит той бутылкой…” Ну, я совсем скис… Он видит, что действительно надо мне позарез. “Ладно, – говорит, – попробую выручить. Знаю одного человека, у него бывает. Только есть ли сейчас, не знаю…” Я обрадовался, говорю: “Вези”. Таксист предупредил: “Тот человек рискует, так что…” Я спрашиваю: “Сколько надо?..” – “Двадцать рублей…” Я подумал, что это, конечно, дорого, но, раз уж сам добивался… Поехали… Минут через пятнадцать останавливается, говорит: “Давай деньги…” Я дал. Он куда-то ушел… Вернулся быстро, сунул мне бутылку, завернутую в газету…

– Вы помните, где он останавливался? – спросил я.

– Какое там! Я и в своем собственном городе вечером ни черта не вижу. Как крот… Зрение плохое – куриная слепота…

– Неужели совсем ничего не приметили? – настаивал я.

Михальчик задумался, глядя невидящими глазами куда-то в потолок.

– Нет! Хоть убейте… – Он мучительно морщил лоб. – Впрочем… Когда я ждал шофера, мимо проехал трамвай…

– Номер не разглядели? – с надеждой спросил я.

– Я же сказал, – виновато покачал головой больной. – И еще. Таксист остановил машину рядом с какой-то будкой… Вроде “Союзпечать”… А может, “Табак”… Точно сказать не могу… Глаза… – Он замолчал.

– Хорошо, продолжайте, пожалуйста, – попросил я.

– Ну, привез он меня к пансионату. На счетчике – восемь рублей… Я дал красненькую. Сдачу брать было неудобно… Забежал в свой номер, прихватив несколько яблок, винограду… Пошел к Белугиной… Она увидела бутылку, сполоснула два стакана… Выпили за знакомство, потом – за хорошую погоду… Смотрю, повело бабоньку. Хватит, думаю. А она командует: “Наливай…” Ну, я плеснул ей еще, на самое донышко… Анастасия Романовна выхватила у меня бутылку, налила стакан до краев – и залпом… Глаза покраснели, навыкате, сама вдруг озверела… Как начала меня поливать! Я прямо-таки опешил… А она знай всех мужиков поносит… Взяла за горлышко бутылку – и хрясь о стол!.. Руку себе здорово распахала. Кровь хлещет, а ей хоть бы хны. Даже боли не чувствует… Я здорово струхнул: чего доброго, истечет кровью, отдаст концы, а мне отвечать… Вспомнил, что мой сосед по палате врач. Выручил как-то тройчаткой, когда у меня голова болела… Я бегом к нему. Сосед уже спать лег, так я поднял его с постели. Рассказал, что и как… Помчались мы к Белугиной… Смотрим, а она лежит на полу. Рвет ее. Корчится вся… Ну, вдруг и из меня фонтан… Сосед-врач первым делом перевязал Белугиной руку, потом говорит: “Вот что, дорогой товарищ, у нее и у тебя – отравление…” Я ему: “Какое там отравление! Выпили всего ничего, даже не всю бутылку до конца…” Он как рявкнет на меня: “Делай то, что говорю! С этим не шутят!..” Заставил меня выпить литров пять воды с содой… Я все стравил… Мы пытались то же самое сделать с Белугиной, но не смогли разжать ей рот… Хорошо, у соседа машина своя. Снесли в нее Анастасию Романовну и на полной скорости в больницу… А Белугина плюс ко всему ругала меня при всех врачах! – Михальчик махнул рукой. – Конечно, не в себе была… Вот так, товарищ прокурор… Я ни при чем. Она же сама напросилась…

– Скажите, Валерий Афанасьевич, вы, случайно, не запомнили номер такси?

– Если бы и захотел, то не разглядел бы…

– Ну а водитель?.. Какой он из себя?

– А бог его знает! Не молодой и не старый…

– Блондин? Брюнет? Какой нос, рот?..

– Так ведь в салоне темно… Для меня – как в пещере… Глаза у меня… – снова повторил он.

– А слух?

– Нормальный.

– Какой у водителя голос? – продолжал допытываться я. – Высокий, низкий, глуховатый, звонкий?.. Может, шепелявит, картавит, заикается?..

Михальчик некоторое время молчал, наморщив лоб, пытался вспомнить.

– Речь нормальная, – вымолвил он. – Веселый… Байки травил… Про артистов, композиторов…

– Можете пересказать хоть одну? Снова мучительное раздумье.

– Понимаете, – стал оправдываться пострадавший, – голова у меня другим была занята… Как бы достать бутылку… Но одну байку, кажется, помню… Какого-то скрипача пригласил в гости богач. На чай. И говорит: “Прихватите с собой скрипку…” А музыкант отвечает: “Огромное спасибо, но моя скрипка чай не пьет…”

“Да, – подумал я, – маловато для того, чтобы опознать водителя такси”.

– Валерий Афанасьевич, а бутылка “Пшеничной” как выглядела? Ничего подозрительного?

– Нормальная была бутылка, обыкновенная, – ответил Михальчик. – Запечатана, этикетка… Все чин чинарем…

– Где она?

– Мы уехали и оставили в палате Белугиной все, как было.

Протокол допроса пришлось Михальчику зачитать вслух. Он расписался на каждой странице на ощупь. Подпись его заверил главврач.

Прежде чем допросить пострадавшего десятиклассника, я позвонил из кабинета главврача в управление внутренних дел, попросил разыскать Карапетян и передать ей задание: срочно отправиться в пансионат “Скала”, изъять разбитую бутылку “Пшеничной” (если ее не успела выкинуть уборщица) и стаканы, из которых пили Белугина и Михальчик.

…Подростка, доставленного в больницу с отравлением, звали Максим Подгорный. В курс дела ввела меня заведующая терапевтическим отделением Людмила Антоновна Бек.

– Максика доставили в больницу около четырех часов утра, – рассказывала она. И по тому, как Бек назвала пострадавшего, я понял, что у доктора и пациента установились дружеские отношения. – Типичные признаки острого отравления… – И Людмила Антоновна перечислила симптомы, которые наблюдались у всех пострадавших.

– Кто его привез? – спросил я. – “Скорая”?

– Нет, отец. На такси. А мать лежит дома с сердечным приступом…

– Где же выпивал парнишка? – поинтересовался я. – В компании с дружками?

– В том-то и дело – один… Понимаете, мальчик прогулял первый день учебного года. Катался на парусной доске. Кажется, называется “виндсерфинг”… А подбил его на это приятель постарше… Классный руководитель решил позвонить родителям: почему Максим не явился на уроки? Родители в недоумении: утром он ушел в школу, как все… Конечно, мать с отцом разволновались, стали обзванивать друзей сына… Те ничего не знают. А парня нет в пять часов вечера, в семь, в восемь… Заявился он в девять… И отец не придумал ничего лучшего, как сказать: “Иди туда, откуда пришел, где болтался весь день!..” Представляете, даже дверь не отворил!.. Тоже мне, метод воспитания!.. Максим, я поняла, мальчик с характером… Короче, нет его еще полчаса, час… Отец перепугался, вышел на улицу. Расспросил соседских подростков, но никто его сына не видел… Матери плохо, свалилась с сердечным приступом… Отец пошел искать Максима по городу… Нашел под утро в сквере, возле набережной, под скамейкой… Пришел в ужас… Схватил такси – и к нам!

– Как себя чувствует Максим?

– Все шутит, – улыбнулась завотделением. – А что им, молодым! Все как с гуся вода! Он даже не представляет, чего избежал!.. Просто счастливая случайность…

– Я могу с ним побеседовать?

– Если не очень долго, – сказала Бек. – Все-таки он пережил немало… Кстати, у него сейчас отец…

– Действительно кстати, – заметил я.

Максим Подгорный лежал в крохотной палате, где рядом умещались кровать и два стула. Парнишка, видать, был хорошо тренированный – широкая грудь, тугие бицепсы играли под рукавами больничной пижамы, которая не сходилась на нем. Крутая, с коротким ежиком волос голова, крепкая шея.

О том, что подросток перенес острое отравление, говорили синяки под глазами и чуть сероватый цвет лица.

Отец Максима, напротив, был неспортивного типа: долговязый, нескладный, с узкими плечами. Он суетливо поднялся со стула при нашем появлении, уступая его заведующей отделением.

– Сидите, сидите, я постою, – сказала Людмила Антоновна. И представила меня.

Подгорный-старший хотел выйти, но я попросил его остаться в палате, По закону допрос несовершеннолетнего должен проводиться в присутствии педагога или кого-нибудь из родителей. Обстановка в палате была довольно свободной. Наверное, после всего пережитого отец и сын уже выяснили отношения. Оба, по-видимому, чувствовали себя виноватыми друг перед другом, отсюда – взаимная нежность и сердечность.

Отец не без юмора рассказал, как не пустил свое чадо домой. Я тоже не хотел вносить излишнюю официальность и спросил у подростка с улыбкой:

– Значит, решил насолить родителям?

– Проявил мужскую непокорность, – поддержал тон Максим. – Завил горе веревочкой…

– Ну и где же ты гульнул?

– На лоне природы, – ответил Максим. – Если можно назвать лоном природы сквер у набережной.

– С кем выпивал?

– В гордом одиночестве…

– А выпивку где достал?

– Это была проблема… Понимаете, магазины давно закрылись. Но я слышал, что можно раздобыть спиртное у таксишников.

Отец Максима не выдержал, театрально развел руки и произнес, качая головой:

– Нет, вы только послушайте! Я, кандидат наук, такого не знаю, а он…

– Значит, остановил я “тачку”, – продолжал Максим.

– Какую тачку? – удивился отец. – Ты же говорил, что такси…

– Это жаргон, – объяснил подросток. – Шофер послал меня подальше… Останавливаю второго. Результат тот же… Говорит: “Сначала сопли утри…”

– По существу, он прав… – снова не выдержал отец.

– Папа, ну дай мне досказать! – взмолился сын.

– Молчу, молчу!..

– Короче, подфартило мне не то на седьмом, не то на восьмом такси… Говорю: “Шеф, надо сделать пузырек”. Он смеется: “Пепси-колы или кефира?..” Я уж хотел отойти. Он открыл дверцу и сказал, чтобы я садился. Только поинтересовался, есть ли у меня деньги. Я показал четвертной… Поехали… Остановился он на Партизанской улице, недалеко от трамвайной остановки. Там “семерка” ходит… Сбегал он, принес что-то завернутое в газету. Я ему – деньги, он – сдачу, десять рублей…

При этих словах отец шумно вздохнул.

– Что было в газете? – спросил я.

– Водка. “Московская”… Таксист спрашивает, куда меня везти обратно. Я сказал: на набережную, к “Бесстрашному”…

Это был памятник морякам, сражавшимся во время войны с фашистами. На пьедестале установили легендарный катер “Бесстрашный”…

– Я расплатился по счетчику, – продолжал Максим, нашел в сквере пустую скамейку… И прямо из горлышка… – Заметив муку на лице отца, Максим сказал: – Папа, я же объяснил: первый раз в жизни. И последний, честное слово!..

– Много выпили? – спросил я.

– Грамм сто, не больше. – Паренек поморщился. – Жутко противно! И неудобно… Течет по подбородку… И вдруг такая боль в животе!.. Словно ножом!.. А голова прямо раскалывается… Я успел сделать еще глоток – и провал… Ничего не помню… Соображать стал, и то смутно, когда меня отец растолкал… Как ехали в больницу – в тумане. Ну а уж здесь меня взяли в оборот… Спасибо Людмиле Антоновне…

– Вот видишь, Максик, до чего доводит выпивка, – менторским тоном, однако доброжелательно проговорила Бек.

Подросток сложил руки на груди и ангельским голоском пообещал:

– Людмила Антоновна, клянусь, как выйду из больницы, тут же побегу в “Антибахус”! Стану самым активным членом клуба!

– И будешь молодцом, – погладила его по голове заведующая отделением.

– А где бутылка? – задал я очередной вопрос.

– Понятия не имею!

– А вы ее видели? – обратился я к отцу.

– Ничего не видел, – пожал плечами Подгорный-старший. – Вы бы знали, в каком состоянии находился сын! Лежит под скамейкой… Извините, в том, что из него вышло… Без пиджака, карманы вывернуты…

– Обчистили? – спросил я у парнишки.

– Обчистили, – вздохнул Максим. – Деньги, авторучку…

– Японскую, – подчеркнул Подгорный-старший.

– Даже календарик увели, ханыги несчастные! – со злостью произнес Максим. – Дружок привез из Сингапура…

– Вернемся к такси, – взял я нить разговора в свои руки. – Номер не запомнил?

– Не-е, – отрицательно покачал головой паренек. – Впрочем… Кажется, пятерка была… Да-да.

– Это хорошо, – одобрил я. – А имя, фамилия водителя? Ведь на панели обычно имеется, так сказать, его визитка.

– Я сидел сзади… И не обратил внимания…

– Ладно. Внешность описать можешь?

– Рубашка с погончиками. По-моему, голубая… На сиденье лежала куртка. Из ортальона… На пяти молниях, – перечислял подросток – Коричневая… Джинсы “Вранглер”… Часы фирменные, но не разобрал чьи. Электроника…

Мы, взрослые, переглянулись с улыбкой.

– Это одежда, – сказал я. – А внешность?

– Лет тридцать пять. Среднего роста. Кругломорденький, гладкий из себя…

– Усы, борода есть?

– Бритый.

– Волосы на голове?

– Чуть вьющиеся.

– Цвет?

– Темные…

– Особые приметы? Ну, шрамы, родинки, наколки, фиксы?

– Вроде ничего такого…

– О чем вы говорили по дороге?

– Я молчал. Трепался он. Анекдоты травил…

Я насторожился. Михальчику продал спиртное тоже любитель анекдотов.

– Что-нибудь запомнил?

– Уклон у него какой-то странный, – ответил подросток. – Сплошь и рядом композиторы, музыканты да певицы…

“Неужели тот?” – мелькнуло у меня в голове.

– Запомнил я только одну байку, – продолжал Максим. – Про знаменитого итальянского тенора. Не то Базини, не то Мазини… Он был сапожником. Как-то к нему подошел профессор музыки и попросил поставить набойки… Сапожник стучит себе молотком и поет… Потом замолчал… Профессор обалдел от его голоса, говорит: “Пой еще”. А сапожник отвечает: “Сеньор, мне некогда заниматься пустяками. Петь, когда жизнь дана нам для того, чтобы ставить подметки?!” Впоследствии этот сапожник стал гениальным певцом…

– Скажи, если ты встретишься с водителем, узнаешь его?

– Факт.

– Еще один вопрос. Когда он остановился на Партизанской улице и пошел за бутылкой, рядом не было ничего приметного?

Подросток снова задумался.

– Я уже сказал: недалеко трамвайная остановка… Еще – киоск…

– Какой?

– “Союзпечать”…

– Спасибо, Максим, – сказал я, радуясь про себя: почти наверняка это было то же такси…

– Да, – вспомнил еще паренек, – на таксишнике были перчатки… Я подумал: во фраер!

Оформив протоколом допрос и пожелав Максиму поскорее выписаться (Бек сказала при этом, что отпустит его завтра), я покинул палату. Зашел к главврачу и позвонил в прокуратуру. Володарский еще не вернулся. А в управлении внутренних дел мне сказали, что передали Карапетян мою просьбу и она выехала в пансионат “Скала”.

Теперь я мог отправиться в железнодорожную больницу, где уже третий день находилась еще одна жертва отравления метиловым спиртом.

“Есть ли связь между ним и теми, кто отравился минувшей ночью? – размышлял я по дороге. – И потом… Максим утверждает, что успел отпить из бутылки граммов сто, не больше. Когда его нашел отец, бутылки возле парня не оказалось или он ее просто не заметил – не до того было… Значит, надо срочно послать на то место людей, обшарить все вокруг… Но не исключено, что ее прихватили с собой те, кто снял с Максима пиджак и обчистил карманы… И наверняка выпили… Выходит, есть еще жертвы! Или жертва, если грабитель был один?”

Главврача железнодорожной больницы Бориса Исаевича Червонного я знал лично. Он был депутатом городского Совета, и мы не раз встречались на сессиях Совета.

– Семен Базавлук поступил к нам позавчера, часов в одиннадцать утра, – сказал Борис Исаевич, перелистывая историю болезни пострадавшего.

– Я могу с ним побеседовать?

– Что вы, Захар Петрович! Он очень плох… Спасти его надежды почти нет.

– Даже так?

– Выпил слишком большую дозу. На пять человек хватило бы!

– Сколько ему лет?

– Тридцать девять… Представляете, на руках трое детей, жена и престарелая мать…

– Где работает Базавлук?

– На железнодорожной станции. Сцепщик вагонов.

– Придется поговорить с его женой.

– Она сейчас здесь, я ее видел, принесла передачу. – Червонный вздохнул: – Не знаю, понадобится ли…

– Как бы пригласить ее сюда, Борис Исаевич? – попросил я. Главврач позвонил в терапевтическое отделение и дал соответствующее распоряжение.