Текст книги "Мир Приключений 1990 г."

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Анатолий Безуглов,Глеб Голубев,Сергей Другаль,Ростислав Самбук,Мадлен Л'Энгль,Валерий Михайловский,Марк Азов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 52 страниц)

Вера проводила глазами старика – Андрейке, конечно, виднее, но она все же выяснила бы, почему это деду так необходимо возить сено именно сегодня.

Андрей посмотрел на девушку и удивился, как внезапно изменилось ее лицо. Она сделалась настороженной, смотрела недоверчиво, сразу повзрослела, и Андрею показалось, что она утратила всю свою привлекательность.

Прошли две женщины с тяпками – Андрей не пошевелился: они шли к огородам, отсюда их будет видно.

Андрей опустил ноги пониже, так, чтобы голыми пятками касаться холодной родниковой воды. Разговор с Верой как-то иссяк, девушка напевала незнакомую Андрею песенку, в ней говорилось о синем платочке и чувствах девушки, которая обещала никогда не забывать встреч с парнем. Это нравилось Андрею, и он с удовольствием слушал и смотрел, как Вера вплетала в венок последние цветочки.

Бросив на Андрея быстрый взгляд, Вера надела венок.

Теперь она точно была прекрасной. И уж конечно, лучше той, что настороженно и недоверчиво следила за стариком. Он спросил:

– А кем ты будешь, Вера? Какое у тебя самое заветное желание в жизни?

Девушка засмеялась, заложила руки за голову и легла в своем легоньком ситцевом платьице спиной на влажную еще траву.

– Подожди… – Андрей поднял ее за руку, расстелил свой старенький ватник.

Девушка посмотрела благодарно и сказала с сожалением:

– Моя мечта никогда не осуществится, и это иногда угнетает меня. Точнее, я уже смирилась, но все же бывает грустно.

– Пустое! – резко сказал Андрей. – Теперь кем захочу, тем и стану, это я точно знаю!

– Маршалом Советского Союза!.. – не удержалась от иронии Вера.

– Захочу – буду маршалом!

– Да, – неожиданно быстро согласилась девушка, – захочешь – станешь!

– Почему же ты грустишь? Вера лежала и смотрела в небо.

– Вот так бы пела и пела целый день… – сказала вдруг жалобно.

– Так кто же мешает?

– А голос?

– А что? Голос у тебя хороший.

– Это тебе только кажется. А для певицы…

– А-а… – понял Андрей. – Тут действительно: нет так нет…

Он наклонился над Верой, заглянул в ее грустные, потемневшие глаза.

– Ты моя жаданка, – сказал и сам испугался своих слов.

– А что такое жаданка? – Видно, Вера догадывалась, но в ее глазах были вопрос и ожидание.

Но Андрей уже пришел в себя.

– Ты хотел сказать – жадная? Но ведь это неправда.

– Конечно. Я не это сказал.

– Я только к жизни жадная, – призналась девушка. – И чего нельзя, все равно добуду. А вот голоса нет… Раньше плакать хотелось, а теперь уже смирилась, но все равно – я артисткой буду. Выйду на сцену, а ты будешь мне аплодировать. Хочешь?

– Очень хочу, – искренне признался Андрей. – А ты будешь настоящей артисткой. Может быть, народной.

– Почему?

– Потому что хочешь.

– Пожалуй, этого мало, – сказала Вера. Поднялась, подвинулась к Андрею, заглянула ему в глаза. – Скажи, что такое жаданка?

Андрей вздохнул.

– Ну, желанная… – объяснил, краснея.

– Ты хочешь сказать – любимая? – Зеленый огонек вспыхнул в Вериных глазах, посмотрела серьезно.

Андрей тоже серьезно ответил:

– Да, я хотел сказать именно это.

– А ты – мой любимый! – Глаза у девушки смеялись и радовались. – Я это поняла сразу, как только увидела тебя.

Андрей осторожно взял Верину руку, впервые в жизни почувствовав, какие мягкие ладони у девушек.

– Ты будешь моей невестой?

– Да. Только никому не говори об этом.

Андрей представил себе, как насмешливо скривил бы губы Филипп. Пообещал совершенно искренне:

– Конечно. Это наша тайна.

Он стал колотить ногами в прохладной воде и понял, что жизнь у него изменилась.

– Я выйду за тебя замуж, как только ты захочешь, – совсем серьезно пообещала Вера.

– Девушкам можно после шестнадцати, – вздохнул Андрей. – А парням…

– Разве не все равно? Я всегда буду тебя ждать!

Вера сказала это так, что Андрей понял: будет ждать. Он с благодарностью посмотрел на нее и лишь теперь увидел по-настоящему, какая она красивая.

– Лучше тебя нет на свете. Твои глаза как наши зеленые леса, а сама ты как лесной цветок, и как весенний ландыш, и как золотой медок, и как лиловый колокольчик! Это правда? – спросил вдруг, потому что сам испугался своих слов.

– Если ты говоришь – правда… – И она засмеялась счастливо, потому что, наверно, не было в тот миг счастливее ее на всей земле.

– Я хочу учиться и много знать, – сказал Андрей. – И еще я хочу летать. Наверно, стану летчиком, но раньше закончу институт, поеду учиться во Львов или Киев.

– И я.

– Бутурлак рассказывал, какой огромный и красивый город Киев.

– Мне он нравится.

– Но ведь ты не была в Киеве.

– Какой ты непонятливый! Я про лейтенанта.

Андрей почувствовал, как встрепенулось у него сердце. Наверно, впервые в жизни узнал, что такое ревность. И все же никогда бы не простил себе, если бы сказал хоть одно нехорошее слово про лейтенанта.

– Нет на свете лучшего человека, – сказал убежденно.

Он хотел найти еще какие-нибудь более сильные слова, но замолчал, увидев, что из села вышли двое – женщина и мужчина.

Женщина шла немного впереди, с большим лукошком для грибов, и Андрей узнал в ней Настю, соседку Груздевой.

Андрей быстро сказал Вере:

– Вот за той женщиной последим.

– А за мужчиной? – Девочка села, поправила косы, но венок не сняла. – Кажется, лавочник?

– Да, заведующий магазином.

Только теперь Андрей увидел, что лавочник тоже нес плетеную корзину. Вспомнил, что Бутурлак собирался поговорить с ним об обороне села от банды, подумал, что разговор уже состоялся и Игнат Суярко специально идет за Настей. Но в таком случае Игнат должен знать, что они с Верой находятся здесь у околицы, и подать какой-нибудь знак. Но Суярко прошел мимо – не заметил или сделал вид, что не заметил их, шел, потупившись в землю. Огромная голова его, казалось, не держалась на тонкой шее и все время раскачивалась.

– Лавочник из армии пришел. Какие у него могут быть связи с бандеровцами? – сказал Андрей решительно. Подхватил корзинку, специально захваченную из дома. – А вот с теткой Настей поиграем в прятки.

– А если ее ждут бандеровцы?

– Возможно…

– Но тогда же… – Вера медленно поднялась. – Они же… как “ястребка”…

– Жаль, нет оружия. Лейтенант запретил… Вот что, – принял решение, – ты будешь держаться на расстоянии и при первой же опасности – сразу в село!

Вера отрицательно покачала головой.

– Я тебя одного не оставлю.

– Должна.

– Я же сказала – нет. – Глаза у девочки снова потемнели, и лицо приобрело упрямое выражение.

Андрей понял: не оставит. Предложил:

– Будем держаться подальше оба. В случае чего – быстро назад.

Вера подхватила свою корзину и побежала наискосок через луг к дороге.

Возле леса, где дорога превращалась в узкую тропинку, Настя сразу взяла направо, и подозрения Андрея усилились. Какие же там грибы? Скоро начинаются болота, места гнилые, грибы можно встретить лишь на возвышенных местах, да и тех немного. Настоящие грибники идут по тропинке к Змеиному яру – там можно набрать и боровиков, и подберезовиков, и рыжиков.

Вот и Игнат Суярко пошел по тропинке – оглянулся, постоял, прикуривая, увидел, что Настя, а за ней и ребята забирают вправо, покачал головой и побрел дальше проторенной дорогой – к грибным местам.

Лес становился гуще, дальше все чаще попадался мокрый мох, а Настя все шла, не торопясь и не оглядываясь. Андрей с Верой пробирались следом за ней, прячась в кустах.

Наконец Настя остановилась, поправила платок, огляделась по сторонам, и Андрей потянул Веру за огромную ель.

Может быть, здесь у нее назначена встреча?

Настя присела и сразу спряталась в кустарниках.

– Слушай, – придержал Андрей Веру, – стой здесь, а я посмотрю.

Он осторожно перебежал к соседней сосне, постоял, прислушался, присмотрелся – женщина собирала что-то в лукошко. Черника – сообразил парень. Действительно, здесь, в этой чащобе, начинаются сплошные заросли черники, и Настя могла податься сюда, чтобы набрать с утра детям ягод.

Андрей вернулся к Вере, рассказал, что делает Настя, но Вера покачала головой.

– Мы не пойдем отсюда, – сказала решительно.

– Подождем, – согласился Андрей, – в этих местах можно набрать лукошко черники за час. Увидел, что Вера стоит в мокром мхе, забеспокоился: – Там, левее, есть сухая поляна. Перебежим.

– Здесь мы в безопасности, – возразила Вера, – и все видим, а там нас могут выследить.

Но сможет ли девчонка простоять в болоте час? Андрей спросил об этом, Вера сердито блеснула глазами.

– А чем я хуже тебя? – только и сказала.

Андрей растерялся. Но все же он должен о ней позаботиться. Так уже повелось испокон веку, потому что он мужчина и сильнее!

Андрей осмотрелся вокруг, выбрал посуше место и потянул Веру за собой. Они сели на хвою, оперлись спинами об еловый ствол, Андрей, собрав немного прошлогоднего сухого мха, сказал:

– Сбрасывай сандалии.

Сам расстегнул пряжки и обтер покрасневшие Верины мокрые ноги мхом. Вытер и сандалии, поставил рядом.

– Пусть сохнут, – заметил деловито.

– А ты добрый, – сказала Вера, будто сделала для себя еще одно открытие.

– Неужели? – усмехнулся, покраснев, будто его поймали на чем-то нехорошем. – Просто вижу – зябко тебе…

– Лес здесь страшный, – перевела разговор на другое.

– Здесь еще не страшный. Вот за Дубовой поляной начинается болото…

– Мокрый лес – это нехорошо. Я люблю сухой. А болото очень смердит.

– Не говори глупости, – оборвал Андрей.

Посмотрела удивленно: впервые услышала от него резкое слово.

– Почему же глупости?

Андрей поднялся, выглянул из-за сосны – Настя собирала чернику. Сел и объяснил:

– А потому, что без этих болот не было бы речек.

– Скажешь! Из этих болот и стока нет.

– Это кажется, что нет. А попробуй высушить их – высохнет лес, даже наше Щедрое озеро.

– Ну, озеро! – не поверила. – Там подземные источники.

– А откуда они?

– И все же не люблю болот, отвратительные и страшные.

– Не такие они уж и страшные.

– Ну, и хвали свои болота! Каждый кулик свое болото хвалит.

Андрей обиделся:

– Конечно, мы – полищуки, болотные люди… Обжились здесь…

– И дальше своего носа ничего не видите! – уколола Вера.

– И вредная же ты…

– Вредная. – неожиданно согласилась. – Вернее, не вредная, а люблю возражать.

– Возражай, – махнул рукой Андрей. – Так даже интереснее. Хочешь есть?

Вытащил из кармана ватника завернутый в чистую тряпицу кусок хлеба с тонким куском сала. Разломил на две части, большую отдал Вере и с удовольствием смотрел, как смачно надкусила она острыми белыми зубами кусок.

Девочка увидела, что Андрей наблюдает за ней, сморщила нос, сказала, жалуясь:

– Это моя слабость: люблю поесть. После блокады…

– Я тоже люблю. Приходи сегодня к нам обедать, мы уху сварим.

– Бабушка будет ругаться.

– А ты пообедай у бабушки, а потом к нам на уху.

– Ладно, – согласилась Вера, – я уху всегда могу есть. Вдруг треснула ветка, и они припали к земле.

Настя прошла совсем рядом, удивительно, что не заметила их, и Андрей подумал, какие из них плохие дозорные: заболтались, как дети. А если бы появились бандиты?

Оказалось, Настя перешла на новое место, и опять ее платок замелькал под деревьями.

Женщина собирала чернику еще полчаса, и никто не появился в лесу, никто не искал ее. Когда она набрала полное лукошко, то сняла платок, поправила волосы и, повесив лукошко на локоть, направилась в село.

– Вот тебе и выследили! – разочарованно сказал Андрей. – Оказались в дураках.

Но Вера подошла к этому совсем с другой стороны:

– Выходит, Настя – честная, и мне это приятно.

– Конечно, но ведь полтора часа…

Они немного отстали от Насти, шли осторожно, не хотели напоследок попасть ей на глаза, и, оказалось, правильно сделали, потому что вдруг Вера остановила Андрея легким прикосновением руки и указала на чащу справа, из которой появилась фигура человека.

Они упали на мокрый мох, Андрей пополз к кустам, что росли в нескольких шагах. Вера протиснулась в них следом за ним, выглянула из-за его плеча, прошептала над ухом:

– Смотри, вооруженный…

– Тихо… – одними губами сказал Андрей. Он это заметил сразу – на груди у человека висел автомат.

Бандит, по-видимому, шел на встречу с Настей…

Но почему-то спрятался за дерево и следит за нею, как следят и они. Почему не зовет ее?

Когда Настя исчезла за кустарником, человек с автоматом пошел не за нею, а в чащу. Шел он осторожно, скользя от ствола к стволу, приближался к Андрею и Вере, должен был пройти совсем близко, и, когда их разделяло всего полсотни шагов, Андрей узнал его.

Ему сделалось холодно, он едва сдержался, чтобы не подняться и не броситься на проходившего.

Если бы у него было хоть какое-нибудь оружие… Лежал не дыша, держал Веру за плечо, чтобы не выдала себя неосторожным движением.

А по лесу шел Гришка – его двоюродный брат Григорий Жмудь. И Андрей знал точно: Гришка расстрелял бы его, не колеблясь, прострочил бы из “шмайсера” без сожаления, без угрызения совести.

Гришка остановился в нескольких шагах от их укрытия. Стоял и смотрел вслед Насте и, когда она исчезла, пошел, уже не прячась, по направлению к бывшему лесничеству.

Тогда, на базаре, Андрей видел Гришку лишь издалека, теперь же рассмотрел хорошо и вынужден был признать, что за год Гришка возмужал и вырос. А может быть, таким высоким делала Гришку высокая фуражка с лакированным козырьком.

Но все это было не важно, а главное было то, что по лесу шел Гришка Жмудь и чувствовал себя здесь хозяином, потому что ступал твердо и ветки трещали под его ногами, а он, Андрей, все еще лежал, втиснувшись лицом в прошлогодние листья, и гнев клокотал в нем.

Наконец Андрей поднял голову, оглянулся на Веру. Она смотрела темными от страха или злости глазами, зрачки у нее стали большими, лицо вытянулось и заострилось – кровь отлила от щек.

– Знаешь, кто это был? – тихо спросил Андрей.

– Бандеровец, кто же…

– Мой двоюродный брат Гришка Жмудь. Слышала?

Произнеся эти слова, Андрей почувствовал, что ему стало легче, будто избавился от чего-то унизительного. Теперь знал, что встретится с Гришкой, непременно встретится и отплатит ему за эти секунды безволия и унижения.

– Тот, которого ты выследил в райцентре? – спросила Вера и с интересом посмотрела на Андрея.

– Тот самый! – признался Андрей, вздохнув. – Если бы у меня было оружие…

– Раз он здесь уже появился, то увидитесь, – сказала Вера совсем легко, но вдруг поняла, каким именно может быть это свидание, и зрачки у нее опять потемнели от ужаса. – Но лучше, чтобы не виделись!

– Я все равно его подловлю, – пообещал Андрей. Знал, что говорит не напрасно.

Вдруг подумал, что в лесу, кроме Григория, есть еще бандеровцы, они могут обнаружить их, – взял девушку за руку и потянул к опушке. Только там почувствовал себя в безопасности.

– Надо немедленно сообщить лейтенанту, – сказал, и они побежали, продираясь сквозь кусты.

Уже начали густеть сумерки, а солдат из райцентра все еще не было. Демчук нервничал, крутил ручку телефона, но станция не отвечала.

Наконец, услышав на улице скрип колес и увидев в окно на пароконной бричке трех милиционеров, вооруженных автоматами, Антон Иванович обрадовался, выскочил на крыльцо сельсовета и засуетился возле брички. Пожимая младшему лейтенанту руку, радостно заговорил:

– Бричку поставим на школьном дворе, лошадей накормим, а для вас ужин давно готов. Игнат, – оглянулся на завмага, который стоял на соседнем крыльце магазина, – сбегай за Бутурлаком, пусть идет к школе. Мы едем туда.

Игнат Суярко ощупал солдат внимательным взглядом, забросил за спину карабин, пошел молча, покачивая тяжелой головой.

Бутурлак считал, что бандеровцы пойдут на село только ночью, но, как опытный командир, расставил посты заранее. Когда Суярко сообщил ему о прибытии помощи из района, оставил Игната на посту вместо себя и пошел к школе, где Антон Иванович уже кормил солдат горячей ухой.

При появлении лейтенанта все трое встали из-за стола, вытянулись по стойке “смирно”.

– Младший лейтенант Владимир Лебединский, – отрекомендовался тот, кто возглавлял группу, Бутурлаку, – прибыли в ваше распоряжение для выполнения боевого задания…

– Садитесь! – сказал Бутурлак, которому Лебединский сразу понравился.

Ему было лет двадцать – розовые щеки, округлый подбородок и розовые мальчишечьи уши, которые все время чуть заметно двигались, что делало младшего лейтенанта немного смешным.

Бутурлак смотрел, как младший лейтенант быстро расправлялся с едой, не подгонял его, но тревожно глянул на темное окно.

Лебединский перехватил этот взгляд:

– Не волнуйтесь, товарищ лейтенант. Я в этих местах уже второй год и немного изучил ситуацию. Как правило, они приходят на рассвете, когда людям лучше всего спится, – мы не опоздаем…

Бутурлаку понравилась его спокойная уверенность и отсутствие рисовки, как сказал: “…немного изучил ситуацию”, – так что не хвастун, а это самое главное.

– Пока вы ужинаете, я познакомлю вас с обстановкой в общих чертах.

Лебединский слушал внимательно. Когда узнал, что у острожан есть гранаты, сказал:

– В ближнем ночном бою гранаты незаменимы.

“А он опытнее, чем я считал”, – подумал Бутурлак, и от этой мысли стало приятно.

– Давай сделаем так… – перешел на “ты”. – Усилим твоими автоматчиками наши засады. В месте предполагаемого удара я разместил посты так, чтобы подступы к селу простреливались с флангов. Твои хлопцы здесь и пригодятся.

– Пошли, – уклонился от прямого ответа Лебединский, и это тоже понравилось лейтенанту. Не хотел принимать решение, пока сам все не посмотрит.

Совсем стемнело, ни в одном окне не было света – будто село затихло перед опасностью, затаилось в ожидании.

Бутурлак показал младшему лейтенанту намеченные им посты для автоматчиков. В полуразрушенном сарае занял позицию Вербицкий. Место в самом деле было удобное – проглядывались все подходы к селу от леса. Другой пост был через сто шагов, возле дровяника, – влево от дровяника лес немного отступал вглубь, и опасность нападения с той стороны была меньшей.

– А куда ты поставил пулемет? – поинтересовался младший лейтенант.

– В центре. Между дровяником и сараем. Бандеровцы выйдут из леса, там мы их и встретим в лоб.

Лебединский помолчал минуту.

– А если пулемет поставить в дровянике? – предложил. – Вместо двух автоматчиков. Тогда усилим левый фланг и поле обстрела пулеметчика сразу увеличится. С фланга будет косить, а ты знаешь, что такое фланговый пулеметный огонь. Он прижмет бандер к земле, а два автоматчика из сарая и третий с огорода легко их расстреляют.

– Слушай, ты давно в армии? – спросил Бутурлак.

– Два года.

– И где служил? Все время во внутренних?

– Закончил войну в Праге. Командир стрелкового взвода. А ты был разведчиком? Ярощук информировал нас…

– Принимаю твое решение.

– Не решение, а предложение.

– Не нужно… Мы с Вербицким заляжем с пулеметом в дровянике, а ты в сарае. Двух твоих ребят с моими ветеранами – Ротач и Демчук – поставим на посты справа от сарая. Игната используем как резерв. А вообще мобильность и быстрота маневра – наше спасение.

– Прикажи выдать моим хлопцам гранаты. Штуки по три – четыре найдется?

– Будет.

– Вот и хорошо.

Перед тем как занять свое место за пулеметом, Бутурлак обошел посты. Завернул и к Андрею с Филиппом, которые устроились на небольшом стожке сена, сложенном на пустыре, что вклинился между двумя огородами. В нескольких шагах от стога услышал сердитый шепот:

– Стой! Кто идет!

И щелканье затвора карабина.

– Это я, Филипп, Бутурлак, – отозвался.

– Проходите, Владимир Гаврилович.

Лейтенант перебежал к стожку, прижался к сухому, душистому сену. Хлопцы лежали вровень с его головой – утрамбовали сено, сделали даже небольшой бруствер из него, будто он мог защитить их от пуль. И все же Бутурлак похвалил:

– Хорошо придумали. Удобнее стрелять.

– Это Филипп, – не стал примазываться к чужой славе Андрей.

– Все спокойно?

– Видно все как на ладони. Заяц не проскочит! – Филипп обвел рукой вокруг.

– Не дремать, – строго предупредил Бутурлак, – и в случае чего ты, Филипп, сразу бежишь ко мне, а ты…

– Задерживаю их автоматным огнем, – подхватил Андрей.

– Ладно, ребята, все поняли, – похвалил Бутурлак. Хотел уже идти, но на миг задержался и предупредил: – Услышите стрельбу с той стороны села, не обращайте внимания. Оставайтесь здесь. Бандеровцы могут напасть с двух сторон, и вы оголите наш тыл.

– Угу… – буркнул Андрей.

– Не “угу”, а повтори приказ, – сказал строго лейтенант.

– Есть не оставлять пост, если на вашей стороне будет стрельба.

– Так-то!

Он исчез неслышно, растворился в темноте, и Андрей восхищенно прошептал:

– Сразу видно, настоящий разведчик!

– Хитрый… – не одобрил Филипп.

– Ты осторожнее…

– А чего он нас сюда загнал? Это так, видимость. Будто мы и делаем что-то, а на самом деле – пшик!

Андрей и сам догадывался, что лейтенант сознательно определил их на второстепенный пост, но не мог не возразить Филиппу:

– А если и правда ударят в спину?

Филипп лишь вздохнул разочарованно. Лег на “бруствер” грудью, всматриваясь в залитые лунным светом огороды и луга. Обычная картина: огороды – они всегда огороды… А ты сиди здесь и только думай, что выполняешь важный приказ. Просидишь до утра – и вот тебе фига, а не бандеровцы…

Парень вытащил карабин на “бруствер”, приноровился к нему и поискал мушкой цель на лугу. Какая-то тень, кажется, движется. Неужели человек?

Филипп оторвался от карабина, протер глаза. Нет, показалось. Куст, и тень от него неподвижна.

Подумал, как будет замечательно, если бандеровцы появятся с их стороны и они с Андреем первые заметят их. Понял, что в действительности это очень плохо: неизвестно, чем тогда все обернется, ведь бандеровцы могут проникнуть в село, прежде чем они их встретят. Но мысль о нападении именно с этой стороны волновала и возбуждала; он был все время в том приподнято-напряженном состоянии, когда не страшна никакая опасность и человек не колеблясь идет под огонь, не сознавая до конца, чем это ему грозит.

Андрей раскинулся на стожке лицом кверху, сказал рассудительно:

– Лейтенант велел, чтобы один отдыхал, а другой нес службу. Что-то меня сон одолевает. Сейчас около двенадцати, разбудишь в первом часу.

– А я бы не смог сейчас спать.

– Все же я посплю.

Андрей подмостил под голову немного сена, вздохнул, потянулся, закрыл глаза, думал, что заснет сразу, но в голове крутились разные мысли и видения, раздражал лягушачий хор и сонное воркование какой-то птицы. Андрей понял, что вряд ли уснет, покосился на Филиппа, который прижался к “брустверу”, и спросил:

– Филипп, чего бы ты больше всего хотел на свете?

– Уничтожить бандер! – ответил уверенно.

– Да нет… Какое у тебя заветное желание? Бандер мы и так уничтожим.

Филипп немного подумал.

– Отец говорил, какое-то там совещание будет в области, и обещал взять с собой. Вот хотел бы в цирк сходить.

– Дурной ты. Разве про это спрашиваю? Вот Вера сказала, что артисткой хочет стать. А ты ради чего хотел бы жить?

– Ради чего?.. Ради чего… – недовольно заерзал Филипп. – Это уже мое дело.

– Не хочешь не говори.

– А ты сам?.. Знаешь, чего хочешь?

– Я буду летать! – Андрей смотрел широко раскрытыми глазами в звездное небо: почему-то оно стало ниже, будто звезды приблизились к земле. – Буду летать! – повторил как-то торжественно. – Я буду летчиком и поднимусь в небо, а может быть, и к звездам. Ведь когда-нибудь же люди полетят к звездам, почему не я?

– Когда еще это будет!

– Скоро, Филипп. Вот мы с тобой выучимся и возьмемся за это дело…

Филипп крякнул совсем по-взрослому. Возразил веско:

– В Острожанах до сих пор электричества нет. Лучше уж с этого начинать.

– Во всех селах уже будет электричество.

– Будто это само собой сделается… Если все будут летать, кто в Острожанах будет порядок наводить?

Андрей уловил в словах Филиппа плохо скрытый упрек и подумал, что он прав. Действительно, кто будет работать здесь, в Острожанах? Вдруг решил: скоро возвратятся мужчины из армии, а провести электричество или починить трактор не так уж сложно – обойдутся и без них. Хотел сказать об этом, но Филипп опередил его:

– Я лесничим хочу быть и выучусь на него.

Андрей поднялся на локтях, чтобы заглянуть в лицо другу.

Неужели угадал его мысли? Ведь и он все время колеблется, кем стать: летчиком или лесничим?

Вот только теперь, всматриваясь в звездное небо, решил окончательно: летчиком. Но было тяжело, будто оторвал от себя что-то родное, переполовинил душу. А сейчас сделалось легче: он – летчик, а Филипп – лесничий. И теперь он уже знает, что острожанский лес будет в надежных руках. А этот лес и озеро – половина его, Андрея Шамрая, а может быть, не половина – значительно больше, потому что он когда-нибудь исчезнет с лица земли, а лес останется и вечно будет смотреться в синее небо око Щедрого озера…

Андрей хотел все это сказать Филиппу, но не успел, потому что тот сам начал неторопливо:

– Как подумаю, что куда-то из нашего леса ехать нужно, тоскливо становится. Поэтому и решил: в лесу мне жить. Только не в таком, какой он теперь, – жестокий и пахнет порохом и огнем.

– Точно, – согласился Андрей. – Я сегодня, когда увидел Гришку, ткнулся носом в листья – они гнилью пахнут и еще чем-то… Думал: чем? А теперь ты подсказал: порохом или ржавым железом… И почему это так? Нет же там ни пороха, ни ржавчины…

– А для меня сейчас все пахнет порохом, – признался Филипп. – После того как отец нес карабин Шелюка.

– И сейчас пахнет… – втянул ноздрями воздух Андрей.

– Сейчас не удивительно – оружие всегда порохом пахнет.

– А я люблю смотреть, как сыплются из автомата гильзы, – сказал Андрей, и в этих его словах не было никакой логики.

– А пули летят в людей!..

– Если в фашистов или бандер – что здесь плохого?

– Будто у тех автоматы молчат!

– Стал ты рассудительным.

– Да нет… Вот лежу и жду бандер – скорее бы шли.

– Ты слышал – Вера артисткой хочет…

– Пусть будет, она и сейчас – артистка.

– Почему?

– Ходит, как русалка, в веночке из одуванчиков.

– Ей идет.

– Что-то ты часто ее вспоминаешь.

Андрей смутился: неужели Филипп догадывается о чем-то? Ответил притворно-равнодушно:

– Девчонка, как все.

– Конечно… Вот Нюра Андрусишина – красавица!

– Нюрка – красавица? В веснушках вся!

– Ну и что? А глаза!..

– У всех глаза.

– Нам с летчиками спорить, известно, трудно, – не без ехидства сказал Филипп, – но и летчики иногда садятся на землю. И хотят есть…

– Хватит, – примирительно сказал Андрей, – потому что ты меня все равно не рассердишь. Я сам еще не знаю, может быть, вместе на лесничих будем учиться…

– Это было бы хорошо. И знаешь, Нюра тоже в лесотехнический будет подавать.

– Что-то у тебя Нюра с языка не сходит…

– А я и не скрываю, мы с нею поженимся, когда выучимся.

Андрей даже подскочил на стожке:

– И давно решили? Что-то раньше не слышал…

– Да сегодня. Сергейка к отцу бегал, а мы с ней за селом дежурили.

– Это новость! Ты же и не говорил, что она тебе нравится.

– А сегодня понравилась, – ответил Филипп, – мы и решили. А вы с Веркой не решили?

– Ну, скажешь! – Андрей отвернулся, чтобы Филипп не заметил, как вспыхнули у него щеки. Не признавался даже себе самому, что и летчиком решил стать только из-за Веры: что артистке делать в лесу? К ближайшему театру сколько километров? – Мы с Веркой товарищи. И все!

– А мы с Нюркой целовались, – признался Филипп.

Андрей представил себе, что бы произошло, если бы он осмелился поцеловать Веру. Пробормотал что-то невнятное, отвернулся и лег боком на нагретое сено. Лежал, думал: хорошо все у Филиппа. Хорошо и понятно: они с Нюрой закончат техникум, потом лесотехнический институт, поженятся и будут хозяевами в здешних лесах…

Вдруг встрепенулся. Как назвал Филипп лес? Жестоким? Да, теперь этот лес жестокий – сколько людей полегло в нем за последние годы и поляжет еще?!

А они сделают его мирным лесом, проложат дренажные рвы и спустят лишнюю гнилую воду, очистят от бурелома, разведут зверей, и будут ходить в их лесу вместо вооруженных автоматами людей зубры и лоси, и будет в нем всегда много грибов, ягод, цветов, и птицам в нем будет вольно петься.

А Филипп построит на берегу озера большой дом с широкими окнами на месте их рыбацкой хижины, и в этом доме всегда будет радостно, и в его окнах будет отражаться голубой простор…

Он еще подумал, что когда-нибудь пролетит над этим лесом и непременно снизится и покачает Филиппу крыльями, а потом свечкой пойдет в свое бездонное небо, где только он и солнце и нет ни жестокости, ни автоматных очередей, – солнце и он, и только гудят моторы… и заснул – сразу, не успев додумать про Веру, но она ему приснилась, и он улыбался во сне сладко и вздыхал.

…Ночь прошла спокойно, перед рассветом упал туман. Бутурлак решил, что именно его и ждали бандеровцы, чтобы незаметно войти в село. Приказал Вербицкому обойти посты и предупредить всех, чтобы были начеку.

Постепенно рассветало, небо на востоке светлело, и начал затихать лягушачий концерт. Темнота отступала неохотно, но звезды меркли, и черные силуэты сельских домов все четче выделялись в сизоватых клубах тумана.

Возвратился Вербицкий и доложил, что на постах не спят и держат оружие наготове. Бутурлак кивнул, не отрываясь от пулемета, знал: сейчас бандеровцы выйдут из леса…

А небо все светлело, и вот уже первый солнечный луч несмело выскользнул из-за горизонта. Бутурлак оторвался от пулемета. Вербицкий поймал его взгляд и кивнул.

– Все, – подтвердил, – бандеры уже не придут.

Когда солнце выкатилось из-за леса, к их укрытию пробрался Лебединский.

– Что же, лейтенант, ложная тревога? – спросил. – Может быть, твоему пареньку все померещилось?

– Не знаю, что и думать, – признался Бутурлак. – А если бандеровцы пронюхали про ваш приезд? Может, кто видел вашу бричку? Ты, Богдан, еще подежурь здесь, – приказал Вербицкому. – Сменим через час. – Взял Лебединского под руку. – Наверно, у них что-то случилось и пойдут они на село следующей ночью.

Младший лейтенант осторожно освободил свой локоть. Сказал, глядя прямо в глаза Бутурлаку:

– У меня приказ возвратиться сегодня днем.

– И бросить нас на произвол судьбы?

– Знаешь что, – опустил глаза младший лейтенант, – давай позвоним Ярощуку. Как он решит, так и будет.

– Если есть связь… Пойдем попробуем.

Бутурлак крутил ручку аппарата четверть часа подряд, старания его были напрасны.

Лебединский лежал со связанными за спиной руками в неудобной позе, поджав под себя ноги и уткнувшись лицом в траву. Коршун стоял над ним.

Боль, гнев и безнадежность переполняли лейтенанта, стон и рыдания рвались из уст. И он кусал их до крови, чтобы хоть как-то унять ту страшную боль, рвущуюся изнутри.

Они влипли, как мальчишки. Отъехали от Острожан километров за шесть-семь и думали, что ничто им уже не угрожает.

Младший лейтенант знал, чем может обернуться для них притупление внимания; сначала сам шел впереди коней с автоматом наготове, потом его сменил один из солдат. А потом они решили, что уже нечего бояться, уселись вдвоем на заднем сиденье, возничий подстегнул коней, и рессорная бричка запрыгала на выбоинах лесной дороги.