Текст книги "Сталин. Большая книга о нем"

Автор книги: И. Анискин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 56 страниц)

«эру социалистической революции на Западе». Это – формула партии в течение ближайших

лет. Во всем основном доклад Сталина дает правильную оценку обстановки и правильный

прогноз: оценку и прогноз Ленина. Нельзя, однако, не отметить, что в его докладе, как всегда,

отсутствует развитие мысли. Оратор утверждает, провозглашает, но не доказывает. Его оценки

сделаны на глаз или заимствованы в готовом виде; они не прошли через лабораторию

аналитической мысли, и между ними не установилось той органической связи, которая сама из

себя порождает нужные доводы, аналогии и иллюстрации. Полемика Сталина состоит в

повторении уже высказанной мысли, иногда в виде афоризма, предполагающего доказанным то,

что как раз требует доказательства. Нередко доводы сдабриваются грубостью, особенно в

заключительном слове, когда нет основания опасаться возражений противника.

В издании 1928 г., посвященном 6-му съезду, читаем: «В члены ЦК избраны Ленин,

Сталин, Свердлов, Дзержинский и др.» Рядом со Сталиным названы только трое умерших.

Между тем протоколы съезда сообщают, что Центральный Комитет был избран в составе 21

члена и 10 кандидатов. В виду полулегального положения партии имена выбранных путем

закрытого голосования лиц не оглашены на съезде, за исключением четырех, получивших

наибольшее число голосов: Ленин – 133 из 134, Зиновьев – 132, Каменев – 131, Троцкий —

131. Кроме них были выбраны: Ногин, Коллонтай, Сталин, Свердлов, Рыков, Бухарин, Артем,

Урицкий, Милютин, Берзин, Бубнов, Дзержинский, Крестинский, Муранов, Смилга,

Сокольников, Шаумян. Имена расположены в порядке полученного числа голосов. Из

кандидатов удалось установить имена восьми: Ломов, Иоффе, Стасова, Яковлева, Джапаридзе,

Киселев, Преображенский, Скрыпник. Из 29 членов и кандидатов только 4: Ленин, Свердлов,

Дзержинский и Ногин умерли естественной смертью, причем Ногин был после смерти

приравнен к врагам народа; 13 были приговорены официально к расстрелу и бесследно исчезли;

двое, Иоффе и Скрыпник, были доведены преследованиями до самоубийства; трое: Урицкий,

Шаумян и Джапаридзе не были расстреляны Сталиным только потому, что были ранее убиты

врагами; один, Артем, пал жертвой несчастного случая; судьба четырех нам неизвестна. В итоге

Центральный Комитет, которому суждено было руководить Октябрьским переворотом, почти на

две трети состоял из «предателей», если даже оставить открытым вопрос о том, как закончили

бы Ленин, Свердлов и Дзержинский».

Точность и далее остается важным достоинством книги: «3 августа закончился съезд. На

другой день был освобожден из тюрьмы Каменев. Он не только выступает отныне

систематически в советских учреждениях, но и оказывает несомненное влияние на общую

политику партии и лично на Сталина. Они оба, хотя и в разной степени, приспособились к

новому курсу. Но им обоим не так просто освободиться от навыков собственной мысли. Где

может, Каменев притупляет острые углы ленинской политики. Сталин против этого ничего не

имеет; он не хочет лишь подставляться сам. Открытый конфликт вспыхивает по вопросу о

социалистической конференции в Стокгольме, инициатива которой исходила от германских

социал-демократов. Русские патриоты-соглашатели, склонные хвататься за соломинку,

усмотрели в этой конференции важное средство «борьбы за мир». Наоборот, обвиненный в

связи с германским штабом Ленин решительно восстал против участия в предприятии, за

которым заведомо стояло германское правительство. В заседании ЦИК 6-го августа Каменев

открыто выступил за участие в конференции. Сталин даже и не подумал встать на защиту

позиции партии в «Пролетарии» (так именовалась ныне «Правда»). Наоборот, резкая статья

Ленина против Каменева натолкнулась на сопротивление со стороны Сталина и появилась в

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

101

печати лишь через десять дней, в результате настойчивых требований автора и его обращения к

другим членам ЦК. Открыто на защиту Каменева Сталин все же не выступил.

Немедленно же после освобождения Каменева из демократического министерства

юстиции был пущен в печать слух о его причастности к царской охранке. Каменев потребовал

расследования. ЦК поручает Сталину «переговорить с Гоцем (один из лидеров эсеров) о

комиссии по делу Каменева». Мы уже встречали поручения такого типа: «поговорить» с

меньшевиком Анисимовым о гарантиях для Ленина. Оставаясь за кулисами, Сталин лучше

других подходил для всякого рода щекотливых поручений. К тому же у ЦК всегда была

уверенность, что в переговорах с противником Сталин не даст себя обмануть.

«Змеиное шипение контрреволюции, – пишет Сталин 13 августа по поводу клеветы на

Каменева, – вновь становится громче. Из-за угла высовывает гнусная гидра реакции свое

ядовитое жало. Укусит и опять спрячется в свою темную нору» – и т. д. в том же стиле

тифлисских «хамелеонов». Но статья интересна не только стилистически. «Гнусная травля,

вакханалия лжи и клеветы, дерзкий обман, низкий подлог и фальсификация, – продолжает

автор, – приобретают размеры, доселе невиданные в истории… Сперва намеревались

испытанных борцов революции объявить германскими шпионами, когда это сорвалось – их

хотят сделать шпионами царскими. Так людей, которые всю сознательную жизнь посвятили

делу революционной борьбы против царского режима, теперь пытаются объявить… царскими

слугами… Политический смысл всего этого очевиден: контрреволюционных дел мастерам во

что бы то ни стало необходимо изъять и обезвредить Каменева, как одного из признанных

вождей революционного пролетариата». К сожалению, эта статья не фигурировала в материалах

прокурора Вышинского во время процесса Каменева в 1936 г.

30 августа Сталин печатает без оговорок неподписанную статью Зиновьева «Чего не

делать», явно направленную против подготовки восстания. «Надо смотреть правде в лицо: в

Петрограде сейчас налицо много условий, благоприятствующих возникновению восстания типа

Парижской Коммуны 1871 года». Не называя Зиновьева, Ленин пишет 3 сентября: «Ссылка на

Коммуну очень поверхностна и даже глупа… Коммуна не могла предложить народу сразу того,

что смогут предложить большевики, если станут властью, именно: землю крестьянам,

немедленное предложение мира». Удар по Зиновьеву бил рикошетом по редактору газеты. Но

Сталин промолчал. Он готов анонимно поддержать выступление против Ленина справа. Но он

остерегается ввязываться сам. При первой опасности он отходит в сторону.

О газетной работе самого Сталина за этот период сказать почти нечего. Он был

редактором центрального органа не потому, что был писателем по природе, а потому, что не был

оратором и вообще не был приспособлен для открытой арены. Он не написал ни одной статьи,

которая привлекла бы к себе внимание; не поставил на обсуждение ни одного нового вопроса;

не ввел в оборот ни одного лозунга. Он комментировал события безличным языком в рамках

взглядов, установившихся в партии. Это был скорее ответственный чиновник партии при газете,

чем революционный публицист.

Прилив массового движения и возвращение к работе временно оторванных от нее членов

ЦК, естественно, отбрасывают его от той выдающейся позиции, которую он занял в период

июльского съезда. Его работа развертывается в закрытом сосуде, неведомая для масс,

незаметная для врагов. В 1924 г. Комиссия по истории партии выпустила в нескольких томах

обильную хронику революции. На 422-х страницах IV тома, посвященных августу и сентябрю,

зарегистрированы все сколько-нибудь заслуживающие внимания события, эпизоды,

столкновения, резолюции, речи, статьи. Свердлов, тогда еще малоизвестный, называется в этом

томе три раза, Каменев – 46 раз, Троцкий, просидевший август и начало сентября в тюрьме, —

31 раз, Ленин, находившийся в подполье, – 16 раз, Зиновьев, разделявший судьбу Ленина, – 6

раз. Сталин не упомянут вовсе. В указателе, заключающем около 500 собственных имен, имени

Сталина нет. Это значит, что печать не отметила за эти два месяца ни одного из его действий, ни

одной из его речей и что никто из более видных участников событий ни разу не назвал его по

имени.

К счастью, по сохранившимся, правда, неполным, протоколам ЦК за семь месяцев (август

1917 г. – февраль 1918 г.) можно довольно близко проследить роль Сталина в жизни партии,

вернее сказать, ее штаба. На всякого рода конференции и съезды делегируются, за отсутствием

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

102

политических вождей, Милютин, Смилга, Глебов, маловлиятельные фигуры, но более

приспособленные к открытым выступлениям. Имя Сталина встречается в решениях не часто.

Урицкому, Сокольникову и Сталину поручается организовать комиссию по выборам в

Учредительное собрание. Той же тройке поручается составить резолюцию о Стокгольмской

конференции. Сталину поручаются переговоры с типографией по восстановлению

центрального органа. Еще комиссия для составления резолюции и т. д. После июльского съезда

принято предложение Сталина организовать работу ЦК на началах «строгого распределения

функций». Однако это легче написать, чем выполнить: ход событий еще долго будет смешивать

функции и опрокидывать решения. 2 сентября ЦК назначает редакционные коллегии

еженедельного и ежемесячного журналов, обе с участием Сталина. 6 сентября – после

освобождения из тюрьмы Троцкого – Сталин и Рязанов заменяются в редакции теоретического

журнала Троцким и Каменевым. Но это решение остается лишь в протоколах. На самом деле

оба журнала вышли только по одному разу, причем фактические редакции совершенно не

совпадали с назначенными.

5 октября ЦК создает комиссию для подготовки к будущему съезду проекта партийной

программы. Состав комиссии: Ленин, Бухарин, Троцкий, Каменев, Сокольников, Коллонтай.

Сталин в комиссию не включен. Не потому, что против его кандидатуры имелась оппозиция, —

просто его имя никому не пришло в голову, когда дело шло о выработке важнейшего

теоретического документа партии. Программная комиссия не собралась, однако, ни разу: в

порядке дня стояли совсем другие задачи. Партия совершила переворот и завоевала власть, не

имея законченной программы. Так, даже в чисто партийных делах события распределяли людей

не всегда в соответствии с видами и планами партийной иерархии. ЦК создает редакции,

комиссии, тройки, пятерки, семерки, которые не успевают еще собраться, как вторгаются новые

события, и все забывают о вчерашнем решении. К тому же протоколы, по соображениям

конспирации, тщательно прячутся, и никто не справляется с ними.

Обращает на себя внимание сравнительно частый абсентеизм Сталина. Из 24 заседаний

ЦК за август, сентябрь и первую неделю октября он отсутствовал шесть раз; в отношении

других шести заседаний не хватает списка участников. Эта неаккуратность тем менее

объяснима, что Сталин не принимал участия в работе Совета и ЦИКа и не выступал на

митингах. Очевидно, сам он вовсе не придавал своему участию в заседаниях ЦК того значения,

какое ему приписывается ныне. В ряде случаев его отсутствие объяснялось несомненно обидой

и раздражением: когда ему не удается настоять на своем, он предпочитает не показывать глаз,

скрываться и угрюмо мечтать о реванше.

Не лишен интереса порядок, в каком присутствующие члены ЦК записаны в протоколах.

13 сентября: Троцкий, Каменев, Сталин, Свердлов и др. 15 сентября: Троцкий, Каменев, Рыков,

Ногин, Сталин, Свердлов и др. 20 сентября: Троцкий, Урицкий, Бубнов, Бухарин и др. (Сталин и

Каменев отсутствуют). 21 сентября: Троцкий, Каменев, Сталин, Сокольников и др. 23 сентября:

Троцкий, Каменев, Зиновьев и т. д. (Сталин отсутствует). Порядок имен не был, конечно,

регламентирован и иногда нарушался. Но он все же не случаен, особенно если принять во

внимание, что в предшествующий период, когда отсутствовали Троцкий, Каменев и Зиновьев,

имя Сталина встречается в некоторых протоколах на первом месте. Все это, конечно, мелочи; но

ничего более крупного мы не находим, а в то же время в этих мелочах нелицеприятно

отражается повседневная жизнь ЦК и место в ней Сталина.

Чем больший размах движения, тем меньше это место, тем труднее выделить Сталина из

числа рядовых членов ЦК. В октябре, решающем месяце решающего года, Сталин менее

заметен, чем когда-либо. Усеченный ЦК, единственная опорная база Сталина, сам лишен за эти

месяцы внутренней уверенности. Его решения слишком часто опрокидываются инициативой,

возникающей за его пределами. Аппарат партии вообще не чувствует себя твердо в

революционном водовороте. Чем шире и глубже влияние лозунгов большевизма, тем труднее

комитетчикам охватить движение. Чем больше Советы подпадают под влияние партии, тем

меньше места находит себе ее аппарат. Таков один из парадоксов революции.

Перенося на 1917 год те отношения, которые сложились значительно позже, когда воды

потопа вошли в берега, многие историки, даже вполне добросовестные, представляют дело так,

будто Центральный Комитет непосредственно руководил политикой Петроградского Совета,

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

103

ставшего к началу сентября большевистским. На самом деле этого не было. Протоколы с

несомненностью показывают, что за вычетом нескольких пленарных заседаний с участием

Ленина, Троцкого и Зиновьева Центральный Комитет не играл политической роли. Инициатива

ни в одном большом вопросе не принадлежала ему. Многие решения ЦК за этот период

повисают в воздухе, столкнувшись с решениями Совета. Важнейшие постановления Совета

превращаются в действия прежде, чем ЦК успеет обсудить их. Только после завоевания власти,

окончания гражданской войны и установления правильного режима ЦК сосредоточит

постепенно в своих руках руководство советской работой. Тогда придет очередь Сталина.

8 августа ЦК открывает кампанию против созываемого Керенским в Москве

Государственного Совещания, грубо подтасованного в интересах буржуазии. Совещание

открывается 12-го августа под гнетом всеобщей стачки протеста московских рабочих. Сила

большевиков, не допущенных на Совещание, нашла более действительное выражение.

Буржуазия напугана и ожесточена. Сдав 21-го Ригу немцам, главнокомандующий Корнилов

открывает 25-го поход на Петроград в поисках личной диктатуры. Керенский, обманувшийся в

своих расчетах на Корнилова, объявляет главнокомандующего «изменником родине». Даже в

этот решительный момент, 27-го августа, Сталин не появляется в ЦИКе. От имени большевиков

выступает Сокольников. Он докладывает о готовности большевиков согласовать военные меры

с органами советского большинства. Меньшевики и эсеры принимают предложение с

благодарностью и со скрежетом зубов, ибо солдаты и рабочие шли с большевиками. Быстрая и

бескровная ликвидация корниловского мятежа полностью возвращает Советам власть, частично

утерянную ими в июле. Большевики восстанавливают лозунг «Вся власть Советам». Ленин в

печати предлагает соглашателям компромисс: пусть Советы возьмут власть и обеспечат полную

свободу пропаганды, тогда большевики полностью станут на почву советской легальности.

Соглашатели враждебно отклоняют компромисс, предложенный слева; они по-прежнему ищут

союзников справа.

Высокомерный отказ соглашателей только укрепляет большевиков. Как и в 1905 г.,

преобладание, которое принесла меньшевикам первая волна революции, быстро тает в

атмосфере обостряющейся классовой борьбы. Но в отличие от первой революции рост

большевизма совпадает теперь не с упадком массового движения, а с его подъемом. В деревне

тот же, по существу, процесс принимает иную форму: от господствующей в крестьянстве

партии социалистов-революционеров отделяется левое крыло и пытается идти в ногу с

большевиками. Гарнизоны больших городов почти сплошь с рабочими. «Да, большевики

работали усердно и неустанно, – свидетельствует Суханов, меньшевик левого крыла. – Они

были в массах, у станков, повседневно, постоянно… Масса жила и дышала вместе с

большевиками. Она была в руках партии Ленина и Троцкого». В руках партии, но не в руках ее

аппарата.

31 августа Петроградский Совет впервые принял политическую резолюцию большевиков.

Пытаясь не сдаваться, соглашатели решили произвести новую проверку сил. 9 сентября вопрос

был поставлен в Совете ребром. За старый президиум и политику коалиции – 414 голосов,

против – 519; воздержалось 67. Меньшевики и эсеры подвели итоги политике соглашения с

буржуазией. Созданное ими новое коалиционное правительство Совет встретил резолюцией,

внесенной его новым председателем Троцким: «Новое правительство… войдет в историю

революции как правительство гражданской войны… Всероссийский съезд Советов создаст

истинно революционную власть». Это было прямым объявлением войны соглашателям,

отвергнувшим «компромисс».

14 сентября открывается в Петрограде так называемое Демократическое Совещание,

созванное ЦИКом якобы в противовес Государственному Совещанию, а на самом деле для

санкционирования все той же насквозь прогнившей коалиции. Политика соглашательства

превращалась в бред. Несколько дней перед тем Крупская совершает тайную поездку к Ленину

в Финляндию. В битком набитом солдатами вагоне все говорят не о коалиции, а о восстании.

«Когда я рассказала Ильичу об этих разговорах солдат, лицо его стало задумчивым и потом уже,

о чем бы он ни говорил, эта задумчивость не сходила у него с лица. Видно было, что говорит он

об одном, а думает о другом – о восстании, о том, как лучше его подготовить».

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

104

В день открытия Демократического Совещания – самого пустого из всех

лжепарламентов демократии – Ленин пишет в ЦК свои знаменитые письма: «Большевики

должны взять власть» и «Марксизм и восстание». На этот раз он требует немедленных

действий: поднять полки и заводы, арестовать правительство и Демократическое Совещание,

захватить власть. План сегодня еще явно невыполним, но он дает новое направление мысли и

деятельности ЦК. Каменев предлагает категорически отвергнуть предложение Ленина как

пагубное. Опасаясь, что письма пойдут по партии помимо ЦК, Каменев собирает 6 голосов за

уничтожение всех экземпляров, кроме одного, предназначенного для архива. Сталин предлагает

«разослать письма в наиболее важные организации и предложить обсудить их». Позднейший

комментарий гласит, что предложение Сталина «имело целью организовать воздействие

местных партийных комитетов на ЦК и подтолкнуть его к выполнению ленинских директив».

Если б дело обстояло так, Сталин выступил бы в защиту предложений Ленина и

противопоставил бы резолюции Каменева свою. Но он был далек от этой мысли. На местах

комитетчики были, в большинстве, правее ЦК. Разослать им письма Ленина без поддержки ЦК

значило высказаться против этих писем. Своим предложением Сталин хотел попросту выиграть

время и получить возможность в случае конфликта сослаться на сопротивление комитетов.

Колебания парализовали ЦК. Вопрос о письмах Ленина решено перенести на ближайшее

заседание. В неистовом нетерпении Ленин ждал ответа. Однако на ближайшее заседание,

собравшееся только через пять дней, Сталин совсем не явился, и вопрос о письмах не был даже

включен в порядок дня. Чем горячее атмосфера, тем холоднее маневрирует Сталин.

Демократическое совещание постановило конструировать, по соглашению с буржуазией,

некоторое подобие представительного учреждения, которому Керенский обещал дать

совещательные права. Отношение к этому Совету Республики, или Предпарламенту, сразу

превратилось для большевиков в острую тактическую задачу: принять ли в нем участие или

перешагнуть через него к восстанию? В качестве намечавшегося докладчика ЦК на партийной

конференции Демократического Совещания Троцкий выдвинул идею бойкота. Центральный

Комитет, разделившийся по спорному вопросу почти пополам (9 – за бойкот, 8 – против),

передал вопрос на разрешение фракции. Для изложения противоположных точек зрения

«выделено два доклада: Троцкого и Рыкова». «На самом деле, – настаивал Сталин в 1925

году, – докладчиков было четверо: двое за бойкот Предпарламента (Троцкий и Сталин) и двое

за участие (Каменев и Ногин)». Это почти верно: когда фракция решила прекратить прения, она

постановила дать высказаться еще по одному представителю с каждой стороны: Сталину – от

бойкотистов и Каменеву (а не Ногину) от сторонников участия. Рыков и Каменев собрали 77

голосов; Троцкий и Сталин – 50. Поражение тактике бойкота нанесли провинциалы, которые

во многих пунктах страны только недавно отделились от меньшевиков.

На поверхностный взгляд могло казаться, что разногласие имеет второстепенный

характер. На самом деле вопрос шел о том, собирается ли партия оставаться оппозицией на

почве буржуазной республики или же ставит себе задачей штурм власти. Ввиду важности,

которую приобрел этот эпизод в официальной историографии, Сталин напомнил о себе как о

докладчике. Услужливый редактор прибавил от себя, что Троцкий выступал за «промежуточную

позицию». В дальнейших изданиях Троцкий выпущен вовсе. Новая «История» гласит: «Против

участия в Предпарламенте решительно выступал Сталин». Однако помимо свидетельства

протоколов, сохранилось свидетельство Ленина. «Надо бойкотировать Предпарламент, – писал

он 23 сентября. – Надо уйти… к массам. Надо им дать правильный и ясный лозунг: разогнать

бонапартистскую банду Керенского с его поддельным Предпарламентом». Затем приписка:

«Троцкий был за бойкот. Браво, товарищ Троцкий!» Впрочем, Кремлем официально предписано

устранить из нового издания «Сочинений» Ленина все подобные погрешности».

Последуем далее за автором: «7 октября большевистская фракция демонстративно

покинула Предпарламент: «Мы обращаемся к народу. Вся власть Советам!». Это было

равносильно призыву к восстанию. В тот же день на заседании ЦК было постановлено создать

«Бюро для информации по борьбе с контрреволюцией». Преднамеренно туманное название

прикрывало конкретную задачу: разведку и подготовку восстания. Троцкому, Свердлову и

Бубнову поручено организовать это Бюро. Ввиду скупости протокола и отсутствия других

документов автор вынужден здесь апеллировать к собственной памяти. Сталин от участия в

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

105

Бюро уклонился, предложив вместо себя малоавторитетного Бубнова. К самой идее он отнесся

сдержанно, если не скептически. Он был за восстание, но не верил, что рабочие и солдаты

готовы к действию. Он жил изолированно не только от масс, но и от их советского

представительства, питаясь преломленными впечатлениями партийного аппарата. Июльский

опыт не прошел для масс бесследно. Слепого напора больше действительно не было; появилась

осмотрительность. С другой стороны, доверие к большевикам успело окраситься тревогой:

сумеют ли они сделать то, что обещают? Большевистские агитаторы жаловались иногда, что со

стороны масс чувствуется «холодок». На самом деле это была усталость от ожидания, от

неопределенности, от слов. Но в аппарате эту усталость нередко характеризовали словами:

«боевого настроения нет». Отсюда налет скептицизма у многих комитетчиков. К тому же

холодок под ложечкой чувствуют перед восстанием, как и перед боем, и самые мужественные

люди. В этом не всегда признаются, но это так. Настроение самого Сталина отличалось

двойственностью. Он не забывал апреля, когда его мудрость «практика» была жестоко

посрамлена. С другой стороны, аппарату Сталин доверял несравненно больше, чем массам. Во

всех важнейших случаях он страховал себя, голосуя с Лениным. Но не проявлял никакой

инициативы в направлении вынесенных решений, уклонялся от прямого приступа к

решительным действиям, охранял мосты отступления, влиял на других расхолаживающе и в

конце концов прошел мимо Октябрьского восстания по касательной.

Из Бюро по борьбе с контрреволюцией, правда, ничего не вышло, но вовсе не по вине

масс. 9-го начался в Смольном новый острый конфликт с правительством, постановившим

вывести революционные войска из столицы на фронт. Гарнизон теснее примкнул к своему

защитнику, Совету. Подготовка восстания сразу получила конкретную основу. Вчерашний

инициатор Бюро перенес все свое внимание на создание военного штаба при Совете. Первый

шаг был сделан в тот же день, 9-го октября. «Для противодействия попыткам штаба вывести

революционные войска из Петрограда» Исполнительным Комитетом решено создать

Военно-Революционный Комитет. Так, логикой вещей, без всякого обсуждения в ЦК, почти

неожиданно, восстание завязалось на советской арене и стало строить свой советский штаб,

гораздо более действительный, чем «Бюро» 7-го октября.

Ближайшее заседание ЦК с участием Ленина в парике состоялось 10 октября и получило

историческое значение. В центре обсуждения стояла резолюция Ленина, выдвигавшая

вооруженное восстание как неотложную практическую задачу. Затруднение, даже для самых

убежденных сторонников восстания, состояло, однако, в вопросе о сроке. Под давлением

большевиков соглашательский ЦИК еще в дни Демократического Совещания назначил съезд

Советов на 20 октября. Теперь имелась полная уверенность, что съезд даст большевистское

большинство. Переворот, по крайней мере в Петрограде, должен был во что бы то ни стало

завершиться до 20-го, иначе съезд не только не смог бы взять в свои руки власть, но рисковал

бы быть разогнанным. В заседании ЦК решено было без занесения на бумагу начать в

Петрограде восстание около 15-го. На подготовку оставалось, таким образом, каких-нибудь пять

дней. Все чувствовали, что этого мало. Но партия оказалась пленницей срока, который сама она,

в другом порядке, навязала соглашателям. Сообщение Троцкого о том, что в Исполнительном

Комитете постановлено создать свой военный штаб, не произвело большого впечатления, ибо

дело шло больше о плане, чем о факте. Все внимание было сосредоточено на полемике с

Зиновьевым и Каменевым, которые решительно возражали против восстания. Сталин в этом

заседании, видимо, не выступал вовсе или ограничился короткой репликой; во всяком случае, в

протоколах не осталось следов его речи. Резолюция была принята 10-ю голосами против 2-х. Но

тревога насчет срока осталась у всех участников.

Под самый конец заседания, затянувшегося далеко за полночь, по довольно случайной

инициативе Дзержинского, было постановлено: «Образовать для политического руководства

восстанием бюро в составе Ленина, Зиновьева, Каменева, Троцкого, Сталина, Сокольникова и

Бубнова». Это важное решение осталось, однако, без последствий: Ленин и Зиновьев

продолжали скрываться, Зиновьев и Каменев стали в непримиримую оппозицию к решению

10-го октября. «Бюро для политического руководства восстанием» ни разу не собралось. Лишь

имя его сохранилось в приписке чернилами к отрывочному протоколу, написанному

карандашом. Под сокращенным именем «семерки» это призрачное Бюро вошло в официальную

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

106

историческую науку.

Работа по созданию Военно-Революционного Комитета при Совете шла своим чередом.

Однако тяжеловесный механизм советской демократии не допускал слишком резкого скачка. А

времени до съезда оставалось мало. Ленин не без основания боялся промедления. По его

требованию созывается 16 октября новое заседание ЦК с участием наиболее ответственных

петроградских работников. Зиновьев и Каменев по-прежнему в оппозиции. С формальной

стороны их положение даже укрепилось: прошло шесть дней, а восстание не началось.

Зиновьев требует отложить решение вопроса до съезда Советов, чтоб «посоветоваться» с

провинциальными делегатами: в душе он надеется на их поддержку. Прения носят страстный

характер. Сталин впервые принимает в них участие. «День восстания, – говорит он, – должен

быть целесообразен. Только так надо понимать резолюцию… То, что предлагают Каменев и

Зиновьев, это объективно приводит к возможности контрреволюции сорганизоваться; мы без

конца будем отступать и проиграем всю революцию. Почему бы нам не предоставить себе

возможности выбора дня и условий, чтобы не дать возможности сорганизоваться

контрреволюции». Оратор защищает абстрактное право партии выбрать момент для удара, тогда

как дело идет о назначении конкретного срока. Большевистский съезд Советов, если б он

оказался неспособен тут же взять власть, только скомпрометировал лозунг «власть Советам»,

превратив его в пустую фразу. Зиновьев настаивает: «Мы должны сказать себе прямо, что в

ближайшие пять дней мы не устраиваем восстания». Каменев бьет в ту же точку. Сталин не дает

на это прямого ответа, но заканчивает неожиданными словами: «Петроградский Совет уже

встал на путь восстания, отказавшись санкционировать вывод войск». Он просто повторяет

здесь, вне связи с собственной абстрактной речью, ту формулу, которую пропагандировали в

последние дни руководители Военно-Революционного Комитета. Но что значит «встать на путь

восстания»? Идет ли дело о днях или о неделях? Сталин осторожно воздерживается от

уточнения. Обстановка неясна ему самому.

В процессе прений представитель Петроградского Комитета Далецкий, будущий глава

советского телеграфного агентства, погибший затем в одной из чисток, привел против

немедленного перехода в наступление такой довод: «Мы не имеем даже центра. Мы идем

полусознательно к поражению». Далецкий не знает еще, видимо, об образовании советского

«центра» или не придает ему достаточного значения. Во всяком случае, его замечание

послужило толчком к новой импровизации. Удалившись в угол с другими членами ЦК, Ленин

пишет на колене резолюцию: «ЦК организует военно-революционный центр в следующем

составе: Свердлов, Сталин, Бубнов, Урицкий и Дзержинский. Этот центр входит в состав

революционного Советского комитета». О Военно-Революционном Комитете напомнил,

несомненно, Свердлов. Но никто не знал еще точно имени советского штаба. Троцкий

находился в эти часы на заседании Совета, где Военно-Революционный Комитет окончательно

ставился на рельсы.

Резолюция 10 октября была подтверждена большинством 20 голосов против 2-х, при 3-х

воздержавшихся. Никто не ответил, однако, на вопрос: остается ли в силе решение о том, что

восстание в Петрограде должно совершиться до 20-го октября? Найти ответ было трудно.

Политически решение о перевороте до съезда было единственно правильным. Но на

выполнение его оставалось слишком мало времени. Заседание 16 октября так и не вышло из

этого противоречия. Но тут помогли соглашатели: на следующий день они, по своим

собственным соображениям, постановили отсрочить открытие ненавистного им заранее съезда

до 25 октября. Большевики приняли эту неожиданную отсрочку с открытым протестом и со

скрытой благодарностью. Пять дополнительных дней полностью вывели

Военно-Революционный Комитет из затруднения.