Текст книги "Сталин. Большая книга о нем"

Автор книги: И. Анискин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 56 страниц)

пара Т-4 намного перекрывает один Т-5. Поэтому переход к Т-5 существенно подорвал боевую

мощь немецких танковых войск вследствие резкого падения производства. СССР не допустил

такого провала в производстве: Т-34 совершенствовали ровно настолько, насколько требовалось

по текущим военным условиям, и его производство непрерывно наращивали.

Понятно, решение принято не только на основании доклада Ветрова. Более того,

Джугашвили скорее всего вызвал на совещание его, а не командира полка, именно потому, что

нуждался во мнении техника, а не строевика. То есть уже располагал какими-то сведениями. Но

воспользовался возможностью и проверить эти сведения, и обсудить их со всеми

заинтересованными лицами.

Вообще статью Чунихина нужно прочесть полностью. В ней описано множество

управленческих приемов Джугашвили, полезных и любому нынешнему руководителю – если,

конечно, он окажется достаточно умен, чтобы пользоваться ими вовремя и к месту.

В свое время нам попала в руки книга военного инженера Загордана «Элементарная

теория вертолета», изданная еще в 1950-х. Автор с глубоким знанием предмета своего

исследования писал: «Большой вклад в дело создания первого в мире вертолета внес ученик

профессора Жуковского Борис Николаевич Юрьев. Он сконструировал в тысяча девятьсот

девятом году двухвинтовой вертолет, для которого разработал «автомат перекоса», разрешив тем

самым проблему управления вертолетом. Автомат перекоса в настоящее время является

неотъемлемой частью любого вертолета. Юрьевым разработан также и в тысяча девятьсот

двенадцатом году построен одновинтовой вертолет». Кстати, скоро вековой юбилей.

Этот геликоптер Юрьева даже получил медаль на международной выставке. Изобретатель

после Октябрьской революции остался на Родине и продолжил разработки совместно с

Алексеем Михайловичем Черемухиным. Черемухин, как и Юрьев, ученик профессора

Жуковского, на его же курсах еще в годы Первой мировой познакомился с Андреем

Николаевичем Туполевым. Все они затем помогали Жуковскому в становлении Центрального

аэродинамического института, открытого, кстати, по решению Ульянова.

Собственно работы по воздушным – в частности, вертолетным – винтам занимают

особое место в трудах самого Николая Егоровича Жуковского. Эти материалы и послужили

базой для дальнейшего развития советскими учеными теории несущего винта вертолета.

По воспоминаниям Туполева, после успешного строительства самой большой в мире

аэродинамической трубы именно Черемухину «поручается руководство работами ЦАГИ по

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

382

винтовым аппаратам (геликоптерам и автожирам)… В результате ряда

опытно-исследовательских работ под непосредственным техническим руководством

Черемухина был создан первый советский геликоптер».

Черемухин не только проектирует и строит геликоптер, но и испытывает этот совершенно

неизвестный аппарат в полете, причем во время испытаний побит ряд мировых рекордов. В

ходе дальнейших полетов Черемухин 14-го августа 1932 года на вертолете 1-ЭА достиг высоты

шестьсот пять метров. Результат Черемухина намного выше официально зарегистрированного

мирового рекорда высоты полета французского вертолета Бреге-Доран (сто восемьдесят

метров), установленного спустя четыре года. Нельзя не подчеркнуть: и первый американский

вертолет Сикорского поднялся в воздух только в сороковом году.

Александр Пономарев в книге «Советские авиационные конструкторы» уточняет: до

Черемухина мировой рекорд высоты для вертолета составлял всего восемнадцать метров. Полет

Черемухина продолжался двенадцать минут, аппарат вел себя неустойчиво, а летчик чудом не

погиб, но спас машину благодаря самообладанию. В этом полете мировой рекорд высоты для

вертолетов был превышен в тридцать три с половиной раза.

Испытания запечатлены на пленку и показаны Джугашвили. Тот молча прохаживался с

неизменной трубкой минут пятнадцать, а потом изрек: «Мы не должны это развивать, поскольку

и экономически и технически сейчас этого не осилим. Но в случае утечки технологии, если что

выйдет наружу, наши противники подхватят разработку и раньше нас сделают это».

Антисталинисты непременно завопят: талантливого изобретателя зажали (он в самом

деле сидел потом некоторое время в той же шарашке, что и Туполев с Чижевским), а

изобретение положили под сукно, то есть засекретили. Но мы теперь понимаем дальновидность

решения. Руководитель страны профессионально подошел к вопросу (как и вообще к

проблемам государственного строительства), поскольку понимал, какими ресурсами

располагает Советский Союз, потянет страна или нет, есть или нет опасность усиления

потенциального противника. Поэтому не стоит сожалеть, что в свое время не удалось

опубликовать и обнародовать данные рекорда.

После войны Джугашвили выделил на вертолетостроение огромные средства, а

Черемухин стал лауреатом двух сталинских премий. В одном только 1946 году председатель

совета министров Джугашвили подписал более полусотни важнейших документов,

определивших на годы вперед развитие отечественной техники. Причем не только авиационной.

Огромные ресурсы были брошены также и на ядерный проект, и на ракетостроение. Огненный

щит, созданный тогда, прикрывает нас и по сей день. Но им занялись только тогда, когда наша

наука и техника уже могла решить столь сложные задачи.

Конечно, договор о ненападении вовсе не гарантировал безопасность страны на многие

годы вперед – иначе не понадобилась бы сама предвоенная гонка конструкторов и

производителей оружия. Но все же почти два года отсрочки он нам дал. И мы воспользовались

ими сполна.

Правда, СССР в целом и Джугашвили в частности все же излишне надеялись на договор.

От немцев ожидали по меньшей мере каких-то дипломатических шагов: раз договор с Польшей

они расторгли за полгода – значит, и для нас будет какое-то раннее предупреждение. Здесь

советского руководителя подвело линейное мышление в первую очередь потому, что

Джугашвили вообще относился к договорам очень серьезно. Например, когда после Второй

мировой англичане поддержали греческих коллаборационистов и открытой вооруженной силой

задавили греческих коммунистов, СССР не только не вмешался сам, но и не позволил соседней

Югославии оказать помощь. Хотя и было изрядное искушение вмешаться на стороне идейно

близких, исторически прогрессивных и политически верно действующих. Но искусство

стратегии в немалой степени включает способность не поддаваться соблазнам. Если бы в

1979-м высшее советское руководство отказалось от соблазна ответить на призыв тогдашних

афганских правителей о помощи – вся мировая история пошла бы по иному (и во многом более

полезному, в том числе и для нас) пути. Вот и Джугашвили тогда воздержался от конфликта. Раз

уж в Ялте договорились (пусть и неформально) о разделе сфер влияния, причем Греция

оказалась за пределами нашей зоны, – остается лишь надеяться на то, что стратегические

оппоненты отнесутся к договору столь же серьезно. Увы, надежда не оправдалась – но не по

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

383

нашей вине, тем не менее неизбежность немецкого нападения была очевидна. Слишком уж

велики были проблемы самой Германии, слишком мала была вероятность их решения без удара

по нашей стране.

С нелегкой руки все того же Хрущева существует множество публикаций о том, что

Джугашвили не воспринимал сообщения разведки о приближающемся начале войны. Между

тем подлинная картина тогдашних событий столь сложна, что все сообщения разведки

составляют лишь ничтожно малую ее часть.

Правда, сами эти сообщения изрядно противоречивы.

Все слышали, что Рихард Густав-Вильхельм-Рихардович Зорге сообщил о немецком

нападении на СССР 22 июня 1941 года. Но парой недель раньше тот же Зорге сообщил о

подготовке немцев к нападению 15 июня. Еще раньше – о нападении 1 июня, 15 мая…

Зорге ни в чем не виновен. Он добросовестно передавал в Центр все, что ему рассказывал

немецкий посол в Японии генерал-майор Ойген Отт. Тот, в свою очередь, честно сообщал

своему ближайшему советнику Зорге все, что узнавал из Берлина: даже столь выдающийся

аналитик, как Зорге, не мог бы давать послу дельные советы, если бы не располагал всей

полнотой сведений для анализа. Но высшее немецкое военное и политическое руководство

прибегло к новому тогда приему сокрытия сведений – белому шуму. Подготовку к вторжению

пятимиллионных вооруженных сил невозможно скрыть. Поэтому по всем неофициальным

каналам распространялись противоречивые сведения и о целях военной подготовки, и о

возможных сроках удара.

В частности, войска действительно получили предписание в общих чертах завершить

подготовку к 15 мая, о чем и сообщили советскому руководству многие разведчики, включая

Зорге. Но дальше началась переброска и перегруппировка войск, техники, боеприпасов.

Параллельно совершенствовалась боеготовность. За всем этим следили из генерального штаба и

имперской канцелярии. То и дело отдавался приказ: к такому-то числу доложить о степени

готовности. Сам же вождь германского народа оставил за собой возможность лишь за пару дней

до срока вторжения отдать окончательный приказ. Понятно, в потоке слухов, порожденных

этими промежуточными распоряжениями, захлебнулись бы даже самые совершенные

аналитические службы.

Для придания этим слухам правдоподобия немцы и сами пользовались нашими

разведывательными каналами. Так, первый советник полномочного представительства СССР в

Германии, резидент разведки народного комиссариата внутренних дел Амаяк Захарович

Кобулов оказался центром притяжения десятков искренних на первый взгляд людей,

сообщавших ему сведения, никак не стыкующиеся между собой, но выглядящие равно надежно.

А ведь его брат Богдан был в числе ближайших сподвижников самого наркома – Лаврентия

Павловича Берия, так что Амаяк пользовался безоговорочным доверием и самого Берии, и

Джугашвили. И немцы брали это в расчет.

Немаловажную роль сыграло и состояние коммуникаций. К востоку от линии Керзона —

этнической границы между русскими и поляками, где пролегла в 1939-м новая западная граница

СССР – плотность дорожной сети по сей день раза в три меньше, чем к западу от нее же. А

среднее плечо подвоза – расстояние перевозки грузов, важных для боевых действий – втрое

больше. Даже если бы СССР и Германия начали мобилизацию одновременно, Германия успела

бы нанести удар первой, по совершенно не готовым нашим войскам. В Первой мировой войне

Россия, чтобы помочь западным союзникам, перешла в наступление войсками предвоенного

формирования задолго до полной мобилизации, погубила свою Первую армию под

командованием Александра Васильевича Самсонова, но вынудила немцев перебросить войска с

запада и тем самым спасла Париж от захвата. А во Второй мировой Германия уже располагала

полностью отмобилизованными вооруженными силами, так что любая попытка резкого

движения советских войск оборачивалась немецким опережающим ударом. Приходилось

маневрировать в пределах, обычных для мирного времени, чтобы не спровоцировать такой удар.

Да и для последующего обретения союзников, способных поставить нам все

недостающее для войны (прежде всего – алюминий, высокооктановый бензин, порох и

взрывчатку: остальным мы в полной мере обеспечили себя благодаря пятнадцати годам

предвоенной мобилизации), надо было доказать беспричинность германской агрессии, чтобы

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

384

даже Соединенные Штаты Америки, отделенные от театра военных действий океанами,

испугались за свое существование. Вдобавок всеобщая жалость к жертве свирепого агрессора

позволила привлечь на нашу сторону множество добровольных помощников, не только

жертвовавших в нашу пользу немалые деньги, но и снабдивших нас бесценными секретными

сведениями.

Кроме того, была в игре и Великобритания.

Война к тому времени зашла в стратегический тупик. Германия завоевала почти всю

Европу, кроме нескольких стран, оставленных нейтральными в качестве каналов поставки

дефицитных товаров (так, американская нефть до начала 1944-го – когда союзники стали

всерьез готовиться к высадке в Европе – шла в Германию через испанских перекупщиков, а

шведские зенитные автоматы знаменитой орудийной фирмы «Бофорс» вели огонь по обе

стороны линии фронта). Но Британские острова оставались недоступны: господства в воздухе

немцы не добились, а их флот на фоне британского был незаметен. Соответственно и

совокупная экономическая мощь Британской империи, куда входили Австралия, Индия (с

нынешним Пакистаном), Канада, добрая половина Ближнего Востока, больше половины

Африки, была сравнима со всеми германскими возможностями. Понятно, обе стороны

рассчитывали воспользоваться нашей страной как дополнительной гирей на весах войны.

Британцы то и дело передавали нам сведения о немецких приготовлениях к войне с нами.

Но можно ли им доверять? В свою очередь, немцы планировали продвижение к британским

владениям на Ближнем Востоке и через них в Индию. Отголоском этих планов некоторые

исследователи считают название плана удара по СССР: ведь император Фридрих I Фридрихович

Хохенштауфен Рыжебородый – Барбаросса – утонул при переправе через реку Селиф в ходе

третьего крестового похода в Святую Землю, а после Первой мировой войны эта земля стала

британским владением. Но при походе по южному маршруту немецкие коммуникации

оказывались под угрозой советского флангового удара. Есть даже мнение: британцы подкинули

немцам разработанный ими план такого удара и тем самым спровоцировали немецкий поход

против нас. Конечно, у немцев и без того хватало причин для такого похода – и политических,

и чисто военных. Но не принять в расчет такие заготовки невозможно, тем не менее даже в

таких условиях Джугашвили нашел способ выяснить немецкие намерения хотя бы в общих

чертах. 13 июня 1941 года Телеграфное агентство Советского Союза передало сообщение об

отсутствии у СССР каких бы то ни было претензий к Германии и сведений о германских

претензиях к СССР (в советских газетах оно опубликовано 14-го). Отсутствие реакции

Германии на это сообщение показало: нападение состоится в ближайшие дни.

Одновременно в советские войска пошла директива о повышении боевой готовности.

18-го – когда немецкое молчание окончательно доказало неизбежность удара – отдана вторая

директива. Впоследствии высшие советские военачальники отрицали существование обеих

директив и делали вид, что первой стала директива, переданная в войска в ночь на 22 июня, за

считанные часы до немецкого удара, тем не менее историкам уже в нынешнем тысячелетии

удалось сопоставлением реальных действий войск в последние предвоенные дни не только

доказать существование распоряжений от 13-го и 18 июня, но и в основном установить их

содержание, а также выяснить, кто из командиров в какой мере выполнил их. Попытка военного

командования перевалить вину с себя на политиков уже окончательно провалилась.

Любопытно, что первый официальный пост Джугашвили в советском правительстве —

народный комиссар по делам национальностей. И с национальностями связано одно из

крупнейших его дел – обустройство Советского Союза.

Строго говоря, сама идея Союза принадлежала не ему. Главным ее поборником в начале

1920-х оказался Владимир Ильич Ульянов. Сам Джугашвили полагал целесообразной идею

культурной автономии, усиленно развиваемую социалистами Австрии. По ней права на

развитие собственной культуры, обучение на собственном языке и прочие этнически

обусловленные возможности не привязаны к конкретной территории, а доступны по всему

государству, хотя и обеспечены ресурсами региона, где проживает большинство

соответствующего этноса. С учетом накопленного с тех пор опыта этот вариант представляется

и впрямь предпочтительным. Но в гражданской войне страна рассыпалась по всем возможным

швам, включая и национальные. Вероятно, равноправный Союз был если и не единственно

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

385

возможным, то по меньшей мере удобнейшим способом совместить возрождение единства с

удовлетворением амбиций бесчисленных местных князьков – в том числе и ссылающихся на

иноязычие. Тем более что тогда – при единстве правящей партии – никому не привиделась бы

даже в самом страшном сне возможность всерьез воспользоваться формальным правом на

самоопределение вплоть до полного отделения.

К сожалению, в политике справедливо драматургическое правило: нет ничего лишнего, и

все должно рано или поздно использоваться – если в первом акте на стене висит ружье, по

ходу спектакля оно должно выстрелить. В 1991-м – когда былые идейные коммунисты давно и

безнадежно уступили место безыдейным карьерным бюрократам и центр уже не имел ни

желания одергивать сепаратистов, ни внятного обоснования необходимости дальнейшего

единства – ослабевший Союз раскололся по всем межнациональным трещинам.

Тут же закричали о сталинских минах замедленного действия. Но, простите, Джугашвили

никогда не допустил бы такого ослабления страны, при каком немногочисленные сепаратисты

диктуют свою волю абсолютному большинству.

Другое дело, что он предвидел нечто подобное, исходя хотя бы из своей кавказской

юности. Опыт местного многоцветия доказывает: в многонациональной стране действовать

исключительно пряником невозможно. Но и кнут в руках единого центра изрядно отпугивает

периферию. Поэтому Джугашвили нашел способ раздать всем народам кнутики для взаимного

сдерживания.

При раскройке политической ткани страны Джугашвили намеренно создал спорные

территории. Достаточно посмотреть на доминирование таджикского населения в

Самаркандской и Бухарской областях Узбекистана, узбекского в Чимкентской области

Казахстана и Ошской области Киргизии, армянского в Нагорном Карабахе… Радикальный

пересмотр государственного устройства в 1930-е годы усугубил положение: так, разделение

Закавказской федерации на три союзные республики создало в каждой из них анклавы других

народов.

Правда, вся эта чересполосица унаследована с имперских времен. Теоретически можно

было, пользуясь отголосками гражданской войны или массовой миграцией в эпоху

индустриализации, организовать переселение таким образом, чтобы зоны контакта

национальных территорий оказались этнически однородны. Удалось же после Второй мировой

войны создать, например, этнически чистую Польшу, переселив миллионы русских, немцев. Да

и самих поляков из нашей страны в основном отправили за западную границу.

Но этнически чистые территории в ту эпоху были склонны к сепаратизму даже больше,

чем сейчас. Поэтому Джугашвили намеренно смешивал население, создавая равновесие

народов. Правда, возникала возможность межнациональных конфликтов. Но равновесную

обстановку можно поддерживать буквально одним пальцем. Положение в стране в целом было

управляемым.

Например, единый черкесский этнос разделили на Адыгею, Абхазию,

Кабардино-Балкарию, Карачаево-Черкесию. Заметим: часть свободных валентностей черкесов

связали с другими народами. Казалось бы, куда логичнее соединить черкесов с кабардинцами, а

балкарцев с карачаевцами. Но соединили так, чтобы разные народы уравновесили друг друга.

Кстати, в условиях такого смешения и равновесия куда легче вести интернациональное

воспитание. Так что даже в рамках нынешних представлений о морали решение Джугашвили

следует считать оправданным.

Национальное территориальное деление дало и политическое обоснование для

усиленных вложений в развитие отдельных территорий: мол, младшие братья нуждаются в

помощи. Но на деле речь шла о расширении культурных и производственных возможностей

страны в целом. Ничего похожего на нынешнее заваливание деньгами немногочисленных особо

конфликтных территорий в ущерб духовному и хозяйственному единству всей федерации, в

ущерб самим принципам федеративности.

Словом, подход Джугашвили к национальному вопросу несравненно стратегичнее

желания постсоветских руководителей жить сегодняшними страстями.

Конечно, Джугашвили – не ангел. Так, ему и впрямь было присуще упорство,

переходящее в упрямство: столкнувшись с препятствием, он зачастую продолжал движение к

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

386

поставленной цели, не считаясь с потерями, и заставлял всех окружающих делать то же самое.

Иной раз это вызывалось осознанием важности цели, перекрывающей любые затраты на ее

достижение. Но порой даже самый тщательный анализ не выявляет разумности принятого

решения.

Максимализм Джугашвили сказался, например, при коллективизации сельского

хозяйства. Она была необходима ради повышения производительности труда. Не зря в те же

годы в Соединенных Государствах Америки тоже укрупняли фермы, дабы обрести возможность

применения сельскохозяйственной техники. Причем пользовались куда более варварским

методом – банкротили фермеров, скупали земли за бесценок, а хозяев выгоняли просто на

улицу. Наш вариант, когда крестьяне оставались совладельцами земли, а в промышленность

перебирались по мере вытеснения техникой, несравненно гуманнее. Но тяга к быстрым

решениям повлекла унификацию. Выдавливание всех ресурсов села в пользу индустриализации

прошло бы куда менее болезненно, если бы типовой устав сельскохозяйственной артели с

самого начала предоставил крестьянам все разнообразие возможностей дополнительного

заработка.

С другой стороны, если Джугашвили убеждался в недостижимости цели – он терял

интерес к ней так резко и полно, что зачастую это воспринимали как опалу и даже ненависть.

Так, еще во время Великой Отечественной войны он занялся восстановлением

унаследованного от византийских времен единства церкви с государством. Внутри страны это

удалось, и тогда он вознамерился провести новый Вселенский собор ради согласования позиций

всех поместных церквей по многим важнейшим для него вопросам. Но убедился в

невозможности поставить все мировое православие на службу одной стране или одному

общественному строю, забросил затею и перестал обращать внимание на церковные дела в

целом. После этого возродилась традиционная коммунистическая неприязнь к религии,

воспринимаемой как конкурирующая идеология.

Сходным образом развивались взаимоотношения с Израилем. Союз и Соединенные

Государства Америки создали его совместными усилиями – как клин в самом центре

британской и французской колониальных империй. Но СССР не только первым официально

признал Израиль, но и помог ему отбить удар соседних арабских стран: англичане и французы

попытались руками своих колоний уничтожить угрозу своему владычеству. Советские боевые

офицеры отправлялись на историческую родину по прямым приказам командования.

Чехословакия, чутко прислушавшись к настоятельному совету из Москвы, по символической

цене продала Израилю все оружие, боевую технику и боеприпасы, выпущенные по немецкому

заказу во время Второй мировой войны, но оставшиеся на складах после прорыва советских

войск, отрезавшего заказчика от производителя. Кстати, значительную часть этого оружия

перевезли в Израиль американские военные летчики, официально уволившиеся из ВВС (по

выполнении боевого задания их приняли обратно на службу) и выкупившие свои транспортные

самолеты по доллару за штуку (в СГА закон запрещает государству получать или отдавать

бесплатно). Но по окончании боевых действий Израиль полностью переориентировался на СГА:

новое государство остро нуждалось во всем подряд, а получить необходимое можно было

только из-за океана, но не из нашей – разоренной в войне – страны. Тогда СССР

воспользовался первым же удобным поводом для полного разрыва дипломатических отношений

с Израилем, а внутри страны поползли слухи об использовании советских евреев как вражеских

агентов. Сам Джугашвили, насколько можно судить по всей его биографии, не видел в евреях

как народе ничего плохого, но счел полезным принудить Израиль к возвращению в орбиту

интересов СССР любыми – в том числе и морально сомнительными – средствами. Как и

следовало ожидать, принуждение сорвалось (мало на свете народов упрямее евреев), но обе

стороны понесли тяжелые моральные и финансовые потери.

Отношения со странами, попавшими в сферу непосредственного влияния СССР, также

развивались сложно и неоднозначно. Первоначально Джугашвили считал возможным и даже

предпочтительным создание там неких промежуточных вариантов государственного устройства

– многопартийных и многоукладных. Но довольно скоро возобладало унификаторство. В какой

мере оно порождено логикой противостояния двух политических лагерей, а в какой вызвано

тягой к упрощению системы управления – пока не выяснено.

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

387

Под конец жизни Джугашвили стал куда менее склонен к длительным исследованиям

сложных вопросов, обсуждениям с коллегами, привлечению экспертов. Некоторые

исследователи полагают это следствием самоуверенности вследствие накопления опыта верных

решений и похвал сотрудников. Кое-кто даже считает, что Джугашвили постигло возрастное

ослабление умственной деятельности. На наш взгляд, он скорее ощутил нехватку времени для

осуществления всего намеченного и стал экономить на согласованиях. Как известно всякому

военному, посредственное быстрое решение лучше идеального, но запоздалого. А наследников,

способных осуществить все его планы, он, похоже, не видел. Да и вряд ли они возможны:

любой политик располагает собственными планами, убеждениями и намерениями, так что вряд

ли согласится ограничиться ролью исполнителя проектов предыдущего руководителя.

Правда, все созданное при Джугашвили (и в значительной мере под его руководством)

сохранилось и послужило опорой для дальнейшего развития. Но само это развитие

сопровождалось изрядными зигзагами, продиктованными не в последнюю очередь желанием

дистанцироваться от великого предшественника и доказать собственные возможности

преемников. В частности, потому, что его стратегическое стремление жертвовать малыми

преимуществами сегодня ради больших преимуществ завтра выглядит с тактической точки

зрения неоправданной жесткостью, а порой и жестокостью, тем не менее деятельность

Джугашвили – замечательный пример удачного проявления главного стратегического

стремления, сформулированного нами так: оказывать максимальное влияние на мир и сводить к

минимуму влияние мира на себя. Этот принцип должен воплощаться и впредь в любой

достаточно содержательной и дальновидной деятельности.

Из приведенного выше примера создания нового танка видно: Джугашвили несомненно

понимал важность обратной связи. Есть и множество иных свидетельств того, как он

радикально перерабатывал уже намеченные предложения и планы под воздействием вновь

поступающих сведений – в том числе и от людей, пребывающих в опале (так, идея

пикирующего четырехмоторного бомбардировщика, предложенная великому авиаконструктору

Андрею Николаевичу Туполеву, отбывающему срок за самоуправство при распоряжении

казенными деньгами, была им обоснованно отвергнута и больше не появлялась).

Но старые соратники, раз за разом убеждаясь в его правоте, постепенно вовсе перестали

всерьез исследовать вопросы, выходящие за пределы их прямых служебных обязанностей,

всецело полагаясь на вождя. Образовался порочный круг положительной обратной связи, все

более утверждающей самого Джугашвили в ощущении собственной мудрости и

дальновидности. Постепенно он вовсе перестал советоваться как раз с теми, кто в силу своего

положения в стране располагал самыми разносторонними потоками информации.

Отсюда, например, серьезнейшая ошибка в оценке генетики. Хотя в окружении

Джугашвили появился человек, профессионально разбирающийся в науке – Юрий Андреевич

Жданов. Он поддержал развитие генетических исследований. Но практические результаты,

достигнутые несколькими учениками замечательного селекционера Трофима Денисовича

Лысенко, затмили научную необоснованность (а порой и легко доказуемую нелепость) его

объяснения путей достижения этих результатов. Конфликт между Лысенко и теоретиками

биологии решился административным путем. Мы упустили полтора десятилетия – в науке это

целая эпоха. По сей день многие направления биологических исследований у нас не вполне

изжили последствия того провала.

К сожалению, таких провалов у сталинской системы принятия решений было более чем

достаточно. История с генетикой и кибернетикой известна всем. Мы же расскажем историю

малоизвестную. Ее герой – забытый ныне, к сожалению, Николай Михайлович Федоровский.

А ведь он – основоположник целого направления науки – прикладной минералогии, доктор

наук, профессор и член-корреспондент Академии наук СССР.

Чтобы представить себе, что это был за человек, достаточно обратиться к ряду его писем,

адресованных не кому-нибудь, а самому Джугашвили. Они написаны с редким чувством

достоинства без тени привычного раболепства – хотя из заключения в 1946 году. Ученому

было уже шестьдесят, к тому моменту он по ложному доносу отматывал десятый год лагерей

под Воркутой и после – в Норильске: они и городами не были в ту пору по большому счету.

«Должен вам сообщить, что я был четырнадцать лет директором Института минерального

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

388

сырья, созданного по моей инициативе для борьбы за независимость нашей Родины от

капиталистических стран в области минерального сырья… Работами коллектива ВИМСа,

поставленными по моей инициативе и с непосредственным участием, удалось дать нашей

стране сотни миллионов экономии в валюте…

Так, например, наша Родина не имела ванадия, этого важного оборонного металла для

автотанковой и пушечной промышленности. Мне с моими сотрудниками не только удалось в

течение двух лет открыть мощные залежи ванадиевых руд (титаномагнетиты) на Урале, но и

проработать в ВИМСе всю технологию… Теперь наша Родина имеет свой ванадий…

Зная, что прозрачный флюорит дает возможность конструировать приборы для снимков в

темноте и тумане, я ряд лет упорно проводил поиск этого минерала, которого мало во всем

мире. Наконец, удалось найти в горах Таджикистана невиданную в мире пещеру с флюоритом,

откуда две с половиной тонны этого чудесного камня было привезено для оптических заводов

страны. Причем цена его по весу превышает цену золота. Теперь прозрачного флюорита у нас

больше, чем в любом капиталистическом государстве…»

Этот выдающийся ученый был вправе рассчитывать на большее внимание к его

предложениям и трудам. Но получил свободу только после смерти отца народов, несмотря на

очевидную выгоду, которую могло бы извлечь государство, оказав Федоровскому поддержку.

«…использование меня с моей специальностью, с тридцатилетним стажем, широкими

новыми идеями в условиях заключения – это все равно что микроскопом забивать гвозди, —