Текст книги "Сталин. Большая книга о нем"

Автор книги: И. Анискин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 56 страниц)

участников великой войны. Институт комиссаров мыслился как временное учреждение, до

подготовки надежного командного корпуса. «Институт комиссаров, – говорил тогдашний глава

военного ведомства, – это, так сказать, леса… Постепенно леса можно будет убирать». Тогда,

во всяком случае, никто из нас не предвидел, что через 20 лет институт комиссаров снова будет

восстановлен, но на этот раз с новыми, прямо противоположными целями. Комиссары

революции были представителями победившего пролетариата при командирах, вышедших

преимущественно из буржуазных классов; нынешние комиссары являются представителями

бюрократической касты при офицерах, которые в значительной мере вышли из низов.

Переход от революционной борьбы против старого государства к созданию нового, от

разрушения царской армии к строительству Красной сопровождался кризисом партии, вернее,

рядом кризисов. Старые приемы, мысли и навыки на каждом шагу вступали в противоречие с

новыми задачами. Необходимо было перевооружение партии. Так как армия является наиболее

принудительной из всех организаций государства и так как в центре внимания в первые годы

советского режима стояла военная оборона, то не мудрено, если все прения, конфликты и

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

264

группировки внутри партии вращались вокруг вопросов строительства армии. Оппозиция

возникла почти с момента первых наших попыток от разрозненных вооруженных отрядов

перейти к централизованной армии. Разногласия проходили через всю партию, включая и ее

Центральный Комитет. Большинство партии и Центрального Комитета в конце концов

поддержало меня и военное руководство, так как в пользу тех методов, которые применялись в

военном ведомстве, говорили все возрастающие успехи. Однако недостатка в нападках и

колебаниях не было. В самый разгар гражданской войны члены партии пользовались полной

свободой критики и оппозиции. Даже на фронте коммунисты на закрытых партийных

собраниях подвергали нередко политику военного ведомства жестоким нападкам. Никому не

могло прийти в голову подвергать критиков преследованиям. Кары на фронте применялись

очень суровые, в том числе и к коммунистам, но это были кары за невыполнение военных

обязанностей, за трусость, за дезертирство, небрежность.

Внутри Центрального Комитета оппозиция имела очень смягченный характер, так как я

пользовался поддержкой Ленина. Надо вообще сказать, что когда мы с Лениным шли рука об

руку, а таких случаев было большинство, остальные члены Центрального Комитета

поддерживали нас неизменно и единогласно. Опыт Октябрьского восстания вошел в жизнь

партии огромным уроком.

Нужно, однако, сказать, что поддержка Ленина была не безусловной; он тоже знал

колебания, в некоторые моменты – очень острые. В отношении военных проблем Ленин не раз

колебался, а в нескольких случаях крупно ошибался. Мое преимущество пред ним состояло в

том, что я непрерывно разъезжал по фронтам, сталкивался с огромным количеством народа,

начиная от местных крестьян, пленных, дезертиров и кончая высшими военными и партийными

руководителями фронтов. Эта масса разнообразных впечатлений имела неоценимое значение.

Ленин никогда не покидал центра, где все нити сосредоточивались в его руках. О военных

вопросах, новых для нас всех, ему приходилось судить на основании сведений, шедших

преимущественно из верхнего яруса партии. Ленин умел, как никто, понимать отдельные

голоса, шедшие с низов. Но они доходили до него лишь в виде исключения.

У него были колебания по поводу привлечения военных специалистов. В августе 1918 г.,

когда я находился на фронте под Свияжском, Ленин запросил моего мнения насчет

предложения, внесенного одним из видных членов партии, заменить всех офицеров

генерального штаба коммунистами. Я ответил резко отрицательно, возражая по прямому

проводу из Свияжска в Кремль:

«Копия

Телеграмма

Из Свияжска

23/8.1918 г. № 234

Москва. Председателю Совнаркома Ленину.

Предложение Егорова об объединении командования бесспорно и практически ставилось

мною не раз. Затруднения в лице. Выдвигаемую Вами кандидатуру я сам называл не раз. Его

кандидатура должна быть предварительно оправдана не поражениями и сдачей городов, а

победами. Назначение, о котором вы говорите, сможет состояться только после первой победы,

когда оно будет мотивировано.

Что касается Ларинского предложения о замене генштабов коммунистами, то оно,

во-первых, противоречит первому, которое Вы выдвигаете, ибо Ваш кандидат не коммунист и

подбирает вокруг себя не коммунистов, а людей с военным образованием и боевым опытом. Из

них многие изменяют. Но и на железных дорогах при продвижении эшелонов наблюдается

саботаж. Однако никто не предлагает инженеров-движенцев заменить коммунистами. Считаю

Ларинское предложение в корне не состоятельным. Сейчас создаются условия, когда мы в

офицерстве произведем суровый отбор: с одной стороны, концентрационные лагеря, а с другой

стороны, борьба на Восточном фронте. Катастрофические мероприятия, вроде Ларинского,

могут быть продиктованы паникой. Те же победы на фронте дадут возможность закрепить

происшедший отбор и дадут нам кадры надежных генштабистов… Прошу прислать Ларина

сюда на выручку. Резюмирую: первое: объединение командования необходимо, провести его

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

265

можно будет после первой победы; второе: сжатие всей военной верхушки, удаление балласта

необходимо – путем извлечения работоспособных и преданных нам генштабов, отнюдь не

путем их замены партийными невеждами. Раскольников, образованный моряк и боевой

революционер, считает даже в более скромной области морского ведомства абсолютно

невозможной другую политику и требует присылки сюда образованных морских офицеров, хотя

те хуже сухопутных и процент изменников среди них выше. Больше всего вопят против

применения офицеров либо люди панически настроенные, либо стоящие далеко от всей работы

военного механизма, либо такие партийные военные деятели, которые сами хуже всякого

саботажника: не умеют ни за чем присмотреть, сатрапствуют, бездельничают, а когда

проваливаются – взваливают вину на генштабов.

Троцкий».

Ленин не настаивал. Тем временем победы чередовались с поражениями. Победы

укрепляли доверие к проводившейся мною военной политике; поражения, умножая неизбежно

число измен, вызывали в партии новую волну критики и протестов. В марте 1919 г. на вечернем

заседании Совета Народных Комиссаров в связи с сообщением о каком-то новом предательстве

командиров Красной армии Ленин написал мне записочку: не прогнать ли нам всех спецов и не

назначить ли главнокомандующим Лашевича (старого большевика)? Я понял, что противники

политики военного ведомства, в частности Сталин, с особенной настойчивостью наседали на

Ленина в предшествующие дни и вызвали в нем известные сомнения. Я заметил, что Ленин с

большим интересом ожидает моего ответа, поглядывая искоса в мою сторону. На обороте того

же вопроса я написал ответ: «детские игрушки» и вернул Ленину бумажку. Сердитые слова

произвели, видимо, впечатление. Ленин ценил категорические формулы.

Новое сообщение о предательстве дало ему повод подвергнуть проверке свою

собственную позицию и свои колебания. На другой день я, со справкой штаба в кармане, пошел

к Ленину в его кремлевский кабинет и поставил ему вопрос: «Вы знаете, сколько у нас в армии

царских офицеров?» «Нет, не знаю», – ответил он, заинтересованный. «Приблизительно?» «Не

знаю». Он категорически отказывался угадывать. «Не менее 30 тысяч!» Цифра прямо-таки

поразила его. «30 тысяч…» – повторял он. «Теперь подсчитайте, – наступал я, – какой среди

них процент изменников и перебежчиков – совсем не такой уж большой. Тем временем армию

мы построили из ничего, и эта армия растет и крепнет!» Именно эта беседа завоевала

поддержку Ленина в военной политике окончательно.

Через несколько дней на митинге в Петрограде Ленин подвел итог собственных сомнений

в вопросе о военной политике. «Как часто, – говорил он, – товарищи, принадлежащие к числу

самых преданных и убежденных большевиков-коммунистов, возбуждали горячие протесты

против того, что в строительстве Красной социалистической армии мы пользуемся старыми

военными специалистами, царскими генералами и офицерами… Оказалось, что мы построили

ее только так. И если мы подумаем над задачей, которая здесь выпала на нашу долю, то

нетрудно понять, что так только и можно было построить. Это дело не только военное, эта

задача стала перед нами во всех областях народной жизни и народного хозяйства».

Именно военный опыт и был впоследствии перенесен на все другие сферы

государственной работы. «Когда мне недавно тов. Троцкий сообщил, – продолжал Ленин, —

что у нас в военном ведомстве число офицеров составляет несколько десятков тысяч, тогда я

получил конкретное представление, в чем заключается секрет использования нашего врага: как

заставить строить коммунизм тех, кто является его противником, строить коммунизм из

кирпичей, которые подобраны капиталистами против нас. Других кирпичей нам не дано!»

Мы были чужды педантизму и шаблонам, прибегали ко всяким комбинациям и

экспериментам, ища успеха. В одной армии командует бывший унтер-офицер при начальнике

штаба из бывших генералов. В другой армии командует бывший генерал при помощнике из

партизан. Одной дивизией командует бывший солдат, а соседней – полковник генерального

штаба. Этот «эклектизм» навязывался всем положением. Изрядный процент образованных

офицеров имел, однако, в высшей степени благотворное влияние на общий уровень

командования. Военные автодидакты учились на ходу.

В 1918 г. 76 % всего командного и административного аппарата Красной армии

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

266

представляли бывшие офицеры царской армии и лишь 12,9 % состояли из молодых красных

командиров, которые естественно занимали низшие должности. К концу гражданской войны

командный состав состоял из нескольких источников: рабочие и крестьяне, выдвинувшиеся в

процессе гражданской войны из рядовых бойцов, без всякого военного обучения, кроме

непосредственного боевого опыта; бывшие солдаты и унтер-офицеры старой армии; молодые

командиры из рабочих и крестьян, прошедшие краткосрочные советские военные школы;

наконец, кадровые офицеры и офицеры военного времени царской армии. Основное военное

звено – отделение – в подавляющем большинстве случаев имело совершенно случайных и

неподготовленных командиров: чего нам не хватало, это корпуса унтер-офицеров, ибо

унтер-офицеры царской армии, поскольку они включались в царскую армию, командовали не

отделениями, а ротами, батальонами и полками. Лишенных военного образования командиров

было к концу гражданской войны свыше 43 %, бывших унтер-офицеров – 13 %, командиров,

прошедших советскую военную школу, – 10 %, офицеров царской армии – около 34 %.

Армия строилась под огнем. Приемы строительства, в которых господствовала

импровизация, подвергались немедленному испытанию на деле. Армия росла численно

чрезвычайно быстро. Объяснялось это, с одной стороны, чрезвычайной протяженностью

фронтов, с другой стороны, рыхлостью военной организации. Недостаточная подготовка

вызывала, естественно, чрезмерный расход человеческой силы. Быстрый и полухаотический

рост армии вызывался тем, что для разрешения каждой новой боевой задачи приходилось

строить из ничего новые полки и дивизии. Это было трехлетие непрерывных боев. Цепь малых

войн свелась в одну большую гражданскую войну, в которой революция обеспечила свое

существование. Армию строил рабочий, мобилизуя крестьянина, где нужно заставляя его,

привлекая к делу бывшего офицера и ставя его под свой контроль.

Давно уже стало традицией изображать дело так, будто весной 1918 года Царицын

представлял большую важность в военном отношении и Сталин был отправлен туда для

спасения военного положения. Все это основано на недоразумении. Дело шло на самом деле о

продовольствии; и военное ведомство в целом занималось в те дни вопросом продовольствия,

пожалуй, больше, чем чисто военными делами. 28 мая на заседании Совета Народных

Комиссаров Ленин обменивался с тогдашним руководителем продовольственного дела

Цюрупой записками об исключительных методах по снабжению столиц и промышленных

центров продовольствием. Ленин пишет к Цюрупе: «Сегодня же созвонитесь с Троцким, дабы

завтра он все пустил в ход». Тут же Ленин сообщает о состоявшемся постановлении в том

смысле, чтобы народный комиссар труда Шляпников выехал немедленно на Кубань для

объединения продовольственной деятельности юга в интересах промышленных районов.

Цюрупа пишет: «Сталин согласен ехать на Северный Кавказ. Посылайте его. Он знает местные

условия. С ним и Шляпникову будет хорошо». Ленин отвечает: «Я согласен вполне. Проводите

обоих сегодня». В ближайшие два дня состоялись специальные постановления о Сталине и

Шляпникове. Сталин был направлен на Северный Кавказ и в Царицын «в качестве общего

руководителя продовольственным делом на юге России». О военных задачах еще не было и

речи.

Со Сталиным получилось то, что со многими другими советскими работниками и с

целыми отрядами их. Многие рабочие отправлялись в разные губернии для мобилизации

хлебных избытков. Но наталкивались на восстания белых и из продовольственных отрядов

становились военными отрядами. Многие работники просвещения, земледелия и других

ведомств попадали на окраинах в водоворот гражданской войны и меняли, так сказать, свою

профессию.

Каменев, наряду с Зиновьевым, был одним из наименее воинственных членов ЦК. Однако

и он посылался на фронты и играл в течение нескольких периодов видную роль. Подобно

Сталину, Каменев был в апреле 1919 года послан на Украину для ускорения продвижения

продовольственных грузов к Москве. Но Луганск оказался сдан, опасность грозила всему

Донецкому бассейну, положение на только что отвоеванной Украине становилось все менее

благоприятным. Совершенно так же, как Сталин в Царицыне, Каменев на Украине оказался

втянут в военные операции. Ленин телеграфирует Каменеву: «Абсолютно необходимо, чтобы вы

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

267

лично… не только проверили и ускорили, но и сами довели подкрепление к Луганску и вообще

к Донбассу. Ибо иначе нет сомнения, что катастрофа будет огромная, едва ли поправимая: мы

несомненно погибнем, если не отчистим полностью Донбасс в короткое время…» Это обычный

стиль Ленина того времени. На основании таких цитат можно доказывать, что судьбу

революции Ленин ставил в зависимость от военного руководства Каменева на Юге.

Читателю, не посвященному в действительный ход событий и не могущему ныне иметь

доступ к архивам, трудно себе представить, до какой степени искажены пропорции событий.

Весь мир знает ныне об эпопее защиты Царицына, о поездке Сталина на Пермский фронт или

так называемой Профсоюзной дискуссии. Эти эпизоды кажутся сейчас вершинами

исторической цепи событий. Эти мнимые вершины созданы искусственно. Из громадного

архивного материала выделены определенные эпизоды и вокруг них поставлены грандиозные

исторические декорации. Во всех новых изданиях к этим декорациям прибавляются новые

преувеличения, источником которых являются только старые преувеличения. Ссылки на

документы встретить почти нельзя. Заграничная печать, даже ученые-историки, относятся к

этим повествованиям как к первоисточнику. В разных странах можно встретить

специалистов-историков, которые знают третьестепенные детали, касающиеся Царицына или

Профсоюзной дискуссии, но не имеют почти никакого понятия о событиях неизмеримо более

важных и значительных. Фальсификация достигла здесь таких размеров, такой динамики, что

она выработала свой собственный, почти непреодолимый автоматизм, похожий на автоматизм

лавины. На самом деле нельзя не поразиться бедности тех документов и материалов, которые

опубликованы в связи с работой Сталина на фронтах.

При тоталитарной концентрации всех средств устной и печатной пропаганды можно

городу создать столь же фальшивую репутацию, как и человеку. В маневренной и глубоко

подвижной войне разные пункты страны приобретают в разные моменты исключительное

значение и затем теряют его. Защита Царицына никогда не могла иметь того значения, как

борьба за Казань, откуда открывается путь на Тулу и Москву, или как борьба за Петроград,

потеря которого была бы грозным ударом сама по себе и открывала бы путь с севера, путь на

Москву. Сейчас много героических эпизодов гражданской войны забыто: забыты все, где не

участвовал Сталин; зато имени Царицына придано мистическое значение.

«Царицын, – вполне справедливо пишет один из историков Красной армии, – явился

зачатком военной академии, где создались кадры командиров для других многочисленных

фронтов, ныне возглавляющие основные единицы армии».

«…На Царицынском фронте началась борьба между Сталиным и Троцким – не столько

борьба двух больших честолюбий, сколько борьба двух человеческих слоев и двух линий в

революции» (С. Дмитриевич, стр. 221).

Наиболее выдающиеся организаторы и полководцы вышли не из Царицына. Я уж не

говорю о центральных фигурах, как Склянский, действительный Карно Красной армии, Фрунзе,

выдающийся военачальник, поставленный впоследствии во главе Красной армии, Тухачевский,

будущий реорганизатор армии, Егоров, будущий начальник Штаба, Якир, Уборевич, Корк,

Дыбенко. Все они воспитались в других армиях или на других фронтах, крайне отрицательно

относились к Царицыну и его невежественному самодовольству, требовательности. Само слово

«царицынцы» имело в их устах уничтожительное значение.

Городским головой Царицына был некий большевик Минин, ставший впоследствии

членом Революционного Военного Совета. Этот Минин написал в 1925 г. героическую драму:

«Город в кольце». Так как Сталин в этой драме не получил надлежащего освещения, это

послужило в дальнейшем опале Минина, который был в конце концов разоблачен как «враг

народа».

В изданиях годов гражданской войны эпопея Царицына – одна из многих эпопей,

которая совершенно не связывалась с именем Сталина. Его закулисная роль, очень краткая к

тому же, была известна небольшому числу лиц и не давала решительно никакого повода для

славословий. В юбилейной статье Орджоникидзе, посвященной 11-й армии, ни словом не

упоминается Сталин. То же и в других статьях. Нужно было очень долго и настойчиво

раскачивать качели истории, чтобы поднять Сталина на высоту героя царицынской эпопеи.

Продовольственные задачи оказались в сколько-нибудь широких масштабах неразрешимы

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

268

из-за военного положения. «Связи с Югом, с его продовольственными грузами, прерваны —

писал Сталин 4 августа, – а сам Царицынский район, связывающий центр с Северным

Кавказом, оторван, в свою очередь, или почти оторван от Центра».

Причину крайнего ухудшения военной обстановки Сталин объяснял, с одной стороны,

поворотом крепкого крестьянина, в Октябре боровшегося за советскую власть, – против

советской власти (он ненавидит всей душой хлебную монополию, твердые цены, реквизиции,

борьбу с мешочничеством); с другой стороны, – плохим состоянием наших войск. «В общем

нужно сказать, – заканчивал он, – что до восстановления связи с Северным Кавказом

рассчитывать (особенно) на Царицынский участок (в продовольственном отношении) не

приходится».

4 августа Сталин пишет из Царицына Ленину, Троцкому, Цурюпе: «Положение на Юге не

из легких. Военный Совет получил совершенно расстроенное наследство, расстроенное отчасти

инертностью бывшего Военного Руководителя, отчасти заговором привлеченных Военруком

лиц в разных отделах Военного Округа. Пришлось начинать все сызнова… Отменили старые, я

бы сказал преступные, приказы, и только после этого повели наступление…»

Подобные сообщения получались тогда со всех концов страны, ибо хаос господствовал

везде. Удивление вызывают лишь слова о «расстроенном наследстве». Военные округа были

декретированы 8 апреля, едва успели приступить к работе, так что о «расстроенном наследстве»

говорить было трудно.

8 апреля 1918 г. был издан декрет о создании волостных, уездных, губернских и

окружных комиссариатов. В июле я докладывал 5-му съезду Советов, что многие низовые

комиссариаты еще не созданы за отсутствием компетентных военных людей.

В качестве члена Революционного Военного Совета армии с особыми полномочиями от

ЦК и Военного Совета Республики Сталин пользовался крайне широкими, практически

неограниченными правами. Он мог производить на местах мобилизации, реквизировать

имущество, милитаризировать заводы, подвергать аресту, предавать суду, назначать и смещать.

Другие члены Совета армии – например, Ворошилов – были слишком малозначительны по

сравнению с ним, чтобы стеснять его волю.

Грубость, нарушение приказов, вызывающие резолюции – все это был не просто взрыв

темперамента, а обдуманный способ поднять свой авторитет. Военные, как и большинство

комиссаров, не знали Сталина, а к приказам из центра уже научились относиться с большим

вниманием. Цель Сталина состояла в том, чтоб показать, что он равен по рангу тем, кто

подписывает приказы, исходящие из центра. Никакой другой цели его вызывающие действия

иметь не могли: если б он хотел изменения неразумного приказа, достаточно было бы снестись

по прямому проводу с Москвой. Сталин стремился поднять свой авторитет за счет авторитета

центра.

Самочинно взятые на себя Сталиным функции руководителя всех военных сил фронта

получают подтверждение Москвы. Несмотря на всю неприязнь Троцкого к Сталину, телеграмма

Реввоенсовета республики, носящая пометку, что она отправлена по согласию с Лениным

(вероятнее – по настоянию Ленина), возлагает на Сталина: «Навести порядок, объединить

отряды в регулярные части, установить правильное командование, изгнав всех

неповинующихся».

Таким образом, полномочия, выданные Сталину для рабочих управителей, были

подписаны и, насколько можно судить по тексту, формулированы мною. Дело шло о том, чтоб

подчинить столицы центру, установить правильные взаимоотношения и подчинение армии и

фронту. Основное направление работы Сталина в Царицыне имело прямо противоположный

характер. О его резолюциях не принимать к сведению и пр. я не знал, так как сам он о них в

центр не докладывал. Мое впечатление было таково, что Сталин недостаточно решительно

борется с самоуправством и местничеством, партизанством и пр. местных людей. Я обвинял его

в покровительстве неправильной политике Ворошилова и других. Но мне и в голову не

приходило, что он является вдохновителем этой политики. Только позже из его собственных

телеграмм и из признания Ворошилова и других это стало ясно.

Каждый военный округ возглавлялся Революционным Военным Советом из трех членов:

двух представителей партии и правительства и одного военного специалиста при

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

269

одновременном назначении значительного числа военных специалистов. Разумеется,

приходилось действовать в значительной мере ощупью. Мы создали военную аттестационную

комиссию, но и она, разумеется, не располагала необходимым материалом для оценки старых

генералов и полковников с точки зрения их скверности к новому революционному режиму. Не

забудем, что дело происходило весной 1918 года, т. е. через несколько месяцев после завоевания

власти, когда административный аппарат строился в окружении величайшего хаоса, при

помощи импровизации случайных связей, случайных рекомендаций. Никакого другого способа

и быть не могло. Лишь постепенно совершалась проверка военных специалистов на деле и их

отбор.

Среди офицеров было много таких, пожалуй большинство таких, которые сами не знали,

как определить себя. Реакционеры бежали с самого начала, наиболее активные из них на

периферию, строившую тогда белые фронты. Остальные колебались, выжидали, не решались

бросить семью, не знали, что с ними будет, и таким образом оказались в числе

военно-административного или командного аппарата Красной армии. Дальнейшее поведение

многих из них определялось тем отношением, которое они к себе встретили. Умные,

энергичные и тактичные комиссары, а такие были, конечно, в меньшинстве, завоевывали сразу

офицеров, которые смотрели на них снизу вверх и удивлялись их решимости, смелости и

политической определенности. Такие союзы командиров и комиссаров длились иногда долго и

отличались большой прочностью. Там, где комиссар был невежественен и груб и третировал

военного специалиста, пренебрежительно компрометируя его перед красноармейцами, о

дружбе, конечно, не могло быть и речи, и колебавшийся офицер склонялся окончательно в

сторону врагов нового режима. Атмосфера Царицына с ее административной анархией,

партизанским духом, неуважением центра, отсутствием административного порядка и

вызывающей грубостью по отношению к военным специалистам, разумеется, не способна была

расположить этих последних к себе и сделать из них слуг нового режима. Было бы ошибкой

думать, что Царицын обходился без военных специалистов. Каждому из импровизированных

командиров нужен был офицер, который знал рутину военного дела. Но такого рода

специалисты набирались из худшей части офицерства: из пропойц или людей, потерявших

человеческое достоинство, безразличных, готовых ползать на задних лапах перед новым

начальством, льстить ему, не перечить ему во всяком случае и т. д. Таких военных специалистов

я нашел в Царицыне. В качестве начальника штаба я нашел покорного и тихого капитана

царской армии, склонного к спиртным напиткам. Имя этого незначительного офицера нигде

больше не упоминалось, и о судьбе его мне неизвестно. С глазу на глаз с этим начальником

штаба командующий армией не раз вынужден бывал опускать глаза. Жизнь в штабе вовсе не

была идиллической. Самородки: Ворошилов и Буденный – отстаивали каждый свои права.

Сталин несколько месяцев провел в Царицыне. Свою закулисную борьбу против меня,

уже тогда составлявшую существеннейшую часть его деятельности, он сочетал с

доморощенной оппозицией Ворошилова и его ближайших сподвижников. Сталин держал себя,

однако, так, чтобы в любой момент можно было отскочить назад.

Ленин лучше меня знал Сталина и подозревал, очевидно, что упорство царицынцев

объясняется закулисным режиссерством Сталина. Я решил в Царицыне навести порядок. После

нового столкновения командования в Царицыне я настоял на отозвании Сталина. Сталин был

отозван из Царицына во второй половине октября 1918 г. (30 октября появилось в «Правде» его

сообщение о Южном фронте). Это было сделано через посредство Свердлова, который сам

отправился за Сталиным в экстренном поезде. Ленин хотел свести конфликт к минимуму и был,

конечно, прав. Поэтому Ленин написал письмо.

Письмо Ленина явно написано под влиянием настояний Сталина. Он искал примирения,

дальнейшей военной работы, хотя бы ценою временной и неискренней капитуляции. Фронт

привлекал его потому, что здесь он впервые столкнулся с наиболее законченным из всех

аппаратов, именно с военным. В качестве члена Реввоенсовета при том же члена ЦК он,

разумеется, в каждом Реввоенсовете, в каждой армии каждого фронта являлся первой фигурой.

Если другие колебались, то он разрешал. Он мог приказывать. Приказание получало почти

автоматическое выполнение, не так, как в комиссариате национальностей, где ему приходилось

скрываться от оппонентов на кухне коменданта.

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

270

После отъезда всех участников царицынской армии я в особом приказе (5 ноября 1918 г.)

воздал должное заслугам многих частей и их командиров, но в то же время отмечал, что в

состав армии входят единицы, которые носят названия дивизий, не являясь таковыми по

существу; что «политическая работа в частях пока еще почти не поставлена»; что

«расходование боевых припасов происходит далеко не всегда с необходимой

осмотрительностью»; что в некоторых случаях «командир, не желая выполнить оперативный

приказ, передавал его на рассмотрение митинга». «Как граждане, – гласил приказ, – солдаты в

свободные часы могут устраивать митинги по любым вопросам. Как солдаты (в строю и на

фронте) они выполняют беспрекословно боевые приказы».

Именно в эти дни, отозванный из Царицына, с глубокой злобой и жаждой мести в душе,

Сталин написал свою коротенькую статью, посвященную юбилею революции. Цель статьи

была нанести удар престижу Троцкого, выдвинуть против него авторитет Центрального

Комитета, возглавлявшегося Лениным. Эта юбилейная статья была продиктована затаенной

злобой.

После посещения Южного фронта, в частности Царицына, я докладывал на VI съезде

Советов 9 ноября 1918 года: «Не все советские работники поняли, что существует

централизованное управление и все приказы, идущие сверху, должны быть незыблемы…; к тем

советским работникам, которые еще всего этого не поняли, мы будем безжалостны; мы их

отстраним, выбросим из наших рядов, подвергнем репрессиям» (1, 340). Это било по Сталину в

неизмеримо большей степени, чем я мог думать тогда, направляя эти слова главным образом

против Ворошилова. Сталин присутствовал на съезде и молчал. Он молчал на заседании

Политбюро. Он не мог защищать открыто своих действий. Тем больше он накапливал злобы.

В то время как на Восточном фронте Красная армия успела уже одержать крупные

победы, почти целиком очистив Волгу, на юге дела шли по-прежнему плохо, порядка не было,

приказы не соблюдались. 5 октября из Козлова было объявлено приказом об объединении всех

армий и групп Южного фронта под командованием Революционного Военного Совета Южного

фронта в составе бывшего генерала Степина и трех большевиков: Шляпникова, Мехоношина и

Лазимира. «Все приказы и распоряжения Совета подлежат безусловному и немедленному

исполнению». Ослушникам приказ грозил строгими карами.

30 ноября 1918 г. Центральный Исполнительный Комитет, уже объявивший советскую

республику военным лагерем, принял постановление о создании Совета Обороны в составе

Ленина, Троцкого, Красина, комиссара путей сообщения, комиссара продовольствия и

представителя Президиума ЦИК Сталина. Предложение было внесено мною по соглашению с

Лениным и Свердловым. Ленин хотел дать Сталину известное удовлетворение за его удаление

из царицынской армии. Я хотел предоставить Сталину возможность открыто формулировать

свою критику и свои предложения, без подрыва порядка в военном ведомстве. Однако дело

свелось больше к титулу, чем к работе.

Первое заседание Совета Обороны, намечавшее общие задачи, происходило 1 декабря. Из

записей Ленина на заседании видно, что Сталин брал слово шесть раз, Красин – девять раз,