Текст книги "Сталин. Большая книга о нем"

Автор книги: И. Анискин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 56 страниц)

самых различных источников, я получил телеграмму военно-морского атташе в Берлине М.А.

Воронцова.

Он не только сообщал о приготовлениях немцев, но и называл почти точную дату начала

войны.

Среди множества аналогичных материалов такое донесение уже не являлось чем-то

исключительным. Однако это был документ, присланный официальным и ответственным

лицом. По существующему тогда порядку подобные донесения автоматически направлялись в

несколько адресов. Я приказал проверить, получил ли телеграмму И.B. Сталин. Мне доложили:

да, получил.

Признаться, в ту пору я, видимо, тоже брал под сомнение эту телеграмму, поэтому

приказал вызвать Воронцова в Москву для личного доклада…»

Смотрим, что же здесь пишет Н.Г. Кузнецов:

1. Он указывает, что Воронцов сообщает точную дату нападения (адмиральское «почти» в

данном случае несущественно и скорее лукаво, ибо Воронцов действительно дал точно и дату, и

время нападения – 22 июня, 3.00).

2. Он сообщает важную оговорку: «Среди множества аналогичных материалов такое

донесение уже не являлось чем-то исключительным». Т. е. в эти дни, за неделю до 22 июня,

сообщения о точной дате уже не были «исключительным» событием – такие сообщения шли

волной, десятками.

3. Он подчеркивает, что это был доклад именно официального лица, резидента разведки,

работающего в посольстве в Берлине под прикрытием военно-морского атташе.

4. Эти сообщения разведки в обязательном порядке докладывались главе правительства,

И.В. Сталину.

А теперь посмотрим, что об этом сообщении Воронцова пишет историк А. Мартиросян

(«Что знала разведка?», Красная звезда, МО РФ, от 16.02.2011 г.):

«В 10 часов утра 17 июня Анна Ревельская посетила советского военно-морского атташе в

Берлине капитана 1-го ранга М.А. Воронцова и сообщила ему, что в 3 часа ночи 22 июня

германские войска вторгнутся в Советскую Россию, Информация Анны Ревельской немедленно

была сообщена в Москву и доложена Сталину». (Интервью М.А. Воронцова опубликовано в

«Морском сборнике» № 6 в 1991 г.)

Кстати, таким образом в 1963 году адмирал Н.Г. Кузнецов и ответил своими

воспоминаниями на вопрос Покровского № 3: «Когда было получено распоряжение о

приведении войск в боевую готовность в связи с ожидавшимся нападением фашистской

Германии с утра 22 июня; какие и когда были отданы указания по выполнению этого

распоряжения и что было сделано войсками?», то есть кто и как тянул время с отправкой в

западные округа сообщения об ожидавшемся возможном нападении Германии 22 июня.

Но в любом случае воспоминания Н.Г. Кузнецова наиболее ценные среди многих

воспоминаний генералов. Ведь он был в Москве, и на его глазах шла отправка «Директивы

№ 1». По ценности его воспоминания стоят в одном ряду с воспоминаниями К.К.

Рокоссовского, который, правда, на 22 июня был всего лишь командиром мех. корпуса резерва

КОВО, и маршала М.В. Захарова, который на 22 июня был начштаба Одесского ВО. А теперь

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

307

посмотрим, что писали другие генералы…

Генерал-полковник Г.П. Пастуховский «Развертывание оперативного тыла в начальный

период войны» (ВИЖ № 6, 1988 г., с. 18—25):

«..На готовности и возможностях оперативного тыла отрицательно сказались и принятые

в то время взгляды на характер будущей войны. Так, в случае агрессии приграничные военные

округа (фронты) должны были готовиться к обеспечению глубоких наступательных операций.

Варианты отмобилизования и развертывания оперативного тыла при переходе советских войск

к стратегической обороне и тем более при отходе на значительную глубину не отрабатывались.

Это, в свою очередь, обусловило неоправданное сосредоточение и размещение в приграничных

военных округах большого количества складов и баз с мобилизационными и

неприкосновенными запасами материальных средств. По состоянию на 1 июня 1941 года на

территории пяти западных военных округов (ЛенВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО и ОдВО) было

сосредоточено 340 стационарных складов и баз, или 41 проц. их общего количества [Тыл

Советской Армии в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг. Ч. 1. – Л.: Изд. Военной

академии тыла и транспорта, 1963. С. 20—21]. Здесь же размещалось значительное количество

центральных складов и баз Главнефтеснаба и Управления государственных материальных

резервов.

Необоснованная концентрация складов и баз в приграничной полосе стала одной из

главных причин больших потерь материальных средств в начальном периоде войны. <….>

В связи с быстрым продвижением противника на восток пришлось оставить или

уничтожить значительное количество материальных средств.

Только на Западном фронте за первую неделю боевых действий (с 22 по 29 июня) было

потеряно 10 артиллерийских складов, что составило свыше 25 тыс. вагонов боеприпасов (30

проц. всех запасов), 25 складов и баз, где хранилось более 50 тыс. т (50 проц.) горючего, 14

складов с почти 40 тыс. т (50 проц.) продфуража и большое количество других материальных

ресурсов [ЦАМО СССР, ф. 208, оп. 14703, Д. 1, л. 36; оп. 2454, д. 27, л. 152]…»

Эти слова Пастуховского обожают использовать «резуны» как доказательство подготовки

Сталиным агрессии против Гитлера. Выделяя и подчеркивая такие слова: «приграничные

военные округа (фронты) должны были готовиться к обеспечению глубоких наступательных

операций. Варианты отмобилизования и развертывания оперативного тыла при переходе

советских войск к стратегической обороне и тем более при отходе на значительную глубину не

отрабатывались». При этом они выбрасывают начало предложения: «В случае агрессии

приграничные военные округа (фронты) должны были готовиться…» Слова эти явно о Гитлере

и его агрессии (т. е. о вероятном нападении, а не о неких, например, агрессивных политических

выпадах), а его-то как раз, похоже, и пытаются «обелить» сторонники Резуна. Самое же важное

в цитате – что РККА готовилась наступать сразу после того, как враг нападет, немедленно, в

ответном встречном контрнаступлении «операции вторжения».

А вот что писал о том, как пригнали базы МТО к самой границе, сам Жуков:

«Нарком обороны, Генеральный штаб и я в том числе считали необходимым в условиях

надвигающейся войны подтянуть материально-технические средства ближе к войскам. Казалось

бы, это было правильное решение, но ход военных событий первых недель войны показал, что

мы допустили в этом вопросе ошибку. Врагу удалось быстро прорвать фронт нашей обороны и

в короткий срок захватить материально-технические запасы округов, что резко осложнило

снабжение войск и мероприятия по формированию резервов» (Воспоминания и размышления.

М., 1969 г., с. 224).

Но в данном случае Жуков лукавит. Подтягивание складов МТО и вооружений ближе к

границе делалось для лучшего снабжения войск в случае нанесения немедленного ответного

«победного» удара по вторгшемуся врагу. Самоуверенно предполагалось, что враг отступит

после мощного флангового удара из КОВО, войскам которого, «победоносно» наступающим с

юга Польши на Балтику, и потребуется снабжение топливом и боеприпасами со складов,

размещенных в той же Белоруссии у границы. По этой же причине и часть аэродромов

расположили в Белоруссии у самой границы – для поддержки наступающих в Польше войск

КОВО. Ведь радиус действия тогдашних самолетов фронтовой авиации был невелик.

Было ли это преступлением со стороны Жукова и Тимошенко? Отвечая словами

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

308

Наполеона – с их стороны это было ошибкой. Что часто гораздо хуже преступления. Но мне

почему-то кажется, что были и те, кто, как в свое время Уборевич, понимали, что эта ошибка

будет именно преступлением, которое и приведет к погрому РККА.

Статья Пастуховского вполне профессиональна, с анализом и указанием причин

произошедшего. Чем не могут похвастать, увы, многие мемуары… Однако некоторые из них

рассмотрим и разберем с учетом фактов и документов и попробуем понять, о чем на самом деле

пишут мемуаристы. И что скрывается за некоторыми сообщаемыми ими фактами тех дней

перед 22 июня.

Сразу предупрежу читателя: цитируя достаточно большие отрывки воспоминаний

генералов, буду делать разбор или пояснять то, что приводят генералы, в связи с чем возможны

некоторые повторы в этих комментариях. По возможности ненужная личная лирика генералов

будет пропущена, но то, что касается описания предвоенных дней, будет показано достаточно

подробно.

Начнем, как говорится, «сверху», с Прибалтийского ОВО…

Ротмистров П.А. Стальная гвардия. М.: Воениздат, 1984 г. Гл. 2 «Суровые испытания»:

«В конце мая 1941 года меня назначили начальником штаба 3-го механизированного

корпуса. Корпус дислоцировался на территории Литвы: 2-я танковая дивизия северо-западнее

города Каунаса в Россиенах (Расейняй), части 84-й мотострелковой дивизии восточнее Каунаса

в Кайшадирах (Кайшядорас), а 5-я танковая дивизия – значительно южнее, в городе Алитусе.

Сдав 5-ю танковую дивизию вернувшемуся с командных курсов полковнику Ф.Ф.

Федорову, я выехал в Каунас, где размещался штаб корпуса с частями корпусного подчинения.

Командовал корпусом генерал-майор танковых войск А.В. Куркин – человек твердого

характера и редкой работоспособности. <…>

Оба мы были абсолютно убеждены, что недалеко то время, когда охмеленная легкими

победами на Европейском континенте гитлеровская армия ринется на Советский Союз. И даже

известное Заявление ТАСС от 14 июня 1941 года о беспочвенности слухов, касающихся

подготовки немцами войны против СССР, не поколебало нашей убежденности».

Увы, до сих пор находятся историки, твердящие о том, что то Сообщение ТАСС

«дезориентировало командиров», и особенно в самих округах…

«Зачем тогда, рассуждали мы, гитлеровцы перебрасывают крупные военные силы в

Восточную Пруссию, а их самолеты откровенно ведут воздушную разведку советской

территории?

В этой тревожной обстановке мы совершенствовали боевую и политическую подготовку

личного состава частей и соединений, проводили полковые и дивизионные учения, направляя

все усилия командиров и штабов на поддержание постоянной боевой готовности личного

состава корпуса.

21 июня, буквально за несколько часов до вторжения немецко-фашистских войск в Литву,

к нам в Каунас прибыл командующий войсками Прибалтийского Особого военного округа

генерал-полковник Ф.И. Кузнецов. Торопливо войдя в кабинет генерала Куркина (командир 3

мк), у которого я в то время был на докладе, он кивнул в ответ на наше приветствие и без

всякого предисловия сообщил как ударил:

– Есть данные, что в ближайшие сутки-двое возможно внезапное нападение Германии.

Мы молча переглянулись. И хотя нас в последние дни не оставляло предчувствие этой

беды, сообщение Кузнецова ошеломило.

– А как же Заявление ТАСС? – изумленно спросил Куркин. – Ведь в нем говорилось…

– Но ведь это же внешнеполитическая акция, которая к армии не имела прямого

отношения, – сказал командующий. Он устало опустился на стул, вытирая носовым платком

вспотевшее, сильно осунувшееся лицо. – Не надо сейчас заниматься обсуждением этих

проблем. У нас есть свои достаточно важные. Немедленно под видом следования на полевые

учения выводите части корпуса из военных городков в близлежащие леса и приводите их в

полную боевую готовность».

Попробуйте понять – в каком же часу 21 июня прибыл в 3-й мк командующий ПрибОВО

Ф. Кузнецов, сообщил, что нападение произойдет буквально в считанные часы, и дал команду

приводить мехкорпус в полную б/г? Скорее всего он прибыл в Каунас 21-го вечером. И

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

309

Ротмистров его увидел еще в рабочее время в кабинете комкора Куркина, примерно около 19.00

(допустим) 21 июня. Каунас расположен недалеко от границы, т. е. Кузнецов приводил в полную

боевую готовность приграничные дивизии по «пр. ГШ от 18 июня»?! Или был приказ Москвы о

приведении в б/г еще и вечером 21 июня?! Т. е. Тимошенко и Жуков обзванивали округа

вечером 21 июня и ставили задачу на приведение в боевую готовность еще раз, после 18 июня?!

(Подобный приказ о повышении б/г был вечером 21 июня и в ОдВО – о нем упоминает в своей

книге «Удар по Украине» военный историк В. Рунов.)

Также, возможно, Кузнецов мог получить информацию от начальника разведки округа,

что они добыли сведения (возможно, агентурным или техническим путем), что немцы получили

приказ на начало войны и войска выполняют этот приказ…

«– Товарищ командующий, – обратился комкор к Кузнецову, – разрешите собрать

корпус на каком-то одном указанном вами операционном направлении.

Ф.И. Кузнецов, с минуту подумав, отклонил просьбу А.В. Куркина.

– Поздно заниматься перегруппировками, – сказал он. – Авиация немцев может

накрыть ваши части на марше.

Мое предложение о подготовке к эвакуации семей командиров и политработников в глубь

страны тоже не получило поддержки командующего.

– Возможно, это и необходимо, – сказал он, – но нельзя не учитывать, что такая мера

может вызвать панику.

После отъезда командующего войсками округа мы тотчас же занялись выполнением его

распоряжений.

Во все дивизии были срочно направлены ответственные работники штаба и политотдела

корпуса. Им предстояло оказать помощь командованию в выводе частей и соединений в районы

их сосредоточения, в подготовке к обороне этих районов, оборудовании командных и

наблюдательных пунктов, организации связи, управления и полевой разведки.

Управление 3-го механизированного корпуса во главе с генералом А.В. Куркиным убыло в

Кейданы (Кедайняй), севернее Каунаса. Отсюда мы установили связь со 2-й танковой и 84-й

мотострелковой дивизиями, а также со штабом 11-й армии, от которого, кстати, узнали, что

наша 5-я танковая дивизия, оставаясь на самостоятельном алитусском направлении,

подчинялась непосредственно командующему армией.

Чтобы представить, в каких невыгодных условиях Прибалтийский Особый военный

округ, преобразованный в начале войны в Северо-Западный фронт, встретил вторжение

гитлеровских полчищ в Прибалтику, следует, очевидно, познакомить читателя с некоторыми

данными.

К июню 1941 года округ имел в своем составе 2 общевойсковые армии (8-ю и 11-ю),

насчитывавшие 25 дивизий и 1 бригаду, в том числе 4 танковые и 2 мотострелковые дивизии

(3-й и 12-й мехкорпуса).

Кроме того, у Пскова дислоцировались 2 стрелковые дивизии и бригада окружного

подчинения, с началом войны объединенные в 27-ю армию. Из всех соединений 1-я стрелковая

дивизия прикрывала побережье Балтийского моря у Вентспилса (Виндава) и Лиепаи (Либава), 7

стрелковых дивизий предназначались для обороны сухопутной границы Литовской ССР с

Германией (Восточной Пруссией) на фронте 300 км. Однако большинство соединений

находилось в летних лагерях, и каждое имело у государственной границы прикрытие от роты до

батальона.

В тот день [21 июня], когда нас посетил командующий округом, в боевую готовность

были приведены механизированные корпуса и только 6 стрелковых дивизий, при этом им

(стрелковым соединениям) еще предстояло совершить марш к госгранице из районов лагерей и

военных городков».

На сайте «Подвиг народа» выложен Журнал боевых действий Северо-Западного фронта с

18 июня по 31 июля 1941 года (Оперативный отдел штаба СЗФ, ф. 221, оп. 1351, д. 200, л. 1—

67), в котором указано, что к исходу 21 июня «своевременно были выведены только 90, 188, 5

сд, но и они в своем большинстве занимались оборудованием лагерей, меньше боевой

подготовкой.

Таким образом, непосредственно у госграницы находились от Балтийского побережья до

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

310

Аугстогаллен: 10 ск – 10, 90 и 125 сд 11 ск; от р. Неман и до Копциово – 16 ск – 5, 33, 188 сд

и 128 сд.

Эти части в основном располагались в лагерях, имея непосредственно у государственной

границы прикрытие от роты до батальона, по существу, усилив пограничную службу.

11, 16, 23, 126, 183 сд продолжали оставаться в лагерях или на зимних квартирах.

3 и 12 мк заняли районы сосредоточения согласно плану.

Положение частей СЗФ на 21.6 – смотри карту.

Какой вывод можно сделать из группировки и сосредоточения войск на 21.6:

1. Сосредоточение войск опаздывало на 5—7 суток.

2. Нет ярко выраженной группировки войск, больше того, ударная сила – мех. корпуса

растащены по дивизиям по ряду направлений.

3. К исходу 21.6 в боевую готовность были приведены только части прикрытия (шесть сд)

и мехкорпуса.

4. Штабы фронта, армий, корпусов и дивизий заняли свои КП, предназначенные на

случай военных действий.

Итак, мы видим – войска СЗФ, согласно мобплану мк и боевых распоряжений

штабфронта, первым эшелоном занимали полевые оборонительные сооружения, продолжали

сосредоточение и группировку своих резервов для решительных действий на госгранице против

немецких войск…»

Т.е. Ротмистров в принципе совершенно верно описал ситуацию накануне нападения.

Читаем его воспоминания далее:

«В 4.00 22 июня 1941 года немецкая авиация нанесла в Прибалтике массированные удары

с воздуха по нашим аэродромам, крупным железнодорожным узлам, портам, городам Рига,

Виндава (Вентспилс), Либава (Лиепая), Шяуляй, Каунас, Вильнюс, Алитус и другим.

Одновременно тяжелая артиллерия противника начала мощный обстрел населенных пунктов и

наших войск вдоль всей литовско-германской границы. Даже до Кейданы (Кедайняй) доносился

гул артиллерийской канонады и грохот разрывов авиационных бомб.

В 5.30—6.00 вражеская пехота после повторного налета авиации, нарушив границу,

перешла в наступление. В 8.30—9.00 немцы бросили в бой крупные силы

мотомеханизированных войск по трем направлениям: Таураге, Шяуляй; Кибартай, Каунас и

Калвария, Алитус.

Тогда мы еще не знали, каким огромным преимуществом в силах и средствах располагал

противник.

Лишь позже было установлено, что на наши войска здесь фашистское командование

обрушило удар всей германской группы армий “Север”, а также 3-й танковой группы и двух

левофланговых армейских корпусов 9-й армии, входившей в состав немецких армий “Центр”.

Они имели в своем составе 40 дивизий, из них 25 (в том числе 6 танковых), наступавших в

первом эшелоне.

На направлениях своих главных ударов гитлеровское командование создало подавляющее

превосходство. Так, например, наша левофланговая 125-я стрелковая дивизия 8-й армии,

развернувшаяся на фронте в 40 километров, была атакована частями трех танковых и двух

пехотных дивизий, за которыми следовали во втором эшелоне еще три моторизованные дивизии

4-й танковой группы немцев».

По уставу РККА стрелковая дивизия в обороне должна была держать фронт максимум до

15 км…

«Такими же превосходящими по численности силами были атакованы части 188, 126 и

128-й стрелковых дивизий 11-й армии. Против их пяти развернувшихся для боя полков на

фронте до 100 километров наступали, составляя первый эшелон, шесть пехотных и три

танковые дивизии, за которыми вторым эшелоном следовали одна пехотная, три

моторизованные и одна танковая дивизии 3-й танковой группы противника. Эта вражеская

армада средних и тяжелых танков, лавина пехоты на бронетранспортерах и автомашинах

поддерживалась большим количеством самолетов, непрерывно бомбивших наши войска, их

штабы и тылы, резервы и коммуникации».

То есть против 5 стрелковых полков 11-й армии ПрибОВО, растянутых на 100 километров

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

311

фронта, наступало 6 пехотных и 3 танковые дивизии вермахта. Что составляло чуть не

пятикратное превосходство в людях, не говоря уже о технике…

«Упреждающее оперативное развертывание мощных сил, имеющих почти двухлетний

опыт войны, массированное применение авиации и бронетанковых войск сразу же обеспечили

гитлеровцам крупный успех. Уже в первый день войны наши слабые части прикрытия, штатный

состав большинства которых был укомплектован молодыми бойцами лишь в 1940 году,

оказались смятыми. К вечеру 22 июня войска 4-й танковой группы противника вышли на рубеж

реки Дубисса (35 километров северо-западнее Каунаса), а вражеские дивизии первого эшелона

3-й танковой группы, используя захваченные в районе Алитуса и Меркиса мосты,

переправились через Неман…»

Ротмистров пишет, что 3-й мех. корпус, где он был начальником штаба, был приведен в

боевую готовность лишь 21 июня к ночи. И начался его вывод с мест дислокации в окрестные

леса. Однако по свидетельству генерала П.П. Полубоярова, отвечавшего на вопросы

генерал-полковника А.Л. Покровского, «16 июня распоряжением штаба округа приводился в

боевую готовность и 3-й механизированный корпус (командир генерал-майор танковых войск

А.В. Куркин)» (ВИЖ № 5, 1989 г., с. 23).

В ПрибОВО было всего 2 мех. корпуса, и оба были приведены, по его словам на

официальном расследовании, округом в полную боевую готовность 16—17 июня, т. е. после

получения 14—15 июня в Риге директивы НКО и ГШ от 12 июня. Однако, похоже, Полубояров

после войны на том расследовании выдал желаемое за действительное или не хотел подставлять

своего бывшего командующего Ф.И. Кузнецова. Скорее всего 3-й мк приводился в б/г и

выводился в районы сосредоточения именно в ночь на 22 июня. А ведь его танковые дивизии

находились от границы дай Бог километров в 50, а моторизованная – в 100… Расположенные

на «зимних квартирах» на расстоянии свыше 50 км друг от друга.

Почему Полубояров явно соврал, отвечая Покровскому? Потому что именно 16 июня и

должны были привести в б/г эти мехкорпуса, после получения директивы НКО и ГШ от 12

июня о начале вывода частей 2-го эшелона в районы сосредоточения по плану прикрытия

округа – «вывести в лагеря в районы, предусмотренные ПП». По ПП также должны были

поднимать в округах по тревоге и мк, приводить их в повышенную б/г и выводить в районы

сосредоточения. Это предусматривалось директивами от 11—12 июня, и поэтому Полубояров

не стал говорить, что 3-й мк такую команду получил только 21 июня. А теперь еще раз

вспомните, как приводили в б/г мехкорпус Рокоссовского в КОВО.

Хетагуров Г.И. Исполнение долга. М: Воениздат, 1977 г. Гл. «Новые испытания»:

«Весной 1941 года меня опять назначили начальником артиллерии корпуса. На этот раз —

21-го механизированного. <…>

Наш 21-й механизированный корпус формировался в Московском военном округе. На

укомплектование его был направлен, можно сказать, отборный личный состав, в основном из

1-й Московской Пролетарской мотострелковой дивизии и Особой кавалерийской бригады, тоже

размещавшейся в Москве.

Командовать корпусом назначили бывшего командира Пролетарской дивизии Героя

Советского Союза генерал-майора Д.Д. Лелюшенко, удостоенного этого высокого звания за

боевые успехи на советско-финском фронте. Штаб корпуса возглавил полковник А.А. Асейчев

– один из наиболее подготовленных танкистов того времени. 46-й танковой дивизией стал

командовать Герой Советского Союза полковник В.А. Копцов, отлично проявивший себя в боях

на Халхин-Голе. 42-ю танковую дивизию получил под командование полковник Н.И. Воейков,

прошедший большую боевую школу на фронтах гражданской войны. Командиром 185-й

мотострелковой дивизии назначили генерал-майора П.Л. Рудчука, бывшего буденновца,

командовавшего кавбригадой в легендарной Первой Конной армии и награжденного за боевые

подвиги двумя орденами Красного Знамени. <…>

В середине июня генерал Лелюшенко решил в порядке командирской учебы провести

рекогносцировку местности на двинском (даугавпилсском) направлении, наметить маршруты

движения дивизий, возможные рубежи развертывания, определить, где наиболее выгодно

разместить пункты управления».

Опять эта пресловутая личная инициатива командиров РККА, которые «самовольно»

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

312

выполняли всего лишь не более чем свои должностные обязанности… или приказы сверху.

21-й механизированный корпус Лелюшенко был сформирован в Московском ВО в марте

1941 года. До середины июня находился в Резерве Главного Командования МВО, готовился для

усиления ПрибОВО в качестве резерва (штаб, похоже, был расположен в поселке Идрица

Псковской области). На 22 июня в 21-м мк имелось всего лишь 175 танков вместо расписанных

по штату тысячи с лишним.

После того как в Ригу 14—15 июня пришла директива НКО и ГШ от 12 июня о

выдвижении глубинных дивизий в сторону границы, «в районы, предусмотренные планами

прикрытия», Лелюшенко провел хотя бы рекогносцировку района, куда его мех. корпус должен

будет выдвигаться в случае войны, но корпус после 15 июня с места не двигался… С ним

повторилась та же история, что и с 9-м мк Рокоссовского в КОВО. Тот тоже был в резерве

округа, и вроде как его данная директива от 12 июня не касалась. А в итоге мк приводился в

боевую готовность уже чуть не под обстрелом…

«21 июня командира корпуса вызвали в Москву. Для нас это не было чем-то необычным

– вызывали его частенько.

Уезжая, генерал Д.Д. Лелюшенко приказал Асейчеву разработать план учений, используя

данные рекогносцировки. Тот привлек к этому делу и меня.

В субботу мы допоздна засиделись в штабе. Закончив работу, Асейчев потянулся устало и

предложил:

– Что, Георгий Иванович, может, утречком махнем на рыбалку?

– С великим удовольствием, Анатолий Алексеевич, – согласился я. – Как-никак —

выходной, имеем законное право отдохнуть.

Договорились выехать пораньше, чтобы к обеду уже вернуться домой. Понимали:

рыбалка рыбалкой, а время-то неспокойное».

В ПрибОВО 15 июня пришла директива НКО и ГШ от 12 июня, а командование 21-го мк

об этом понятия не имеет – собирается 22 июня на рыбалку. Но Лелюшенко хоть дал команду

отработать план мероприятий на случай приказа о выдвижении в район сосредоточения своего

21-го мк.

«В четыре утра 22 июня, облачившись в рыбацкое снаряжение, я с нетерпением ждал

Анатолия Алексеевича. И вдруг раздался резкий телефонный звонок. Снимаю трубку и слышу

голос оперативного дежурного по штабу:

– Товарищ полковник! Посты ВНОС докладывают, что с запада доносится рокот

самолетов и слышатся сильные взрывы…

Требую немедленно соединить меня с квартирой Асейчева. Никто не отвечает. Наскоро

переодевшись, побежал в штаб. По дороге встретился с Асейчевым.

– Рыбалку отставить! Всех на ноги – похоже, началась война, – взволнованно сказал

он.

К пяти часам связались со штабом Московского военного округа. Но там знали столько

же, сколько и мы. Разыскать по телефону командира корпуса не удалось.

Дозвонились до Риги. Оттуда сообщили некоторые подробности: немецкая авиация

бомбила Ригу, Виндаву, Шяуляй, Каунас, Вильнюс, порты и железнодорожные мосты; по всей

западной границе Литвы противник ведет мощную артиллерийскую и авиационную

подготовку».

По воспоминаниям генерал-полковника Хлебникова (подробно разобраны в книге

«Адвокаты Гитлера»), начальника артиллерии 27-й армии ПрибОВО, который находился в

штабе округа в Риге, после 1.30 в Ригу пошли звонки командиров частей с просьбой разъяснить,

что за директиву («Директиву № 1» по ПрибОВО) им прислал командующий округом Ф.

Кузнецов. Однако остававшийся за Кузнецова его заместитель генерал-лейтенант Софронов не

мог ничего ответить вразумительного, а самого Кузнецова найти никто не мог, а тот в Ригу не

сообщил об этой директиве. Находился он вроде в расположении полевого КП в районе 11-й

армии ПрибОВО, но чуть ли не сутки его найти не могли: «Где командующий?» —

«Командует…»

«..Примерно в половине второго ночи (22 июня. – Авт .) начались непрерывные звонки

из частей. Командиры спрашивали: как понимать директиву командующего округом? Как

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

313

отличить провокацию от настоящей атаки, если противник предпримет боевые действия?

Положение у Егора Павловича затруднительное: что им ответить, если сам в глаза не

видел этой директивы? Командующий округом отдал ее войскам первого эшелона, не известив

своего заместителя.

Уже после войны я узнал причину этой несогласованности. Оказывается, командующий

округом генерал-полковник Кузнецов, как и другие командующие приграничными округами,

сам получил из Москвы директиву Наркома обороны и начальника Генерального штаба о

приведении войск в боевую готовность лишь около часа ночи 22 июня» (Хлебников Н.М. Под

грохот сотен батарей. М., 1974 г., гл. «Страна вступает в бой. Накануне»).

Но, похоже, Хлебников оговорился. Он пишет, что «примерно в половине второго ночи

начались непрерывные звонки из частей». Однако скорее всего звонки из частей ранее

половины третьего в Ригу поступать не могли. Дело в том, что существует текст «Директивы

№ 1» по ПрибОВО. Опубликован он был в «Сборнике боевых документов Великой

Отечественной войны» (М.: Воениздат, 1947—1960 гг. Вып. № 34. Военное издательство МО

СССР, Москва, 1953 г.). На этом документе указано время отправки окружной «Директивы № 1»

в армии:

«ДИРЕКТИВА КОМАНДУЮЩЕГО ВОЙСКАМИ ПРИБОВО ОТ 22 ИЮНЯ 1941 г.

ВОЕННЫМ СОВЕТАМ 8-й И 11-й АРМИЙ О МЕРОПРИЯТИЯХ В СВЯЗИ С ВОЗМОЖНЫМ

НАПАДЕНИЕМ НЕМЦЕВ В ПЕРИОД 22—25 ИЮНЯ 1941 г.

СОВ. СЕКРЕТНО ВОЕННЫМ СОВЕТАМ 8-й и 11-й АРМИЙ

22 июня 1941 г. 2 часа 25 минут

1. Возможно в течение 22—23.6.41 г. внезапное нападение немцев на наше расположение.

Нападение может начаться внезапно провокационными действиями.

2. Задача наших частей – не поддаваться ни на какие провокационные действия немцев,

могущие вызвать крупные осложнения.

Одновременно наши части должны быть в полной боевой готовности встретить

внезапный удар немцев и разгромить [противника].

ПРИКАЗЫВАЮ: <…>

Командующий войсками Прибалтийского особого военного округа генерал-полковник Ф.

Кузнецов [Начальник управления политпропаганды округа бригадный комиссар] Рябчий

[Начальник штаба округа генерал-лейтенант] Кленов» (Ф. 221, оп. 24б7сс, д. 39, л. 77—84).

Но в 21-м мк сами узнали о нападении от своих постов ВНОС, сами дозвонились в штаб

округа в Ригу после 5 часов утра…

«Асейчев объявил боевую тревогу, приказал командирам дивизий срочно выводить

личный состав в секретные районы сосредоточения и одновременно вывозить туда же

подвижный запас артснарядов, мин, горючего. Потом он позвонил местным властям —

проинформировал их о нападении немцев и порекомендовал принять меры на случай налета

фашистской авиации.

До получения указаний из Москвы сам Анатолий Алексеевич решил оставаться на месте,

а меня послал в район сосредоточения 185-й мотострелковой дивизии. <…>

Убедившись, что здесь все идет нормально, и отдав от имени Асейчева некоторые

дополнительные указания, я вернулся в штаб корпуса. Асейчева застал у радиостанции. Тут же

собрались все, кто еще оставался в штабе. Внимательно слушали выступление заместителя

Председателя Совнаркома и Наркома иностранных дел СССР В.М. Молотова. Мне довелось

услышать только последние три фразы: "Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за

нами"…»

Но это было уже в 12.00 22 июня…

А вот что описывает сам комкор-21, генерал Лелюшенко.