Текст книги "Сталин. Большая книга о нем"

Автор книги: И. Анискин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 56 страниц)

– все они сейчас здесь казались особенно примитивными и бедными. Но он ничем не выразил

пренебрежения. Увидав опанки, он сказал:

– Лапти! – Взяв винтовку, открыл и закрыл затвор, взвесил ее в руке и

прокомментировал: – Наша легче».

Как замечает политик, коммунизм и коммунисты всегда и всюду побеждали – пока

возможно было осуществление этого единства их учения с практикой. Сталину же

непостижимую демоническую силу придало упорство и умение соединять

марксистско-ленинское учение с властью, с государственной мощью. Потому что Сталин – не

политический теоретик в полном смысле этого слова: он говорит и пишет только тогда, когда

его к этому принуждает политическая борьба – в партии, в обществе, а чаще всего и тут и там

одновременно. В этом слиянии мысли и реальности, в этом деловитом и неотвлеченном

прагматизме и состоит сила и оригинальность взглядов Сталина…

Следует добавить: упуская или недооценивая это качество его взглядов или формально

подходя к его текстам, и догматики на Востоке, и многие серьезные исследователи Сталина на

Западе затрудняют себе сегодня разгадку его личности и условий, в которых он пришел к

власти.

Необходимо еще раз повторить, что сталинский марксизм, сталинские взгляды никогда не

проявляются – как будто их вовсе и не существует – отдельно от нужд послереволюционного

советского общества и Советского государства. Это марксизм партии, жизненная необходимость

которой – превращаться во власть, в «ведущую», господствующую силу. Троцкий назвал

Сталина самой выдающейся посредственностью в партии. Бухарин насмехался над ним, говоря,

что он охвачен бесплодной страстью стать известным теоретиком. Но это все острословие,

фракционистские нереальные высказывания. Сталин действительно не мыслил теоретически в

полном смысле этого слова. Это не анализ и не ученые рассуждения. Однако для сочетания

идеологии с потребностями партии, вернее, партийной бюрократии как новой высшей знати, —

его мышление намного более ценно, чем мышление всех его противников.

Вскоре после окончания войны он начал отрицать значение известного военного теоретика

фон Клаузевица, несмотря на то что его очень ценил сам Ленин. Сталин сделал это не потому,

что был открыт какой-то лучший теоретик, а потому, что фон Клаузевиц был немцем —

представителем нации, чьи войска разбила Советская Армия в войне, которая была, может быть,

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

250

самой значительной в истории русского народа.

Свое отношение к Марксу и Энгельсу Сталин, разумеется, никогда открыто не

высказывал. Это поставило бы под угрозу веру верных, а тем самым и его дело и власть. Он

сознавал, что победил прежде всего потому, что наиболее последовательно развивал формы,

соединяющие догматы с действием, сознание с реальностью.

Сталину было безразлично, исказил ли он при этом ту или иную основу марксизма. Разве

все великие марксисты, а в первую очередь Ленин, не подчеркивали, что марксизм есть

«руководство для практики», а не собрание догм, и что практика – единственный критерий

истины?

Однако проблемы здесь и шире, и сложнее. Любой строй, а в первую очередь

деспотический, стремится достичь состояния устойчивости. Учение Маркса – и без того

догматическое – не могло не закостенеть до состояния догмы, как только оно сделалось

официальной – государственной и общественной – идеологией. Потому что государство и

правящий слой распались бы, если бы ежедневно меняли свои облачения, – не говоря уже об

идеалах. Они должны жить – в борьбе и в труде приспосабливаться к изменчивой реальности,

внешней и внутренней. Это вынуждает вождей «отходить» от идеалов, но так, чтобы сохранить,

а по возможности и приумножить собственное величие в глазах своих приверженцев и народа.

Законченность, то есть «научность» марксизма, герметическая замкнутость общества и

тотальность власти толкали Сталина на непоколебимое истребление идеологических еретиков

жесточайшими мерами, – а жизнь вынуждала его самого «предавать», то есть изменять, самые

«святые» основы идеологии. Сталин бдительно охранял идеологию, но лишь как средство

власти, усиления России и собственного престижа. Естественно поэтому, что бюрократы,

считающие, что они и есть русский народ и Россия, по сегодняшний день крутят шарманку о

том, что Сталин, несмотря на «ошибки», «много сделал для России». Понятно также, что во

времена Сталина ложь и насилие должны были быть вознесены до уровня наивысших

принципов… Кто знает, может, Сталин в своем проницательном и немилосердном уме и считал,

что ложь и насилие и есть то диалектическое отрицание, через которое Россия и человеческий

род придут наконец к абсолютной истине и абсолютному счастью?

Джилас пишет ниже: «В Сталине можно обнаружить черты всех предшествовавших ему

тиранов – от Нерона и Калигулы до Ивана Грозного, Робеспьера и Гитлера. Но, как и любой из

них, Сталин – явление новое и самобытное. Он был наиболее законченный из всех, и его

сопровождал наибольший успех. И, хотя его насилие самое тотальное и самое вероломное, мне

кажется, что считать Сталина садистом или уголовником было бы не только упрощением, но и

ошибкой».

Явление Сталина весьма сложно и касается не только коммунистического движения и

тогдашних внешних и внутренних возможностей Советского Союза. Тут поднимаются

проблемы отношений идеи и человека, вождя и движения, роли насилия в обществе, значения

мифов в жизни человека, условий сближения людей и народов. Сталин принадлежит прошлому,

а споры по этим и схожим вопросам если и начались, то совсем недавно.

Сталин был – насколько политик успел заметить – живой, страстной, порывистой, но и

высокоорганизованной и контролирующей себя личностью. Разве, в противном случае, он смог

бы управлять таким громадным современным государством и руководить такими страшными и

сложными военными действиями?

Поэтому М. Джиласу кажется, что такие понятия, как преступник, маньяк и тому

подобное, второстепенны и призрачны, когда идет спор вокруг политической личности. При

этом следует опасаться ошибки: в реальной жизни нет и не может быть политики, свободной от

так называемых низких страстей и побуждений. Уже тем самым, что она есть сумма

человеческих устремлений, политика не может быть очищена ни от преступных, ни от

маниакальных элементов. Потому трудно, если не невозможно, найти общеобязательную

границу между преступлением и политическим насилием. С появлением каждого нового тирана

мыслители вынуждены наново производить свои исследования, анализы и обобщения.

При разговоре со Сталиным, как замечает М. Джилас, изначальное впечатление о нем как

о мудрой и отважной личности не только не тускнело, но и, наоборот, углублялось. Эффект

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

251

усиливала его вечная, пугающая настороженность. Клубок ощетинившихся нервов, он никому

не прощал в беседе мало-мальски рискованного намека, даже смена выражения глаз любого из

присутствующих не ускользала от его внимания.

Но Сталин – это своего рода призрак, который бродит и долго еще будет бродить по

свету. От его наследия отреклись все, хотя немало осталось тех, кто черпает оттуда силы.

Многие и помимо собственной воли подражают Сталину. Хрущев, порицая его, одновременно

им восторгался. Сегодняшние советские вожди не восторгаются, но зато нежатся в лучах его

солнца. И у Тито, спустя пятнадцать лет после разрыва со Сталиным, ожило уважительное

отношение к его государственной мудрости.

Что такое Сталин? Великий государственный муж, «демонический гений», жертва догмы

или маньяк и бандит, дорвавшийся до власти? Чем была для него марксистская идеология, в

качестве чего использовал он идеи? Что думал он о деяниях своих, о себе, своем месте в

истории?

Вот лишь некоторые вопросы, искать ответы на которые понуждает его личность.

Часть IV. О наболевшем

Точки зрения (Троцкий Л. Сталин. Опыт политической биографии. Том 2; Козикин О.Ю.

Сталин. Кто предал вождя накануне войны?)

Глава 1. Портрет Сталина на фоне Гражданской войны

(Троцкий Л. Сталин. Опыт политической биографии. Том 2)

Обратимся вновь к ценному и уже встречавшемуся ранее источнику – книге Л. Троцкого

«Сталин. Опыт политической биографии». На этот раз прибегнем ко второму тому данного

сочинения: «Все те, которые возглавляли Красную армию в сталинский период – Тухачевский,

Егоров, Блюхер, Якир, Уборевич, Дыбенко, Федько, были в свое время выделены на

ответственные военные посты, когда я стоял во главе военного ведомства, в большинстве

случаев мною самим, во время объезда фронтов и непосредственного наблюдения их боевой

работы. Как ни плохо было, следовательно, руководство, но оно, очевидно, умело выбирать

людей, раз Сталин в течение более десяти лет никого не нашел им на смену. Правда, почти все

полководцы гражданской войны и строители армии оказались впоследствии «предателями» и

«шпионами». Но это не меняет дела. Именно они отстояли революцию и страну. Если в 1933 г.

выяснилось, что Сталин, а не кто-либо другой строил Красную армию, то на него, казалось бы,

падает и ответственность за подбор такого командного состава. Из этого противоречия

официальные историки выходят не без трудностей, но с честью: назначение изменников на

командные посты ложится ответственностью целиком на Троцкого; зато честь одержанных

этими изменниками побед безраздельно принадлежит Сталину. Сейчас это своеобразное

разделение исторических функций известно каждому школьнику из Истории, редактированной

Сталиным.

Три года гражданской войны наложили неизгладимую печать на советское государство

уже тем одним, что создали широкий слой администраторов, привыкших командовать и

требовать безусловного повиновения. Те теоретики, которые пытаются нынешний

тоталитарный режим в СССР вывести не из исторических условий, а из природы большевизма

как такового, забывают, что гражданская война выросла не из природы большевизма, а из

стремления буржуазии, международной буржуазии, опрокинуть советский режим. Несомненно,

что и Сталин сформировался в обстановке гражданской войны, как и вся та группа, которая

помогла ему установить его личную диктатуру: Орджоникидзе, Ворошилов, Каганович и целый

слой работников в провинции.

Три года советского режима были годами гражданской войны. Вся остальная

государственная работа имела подчиненный характер. Военное ведомство определяло

государственную работу страны. За ним по значению следовал комиссариат по продовольствию.

Промышленность работала, главным образом, на войну. Все остальные ведомства и учреждения

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

252

непрерывно сжимались, сокращались и даже закрывались полностью. Все, что было активного,

инициативного и смелого, подвергалось мобилизации. Члены ЦК, народные комиссары и пр.

сидели в значительной мере на фронтах в качестве членов военных советов, а иногда и

командующих. Для революционной партии, только несколько месяцев тому назад вышедшей из

подполья, война была суровой школой государственной дисциплины. Война с ее беспощадными

требованиями производила непрерывный отбор в партии и государственном аппарате. Из

членов ЦК в Москве оставались Ленин, который был политическим центром, Свердлов,

который был не только председателем ЦК, но и генеральным секретарем партии прежде, чем

введен был этот пост. Зиновьев, считавшийся всеми и считавший сам себя непригодным к

военному делу, оставался политическим руководителем Петрограда; Бухарин как редактор

«Правды». Каменев, руководивший Москвой, несколько раз посылался на фронты, хотя и он по

натуре своей был заведомо штатским человеком. Из членов ЦК оставались на фронте почти

неизменно Смилга, И.Н. Смирнов, Сокольников, Серебряков, Лашевич.

Лашевич был в ранние годы учеником одесского еврейского ремесленного училища

«Труд» и носил в соответствии с этим кличку «Миша Трудник». Он ушел в подпольную работу

16-ти лет, и вся дальнейшая его жизнь представляла, как пишет летописец одесского подполья

Евгения Левицкая, «беспрерывное чередование тюрьмы и ссылки, с годами солдатчины, где он

работал при чрезвычайно тяжелых условиях, недолгая воля и снова тюрьма и ссылка, сперва в

Вологодскую губернию, затем в Нарымский край, откуда он бежал; работал в Питере, снова был

арестован и отправлен на место ссылки». Такова была биография будущего командующего 3-ей

армии, – типичная биография профессионального революционера, ни в чем не уступающая

биографии Сталина за тот же период.

2 сентября 1918 г. Центральный Исполнительный Комитет опубликовал постановление:

«Председателем Революционного Военного Совета единогласно назначается т. Троцкий.

Главнокомандующим всеми фронтами назначается т. Вацетис». Странно, что никто не подумал

в этот период о Сталине, которого ныне задним числом изображают как инициатора,

организатора и вдохновителя Красной армии с первых ее шагов.

В период гражданской войны Сталин не только в армии, но и на фоне общей политики

оставался фигурой третьего ряда. Он председательствовал на совещаниях коллегий

комиссариата национальностей, на съездах некоторых национальностей, он вел переговоры с

Финляндией, с Украиной, башкирами, т. е. выполнял хотя и существенные, но все частные и

второстепенные поручения правительства. К большой политике, какой она была представлена

на съездах партии и на конгрессах Советов или на конгрессах Третьего Интернационала, он

отношения не имел.

В некоторых официальных изданиях упоминается мимоходом, очевидно на основании

каких-то архивных данных, что Сталин состоял одно время членом Революционного Военного

Совета Республики. Однако никаких определенных указаний, хотя бы относительно периода его

участия в высшем военном органе найти нельзя. Официальная история в специальной

монографии «Революционный Военный Совет СССР за десять лет», составленной тремя

авторами в 1928 г., т. е. уже при полном господстве Сталина, когда в руках у него была уже

сосредоточена вся власть, говорит, между прочим:

«2 декабря 1919 г. в состав Революционного Совета включен был Гусев. В дальнейшем на

протяжении всего периода гражданской войны в состав Революционного Военного Совета

разновременно входили: т.т. Сталин, Подвойский, Акулов, Антонов-Овсеенко, Серебряков».

Авторы специального исследования, в руках которых были все необходимые архивы, не

сумели, таким образом, установить период, в течение которого Сталин состоял членом

Революционного Военного Совета Республики. Между тем протоколы этого учреждения велись

в высшей степени аккуратно и хранились в условиях полной обеспеченности. Но в этих

протоколах Сталин ни разу не показан в числе присутствующих. Насколько подсказывает мне

память, это загадочное обстоятельство объясняется следующим образом.

8 июля 1919 г. был сокращен состав РВСР, в который вошли Троцкий (председатель),

Склянский (заместитель председателя), Рыков, Гусев, Смилга и главнокомандующий Каменев.

В то время, как в официальной истории назначение действительных и активных членов РВСР

указано точно, о Сталине упоминается крайне глухо, при перечне других случайных

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

253

назначений, опрокинутых ходом событий и вскоре забытых. В протоколах РВС совершенно нет

указаний на участие Сталина в заседаниях. Как многие другие представители отдельных армий

и фронтов, он присутствовал на заседаниях раз или два в качестве ходатая по местным делам. В

общем руководстве военным ведомством Сталин не принимал никакого участия. «Число членов

Реввоенсовета Республики, – писал в 1920 г. один из военных работников, Берзин, – не было

указано точно, так что одно время, если не ошибаюсь, в него входило до 10 членов. Работали

фактически, однако, председатель, главком и один-два члена… В полном своем составе

Реввоенсовет Республики ни разу не собирался».

В 1921 г. Сталин был введен в Революционный Военный Совет Республики, насколько

помню, по моей инициативе.

В течение всех лет гражданской войны при каждом конфликте со Сталиным я пытался

поставить его в такие условия, чтоб он вынужден был ясно и точно формулировать свои

взгляды на военные задачи. Его глухую и закулисную оппозицию фронтам я пытался

прекратить или заменить членораздельным участием его в руководящем военном органе. По

соглашению с Лениным и с Крестинским, который поддерживал военную политику полностью,

я добился, не помню уже под каким предлогом, назначения Сталина в состав Революционного

Военного Совета Республики. Сталину не оставалось ничего другого, как принять назначение.

Его интриги были очевидны, а в то же время у него совершенно не было каких-либо

особых методов военной работы, – поэтому наиболее целесообразным было дать ему

возможность на деле показать, чем именно он недоволен и чего именно он хочет. Но Сталин

сразу понял опасность открытой совместной работы: он ни разу не появился на заседаниях

Военного Совета, ссылаясь на обремененность другими делами. Это нетрудно проверить по

очень тщательным и точным протоколам Революционного Военного Совета. Рассказы о работе

Сталина в военном ведомстве с 1921 г. опираются на запись в протоколах ЦК, и только

представляют протокольную запись о введении Сталина в состав ВРК. На самом деле самое

постановление было вскоре позабыто. Здесь повторение, правда менее яркое, истории с

«практическим центром» в октябре 1917 г.

В той настойчивости, с какою Сталин подготовлял свою новую биографию, несомненно

сказались основные черты его характера. Можно по-разному относиться к ней, но нельзя

отказать ей в силе. Он хотел продвинуться вперед, занять более видное, если возможно – и

первое место. Это стремление было у него сильнее всех других чувств, не только личной

привязанности, но и верности определенной программе. Оно не покидало его никогда. В нем не

было и тени того великодушия богатых натур, которое радуется талантам и успехам другого. В

чужом успехе он всегда чувствовал угрозу своим целям, удар по своей личности. С силою

рефлекса он занимал немедленно оборонительную, а если возможно и наступательную

позицию. Он не мог никоим образом приписать себе роль теоретика и создателя

большевистской партии, – он стремился поэтому преуменьшить роль теории и

эмигрантов-теоретиков, осторожно поддерживать недовольство Лениным, преуменьшать

значение тех вкладов, которые Ленин вносил на важнейших поворотах истории, выдвигать его

действительные или мнимые ошибки. Только после его смерти он канонизировал его, чтоб

постепенно вытеснять его память.

Он не мог никак приписать себе ни руководство Октябрьским переворотом, ни

руководство гражданской войной. Но он с первого дня неутомимо подкапывал авторитет тех,

кто участвовал в руководстве, неутомимо, осторожно, шаг за шагом, сперва без какого-либо

общего плана, лишь повинуясь основной пружине своей натуры. Уже через год после

переворота, признавая за Троцким руководящую роль в перевороте, он в то же время осторожно

противопоставлял ему ЦК в целом. Он называл по имени Ленина, чтоб создать противовес

Троцкому. Но в то же время под безличной фирмой ЦК он резервировал для себя место в

будущем. Одна и та же политика, система этапов, переходов в отношении Октябрьского

переворота, как и Красной армии. Сперва признание руководящей роли другого, но ограничение

ее ролью ЦК. Затем сужение чужой руководящей роли и постепенное оклеветание всех

остальных членов ЦК, кроме мертвого Ленина, который не опасен, но зато может служить

прикрытием.

Между утверждениями Сталина на разных этапах его борьбы против соперников

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

254

вопиющие противоречия. Поставленные рядом, они показывают, что Сталин насквозь лживый

человек. Но на каждом этапе его ложь служит данному моменту, она не стеснена заботой о

вчерашнем и завтрашнем дне, она рассчитана на короткую память большинства и на

материальную невозможность для меньшинства публично опровергнуть ложь.

Было бы, однако, чистейшим ребячеством сводить весь вопрос к тому, что Сталин ложью,

обманом, интригой обеспечил свое руководящее положение в стране и сфабриковал для себя

биографию, которая похожа на фантастический хвост. Ложь, обман, интрига вовсе не всесильны

и, во всяком случае, так и не вывели Сталина из неизвестности до 1923 г. Нужно, чтоб на

определенную ложь был социальный спрос, чтоб она служила определенным социальным

интересам, чтоб эти интересы объективно стояли в порядке дня, – только тогда ложь может

стать историческим фактором.

Юбилейные статьи, печатавшиеся из года в год 23 февраля, дают крайне поучительный

отпечаток сознательных и полусознательных сдвигов официальной идеологии и вех

формирования официальной легенды. В первые годы, когда партия еще сохраняла старые

спартанские традиции, имена вождей назывались редко, скорее в виде исключения; признания

или похвалы как бы случайно прорывались наружу и сохраняют поэтому тем большее значение.

В первые годы в юбилейных статьях вообще нет речи о том, кто строил Красную армию:

во-первых, это было известно всем; во-вторых, статьи византийского характера не поощрялись:

в 1921 г. был особым приказом изгнан из рядов военного ведомства журналист, пытавшийся,

правда еще в очень скромной форме, предвосхитить рекламный тон сталинского периода.

В 1922 г. народный комиссариат просвещения выпустил сборник «За пять лет», в который

входят пятнадцать статей, в том числе статья, посвященная строительству Красной армии, и

статья «2 года на Украине». О роли Сталина в этих статьях ни слова. После 1922 г. имя Сталина

начинает появляться в «Правде» жирным шрифтом. Отныне внешние проявления его

значительности становятся для него все более повелительной необходимостью.

В 1922 г. издан был в двух томах сборник «Гражданская война. Собрание документов и

материалов по истории Красной армии». В то время никому не было интереса придавать этому

сборнику тенденциозный характер; тем не менее во всем сборнике о Сталине ни слова.

В 1923 г. издательством Центрального Исполнительного Комитета выпущен том в

четыреста страниц «Советская культура». В отделении об армии напечатаны многочисленные

портреты «создателей Красной армии». Сталина среди них нет. В главе «революционные силы

революции за первые семь лет Октября» имя Сталина даже не упоминается. Здесь названы и

изображены в портретах следующие лица: Троцкий, Буденный, Блюхер, Ворошилов; названы

Антонов-Овсеенко, Бубнов, Дыбенко, Егоров, Тухачевский, Уборевич и др., почти все

объявленные позже врагами народа и расстрелянные. Из умерших естественной смертью

названы: Фрунзе и С. Каменев, назван также Раскольников в качестве командующего

Балтийским и Каспийским флотами.

Пять книг, в которых были собраны мои приказы, воззвания и речи, были изданы

военным издательством в 1923—1924 гг. «Пролетарская революция», официальный

исторический журнал партии, писал в октябре 1924 г. по поводу этого издания: «В этих трех

больших томах историк нашей революции найдет огромное количество в огромной степени

ценного документального материала». Ничего, кроме документов, это издание в себе вообще не

заключало. С того времени это издание было не только конфисковано и уничтожено, но и все

отголоски этого издания, цитаты и пр. были объявлены запретным материалом. Та история

гражданской войны, которая нашла свое непосредственное документальное отражение в этих

документах, собранных и изданных не мною, а официальными учреждениями государства, была

объявлена измышлением троцкистов.

Во время болезни Ленина главная политическая работа «тройки» состояла в том, чтоб

подорвать влияние Троцкого. Благодаря осторожности и настойчивости Сталина,

сдерживавшего Зиновьева, эта работа производилась со всей необходимой постепенностью.

Стараясь скомпрометировать мои политические взгляды (крестьянство и пр.) и в то же время

опасаясь скомпрометировать себя преждевременным обнажением своего замысла, «тройка»

придавала себе вид беспристрастия, признавая по каждому поводу мои военные заслуги. Только

под прикрытием таких признаний можно было, не вызывая немедленного и бурного отпора

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

255

аудитории, инсинуировать, намекать, мобилизовывать недовольных. Ко времени шестой

годовщины Октябрьской революции (26 октября 1923 г.) эта работа была уже в полном разгаре.

С 1924 г. имена исчезают вовсе: не потому, конечно, что партия стала строже на этот счет,

а потому, что имена старых вождей уже не годятся, а называть другие имена в связи с вопросом

об армии еще психологически невозможно. Основная идея этого переходного периода: Красную

армию создали не отдельные лица, а партия. «Героическое» начало и культ лиц, никогда не

существовавшие в партии Ленина, подвергаются систематическому осуждению.

Заместитель Ворошилова Уншлихт писал в 1926 г.: «Теоретиком и практиком

строительства вооруженных сил за весь период был наш гениальный стратег и тактик —

Владимир Ильич». Все понимали смысл этого недосказанного противопоставления. Но во

всяком случае такое противопоставление можно было сделать, только прикрываясь именем

Ленина. О Сталине никто еще не заикался. Во всех юбилейных статьях имя его вообще не

упоминается. Дело для него самого идет пока о том, чтоб разрушить установившуюся

репутацию Троцкого, а не создать свою собственную. Достаточно сказать, что С. Гусев, который

был подлинным агентом Сталина в Красной армии, как ныне Мехлис, в 1925 г. в статье

«Разгром Врангеля» не счел нужным или необходимым ни разу назвать имени Сталина.

25 марта 1924 г. Склянский был удален из Реввоенсовета и замещен Фрунзе. В новый

Реввоенсовет вошли Троцкий (председатель), Фрунзе (заместитель), Бубнов (начальник ПУРа),

Уншлихт (начальник снабжения), Ворошилов, Лашевич, Буденный, Каменев, Розенгольд,

Орджоникидзе, Аделиава, Мясников, Хадыр-Алинев, Караев. Имя Сталина не названо.

После 1925 г., когда постановлением ЦК я был снят с поста народного комиссара по

военным делам, официальная печать настойчиво внушала ту мысль, что Фрунзе, мой

заместитель, играл исключительную роль в создании вооруженных сил. После смерти Фрунзе

он окончательно был провозглашен организатором Красной армии. Решительно никому не

приходило тогда в голову приписывать эту роль Сталину. Фрунзе несомненно играл

выдающуюся роль в гражданской войне и вообще был несколькими головами выше

Ворошилова.

3 февраля 1926 г., в восьмую годовщину, новый глава вооруженных сил Ворошилов в

статье, написанной для него его секретарями, пишет о реформе, произведенной в Красной

армии «под непосредственным руководством незабвенного вождя Красной армии Михаила

Васильевича Фрунзе». В течение короткого момента Фрунзе был точкой опоры для реформы не

столько армии, сколько ее истории. Это был лишь запоздалый отголосок неосуществившегося

плана. Но прежде чем утвердился в учебниках и головах миф Фрунзе, началась подготовка мифа

Сталина. Сегодня Фрунзе почти совершенно забыт.

Фрунзе умер под ножом хирурга в 1926 г. Смерть его уже тогда породила ряд догадок,

нашедших свое отражение даже в беллетристике. Даже эти догадки уплотнились в прямое

обвинение против Сталина. Фрунзе был слишком независим на военном посту, слишком

отождествлял себя с командным составом партии и армии и несомненно мешал попыткам

Сталина овладеть армией через своих личных агентов.

В последний период моего пребывания во главе военного ведомства усилия Сталина,

Зиновьева и Каменева были направлены на то, чтобы поставить армию в невозможное

финансовое положение. Все ассигнования по военному ведомству беспощадно урезывались.

Немедленно после моего смещения военное ведомство получило крупные дополнительные

ассигнования и жалованье командному составу было значительно повышено. Эта мера должна

была примирить армию с происшедшей переменой.

Уже в 1926 г., когда я был не только вне военного ведомства, но находился под жестокими

преследованиями, военная академия выпустила исследование «Как сражалась революция», в

котором авторы, заведомые сталинцы, писали: «Клич т. Троцкого «Пролетарии, на коня!» явился

побудительным лозунгом для завершения организации Красной армии в этом отношении», т. е.

в отношении создания кавалерии. В 1926 г. не было еще и речи о Сталине как об организаторе

кавалерии.

В статьях по поводу девятилетнего юбилея Красной армии (23 февраля 1927 г.) имя

Сталина еще ни разу не названо. 2 ноября 1927 г., накануне исключения оппозиции из партии,

Ворошилов произносит на партийной конференции Краснопресненского района речь,

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

256

посвященную Красной армии. В этой речи нет и намека на то, что Сталин – организатор

Красной армии. Самая мысль об этом просто не приходит Ворошилову в голову. Только через

три года он не без осторожности приступит к выполнению этого поручения.

Нужен был определенный сигнал сверху, дополненный прямыми предписаниями

партийного аппарата, чтоб анонимность была устранена и чтоб имя партии было заменено

именем Сталина.

Этапы передвижения от исторической правды к бюрократическому мифу можно

проследить из года в год. Мы ограничимся лишь несколькими иллюстрациями.

В одной статье 1927 г., когда власть была уже полностью в руках Сталина, его имя, как

организатора или вдохновителя Красной армии, еще не упоминается вовсе. Вообще не названо

никаких имен. В этот период задача состояла в том, чтоб заставить забыть одни имена и тем

подготовить почву для других. Через два года в номере «Правды» от 23 февраля заключается

небольшая атака против Троцкого и его сотрудников за невнимательное отношение к Красной

армии после окончания гражданской войны. Имя Сталина еще совершенно не названо.

В 1929 г. в связи с одиннадцатой годовщиной армии Ворошилов впервые атаковал старое

руководство армии, но не за период гражданской войны, а за следующее трехлетие, когда

Троцкий, занятый фракционной борьбой, не уделял будто бы достаточного внимания

реорганизации армии; эта задача легла затем целиком на Фрунзе, преемника Троцкого. Сталин

пока еще совершенно не назван. Ворошилов писал:

«Кронштадтское восстание во флоте, значительное ослабление дисциплины в воинских

частях того времени, целый ряд колебаний в военных слоях рабочего класса – все это было

прямым следствием внутрипартийной борьбы, размеры которой были доведены до последних

пределов».

В 1929 г. имя Фрунзе еще выдвигалось как имя строителя Красной армии. «Только после

того, – писал Ворошилов в 1929 г., – как вспыхнула война внутрипартийных схваток с

Троцким, ЦК вплотную подошел к вопросам армейского строительства. На долю новой

большевистской группы военных работников во главе с М.В. Фрунзе выпала чрезвычайно